Рэнкин Йен : другие произведения.

Кошки-мышки Инспектор Ребус - 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  
  Иэн РЭНКИН
  КОШКИ-МЫШКИ
  
   Майклу Шоу, своевременно
  
   Мой Дьявол слишком долго изнывал в темнице, и наружу он вырвался с ревом.
  
   «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»
  
  * * *
  
  — Прячься! — неистово выкрикнул он. Лицо у него было изможденное, безжизненно бледное. — Хайд! [1]
  
  Она стояла на верхней площадке лестницы. Он подошел к ней, пошатываясь, схватил за руки и стал с силой толкать вниз. Она испугалась, что сейчас упадет вместе с ним, и тоже закричала:
  
  — От кого прятаться, Ронни?!
  
  Но он повторял только:
  
  — Хайд! Прячься! Они придут! Придут!
  
  Он вытолкал ее уже к входной двери. Ей случалось видеть его не в себе, но так плох он был впервые. Она знала, что, уколовшись, он успокоится. Знала и то, что в комнате наверху у него все уже приготовлено. С его волос капал холодный пот. Еще две минуты назад жизненно важным был для нее вопрос, отважиться ли на поход в загаженную уборную этого брошенного дома, а теперь…
  
  — Они идут! — повторил он шепотом.
  
  — Ронни, — попросила она, — не пугай меня!
  
  Он посмотрел на нее и почти узнал. А потом отвернулся и погрузился в какой-то свой мир. И прошипел еле слышно:
  
  — Прячься! Хайд!..
  
  Он распахнул дверь. Шел дождь, и она медлила. Потом ей стало страшно, и она перешагнула порог. Тогда он схватил ее за локоть и втащил обратно. Дрожа всем телом, он прижался к ней. Она ощутила на губах соленый вкус его пота и горячее дыхание у своего уха.
  
  — Они убили меня.
  
  С внезапной яростью он опять вытолкнул ее на улицу. Дверь захлопнулась, и он остался в доме один. Стоя на садовой дорожке, она еще посмотрела на дверь, раздумывая, не постучать ли снова. Но она знала, что это ничего не изменит, и заплакала от внезапно охватившей ее жалости к самой себе. Через минуту, тяжело вздохнув, она повернулась и быстро пошла прочь по растрескавшейся дорожке. Кто-нибудь откроет ей дверь. Кто-нибудь утешит ее и высушит ее одежду. Кто-нибудь всегда это делал.
  * * *
  
  Джон Ребус смотрел на стоящую перед ним тарелку, не слыша ни общего разговора, ни тихой музыки, не замечая мерцания свечей. Его не интересовали ни цены на дома в Барнтоне, ни новая кондитерская, открывшаяся возле зеленного рынка. Ему не хотелось разговаривать с гостями — с лекторшей справа от него и владельцем книготорговой фирмы слева — о… Впрочем, ни о чем не хотелось. И все же это была милая вечеринка, шутки — такие же острые, как закуска, и он был рад, что Райан его пригласила. Ну конечно, рад. Но чем дольше он разглядывал половину омара на своей тарелке, тем тоскливее ему становилось. Что общего у него с этими людьми? Будут ли они смеяться, если он расскажет историю про полицейскую овчарку и отрезанную голову? Нет, не будут. Они только вежливо улыбнутся и подумают, что он… несколько непохож на них.
  
  — Овощи, Джон?
  
  В тоне Райан звучал упрек: он не принимает участия в беседе, даже не делает вид, что ему интересно. Улыбнувшись, он взял у нее из рук большое овальное блюдо, но не посмотрел на нее.
  
  Она славная девушка. В своем роде прямо красавица. Огненно-рыжие, по-мальчишески подстриженные волосы, глубокие зеленые глаза. Тонкие, но чувственные губы. Она ему нравится, иначе бы он не принял приглашения на сегодняшний вечер.
  
  Он тщетно пытался выудить головку брокколи, которая не разваливалась бы на тысячу кусков, как только он начинал переправлять ее в свою тарелку.
  
  — Восхитительный обед, Райан! — произнес книготорговец, и Райан улыбнулась, чуть порозовев от удовольствия.
  
  От тебя требуется совсем немного, Джон. Сказать пару вежливых слов, и девочка будет счастлива.
  
  Но он знал, что в его устах любая ремарка прозвучит сарказмом. Он не умел бросать ничего не значащие слова. Таков был его характер, сложившийся за долгие годы. Поэтому, когда лекторша присоединилась к восторгам книготорговца, Джон Ребус только улыбнулся и кивнул. Улыбка вышла деревянная, а кивок несколько неестественным — так, что они снова внимательно на него посмотрели. Кусок брокколи сорвался с его вилки, и брызги полетели на скатерть.
  
  — Зар-раза!
  
  Не самое уместное слово. Но живой он человек в конце концов или словарь, гори все огнем!
  
  — Ничего страшного.
  
  Голос Райан был холоден как лед.
  
  Достойное завершение достойного уик-энда. В субботу он отправился по магазинам, якобы для того, чтобы купить костюм к сегодняшнему вечеру. Потаращившись на цены, в итоге он ограничился покупкой нескольких книг. Одну из них, «Доктора Живаго», он собирался подарить Райан, но потом решил, что хочет сначала прочесть ее сам. И принес цветы и шоколад. Забыв, во-первых, что она ненавидит лилии и, во-вторых, что она только что села на диету.
  
  В довершение всего утром он вознамерился зайти в церковь, в которую раньше ни разу не заглядывал, в еще одну пресвитерианскую церковь, недалеко от его дома. Прежде он пробовал посещать другой храм, где царила невыносимо суровая атмосфера, напоминавшая лишь о грехе и покаянии. Но новая церковь показалась ему удручающей своим прямо противоположным духом: тут все купалось в любви и радости — да и в чем, в самом деле, каяться? Он спел вместе со всеми гимны и тут же вытряхнулся прочь, пожав священнику руку у двери и пообещав, что будет приходить.
  
  — Еще вина, Джон?
  
  Книготорговец поднял бутылку, которую сам и принес. Вино, по правде говоря, действительно было недурным, но даритель так расхвалил его, что просто вынудил Ребуса отказаться. Тот нахмурился, а потом снова просветлел лицом, поняв, что ему больше достанется, и энергично наполнил свой бокал.
  
  — Будьте здоровы!
  
  Разговор крутился теперь вокруг того, каким оживленным стал в последнее время Эдинбург. С этим Ребус был, пожалуй, согласен. Конец мая — это уже почти туристский сезон. Но дело было не только в этом. Если бы пять лет назад кто-нибудь сказал ему, что в 1989 году люди поедут с юга Англии сюда, в графство Лотиан[2] , он бы громко рассмеялся. Теперь это был свершившийся факт — и идеальный предмет для застольной беседы.
  
  Позже, гораздо позже, когда двое гостей ушли, Ребус помог Райан убрать со стола и отнести посуду на кухню.
  
  — Что с тобой сегодня? — спросила она.
  
  Он почему-то вспомнил твердое, уверенное рукопожатие священника, развеивающее все сомнения в существовании загробной жизни.
  
  — Ничего. Давай оставим мытье посуды на завтра.
  
  Райан оглядела тарелки, салатницы, недоеденных омаров и запачканные жирными пальцами стаканы.
  
  — Согласна. Какие еще будут предложения?
  
  Он медленно поднял брови, так же медленно сдвинул их к переносице и прищурился. Потом лукаво улыбнулся.
  
  — Что означает сия пантомима, инспектор?
  
  — Попробую пояснить.
  
  Он притянул ее к себе и поцеловал в шею. Она завизжала и заколотила кулаками по его спине.
  
  — Насилие со стороны полиции! На помощь!
  
  — Это вы кричали, мэм?
  
  Подхватив на руки, он вынес ее в спальню, где его ожидало последнее приключение этого бесконечного уик-энда.
  * * *
  
  На строительной площадке, расположенной на окраине Эдинбурга, было темно и тихо. Здесь возводилось новое здание под офисы. Площадку окружал забор высотой футов пятнадцать. Сюда вела новая дорога, построенная, чтобы разгрузить движение по городу и вокруг него и облегчить тем, кто живет в пригороде, путь на работу в центр города.
  
  Сегодня вечером дорога пустовала. В тишине на стройке погромыхивала бетономешалка. Человек забрасывал в нее лопатой цемент и вспоминал то далекое время, когда работал строителем. Работа была тяжелая, но честная.
  
  Еще двое стояли над небольшим котлованом и смотрели вниз.
  
  — Подходит, — сказал один.
  
  — Вполне, — согласился другой.
  
  Они вернулись к машине, старому темно-красному «мерседесу».
  
  — У него должна быть какая-то зацепка… Ну, чтобы добыть нам ключи отсюда, все это устроить. Связи, что ли…
  
  — Наше дело не вопросы задавать!
  
  Это произнес самый старший, суровый мужчина с внешностью кальвиниста. Он открыл багажник машины. В багажнике лежало, скрючившись, тело подростка. На бледно-серой коже местами темнели синяки.
  
  — Возись тут с ними… — произнес Кальвинист.
  
  — Да уж, — отозвался другой.
  
  Подняв тело, мужчины аккуратно донесли его до ямы. Оно мягко скользнуло на дно. Одна нога, задравшись вверх, уперлась в глинистую стенку. Сползшая брючина обнажила лодыжку.
  
  — Заливай, — сказал Кальвинист тому, который готовил раствор. — И поехали отсюда. Я голодный как зверь.
  Понедельник
  
   За целую четверть века никто не попытался ни отвадить этих чужаков, ни восстановить разрушенное ими.
  
  Ну и начало рабочей недели!
  
  Жилой массив, который он рассматривал через залитое ливнем ветровое стекло, медленно возвращался в то первобытное состояние, в каком пребывал, пока строители не взялись за него много лет назад. Конечно, в шестидесятые годы этот район, как и другие окраины Эдинбурга, казался идеальным местом для строительства нового жилья. Интересно, думал он, неужели проектировщики учатся исключительно на собственных ошибках? Если это так, то, вероятно, и сегодняшние «идеальные» решения обернутся со временем чем-то подобным.
  
  Газоны заросли сорняками, а на асфальтированных детских площадках выставленную при падении коленку или ладошку караулила стеклянная шрапнель. Почти на всех террасах окна были загорожены фанерой, потоки воды из сломанных водосточных труб струились на землю, изгороди утопающих в высокой траве заболоченных палисадников были поломаны, калитки снесены. Он подумал, что в солнечный день здесь, наверное, еще более тоскливо.
  
  И тем не менее в сотне ярдов отсюда какая-то компания начала строительство частных домов. Надпись на щите гласила «ДОМА-ЛЮКС» и обозначала адрес как «МЬЮИР-ВИЛЛИДЖ». Ребус знал, чего стоит эта реклама, но не сомневался, что часть молодежи на нее, возможно, и купится. Интересно, многие ли? Пилмьюир всегда будет Пилмьюиром. То есть помойкой.
  
  Найти нужный ему дом не составило труда. Возле него, по соседству со сгоревшим «фордом-кортиной», стояли две полицейские машины и «скорая помощь». Впрочем, Ребус узнал бы дом и так. Хотя окна в нем были заколочены досками, как и в остальных домах, но дверь была распахнута, открывая темноту внутри. А что, как не присутствие покойника и суеверный страх живых, может заставить распахнуть дверь в такой день?
  
  Увидев, что поставить машину близко к дому не получится, Ребус тихо выругался, открыл дверь, набросил плащ на голову и выскочил под ливень. Что-то выпало у него из кармана на бордюр. Какой-то обрывок бумаги, но Ребус все равно поднял его и сунул на бегу обратно в карман. На разбитой асфальтовой дорожке он поскользнулся на мокрой траве и чуть не упал. Забежав под козырек у входа, он, ожидая, пока его встретят, стряхнул воду с плаща.
  
  Из-за двери, выходящей в холл, высунулась нахмуренная физиономия констебля.
  
  — Инспектор сыскной полиции Ребус, — представился Ребус.
  
  — Проходите сюда, сэр.
  
  — Я подойду через минуту.
  
  Голова убралась, и Ребус оглядел холл. Обрывки обоев оставались единственным свидетельством того, что когда-то здесь было жилье. Сильно пахло мокрой штукатуркой и гнилым деревом. Скорее пещера, чем дом. Временное нелюбимое убежище.
  
  Он прошел в дом, постепенно погружаясь в темноту. Все окна были заколочены, так что свет внутрь не проникал. Вероятно, предполагалось, что эта мера исключит захват помещения бездомными, но армия бездомных — в Эдинбурге их называли скваттерами — была слишком велика и умна. Несмотря ни на что, они забрались сюда. Они устроили здесь свое логово. И один из них здесь умер.
  
  Комната, куда он вошел, оказалась неожиданно большой, хотя и с низким потолком. Двое констеблей освещали сцену карманными фонариками. По оштукатуренным стенам метались тени. Вся картина напоминала полотна Караваджо: освещенная середина и постепенно сгущающаяся к краям тьма. От двух больших свечей, стоявших прямо на досках пола, остались только две лужицы парафина. А между ними лежало обнаженное по пояс тело. Положение его — ноги вместе, руки раскинуты — словно имитировало распятие. Стоявшая рядом банка когда-то содержала нечто невинное вроде растворимого кофе, а теперь — несколько одноразовых шприцев. «Ширнутое распятие», — подумал Ребус и виновато улыбнулся своему кощунству.
  
  Полицейский врач, мрачный и всегда печальный человек, стоял на коленях около тела, будто совершая некий погребальный обряд. У дальней стены фотограф пытался разглядеть показания экспонометра. Ребус подошел к телу.
  
  — Дайте нам фонарь. — Ребус протянул руку к стоящему ближе всего констеблю. Он посветил на тело, на босые ступни, потертые джинсы, худой торс с выступающими сквозь бледную кожу ребрами. Потом на шею и на лицо. Рот открыт, глаза закрыты. Засохший пот на лбу и в волосах. А это что?.. Почему губы влажные?
  
  Сверху, ниоткуда, в открытый рот вдруг упала капля. Ребусу показалось, что человек сейчас сглотнет, оближет свои запекшиеся губы и вернется к жизни. Этого не случилось.
  
  — Крыша протекает, — объяснил врач, продолжая осмотр тела.
  
  Ребус навел фонарик на потолок и увидел мокрое пятно. Ясно. Но все равно неприятно.
  
  — Простите, что я так долго добирался. — Он старался, чтобы голос его звучал ровно. — От чего наступила смерть?
  
  — Передозировка, — спокойно произнес врач. — Героин. — Он потряс маленьким полиэтиленовым пакетиком. — Если не ошибаюсь, из этого мешочка. В правой руке у него еще один, полный.
  
  Ребус направил фонарик на безжизненную руку. В полусжатых пальцах — пакетик белого порошка.
  
  — Понятно, — ответил он. — Я думал, теперь все нюхают, а не колются.
  
  Доктор наконец поднял на него глаза.
  
  — Очень наивное представление, инспектор. Можете справиться в городской больнице, вам скажут, сколько в Эдинбурге наркоманов, сидящих на игле. Вероятно, сотни. Поэтому мы столица СПИДа в Британии.
  
  — Да, нашими достижениями мы можем гордиться. Сердечные заболевания, вставные зубы, а теперь еще и СПИД.
  
  Доктор улыбнулся.
  
  — Вот что еще может быть вам интересно. При таком освещении плохо видно, но на теле есть синяки.
  
  Ребус присел на корточки и снова посветил на верхнюю половину тела. В самом деле, синяки. И много.
  
  — В основном на ребрах, — продолжал доктор. — Но есть и на лице.
  
  — Падение? — предположил Ребус.
  
  — Возможно, — отозвался врач.
  
  — Сэр? — позвал один из констеблей.
  
  По его голосу было ясно, что он что-то нашел. Ребус обернулся к нему.
  
  — Да?
  
  — Посмотрите сюда.
  
  Ребус очень обрадовался поводу отойти от доктора и его пациента. Констебль повел его к дальней стене, освещая ее фонариком.
  
  На чистой стене Ребус увидел рисунок. Пятиконечная звезда, заключенная в два концентрических круга, больший около пяти футов в диаметре. Уверенные линии, ровные углы, почти безупречные круги.
  
  — Что вы об этом думаете, сэр? — спросил констебль.
  
  — Во всяком случае, это не обыкновенное граффити.
  
  — Магия?
  
  — Или астрология. Наркоманы часто, если не всегда, впадают во всякую мистику.
  
  — Еще и свечи…
  
  — Не надо спешить с заключениями, молодой человек. Так вы никогда не станете хорошим детективом. Зачем, по-вашему, нам фонарики?
  
  — Тут нет электричества.
  
  — Вот отсюда и свечи.
  
  — Как скажете, сэр.
  
  — Так и скажу. Кто нашел тело?
  
  — Я, сэр. Был анонимный звонок. Звонила женщина, наверное, из числа обитателей дома. Похоже, все они смылись в срочном порядке.
  
  — То есть, когда вы приехали, никого не было?
  
  — Нет, сэр.
  
  — Есть предположения, кто он?
  
  Ребус повел фонариком в сторону тела.
  
  — Все соседние дома тоже захвачены бездомными, так что вряд ли мы что-нибудь там узнаем.
  
  — Как раз наоборот. Если кто-то знает покойного, то именно они. Возьмите вашего товарища и постучите в несколько дверей. Только держитесь как можно дружелюбнее, чтобы они не решили, что вы приехали их выселять.
  
  — Есть, сэр.
  
  Видно было, что идея кажется констеблю сомнительной. Очевидными ему представлялись только перспектива перебранок, если не потасовок, да продолжающийся дождь.
  
  — Приступайте, — скомандовал Ребус, хотя и не очень резко.
  
  Констебль потащился прочь, забрав с собой напарника.
  
  Ребус подошел к фотографу.
  
  — Как много вы снимаете.
  
  — При таком освещении иначе нельзя. Хочу быть уверен, что хоть несколько кадров получится.
  
  — Не странно ли, что вас вообще сюда прислали?
  
  — Приказ суперинтенданта Уотсона. Ему нужны фотографии со всех дел, связанных с наркотиками. Для его кампании.
  
  — Мрачная затея.
  
  Ребус уже познакомился с новым главным суперинтендантом. Личность яркого общественного темперамента, человек, преисполненный добрых идей… Ему не хватало только людей для их осуществления. Ребусу пришла в голову мысль.
  
  — Послушайте, вы не сделали бы заодно пару снимков этой стены?
  
  — Нет проблем.
  
  — Спасибо. — Ребус повернулся к врачу. — Когда мы будем знать, что в этом полном пакете?
  
  — Сегодня, самое позднее — завтра утром.
  
  Ребус кивнул самому себе. Его томило странное предчувствие. Может быть, все дело было в мутности дня, или в мрачной атмосфере дома, или в необычном положении мертвого тела… Но он безусловно что-то почувствовал. Возможно, просто ноющую боль в костях. Он вышел из комнаты и обошел дом.
  
  Кошмарнее всего оказалась ванная.
  
  Канализация засорилась, очевидно, много недель назад. На полу валялся вантуз — кто-то пытался прокачать трубу, но безуспешно. В результате маленькая, забрызганная грязью раковина превратилась в писсуар, ванна же использовалась для другой нужды, и теперь ее содержимым лакомились жирные черные мухи. Заодно она служила и помойкой — грязные полиэтиленовые пакеты, щепки, мусор. Не задерживаясь, Ребус плотно закрыл за собой дверь, подумав, что не завидует муниципальным рабочим, которым когда-нибудь придется расчищать эти авгиевы конюшни.
  
  Одна из спален была совершенно пуста, в другой на полу лежал мокрый от капавшей с крыши воды спальный мешок. Подобие интерьера создавали приколотые к стене фотографии. Подойдя ближе, он увидел, что это не вырезки из журналов, а настоящие фотографии, причем представляющие собой некоторое художественное целое. Даже на неискушенный взгляд Ребуса они были выполнены профессионально. Несколько снимков Эдинбургского замка в тумане производили подчеркнуто мрачное впечатление. На других — тот же замок при ярком солнце, но почти такой же зловещий. Пара фотографий девушки неопределенного возраста. Она позировала, но по широкой улыбке было видно, что она не воспринимает съемку всерьез.
  
  Рядом со спальным мешком — пакет для мусора, до половины набитый одеждой, и небольшая стопка замусоленных книг в мягкой обложке: Харлан Эллисон, Клайв Баркер, Рэмси Кэмпбелл. Фантастика и романы ужасов. Не трогая книги, Ребус вернулся вниз.
  
  — Я закончил, — сообщил фотограф. — Снимки будут у вас завтра.
  
  — Спасибо.
  
  — Кстати, я еще делаю портреты. Возьмите мою карточку — вдруг захотите сделать семейный снимок на память, детский портрет.
  
  Ребус взял визитку, надел плащ и пошел к машине. Он не любил фотографий друзей и близких и терпеть не мог сниматься сам. Не потому, что был нефотогеничен. Дело было в чем-то другом.
  
  В смутном подозрении, что фотографии действительно крадут человеческую душу.
  * * *
  
  На обратном пути в участок, медленно продвигаясь по забитым, как всегда днем, дорогам, Ребус думал о том, как теперь выглядела бы его фотография с женой и дочерью. Нет, он не мог представить себе такой снимок — так далеки они стали с тех пор, как Рона увезла Саманту в Лондон. Сэмми еще писала, но Ребус каждый раз тянул с ответом. Дочь, вероятно, обижалась, потому что тоже стала присылать письма все реже и реже. В последнем письме она выражала надежду, что он счастлив с Джилл.
  
  У него не хватало смелости сообщить ей, что Джилл Темплер ушла от него несколько месяцев назад. Собственно говоря, Саманте он мог бы написать об этом с легкостью, но мысль, что все узнает Рона, была ему невыносима. Еще один неудавшийся роман. Джилл ушла к диск-жокею местной радиостанции. Бодрый голос ее нового возлюбленного Ребус слышал, заходя в магазин, останавливаясь на бензоколонке, проходя мимо открытых окон домов.
  
  Конечно, он по-прежнему виделся с Джилл раз или два в неделю — на совещаниях в управлении или во время выездов на место преступления. Особенно теперь, когда его повысили в звании. Инспектор сыскной полиции Джон Ребус. Назначения он дожидался несколько лет и получил его в результате долгого мучительного расследования, перевернувшего всю его жизнь. Теперь к прошлому уже нет возврата.
  
  Это было не менее очевидно, чем то, что с Райан он больше встречаться не будет. Особенно после вчерашней вечеринки и неудачной попытки заняться любовью. Еще одной неудачной попытки. Лежа рядом с Райан, он вдруг заметил, что у нее точь-в-точь такие же глаза, как у инспектора Джилл Темплер. Или почти такие же. А подделка под Джилл ему не нужна.
  
  «Старость не радость», — сказал он самому себе.
  
  А еще верней то, что голод не тетка. Вон, кстати, и какая-то забегаловка возле следующего светофора. В любом случае ланч он заслужил.
  * * *
  
  В баре «Сазерленд» было тихо. Полдень понедельника, почти самое спокойное время: завсегдатаи потратили все свои деньги за выходные. Впрочем, бармен поспешил напомнить ему, что «Сазерленд» не лучшее место для ланча.
  
  — Горячего нет, — буркнул он. — Сэндвичей тоже.
  
  — Может быть, кусок пирога? — взмолился Ребус. — Что-нибудь, чем закусить пиво.
  
  — Если вы хотите пообедать, вокруг сколько угодно кафе. Наш бар торгует пивом и спиртными напитками. У нас не закусочная.
  
  — И чипсов нет?
  
  Бармен испытующе посмотрел на него.
  
  — С какой приправой?
  
  — С сыром и луком.
  
  — Кончились.
  
  — Соленые?
  
  — Тоже все проданы.
  
  Бармен снова повеселел, а Ребус впал в отчаяние.
  
  — Да хоть какие-нибудь, Христа ради, есть?
  
  — С яйцом и карри и с беконом и помидорами.
  
  — С яйцом?.. — Ребус вздохнул. — Дайте по пакету тех и других.
  
  Бармен принялся шарить под прилавком, выискивая самые маленькие и по возможности просроченные пакеты.
  
  — А орешки?
  
  Последняя слабая надежда.
  
  Бармен поднял глаза.
  
  — Жареные, с солью и уксусом, с чили.
  
  — По одному пакету. — Видно, так и умирают голодной смертью. — И еще полпинты пива по восемьдесят шиллингов.
  
  Он приканчивал вторую кружку, когда дверь распахнулась и показалась знакомая фигура. Еще не переступив порога, новый посетитель жестом потребовал выпивки. Увидев Ребуса, он широко заулыбался и взгромоздился на соседний табурет у стойки.
  
  — Здорово, Джон.
  
  — Привет, Тони.
  
  Предприняв неудачную попытку уместить свои массивные окорока на небольшой поверхности табурета, инспектор Энтони Маккол остался стоять, уперев одну ногу в перекладину и положив локти на только что вытертую стойку.
  
  Он окинул пиршество коллеги голодным взглядом.
  
  — Дай-ка маленько чипсов.
  
  Взял протянутый пакет, извлек из него полную пригоршню и отправил в рот.
  
  — А где ты, собственно, был сегодня утром? — поинтересовался Ребус. — Мне пришлось выезжать за тебя на вызов.
  
  — Это в Пилмьюир-то? Да, слушай, извини. Принял вчера немного на грудь. Знаешь, как говорят: «Если выпил хорошо, значит, утром плохо…»
  
  Бармен поставил перед ним кружку темного пива.
  
  — Ой, как кстати.
  
  Он сделал четыре медленных глотка, опорожнив кружку сразу на три четверти.
  
  — Вообще-то мне все равно было особенно нечем заняться, — сказал Ребус. — А в каком жутком виде там дома, а?
  
  Маккол задумчиво кивнул.
  
  — Так было не всегда. Ты знаешь, что я там родился?
  
  — Да ну?
  
  — Точнее, я родился в районе, на месте которого стоит теперешний Пилмьюир. В муниципалитете решили, что те дома никуда не годились, сровняли все с землей и отстроили заново. Получился ад кромешный.
  
  — Ад, говоришь? Интересно… Один из мальчишек-констеблей нашел там какую-то чертовщину. Оккультные штучки.
  
  Маккол поднял глаза от своей кружки.
  
  — На стене нарисован магический символ, — объяснил Ребус. — А на полу свечи.
  
  — Ритуальное жертвоприношение? — Маккол усмехнулся. — Моя жена большой спец по фильмам ужасов. Берет кассеты в прокате и смотрит их, по-моему, целыми днями.
  
  — Мне кажется, они должны существовать на самом деле — все эти ведьмы, сатанисты… Трудно представить себе, что все это только выдумки редакторов воскресных газет.
  
  — Я знаю, где это можно уточнить.
  
  — Где?
  
  — В университете.
  
  Ребус недоверчиво нахмурился.
  
  — Я серьезно говорю. У них там чуть ли не кафедра по изучению духов и привидений. Какой-то писатель завещал деньги на исследования. — Маккол покачал головой. — Чем только люди не занимаются!
  
  Ребус кивнул:
  
  — Подожди, подожди… Я что-то читал об этом. Не Артур Кестлер?
  
  Маккол пожал плечами и допил пиво.
  
  — Скорее уж Артур Дэйли.
  * * *
  
  Когда зазвонил телефон, Ребус разбирал бумаги.
  
  — Инспектор сыскной полиции Ребус.
  
  — Здравствуйте. Мне сказали, что надо обратиться к вам.
  
  Молодой недоверчивый женский голос.
  
  — Возможно, так и есть. Чем могу быть полезен, мисс…?
  
  — Трейси. — На последнем слоге голос упал до шепота: ей показалось, что, назвавшись, она себя выдала. — Мое имя вам ничего не скажет! — нервно прокричала она — и тут же снова успокоилась. — Я звоню по поводу того заброшенного дома в Пилмьюире. Ну, где нашли…
  
  Она опять замолчала.
  
  — Да-да! — Ребус выпрямился на стуле. — Это вы вызывали полицию?
  
  — Что?
  
  — Это вы сообщили, что там умер человек?
  
  — Ну да. Бедный Ронни!..
  
  — Значит, покойного звали Ронни?
  
  Ребус нацарапал имя на обложке одной из папок в лотке для входящих документов. И рядом приписал: «Звонила — Трейси».
  
  — Да…
  
  В голосе послышались слезы.
  
  — Вы можете назвать фамилию Ронни?
  
  — Нет. Пауза.
  
  — Я не знаю его фамилию. Может, и Ронни — не настоящее имя. Там почти никто не называет себя настоящим именем.
  
  — Трейси, я очень хотел бы поговорить с вами о Ронни. Если хотите— по телефону, но гораздо лучше было бы встретиться. Уверяю, что вам совершенно ничего не грозит
  
  — Как раз наоборот! Потому я и звоню. Мне сказал Ронни.
  
  — Что он сказал?
  
  — Сказал, что его убили!
  
  Ребус уже не видел своего кабинета; остался только голос в трубке, он и телефон.
  
  — Он вам сам это сказал?
  
  — Ну да.
  
  Она начала всхлипывать, глотая слезы. Ребус представил себе испуганную девочку, почти еще школьницу, стоящую где-то в телефонной будке.
  
  — Он сказал, что я должна спрятаться, — произнесла она наконец. — Он все время повторял, чтобы я спряталась.
  
  — Послушайте, хотите, я за вами приеду? Где вы находитесь?
  
  — Нет!!
  
  — Ну скажите тогда, как был убит Ронни. Вы знаете, где мы его нашли?
  
  — Там, где он и лежал. На полу, у окна.
  
  — Не совсем.
  
  — Там, там! Он лежал у окна, свернувшись калачиком. Я подумала, что он спит. Взяла его за руку — а он холодный… Я побежала разыскивать Чарли, но он как сквозь землю провалился. И я испугалась…
  
  — Вы видели, как Ронни лежал, свернувшись калачиком?
  
  Ребус начал чертить круги на обложке папки.
  
  — Видела.
  
  — В гостиной?
  
  Девушка, казалось, не поняла.
  
  — Почему в гостиной? Наверху, в спальне.
  
  — Ясно.
  
  Ребус продолжал рисовать круги. Он пытался представить себе, как Ронни, еще живой, спускается вниз после того, как Трейси убежала. И падает в гостиной.
  
  Тогда понятно, откуда синяки.
  
  Да, но свечи? Не мог же он упасть точно между ними?
  
  — Когда это случилось?
  
  — Вчера вечером, а во сколько — не знаю. Я страшно перепугалась, а потом позвонила в полицию.
  
  — Когда приблизительно вы позвонили?
  
  Она подумала.
  
  — Около семи утра.
  
  — Трейси, вы могли бы повторить ваш рассказ для официальных показаний?
  
  — Зачем?
  
  — Я объясню, когда за вами приеду. Только скажите мне, где вы.
  
  Девушка снова задумалась.
  
  — Я вернулась обратно в Пилмьюир, — проговорила она наконец. — В другой дом.
  
  — Вы же не хотите, чтобы я приезжал туда за вами? Но вы, наверное, недалеко от Шор-роуд. Давайте встретимся там?
  
  — Ну…
  
  — Там есть паб «Док-Лиф», — продолжал Ребус, не давая ей возразить. — Вы его знаете?
  
  — Меня оттуда несколько раз выгоняли.
  
  — Прекрасно, меня тоже. Я буду ждать вас у входа через час. Идет?
  
  — Хорошо, — ответила она без энтузиазма.
  
  Ну что ж, не придет, так не придет. Вроде бы говорит правду; но может оказаться одной из тех бедолаг, которые звонят в полицию, чтобы привлечь к себе внимание, доказать самим себе, что они кому-то интересны…
  
  Но ведь недаром же у него было предчувствие?
  
  — Хорошо, — повторила она и повесила трубку.
  * * *
  
  Оживленная магистраль Шор-роуд огибала город вдоль северного побережья. Заводы, склады и мебельные магазины, а за ними — спокойный серый залив, Ферт-оф-Форт. Обычно на другом берегу был виден Файф, но сегодня над водой висел низкий туман. По ту сторону шоссе — склады, по эту — жилые дома, пятиэтажные предшественники высоток. На углу несколько магазинчиков, где встречались и обменивались слухами местные жители, да пара небольших, по старинке оборудованных пабов, где бармены знали всех посетителей в лицо.
  
  В пабе «Док-Лиф» старое поколение пьяниц сменилось новым — молодыми безработными, живущими по шесть человек в четырехкомнатных квартирах на Шор-роуд. Кражи и ограбления, однако, были нечасты. Старое доброе правило: с соседями лучше жить в мире.
  
  Приехав раньше условленного времени, Ребус успел выпить полпинты. Пиво дешевое, но неплохое. Все, кто сидел в пабе, казалось, знали, кто он такой: если не по имени, то по профессии. Голоса упали до шепота, взгляды старательно отводились. Когда в половине четвертого он вышел на улицу, то даже зажмурился от яркого света.
  
  — Вы полицейский?
  
  — Да, Трейси.
  
  Она стояла, прислонившись к стене паба. Он прикрыл глаза ладонью, чтобы разглядеть ее лицо, и с изумлением увидел перед собой женщину от двадцати до двадцати пяти лет. О ее возрасте можно было догадаться сразу, несмотря на одежду и прическу в бунтарском молодежном стиле: коротко стриженные, вытравленные перекисью волосы, в правом ухе две сережки-гвоздика, «вареная» футболка, линялые джинсы и красные баскетбольные кроссовки. Высокая, не ниже Ребуса. Когда его глаза привыкли к свету, он разглядел у нее на щеках дорожки от слез. Морщинки у уголков глаз выдавали смешливый нрав, но сейчас ее зеленые глаза не смеялись. В какой-то момент жизнь этой девушки сделала крутой, неверный поворот — но у Ребуса было впечатление, что она еще не потеряла надежду вернуться на прямую дорогу.
  
  В последний раз он видел это лицо смеющимся: перед ним была девушка с отстававшей от стены фотографии в комнате Ронни.
  
  — Трейси — ваше настоящее имя?
  
  — Типа того.
  
  Он пошел рядом с ней. Не оглядевшись по сторонам, она перешла дорогу по пешеходному переходу, подошла к стене одного из зданий, остановилась, глядя на поднимающийся с залива туман, и обхватила себя руками за плечи.
  
  — Это мое второе имя.
  
  Ребус оперся рукой о стену.
  
  — Вы давно знаете Ронни?
  
  — Три месяца. Столько, сколько я живу в Пилмьюире.
  
  — А кто еще жил в этом доме?
  
  Она пожала плечами.
  
  — Одни приходили, другие уходили. Мы прожили там всего три недели. Иногда, когда я спускалась утром вниз, там на полу спало человек пять. Никто их не выгонял. Как одна большая семья.
  
  — Почему вы думаете, что Ронни убили?
  
  Она подняла на него сердитые, но влажные глаза.
  
  — Я же говорила вам по телефону! Он сам сказал мне! Он куда-то ходил, принес порошок. Но вид у него был, знаете, какой-то не такой… Обычно он, когда купит, делался как ребенок перед Рождеством, такой счастливый… А тут… Он был чем-то напуган и повторял как заведенный, чтобы я пряталась, что за ним придут.
  
  — Кто придет?
  
  — Не знаю.
  
  — Он говорил это после того, как принял дозу?
  
  — Нет, потому-то я и напугалась. Он говорил это до того. В руке держал пакет. А меня вытолкал за дверь.
  
  — Значит, вы не видели, как он укололся?
  
  — О, господи, нет, конечно. Я этого терпеть не могла.
  
  Она пронзительно посмотрела на него, прищурившись:
  
  — Я не наркоманка, понятно? Иногда курю травку, но никогда…
  
  — Больше вам ничего не показалось странным в Ронни?
  
  — Это вы о чем?
  
  — Ну, в его состоянии.
  
  — Вы имеете в виду синяки?
  
  — Да.
  
  — Он часто приходил в таком виде. Но никогда ничего не рассказывал.
  
  — Дрался, наверное. Он был вспыльчивый человек?
  
  — Со мной — нет.
  
  Ребус засунул руки в карманы. С воды дул холодный ветер, и он удивился, что девушка как будто не мерзнет. Впрочем, через ее футболку заметнее проступили острые соски.
  
  — Дать вам мой пиджак? — спросил он.
  
  — Только если в нем ваш бумажник, — быстро парировала она, улыбнувшись.
  
  Он тоже улыбнулся и предложил сигарету. Она не отказалась. Сам Ребус от курева воздержался. Он уже почти выкурил свою суточную норму, а вечер еще не начинался.
  
  — Вы знаете, у кого Ронни покупал порошок? — спросил он как бы между прочим, прикрывая ее полой пиджака от ветра. Почти спрятавшись у него на груди, прикуривая от дрожащей в руке зажигалки, она помотала головой. Ветер на минутку утих, и она наконец поймала пламя.
  
  — Я никогда точно не знала, — ответила она. — Об этом он тоже не говорил.
  
  — А о чем говорил?
  
  Она подумала и снова улыбнулась.
  
  — Вообще-то он был не из разговорчивых. Мне это как раз нравилось. Знаете, из-за этого всегда казалось, что у него за душой больше, чем он показывает.
  
  — То есть?
  
  Она пожала плечами.
  
  — Могло быть что угодно, могло ничего не быть.
  
  Работенка оказалась сложнее, чем Ребус думал, и к тому же он уже начинал замерзать. Надо решительнее двигаться к цели.
  
  — Значит, вы нашли его в спальне?
  
  — Да.
  
  — И в доме тогда больше никого не было?
  
  — Никого. До этого кое-кто заходил, но потом ушли. Один из них поднимался к Ронни в комнату, но я его не знаю. И еще был Чарли.
  
  — Вы упоминали о нем по телефону.
  
  — Да. Когда я обнаружила Ронни, я пошла его искать. Он всегда околачивался где-то поблизости. В одном из этих брошенных домов или в городе, выклянчивал деньги. До того странный парень…
  
  — В каком смысле?
  
  — Вы видели стену в гостиной?
  
  — Вы имеете в виду звезду?
  
  — Да. Это Чарли нарисовал.
  
  — Он что, интересуется оккультизмом?
  
  — Да, он на мистике просто помешан.
  
  — А Ронни?
  
  — Ронни? Нет, вы что. Он даже ужастики никогда не мог смотреть. Боялся страшно.
  
  — Но у него же комната битком набита романами ужасов.
  
  — Это Чарли ему подсовывал. Но от них Ронни только снились кошмары. И в результате он еще больше кололся.
  
  — А где он брал на это деньги?
  
  Ребус увидел, как из тумана выскользнул маленький катер. С борта что-то упало в воду, но он не разглядел, что именно.
  
  — Он меня бухгалтером не нанимал.
  
  — А кого нанимал?
  
  Катер развернулся и пошел на запад, в сторону Куинсферри.
  
  — Никто не хочет знать, откуда берутся деньги. Иначе попадешь в сообщники.
  
  — Необязательно.
  
  Ребус передернул плечами.
  
  — Во всяком случае, я знать не хотела. Он пытался как-то мне рассказать, но я зажала уши руками.
  
  — Он никогда не работал?
  
  — Не знаю. Говорил, что хочет стать фотографом. Мечтал об этом с тех пор, как кончил школу. Эту штуку он не отдал бы в ломбард даже чтобы получить деньги на дурь.
  
  Ребус не понял.
  
  — Какую штуку?
  
  — Фотоаппарат. Он копил на него по пенни, наскреб с пособия по безработице.
  
  Значит, все-таки было пособие. Но аппарата Ребус в комнате не видел. Не только убийство, еще и ограбление.
  
  — Мне нужно взять у вас официальные показания, Трейси.
  
  — Это еще зачем?
  
  — Если у меня будет протокол вашего допроса, мы можем попытаться что-то выяснить о смерти Ронни. Вы мне поможете?
  
  Она долго молчала, потом наконец кивнула. Катер скрылся из вида. На воде позади него ничего не плавало. Ребус мягко положил руку на плечо Трейси.
  
  — Спасибо, — сказал он. — Моя машина там.
  * * *
  
  Записав показания Трейси, Ребус настоял на том, что отвезет ее домой. Они договорились, что она выйдет за несколько кварталов, хотя он и знал теперь ее адрес.
  
  — Не могу обещать, что проживу там еще десять лет, — предупредила она.
  
  Это его не беспокоило: он оставил ей свой рабочий и домашний телефоны и не сомневался, что она позвонит еще.
  
  — Последний вопрос, — сказал он, когда она уже закрывала дверь машины.
  
  Она наклонилась к окну.
  
  — Вы сказали, что Ронни кричал «они придут». Как вы думаете, кого он все-таки имел в виду?
  
  Она пожала плечами — и вздрогнула, вспомнив эту сцену.
  
  — Вы знаете, инспектор, он ведь был не в себе. Может быть, ему мерещились пауки или змеи…
  
  Трейси захлопнула дверь. «Да, — подумал Ребус, — может быть. Если он не имел в виду тех змей, что продали ему порошок».
  
  Когда он вернулся в участок на Грейт-Лондон-роуд, ему передали, что главный суперинтендант Уотсон желает его видеть.
  
  Ребус набрал номер начальника, и секретарша прощебетала, что его ждут.
  
  С тех пор как Уотсона перевели с самого севера сюда, в Эдинбург, Ребус встречался с ним уже несколько раз. Шеф производил впечатление человека рассудительного, хотя, возможно, несколько простоватого. В участке постоянно шутили по поводу его абердинского происхождения и прозвали — за «крестьянские» манеры — Фермером Уотсоном.
  
  — Входите, Джон, входите.
  
  Привстав из-за длиннющего стола, суперинтендант жестом предложил Ребусу садиться. Тот обратил внимание, что на столе у шефа царит идеальный порядок. Бумаги аккуратно уложены в два лотка, под рукой — только новая блестящая папка и пара остро отточенных карандашей. Рядом с папкой — фотография двух мальчишек.
  
  — Мои, — объяснил Уотсон. — Сейчас они немного постарше, но все такие же сорванцы.
  
  Уотсон был крупный человек, про каких говорят «грудь колесом». Красноватое лицо, редеющие волосы, седые виски. В самом деле, Ребус легко мог представить себе его топающим по заросшему вереском торфянику с овчаркой колли, в высоких резиновых сапогах и в шляпе, какую носят ловцы форели. Только что ему вдруг понадобилось от Ребуса? Хочет сделать его своей овчаркой?
  
  — Сегодня утром вы выезжали по вызову. Смерть от передозировки наркотиков.
  
  Это прозвучало как констатация факта, так что отвечать Ребус и не стал.
  
  — Вместо вас должен был ехать инспектор Маккол, но он был… в общем, где-то был.
  
  — Он хороший сыщик, сэр.
  
  Уотсон удивленно посмотрел на него, потом улыбнулся.
  
  — Я не сомневаюсь в достоинствах инспектора Маккола и вызвал вас сюда не для того, чтобы их обсуждать. Просто ваш выезд по этому делу навел меня на одну мысль. Вы, вероятно, знаете, что меня беспокоит проблема наркомании в Эдинбурге. Честно говоря, статистика повергает меня в ужас. В Абердине я не встречал ничего подобного, если исключить нефтепромыслы. Но то были в основном администраторы из Штатов, которые привезли с собой — в обоих смыслах слова — свои привычки. А здесь…
  
  Он раскрыл папку и начал вынимать один за другим листы.
  
  — Здесь, инспектор, это настоящий ад.
  
  — Да, сэр.
  
  — Вы ходите в церковь?
  
  — Сэр?
  
  Ребус поерзал в кресле.
  
  — Я задал, кажется, очень простой вопрос. Вы ходите в церковь?
  
  — Нерегулярно, сэр. Но иногда хожу.
  
  «Как вчера», — подумал он. И ему очень захотелось удрать из этого кабинета.
  
  — Мне кто-то говорил об этом. Значит, вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что город превращается в преисподнюю.
  
  Лицо Уотсона покраснело еще больше.
  
  — В городскую больницу поступают наркоманы в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Ваш собственный брат отбывает заключение за торговлю наркотиками.
  
  Уотсон снова поднял глаза, надеясь, вероятно, что Ребус примет виноватый вид. Но глаза Ребуса сверкали яростью, а щеки раскраснелись вовсе не от стыда.
  
  — При всем моем уважении к вам, сэр, — проговорил он голосом ровным, но звенящим от напряжения, — я не понимаю, при чем здесь я?
  
  — Я объясню, при чем. — Уотсон закрыл свою папку и откинулся на спинку кресла. — Я намерен провести кампанию по борьбе с наркотиками. Еще раз воззвать к общественному самосознанию — и заодно, при привлечении некоторых средств, профинансировать дополнительные источники информации. У меня есть поддержка и, что еще важнее, — есть деньги. Несколько крупнейших бизнесменов города готовы выделить на кампанию пятьдесят тысяч фунтов.
  
  — Весьма благородно с их стороны, сэр.
  
  Лицо Уотсона потемнело. Он наклонился вперед к Ребусу.
  
  — Ваш скепсис можете оставить при себе!
  
  — Но я по-прежнему не понимаю…
  
  — Джон, — произнес суперинтендант примирительно. — У вас есть… опыт. Личный опыт. Я хочу, чтобы вы представляли кампанию со стороны полиции.
  
  — Нет, сэр, простите..
  
  — Стало быть, мы договорились.
  
  Уотсон уже встал из-за стола. Ребус тоже попытался подняться, но ноги у него стали как ватные. Опершись руками о подлокотники, он наконец выбрался из кресла. Вот, значит, какова их цена? Публичное покаяние за преступление брата?
  
  Уотсон открыл дверь.
  
  — Мы с вами еще поговорим, обсудим все в деталях. А пока постарайтесь подбить все ваши текущие дела, разобрать срочные бумаги. Что не сможете закончить сами — скажите мне, мы перепоручим кому-нибудь ваши обязанности.
  
  — Слушаюсь, сэр.
  
  Ребус пожал протянутую руку. Рука была сухая, холодная и твердая, как сталь.
  
  — До свидания, сэр, — сказал Ребус, уже стоя в коридоре и обращаясь к захлопнутой двери.
  * * *
  
  Вечером, еще не стряхнув с себя напавшего на него днем столбняка и устав от телевизора, он решил сесть в машину и немного проехаться. В Марчмонте было тихо — впрочем, как всегда. Он доехал до центра, пересек Новый город. У Кэнонмиллз заправился на бензоколонке, купил карманный фонарик, батарейки, несколько плиток шоколада и расплатился по карточке.
  
  Стараясь не думать о том, что можно бы и почать завтрашнюю порцию сигарет, он жевал шоколад и слушал радио. В восемь тридцать начал свою вечернюю передачу Кэлум Маккэлум. Ребус послушал несколько минут; этого было вполне достаточно. Натужно веселый голос, идиотские шутки, банальная смесь старых и новых хитов, телефонная болтовня с радиослушателями. Ребус покрутил ручку, нашел «Радио-3», узнал Моцарта и прибавил звук.
  
  Подсознательно он, наверное, с самого начала знал, что приедет сюда. Он попетлял по плохо освещенным улочкам, отыскивая путь в лабиринте. В дверь вставили новый замок, но Ребус прихватил один из ключей. Он включил фонарик и тихо прошел в гостиную. На голом полу не осталось никаких следов тела, лежавшего здесь всего десять часов назад. Банка со шприцами тоже исчезла, как и огарки свечей. Не взглянув на стену в глубине, Ребус поднялся наверх. Открыл дверь спальни, где жил Ронни, и подошел к окну. Трейси утверждала, что обнаружила покойника здесь. Ребус присел на корточки и тщательно осветил пол. Ни фотоаппарата, ничего. Кажется, дело не из легких. Если, конечно, есть дело.
  
  Во всяком случае, пока у него нет ничего, кроме показаний девушки, чье второе имя — Трейси.
  
  Он вышел из комнаты. На верхней ступеньке лестницы, у стены, что-то блеснуло. Ребус поднял предмет и рассмотрел его. Какая-то металлическая штучка, вроде заколки от дешевой брошки. На всякий случай он сунул ее в карман и еще раз оглядел лестницу, пытаясь представить себе, как Ронни приходит в сознание и спускается вниз.
  
  Возможно. Вполне возможно. Но упасть в таком положении?.. Вот это уже вряд ли.
  
  А потом — зачем бы он понес вниз банку со шприцами? Ребус кивнул самому себе, уверенный, что двигается по лабиринту в правильном направлении. Он снова спустился вниз и вошел в гостиную. Здесь пахло чем-то похожим на плесень в старой банке с вареньем, как будто землей и чем-то сладким одновременно. Чуть медицинский земляной запах, с тошнотворной сладостью. Он подошел к дальней стене, осветил ее фонариком…
  
  И отпрянул. Сердце у него заколотилось.
  
  Между двух колец, окружающих звезду, появились красные знаки зодиака и еще какие-то символы. Он потрогал — свежая краска липла к пальцу. Посветил выше — и прочел плачущие каплями краски слова:
  
  ПРИВЕТ, РОННИ
  
  Охваченный суеверным ужасом, Ребус повернулся и выскочил из дома, даже не заперев замок. Быстро шагая к машине, он оглянулся назад, на дом, и в ту же секунду на кого-то наткнулся. Человек упал и стал медленно подниматься. Ребус включил фонарик и увидел подростка с разбитым лицом.
  
  — Господи, — пробормотал он. — Что с тобой случилось, сынок?
  
  — Побили, — ответил тот и, прихрамывая, скрылся в темноте.
  
  Чувствуя, что нервы натянуты как струна, Ребус добрался до машины, запер дверь, откинулся на спинку и, тяжело дыша, закрыл глаза.
  
  «Расслабься, Джон, — сказал он себе. — Расслабься».
  
  Через пару минут он уже улыбался своему приступу страха. Он вернется сюда завтра, при свете дня.
  
  На сегодня вполне достаточно.
  Вторник
  
   С тех пор я убедился, что причина лежит где-то в самой глубине человеческой натуры и основывается на начале более благородном, чем ненависть.
  
  Заснул он не сразу, но, устроившись в своем любимом кресле с книгой на коленях, должно быть, задремал, потому что проснулся только от телефонного звонка, раздавшегося в девять утра. Руки, ноги и спина совершенно не гнулись, и до трубки нового радиотелефона, валявшейся в нескольких шагах от кресла, пришлось добираться ползком.
  
  — Да?..
  
  — Инспектор Ребус? Вас беспокоят из лаборатории. Вы интересовались результатами экспертизы.
  
  — Что вы обнаружили?
  
  Ребус забрался обратно в теплое кресло, потирая свободной рукой глаза, чтобы ускорить возвращение к действительности. Взглянув на часы, онужаснулся.
  
  — Это далеко не самый чистый героин, какой можно достать.
  
  Он кивнул сам себе, уверенный, что знает ответ на следующий вопрос.
  
  — Использование его смертельно?
  
  Но ответ оказался полной неожиданностью.
  
  — Вовсе нет. То есть по сравнению с тем, что бывает, он практически чист. Чуть-чуть влажноватый, но это обычное дело.
  
  — Значит, его можно колоть?
  
  — Думаю, эффект был бы прекрасный.
  
  — Ну что ж… Большое спасибо.
  
  Ребус нажал на кнопку отбоя. Вот тебе на. А ведь он ни минуты не сомневался… Он достал из кармана записную книжку, нашел нужный номер, быстро набрал его и только тут подумал о кофе.
  
  — Инспектор Ребус просит доктора Эндфилда. — Довольно скоро Эндфилд взял трубку. — Доктор? Спасибо, ничего. А вы? Рад слышать. Послушайте, у вас есть что-нибудь по вчерашнему делу? По наркоману из Пилмьюира? Конечно, я подожду.
  
  Пилмьюир. Что говорил Тони Маккол? Вспоминал, какое славное, безобидное местечко было там когда-то. Но что пройдет, то будет мило. Память сглаживает острые углы. Это Ребус знал, как никто другой.
  
  — Да-да? — сказал он в трубку.
  
  На другом конце провода послышался шелест, потом бесстрастный голос Эндфилда:
  
  — На теле множественные кровоподтеки. Результат борьбы либо падения с большой высоты. Желудок почти пустой. ВИЧ отрицательный, что довольно любопытно. Что же касается причины смерти…
  
  — Героин? — поторопил Ребус.
  
  — М-мм… Героина во введенном веществе не больше пяти процентов.
  
  Ребус вскочил на ноги.
  
  — Что же это было такое?
  
  — Мы выясняем, инспектор. От растворимого аспирина до крысиного яда, причем последнее вероятнее всего.
  
  — Вы хотите сказать, что порошок представлял собой чистую отраву?
  
  — Вне всяких сомнений. Тот, кто его продал, торгует смертью. Если теперь вместо наркотиков продают это… Лучше не думать.
  
  Ребуса передернуло. Неужели кто-то в городе задался целью истребить наркоманов? Но тогда — зачем пакетик с чистым порошком? Полный бред.
  
  — Спасибо, доктор Эндфилд.
  
  Он опустил трубку на подлокотник кресла. По крайней мере в одном Трейси не ошибалась: они убили Ронни, кто бы они ни были. И Ронни знал это, понял, как только ввел себе раствор… Или?.. Знал до того? Возможно ли такое? Ребус должен был найти человека, продавшего порошок, и понять, почему Ронни выбрал смерть. Оказался в самом деле принесен в жертву…
  * * *
  
  Значит, здесь рос Тони Маккол. Потом он уехал из Пилмьюира и купил себе дом под умопомрачительный кредит. Впрочем, дом был прелестный. Во всяком случае, так утверждала его жена. Она не переставала твердить ему об этом, не понимая, почему он проводит в семье так мало времени. В конце концов, говорила она ему, это и твой дом тоже.
  
  Собственно, жена Маккола считала свое жилище скорее дворцом. Дети, сын и дочь, были приучены передвигаться по нему на цыпочках, не оставляя ни крошки, ни соринки, ни пятнышка. Маккол, который все свое детство дрался с братом Томми, находил это противоестественным. Его дети росли, окруженные нежной заботой — и страхом: не лучшее сочетание. Крэйгу было четырнадцать, Изабель — одиннадцать. Их скрытность и робость казались ему не вполне нормальными. Он-то мечтал, что мальчишка станет профессиональным футболистом, а дочь — актрисой. Но девочка больше всего любила вязать, а сын увлекался шахматами. Однажды он даже выиграл медаль на школьном турнире, после чего Маккол сам попробовал научиться играть в шахматы, однако у него ничего не вышло. Дети сидели в гостиной, превращенной их матерью в подобие картинки из каталога; слышалось только постукивание спиц и тихий шорох фигур, передвигаемых по доске.
  
  Что ему оставалось делать, как не бежать из дома при каждом удобном случае?
  
  Так он оказывался в Пилмьюире, без всякой определенной цели, просто гуляя. Чтобы попасть сюда из своего заставленного дорогими машинами ультрасовременного квартала частных домов, он должен был пересечь большой пустырь, перебраться через автостраду, пройти школьный стадион, а дальше лавировать между заводскими корпусами. Этот путь не казался ему утомительным. Здесь он попадал на свою территорию. Он знал здешних обитателей. Когда-то он был одним из них.
  
  — Привет, Тони!
  
  Он не узнал голос и резко обернулся, готовый защищаться. Перед ним, засунув руки в карманы, стоял улыбающийся Джон Ребус.
  
  — Джон! Черт тебя побери!
  
  — Извини. Очень удачно, что я тебя встретил. — Ребус оглянулся кругом, словно кого-то искал. — Я звонил тебе, но мне сказали, что у тебя выходной.
  
  — Так и есть.
  
  — Тогда что ты тут делаешь?
  
  — Гуляю. Мы живем недалеко… — Он кивнул в направлении юго-запада. — И потом, я же говорил: я тут вырос. Так что присматриваю за здешним молодняком.
  
  — Поэтому ты мне и нужен.
  
  Ребус пошел вперед по тротуару, Маккол, еще не вполне оправившийся от неожиданности, двинулся за ним.
  
  — Я хотел спросить, не знаешь ли ты одного юнца, знакомого погибшего парня. Его зовут Чарли.
  
  — Просто Чарли?
  
  Ребус пожал плечами.
  
  — Как он выглядит?
  
  — Понятия не имею, Тони. Мне рассказала о нем Трейси, подруга Ронни.
  
  — Ронни? Трейси? — Маккол поднял брови.
  
  — Ронни — это покойник. Мальчишка, которого нашли в пустом доме.
  
  Маккол наконец понял, о чем идет речь.
  
  — Быстро работаешь.
  
  — Чем быстрее, тем лучше. Подружка Ронни поведала мне кое-что весьма любопытное.
  
  — Что?
  
  — Она утверждает, что Ронни убили.
  
  Маккол остановился на несколько секунд, потом снова догнал Ребуса.
  
  — Постой, постой! Что за чушь? Ты же сам видел тело?
  
  — Видел. Тело, накачанное крысиным ядом.
  
  Маккол тихо свистнул.
  
  — Мне необходимо поговорить с этим Чарли. Молодой парень, возможно немного напуганный. Интересуется оккультизмом.
  
  Нахмурившись, Маккол перебирал в уме дела какого-то мысленного архива.
  
  — Пожалуй, в пару мест заглянуть можно, — произнес он наконец. — Только идея поддержания правопорядка силами населения здесь пока знакома не всем.
  
  — Ты хочешь сказать, что нас не встретят с распростертыми объятиями?
  
  — Примерно так.
  
  — Можешь просто дать мне адреса и показать, в какую сторону идти. В конце концов у тебя выходной.
  
  Маккол явно обиделся.
  
  — Ты опять забыл, Джон. Это моя территория. И вообще, раз уж тут запахло уголовщиной, вести дело должен бы я.
  
  — Ты и вел бы его, если б не твое похмелье.
  
  Оба улыбнулись, но Ребус подумал, что повод для расследования вряд ли бы обнаружился, попади дело к Тони. Стал бы Тони цепляться за подозрительные подробности? И зачем, собственно, это нужно ему, Ребусу?
  
  — У тебя наверняка есть занятия поинтереснее, — продолжил свою мысль Маккол.
  
  Ребус покачал головой.
  
  — Абсолютно никаких. На ферме объявлен перерыв.
  
  — Это ты про Уотсона?
  
  — Он хочет, чтобы я участвовал в кампании по борьбе с наркотиками. Это я-то!
  
  — А что, никого более подходящего не нашлось?
  
  — Старый идиот считает, что у меня личный опыт!
  
  — Ну, в каком-то смысле он прав…
  
  Ребус собирался возражать, но Маккол перебил его:
  
  — Значит, тебе нечем заняться?
  
  — Пока Фермер Уотсон не призовет — нет.
  
  — Некоторым везет. Это меняет дело, хотя и не слишком. Здесь ты у меня в гостях, и тебе придется мириться с моим присутствием, пока мне самому это не надоест.
  
  Ребус улыбнулся.
  
  — Спасибо, Тони. — Он огляделся по сторонам. — Откуда начнем?
  
  Маккол кивнул назад, и они повернули туда, откуда пришли.
  
  — А скажи-ка, неужели тебе так худо дома, что ты проводишь здесь свой выходной?
  
  Маккол рассмеялся.
  
  — Что, заметно?
  
  — Тому, кто испытал это на собственной шкуре, да.
  
  — Черт его знает… Вроде бы у меня есть все, чего я хотел…
  
  — Только этого мало. — Слова Ребуса выражали не осуждение, а понимание.
  
  — Шейла отличная мать, и с детьми нет никаких проблем, но…
  
  — Всегда чего-то не хватает.
  
  Ребус вспомнил собственный неудавшийся брак, холодную квартиру, куда он возвращался теперь каждый вечер, и глухой звук, с каким закрывалась за ним дверь.
  
  — Но возьмем Томми, моего брата. Раньше я думал, у него жизнь — полная чаша. Деньги, дом с ваннами джакузи, гараж с автоматическими воротами…
  
  Поймав улыбку Ребуса, Маккол ухмыльнулся.
  
  — Жалюзи с дистанционным управлением, — продолжал Ребус, — именной номер машины, сотовый телефон…
  
  Маккол расплылся до ушей.
  
  — Таймшер в Малаге и мраморные столешницы на кухне.
  
  Хохоча, они по очереди дополняли список, но скоро Ребус понял, куда они пришли, остановился и перестал смеяться. Именно сюда каждый раз его приводили ноги.
  
  Он опустил руку в карман пиджака и нащупал фонарик.
  
  — Пойдем, Тони, — сказал он, посерьезнев. — Я хочу кое-что тебе показать.
  * * *
  
  — Его нашли здесь. — Ребус посветил фонариком на дощатый пол. — Лицом вверх, ноги вместе, руки раскинуты. Непохоже, чтобы такая поза была случайной, а?
  
  Маккол осмотрелся. Сейчас в каждом из них проснулся профессионал, и каждый рассчитывал лишь на собственный опыт и навыки.
  
  — А девушка утверждает, что обнаружила его наверху?
  
  — Да.
  
  — Ты ей веришь?
  
  — Зачем ей врать?
  
  — На это может быть миллион причин. Я ее знаю?
  
  — Она в Пилмьюире недавно. Не очень молоденькая, лет двадцать пять, если не больше.
  
  — Значит, этого Ронни, уже мертвого, перенесли сюда, расставили свечи и так далее.
  
  — Именно так.
  
  — Теперь понятно, зачем тебе его приятель-мистик.
  
  — Посмотри еще вот куда. — Ребус подвел Маккола к дальней стене, высветил звезду и поднял фонарик выше.
  
  — «Привет, Ронни», — прочел Маккол.
  
  — Вчера утром этой надписи тут не было.
  
  — Не было? — удивился Маккол. — Это просто шутки каких-то подростков, Джон.
  
  — Звезду нарисовали не подростки.
  
  — Согласен.
  
  — Ее нарисовал Чарли.
  
  — Так. — Маккол сунул руку в карман и выпрямился. — Я вас понял, инспектор. Приступаем к прочесыванию поселений скваттеров.
  * * *
  
  Несколько человек, которых им удалось обнаружить, казалось, ничего не знали и знать не хотели. Маккол был прав: они выбрали не лучшее время дня. Все обитатели брошенных домов проводили эти часы в центре города, выклянчивая деньги у прохожих, таская мелочи из магазинов, обделывая всякие делишки. С неохотой Ребус согласился, что они зря тратят время.
  
  Маккол хотел прослушать запись показаний Трейси, и они вернулись на Грейт-Лондон-роуд. Маккол предполагал, что какая-нибудь деталь в рассказе девушки, ничего не говорящая Ребусу, возможно, даст ему какую-то ниточку для поисков Чарли.
  
  Опережая Маккола на пару ступенек, Ребус поднялся к тяжелой деревянной двери участка. За столом дежурного только что заступивший на смену офицер возился с пристяжным форменным галстуком. Остроумное приспособление, подумал Ребус. Просто и умно: если в случае борьбы кто-то схватит полицейского за галстук, он просто останется у нападающего в руках. Таким же образом и очки дежурного сержанта имели специальные линзы, которые при ударе выскакивали из оправы, не разбиваясь. Просто и умно. Ребус надеялся, что дело распятого наркомана окажется простым.
  
  Но пока не чувствовал себя очень умным.
  
  — Привет, Артур! — сказал он, проходя мимо стола. — Есть что-нибудь для меня?
  
  — Дайте мне отдышаться, Джон. Я заступил минуту назад.
  
  — Ну-ну. — Ребус засунул руки в карманы, и пальцы его правой руки наткнулись на что-то металлическое. Он достал зажим, посмотрел на него и обмер.
  
  Маккол с любопытством заглянул ему через плечо.
  
  — Поднимайся, — сказал ему Ребус. — Я догоню тебя.
  
  Вернувшись к столу дежурного, он протянул вперед левую руку.
  
  — Будьте так любезны, Артур, одолжите мне ваш галстук.
  
  — Что-что?
  
  — Галстук.
  
  Предвкушая, как будет рассказывать об этом вечером в буфете, сержант потянул свой галстук вниз. Прищепка щелкнула.
  
  Просто и умно, подумал опять Ребус, взяв галстук двумя пальцами.
  
  — Спасибо, Артур, — поблагодарил он.
  
  — Всегда рад помочь, — отозвался сержант, глядя Ребусу вслед. — Всегда рад.
  * * *
  
  — Ты знаешь, что это такое, Тони?
  
  Маккол, сидевший за столом Ребуса запустив руку в ящик, удивленно вскинул голову. Поглядев на галстук, он кивнул и извлек из стола бутылку виски.
  
  — Это галстук, — констатировал он. — Стаканы есть?
  
  Положив свою добычу на стол, Ребус подошел к стойке с папками, поискал среди немытых чашек на верхней полке и, выбрав одну, вернулся к столу.
  
  Маккол читал записи, сделанные Ребусом на обложке одной из папок.
  
  — «Ронни, — огласил он. — Звонила Трейси». Вы обстоятельны, инспектор, как всегда.
  
  Ребус протянул Макколу чашку.
  
  — А тебе? — спросил тот.
  
  — Не хочу. По правде говоря, я теперь почти не пью. Это для гостей.
  
  Маккол поднял брови и округлил глаза.
  
  — К тому же голова раскалывается.
  
  Ребус заметил большой конверт на столе. «Фотографии. Не сгибать».
  
  — Ты только посмотри, Тони! Когда я был сержантом, я получал такие письма не раньше чем через неделю. Теперь чувствую себя не инспектором, а королем.
  
  Достав из конверта пачку черно-белых снимков восемь на десять, он протянул их Макколу.
  
  — Погляди. Никакой надписи, и звезда не дорисована.
  
  Маккол кивнул, Ребус протянул ему фотографию тела.
  
  — Бедолага, — отозвался Маккол. — Ведь это мог быть твой или мой сын, а, Джон?
  
  — Нет, — жестко ответил Ребус. Он закрыл конверт и положил его в карман пиджака.
  
  Маккол поднял галстук и помахал им, прося объяснения.
  
  — Ты никогда не надевал такого? — поинтересовался Ребус.
  
  — Надевал, конечно. На своей свадьбе, на похоронах, на крестинах.
  
  — Я имею в виду такую конструкцию, на прищепке. Я помню, когда был мальчишкой, отец решил, что мне пойдет национальный костюм. Он купил мне полный комплект — килт и галстук-бабочку, с узором в клетку. На прищепке.
  
  — И я носил галстук, разумеется, — согласился Маккол. — Как все. Мы, кажется, не родились инспекторами?
  
  — Не родились. Вытряхивайся из моего кресла.
  
  Маккол нашел стул и придвинул его к столу. Ребус сел на свое место и снова взял галстук.
  
  — Полицейская прищепка.
  
  — Ты о чем?
  
  — Об этой штуке. Кто еще носит такие?
  
  — О, господи, откуда же я знаю?
  
  Ребус бросил прищепку Макколу, но тот не поймал ее и поднял с пола.
  
  — Прищепка для галстука, — произнес он.
  
  — Я нашел ее в доме Ронни, — пояснил Ребус. — На верхней площадке лестницы.
  
  — То есть?
  
  — То есть у кого-то отстегнулся галстук. Может быть, когда тело перетаскивали вниз. Возможно, он принадлежал констеблю полиции.
  
  — Ты думаешь, кто-то из наших…
  
  — Просто предполагаю. Конечно, эту штуку мог потерять и кто-то из обнаруживших тело. — Ребус протянул руку, и Маккол вернул ему прищепку. — Наверное, стоит с ними поговорить.
  
  — Джон, да что ты… — Маккол замолчал и кашлянул, не находя слов для своего вопроса.
  
  — Пей свой виски, — примирительно посоветовал Ребус. — А потом можешь послушать запись и скажешь мне, похоже ли это на правду.
  
  — А ты что будешь делать?
  
  — Не знаю. — Он положил галстук сержанта в карман. — Подберу кое-какие болтающиеся ниточки.
  
  Маккол налил себе виски.
  
  Ребус вышел из кабинета, и с лестницы до Маккола донеслось:
  
  — А может быть, пойду к черту!
  * * *
  
  — Да, простой пятиугольник.
  
  Психолог доктор Пул, который, впрочем, пояснил, что на самом деле он — вовсе не психолог, а только лектор по психологии, — внимательно рассматривал фотографии, надвинув нижнюю губу на верхнюю в знак того, что не сомневается в своем заключении. Ребус играл пустым конвертом и смотрел в окно кабинета. На газоне Джордж-Сквер-Гарденс, залитом ярким солнцем, лежали студенты, вооружившись вместо учебников бутылками вина.
  
  Ребусу было неловко. В высших учебных заведениях, будь то обычный колледж или Эдинбургский университет, где он находился сейчас, он чувствовал себя дураком. Ему казалось, что каждое его слово и движение здесь придирчиво оценивают и делают вывод: этот неглупый человек мог бы быть гораздо умнее, если бы не упустил свой шанс.
  
  — Когда я вернулся в этот дом, — произнес он, — между двумя кругами были дорисованы знаки. Что-то вроде знаков зодиака.
  
  Психолог подошел к стеллажу с книгами и стал что-то высматривать. Хотя найти этого специалиста не составило труда, извлечь из него пользу может оказаться непросто, подумал Ребус.
  
  — Возможно, обыкновенная пентаграмма, — протянул доктор Пул, отыскивая нужную страницу и поднося книгу к столу. — Похоже?
  
  Ребус посмотрел на иллюстрацию.
  
  — То самое, за исключением мелких деталей. А скажите, много ли людей интересуется оккультизмом?
  
  — В Эдинбурге? — Пул снова сел и надвинул очки на нос. — О да. Очень много. Посмотрите, как раскупаются билеты на фильмы о дьяволе.
  
  Ребус улыбнулся.
  
  — Когда-то я и сам любил фильмы ужасов. Но я имею в виду активный интерес — участие в оккультных действах.
  
  Лектор тоже улыбнулся.
  
  — Я понимаю. Я пошутил насчет фильмов. Масса людей думает, что оккультизм — это попытки вызвать Сатану. На самом деле оккультизм гораздо шире. Или уже, как посмотреть.
  
  Ребус попытался вникнуть в суть сказанного.
  
  — Вы знакомы с кем-нибудь лично? — спросил он.
  
  — Я знаю только, что существуют группы, занимающиеся белой и черной магией.
  
  — Здесь, в Эдинбурге?
  
  Пул снова повеселел.
  
  — Разумеется. В Эдинбурге и окрестностях шесть практикующих кружков. — Он остановился, что-то подсчитывая. — Пожалуй, даже семь. Слава богу, большинство занимается белой магией.
  
  — Белая магия подразумевает использование тайного знания с добрыми намерениями?
  
  — Верно.
  
  — А черная?
  
  Лектор вздохнул и внезапно заинтересовался чем-то происходящим за окном.
  
  Летний день. Ребус стал вспоминать. Когда-то давно он купил альбом Г.-Р. Гайгера, цикл картин, изображающих сатану в окружении блудниц-весталок. Он сам не знал, зачем ему понадобилась эта книга. Она и теперь, наверное, стоит где-то у него на полке. Он вспомнил, как прятал ее от Роны…
  
  — Есть в Эдинбурге одна секта, — заговорил наконец Пул, — практикующая черное колдовство.
  
  — А они… Они приносят жертвы?
  
  Доктор Пул пожал плечами.
  
  — Мы все приносим жертвы.
  
  Видя, что Ребус не смеется над его шуткой, он тоже сделал серьезное лицо и выпрямился на стуле.
  
  — Может быть, приносят жертвы, традиционные для шабашей. Крысу, мышь, черную курицу… Но скорее все же пользуются символами. Не могу точно сказать.
  
  — В доме, где мы нашли этот знак, — Ребус постучал пальцем по одной из фотографий, разложенных на столе, — было найдено также тело. Мертвое тело. — Он достал фотографии Ронни. Доктор Пул, нахмурившись, просмотрел их. — Смерть от передозировки героина. Ноги вместе, руки раскинуты. По сторонам две сгоревшие свечи. Это ничего вам не говорит?
  
  Пул выглядел явно испуганным.
  
  — Нет, — пробормотал он. — Вы полагаете, что сатанисты…
  
  — Я ничего не полагаю, сэр. Я просто пытаюсь выяснить и сопоставить факты, не пренебрегая ни одной подробностью.
  
  Пул задумался на несколько секунд.
  
  — Возможно, один из наших студентов будет вам полезнее, чем я. Я и представить себе не мог, что речь идет о смертельном случае…
  
  — Студент?
  
  — Да. Я едва знаком с ним, но знаю, что он интересуется мистикой и приготовил в этом семестре большую и обстоятельную работу. Хочет писать курсовую по демонизму. Он на втором курсе, за лето они должны подготовить индивидуальный проект. Вероятно, он расскажет вам больше, чем я.
  
  — Его зовут…
  
  — Не могу сейчас вспомнить фамилию. Обычно он называет себя просто по имени, Чарльз.
  
  — Чарльз?
  
  — Или Чарли. Да, точно, Чарли.
  
  Приятель Ронни. По шее у Ребуса пробежали мурашки.
  
  — Точно, Чарли, — повторил Пул, кивая как бы сам себе. — Несколько эксцентричный молодой человек. Вы можете найти его в одном из корпусов общежития. Кажется, он увлекается игровыми автоматами…
  * * *
  
  Чарли увлекался не игровыми автоматами, а пинболом. Со всеми дополнительными аксессуарами, тонкостями и хитростями, которые делают игру игрой. Чарли обожал пинбол как человек, недоигравший своего в детстве, со всей пылкостью поздней любви. Ему было уже девятнадцать, жизнь неслась мимо бурным потоком, и он цеплялся за каждую подвернувшуюся соломинку. В детстве он никогда не играл в пинбол. Его детство принадлежало книгам и музыке. К тому же в его школе-пансионе таких автоматов не было.
  
  Теперь, поступив в университет, он хотел жить. И играть в пинбол. И заниматься всем тем, что было недоступно в годы учебы в подготовительных классах[3], корпения над сочинениями и созерцания своего внутреннего мира. Чарли хотел бежать быстрее, чем бегали люди до него, хотел прожить не одну, а две, три, четыре жизни. Когда серебристый шарик коснулся левой стойки, он яростно бросил его назад, к центру стола. Шарик опустился в один из бонус-кратеров и замер. Еще тысяча очков. Чарли отхлебнул из кружки светлого пива и снова опустил пальцы на клавиши. Еще десять минут, и вчерашний рекорд будет побит.
  
  — Чарли?
  
  Услышав свое имя, он обернулся. Это была ошибка. Он снова попытался вернуться к игре, но поздно. Окликнувший его человек направлялся к нему с серьезным, неулыбающимся лицом.
  
  — На два слова, Чарли.
  
  — Два слова? Мои любимые — «трансцендентал» и «ректификация».
  
  Улыбка Ребуса длилась не больше секунды.
  
  — Очень остроумно. У нас это называют находчивым ответом.
  
  — У вас?
  
  — В сыскной полиции графства Лотиан. Инспектор Ребус.
  
  — Рад познакомиться.
  
  — И я тоже, Чарли.
  
  — Вы ошиблись. Меня зовут не Чарли. Он иногда заходит сюда, я передам, что вы им интересовались.
  
  Чарли уже почти набрал рекордное число очков, на пять минут раньше срока, но Ребус резко взял его за плечо и повернул к себе. Они были в зале одни, поэтому он и не подумал ослабить хватку.
  
  — Твои шутки, Чарли, не смешнее, чем сэндвич с тараканами. Так что не советую выводить меня из себя.
  
  — Руки!
  
  Лицо Чарли приняло другое выражение, но отнюдь не выражение страха.
  
  — Ронни, — произнес Ребус спокойнее, отпуская плечо парня.
  
  Тот побледнел.
  
  — Что Ронни?
  
  — Он мертв.
  
  — Да. — Голос Чарли звучал спокойно, глаза устремились в пространство. — Я слышал.
  
  Ребус кивнул.
  
  — Трейси пыталась найти тебя.
  
  — Трейси… — В тоне Чарли появилось что-то ядовитое. — Она же ничего не знает. Вы ее видели?
  
  Ребус кивнул.
  
  — До чего бессмысленная девица! Она никогда не понимала Ронни. Даже и не пыталась.
  
  Слушая Чарли, Ребус кое-что узнавал о нем. Прежде всего его удивил акцент: молодой человек несомненно окончил частную школу в Шотландии. Идя сюда, Ребус не знал, с чем столкнется, но определенно ждал чего-то другого. Чарли был хорошо сложен — сказывались, вероятно, школьные занятия регби. Вьющиеся темно-каштановые волосы, не длинные и не короткие, обычный летний студенческий наряд: футболка, легкие брюки, кроссовки. Футболка черная, разорванная под мышками.
  
  — Значит, — подытожил Чарли, — Ронни отправился в мир иной? Хороший возраст. Живи быстро, умирай молодым.
  
  — А ты хотел бы умереть молодым?
  
  — Я? — Высокий смех Чарли напоминал крик какого-то дикого зверька. — Я хотел бы дожить до ста лет. А еще лучше — не умирать никогда. — В глазах его сверкнули искорки. — А вы?
  
  Ребус обдумал вопрос, но отвечать не стал. Он пришел сюда работать, а не обсуждать инстинкт смерти. Об этом инстинкте ему рассказал доктор Пул.
  
  — Мне нужно выяснить кое-что о Ронни.
  
  — То есть вы хотите забрать меня для дачи показаний?
  
  — Если угодно. Но если ты предпочитаешь…
  
  — Нет, нет… Я хочу пойти в полицейский участок. Давайте, ведите меня.
  
  Ребус понял, что имеет дело с мальчишкой. Какой нормальный взрослый человек хочет попасть в полицейский участок?
  
  Пока они шли к стоянке и к машине Ребуса, Чарли шествовал впереди.
  
  Заложив руки за спину и запрокинув голову, он определенно делал вид, будто на него надели наручники. Играл он неплохо, на них оборачивались, кто-то обозвал Ребуса ублюдком. Впрочем, это было так привычно, что инспектор удивился бы гораздо больше, если бы ему пожелали счастливого пути.
  * * *
  
  — А нельзя купить пару таких снимков? — спросил Чарли, рассматривая фотографии, запечатлевшие его рисунок.
  
  Комната для бесед со свидетелями была покрашена и обставлена намеренно мрачно, но Чарли расположился так вальяжно, словно собирался здесь поселиться.
  
  — Нет. — Ребус зажег сигарету. Чарли он закурить не предложил. — Итак, зачем ты нарисовал это?
  
  — Потому что это красиво. — Чарли продолжал рассматривать фото. — Вы не согласны? Символ, полный глубокого смысла.
  
  — Как давно ты знаком с Ронни?
  
  Чарли передернул плечами и в первый раз взглянул в сторону магнитофона. Перед началом разговора Ребус спросил, не возражает ли он, если его показания будут записаны. В ответ Чарли только пожал плечами, а теперь, казалось, задумался.
  
  — Около года, наверное. Да, конечно. Я познакомился с ним во время первой сессии. Тогда я начал интересоваться настоящим Эдинбургом.
  
  — Настоящим Эдинбургом?
  
  — Ну да. Не тем, что состоит из волынщиков на крепостном валу, Королевской Мили и памятника Скотту.
  
  Ребус вспомнил сделанные Ронни фотографии замка.
  
  — Я видел фотографии на стене в комнате Ронни.
  
  Чарли посмотрел на него, прищурившись.
  
  — А, эти… Он воображал себя фотографом, собирался стать профессионалом. Щелкал эти идиотские кадры для туристских открыток. Это увлечение, как и остальные, продолжалось недолго.
  
  — У него был неплохой фотоаппарат.
  
  — Что? А, аппарат. Да, его гордость.
  
  Чарли скрестил ноги. Ребус не отрывал взгляда от его глаз, но юноша продолжал изучать снимки пентаграммы.
  
  — Так что ты начал говорить о «настоящем» Эдинбурге?
  
  — Староста Броди и Уэверли [4] , Холируд и Скала Артурова трона. — Чарли снова оживился. — Все это показуха для туристов. А я всегда догадывался, что под этой мишурой должна быть какая-то другая, темная жизнь. И я начал искать ее в жилых и заброшенных кварталах: Вестер-Хэйлз, Оксгангз, Крэгмиллар, Пилмьюир.
  
  — Ты начал бродить по Пилмьюиру?
  
  — Да.
  
  — То есть сам стал туристом?
  
  Ребусу случалось видеть подобных искателей приключений, любителей посмаковать чужую жизнь на дне города, но обычно эти люди, очень ему неприятные, бывали постарше и посостоятельней Чарли.
  
  — Я не турист! — Собеседник Ребуса дернулся, как форель, заглотившая крючок. — Я ходил туда, потому что мне там нравилось и я нравился им. — Голос его помрачнел. — Там я чувствовал себя дома.
  
  — Нет, молодой человек. У вас есть большой собственный дом и родители, переживающие за вашу университетскую карьеру.
  
  — Чушь!
  
  Чарли встал, оттолкнув стул, подошел к стене и прижался к ней лицом. Ребус подумал, уж не собирается ли он стукнуться головой о стену, а потом заявить, что полиция применяет крутые методы воздействия. Но нет, Чарли просто хотел прислонить щеку к чему-то холодному.
  
  В комнате действительно было душно. Ребус, давно снявший пиджак, теперь закатал рукава и потушил сигарету.
  
  — Ну ладно, Чарли.
  
  Внутреннее сопротивление юноши, видимо, ослабло. Пора было переходить к вопросам.
  
  — В ту ночь, когда Ронни сделал себе роковую инъекцию, ты ведь был у него, правда?
  
  — Был. Некоторое время.
  
  — Кто еще находился в доме?
  
  — Трейси. Я ушел, а она осталась.
  
  — А еще кто-нибудь?
  
  — Заходил какой-то парень, ненадолго. До этого я несколько раз видел его вместе с Ронни. Когда он появлялся, они прямо не отходили друг от друга.
  
  — Ты полагаешь, это был его поставщик?
  
  — Нет. Ронни всегда сам доставал себе дурь. Во всяком случае, до последнего времени. В последние две недели ему не удавалось ничего купить. Но с этим парнем они были как-то особенно близки…
  
  — Я слушаю.
  
  — Ну, как любовники, что ли.
  
  — А Трейси?
  
  — Да, да, но это же ничего не доказывает! Вы же знаете, как большинство наркотов зарабатывают деньги.
  
  — Воруют?
  
  — Воруют, играют… И работают на Колтон-хилле.
  
  Холм Колтон к востоку от Принсес-стрит. Да, Ребус знал о Колтон-хилле, о машинах, стоящих всю ночь у его подножия, вдоль Риджент-роуд. Знал он и о кладбище Колтон, и о том, что там происходит.
  
  — Ты хочешь сказать, что Ронни торговал собой?
  
  Фраза прозвучала грубо, как заголовок в желтой прессе.
  
  — Я говорю, что он ошивался там вместе с другими парнями и к утру всегда бывал при деньгах. — Чарли сглотнул. — Иногда еще и при синяках.
  
  — О, господи.
  
  Ребус добавил эту информацию к тому, что начинало уже складываться у него в голове в подобие дела. Очень грязного дела. Как низко может опуститься человек ради очередной дозы? Ответ выходил один: как угодно низко. И еще ниже. Он закурил следующую сигарету.
  
  — Ты знаешь это наверняка?
  
  — Нет.
  
  — Сам Ронни, кстати, был эдинбуржец?
  
  — Нет, он из Стерлинга.
  
  — А фамилия его…
  
  — Кажется, Макгрэт.
  
  — Этот парень, с которым они так горячо дружили… Ты помнишь, как его зовут?
  
  — Он называл себя Нил, Ронни звал его Нили.
  
  — Нили? И, по-твоему, они были давнишние друзья?
  
  — Да, наверняка. Так называют только старых приятелей, верно?
  
  Ребус окинул Чарли одобрительным взглядом.
  
  — Не зря же я занимаюсь психологией, инспектор.
  
  — Не зря.
  
  Ребус проверил кассету и убедился, что на ней осталось еще немного чистой пленки.
  
  — Ты можешь описать, как выглядел этот Нили?
  
  — Высокий, худой, темные короткие волосы. Физиономия немного прыщавая, но всегда чисто вымытая. Одевался в джинсы и легкую куртку, носил с собой черную спортивную сумку.
  
  — Не знаешь, что он в ней держал?
  
  — Почему-то мне казалось, что одежду.
  
  — Хорошо.
  
  — Что еще вас интересует?
  
  — Давай поговорим о пентаграмме. После того как были сделаны эти снимки, кто-то вернулся в дом и дополнил ее.
  
  Чарли ничего не ответил, но и не удивился.
  
  — Ведь это сделал ты?
  
  Тот кивнул.
  
  — Как ты попал в дом?
  
  — Через окно на первом этаже. Там отодвигаются две доски, это как запасная дверь. Многие только через него и ходили.
  
  — Зачем ты вернулся?
  
  — Знак был не закончен. Я хотел добавить еще несколько символов.
  
  — И написать приветствие.
  
  — Да. — Чарли улыбнулся сам себе.
  
  — «Привет, Ронни», — процитировал Ребус. — Что это означает?
  
  — Означает приветствие. Его дух, его душа все еще живут в доме. Я просто хотел сказать ему: «Хелло!» У меня оставалось немного краски. И еще хотелось кого-нибудь немного попугать.
  
  Ребус вспомнил, что он испытал, увидев кровавые буквы, и почувствовал, что сейчас покраснеет.
  
  — А свечи ты помнишь?
  
  Чарли кивнул, но явно начинал волноваться. Помогать полицейскому расследованию оказалось не так приятно, как он ожидал.
  
  — Как продвигается твоя курсовая? — переменил тему Ребус.
  
  — Курсовая?
  
  — Исследование по демонизму.
  
  — Да, я над этим работаю. Но еще не определился окончательно с темой.
  
  — Какому аспекту демонизма оно будет посвящено?
  
  — Не знаю, может быть, народной мифологии, превращению старых страхов в новые…
  
  — Тебе известны эдинбургские оккультные секты?
  
  — Мне известны люди, которые утверждают, что состоят в них.
  
  — А сам ты там никогда не бывал?
  
  — Нет, не довелось. — Чарли снова вышел из задумчивости. — Послушайте, к чему все это? Ронни мертв, его больше нет. К чему эти вопросы?
  
  — Расскажи-ка мне о свечах.
  
  Парень взорвался.
  
  — А что, собственно, вы хотите услышать о свечах?
  
  Ребус и бровью не повел. Он выдохнул дым и пояснил:
  
  — В гостиной стояли свечи…
  
  Он подходил к тому, чтобы сообщить Чарли нечто совсем для того неожиданное. На протяжении всего разговора он исподволь подводил собеседника к интересующему его вопросу.
  
  — Стояли. Большие, высокие свечи, Ронни принес их из какого-то специального магазина. Ему нравились свечи. Он говорил, что они создают особую атмосферу.
  
  — Трейси нашла Ронни в спальне. Она думает, что он был уже мертв. — Голос Ребуса стал еще глуше. — Но когда она позвонила нам и в дом приехала полиция, тело Ронни было перенесено на первый этаж. Оно лежало между двумя сгоревшими свечами.
  
  — Когда я уходил, от свечей уже почти ничего не оставалось.
  
  — А когда ты ушел?
  
  — Около полуночи. В одном из соседних домов намечалась вечеринка, я рассчитывал, что меня пригласят.
  
  — Сколько времени горели свечи до этого момента?
  
  — Час, два часа, откуда я знаю.
  
  — Какую дозу принял Ронни?
  
  — Понятия не имею!
  
  — Ну, сколько он принимал обычно?
  
  — Я правда не знаю. Я же не колюсь сам, терпеть этого не могу. В шестом классе у меня было два друга… Сейчас оба лечатся в частных клиниках.
  
  — И слава богу. Им еще повезло.
  
  — Так вот, Ронни не мог купить порошка много дней и был уже на пределе. А потом где-то достал. Больше я ничего не знаю.
  
  — Почему вдруг он не смог купить героина? Разве это проблема?
  
  — Насколько мне известно, этого добра сколько угодно, но имена поставщиков надо спрашивать не у меня.
  
  — Если так легко достать дозу, почему же Ронни это не удавалось?
  
  — Не знаю. Он сам не понимал. Торговцы стали как будто избегать его. А потом все вернулось на свои места, и он добыл этот пакет.
  
  Ребус снял с рукава невидимую нитку. Теперь пора как следует встряхнуть свидетеля.
  
  — Ронни был убит, — произнес он. — Или все равно что убит.
  
  Рот у Чарли приоткрылся, щеки побледнели, словно вся кровь разом отхлынула от его лица.
  
  — Что?
  
  — Он был отравлен крысиным ядом. Раствор он ввел сам; тот, кто продал порошок, скорее всего знал, что продает. Потом кто-то потрудился перетащить тело вниз и уложить его в гостиной. Перед твоим рисунком.
  
  — Подождите…
  
  — Сколько в Эдинбурге сект, практикующих магию, Чарли?
  
  — Что?.. Шесть или семь, я не знаю. Но ведь…
  
  — Ты знаешь этих людей? Знаком с кем-нибудь лично?
  
  — Черт побери, вы собираетесь повесить это на меня?!
  
  — Почему бы нет?
  
  — Потому что это бред.
  
  — Но ведь все сходится, Чарли…
  
  Тяни, тяни из него, Джон! Паренек уже почти готов расколоться.
  
  — …если ты не сможешь убедить меня в обратном.
  
  Чарли направился к двери, потом остановился.
  
  — Дверь открыта. Ты можешь идти — но тогда я буду знать, что ты причастен к убийству.
  
  Чарли обернулся. В полумраке его глаза влажно поблескивали. Луч света, падавший через зарешеченное окно с матовым стеклом, выхватывал пляшущие в воздухе пылинки. Чарли пересек этот луч и снова подошел к столу.
  
  — Я не имею к этому никакого отношения, клянусь вам.
  
  — Сядь, Чарли. — Ребус снова превратился в доброго дядюшку. — Поговорим еще немножко.
  
  Но Чарли никогда не нравились добрые дяди.
  
  Он положил обе руки на стол и наклонился к Ребусу. Вести спокойную беседу он больше не собирался. Зубы его сверкнули в злобном оскале.
  
  — Идите к дьяволу, Ребус. Я понял, чего вы хотите, и разрази меня гром, если я стану плясать под вашу дудку. Можете меня арестовать, но дешевых трюков не надо. Их мы проходили на первом курсе.
  
  Теперь, подойдя к двери, он распахнул ее и оставил за собой открытой. Ребус встал из-за стола, выключил магнитофон, вынул кассету, положил ее в карман и тоже вышел. Когда он спустился в вестибюль, Чарли уже и след простыл. Ребус подошел к столу дежурного. Сержант оторвался от своих бумаг.
  
  — Только что вышел, — сообщил он.
  
  Ребус кивнул.
  
  — Я знаю.
  
  — Вид у него был не самый счастливый.
  
  — А мне платят не за то, чтобы мои посетители выходили, держась за бока от хохота.
  
  Сержант улыбнулся.
  
  — Пожалуй, что так. Чем могу быть полезен?
  
  — Я узнал имя наркомана из Пилмьюира. Ронни Макгрэт. Из Стерлинга. Проверьте, можем ли мы найти его родителей.
  
  Сержант записал имя в блокнот.
  
  — Воображаю, как они будут рады услышать об успехах своего отпрыска в большом городе.
  
  — Это уж точно, — откликнулся Ребус, глядя на массивную дверь участка.
  * * *
  
  Квартира Джона Ребуса была его крепостью. Переступив порог, он поднимал за собой мост и освобождал свой мозг от всей информации, полученной за день, а себя самого — от внешнего мира, насколько возможно. Он наливал себе вина, ставил кассету с тенор-саксофоном и открывал книгу. Пару месяцев назад он, в каком-то благом порыве, устроил стеллажи у одной из стен гостиной, намереваясь расставить наконец свои беспризорные книги. Но они упорно расползались по полу, путались под ногами и стремились упрочить давно завоеванное ими место, образовав нечто вроде порожков в коридор и спальню.
  
  Ребус подошел к окну эркера и опустил жалюзи. Ставни он оставил открытыми, чтобы полоски розового вечернего света падали на стены, как в комнате для допроса свидетелей. Нет, нет, нет, так не пойдет. Он должен забыть о работе, найти книжку, которая втянет его в свой мир и унесет прочь от звуков и запахов Эдинбурга. Прошествовав по Чехову, Хеллеру, Рембо, Керуаку и их собратьям, он перешел на кухню в поисках бутылки вина.
  
  Под кухонной столешницей, где раньше стояла стиральная машина, он держал две картонные коробки. Машину забрала Рона, и очень кстати. Образовавшееся пространство Ребус именовал своим винным погребом и время от времени заказывал ящик ассорти из маленькой лавочки за углом. Запустив руку в одну из коробок, он извлек нечто под названием «Шато Потенсак». Это он уже пробовал, вполне подойдет.
  
  Ребус перелил треть бутылки в большой бокал и вернулся в гостиную, подобрав по дороге одну из книг. Устроившись в кресле, он взглянул на обложку: «Голый завтрак» Берроуза. Нет, не то. Он снова бросил книжку на пол и подобрал другую. «Доктор Джекил и мистер Хайд». Эту восхитительно короткую историю он мечтал перечитать сто лет. Отхлебнув вина, он подержал его во рту, прежде чем проглотить, и раскрыл книгу. Не раньше и не позже, а именно в этот самый момент, — прямо как в театре — в дверь постучали.
  
  Ребус издал звук, средний между стоном и рычанием, положил раскрытую книгу на ручку кресла и встал. Очевидно, миссис Кокрэйн со второго этажа решила напомнить ему, что пришла его очередь мыть лестницу. Она протянет ему картонку с надписью крупными буквами: «Ваша очередь мыть лестницу» — вместо того чтобы повесить ее на ручку двери, как делают все остальные.
  
  Открывая дверь, он попытался изобразить на лице приветливую улыбку, но вечером актер из него выходил никудышный. Поэтому посетительницу встретила физиономия, перекошенная досадой.
  
  На пороге стояла Трейси.
  
  Глаза у нее были мокрые, а лицо красное, но не от слез. Девушка казалась запыхавшейся и едва держалась на ногах.
  
  — Можно войти?
  
  Она проговорила это с трудом, и Ребусу не хватило духа сказать «нет». Пройдя мимо него, Трейси направилась прямо в гостиную, как будто бывала в доме десятки раз. Выглянув на лестницу и убедившись, что никто из соседей не заинтересовался его гостьей, он закрыл дверь с неприятным чувством. Ребус не любил принимать у себя гостей. И еще меньше любил, когда работа приходила к нему домой.
  
  Когда он вошел в гостиную, Трейси уже осушила бокал с вином и облегченно вздохнула. Недовольство Ребуса начинало подходить к точке закипания.
  
  — Как ты умудрилась найти мой дом?
  
  Он стоял в дверях, словно ожидая, что она уйдет.
  
  — Это было непросто. — Ее голос звучал немного спокойнее. — Вы говорили, что живете в Марчмонте, так что я бродила по улицам, пока не увидела вашу машину. А потом отыскала вашу фамилию в списках жильцов.
  
  Пожалуй, из нее получился бы недурной детектив. Во всяком случае, с работой ногами она справилась неплохо.
  
  — За мной следили, — объяснила она наконец. — Я испугалась.
  
  — Следили?
  
  Чувство досады сменилось у Ребуса любопытством.
  
  — Двое мужчин. Мне показалось, что их было двое. Они ходили за мной несколько часов. Я увидела их на Принсес-стрит. Они все время шли позади меня, наверняка поняли, что я их заметила.
  
  — И что потом?
  
  — Я оторвалась. Вошла в «Маркс и Спенсер», перебежала со всех ног к выходу на Роз-стрит и заскочила в уборную ближайшего паба. Просидела там около часа, а потом двинулась сюда.
  
  — Почему ты не позвонила?
  
  — У меня нет денег. Потому я и отправилась на Принсес-стрит.
  
  Она устроилась в его кресле, свесив руки через подлокотники. Он кивнул на пустой бокал.
  
  — Еще?
  
  — Спасибо, нет. Вообще-то я не бормотуху не пью, просто страшно пересохло горло. Я бы выпила чашку чаю.
  
  — Чаю так чаю.
  
  Как она назвала «Шато Потенсак»? Он пошел на кухню, думая не столько о чайнике, сколько об истории Трейси. На одной из полупустых полок нашлась неоткрытая коробка чая в пакетиках. Свежего молока в доме не было, но на дне какой-то банки оставалась ложка сухих сливок. Сахар… Из гостиной донеслась громкая мелодия: «Белый альбом». Он даже не помнил, что у него есть этот диск. Открыв ящик в поисках ложки, он обнаружил несколько пакетиков сахара, захваченных когда-то из буфета в участке. Чайник закипал.
  
  — Вот это квартира!
  
  Он почти испугался, настолько отвык слышать голоса в своем доме. Прислонившись к дверному косяку, она смотрела на потолок.
  
  — Большая?
  
  — А то нет? Вы посмотрите на эти потолки! У Ронни я доставала до потолка рукой.
  
  Встав на цыпочки, она помахала рукой в воздухе. Ребус подумал, что, пока он охотился здесь за пакетиками чая и сахара, она могла закинуться содержимым какого-нибудь менее безобидного пакетика. Трейси поняла его мысль и улыбнулась.
  
  — Я просто немного расслабилась, — пояснила она. — Страшно устала от этой беготни да и струсила, честно сказать. А у вас так хорошо.
  
  — Как выглядели те двое?
  
  — Трудно сказать. Пожалуй, похожи на вас. — Она опять улыбнулась. — Один с усами… Довольно толстый, с лысиной, но не старый. А второго не помню. Какой-то незапоминающийся.
  
  Ребус налил в чашку кипятка и положил пакет чая.
  
  — Молоко?
  
  — Нет, только сахар, если есть.
  
  Он показал ей сахар из полицейского буфета.
  
  — Отлично.
  
  Вернувшись в гостиную, он подошел к проигрывателю и выключил его.
  
  — Прошу прощения. — Она снова уселась в кресло и поджала под себя ноги, отхлебывая чай.
  
  — Я давно хочу выяснить, слышат ли мою музыку соседи, — пояснил Ребус, словно извиняясь за свой жест. — Стены довольно толстые, а перекрытия — нет.
  
  Она кивнула и подула на горячий чай, от которого ей в лицо поднимался пар.
  
  — Итак, — произнес Ребус, вытаскивая складной стул из-под стола и усаживаясь на него, — что мы можем сделать с этими двумя злодеями?
  
  — Я не знаю. Полицейский вы.
  
  — Мне все это кажется похожим на кино. Зачем кому-то следить за тобой?
  
  — Чтобы напугать меня, — предположила она.
  
  — Зачем кому-то пугать тебя?
  
  Трейси подумала, потом пожала плечами.
  
  — Кстати, сегодня я видел Чарли, — сообщил Ребус.
  
  — Правда?
  
  — Он тебе нравится?
  
  — Чарли?
  
  Она пронзительно расхохоталась.
  
  — Отвратный тип. Вечно болтается в чужом доме, даже когда ему ясно дают понять, что он лишний. Все его не выносят.
  
  — Все?
  
  — Ну да.
  
  — А Ронни относился к нему так же?
  
  Трейси помолчала.
  
  — Нет, — признала она. — Но Ронни не очень чувствовал такие вещи.
  
  — А что ты можешь сказать о другом его приятеле? О Ниле.
  
  — Это тот, который приходил в последний вечер?
  
  — Да.
  
  Трейси пожала плечами.
  
  — Я никогда его раньше не видела.
  
  Заинтересовавшись книжкой, лежавшей на подлокотнике, она перевернула ее и принялась листать.
  
  — И Ронни никогда не упоминал имя Нил или Нили?
  
  — Никогда. Он говорил о каком-то Эдварде. Злился на него за что-то. А когда уколется и закроется в комнате, начинал выкрикивать его имя.
  
  Ребус медленно кивнул.
  
  — Эдвард. Может быть, его поставщик?
  
  — Может быть, я не знаю. После дозы Ронни бывал сильно не в себе. Будто совсем другой человек. А иногда становился таким нежным…
  
  Ее голос замер, глаза заблестели. Ребус взглянул на часы.
  
  — Что, если я отвезу тебя обратно в Пилмьюир? Проверим, не будет ли слежки.
  
  Она снова стала похожа на маленькую девочку, боящуюся темноты и привидений.
  
  — Я буду с тобой, — добавил Ребус.
  
  — А можно мне сначала…
  
  — Что?
  
  Она провела рукой по своей влажной одежде.
  
  — …принять ванну? — Она робко улыбнулась. — Я понимаю, что это нахальство, но там в доме нет ни капли воды.
  
  Ребус улыбнулся в ответ.
  
  — Моя ванная в твоем распоряжении.
  * * *
  
  Развесив одежду Трейси на батарее в холле, Ребус включил отопление. Квартира быстро превратилась в сауну, и он попытался открыть раздвижные окна в гостиной, но безуспешно. Он заварил еще чаю, на этот раз в чайнике, и внес его в гостиную, когда услышал, что она зовет его. Выйдя в холл, он увидел в двери ванной ее голову, окруженную облаком пара.
  
  — Полотенца нет, — объяснила она.
  
  — Прошу прощения.
  
  Достав из шкафа пару полотенец, он не без смущения просунул их в приоткрытую дверь.
  
  — Большое спасибо!
  
  Он поменял «Белый альбом» на еле слышный джаз и налил себе чаю, когда Трейси вернулась в комнату. Маленьким полотенцем она замотала голову, в другое завернулась сама. Его всегда удивляло, как ловко это удается женщинам. Руки и ноги у нее были тонкие и бледные, но хорошей формы, а тепло ванной окружало все ее тело каким-то нимбом. Он вспомнил о ее фотографиях в комнате Ронни, потом — о пропавшем фотоаппарате.
  
  — Ронни по-прежнему интересовался фотографией? Я имею в виду, в последнее время.
  
  Слова подвернулись не самые удачные, но Трейси этого как будто не заметила.
  
  — Думаю, что да. У него были большие способности, меткий глаз. Но ему не везло.
  
  — А он старался?
  
  — Еще как! — В ее голосе зазвучало негодование. Наверное, Ребус вложил в свой вопрос слишком много профессионального скептицизма, и Трейси это задело.
  
  — Да, профессия не из простых.
  
  — Некоторые знали, что Ронни очень способный, и им не нужен был конкурент. Потому и вставляли ему палки в колеса.
  
  — Другие фотографы?
  
  — Ну конечно. Когда Ронни только начинал этим заниматься, он плохо представлял себе, с какой стороны взяться за дело. Он зашел в несколько студий и показал свои работы. У него были действительно отличные снимки: всем знакомые места, обычные вещи, снятые под неожиданным утлом. Замок, статуя Уэверли, Колтон-хилл.
  
  — Колтон-хилл?
  
  — Ну, как там называется эта штука?
  
  — Павильон?
  
  — Вот-вот.
  
  Полотенце немного сползло с ее плеча и не совсем плотно прикрывало поджатые ноги, так что Ребусу приходилось прилагать некоторое усилие, чтобы не отводить взгляда от лица Трейси.
  
  — Несколько идей у него украли, — продолжала она. — Через некоторое время в журналах появились кадры, сделанные в точно таком же ракурсе, с тем же освещением, подписанные именами тех фотографов, которым он показывал свои снимки.
  
  — Что это были за имена?
  
  — Я уже не помню.
  
  Заметив сбившееся полотенце, она поспешно поправила его. Неужели так трудно запомнить фамилию?
  
  Она хихикнула.
  
  — Он хотел снимать меня как модель.
  
  — Я видел.
  
  — Нет, как обнаженную натуру. Говорил, что сможет продать такие снимки в журналы за бешеные деньги. Но я не согласилась. Конечно, деньги бы нам не помешали, но эти журналы ходят по рукам, их не выбрасывают, просмотрев один раз. Я бы думала только о том, что меня будут узнавать на улице.
  
  Она подождала, что Ребус ответит, и, заметив его замешательство, громко расхохоталась.
  
  — Значит, все вранье! Копа можно смутить!
  
  — Иногда можно.
  
  Ребус почувствовал, что щеки у него начинают гореть, и предусмотрительно закрыл правую рукой. Хорош, в самом деле, сыщик, подумал он.
  
  — Так все-таки у Ронни была дорогая камера?
  
  Теперь озадаченной показалась Трейси. Она затянула полотенце на груди еще туже.
  
  — Как сказать. Ведь цена и ценность не совсем одно и то же.
  
  — Разве?
  
  — Ну, может быть, он купил этот аппарат за десятку, но это не значит, что он сам ценил его в десять фунтов. Вы понимаете?
  
  — Он купил его за десятку?
  
  — Нет, нет… — Она покачала головой, сбив полотенце. — Я думала, что для работы в сыскной полиции нужны хорошие извилины. Я же говорю, что… — Она подняла глаза к потолку, и полотенце упало ей на плечи, обнажив мокрые хвостики коротких волос. — Да черт с ним. Аппарат стоил примерно сто пятьдесят фунтов. Вас это устраивает?
  
  — Вполне.
  
  — А вы тоже интересуетесь фотографией?
  
  — Со вчерашнего дня. Еще чаю?
  
  Он подлил ей из чайника и насыпал еще сахару. Она была сластеной.
  
  — Спасибо. — Трейси взяла кружку двумя руками. — Послушайте… — Она снова наклонила лицо над паром, поднимающимся от горячего чая. — Можно попросить вас кое о чем?
  
  Ну вот оно, начинается. Деньги.
  
  Ребус уже подумал о том, что, прежде чем отпускать ее, надо проверить, все ли в квартире на месте.
  
  — Да?
  
  Она посмотрела ему в глаза.
  
  — Можно мне переночевать у вас?
  
  Он еще не успел ответить, как она заторопилась объяснять:
  
  — Я могу лечь на диван, на пол, куда угодно. Сегодня я не хочу возвращаться туда. В последние дни мне и так досталось, а теперь еще эти двое…
  
  Она вздрогнула, и Ребус подумал, что если она играет, то играет превосходно. Он пожал плечами, хотел ответить, но вместо этого встал и подошел к окну, взвешивая решение.
  
  На улице уже горели оранжевые фонари, озаряя улицу неестественным светом, как во второсортных голливудских фильмах. Прямо напротив его окон стояла машина. С третьего этажа Ребус не мог рассмотреть, кто сидит за рулем, хотя стекло передней дверцы было опущено. Водитель курил.
  
  — Вы разрешите?
  
  Голос Трейси потерял всю свою самоуверенность.
  
  — Что? — переспросил Ребус рассеянно.
  
  — Ну, можно мне…
  
  Он обернулся к ней.
  
  — …остаться? — повторила она.
  
  — Конечно. — Он направился к двери. — Оставайся сколько хочешь.
  * * *
  
  Спускаясь по лестнице, он обнаружил, что вышел в одних носках, и остановился. Ладно, была не была. Мать всегда говорила ему, что он простудится, если будет ходить по лужам, но он не простужался. Вот отличный повод проверить это еще раз.
  
  Когда он проходил мимо двери на втором этаже, она открылась, на площадку выдвинулась всем корпусом миссис Кокрэйн и перегородила ему дорогу.
  
  — Миссис Кокрэйн, — приветствовал он соседку, оправившись от неожиданности.
  
  — Вот. — Она протянула ему что-то, и ему ничего не оставалось, как взять. Это был кусочек картона размером примерно десять на шесть дюймов: ВАША ОЧЕРЕДЬ МЫТЬ ЛЕСТНИЦУ. Когда он поднял глаза, дверь миссис Кокрэйн уже закрылась, и он услышал, как она шаркает в гостиную, к своему телевизору и своему коту. Старая вонючая ведьма.
  
  Ребус пошел дальше вниз по холодным ступенькам, держа картонку в руке. «Старый вонючий кот», — прибавил он, имея в виду теперь уже себя.
  
  Входная дверь была закрыта на задвижку. Он открыл ее, стараясь не скрипнуть. Машина стояла на месте. Он вышел на улицу, но водитель сразу заметил его. Окурок вылетел из окна и двигатель заработал. Ребус на цыпочках побежал вперед. В глаза ему ударил яркий свет фар, и он зажмурился. Проехав до угла, машина свернула налево и стала спускаться по крутой улочке вниз. Ребус побежал за ней, пытаясь разглядеть номер, но ослепленные вспышкой глаза не различали цифр. Он успел разобрать только марку: «Форд-эскорт».
  
  Машина притормозила на перекрестке, ожидая возможности повернуть. Ребуса отделяло от нее не больше сотни ярдов. В детстве он неплохо бегал на короткие дистанции: его брали в школьную команду, когда там не хватало одного человека. Он бросился вперед, но желудок тут же напомнил ему о выпитом вине. Он поскользнулся и остановился. Машина свернула и скрылась из вида.
  
  Ну и черт с ней. Достаточно и того, что он увидел, выйдя на улицу: форму констебля. Лица разглядеть не успел, но за рулем «эскорта», вне всякого сомнения, сидел полицейский. Мимо него прошли две девушки и громко захихикали. Опомнившись, он сообразил, что стоит на тротуаре в носках и держит перед собой табличку «ВАША ОЧЕРЕДЬ МЫТЬ ЛЕСТНИЦУ». А посмотрев под ноги, увидел, на чем поскользнулся.
  
  Тихо матерясь, он снял носки, засунул их в водосток и босиком зашагал к дому.
  * * *
  
  Констебль сыскной полиции Брайан Холмс пил чай. Чаепитие давно превратилось для него в некий ритуал. Он подносил чашку к губам, дул на нее и делал глоток. Дул и делал глоток. И выдыхал горячий воздух. Сегодня он замерз, как бродяга на скамейке парка. У него не было даже газеты, а чай из термоса отвратительно отдавал пластмассой. Молоко третьей свежести, но все же пойло кое-как согревало, хотя тепло и не доходило до пальцев ног. Если они у него еще остались.
  
  — Что там? — прошипел он в сторону офицера местной полиции, который поднес к глазам бинокль, словно для того, чтобы скрыть свое смущение.
  
  — Ничего, — прошептал тот.
  
  Они приехали сюда по анонимному звонку. Звонили третий раз за месяц, но этот вызов, в отличие от первых двух, оказался, вероятно, ложным. В моду снова вошли собачьи бои. За последние три месяца обнаружили несколько «арен». Их устраивали на свалках, в заброшенных котлованах, накрытых листами жести. Но сегодня они наблюдали за пустырем, где ничего не было ни видно, ни слышно, кроме грохотавших к центру города товарняков и отдаленного шума шоссе. Да посреди пустыря темнел небольшой котлован. Днем они осмотрят его, взяв полицейских овчарок и делая вид, что просто выгуливают собак. На аренах стравливали питбультерьеров. Брайан Холмс видел двух псов — участников ринга, с глазами, обезумевшими от страха и боли. Их оставалось только усыпить, и чем скорее, тем лучше.
  
  — Постой-ка…
  
  На пустырь вышли двое мужчин. Осторожно пробираясь между кучами земли и мусора, держа руки в карманах, они направлялись прямо к котловану. Подойдя к нему, они оглянулись. Брайан Холмс смотрел прямо на них, зная, что его не заметят. Он и его напарник сидели за густыми кустами у стены полуразрушенного дома. Возле котлована было светлее, а в их углу — почти совсем темно, и они могли наблюдать за происходящим как через сквозное зеркало.
  
  — Попались, — прошептал офицер, когда мужчины спрыгнули в яму.
  
  — Подожди… — сказал Холмс; он вдруг понял, что здесь на самом деле происходит.
  
  Мужчины обнялись и, слившись в долгом, долгом поцелуе, опустились на землю.
  
  — О, господи, — пробормотал офицер.
  
  Холмс посмотрел на свои затекшие колени.
  
  — Похоже, жестокое обращение с животными тут ни при чем, — усмехнулся он. — А запретить людям вести себя как животные не сумеет никто.
  
  Офицер не мог оторвать бинокля от глаз.
  
  — Мы все знаем, что это такое, но никогда…
  
  — Не приходилось наблюдать?
  
  Холмс с трудом поднялся на ноги.
  * * *
  
  Он разговаривал с ночным дежурным офицером, когда его позвали к телефону. Звонил инспектор Ребус.
  
  — Ребус? Что ему надо?
  
  Брайан Холмс посмотрел на часы. Пятнадцать минут третьего. Ему передали, что Ребус дома и ждет его звонка. Он позвонил от дежурного.
  
  — Алло!
  
  Конечно, он был знаком с Джоном Ребусом, работал вместе с ним над несколькими делами, но перезваниваться с ним среди ночи ему еще не приходилось.
  
  — Это вы, Брайан?
  
  — Да, сэр.
  
  — Я хочу, чтобы вы кое-что записали.
  
  Пока Холмс доставал блокнот и ручку, до него доносилась какая-то знакомая музыка. «Белый альбом» Битлз.
  
  — Готовы?
  
  — Да, сэр.
  
  — Вчера в Пилмьюире нашли мертвого наркомана. Точнее, уже позавчера. Передозировка героина. Выясните, пожалуйста, фамилии обнаруживших его констеблей и передайте им, чтобы явились ко мне в кабинет к десяти. Записали?
  
  — Да, сэр.
  
  — Узнайте у них точный адрес дома, возьмите ключи и отправляйтесь туда. На втором этаже в одной из спален на стене висят фотографии. Заберите снимки Эдинбургского замка и езжайте в редакцию местной газеты. У них должны храниться папки с использованными снимками. Если вам повезет, наткнетесь на какого-нибудь старого хранителя, который помнит времена королевы Виктории. Мне нужно, чтобы вы нашли снимки, сделанные недавно и в том же ракурсе, что вы найдете в доме. Вы меня поняли?
  
  — Да, сэр. — Холмс строчил в блокноте.
  
  — Я хочу знать, кто автор фотографий, напечатанных в газете. На обратной стороне снимков должны быть наклейки с фамилией и адресом.
  
  — Что-нибудь еще, сэр? — Вопрос Холмса прозвучал как насмешка.
  
  — Да. — Ребус заговорил немного тише: — На стене в комнате вы найдете также несколько снимков девушки. Необходимо выяснить о ней все, что возможно. Она утверждает, что ее второе имя — Трейси. Так она себя называет. Поспрашивайте, покажите фотографию тем, кто может ее знать.
  
  — Есть, сэр. Один вопрос.
  
  — Слушаю.
  
  — Почему я? Почему сейчас? Для какого дела?
  
  — Это не один, а три вопроса. Я отвечу вам на них завтра днем. Приходите ко мне в три часа.
  
  В трубке послышались гудки. Брайан Холмс посмотрел на каракули в своем блокноте: задание на неделю, полученное за две минуты. Дежурный читал записи, заглядывая ему через плечо.
  
  — Работенка скорее для тебя, чем для меня, — признал он.
  * * *
  
  Брайана Холмса Ребус выбрал по нескольким причинам. Ему нужен был человек, который начал бы действовать быстро, методично, не поднимая лишнего шума, и который, не зная Ребуса близко, не стал бы жаловаться, что его держат в тени и используют как инструмент, как мальчика на побегушках, как дежурную ищейку. Ребус слышал, что Холмс неплохо работает и не имеет репутации нытика. Этого было вполне достаточно. Вернувшись из холла в гостиную, он положил телефон на книжную полку и выключил музыку. Потом подошел к окну и выглянул наружу: пустынную улицу освещали красновато-оранжевые фонари, похожие на головки лейстерского сыра. Подумав о сыре, он вспомнил, что два часа назад собирался перекусить, и перешел на кухню. Трейси ужинать не будет. Она лежала на диване, запрокинув голову. Одна рука на животе, другая опущена вниз, на ковер. Веки чуть-чуть разомкнуты, губы приоткрывают небольшую щель между передними зубами. Он накрыл ее одеялом, она не пошевелилась. Ребусу вдруг стало как-то не по себе. Наверное, это от голода, решил он. Может быть, холодильник чем-нибудь порадует его? Но сначала он еще раз подошел к окну. На улице была такая же пустота, как та, что он чувствовал в себе. Спать не хотелось. Подобрав с пола «Доктора Джекила и мистера Хайда», он отправился на кухню.
  Среда
  
   Чем сумрачней причудливые тени
  
   Вдоль улицы, тем меньше знать хочу.
  
  Когда на следующее утро он подошел к двери своего кабинета, возле нее стояли констебли Гарри Тодц и Фрэнсис О'Рурк. Прислонившись к стене, они разговаривали вполголоса, нимало, казалось, не обеспокоенные тем, что инспектор опаздывает на двадцать минут. Нет уж, извинений они не дождутся.
  
  Ребус с удовольствием отметил, что, когда он поднялся на этаж, констебли вытянулись по струнке и замолчали.
  
  Хорошее начало дня.
  
  Он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Пусть подождут еще пару минут. Теперь им действительно есть о чем поговорить.
  
  Справившись у дежурного сержанта, он выяснил, что Брайана Холмса в участке нет. Он вынул из кармана клочок бумаги и набрал домашний номер Холмса. Никто не подошел. Будем считать, что выполняет задание.
  
  Тоже недурно.
  
  Он просмотрел свежую почту и открыл только конверт от суперинтенданта Уотсона. Приглашение на ланч. Сегодня, в половине первого. Черт возьми, Холмсу он назначил на три часа. Ланч устраивали бизнесмены, финансировавшие кампанию против наркотиков. Черт подери. Встреча в ресторане «Эйри», куда полагалось являться при галстуке и в чистой рубашке. Ребус осмотрел свой костюм. Рубашка сойдет, галстук — нет. Проклятье.
  
  День начался слишком хорошо. Трейси разбудила его, принеся завтрак на подносе. Крепкий кофе, апельсиновый сок, тосты и мед. Извинившись, она объяснила, что нашла на полке в гостиной немного денег, вышла в ближайший магазин, вернулась и приготовила ему завтрак.
  
  — Удивительно, как это вас не разбудил запах жарящихся тостов, — произнесла она.
  
  — Перед вами человек, который умудрился проспать знаменитый триллер «Ад в башне».
  
  Смеясь, Трейси села на кровать и принялась откусывать маленькие кусочки тоста, а Ребус жевал горячие ароматные ломтики медленно и задумчиво.
  
  Когда в последний раз ему приносили завтрак в постель? Лучше не вспоминать…
  
  — Войдите! — рявкнул он, хотя никто и не думал стучать.
  
  Трейси ушла совершенно спокойно. Сказала, что чувствует себя замечательно. Не может же она отсиживаться у него вечно? Он отвез ее в Пилмьюир, но под конец сделал глупость: дал ей десять фунтов. В следующий момент он понял, что этот его жест, эти деньги устанавливают между ними какую-то ненужную связь. Взглянув на бумажку в руке Трейси, он чуть было не забрал ее назад, но девушка уже вышла из машины. Он посмотрел вслед ее хрупкой фигурке, удалявшейся легкой, уверенной походкой. Она напоминала ему то его дочь Сэмми, то…
  
  То его бывшую любовницу Джилл Темплер.
  
  — Войдите! — крикнул он еще раз.
  
  Теперь дверь приоткрылась на дюйм, потом еще на десять.
  
  В дверь просунулась голова.
  
  — Никто не стучал, сэр, — проговорила она.
  
  — Разве? — прогремел Ребус своим самым театральным баритоном. — Тогда придется поговорить с вами. Вы войдете наконец или нет?
  
  Констебли вошли, и Ребус показал им на два стула перед своим столом. Один сразу сел, второй остался стоять.
  
  — Я лучше постою, сэр.
  
  Первый перепугался, решив, что нарушил какое-то правило.
  
  — Вы не в армии, — внушил Ребус стоящему, в то время как первый уже начал подниматься на ноги. — Сядьте!
  
  Оба сели.
  
  Ребус потер лоб, словно у него болела голова. Очень кстати было бы припомнить, что это за молодцы и за каким лядом он их вызывал.
  
  — Так, — произнес он. — Зачем, вы полагаете, я вызвал вас?
  
  Прием избитый, но эффективный.
  
  — По делу с колдовством, сэр…
  
  — Колдовством? — Ребус посмотрел на говорившего: это был тот самый парень, который показал ему рисунок на стене. — Да. Колдовство и смерть от передозировки наркотика.
  
  Оба понимающе моргнули, а Ребус попытался нащупать следующий вопрос.
  
  Что же, черт побери, ему было от них нужно? Сейчас он не мог вспомнить ничего, кроме десятифунтовой бумажки, улыбки и запаха жареных тостов. Но тут его взгляд уперся в аккуратный форменный галстук констебля. Галстук на прищепке.
  
  — Как ваша фамилия, молодой человек?
  
  — Тодд, сэр.
  
  — Тодд? По-немецки это значит «мертвый». Знаете об этом?
  
  — Да, сэр. Немецкий я изучал в школе, пока не перешел в старшие классы.
  
  Ребус кивнул, делая вид, что это произвело на него впечатление. Впрочем, так оно и было! Все эти мальчишки-констебли теперь оканчивали старшие классы! Некоторые умудрялись прихватить еще и колледж, и университет. Почему-то ему казалось, что Холмс тоже учился в университете. Еще не хватало, чтобы и тот начал умничать…
  
  Ребус показал на галстук.
  
  — У вас галстук не совсем на месте, Тодд.
  
  Констебль нагнул голову так, что Ребусу показалось, его шея вот-вот переломится.
  
  — Простите, сэр?
  
  — Вы всегда носите этот галстук?
  
  — Да, сэр.
  
  — А он не отстегивался у вас на днях?
  
  — Отстегивался?..
  
  — Зажим не ломался? — пояснил Ребус.
  
  — Нет, сэр.
  
  — А как ваше имя? — обернулся Ребус ко второму констеблю, который глядел на происходящее только что не открыв рот.
  
  — О'Рурк, сэр.
  
  — Ирландская фамилия, — прокомментировал Ребус.
  
  — Да, сэр.
  
  — А ваш галстук, О'Рурк? Он у вас новый?
  
  — Не совсем. У нас у всех их по нескольку штук.
  
  Ребус кивнул. Он взял карандаш, внимательно рассмотрел его и положил на место. Разговор не имел смысла.
  
  — Я хотел бы прочитать ваши отчеты об обнаружении тела.
  
  — Есть, сэр, — ответили констебли хором.
  
  — Вы не заметили в доме ничего необычного? Сразу, как только вы вошли? Вам ничто не бросилось в глаза?
  
  — Только покойник, сэр, — ответил О'Рурк.
  
  — И рисунок на стене, — добавил Тодд.
  
  — Кто-нибудь из вас поднимался наверх?
  
  — Нет, сэр.
  
  — Когда вы приехали, тело находилось внизу?
  
  — В комнате на первом этаже, сэр.
  
  — И вы не стали подниматься на второй?
  
  Тодд посмотрел на О'Рурка.
  
  — Мы покричали, спрашивая, нет ли там кого. Но подниматься не стали.
  
  Как, черт возьми, в таком случае прищепка от галстука могла попасть на верхнюю площадку лестницы?
  
  Ребус откашлялся.
  
  — Какую машину вы водите, Тодд?
  
  — Вы имеете в виду полицейскую машину, сэр?
  
  — Нет, черт подери! — Он стукнул карандашом по столу. — Вашу собственную.
  
  Тодд окончательно смутился.
  
  — «Метро», сэр.
  
  — Цвет?
  
  — Белый.
  
  Ребус перевел взгляд на О'Рурка.
  
  — У меня нет машины, — с готовностью пояснил тот. — Я люблю мотоциклы. Сейчас у меня «Хонда-750».
  
  Ребус кивнул.
  
  Никакого «форда-эскорта». Никто из них не приезжал к его дому среди ночи.
  
  — Ну что ж, раз так…
  
  Улыбнувшись, он отпустил их, снова взял карандаш, осмотрел его острие и сломал о кромку стола.
  * * *
  
  Останавливая машину возле старомодного магазинчика мужской одежды на Джордж-стрит, Ребус думал о Чарли. Выбрав галстук и расплачиваясь, он думал о Чарли. Вернувшись в машину и завязывая галстук, он снова думал о Чарли. Направляясь на ланч с самыми богатыми людьми города, он был не в состоянии думать ни о чем, кроме Чарли, который мог стать одним из таких же бизнесменов. Оставить университет, найти с помощью родителей хорошую работу и через год-другой оказаться менеджером солидной фирмы. Вот тогда-то он действительно пропадет, утратит себя, как бывает только с богатыми и преуспевающими. Пропащие души вовсе не у тех, кто верит в чертовщину и балуется наркотиками, а у тех, кто добровольно отказался от собственного «я».
  
  Что значили синяки на теле Ронни?
  
  Далеко зашедшая игра садомазохистов? С кем он играл в нее? С таинственным Эдвардом?
  
  Или ритуальное действо?
  
  Не напрасно ли он так легко отбросил версию, связанную с сатанистами? Полицейский должен смотреть на вещи широко. Но принимать сатанизм он не мог и не хотел. В конце концов, он христианин. Пусть он не часто ходит в церковь, не поет гимнов и плохо переносит проповеди, но он верит в своего собственного Бога. У каждого есть свой Бог. А Бог шотландцев праведен и грозен.
  
  Сегодня Эдинбург казался Ребусу мрачнее обычного, может быть, из-за его настроения. Тень Замка накрыла чуть ли не весь Новый город, но «Эйри» она не достигала. Самый дорогой и изысканный ресторан города. Говорили, что столики для ланча здесь заказывают за год вперед, а для обеда — всего за пару месяцев. Ресторан занимал верхний этаж георгианского особняка в Новом городе, вдалеке от сутолоки центра.
  
  Здешние улицы нельзя было назвать пустынными, поставить тут машину — нелегкая задача. Но не для детектива. Ребус въехал прямо на двойную желтую полосу перед входом в ресторан и, несмотря на то что швейцар грозил ему штрафом, вошел внутрь.
  
  В лифте, поднимающем его на пятый этаж, он похлопал себя по животу и с удовольствием убедился, что голоден. Даже если ему предстоит провести самые скучные два часа в жизни, да еще и в компании Фермера Уотсона, поест он на славу. А добравшись до карты вин, оставит господ финансистов без штанов.
  * * *
  
  Брайан Холмс вышел из буфета с пластиковым стаканом жидкого чая и посмотрел на него, пытаясь вспомнить, когда в последний раз пил человеческий, нормально заваренный чай. Пластмассовый термос, сэндвичи с ветчиной и шоколадное печенье. Подул, отхлебнул. Подул, отхлебнул. И ради такой жизни он бросил академическую карьеру.
  
  Точнее сказать, этой карьере он посвятил восемь месяцев, изучая историю в Лондонском университете. Первый месяц ушел на то, чтобы научиться ориентироваться в огромном городе и передвигаться по нему, не теряя собственного достоинства. Второй и третий месяц он включался в университетскую жизнь, заводил друзей, ссорился, спорил, налаживал отношения то с той, то с другой компанией. Как начинающий пловец, каждый раз он осторожно пробовал воду. За четвертый и пятый месяцы он стал настоящим лондонцем, уверенно путешествуя каждый день в университет из своей норы в Бэттерси. Его жизнь оказалась подчиненной цифрам — расписанию поездов, номерам автобусов, минутам пересадок и отправления последних составов метро, которые уносили его в общежитие от политических страстей, кипящих в баре. Пропуск нужной пересадки в нужную минуту зачеркивал весь день, а часы пик в метро напоминали ад. Шестой и седьмой месяцы он провел, безвылазно корпя над книгами у себя в комнате в Бэттерси. А когда наступил май, он бросил Лондон и вернулся на Север к старым друзьям. Пустоту, образовавшуюся в его жизни, надо было заполнить работой.
  
  Но зачем, господи, зачем он выбрал полицию? Он еще раз осмотрел пластиковый стакан и запустил им в ближайшую урну. Мимо. Ну и ладно, подумал он. Потом спохватился, вернулся, подобрал стакан и исправил свою ошибку. Ты же не в Лондоне, Брайан, сказал он себе. Проходящая мимо пожилая дама одобрительно улыбнулась ему.
  
  Редки добрые дела в этом скверном мире.
  
  А мир и вправду скверен. Ребус погрузил его в какой-то расплавленный кошмар. Пилмьюир, Хиросима души. Ему казалось, что он схватил дозу радиации.
  
  Он достал из кармана листок, куда аккуратно переписал вчерашнюю стенографию. Найти констеблей не составило труда. Теперь, вероятно, Ребус с ними уже поговорил. Во внутреннем кармане у Брайана лежали взятые в том доме фотографии. Хорошие снимки. Эдинбургский замок в совершенно неожиданном ракурсе. И девушка. На его взгляд, очень симпатичная. Возраст определить трудно, — вероятно, тяжелая жизнь тоже наложила свой отпечаток, но ее грубоватая красота была несомненна. Как он сумеет что-то разузнать о ней, оставалось для него полной загадкой. Кроме имени — Трейси — ему неизвестно ничего. Придется последовать совету Ребуса, поспрашивать всех, кого только можно. Родной город и его обитателей он действительно знал, что сильно помогало в такой работе. Друзья, знакомые, друзья знакомых. После лондонского фиаско он восстановил свои старые связи. В свое время все в один голос отговаривали его ехать и тем более рады были увидеть его снова и убедиться в собственной дальновидности. Неужели это было только пять лет назад?
  
  Почему он пошел в полицию? Еще в школе он подумывал стать журналистом. Детские мечты иногда сбываются, пусть ненадолго. Следующий пункт его плана — редакция газеты. Искать похожие фотографии Замка. Если повезет, нальют чашку хорошего чая.
  
  Он уже собирался двинуться дальше, как вдруг заметил на другой стороне улицы вывеску агентства недвижимости. Он всегда полагал, что фирма, носящая это имя, — одна из самых дорогих. Но ему было уже все равно. Лавируя между застрявшими в пробке машинами, он перешел на другую сторону и остановился перед окном «Боуэр Карью». А через минуту, ссутулившись еще больше обычного, повернулся и направился в сторону мостов.
  * * *
  
  — А это Джеймс Карью из «Боуэр Карью».
  
  Приподняв свое обтянутое дорогой тканью седалище на пару сантиметров над не менее изысканно обтянутым сиденьем стула, Джеймс Карью потряс руку Ребуса, так и не взглянув, впрочем, ему в глаза.
  
  — Финли Эндрюс, — продолжал суперинтендант Уотсон, и Ребус пожал еще одну масонскую руку.
  
  Не ведая всех тонкостей знаменитого масонского рукопожатия, он тем не менее безошибочно узнавал его. Оно длилось чуть дольше обычного, пока ваш новый знакомый определял, принадлежите вы к братству или нет.
  
  — Вы, возможно, встречались с мистером Эндрюсом. Он держит игорное заведение на Дьюк-Террас. Как называется ваш клуб?
  
  Уотсон выбивался из сил, играя роль радушного хозяина и стараясь, чтобы все почувствовали себя комфортно.
  
  — Просто «Финли'с».
  
  Финли Эндрюс наконец разжал пальцы, отпустив руку Ребуса.
  
  — Томми Маккол, — представился последний из гостей, коротко и холодно пожимая руку инспектора.
  
  Ребус присоединился к застолью, довольный, что можно наконец сесть.
  
  — Вы не брат Тони Маккола? — спросил он непринужденным тоном.
  
  — Он самый, — откликнулся Маккол. — А вы знаете Тони?
  
  — Очень хорошо.
  
  Уотсон поднял брови.
  
  — Инспектор Маккол, — пояснил Ребус.
  
  Суперинтендант энергично тряхнул головой.
  
  — Что вы будете пить, инспектор Ребус? — наклонился к нему Карью.
  
  — При исполнении запрещено, сэр. — Ребус развернул замысловато сложенную салфетку. У Карью вытянулось лицо. — Шутка, разумеется. Джин с тоником.
  
  Все заулыбались. Полицейский с чувством юмора неизменно производил на окружающих впечатление. Еще больше они бы удивились, если бы знали, как редко Ребус шутит. Но здесь ему казалось необходимым «соответствовать».
  
  За плечом у него вырос официант.
  
  — Еще один джин с тоником, Рональд, — распорядился Карью.
  
  Официант поклонился, и на его месте возник другой, со стопкой огромных кожаных папок-меню. Колени Ребуса ощущали тяжесть полотняной салфетки.
  
  — Где вы живете, инспектор? — Улыбка Карью светилась так лучезарно, что Ребус решил быть осторожнее.
  
  — В Марчмонте.
  
  — О, — отозвался Карью, — прекрасный район. В старые добрые времена на его месте стояла ферма, вы знаете?
  
  — В самом деле?
  
  — М-м-м. Роскошные окрестности.
  
  — Джеймс имеет в виду, — вмешался Томми Маккол, — что дома там стоят хороших денег.
  
  — Еще бы не стоили, — настаивал Карью. — Недалеко от центра, рядом с парком Мэдоуз и университетом.
  
  — Джеймс! — вступил в разговор Финли Эндрюс. — Ты не на торгах.
  
  — Виноват. — Карью изобразил изумленную невинность и снова сверкнул улыбкой.
  
  — Рекомендую филе, — произнес Эндрюс.
  
  Когда официант подошел принять заказы, Ребус выбрал морской язык.
  
  Сначала он старался не разглядывать слишком пристально посетителей ресторана, незнакомые ему серебряные приборы, чашки для ополаскивания пальцев, скатерть. Но чего, в конце концов, ему стесняться, ведь он больше никогда сюда не попадет? Его окружало около пятидесяти довольных, улыбающихся лиц. В основном мужчины, всего несколько женщин. Для приличия, для элегантности. Почти все присутствующие заказали филе-прайм. И вино.
  
  — Кто будет выбирать вино?
  
  Маккол поднял над головой карту вин. Карью наклонился вперед, и Ребусу пришлось сдержать свой порыв. Не мог же он выхватить карту и, впившись глазами в цены…
  
  — Если ты не возражаешь… — Финли Эндрюс взял карту из рук Маккола.
  
  Ребус рассматривал пробу на рукоятке вилки.
  
  — Итак, — взглянул на него Маккол, — суперинтендант Уотсон заарканил вас в нашу компанию?
  
  — Ему не пришлось особенно трудиться, — ответил Ребус. — Я рад помочь, если смогу.
  
  — Я уверен, что ваш опыт принесет огромную пользу. — Уотсон смотрел на Ребуса со значением. Тот поглядел на начальника не менее выразительно, но промолчал.
  
  Слава богу, Эндрюс кое-что понимал в винах. Он заказал бордо 1982 года и шабли. Чуть вытянув шею, Ребус еще раз внимательно посмотрел на него. Как называется его заведение? «Эндрюс»? «Финли'с»? Да, «Финли'с». Он слышал о таком небольшом, тихом казино, но никогда туда не заходил, ни по делам, ни для развлечения. Что за удовольствие терять деньги?
  
  — А ваш китаец по-прежнему ходит в казино, Финли? — поинтересовался Маккол.
  
  Двое официантов разливали суп по викторианским тарелкам с широким ободком.
  
  — К нам он больше не проберется. Администрация оставляет за собой право решать, кого пускать, а кого нет.
  
  Маккол засмеялся и обернулся к Ребусу.
  
  — Финли крупно не повезло с одним посетителем. Вы, конечно, знаете, что китайцы страстные игроки. Так вот, один из них чуть не разорил нашего друга.
  
  — У меня был молодой крупье, — пояснил Эндрюс. — Китаец играл за его столом. Опытный глаз, по-настоящему опытный, почти точно может определить, где остановится шарик на рулетке, если его бросают неумелой рукой.
  
  — Поразительно, — вставил Уотсон, поднося ко рту ложку с супом.
  
  — Да ничего особенного, — продолжал Эндрюс, — я видел такое и раньше. Самое главное — вовремя ущучить таких знатоков, прежде чем они успеют сделать крупную ставку. Китаец успел… В каждом деле свои издержки. В целом год был удачный — с юга понаехала куча денежных мешков. Убедились, что тратить денежки здесь не на что, и решили просто проиграть.
  
  — Деньги двинулись с юга на север? — заинтересовался Ребус.
  
  — Люди, компании. Лондонские менеджеры с лондонскими зарплатами и лондонскими привычками. Вы не заметили?
  
  — Пока нет, — признался Ребус. — Во всяком случае, не в Пилмьюире.
  
  Его собеседники заулыбались.
  
  — Мое агентство недвижимости определенно это заметило, — заявил Карью. — Огромный спрос на большие площади, причем покупатели не частные лица, а крупные фирмы. Бизнес движется на север, открываются новые офисы. Деловые люди умеют ценить хорошие вещи, и Эдинбург не остался вне сферы их внимания. Цены на дома взлетели до небес и вряд ли в ближайшее время остановятся. — Он поймал заинтересованный взгляд Ребуса. — Кстати, строить начали даже в Пилмьюире.
  
  — Постой, Джеймс, — перебил его Маккол, — пусть лучше Финли расскажет инспектору, где китайцы прячут свои деньги.
  
  — Пожалуйста, не за столом, — попросил Уотсон.
  
  Когда Маккол, усмехаясь, занялся своим супом, Ребус увидел, как Эндрюс метнул на того ненавидящий взгляд.
  
  Принесли вино. Охлажденное, цвета меда. Ребус сделал глоток. Карью спрашивал у Эндрюса, получил ли тот разрешение на расширение здания казино.
  
  — Похоже, никаких проблем не возникнет, — скромно ответил Эндрюс.
  
  Томми Маккол громко рассмеялся.
  
  — Я бы удивился, если б они возникли, — прокомментировал он. — А вот интересно, неужели вашим соседям так же легко разрешили бы приляпать пристройку к их зданию?
  
  Эндрюс послал ему улыбку, ледяную, как шабли.
  
  — Каждый случай, Томми, рассматривается индивидуально и тщательно, насколько я знаю. Или ты знаешь лучше?
  
  — Нет, нет. — Маккол потянулся за вторым бокалом вина. — Не сомневаюсь, что все по-честному, Финли. — Он бросил заговорщицкий взгляд на Ребуса. — Надеюсь, вы не станете выдавать маленьких здешних секретов, Джон.
  
  — Конечно, нет. — Ребус посмотрел на Эндрюса, который заканчивал есть суп. — За обедом я глух.
  
  Уотсон одобрительно кивнул.
  
  — Здравствуй, Финли.
  
  К столу подошел высокий, крепко сложенный мужчина. Более дорогого на вид пиджака Ребус не мог и вообразить. Голубой шелковистый материал с серебряной нитью. Волосы у подошедшего тоже серебрились, но по лицу ему нельзя было дать больше сорока — сорока двух лет. Рядом с ним стояла совсем молодая, очень изящная женщина, явно уроженка Азии. Она была так хороша, что все сидевшие за столом встали, приветствуя ее.
  
  Мужчина жестом попросил их сесть, а женщина спрятала довольный взгляд под длинными ресницами.
  
  — Привет, Малькольм, — махнул ему рукой Финли Эндрюс. — Малькольм Лэньон, адвокат, — представил он.
  
  Профессию он мог бы и не упоминать. Малькольма Лэньона, едва ли не главного героя газетных колонок «Светская жизнь», знали все. Либо завидовали, либо ненавидели. Он воплощал в себе многочисленные пороки адвокатского сословия и являл собой ходячий телесериал: стиль его жизни шокировал ханжей, но удовлетворял жадное любопытство читателей желтой прессы. Впрочем, Ребус доподлинно знал, что Лэньон действительно прекрасный адвокат. Иначе и быть не могло, без этого его репутация лопнула бы, как мыльный пузырь.
  
  — Это, — Эндрюс показал на собравшихся за столом, — члены комитета, о котором я тебе говорил.
  
  — Да-да, — кивнул Лэньон. — Кампания по борьбе с наркотиками. Прекрасная идея, суперинтендант.
  
  Уотсон порозовел от удовольствия, услышав такой комплимент.
  
  Комплимент заключался в том, что Лэньон знает, кто он такой.
  
  — Финли, — продолжал Лэньон, — ты помнишь о завтрашнем вечере?
  
  — Записано у меня в ежедневнике крупными буквами.
  
  — Прекрасно. — Лэньон окинул взглядом всю компанию. — Вообще-то я был бы рад видеть вас всех. Небольшая вечеринка у меня в доме, без особого повода. В восемь вечера, никакой торжественности.
  
  Он отошел, увлекая свою спутницу за осиную талию. Ребус успел расслышать адрес. Хэриот-Роу. Одна из самых роскошных улиц Нового города. Это был незнакомый для него мир. Хотя он сомневался в серьезности приглашения, звучало оно более чем заманчиво. Тот же лейтмотив: раз в жизни…
  
  Через некоторое время разговор пошел наконец о деле, ради которого все они собрались. Официант принес еще хлеба.
  * * *
  
  — Хлеб, — сказал нервный молодой человек, кладя еще одну подшивку газеты на стойку перед Холмсом. — Вот что беспокоит меня. Хлеб насущный понимают сегодня только как деньги, которых надо наварить непременно больше, чем у соседа. Мои одноклассники в четырнадцать лет уже готовились стать банкирами, или экономистами, или бухгалтерами. Их жизнь кончилась, не успев начаться. Это майские.
  
  — Что-что? — Холмс переступил с ноги на ногу. Почему бы не поставить тут пару стульев? Он торчал перед этой тумбой уже битый час, пальцы его почернели от типографской краски. Два выпуска в день, утренний и вечерний. Поначалу его внимание привлекали отдельные заголовки или пропущенные им в свое время футбольные истории, но он скоро устал и теперь переворачивал листы механически. Правый локоть уже начинал ныть.
  
  — Номера за май месяц, — пояснил молодой человек.
  
  — А, спасибо.
  
  — Июньские уже не нужны?
  
  — Нет, я их просмотрел.
  
  Юноша кивнул, сунул кожаную папку с июньской подшивкой под мышку и удалился.
  
  — Начнем с начала, — сказал себе Холмс, развязывая очередную порцию старых новостей.
  
  Ребус ошибся. В редакции не нашлось ни старого хранителя, который выполнял бы функции компьютерной памяти, ни компьютера. Брайан переворачивал страницу за страницей, отыскивая знакомые виды, снятые в свежем ракурсе. Зачем? Для чего? Ответа он не знал, и это раздражало сильнее всего. Вероятно, встретившись с Ребусом, он все выяснит.
  
  В коридоре снова послышалось шарканье ног, и нервный паренек вернулся, на этот раз с пустыми руками.
  
  — Отчего же вы не последовали примеру своих друзей? — спросил Холмс, чтобы поддержать разговор.
  
  — Почему я не пошел работать в банк? — Паренек наморщил нос. — Мне хотелось чего-то другого. Я изучаю журналистику. С чего-то ведь надо начинать, верно?
  
  Воистину так, подумал Холмс, переворачивая еще одну страницу.
  * * *
  
  — Начало положено. — Маккол встал из-за стола.
  
  Участники ланча побросали мятые салфетки на сбившуюся скатерть. Белоснежная в начале трапезы, теперь она была усыпана хлебными крошками и покрыта винными, масляными и кофейными пятнами. Поднимаясь со стула, Ребус чувствовал себя сытым и пьяным. Язык отяжелел от вина и кофе. А еще коньяк… Все эти люди утверждали, что собираются продолжить рабочий день. И Ребус тоже. На три часа он, кажется, назначил встречу Холмсу? Однако уже начало четвертого. Бог с ним. Холмс не обидится. Пусть только попробует, угрюмо сказал про себя Ребус.
  
  — Весьма недурственно. — Карью ощупал свою талию. Ребус не понял, идет ли речь о еде или о поясе Карью.
  
  — А главное, мы обсудили почти все основные пункты, — вставил Уотсон.
  
  — В самом деле, — согласился Маккол. — Очень полезная встреча.
  
  Эндрюс настоял на том, что счет оплатит он. По прикидке Ребуса получалась хорошая трехзначная цифра. Теперь Эндрюс внимательно изучал каждую строчку поданного ему официантом листка, словно сверяясь с собственным мысленным прайс-листом. Не просто бизнесмен, подумал Ребус, но истинный шотландец. Подозвав стремительного метрдотеля, Эндрюс указал ему, что одна из позиций завышена. Тот поверил ему на слово, достал ручку, исправил счет и принес самые искренние извинения.
  
  Зал начинал пустеть. Приятный час для посетителей «Эйри» истек. Ребус вдруг почувствовал себя виноватым. Они поели и выпили фунтов на двести. На его долю, следовательно, приходилось около сорока. Впрочем, за другими столиками некоторые провели время еще веселее и теперь выходили из зала, смеясь и громко разговаривая. Сигары, анекдоты, красные лица. Маккол положил свою фамильярную лапу Ребусу на плечо и кивнул в сторону выходящей публики.
  
  — Если бы на всю Шотландию осталось всего пятьдесят тори, все они были бы здесь, Джон.
  
  — Согласен, — ответил Ребус.
  
  Услышав их разговор, Эндрюс отвернулся от метрдотеля.
  
  — А я полагал, что в Шотландии и осталось не больше пятидесяти тори.
  
  Снова эти спокойные, самоуверенные улыбки. Я ел пепел вместо хлеба, подумал Ребус. Пепел вместо хлеба. Со всех сторон его окружал красный пепел сигар, и ему показалось, что его вот-вот стошнит. Но тут Маккол покачнулся, и Ребусу пришлось поддерживать его, пока он снова не обрел равновесие.
  
  — Немножко перебрал, Томми? — спросил Карью.
  
  — Здесь просто душно. Вы ведь поможете мне выбраться на воздух, Джон?
  
  — Конечно, — ответил Ребус, который сам мечтал о том же.
  
  Маккол снова обернулся к Карью.
  
  — Ты на своей новой машинке?
  
  Тот покачал головой.
  
  — Нет, оставил ее в гараже.
  
  Маккол снова обратился к Ребусу.
  
  — Этот паразит только что оторвал «ягуар В-12», — пояснил он. — Почти сорок тысяч, и заметьте — не миль на спидометре!
  
  У лифта стоял один из официантов.
  
  — Рад был снова видеть вас, джентльмены.
  
  Голос его казался таким же механическим, как двери лифта, которые закрылись, как только Ребус и Маккол вошли в кабину.
  
  — Вообще-то я здесь в первый раз, — сказал Ребус. — Если он видел меня раньше — не иначе как я его где-нибудь арестовывал.
  
  — Это заведение просто дыра по сравнению с клубом, — поморщился Маккол. — Если хотите посмотреть, что такое по-настоящему красивая жизнь — приходите как-нибудь вечером, скажите, что вы друг Финли, вас сразу пустят.
  
  — Возможно, я так и сделаю…
  
  Двери лифта открылись.
  
  — …как только получу свой корсет из химчистки.
  
  Маккол хохотал, пока они не добрались до выхода из вестибюля.
  * * *
  
  Холмс вышел из служебного входа редакции на одеревеневших ногах. Проводив его по лабиринту коридоров, молодой человек пошел обратно, весело насвистывая. Холмс подумал: неужели такой персонаж и в самом деле сумеет стать репортером? Впрочем, чего в жизни не бывает.
  
  Он нашел нужные фотографии. Три среды подряд, по одному снимку в утреннем выпуске. В фотолаборатории разыскали оригиналы, на обороте каждого имелась наклейка: «Фотостудия Джимми Хаттона». И — в награду за двухчасовые мучения — адрес с телефоном. Холмс с наслаждением потянулся; спину почти удалось разогнуть. Он подумал, не пропустить ли ему пинту, но мысль о том, чтобы снова встать возле стойки, показалась нестерпимой. К тому же было уже пятнадцать минут четвертого. Благодаря эффективной, но медленной работе фотоархива он уже опаздывал на свою встречу — первую встречу — с инспектором Ребусом. Он не знал, сколь высоко тот ценит пунктуальность, и опасался головомойки.
  
  Что ж, если первая половина рабочего дня не привела инспектора в нормальное расположение духа, то он вообще не человек.
  
  Так, впрочем, многие и утверждали.
  
  Но Холмс не верил слухам. Во всяком случае, не всегда.
  
  Оказалось, что Ребус задержался еще сильнее, но при этом — удивительное дело — позвонил и извинился. Когда Ребус наконец вошел в кабинет и снял с шеи какой-то немыслимый галстук, Холмс сидел у его стола. Засунув галстук в ящик, Ребус повернулся к своему посетителю и улыбнулся.
  
  Пожав руку Холмса, Ребус с облегчением вздохнул: по крайней мере этот — не масон.
  
  — Вас ведь зовут Брайан? — спросил он, садясь.
  
  — Да, сэр.
  
  — Прекрасно. Я буду называть вас Брайан, а вы меня — сэр. Идет?
  
  Холмс улыбнулся.
  
  — Конечно, сэр.
  
  — Итак, как ваши успехи?
  
  Холмс начал с начала. Через несколько минут он убедился, что, хотя Ребус и старается сосредоточиться, внимание его плывет. Интересно, чем инспекторы запивают свой ланч? Через стол сильно пахло спиртным. Холмс закончил рассказ и ждал, что Ребус ответит.
  
  Но тот только кивнул и минуту помолчал. Пауза показалась Холмсу неловкой.
  
  — Что-то не так, сэр, если можно спросить?
  
  — Разумеется, можно, — последовал ответ.
  
  — То есть…
  
  — Я не знаю, Брайан. Я много о чем думаю, но очень немного знаю, а в данном расследовании это совершенно разные вещи.
  
  — Все-таки речь идет о расследовании?
  
  — Я изложу вам материал, а вы судите сами. — И Ребус дал свой «отчет», еще раз, по мере рассказа, закрепляя факты для себя самого. Но факты выглядели разрозненными, связь между ними надуманной. Он видел, как Холмс пытается представить себе картину происходящего… Если только было, что представлять.
  
  — Итак, — закончил Ребус, — мы имеем: наркомана, вколовшего себе дозу яда; кого-то, кто этот яд ему продал; синяки на теле — и намек на какие-то магические манипуляции. Пропавший фотоаппарат, прищепку от галстука, несколько фотографий и девушку, за которой следят. Теперь вы понимаете, в чем моя проблема?
  
  — Неясно, с чего начинать.
  
  — Именно.
  
  — И что же мы делаем дальше?
  
  Мы? Ребус понял, что он занимается этим уже не один… Только чем «этим»? Мысль показалась ему забавной, но похмелье начинало давить на голову и обволакивать сознание сонной пеленой. Впрочем, следующий шаг был очевиден.
  
  — Я собираюсь встретиться с человеком, знающим кое-что об оккультистах, — сообщил он. — А вы отправитесь в студию Хаттона.
  
  — Звучит разумно, — согласился Холмс.
  
  — Надеюсь, — огрызнулся Ребус. — Я буду работать мозгами, Брайан, а вы — подметками. О результатах похода сообщите мне по телефону. А теперь проваливайте.
  
  Ребус не хотел быть грубым, но в тоне молодого человека под конец разговора зазвучало что-то фамильярное, и пришлось поставить его на место.
  
  Когда за Холмсом закрылась дверь, Ребус понял, что виноват сам. Не надо было начинать так запросто, рассказывать о своих сомнениях, называть парня по имени. А все этот проклятый ланч. Называйте меня Финли, называйте меня Джеймс… Почему бы и нет? Они начали хорошо, продолжили хуже. Чем хуже, тем лучше. Ребус всегда любил противостояние, и в этом отношении его работа вполне его устраивала.
  * * *
  
  Ребус все-таки оказался скотиной.
  
  Холмс вышел из участка, спрятав в карманах руки, сжатые в кулаки. «Вы будете работать подметками»! Разговор начался так по-человечески… а кончился по-полицейски. Так тебе и надо, Брайан Холмс. О смысле взваленной на него работы лучше было вообще не думать. Какой-то бред, какие-то фантазии Ребуса. Не полицейское расследование, а времяпрепровождение инспектора, который от нечего делать вообразил себя Филипом Марлоу. Неужели мало нормальных, стоящих дел? У Холмса, во всяком случае, их по горло. Он не собирался возглавлять кампанию толстосумов… И кому только пришло в голову выбрать на эту роль Ребуса, у которого брат сидит в Питерхеде! Самый крупный наркоторговец в Файфе! Вместо того чтобы похоронить карьеру Ребуса навсегда, его сделали инспектором. Решительно, мир сошел с ума.
  
  Следующая остановка — фотоателье? Прекрасно. Сфотографироваться заодно для паспорта, сложить чемодан и улететь отсюда в Канаду или в Австралию, послав к чертовой бабушке поиски квартиры, полицию, инспектора Джона Ребуса и его охоту на ведьм.
  * * *
  
  В одном из своих забитых неизвестно чем ящиков Ребус откопал таблетку аспирина и, спускаясь к выходу, разжевал ее. И совершенно напрасно. Во рту сразу пересохло так, что стало нечем сглотнуть. Дежурный сержант пил чай из пластикового стакана. Ребус протянул руку, сделал несколько глотков и сморщился.
  
  — Сколько сахару вы кладете, Джек?
  
  — Простите, Джон. Если бы я знал, что вы заглянете на чай, я непременно приготовил бы по вашему вкусу.
  
  Дежурный сержант не лез за словом в карман, и Ребуса всегда восхищала его находчивость. Он поставил стакан на стол и вышел, чувствуя, как от выпитого сиропа у него слипаются внутренности.
  
  Клянусь и зарекаюсь, говорил он себе, заводя машину. Больше ни капли, разве что изредка бокал вина. Никаких попоек, никаких ершей. Прости меня, Господи, в последний раз и облегчи мою голову. Я выпил всего одну порцию коньяка, может быть, два бокала бордо, один шабли. Один джин с тоником. Разве это пьянство?
  
  На дорогах было относительно свободно, и Ребус успел немного расслабиться. Добравшись до Пилмьюира без приключений, он вдруг вспомнил, что не знает, где именно живет Чарли. Чарли, с которым ему нужно было поговорить еще раз и уточнить место собраний оккультистов, практикующих белую магию. Он хотел проверить и перепроверить «колдовскую» линию расследования, а заодно и самого Чарли. Но так, чтобы тот об этом не догадался.
  
  История с колдовством беспокоила его. Ребус верил в добро и зло и в то, что последнее притягивает к себе глупых людей. Он представлял себе, что такое язычество, прочел о нем несколько толстых книг и не имел ничего против поклонения Земле или Солнцу. В конечном счете смысл один и тот же. Но он был решительно против поклонения злу как силе, а тем более как сущности. Ему были отвратительны люди, занимающиеся этим в поисках острых ощущений, не понимая, с чем играют.
  
  Люди вроде Чарли. Он снова вспомнил альбом Гайгера. Сатана с козлиной головой, в маске, между двух лестниц, а на них — женщины, оседлавшие огромные сверла.
  
  Но где может быть сейчас Чарли? Он будет ходить от двери к двери и спрашивать. Если надо, платить. Злой дядя из полиции.
  
  Долго искать ему не пришлось. Двое констеблей топтались около одного из заколоченных коттеджей. Один разговаривал по рации, другой что-то записывал в блокнот. Ребус остановил машину, вышел, потом вернулся и вынул ключи зажигания. И запер левую дверь.
  
  По рации говорил Гарри Тодд, который нашел тело Ронни. Завидев Ребуса, он вытянулся, но инспектор махнул рукой: мол, отбросим формальности, и Тодд продолжил переговоры.
  
  — Что тут происходит? — шепотом поинтересовался Ребус у второго констебля, но получил в ответ лишь характерный злобно-подозрительный взгляд.
  
  — Инспектор Ребус, — произнес он, вынужденный представиться.
  
  — О… — Констебль, занявший место ирландца О'Рурка, стал засовывать в карман авторучку. — Нас вызвали по поводу домашней драки, сэр. Крики, грохот. Здесь, в этом доме. Когда мы прибыли, мужчина уже скрылся, осталась женщина. Синяк под глазом, больше ничего. Это не по вашей части.
  
  — Вот оно как? Спасибо, что напомнили. Приятно лишний раз услышать, что по моей, а что не по моей части. А нельзя ли мне все-таки осмотреть место происшествия?
  
  Бледные щеки, а потом и шея констебля залились краской.
  
  Ребус с удовольствием наблюдал за этой метаморфозой, не обращая внимания на Тодда, ухмыляющегося за спиной товарища.
  
  — Итак?
  
  — Простите, сэр, — пробормотал констебль.
  
  Ребус двинулся к двери, но она открылась изнутри и на пороге появилась Трейси с заплаканным лицом и синяком под одним глазом. Увидев Ребуса, она не удивилась, а обрадовалась, бросилась к нему на шею и снова заплакала.
  
  Ребус смутился, легонько, по-отечески похлопал ее по спине и оглянулся на констеблей, которые делали вид, что ничего не замечают. Затем к дому подъехала машина, и он увидел, как Тони Маккол вытягивает ручной тормоз, выходит и обнаруживает его в объятиях Трейси.
  
  Взяв девушку за предплечья, он слегка отодвинул ее от себя, но не отпустил. Она посмотрела на него, подавила вновь подкатившие слезы, высвободила руку и вытерла глаза. Помедлив, Ребус отпустил вторую руку.
  
  — Джон? — подошел к нему сзади Маккол.
  
  — Да, Тони?
  
  — Каким все-таки образом мой участок стал твоим?
  
  — Я просто проезжал мимо.
  * * *
  
  Внутри дом выглядел неожиданно чистым и уютным. В комнатах осталось немного мебели — два продавленных дивана, пара стульев, туалетный столик и несколько пуфиков с вылезающей из швов набивкой. Но самое удивительное — в доме горел свет.
  
  — Интересно, знают ли об этом в энергоснабжении, — сказал Маккол, щелкнув выключателем у лестницы.
  
  Уют интерьера нарушали разбросанные тут и там спальные мешки, готовые принять бродячих гостей.
  
  Трейси подошла к дивану и села, обхватив колени руками.
  
  — Ты здесь живешь, Трейси? — спросил Ребус, хотя знал ответ.
  
  — Нет, тут живет Чарли.
  
  — Ты давно это знала?
  
  — Нет, я нашла его только сегодня. Он не задерживается долго на одном месте. Еле разыскала его.
  
  — Ты быстро справилась.
  
  Она пожала плечами.
  
  — Что произошло?
  
  — Я просто хотела с ним поговорить.
  
  — О Ронни?
  
  Маккол взглянул на Ребуса и, поняв, что тот пытается ввести его в курс дела, стал слушать внимательнее.
  
  Трейси кивнула.
  
  — Наверное, это глупо, но мне нужно было с кем-нибудь поговорить.
  
  — И?..
  
  — Мы поругались. Он сам начал, сказал, что Ронни погиб из-за меня. — Она пристально смотрела на полицейских, не оправдываясь, но желая доказать свою искренность. — Это ложь. Но Чарли повторял, что я должна была заботиться о Ронни, не давать ему колоться, вытащить его из Пилмьюира. Как он это себе представляет? Ронни не слушался никогда и никого, он лучше всех знал, что ему нужно.
  
  — И ты так и ответила Чарли?
  
  Трейси улыбнулась.
  
  — Нет, это мне пришло в голову только сейчас. Ведь так всегда получается, да? Почему-то нужные слова приходят только после ссоры…
  
  — Я понимаю тебя, малышка, — сказал Маккол.
  
  — Значит, вы начали ругаться…
  
  — Я не начинала ругаться! — закричала Трейси.
  
  — Хорошо, — успокоил ее Ребус. — Чарли начал, потом ударил тебя. Так?
  
  — Так, — покорно согласилась она.
  
  — Ну, а ты не ответила ему тем же?
  
  — Ответила, как могла.
  
  — Эта девушка по мне. — Обходя комнату, Маккол переворачивал подушки, открывал старые журналы, ощупывал спальные мешки.
  
  — Не надо набиваться мне в папаши! — огрызнулась Трейси.
  
  Маккол удивленно вскинул брови, потом улыбнулся и перешел к следующему мешку.
  
  — Ага!
  
  Он встряхнул мешок, и на пол выскользнул небольшой полиэтиленовый пакетик.
  
  — А вот и маленькие радости жизни, для создания домашнего уюта…
  
  Трейси уставилась на находку.
  
  — Я не знаю, что это такое.
  
  — Мы тебе верим, — сказал Ребус. — Значит, Чарли сделал ноги?
  
  — Да. Соседи, наверное, вызвали легавых… То есть полицию.
  
  Она отвернулась к окну.
  
  — Нас называли и похуже. Правда, Джон?
  
  — Чистая правда. Констебли вошли через одну дверь, а Чарли выскочил через другую, да?
  
  — Да, через дверь в сад.
  
  — Ну, раз уж мы здесь, стоит осмотреть его комнату, если таковая имеется.
  
  — Хорошая идея. — Маккол сунул пакет в карман. — Дыма без огня не бывает.
  * * *
  
  У Чарли действительно оказалась собственная комната.
  
  Стол, лампа на штативе, спальный мешок и столько книг, сколько Ребусу никогда не доводилось видеть в таком тесном помещении. Стопки книг, балансирующие в неустойчивом равновесии, громоздились до потолка. Многие были из библиотеки, с давно просроченной датой возврата.
  
  — Этот юноша стоит городу немалых денежек, — заметил Маккол.
  
  Экономика, политика, история, научные и популярные издания о мистике и мистицизме, демонизме и колдовстве, по большей части внимательно прочитанные, с множеством карандашных пометок на полях. Романов почти не было. Ребус пролистал стопку исписанных страниц на столе, вероятно, часть курсовой работы: место «магии» в современном обществе и прочий бред.
  
  — Хелло! — позвал кто-то снизу, и двое констеблей стали подниматься по лестнице.
  
  — Привет, привет, — отозвался Маккол и вытряхнул на пол содержимое большого полиэтиленового мешка. Карандаши, модельки автомобилей, папиросная бумага, деревянное яйцо, катушка ниток, плейер, швейцарский перочинный нож и фотоаппарат. Маккол наклонился и поднял фотоаппарат. Прекрасная модель, 35-миллиметровый «SLR». Отличная марка. Ребус взял его у Маккола носовым платком и повернулся к Трейси, стоявшей у двери, скрестив руки. Она кивнула.
  
  — Да, это аппарат Ронни.
  
  Констебли поднялись на второй этаж. Аккуратно, чтобы не повредить отпечатки пальцев, Ребус опустил фотоаппарат в подставленный Макколом мешок из-под вещей Чарли.
  
  — Тодд, — обратился он к знакомому констеблю. — Отвезите эту девушку в участок на Грейт-Лондон-роуд.
  
  Трейси открыла рот.
  
  — Это для твоей безопасности, — объяснил Ребус. — Поезжай с ними, а я заеду, как только освобожусь.
  
  Она хотела что-то возразить, но в конце концов кивнула и вышла из комнаты. Ребус послушал, как все трое спустились вниз и вышли из дома.
  
  Маккол продолжал поиски, но уже без особого энтузиазма. Две находки в одном месте — неплохой улов.
  
  — Нет дыма без огня, — повторил он.
  
  — Я завтракал сегодня с Томми, — ответил Ребус.
  
  — С моим братом Томми?
  
  Ребус кивнул.
  
  — Тебе повезло. За последние пятнадцать лет он ни разу не приглашал меня на ланч.
  
  — В «Эйри».
  
  Маккол присвистнул.
  
  — По поводу уотсоновской кампании.
  
  — Да, ведь Томми ввязался ее спонсировать, так? Господь с ним, я на него не в обиде. В свое время он мне кое-чем помогал.
  
  — Он слегка перебрал за столом.
  
  Маккол тихо рассмеялся.
  
  — Значит, он не изменился. Что ж, может себе позволить. Его транспортная компания цветет и пахнет. Сначала он не вылезал из конторы сутками, без отпуска и выходных, а теперь может оттягиваться сколько душе угодно. Как-то его бухгалтер посоветовал ему, чтобы скостить налоги, взять год отпуска. Мы бы не отказались от таких проблем, Джон?
  
  — Ни в коем разе, Тони.
  
  Маккол кивнул на мешок в руках Ребуса.
  
  — Это проясняет дело?
  
  — Не сильно, но проясняет. Надо разобраться с отпечатками.
  
  — Могу сказать тебе без лаборатории: отпечатки покойника и Чарли.
  
  — И еще одного человека.
  
  — Твои, Тони. Ты только что дотрагивался до аппарата.
  
  — В самом деле. Я не подумал. Но все же это кое-что, а? По-моему, есть что отпраздновать. Я голодный как собака.
  
  Когда они выходили из комнаты, самая высокая стопка покачнулась и книги разъехались по полу, как костяшки домино. Ребус обернулся.
  
  — Духи, — пояснил Маккол. — Обыкновенный полтергейст.
  * * *
  
  Он увидел совсем не то, что ожидал. Фикус в горшке на полу, черные рольставни на окнах и даже запыленный компьютер на новом пластиковом столе. И все же это была обычная квартира жилой многоэтажки, не предназначенная для устройства офиса или ателье. Холмс обошел комнату, выполнявшую роль приемной, пока секретарша, вчерашняя выпускница школы, ходила звать «его высочество». Почему-то так она назвала хозяина ателье. Хорош начальник, подумал Холмс, если подчиненные позволяют себе отпускать при посетителях шутки в его адрес. Когда дверь открылась и Джимми Хаттон появился на пороге, Холмс понял, что девочка имела в виду.
  
  Хаттону перевалило за пятьдесят, но он носил длинные волосы, спадавшие на лоб почти до самых глаз, и одет был в весьма потертые джинсы, наивно предполагая, что это его молодит. А росту в нем было не больше пяти футов и двух-трех дюймов. В самом деле, «его высочество».
  
  Он вышел с недовольным выражением лица, оставив свой аппарат в спальне, служившей ему в этой крохотной квартирке студией. Он протянул руку, и Холмс пожал ее.
  
  — Констебль сыскной полиции Холмс.
  
  Хаттон кивнул, взял сигарету из пачки на столе секретарши и закурил. Девушка недовольно нахмурилась и села, поправив короткую юбку. Хаттон, до сих пор не взглянувший на Холмса, рассеянно смотрел куда-то в пространство. Он подошел к окну, посмотрел вниз, задрал голову, выпустил дым в высокий, темный потолок и прислонился к стене.
  
  — Сделай мне кофе, Кристина. — Его глаза поймали взгляд Холмса. — А вы не желаете?
  
  Холмс покачал головой.
  
  — Вы уверены? — доброжелательно спросила Кристина, снова вставая.
  
  — Ну, пожалуй, выпью. Спасибо.
  
  Улыбаясь, она прошла в кухню или в чулан, чтобы наполнить чайник.
  
  — Итак, — проговорил Хаттон, — чем могу служить?
  
  Еще одной особенностью этого человечка был его высокий голос. Не пронзительно-женский, но очень высокий и немного сиплый, как будто когда-то он повредил голосовые связки.
  
  — Мистер Хаттон? — Холмс хотел быть уверенным.
  
  Тот кивнул.
  
  — Джимми Хаттон, профессиональный фотограф, к вашим услугам. Вы женитесь и хотите получить скидку?
  
  — Ничего подобного.
  
  — Портрет? Девушка? Родители?
  
  — Нет, к сожалению, я по работе. По нашей работе.
  
  — Стало быть, никакой работы для меня.
  
  Хаттон улыбнулся, взглянул на Холмса второй раз и затянулся сигаретой.
  
  — А я мог бы сделать неплохой портрет. У вас сильный подбородок, выразительные скулы. С приличным освещением…
  
  — Спасибо, не стоит. Я терпеть не могу сниматься на карточки.
  
  — Я говорю не о карточках. — Хаттон обогнул стол. — А об искусстве.
  
  — Потому я и пришел к вам.
  
  — То есть?
  
  — Мне очень понравились ваши фотографии в газете, и я хотел попросить вас помочь мне.
  
  — В чем?
  
  — Речь идет о пропавшем человеке.
  
  Холмс был не великий лгун. Когда он рассказывал что-то совсем несусветное, уши его начинали розоветь. Не великий лгун, но и не бездарный.
  
  — О молодом человеке по имени Ронни Макгрэт.
  
  — Это имя ничего мне не говорит.
  
  — Он хотел стать фотографом, вот почему я хотел узнать.
  
  — Что узнать?
  
  — Не заходил ли он к вам. Ну, за советом, например. Вы же известный мастер.
  
  Холмс чувствовал, что Хаттон вот-вот раскусит его примитивную игру, но тщеславие победило. Фотограф прислонился к столу, сложил руки, закинул ногу на ногу.
  
  — Как он выглядел, этот Ронни?
  
  — Довольно высокий, короткие темные волосы. Он делал фотоэтюды — знаете, Замок, Колтон-хилл…
  
  — А вы сами не фотограф, инспектор?
  
  — Пока только констебль. — Холмс улыбнулся ошибке Хаттона, но спохватился: не собирается ли он поймать его на ту же удочку? — И никогда не фотографировал сам, только как любитель.
  
  — Сахар? — Кристина выглянула из-за двери и опять состроила глазки Холмсу.
  
  — Нет, спасибо. Только молоко.
  
  — А мне капни виски, — велел Хаттон. — Прелестная девочка, — подмигнул он в сторону закрывшейся двери. — Да, что-то это мне напоминает. Ронни… Фотографии Замка… Да-да, в самом деле, заходил один паренек, жутко настырный… Он готовил серию снимков, хотел предложиться в журналы. Очень упорный молодой человек. Требовал, чтобы я смотрел его работу… — Хаттон развел руками. — Все мы когда-то были молодыми. У меня не было времени возиться с ним.
  
  — И вы не посмотрели то, что он приносил?
  
  — Нет, не было времени, я же говорю. Через месяц он отвязался от меня.
  
  — А как давно это было?
  
  — Несколько месяцев назад. Три, четыре.
  
  Секретарша вошла с двумя чашками. Из чашки Хаттона пахло виски, и Холмсу стало немного завидно. Впрочем, разговор складывался довольно удачно, и вполне можно было уже сворачивать на боковую дорожку.
  
  — Спасибо, Кристина.
  
  Польщенная обращением по имени, она села и достала сигарету. Он хотел предложить ей огня, но передумал.
  
  — Я рад был бы вам помочь, — извинился Хаттон, — но…
  
  — Вы занятой человек, — кивнул Холмс. — Я очень благодарен вам, что уделили мне несколько минут. Честно говоря, я выяснил почти все, что хотел.
  
  Набрав в рот кофе, он обжегся так, что не знал, что делать дальше. Выплюнуть его обратно в чашку было невозможно, и Холмс сделал мучительный глоток.
  
  — Хорошо. — Хаттон отошел от стола.
  
  — Да, — попросил Холмс, — из чистого любопытства… Вы не позволили бы мне взглянуть на вашу студию? Я, кажется, никогда еще не был у профессионального фотографа.
  
  Хаттон посмотрел на Кристину, которая спрятала улыбку за пальцами с сигаретой.
  
  — Разумеется, — ответил он. — Проходите.
  * * *
  
  Комната была большая, но в целом, за исключением одной существенной детали, выглядела так, как и ожидал Холмс. На треножниках стояло несколько фотоаппаратов разного вида и размера, три стены были сплошь завешаны фотографиями, а четвертую покрывало белое полотно, подозрительно напоминавшее простыню. Перед простыней стояли две высокие стойки, выкрашенные в розовый цвет: декорации очередной «художественной» серии Хаттона.
  
  Между ними находился стул, и рядом со стулом стоял, сложив руки, молодой блондин со скучающим лицом.
  
  Совершенно голый.
  
  — Детектив Холмс, это Арнольд, — представил их друг другу Хаттон. — Арнольд — модель. Надеюсь, вас это не смущает?
  
  Холмс постарался отвести взгляд от Арнольда. Кровь приливала к его лицу. Он повернулся к Хаттону.
  
  — Нет, отчего же.
  
  Хаттон подошел к одному из аппаратов и направил видоискатель в сторону Арнольда. Гораздо ниже уровня головы.
  
  — Мужская обнаженная натура может быть великолепна, — пояснил он. — Один из самых легких объектов для фотосъемки.
  
  Он щелкнул, перемотал кадр, щелкнул еще раз и посмотрел на Холмса, улыбаясь его смущению.
  
  — А что вы будете делать с… — Холмс не мог найти подходящего слова. — Для чего это?
  
  — Фотография — это искусство, я же сказал. Для показа возможным клиентам.
  
  — Понятно, — кивнул Холмс.
  
  — Надеюсь, в этом нет ничего противозаконного?
  
  — Думаю, что нет. — Он подошел к занавешенному окну и выглянул, отодвинув край драпировки. — Если это не беспокоит ваших соседей.
  
  Хаттон рассмеялся, и даже мрачное лицо модели на секунду повеселело.
  
  — Они выстраиваются в очередь. — Хаттон подошел к окну и выглянул наружу. — Вот почему мне пришлось завесить окно. Просто одолели. Женщины и мужчины только что не вываливались через подоконник. — Он показал на верхний этаж соседнего дома. — Как-то я щелкнул их пару раз. Им это не понравилось.
  
  Холмс пошел вдоль стены, показывая то на одно, то на другое фото и одобрительно кивая. Довольный Хаттон включился в экскурсию, разъясняя отдельные тонкости и приемы.
  
  — Вот интересный снимок. — Холмс показал на фотографию Эдинбургского замка, окутанного туманом.
  
  Это был почти тот же кадр, что он видел в газете, и очень похожий на фотографию в спальне Ронни.
  
  Хаттон пожал плечами.
  
  — Ничего особенного. — Он положил руку Холмсу на плечо. — Взгляните лучше на мои снимки обнаженной натуры.
  
  Он подвел его к серии отпечатков десять на восемь, приколотых к стене в углу. Мужчины и женщины, не все молодые и красивые, но снятые со вкусом.
  
  — Это лучшие, — пояснил Хаттон.
  
  — Те, что вам больше всего по душе? — Холмс постарался, чтобы его суждение не прозвучало слишком резко, но чувство юмора все же Хаттону изменило. Он подошел к высокому комоду, открыл нижний ящик, вытащил пачку снимков и бросил их на пол.
  
  — Смотрите! — сказал он. — Порнографии вы не найдете. Ничего непристойного. Просто позирующие тела.
  
  Холмс, казалось, не обращал внимания на снимки на полу.
  
  — Простите, я совершенно не хотел…
  
  — Ничего. — Хаттон отвернулся и потер глаза. — Я просто устал.
  
  Холмс взглянул на Арнольда через плечо Хаттона и, поняв, что ему все равно не удастся сделать это незаметно, нагнулся, поднял один из снимков и сунул в карман пиджака. Прежде чем Хаттон обернулся, Холмс успел только заговорщицки подмигнуть Арнольду.
  
  — Люди думают, что щелкать фотоаппаратом целый день очень просто, — продолжал Хаттон.
  
  Холмс отважился еще раз бросить взгляд к дальней стене и увидел, как Арнольд грозит ему пальцем. И хитро улыбается. Выдавать Холмса он явно не собирался.
  
  — А надо постоянно думать. Каждую минуту, при взгляде на любую новую вещь, на любого нового человека художник должен мыслить, отбирать материал.
  
  Холмс уже стоял у дверей и не хотел задерживаться.
  
  — Не буду дольше отнимать у вас время.
  
  — Да-да… — Хаттон как будто очнулся от сна. — Конечно.
  
  — Огромное спасибо за помощь.
  
  — Не за что.
  
  — До свидания, Арнольд, — добавил Холмс и закрыл за собой дверь.
  
  — Продолжим. — Хаттон остановился над кучей фотографий. — Помоги мне убрать это, Арнольд.
  
  — Как скажете.
  
  Когда они складывали снимки в ящик, Хаттон заметил:
  
  — Вполне симпатичный юнец для легавого.
  
  — Да, — отозвался Арнольд, подавая последнюю пачку, — не похож на этих ищеек в грязных плащах. — И хотя Хаттон переспросил, что он имеет в виду, Арнольд только пожал плечами. Все это его не касается. А коп — просто дурак: интересоваться бабами, когда перед ним такой красавец…
  * * *
  
  На улице Холмс постоял несколько минут, слегка дрожа, словно внутри у него сбился какой-то моторчик. Он приложил руку к груди. Небольшой шум в сердце, ничего особенного. У кого их не бывает? Он чувствовал себя преступником, каким, вероятно, и был. Присвоил чужую собственность без согласия владельца. Мальчишкой он таскал вещи из магазинов, хотя потом всегда выбрасывал их. Разве не все дети так поступают?
  
  Он достал из кармана свою добычу. Фотография свернулась в трубочку, и он расправил ее. Проходившая мимо женщина с коляской прибавила шагу и с отвращением оглянулась. Все в порядке, мэм, я офицер полиции. Он улыбнулся про себя и снова стал рассматривать снимок обнаженной женщины. Ничего непристойного: снятая сверху молодая женщина лежала, раскинув руки, на шелковом или атласном покрывале. Не очень умелая имитация чувственного экстаза: приоткрытые губы и опущеные веки. Все это выглядело довольно обычно. Интереснее была личность модели.
  
  Холмс не сомневался, что эта девушка — Трейси, фотографию которой он снял со стены пустого дома. Та, о ком он должен был разузнать. Подруга покойного позировала перед аппаратом без одежды и без всякого смущения.
  * * *
  
  Что заставляло его снова и снова возвращаться в этот дом? Этого он сам не знал. Ребус направил фонарик на стену с рисунком Чарли, пытаясь разгадать его смысл. Почему от старается отыскать логику в поступках запутавшегося юнца? Может быть, из-за не покидающего его чувства, что тот определенно замешан в деле.
  
  — В каком деле?
  
  Этот вопрос он произнес вслух. В юридическом смысле слова никакого дела не было. Были странные личности, необъяснимые поступки. Вопросы без ответов. Да, незаконные действия. Но дела как такового не было, и это раздражало больше всего. Если бы все загадки несомненным и очевидным образом были связаны между собой, так, чтобы он мог записать их одну за другой на листе бумаги и сказать: это требует расследования… Части головоломки растекались, как расплавленный воск. Но ведь когда свеча догорела, воск остается. И здесь оставались следы, хотя вещи меняли форму, вещества — состав, действия — смысл. Сама по себе пятиконечная звезда, обведенная двойным кругом, не значит ничего. Для Ребуса она значила не больше, чем круглый значок техасского шерифа, который он носил мальчишкой.
  
  Для других это было воплощение зла.
  
  Он отвернулся от стены, вспоминая, с какой гордостью носил тот значок, и поднялся по лестнице. Здесь два дня назад он нашел зажим от галстука. Войдя в комнату Ронни, Ребус подошел к окну и посмотрел на улицу через щель между двумя фанерными листами, закрывавшими окно. Рядом с его машиной остановилась еще одна. Та, что преследовала его от участка. Он узнал ее сразу: тот самый «форд-эскорт», что ждал возле его дома и скрылся. Теперь он припарковался возле сгоревшей «кортины». За рулем никого не было.
  
  Половицы скрипнули всего один раз, и Ребус почувствовал вошедшего спиной.
  
  — Вы хорошо знаете дом, раз обошли самые скрипучие доски.
  
  Он обернулся и направил фонарик в лицо незнакомцу. Молодой брюнет с короткой стрижкой заслонил глаза от слепящего луча, и Ребус перевел фонарик ниже.
  
  Форма полицейского констебля.
  
  — Вас зовут Нил, — спокойно произнес Ребус. — Или вы предпочитаете Нили?
  
  Его фонарик, опущенный теперь вниз, давал достаточно света, чтобы собеседники могли видеть друг друга. Молодой человек кивнул.
  
  — Можно Нил. Нили — это для друзей.
  
  — Я не ваш друг, — согласился Ребус. — Ронни был вам другом?
  
  — Больше того, инспектор Ребус, — сказал констебль, проходя в комнату. — Он был моим братом.
  * * *
  
  Сесть в комнате Ронни было некуда, да они и не усидели бы на месте. Нил горел желанием рассказать свою историю, Ребус горел желанием ее услышать. На небольшом пятачке у окна он нетерпеливо ходил от стены к стене, останавливаясь, чтобы получше усвоить отдельные детали в рассказе Нила. Тот остался стоять у двери, время от времени отталкивая, а потом снова притягивая ее к себе, прислушиваясь к протяжному скрипу и поворачивая ручку вниз и вверх. Фонарь отбрасывал на стены шаткие тени, высвечивая профили говорящего и слушающего.
  
  — Конечно, я знал, что с ним происходит, — начал Нил. — Хоть он и был старше, я всегда знал его лучше, чем он меня, всегда мог предсказать его действия.
  
  — Вы знали, что он наркоман?
  
  — Да, он начал еще в школе. Однажды его поймали, хотели исключить. Через три месяца взяли обратно, разрешили сдать экзамены, и он сдал все на «отлично». Мне это не удавалось.
  
  «Верно, — подумал Ребус, — иногда восхищение заставляет нас закрывать глаза на…»
  
  — А после экзаменов он убежал из дома. Мы ничего не знали о нем несколько месяцев. Родители чуть не сошли с ума, а потом решили выкинуть его из головы, сделать вид, будто его не существовало. Запретили мне упоминать его имя.
  
  — Но он дал вам знать о себе?
  
  — Прислал письмо на адрес одного приятеля. Это было хорошо придумано, родители ничего не узнали. Написал, что поселился в Эдинбурге, что там ему нравится больше, чем в Стерлинге, что у него есть работа и девушка. Ни адреса, ни номера телефона.
  
  — Он часто писал?
  
  — Не очень. Разумеется, сильно привирал. Написал, что вернется только на собственном «порше» и докажет отцу и матери, что он взрослый мужчина. Потом письма прекратились. Я окончил школу и пошел работать в полицию.
  
  — И перевелись в Эдинбург.
  
  — Не сразу, через какое-то время.
  
  — Для того, чтобы разыскать брата?
  
  Нил улыбнулся.
  
  — Вовсе нет. Я тоже выкинул его из головы. У меня своя жизнь.
  
  — И что было дальше?
  
  — Однажды я поймал его во время патрульного обхода.
  
  — Где ваш участок?
  
  — Я служу в Масселборо.
  
  — Масселборо? Не близкий конец. И в каком смысле поймали?
  
  — Он шел на автопилоте и явно побитый.
  
  — Он сказал вам, откуда?
  
  — Нет, но я сам догадался. Торговал собой на Колтон-хилле.
  
  — Да, мне уже намекали, что он этим промышлял.
  
  — Не он первый. Быстрые деньги для тех, кому стало все равно, где их брать.
  
  — А ему было все равно?
  
  — Раньше нет. Но иногда он… Может быть, я и в самом деле не знал его так хорошо, как мне казалось.
  
  — И вы стали приходить к нему?
  
  — В тот вечер пришлось провожать его до дома, а на следующий день я снова зашел. Он страшно удивился, потому что ничего не помнил.
  
  — Вы не пытались помочь брату соскочить с иглы?
  
  Нил помолчал. Дверь снова проскрипела на ржавых петлях.
  
  — Сначала пытался, — сказал он наконец. — Но казалось, он держится в рамках. Я знаю, глупо было в это верить после того, в каком состоянии я его видел в первый вечер, но в конце концов таков был его выбор, и он все время повторял мне это.
  
  — А как он оценил то, что его брат стал полицейским?
  
  — Хихикал. Впрочем, я никогда не приходил сюда в форме.
  
  — До сегодняшнего дня.
  
  — Да. Я и был-то всего несколько раз. Мы всегда сидели в этой комнате. Он не хотел, чтобы меня видели другие обитатели дома, боялся, что они почуют легавый дух.
  
  Теперь улыбнулся Ребус.
  
  — Вы не пытались проследить за Трейси?
  
  — Трейси? Кто это?
  
  — Подружка Ронни. Вчера вечером она пришла ко мне домой. Сказала, что ее кто-то преследует.
  
  Нил покачал головой.
  
  — Не я.
  
  — Но ведь вы были у моего дома вчера вечером?
  
  — Был.
  
  — И приходили сюда в тот вечер, когда Ронни умер?
  
  Вопрос прозвучал слишком прямолинейно, но иначе не получалось. Нил перестал теребить ручку двери, помолчал секунд тридцать и глубоко вздохнул.
  
  — Да, я заходил.
  
  — Вы потеряли вот это.
  
  Ребус показал зажим. Нил не мог как следует рассмотреть его в слабом свете фонарика, но сразу понял, о чем идет речь.
  
  — Черт, моя прищепка от галстука! Я искал ее. Она сломалась в тот день, и я положил галстук в карман.
  
  Ребус снова убрал зажим в карман, Нил понимающе кивнул.
  
  — Зачем вы ездите за мной?
  
  — Я хотел поговорить с вами, но не мог набраться смелости.
  
  — Вы не хотели, чтобы родители узнали о смерти Ронни?
  
  — Да. Сначала я надеялся, что вы не установите его личность, но вам это удалось. Не знаю, что будет с родителями. В худшем случае они обрадуются, потому что окажется, что они были правы, когда вычеркнули его из своей жизни.
  
  — А в лучшем случае?
  
  — В лучшем? — Нил попытался всмотреться Ребусу в глаза. — Лучшего нет.
  
  — Вероятно. Но так или иначе необходимо им сообщить.
  
  — Я понимаю.
  
  — Тогда зачем преследовать меня?
  
  — Потому что теперь вы ближе к Ронни, чем я. Я не знаю, почему это дело интересует вас, но вы хотите разобраться. И я тоже. Я хочу выяснить, кто продал ему эту отраву.
  
  — Я обязательно выясню.
  
  — А я хочу вам помочь.
  
  — Это всего лишь первая глупость, которую вы сказали; для констебля не так уж плохо. Дело в том, Нил, что вы только помешаете мне. Пока в помощниках недостатка нет.
  
  Нил уныло опустил голову. Ребус понял, что исповедь закончена и все необходимое сказано. Он подошел к двери и остановился напротив Нила.
  
  — У моей машины четыре колеса, малыш. Вполне достаточно.
  
  Внезапно донесшийся снизу звук шагов показался обоим громче полицейской сирены. Ребус выключил фонарик.
  
  — Стой здесь, — шепнул он и вышел на площадку.
  
  — Кто там?
  
  Внизу появилась темная фигура. Он снова зажег фонарик. Тони Маккол, поднимавшийся по ступенькам, зажмурился и отвернулся.
  
  — Тони? Дьявол тебя подери! — Ребус стал спускаться. — Что ты тут делаешь?
  
  — Я так и знал, что ты потащишься сюда.
  
  По гнусавому звуку его голоса Ребус понял, что с тех пор, как они расстались несколько часов назад, Маккол не переставал пить. Ребус остановился и повернул наверх.
  
  — Ты куда?
  
  — Закрою дверь. Привидения, сам знаешь, не любят сквозняков.
  
  Прикрыв скрипучую створку, он снова стал спускаться вниз. Маккол засмеялся.
  
  — Я подумал, не пропустить ли нам по рюмочке чего-нибудь существенного. Не той бурды, конечно, что ты лакал сегодня в баре.
  
  — Хорошая мысль.
  
  Опытной рукой Ребус направил шатающегося коллегу в дверной проем и запер за собой дверь. Без сомнения, брат Ронни знает все входы и выходы.
  
  Как знают, впрочем, и все остальные…
  
  — Куда едем? Я надеюсь, ты пришел пешком, Тони?
  
  — Остановил патрульную машину.
  
  — Ну и славно. Садись.
  
  — Давай куда-нибудь в Лит.
  
  — Я предпочитаю центр. На Риджент есть несколько приличных пабов.
  
  — У Колтон-хилла? — Маккола явно удивило такое предложение. — Знаешь, Джон, я бы выбрал местечко посимпатичнее.
  
  — А я нет. Поехали.
  * * *
  
  Нелл Стэплтон была подругой Холмса. Ему нравились высокие женщины, возможно потому, что рост его матери был пять футов десять дюймов. Нелл была еще почти на дюйм выше, но Холмсу нравилось и это.
  
  Нелл была умнее Холмса. Он, однако, предпочитал называть это «различием в складе ума». Нелл могла расщелкать самый заумный кроссворд из «Гардиан» за пятнадцать минут, но плохо считала и не запоминала имена и названия: тут Холмс брал верх. Знакомые говорили, что они красивая пара, что они подходят друг другу. Им действительно было хорошо вместе. Их отношения строились на нескольких нехитрых правилах: никаких разговоров о браке и общей квартире, никаких мыслей о детях и, разумеется, никаких измен.
  
  Нелл работала библиотекарем в Эдинбургском университете, Холмс находил ее профессию очень удобной. Сегодня, например, он попросил ее подобрать несколько книг по оккультизму. Она сделала даже больше, отложив пару диссертаций, которые он сможет прочесть в читальном зале. А здесь, в пабе, где они встретились, протянула ему список литературы по эзотерике.
  
  «Мост вздохов» был сейчас полупустым, так же, впрочем, как и остальные бары старого города в середине недели около восьми вечера. Те, кто заходили «пропустить по одной» после работы, ушли, набросив пиджаки на руку, а вечерняя публика из новостроек еще только садилась на автобусы в сторону центра. Нелл и Холмс устроились за столиком в углу, подальше от игровых автоматов, хотя и слишком близко к динамикам. Заказывая еще полпинты пива для себя и перье и апельсиновый сок для Нелл, Холмс спросил девицу за стойкой, нельзя ли сделать музыку немного потише.
  
  — К сожалению, нет. Это нравится нашим клиентам.
  
  — Но мы и есть клиенты! — настаивал Холмс.
  
  — Вам нужно обратиться к управляющему.
  
  — Так я и сделаю.
  
  — Он еще не пришел.
  
  Холмс бросил на девушку уничтожающий взгляд. Повернувшись, он двинулся к своему столику, но тут же остановился: открыв его кейс, Нелл рассматривала фотографию Трейси.
  
  — Кто это? — спросила она, закрывая кейс.
  
  Он поставил стаканы на стол.
  
  — Это по делу, которым я занимаюсь, — ответил он ледяным тоном. — А кто сказал, что ты можешь рыться в моих бумагах?
  
  — Седьмое правило, Брайан. Никаких секретов.
  
  — И тем не менее…
  
  — Очень хорошенькая.
  
  — Кто? Да я даже…
  
  — Я видела ее около университета.
  
  Холмсу стало интересно.
  
  — Правда?
  
  — М-мм… В библиотечном кафе. Я обратила на нее внимание, потому что она выглядела старше других студентов.
  
  — То есть она учится в университете?
  
  — Не обязательно, в кафе может ходить кто угодно. В библиотеке, конечно, одни студенты, но там я ее не встречала. Только в кафе. А что она сделала?
  
  — Насколько мне известно, ничего.
  
  — Тогда зачем тебе ее фотография в голом виде?
  
  — Это в досье, которое я собираю для инспектора Ребуса.
  
  — Он коллекционирует порнуху?
  
  Теперь Нелл улыбалась. Он ответил ей тем же, но улыбка замерла у него на губах, когда в паб, смеясь, вошли Ребус и Маккол.
  
  Холмс не хотел, чтобы Нелл встречалась с Ребусом. Хотя порой она, как сегодня, и помогала ему в работе, но когда они проводили вечер вместе, он старался забыть о полицейской службе. Кроме того, он не хотел сообщать Ребусу, что у него есть знакомая в библиотеке, а просто собирался представить готовый материал, как только информация потребуется.
  
  Появление веселой парочки портило и вечер, и этот план. И пуще всего Холмс боялся, как бы Ребус, подойдя к их столику, снова не напомнил ему, что его дело — протирать подметки.
  
  Опустив голову, Холмс краем глаза наблюдал, как Ребус сразу повернул к бару, и облегченно вздохнул: со стаканами в руке оба инспектора перешли к столу для игры в пул в другом конце зала и заспорили, кому бросать двадцатипенсовик.
  
  — Что случилось? — Нелл нагнула голову к самому столу и заглядывала ему в лицо.
  
  — Ничего. — Он решительно отвернулся от зала. — Ты хочешь есть?
  
  — Пожалуй, да.
  
  — Я тоже.
  
  — Ты же сказал, что перекусил.
  
  — Совсем чуть-чуть. Приглашаю тебя в индийский ресторан.
  
  — Я все-таки допью свой сок? — Нелл сделала три последних глотка, они вышли, и дверь за ними тихо закрылась.
  
  Ребус подбросил монетку.
  
  — Орел или решка?
  
  — Решка.
  
  — Твоя взяла.
  
  Маккол прицелился в треугольник, а Ребус повернулся к двери бара. Что же, подумал он, почему бы и нет. Холмс не при исполнении, с девушкой и не обязан отдавать честь старшему по званию. Возможно также, что ничего нового он не нашел. Но Ребус не мог отделаться от ощущения, что Холмс демонстративно его проигнорировал. Днем Ребус обошелся с констеблем резко, тот обиделся и отвечает тем же.
  
  Маккол разбил шары, но ни одного не отправил в лузу.
  
  — Твоя очередь, Джон.
  
  Ребус натер кий мелом. Он наклонился, прицеливаясь, и Маккол наклонился рядом с ним.
  
  — Похоже, это единственный паб на всей улице, где не собираются голубые, — сказал он тихо.
  
  — Ты знаешь, что такое гомофобия, Тони?
  
  — Иди ты… — Маккол выпрямился и проследил за движением шара, так и не попавшего в цель. — Разумеется, каждому свое, но некоторые из этих заведений…
  
  — Ты в них, похоже, разбираешься.
  
  — Да нет, только повторяю то, что говорят.
  
  — Кто именно?
  
  Маккол отправил в лузу полосатый шар, следом еще один.
  
  — Брось, Джон. Ты знаешь Эдинбург не хуже меня. Голубой расклад всем известен.
  
  — Как ты сказал, каждому свое.
  
  В голове у Ребуса почему-то прозвучало: «Ты мне как брат, которого у меня никогда не было…» Нет, нет, хватит. В эту игру он уже наигрался. Следующий шар Маккол потерял; Ребус снова подошел к столу и сделал совсем неуклюжую попытку.
  
  — Как тебе удается играть, столько выпив?
  
  Маккол усмехнулся.
  
  — Чем больше пьешь, тем меньше руки дрожат. Добивай свою пинту, и я возьму тебе еще одну.
  * * *
  
  Джеймс Карью решил, что сегодня может позволить себе немножко расслабиться. В конце концов, он это заслужил. Только что он продал крупный земельный участок на окраине Эдинбурга финансовому директору одной компании, недавно обосновавшейся в Шотландии, а за семь акров на юге двое архитекторов, муж и жена, шотландцы по происхождению, переезжающие из Кента обратно на родину, предложили лучшую цену, чем он рассчитывал. Хороший день. Не самый удачный, но достойный того, чтобы его отметить.
  
  У Карью была квартира на одной из наиболее живописных георгианских улиц Нового города и дом с участком на острове Скай.
  
  Дела шли успешно. Казалось, весь Лондон собрался переселиться на север. Клиенты сыпались один за другим, продавали собственность на юго-востоке, искали большего, лучшего и готовы были платить.
  
  Выйдя из офиса на Джордж-стрит в половине седьмого, Карью вернулся в свое двухэтажное жилье. Квартирой назвать это было трудно. Пять спален, гостиная, столовая, две ванные, соответствующая кухня, стенные шкафы размером с приличную комнату… Поистине, Карью удалось оказаться в нужном месте и в очень, очень удачное время. Это был особенный год, каких еще не выпадало.
  
  Он разделся в своей спальне, принял душ и надел менее официальный костюм, в котором, однако, никто все равно не принял бы его за человека среднего достатка. Хотя домой он пришел пешком, сегодня вечером ему понадобится машина. Ключи на крючке в кухне; гараж неподалеку, в конце улицы. Может быть, новый «ягуар» — непозволительная роскошь? Запирая за собой дверь, он улыбнулся. Вероятно. Но список его маленьких слабостей так велик. И, кажется, собирается расти и дальше.
  * * *
  
  Ребус подождал вместе с Макколом, пока приедет такси, дал водителю адрес Тони и посмотрел вслед удаляющейся машине. Сам он чувствовал себя тоже изрядно раскисшим. Вернувшись в паб, он двинулся к туалету. Народу в зале набралось немало, музыка звучала громче. За стойкой появилось еще двое барменов, но и вместе они едва справлялись. Туалет казался блаженным островком тишины и свежести, куда не проникал удушливый сигаретный дым. Ребус наклонился над раковиной, и в нос ему ударил хвойный запах дезинфицирующего средства. Его пальцы нащупали миндалины, задержались на несколько секунд, и полпинты, а затем еще столько же, покинули переполненный пивом желудок. Он с облегчением вздохнул, умылся холодной водой и вытерся длинной простыней бумажного полотенца.
  
  — Вы в порядке?
  
  Голос звучал не очень сочувственно. Его обладатель направился к ближайшему от двери писсуару.
  
  — Все отлично.
  
  Не то чтобы так оно и было, но голове немного полегчало и окружающая действительность стала восприниматься отчетливее. Наверное, дохнув в трубку, он получил бы не лучший результат, но, так или иначе, надо было отправляться к машине, которая ждала его на темной боковой улочке. Для Ребуса оставалось полной загадкой, как Тони Маккол, шатаясь после полудюжины пинт, умудрялся пускать шары точно в цель. Он выиграл у Ребуса шесть партий, хотя тот, особенно под конец, старался изо всех сил. Каким образом человек, с трудом стоящий на ногах, может отправлять в лузу шар за шаром, рыча от восторга? Это выглядело более чем странно.
  
  Было около одиннадцати часов, может быть, даже немного меньше. Ребус сел в машину и позволил себе выкурить одну сигарету, опустив стекло и прислушиваясь к звукам ночного города. Шум машин, смех, голоса, стук каблуков по тротуару. Одна сигарета. Не больше. Он завел машину и медленно проехал около полумили в сторону дома. Небо было не совсем темным, как всегда летом в Эдинбурге. Он знал, что еще немного севернее в это время года по ночам вообще не наступает полной темноты.
  
  Но ночью над городом сгущается иная тьма.
  
  Первого из них он заметил на тротуаре возле здания Шотландского Национального Собрания. Подростку было там делать совершенно нечего. В такое время не назначают встреч с друзьями, а ближайшая остановка автобуса находилась в сотне ярдов, на площади Ватерлоо. Мальчишка стоял, упершись одной ногой в каменную стену, и курил. Когда Ребус медленно проехал мимо, тот внимательно посмотрел в его сторону и пригнул голову, словно пытаясь разглядеть, кто сидит за рулем. Ребусу показалось даже, что он улыбается. Через минуту Ребус развернулся и поехал обратно. Рядом с подростком остановилась другая машина, и теперь он разговаривал с ее водителем. Ребус двинулся дальше. У Министерства по делам Шотландии стояли двое молодых людей, а чуть дальше, у входа на кладбище Колтон, — три машины. Ребус развернулся еще раз, поставил машину рядом с этими тремя и пошел по улице.
  
  Ночь была прохладной, небо безоблачным. Дул легкий ветерок. Подростка, торчавшего около Собрания, увезли. Ребус перешел через дорогу и встал на его место, выжидая и наблюдая за происходящим. Мимо него проехало еще два автомобиля. Оба водителя оглядели его, но не остановились. Сам не зная зачем, он попытался запомнить номера.
  
  — У вас есть спички, мистер?
  
  Парень выглядел лет так на восемнадцать — девятнадцать. Одет просто: джинсовый костюм, кроссовки, застиранная футболка. Коротко стриженные волосы, бритое прыщавое лицо. В левом ухе два золотых гвоздика. Ребус протянул ему коробок.
  
  — Спасибо. — Прежде чем зажечь сигарету, он с любопытством взглянул на Ребуса. — Что тут делается?
  
  — Ничего особенного. — Ребус взял коробок обратно.
  
  Парень выпустил дым через нос. Уходить он явно не собирался. Очевидно, нужно знать какой-то пароль, подумал Ребус. В одной рубашке ему было совсем не жарко.
  
  — Ну да, тихо, как всегда. Может быть, выпьем?
  
  — В такое время? Это где же?
  
  Парень мотнул головой в неопределенном направлении.
  
  — На кладбище всегда можно достать.
  
  — Нет, спасибо.
  
  Ребус с раздражением почувствовал, что краснеет, и понадеялся, что при тусклом свете фонарей это незаметно.
  
  — Ну что ж. Увидимся. — Юноша отошел.
  
  — Пока, — облегченно вздохнул Ребус.
  
  — Спасибо за спички.
  
  Ребус посмотрел ему вслед. Парень шел намеренно медленно, оборачиваясь на проезжающие машины. Через сотню ярдов он перешел улицу и двинулся в обратном направлении, задумавшись и не обращая внимания на Ребуса. Тот с удивлением отметил, что лицо у парнишки грустное, потерянное.
  
  На вора не похож, но и на беззащитную овечку тоже.
  
  Ребус взглянул на кладбище Колтон: сплошная каменная стена и тяжелые чугунные ворота. Как-то он водил туда дочь, показать ей знаменитые могилы — Дэвида Юма, издателя Констэбла, художника Дэвида Аллана. Сэмми тогда обратила внимание на людей, поспешно выходивших из ворот, и спросила его, кто это такие. Взрослый мужчина и двое подростков шли, опустив головы. Ребусу тоже было интересно, но не слишком.
  
  Нет, пойти туда он не мог. Не то чтобы боялся, нет, нисколько. Просто он… Голова у него опять слегка закружилась, и он решил вернуться в машину.
  
  Сев за руль, он снова закурил и через минуту уголком глаза заметил чью-то фигуру. Он обернулся и увидел мальчишку, сидящего на корточках у низкой стены. Ребус отвернулся и продолжал курить. Мальчишка поднялся, подошел к машине и постучал по стеклу с левой стороны. Ребус сделал глубокий вдох и открыл дверь. Парень сел, не говоря ни слова, и закрыл дверь. Он смотрел в ветровое стекло и молчал. Ребусу тоже не приходило в голову ни единого подходящего слова. Парень сдался первым.
  
  — Привет.
  
  У него был взрослый, низкий голос. Ребус повернулся к нему. Лет шестнадцать. Кожаная куртка, рубашка без воротника, рваные джинсы.
  
  — Хелло.
  
  — Есть закурить?
  
  Ребус протянул пачку сигарет и спички. Мальчишка взял одну сигарету и прикурил. Глубоко затянулся, подержал дым в легких и почти ничего не выдохнул. Брать и не отдавать, подумал Ребус. Кредо улицы.
  
  — Что поделываешь?
  
  Ребус собирался спросить примерно то же самое, но собеседник опередил его.
  
  — Просто убиваю время. Не мог заснуть.
  
  Парень громко рассмеялся.
  
  — Вот-вот. Не мог заснуть и решил покататься. Устал ездить и случайно остановился здесь. На этой улице, в это время. Потом вышел немного прогуляться и вернулся. Так?
  
  — Ты следил за мной, — предположил Ребус.
  
  — Зачем мне следить? Все это я уже видел.
  
  — И часто?
  
  — Нередко, Джеймс.
  
  Слова, как и голос, звучали грубо. У Ребуса не было никаких оснований не верить подростку. Но на того, первого, он был совсем непохож.
  
  — Я не Джеймс.
  
  — Ну как же. Всех зовут Джеймс. Так проще запомнить, даже если забудешь физиономию.
  
  — Ясно.
  
  Парень не спеша докурил сигарету и выбросил окурок в окно.
  
  — И что теперь?
  
  — Не знаю, — ответил Ребус искренне. — Может быть, прокатимся?
  
  — Очень надо. — Он помолчал и передумал. — Ну ладно, давай на вершину холма. Полюбуемся на залив.
  
  — Идет.
  
  Ребус включил зажигание.
  
  Они поднялись по крутой петляющей улочке на вершину холма, где на фоне неба вырисовывались обсерватория и павильон — копия греческого Парфенона. Они были тут не одни. Рядом стояло еще несколько машин, обращенных в сторону залива Ферт-оф-Форт и мерцающего берега Файфа. Стараясь не разглядывать другие автомобили, Ребус решил припарковаться на некотором расстоянии от них, но у мальчика были другие планы.
  
  — Встань рядом с этим «ягом», — распорядился он. — Вот это тачка!
  
  Тормоза Ребуса оскорбленно заскрипели. Он выключил двигатель.
  
  — Что дальше? — спросил он.
  
  — Что хочешь, — ответил парень. — Оплата по факту.
  
  — Разумеется. А что, если мы просто побеседуем?
  
  — Смотря о чем. Чем смачнее, тем дороже.
  
  — Я вспомнил одного парня, которого как-то тут встречал. Не так давно. Он куда-то пропал, интересно, что с ним стало.
  
  Мальчишка вдруг потянулся, положил руку Ребусу между ног и стал сильно и быстро тереть его по ширинке. Понаблюдав за рукой своего гостя около секунды, Ребус спокойно, но жестко убрал ее. Парень осклабился и откинулся на спинку сиденья.
  
  — Как его звали, Джеймс?
  
  Ребус попытался унять дрожь. Желудок его наливался желчью.
  
  — Ронни, — наконец выдавил он, откашливаясь. — Не очень высокий. Темные короткие волосы. Немножко фотографировал.
  
  Парень вскинул брови.
  
  — Так ты тоже фотограф? Поня-атно. — Он медленно кивнул. — Хочешь сделать пару моментальных снимков.
  
  Ребус не счел нужным поправить его. А «ягуар» в самом деле роскошный.
  
  Блестящий, новенький. Словно вчера с конвейера. И что, мама дорогая, значит эта эрекция?
  
  — Кажется, я знаю, о каком Ронни речь, — сказал парень. — Я сам его давно не видел.
  
  — Что же ты о нем знаешь?
  
  Парень снова посмотрел перед собой.
  
  — Какой отличный вид отсюда, а? — произнес он. — Даже ночью. Особенно ночью. Удивительно. Днем я тут почти не бываю… Днем все как обычно. А ты ведь коп?
  
  Ребус повернулся к нему, но мальчишка по-прежнему смотрел на залив.
  
  — Я тебя сразу вычислил, — добавил он.
  
  — Тогда зачем сел в машину?
  
  — Из любопытства. К тому же, — он взглянул на Ребуса, — некоторые из моих лучших клиентов — работники правоохранительных органов.
  
  — Это меня не интересует.
  
  — Разве? А напрасно. Я несовершеннолетний.
  
  — Я так и думал.
  
  — Ну вот…
  
  Юнец закинул ноги на щиток. На мгновение Ребусу показалось, что тот собирается еще что-то вычудить, и он напрягся.
  
  Парень рассмеялся.
  
  — Что с тобой? Думаешь, я собираюсь потрогать тебя еще раз? Не надейся, Джеймс.
  
  — Так что же Ронни?
  
  Ребусу хотелось не то вышвырнуть этого сопляка на мостовую, не то отвезти его в какой-нибудь теплый дом, к добрым людям. Но в первую очередь ему нужны были ответы на вопросы.
  
  — Дай-ка мне еще сигаретку. — Ребус снова протянул пачку. — Почему ты про него спрашиваешь?
  
  — Потому что он умер.
  
  — С каждым бывает.
  
  — От передозировки.
  
  — Не новость.
  
  — Вместо дури ему подсунули яд.
  
  Парень помолчал.
  
  — А вот это уже погано…
  
  — Много в последнее время ходит отравленного порошка?
  
  — Нет. — Он опять улыбнулся. — Только хороший. У тебя часом не найдется?
  
  Ребус покачал головой. Все-таки лучше выкинуть его вон и надавать по шее…
  
  — А жаль…
  
  — Кстати, как тебя зовут?
  
  — Никаких имен, Джеймс. И никаких наездов. — Он протянул руку ладонью вверх. — Мне нужно немного денег.
  
  — Сначала ответы.
  
  — Тогда гони свои вопросы. Но сперва неплохо бы получить небольшой задаток, а?
  
  Ребус нащупал в кармане пиджака смятую десятку и дал ее мальчишке. Тот, видно, остался доволен.
  
  — На пару ответов хватит.
  
  Терпение Ребуса истощилось.
  
  — Этого хватит на столько, на сколько мне будет надо.
  
  — Ах, вот как?
  
  Мальчишка как будто не испугался. Возможно, подумал Ребус, все это для него вовсе не ново.
  
  — Много ли ходит товара? — спросил Ребус.
  
  — Не очень. Но хватает.
  
  — И Ронни в этих играх участвовал?
  
  — Это уже второй вопрос, — ответил мальчишка. — Ответ — я не знаю.
  
  — «Не знаю» не считается, — сказал Ребус. — И у меня еще куча вопросов.
  
  — Раз так… — Парень потянулся к ручке дверцы. Ребус схватил его за шею и стукнул головой о щиток, прямо между ступнями, которые тот еще не успел опустить.
  
  — Черт! — Мальчишка потрогал лоб, чтобы понять, не разбит ли он.
  
  Ребус был доволен: максимум шока, минимум повреждений.
  
  — Ты не имеешь права…
  
  — Я имею право сделать с тобой все, что захочу, в том числе и сбросить тебя отсюда вниз головой. Рассказывай мне про Ронни.
  
  — Нечего мне про него рассказывать. — Глаза парня наполнились слезами. Он по-прежнему тер лоб, словно стараясь стереть след ушиба. — Я его плохо знал.
  
  — Тогда рассказывай, что знал.
  
  Мальчишка всхлипнул и вытер нос рукавом куртки.
  
  — Ну… в эти делишки влипло несколько моих знакомых.
  
  — В какие делишки?
  
  — Не знаю. Но дела крутые. Парни молчат, как могила, но по ним видно. Синяки, ссадины. Один неделю провалялся в больнице. Сказал — упал с лестницы! Хорошая лестница, этажей так на сорок!
  
  — И никто ничего не говорит?
  
  — Нет. Похоже, завязано на большие бабки.
  
  — Что еще?
  
  — Может, это совсем из другой оперы…
  
  Юнец наконец раскололся. Ребус слышал это по его голосу. Теперь он будет говорить до второго пришествия. Ребус обрадовался: в этом районе города у него не было информаторов. А одна пара ушей могла решить все его задачи.
  
  — Ну! — рявкнул он, входя во вкус.
  
  — Да тут… В общем, прошел слух, что кто-то интересуется фотографиями. Но только чтобы в натуре, без липы.
  
  — Порно?
  
  — Ну, наверное. Слух какой-то смутный. Как всегда, испорченный телефон.
  
  Ребус задумался. Вся эта история действительно напоминала игру в испорченный телефон. Информация только из вторых и третьих рук, ничего определенного.
  
  — Что-нибудь еще?
  
  Парень покачал головой. Ребус опустил руку в карман и, к своему изумлению, выудил еще одну десятку. Потом вспомнил, что, выпивая с Макколом, ходил к банкомату. Он протянул вторую купюру.
  
  — На. Я оставлю тебе свое имя и номер телефона. Меня интересуют любые подробности, даже самые мелкие. Извини, если поцарапал тебе лоб.
  
  Парень взял деньги.
  
  — Ничего. Бывало и хуже, — улыбнулся он.
  
  — Тебя подвезти?
  
  — Разве что до Мостов.
  
  — Пожалуйста. Как все-таки тебя зовут?
  
  — Джеймс.
  
  — В самом деле?
  
  — Ну да. Кстати, я вспомнил еще кое-что.
  
  — Слушаю тебя.
  
  — Одно имя. Может быть, оно ничего не означает.
  
  — Ну-ну?
  
  — Хайд.
  
  Ребус нахмурился.
  
  — Звучит, как слово «прятать». Но к чему оно относится?
  
  — Я же говорю, не знаю. То ли имя, то ли название.
  
  Ребус вцепился в руль. «Хайд»? Не это ли Ронни выкрикивал, выталкивая Трейси? Значит, он не просто велел ей прятаться, но прятаться от человека по имени Хайд? Задумавшись, он рассматривал «ягуар». Точнее, профиль водителя. Мужчина обнимал за шею сидящего рядом с ним молодого человека. Гладил его по плечу и тихо о чем-то говорил. Гладил и говорил. Ничего особенного.
  
  Отчего же Джеймс Карью из агентства недвижимости «Боуэр Карью» так вздрогнул, когда, обернувшись, увидел инспектора сыскной полиции Джона Ребуса?
  
  Пока тот осознавал, что именно произошло, Карью, повозившись секунду с зажиганием, газанул и вылетел со стоянки так, словно за ним гнался клипер «Катти Сарк».
  
  — Куда-то заторопился, — прокомментировал Джеймс.
  
  — Ты видел его здесь раньше?
  
  — Лица я не рассмотрел. Машины такой точно не было.
  
  — Машина новая, это верно.
  
  Ребус неспешно тронул с места свою, отнюдь не новую, машину.
  * * *
  
  В квартире — в гостиной, в ванной — все напоминало ему о Трейси. Вот она сидит в кресле, поджав под себя ноги, запрокидывает голову, и размотавшееся полотенце сползает ей на плечи. Вот приносит ему завтрак: у неубранной постели до сих пор стоят грязные тарелки. Узнав, что он спит на полу на матрасе, она рассмеялась: «Прямо как в скваттере!» Теперь квартира казалась еще более пустой, чем прежде. Пожалуй, стоит принять ванну. Он открыл горячую воду… и вспомнил прикосновение Джеймса.
  
  В гостиной он с минуту смотрел на бутылку виски, но принес себе из кухни легкого пива.
  
  Ванна медленно наполнялась. Конечно, он предпочел бы, как когда-то, вдвоем с подругой, проверить закон Архимеда. Ребус набрал номер телефона участка, чтобы узнать, как там Трейси. Оказалось, что она капризничает, отказывается есть, жалуется на боль в боку. Аппендицит? Скорее казенные харчи. Он почувствовал себя виноватым, что не нашел времени зайти к ней, но все же решил отложить визит до завтра. Он хотел отключиться и хоть несколько часов не заниматься отвратительным ковырянием в чужих жизнях. Но в последние день-два его дом перестал быть безопасной крепостью. К тому же мир, казалось, прорвал не только его наружную оборону. У него было такое чувство, словно кто-то собрал грязь со всего города, запихнул ему в рот и заставил проглотить…
  
  Он жил в самом красивом, самом цивилизованном городе Северной Европы, но каждый день вынужден был иметь дело с самой темной и враждебной его стороной. Ребус высосал из бутылки остатки пива и подержал во рту пену, как ребенок, балующийся с зубной пастой. Пену напоминало и расследование, в которое он ввязался. Никакой осязаемой материи. Одни пузыри.
  
  Кстати, о пене. Пожалуй, он добавит в воду пену для ванны. Кто подарил ему этот флакон? Ах да. Джилл Темплер. А почему? Она отчитала его за то, что он никогда не моет ванну.
  
  — «Моет ваше тело — и вашу ванну, — наставительно прочла она ему надпись с флакона. — И снова делает купание веселым занятием».
  
  Он предложил испытать последнее утверждение вместе — и она согласилась.
  
  Эй, Джон, ты, кажется, снова впадаешь в меланхолию. Да, она ушла от тебя к какому-то тупоголовому диск-жокею с немыслимым именем Кэлум Маккэлум. Но это не конец света. Небо не упало на землю. Катастрофы не произошло. Только… Ронни, Трейси, Чарли, Джеймс и прочие. А теперь еще и Хайд. Ребус начинал понимать истинный смысл выражения «смертельная усталость». Он погрузился в обжигающую ванну и закрыл глаза.
  Четверг
  
   Дом добровольного рабства… и скрывшийся в нем от глаз людских затворник.
  
  Он устал смертельно. И совершенно не выспался. Холмс зевнул и поставил поднос с кофе на тумбочку. Каким-то чудом он поднялся сегодня до того, как будильник автоматически включил радио. Он успел сварить кофе и вернуться из кухни, и лишь тогда приемник ожил. Если у него будут свободные полчаса, он обязательно перенастроит эту орущую коробку на «Радио-3» или какую-нибудь другую станцию. Беда только в том, что под «Радио-3» он в ту же минуту захрапит снова, тогда как грохот хитов и бессмысленные шутки Кэлума Маккэлума мгновенно сбрасывали его с постели в состоянии полной готовности к схватке с новым днем.
  
  Холмс выключил радио.
  
  — Кофе, — сказал он. — И подъем.
  
  Нелл подняла голову с подушки и приоткрыла глаза.
  
  — Уже есть девять?
  
  — Еще нет.
  
  Она сладко зевнула и перевернулась на другой бок.
  
  — Разбуди меня, когда будет.
  
  — Пей кофе.
  
  Он погладил ее по плечу. Плечо было призывно теплым, но он все же выпрямился и вышел из спальни. Сделал несколько шагов, остановился и вернулся назад. Загорелые руки Нелл обвились вокруг его шеи.
  * * *
  
  Несмотря на то, что он принес ей в камеру завтрак, Трейси принялась метать громы и молнии, особенно когда он заявил, что она не арестована и может уйти, как только захочет.
  
  — Я защищаю тебя, — объяснил он. — От людей, которые следили за тобой, от Чарли.
  
  — Чарли…
  
  Услышав это имя, она как будто немного притихла и потрогала свой разбитый глаз.
  
  — Но почему вы не пришли ко мне раньше?
  
  Ребус пожал плечами.
  
  — Был занят.
  
  Теперь он рассматривал ее фотографию, а Брайан Холмс, сидя перед его столом, пил кофе из кружки с выщербленными краями. Ребус не знал, благодарен он Холмсу за эту карточку или зол на него. Войдя в кабинет, тот не поздоровался, а, не говоря ни слова, подошел к столу и положил перед ним этот снимок. Обнаженной Трейси.
  
  Слушая отчет Холмса, Ребус продолжал разглядывать карточку. Вчера Холмс неплохо поработал и добился результатов. Но какого черта он проигнорировал Ребуса в баре и не показал ему фото? Теперь настроение стремительно портится, ночной сон пошел насмарку.
  
  Ребус прочистил горло.
  
  — Вы узнали о ней что-нибудь?
  
  — Нет, сэр. Я нашел только это.
  
  Он кивнул на снимок. В его глазах Ребус прочел: «Я добыл вам это. Неужели же вам мало?»
  
  — Понятно, — произнес Ребус спокойно.
  
  Он перевернул карточку и прочел наклейку на обороте. Студия Хаттона. Номер телефона.
  
  — Оставьте мне это, Брайан. Мне нужно подумать.
  
  — Хорошо, — ответил Холмс, недоумевая про себя: «Брайан»? Инспектор, видно, с утра не в своей тарелке.
  
  Ребус откинулся назад, тоже попивая кофе. С молоком, без сахара. Когда Холмс попросил такой же, Ребус расстроился: неужели у них есть что-то общее?
  
  — Как поиски квартиры?
  
  — Плохо. — Тут Холмс спохватился. — А откуда вы… — И увидел, что из кармана пиджака у него торчит листок «Продажа недвижимости».
  
  Ребус улыбнулся.
  
  — Я помню, как покупал свою квартиру, — сказал он. — Я бегал по этим объявлениям месяц, пока не нашел то, что мне понравилось.
  
  — Понравилось? — фыркнул Холмс. — Я пока что мечтаю найти угол, который будет мне по карману.
  
  — Неужели стало так тяжело?
  
  — А вы не заметили?
  
  Погруженный с головой в свою проблему, Холмс не мог представить себе, что кто-то не в курсе ситуации на квартирном рынке.
  
  — Цены улетели выше крыши. Похоже, что нигде поблизости от центра ничего, кроме этой самой крыши, я и не куплю.
  
  — Кто-то говорил мне об этом… — припомнил Ребус. — Да, вчера на ланче. Я встречался со спонсорами кампании Фермера Уотсона. Один из них — Джеймс Карью.
  
  — Не тот, что из «Карью Боуэр»?
  
  — Он самый, главный босс. Может быть, попросить у него для вас скидку?
  
  Холмс улыбнулся. Лед между ними, похоже, начинал таять.
  
  — Это было бы роскошно, — ответил он. — Он мог бы подобрать что-нибудь подешевле на летних распродажах…
  
  К концу фразы улыбка исчезла с его лица. Ребус, казалось, снова не слушал, углубившись в какие-то размышления.
  
  — Да, — задумчиво произнес он. — С мистером Карью мне в любом случае придется пообщаться.
  
  — Правда?
  
  — У него есть некоторые связи…
  
  — Вы тоже собираетесь подыскать себе новое жилье?
  
  Ребус посмотрел на него непонимающим взглядом.
  
  — В любом случае нам надо разработать план действий на сегодня.
  
  — Я хотел просить вашего разрешения, сэр… — нерешительно начал Холмс. — Мне позвонили сегодня утром… Я несколько месяцев работал в группе, которая отслеживала собачьи бои. Сегодня собираются брать собачатников с поличным.
  
  — Собачьи бои?
  
  — Ну да. Стравливают двух псов на ринге, делают ставки.
  
  — Я думал, это кончилось вместе с депрессией.
  
  — В последнее время началось опять. Такая гадость… Могу показать вам фотографии.
  
  — Откуда это поветрие?
  
  — Кто ж его знает? Людям хочется острых ощущений, им нужно что-то более азартное, чем лотерея по телевизору.
  
  Ребус кивнул и снова о чем-то задумался.
  
  — Какого рода публика этим занимается, Холмс? Молодые богатые дельцы?
  
  Холмс пожал плечами. «Кажется, приходит в себя. Перестал называть меня по имени».
  
  — Ну да бог с ними. А вы хотите присутствовать при аресте?
  
  Холмс кивнул.
  
  — Если можно, сэр.
  
  — Разумеется. Где проводится операция?
  
  — Я точно еще не выяснил. Где-то в Файфе.
  
  — В Файфе? Мои родные места.
  
  — Я не знал. Как это в поговорке? «Связался с файфцем — держи ухо востро»?
  
  — «Сел за стол с файфцем — бери длинную ложку».
  
  Холмс улыбнулся:
  
  — То же самое говорят про черта.
  
  — Это потому, что мы с ним родственники, Холмс. Не любим чужаков и дураков. Отправляйтесь в Файф, а я повоюю здесь один.
  
  — Есть, сэр. А что вы будете делать с… — Холмс снова посмотрел на фотографию.
  
  Ребус взял ее со стола и аккуратно опустил в карман пиджака.
  
  — Не волнуйтесь за меня, молодой человек. Я найду, чем себя занять. Спрятаться от Уотсона и его кампании — вот и задача на целый день. Может быть, поеду покатаюсь. Отличная погода для автомобильной прогулки.
  * * *
  
  — Отличная погода для прогулки.
  
  Трейси сделала вид, что не слышит его. Повернувшись к боковому окну, она разглядывала витрины магазинов, туристов и слоняющихся без дела школьников. Впрочем, участок она покинула с огромной радостью. Он открыл перед ней дверь машины, убеждая не уходить. Она согласилась, но крайне неохотно. Ну что ж, она обиделась на него. Это пройдет.
  
  — Я понимаю, — сказал он. — Ты недовольна… Но сколько можно повторять? Это было нужно для твоей безопасности, пока я выяснял некоторые обстоятельства.
  
  — Куда мы едем?
  
  — А ты знаешь этот район?
  
  Трейси опять промолчала. Вопросы сегодня задавала только она.
  
  — Просто катаемся, — сказал Ребус. — Ты должна знать этот квартал. Здесь продают и покупают почти весь товар.
  
  — Я не имею к этому отношения!
  
  Теперь промолчал Ребус.
  
  Он тоже пока не разучился играть в такие игры. Он повернул налево, еще раз налево и потом направо.
  
  — Мы здесь уже проезжали, — сказала она.
  
  Заметила, умница. Но это не важно. Важно лишь то, что он медленно, кружа и поворачивая, подвозит ее к цели их путешествия.
  
  Ребус резко затормозил у бордюра и вытянул ручной тормоз.
  
  — Приехали.
  
  — Куда? — Она взглянула в окно. Недавно очищенный пескоструйкой кирпичный дом был похож на кусок розового детского пластилина, мягкого и податливого. — Куда? — повторила она немного тише, пытаясь не показать, что знает ответ.
  
  Незаметным движением Ребус положил фотографию ей на колени. Трейси отвернулась от окна, взглянула и сбросила ее, взвизгнув, словно паука или таракана. Ребус поднял карточку и снова показал ее Трейси.
  
  — Кажется, это ты.
  
  — Где вы ее откопали?
  
  — Ты хочешь, чтобы я тебе об этом рассказал?
  
  Лицо ее было таким же красным, как дом за окном машины, а глаза дикими, как у испуганной птицы. Она попыталась отстегнуть ремень, но Ребус положил ей на запястье железную руку.
  
  — Пустите меня! — закричала она, колотя его по пальцам.
  
  Трейси резко открыла дверь, но та, ударившись о высокий бордюр, захлопнулась снова. К тому же никак не поддавался пристежной ремень.
  
  — По-моему, нам стоит заглянуть к мистеру Хаттону. — Ребус говорил холодно и резко. — Спросить у него об этой фотографии. О том, как он заплатил тебе несколько фунтов за позирование. О том, как ты принесла ему фотографии Ронни. Хотела подзаработать или просто с досады? Как было дело, Трейси? Представь себе, что почувствовал Ронни, увидев, что Хаттон украл его идеи. Но ведь он все равно не мог ничего доказать. И откуда ему было знать, как они попали к Хаттону? Думаю, ты свалила все на Чарли, потому он и не желает с тобой разговаривать. Хорошей же подругой ты была Ронни.
  
  Она перестала возиться с ремнем, закрыла лицо руками и громко и долго плакала.
  
  Ребус сидел тихо, задержав дыхание. Да уж, гордиться собой ему не приходится, но он должен был сказать эти слова. А она должна взглянуть в глаза правде. Его обвинения основывались на чистом домысле, но он не сомневался, что если нажать на Хаттона, тот все подтвердит. Она позировала ему за деньги, вероятно, упомянула, что ее друг фотограф. И принесла Хаттону его работы, продав будущее Ронни за несколько фунтов. Кому верить в этой жизни, если не своим друзьям?
  
  Он оставил ее на ночь в камере в надежде, что она расколется. Этого не произошло, и он подумал, что может снять с нее подозрения. Но это не означало, что у нее нет каких-то своих пристрастий. Если не к героину, то к чему-нибудь еще. В любом случае ей были нужны деньги. Поэтому она обокрала своего дружка.
  
  — Это ты подложила фотоаппарат в дом к Чарли?
  
  — Нет!
  
  Ее протест прозвучал тем энергичнее, что предыдущих обвинений она не отрицала. Ребус кивнул. Значит, Чарли взял аппарат сам, либо ему подбросил его кто-то другой. Этого другого Ребусу предстояло найти… Нет, не ему. Аппарат нашел Маккол. И как легко нашел! Так же легко, как пакет с героином. Нюх профессиональной ищейки или что-то еще? Внутренний канал информации? Если не верить своим друзьям…
  
  — Ты видела аппарат в тот день, когда умер Ронни?
  
  — Он был у него в комнате, я уверена. — Она проглотила слезы и вытерла лицо протянутым Ребусом платком. Она еще всхлипывала, но постепенно оправлялась от шока, вызванного фотографией и тем, что Ребус узнал о ее предательстве.
  
  — Парень, который приходил к Ронни, был в его комнате после меня.
  
  — Нил?
  
  — Да. Вроде бы так его звали.
  
  Слишком много участников. Он чувствовал, что ему придется, вероятно, пересмотреть свое представление о «случайных» обстоятельствах.
  
  Что не было случайным в этой истории?
  
  Он чувствовал, как спираль разматывается, унося его все дальше от центральной точки. Той точки, где в заброшенном доме на мокрых досках лежал мертвый Ронни, рядом с ним стояли свечи, а где-то по углам прятались сомнительные друзья.
  
  — Нил — брат Ронни.
  
  — В самом деле?
  
  Голос ее звучал безразлично. Драматический катарсис миновал и защитный занавес между ней и миром опустился снова.
  
  — В самом деле.
  
  По спине у Ребуса пробежал холодок. Если никому, абсолютно никому, кроме Нила и меня, нет дела до смерти Ронни, — зачем я вожусь с этой историей?
  
  — Чарли думал, что между ними какая-то любовная связь. А я никогда не спрашивала у Ронни. Да он бы все равно не сказал мне.
  
  Трейси откинула голову на подголовник и, казалось, успокоилась.
  
  — О, господи… — Она шумно вздохнула. — Нам обязательно тут стоять?
  
  Она стала медленно поднимать руки к лицу, и Ребус уже собирался ответить «нет», как вдруг ее пальцы сжались в кулаки и стремительно опустились.
  
  Увернуться Ребусу было некуда, и она изо всей силы ударила его в пах. Из глаз у него посыпались искры, он зарычал от боли и согнулся, ударившись головой о руль и включив клаксон. Под его ленивое завывание Трейси освободилась наконец от ремня, выскочила из машины и, не закрывая за собой дверь, бросилась бежать. Ребус смотрел ей вслед сквозь слезы. Ему отчего-то представилось, что он видит ее из бассейна: она убегает по бортику, а он остается внизу, и хлорированная вода разъедает ему глаза.
  
  — Боже милосердный, — простонал он, не в состоянии ни поднять голову с руля, ни пошевелиться.
  
  «Представляй себе, что ты Тарзан», — сказал ему однажды отец. Это был один из его немногих советов. О том, как драться. В четыре часа, за школьным сараем… «Представляй, что ты Тарзан. Ты сильнее всех. Ты король джунглей. И самое главное — защищай яйца». Отец поднял согнутое колено к паху маленького Джона.
  
  — Спасибо, папа, — прошептал теперь Ребус. — Спасибо, что научил.
  
  Боль медленно поднималась, переползая в живот.
  * * *
  
  К полудню он все еще едва мог ходить, почти не сгибая коленей, двигаясь так, словно обмочился. На него обращали внимание прохожие, и он старательно изображал хромого. Отчего не порадовать зрителей?
  
  О лестнице в участке нечего было и думать, он едва мог нажимать на педали машины. Взяв такси, он отправился в бар «Сазерленд». На четвертой порции виски боль сменилась сонным оцепенением.
  
  — «С цикутой горьку чашу проглотив…» — продекламировал он себе под нос.
  
  О Трейси он не беспокоился. Девушка с такими кулачками не пропадет. Пожалуй, на улице было полно подростков, которые заткнули бы за пояс многих копов. Впрочем, Трейси совсем не подросток. И он по-прежнему ничего о ней не знает. Этим должен был заниматься Холмс, но Холмс отправился ловить собак. Нет, с Трейси все будет в порядке. Может быть, за ней никто и не следил? Но тогда зачем она приехала к нему? Мало ли зачем. В конечном счете она получила постель, больше половины бутылки вина, горячую ванну и завтрак. Очень недурно выманить все это у старого легавого. Наверное, уже слишком старого. И больше именно легавого, чем офицера полиции.
  
  Куда дальше? Это он уже знал — если только понесут ноги и Бог даст справиться с машиной.
  * * *
  
  Он остановился на некотором расстоянии от дома, чтобы не спугнуть его обитателей. Потом подошел к двери и постучал. Ожидая ответа, он вспомнил, как Трейси открыла эту дверь и бросилась к нему на грудь с заплаканным разбитым лицом. Он не ожидал, что Чарли окажется здесь. Не ожидал, что Трейси окажется здесь. Он не хотел, чтобы Трейси оказалась здесь.
  
  Дверь открылась. Заспанный подросток подозрительно осмотрел Ребуса.
  
  Длинные, давно не мытые волосы спадали ему на глаза.
  
  — Что вам надо?
  
  — Чарли дома? У меня к нему дело.
  
  — Не-а. Сегодня не был.
  
  — А если я подожду?
  
  — Ждите.
  
  Подросток стал закрывать дверь, но Ребус придержал ее рукой.
  
  — Внутри.
  
  Мальчишка пожал плечами и впустил Ребуса, оставив дверь открытой. Потом проплелся в дом и зарылся с головой в спальный мешок досматривать прерванный сон. В самом деле, он ничем не рисковал, впустив незнакомца в этот проходной двор. Ребус не стал больше беспокоить его и, убедившись, что на первом этаже никого другого нет, поднялся наверх.
  
  Разъехавшаяся стопка книг и вещи, вытряхнутые Макколом из пакета на пол, так и остались неубранными. Ребус перешагнул через них, подошел к столу и сел, изучая разложенные бумаги. Войдя, он включил у двери верхний свет, а теперь и настольную лампу. Комната была совершенно не похожа на жилище студента: ни одного плаката, ни одной открытки на стенах. Интерьер, скорее всего намеренно, никак не отражал характера хозяина. Тот не хотел выглядеть студентом в глазах своих друзей-маргиналов и маргиналом в глазах друзей-студентов. И нашим, и вашим. Не только турист, но еще и хамелеон.
  
  Прежде всего Ребуса интересовала курсовая работа Чарли, но заодно он рассмотрел все, что нашел на столе. Ничего необычного. Ничто не указывало ни на темные дела, ни на торговлю наркотиками. Ребус открыл эссе и погрузился в чтение.
  * * *
  
  Нелл очень любила работать летом: в библиотеке становилось безлюдно и тихо. В течение учебного года залы служили молодежным клубом, местом встреч, и в читальном зале на втором этаже стоял непрерывный гул. Книги оставлялись где попало, полки открытого доступа превращались в хаос, и это очень раздражало ее. Но летом заниматься приходили только самые усидчивые: кто-то писал диссертацию, кто-то готовился к спецкурсам, да несколько одержимых наукой голов скрывались тут от солнца, впитывая драгоценную премудрость.
  
  Она быстро запоминала их в лицо, а потом и по именам. В опустевшем кафе разгорались ученые споры; во время ланча завсегдатаи библиотеки выходили посидеть в саду или прогуляться в парке Мэдоуз, по-прежнему погруженные кто в свои мысли, а кто в книгу.
  
  Конечно, на лето приходилась и самая скучная работа: проверка фондов, подклейка истрепанных переплетов. Перестановки, обновление компьютерного каталога и так далее. Впрочем, спокойная атмосфера к этому располагала. Ни спешки, ни суеты, ни жалоб на нехватку того или другого учебника, срочно необходимого сразу двумстам студентам для реферата, который надо было сдать уже две недели назад. Но после лета в библиотеку записывался новый курс, и каждой осенью она чувствовала, что постарела еще на год — еще двенадцать месяцев отделяют ее от нового поколения. Первокурсники казались ей непростительно юными, напоминая о том, что уже никогда не вернется.
  
  Она разбирала очередную пачку требований, когда внизу послышался шум. Вахтер у входной двери остановил девушку, пытавшуюся пройти в библиотеку без билета. Нелл знала, что обычно на подобные нарушения смотрят сквозь пальцы, но у этой девушки был слишком решительный вид, и к тому же она явно не походила ни на читателя библиотеки, ни даже на студентку. Студентка спокойно объяснила бы, что забыла билет дома, а эта принялась спорить и кричать. Нелл чувствовала: тут что-то не так… Она нахмурилась и попыталась сообразить, кто это такая. Когда девушка повернулась в профиль, она вдруг вспомнила фотографию, которую обнаружила у Брайана в кейсе. Ну конечно! Это она. Собственно говоря, не девушка, а взрослая женщина. Тонкая, стройная, одетая почти как подросток — но глаза выдают ее возраст. Почему она так нервничает? Нелл много раз видела ее в библиотечном кафе, но та никогда не пыталась попасть в залы. Нелл заинтересовалась происходящим.
  
  Вахтер держал Трейси за руку, а она что-то кричала ему в лицо. Нелл подошла к ним уверенной начальственной походкой.
  
  — Что здесь происходит, мистер Кларк?
  
  — Я сам разберусь, мисс.
  
  Однако он был явно растерян. Старик с трудом сдерживал непривычный натиск и не знал, что предпринять. Нелл обернулась к девушке.
  
  — Сюда запрещено проходить без студенческого билета. Если вам нужно что-то передать кому-нибудь из студентов, я могу вам помочь.
  
  Но девица упорно рвалась на лестницу.
  
  — Мне надо пройти!
  
  Возникшее препятствие совершенно вывело девушку из себя, она теперь стремилась попасть внутрь любой ценой.
  
  — Это невозможно! — вспылила Нелл. И поняла, что напрасно вмешалась. Она привыкла иметь дело со спокойными, разумными людьми. Даже если кому-то из студентов случалось разозлиться из-за того, что никак не находится нужная книга, они всегда знали свое место. А глаза этой девушки были полны нерассуждающей, дикой ярости. Нелл стало не по себе.
  
  Девица вдруг издала пронзительный вопль и резко подалась вперед, вырвав руку из хватки вахтера. Со всего размаху она ударила Нелл головой в лицо, и та, не успев отступить назад, рухнула навзничь как подкошенная. Трейси постояла несколько секунд, словно приходя в себя. Вахтер снова сделал шаг в ее сторону, но она еще раз взвизгнула, и он остановился. Она выскочила за дверь и пустилась бежать, пригнув голову и неловко взмахивая руками. Вахтер, все еще не опомнившись от страха, посмотрел ей вслед, а затем обернулся к Нелл Стэплтон, лежавшей без сознания с окровавленным лицом.
  * * *
  
  Дверь ему отпер слепой.
  
  — Да? — произнес он, приоткрыв дверь.
  
  За темно-зелеными стеклами очков моргали невидящие глаза. Коридор позади хозяина был неосвещен.
  
  — Мистер Вандерхайд?
  
  Человек улыбнулся.
  
  — Да, — повторил он.
  
  Ребус не мог отвести взгляда от глаз старика. Зеленые стекла напоминали бутылки из-под французского вина.
  
  Вандерхайду было лет шестьдесят пять — семьдесят. Ухоженные седовато-желтые волосы, рубашка с открытым воротом, коричневая жилетка, свисающая из кармашка цепочка часов. В руке — трость с серебряным набалдашником. Вандерхайд едва опирался на нее, и Ребусу показалось, что в случае необходимости он ловко воспользуется ею как оружием.
  
  — Мистер Вандерхайд, я из полиции.
  
  Ребус полез за удостоверением.
  
  — Не беспокойтесь, вряд ли ваш документ напечатан азбукой Брайля.
  
  Рука Ребуса застыла во внутреннем кармане.
  
  — Разумеется…
  
  Как глупо. Инвалиды обладают поразительной способностью заставить здоровых людей почувствовать себя более беспомощными, чем они.
  
  — Проходите, инспектор.
  
  — Спасибо.
  
  Ребус вошел в холл и только тут…
  
  — А откуда вы знаете, что я инспектор?
  
  Вандерхайд покачал головой.
  
  — Угадал. — Он шел впереди, показывая посетителю дорогу. — Стрелял наудачу и попал в цель.
  
  Он засмеялся надтреснутым смехом. Рассматривая то, что можно было разглядеть в темноте коридора, Ребус находил обстановку слишком безвкусной, даже для слепого хозяина. Чучело совы на запыленной тумбе, стойка для зонтиков, напоминающая слоновую ногу. Неожиданный среди убогой мебели элегантный резной столик со стопкой непрочитанных писем и радиотелефоном, привлекшим особое внимание Ребуса.
  
  — Техника здорово шагнула вперед, не правда ли? — проговорил Вандерхайд. — Неоценимо для тех, кто частично утратил связь с внешним миром.
  
  — О да, — ответил Ребус, и Вандерхайд открыл дверь в комнату, освещенную так же скудно, как коридор.
  
  — Сюда, пожалуйста.
  
  — Благодарю вас.
  
  В затхлом воздухе пахло лекарствами. Большой уютный диван, два глубоких кресла; одна стена полностью занята застекленными книжными шкафами. На других стенах несколько скучноватых акварелей. И множество экзотических безделушек.
  
  Широкая деревянная каминная полка была сплошь уставлена африканскими, карибскими, индийскими и китайскими статуэтками.
  
  Вандерхайд опустился в кресло. Ребуса поразило, что в просторной комнате нет ничего лишнего: мебель специально расставлена так, чтобы помочь слепому ориентироваться.
  
  — Этими побрякушками, инспектор, я увлекался в молодости.
  
  — Видно, что их собиратель много путешествовал.
  
  — Скорее, что он был весьма легкомыслен. Выпьете чаю?
  
  — Нет, сэр, благодарю вас.
  
  — Может быть, чего-нибудь покрепче?
  
  — Спасибо, тоже не стоит. — Ребус улыбнулся. — Вчера вечером я хватил чуть-чуть лишку.
  
  — Слышу по голосу, что вы улыбаетесь…
  
  — Вы не спешите спросить, по какому поводу я вас побеспокоил, мистер Вандерхайд.
  
  — Вы правы. Возможно, это потому, что я знаю, инспектор. Или потому, что мое терпение безгранично. Время для меня не так ценно, как для большинства людей. Поэтому я и не тороплю вас. Мне некуда спешить.
  
  Он снова улыбнулся, устремив глаза куда-то поверх головы Ребуса. Тот молчал и слушал.
  
  — К тому же, — продолжал Вандерхайд, — поскольку я не выхожу, почти никого не принимаю и, насколько мне известно, никогда не нарушал законов, то возможных поводов для вашего посещения остается ничтожно мало. Может быть, все-таки выпьете чаю?
  
  — Я, наверно, помешал вашему чаепитию? — Ребус заметил, что на полу рядом с креслом Вандерхайда стоит почти пустая чашка. Посмотрев вокруг своего кресла, он увидел на потертом ковре еще одну и быстро опустил руку: дно чашки и ковер под ней были теплыми.
  
  — Нет, — сказал Вандерхайд, — я уже его закончил. Вместе с гостем.
  
  — С гостем? — спросил Ребус удивленным голосом.
  
  Старик улыбнулся, чуть снисходительно кивнув головой. Ребус, хотя и понял, что его раскусили, решил идти напролом.
  
  — Разве вы не сказали, что у вас почти никто не бывает?
  
  — Вот именно, почти. Сегодняшний день — исключение, подтверждающее правило. Уже второй посетитель.
  
  — Могу ли я спросить, кто был первый?
  
  — Могу ли я спросить, инспектор, по какому вы делу?
  
  Теперь улыбнулся Ребус, кивнув самому себе. К щекам хозяина приливала краска. Ребусу все же удалось вывести его из равновесия.
  
  — Итак? — В голосе Вандерхайда зазвучало нетерпение.
  
  — Итак, сэр. — Ребус встал и принялся ходить по комнате. — Я нашел ваше имя в одной студенческой работе, посвященной оккультизму. Это вас удивляет?
  
  Старик немного помолчал.
  
  — Это мне скорее льстит. И я не лишен самолюбия.
  
  — Но не удивляет?
  
  Вандерхайд только пожал плечами.
  
  — Ваше имя упоминается в связи с деятельностью оккультной секты, практиковавшей в Эдинбурге в шестидесятые годы. Вы были ее участником?
  
  — Не отрицаю.
  
  — Точнее сказать, вы были ее руководителем, или даже — если уместен такой термин — светилом.
  
  Вандерхайд рассмеялся неприятным, скрипучим смехом.
  
  — Я тронут, инспектор. Поистине тронут. Продолжайте, пожалуйста.
  
  — Найти ваш адрес не составило труда. В телефонной книге всего несколько человек с такой фамилией.
  
  — Почти все мои родственники живут в Лондоне.
  
  — Я пришел к вам, мистер Вандерхайд, в связи с расследованием по делу об убийстве. Не исключено, впрочем, что смерть была случайной, а вокруг нее затеяна какая-то темная игра.
  
  — Вы меня интригуете.
  
  Вандерхайд сложил кончики пальцев и поднес их к губам. Он совершенно не походил на слепого. На передвижения Ребуса по комнате он не обращал внимания.
  
  — Тело было обнаружено лежащим с раскинутыми в сторону руками, ноги вместе…
  
  — Обнаженное?
  
  — По пояс. По сторонам тела — две сгоревшие свечи, а на стене над ним — знак: пятиугольная звезда.
  
  — Что-нибудь еще?
  
  — Нет. Рядом с телом на полу — банка и в ней несколько шприцев.
  
  — Смерть от передозировки наркотика?
  
  — Да.
  
  — Хм-м-м…
  
  Вандерхайд встал со своего места и прошел прямо к книжному шкафу. Он не открыл его, но стоял, словно читая названия на корешках.
  
  — Если мы имеем дело с жертвоприношением, инспектор… Ведь такова ваша теория?
  
  — Одна из нескольких.
  
  — Так вот, если это жертвоприношение, то средства умерщвления весьма необычны. Более того, ни о чем подобном я никогда не слышал. Начнем с того, что сегодня даже самые последовательные сатанисты едва ли решатся на человеческое жертвоприношение. Убийцы-психопаты не раз пытались представить свои преступления как ритуальные убийства, но у нас, как я понимаю, речь идет не о том. Настоящее человеческое жертвоприношение — собственно говоря, любое жертвоприношение — требует пролития крови. В современных обрядах и кровь, и тело жертвы заменены их символами, например, хлебом и вином, как в евхаристии. Иногда, если убивают животное, кровь настоящая. Но ритуальное убийство без крови — это что-то новое. Да и умерщвление путем введения сверхдозы наркотика… Нет, инспектор, гораздо правдоподобнее ваше предположение, что кто-то пытался замутить воду, манипулируя с уже бездыханным телом.
  
  Вандерхайд снова повернулся лицом к комнате, к Ребусу. И развел руками, показывая, что ничем не может помочь.
  
  Ребус опустился в кресло, еще раз потрогал чашку. Она остыла. Улика исчезла, улетучилась.
  
  Он поднял чашку и рассмотрел ее. Безобидные голубые цветочки, небольшая трещинка. Вдруг Ребуса будто озарило: теперь он знал, что ему делать. Поднявшись, он направился к двери.
  
  — Вы уходите?
  
  Он вышел из комнаты, не отвечая Вандерхайду, и быстро подошел к темной дубовой лестнице. На виду был только один пролет, а дальше лестница поворачивала под прямым углом. Секунду назад на площадке кто-то стоял, прислушиваясь. Ребус не видел человека, но чувствовал его присутствие. Чуть волнуясь, он кашлянул.
  
  — Спускайся, Чарли.
  
  Он подождал. Ответа не последовало, но он знал, что парень стоит за поворотом лестницы.
  
  — Или ты хочешь, чтобы я поднялся? Поговорим вдвоем в темноте?
  
  Тишину нарушили только мягкие шаги Вандерхайда и стук его трости. Ребус обернулся. На лице у пожилого человека застыло высокомерное выражение. Непохоже было, чтобы он испытывал какой-то стыд.
  
  Наконец лестница скрипнула.
  
  Ребус победно улыбнулся. Предчувствие его не обмануло.
  
  — Хелло, Чарли, — произнес он.
  
  — Я не собирался бить ее. Она сама начала.
  
  Спуститься с площадки, однако, Чарли не спешил. Ребус смутно различал его лицо, ссутулившиеся плечи, опущенные вниз руки. Интеллигентный голос исходил словно откуда-то издалека.
  
  — Почему бы тебе к нам не присоединиться?
  
  — Вы собираетесь арестовать меня?
  
  — По какому обвинению? — полюбопытствовал Ребус.
  
  — Этот вопрос должен был бы задать ты, Чарльз, — наставительно произнес Вандерхайд.
  
  Ребусу надоела эта игра.
  
  — Спускайся! — скомандовал он. — Выпьем еще по чашке «Эрл Грея».
  * * *
  
  Ребус раздвинул малиновые бархатные шторы на окнах, и интерьер гостиной сразу утратил свою таинственность. Загадочные фигурки на каминной полке стали обычными мирными безделушками. Тома за стеклом оказались книгами классиков и о классиках: Диккенс, Гарди, Троллоп. Ребус подумал — неужели в наши дни кто-то читает Троллопа?
  
  Чарли занялся приготовлением чая в длинной узкой кухне, а Вандерхайд и Ребус молча сидели в гостиной, слушая позвякивание чашек и ложек.
  
  — У вас хороший слух, — произнес Вандерхайд, выдержав долгую паузу.
  
  Ребус пожал плечами. Он продолжал оценивающе оглядывать комнату. Нет, он не смог бы здесь жить, но, пожалуй, тоже с удовольствием навещал бы обитающего в такой атмосфере пожилого родственника.
  
  — Ну вот и чай, — сказал Вандерхайд, когда вошел Чарли, неуверенно неся перед собой поднос. Опустив его на пол между креслами и диваном, он умоляюще поглядел на Ребуса. Тот не ответил на его взгляд и лишь коротко кивнул, принимая чашку. Ребус собрался было заговорить о том, как ловко Чарли пользуется потайными ходами и запасными дверьми, но молодой человек занялся делом: он передал Вандерхайду чашку, благоразумно наполненную лишь наполовину, и подвел его пальцы к широкой ручке.
  
  — Вот так, дядя Мэттью.
  
  — Спасибо, Чарльз, — отозвался Вандерхайд, и, если бы он был зрячим, его улыбка адресовалась бы прямо Ребусу, а не пространству над плечом инспектора.
  
  — Уютно, — сказал Ребус, вдыхая терпкий аромат бергамота.
  
  Чарли сидел на диване, скрестив ноги, почти расслабившись. Он-то действительно чувствовал себя в этой комнате уютно, как в старых, привычных, потертых брюках. Он молчал, предоставив Вандерхайду вести разговор.
  
  — Чарльз рассказал мне всю эту историю, инспектор Ребус. Точнее, рассказал столько, сколько счел нужным.
  
  Чарли бросил на дядю быстрый взгляд, и тот улыбнулся: Вандерхайд, безусловно, чувствовал недовольство племянника, но не желал с ним считаться.
  
  — И я сказал ему, что он должен еще раз поговорить с вами. Но он, кажется, этого не хочет. Во всяком случае, не хотел. Теперь у него не осталось выбора.
  
  — Как вы узнали? — спросил Чарли.
  
  В этой гостиной, подумалось Ребусу, Чарли куда более на месте, чем в грязном, заброшенном доме в Пилмьюире.
  
  — Узнал о чем?
  
  — Где меня найти. Как узнали о дяде Мэттью?
  
  — А, вот что тебя интересует. — Ребус стряхнул с колена невидимые пылинки. — Из твоего эссе. Оно лежит у тебя на столе. Это очень удобно.
  
  — Что именно?
  
  — Писать работу по оккультизму, имея родственника-колдуна.
  
  Вандерхайд усмехнулся.
  
  — Не колдуна, инспектор. Ни в коем случае. Думаю, что настоящего колдуна я встречал только раз в жизни. И представьте себе — здесь, у нас.
  
  — Дядя Мэттью, — перебил его Чарли, — я не думаю, что инспектор пришел, чтобы…
  
  — Наоборот, — возразил Ребус. — Именно за этим.
  
  — Да?.. — Чарли был явно разочарован. — Не для того, чтобы арестовать меня?
  
  — Нет, хотя ты заслужил хорошую головомойку за синяк, который поставил Трейси.
  
  — Она сама напросилась!
  
  Чарли заволновался и выпятил нижнюю губу, как обиженный ребенок.
  
  — Ты ударил женщину? — спросил Вандерхайд с возмущением.
  
  Чарли посмотрел на него и сразу отвернулся, словно не выдержал его взгляда. Взгляда, которого не было.
  
  — Да, — прошептал он. — Но…
  
  Он потянул вниз воротник джемпера-поло, и Ребус увидел две длинные, темные полосы.
  
  — Славные царапины, — прокомментировал Ребус для Вандерхайда. — У тебя царапины, у нее фонарь под глазом. Око за око, зуб за зуб.
  
  Вандерхайд снова ухмыльнулся, слегка наклоняясь вперед и опираясь на свою трость.
  
  — Отлично, инспектор, — проговорил он. — Не давайте ему спуску! — Он поднес чашку к губам и подул на нее. — Чем же мы можем быть вам полезны?
  
  — Я нашел ваше имя в эссе Чарли. В примечании он ссылается на недавний разговор с вами как со специалистом по вопросам магии. Я заключил, что вы живы и здоровы, живете в Эдинбурге, а в…
  
  — …в телефонной книге не так много Вандерхайдов, — закончил за него старик. — Да, вы об этом упоминали.
  
  — Вы ответили почти на все мои вопросы касательно черной магии. Мне осталось только кое-что спросить у вашего племянника.
  
  — Видимо, я должен удалиться…
  
  Вандерхайд сделал движение, чтобы встать. Ребус помахал рукой, но спохватился. Впрочем, Вандерхайд, вероятно, предвидел ответ.
  
  — Нет, сэр, — сказал Ребус, когда Вандерхайд уже снова уселся. — Это займет каких-нибудь пару минут.
  
  Он повернулся к молодому человеку, который почти потонул в мягких подушках дивана.
  
  — Итак, Чарли, — начал Ребус, — на сегодняшний день у меня есть основания считать тебя вором и соучастником убийства. Можешь ли ты что-нибудь сказать по этому поводу?
  
  Ребус с удовольствием наблюдал, как смуглое лицо парня мгновенно приобрело оттенок сырого теста.
  
  Вандерхайд слегка вздрогнул, но был скорее заинтригован, чем смущен. Чарли перевел взгляд с одного на другого, словно ища поддержки. Слепыми ему показались обе пары глаз.
  
  — Я… — начал он.
  
  — Да? — поторопил Ребус.
  
  — Я налью себе еще немного чая, — закончил юноша, как будто позабыл все остальные слова. Ребус терпеливо ждал. Пусть выпьет хоть весь дядюшкин чай. Он услышит от Чарли то, что ему нужно. Пусть с Чарли сойдет семь потов, Ребус услышит ответы на свои вопросы.
  * * *
  
  — Неужели весь Файф такой мрачный?
  
  — Только в самых живописных местах.
  
  Офицер файфской полиции вел Брайана Холмса через поле. Сумеречное однообразие нарушало единственное засохшее дерево. Дул порывистый, холодный ветер. Провожатый Холмса называл его каким-то словом вроде «сточный». Если это означало «восточный», то он имел весьма смутное представление о географии, потому что ветер дул с самого что ни на есть запада.
  
  Пейзаж разочаровал Холмса. Поле выглядело плоским, но через некоторое время он обнаружил, что они поднимаются вверх, и вспомнил, что в Шотландии есть знаменитый холм, где оптический обман заставляет спускающегося путника думать, что он поднимается… Или наоборот? В любом случае спрашивать у этого парня не имело смысла.
  
  Когда они закончили подъем, перед Холмсом раскинулось огромное черное пространство заброшенных шахт, отделенных от поля полоской деревьев. Шахты были выработаны и закрыты уже в шестидесятые годы. Теперь вдруг откуда-то появились деньги, и шахты начали закапывать, наземные постройки сносить, а поле засевать зеленой травой, словно файфские шахты никогда и не существовали.
  
  Но Брайан Холмс знал, что это не так. Его дядя был шахтером, и детская память Брайана сохранила сотни историй из шахтерской жизни.
  
  — Мрачная картина, — снова пробормотал он, спускаясь за офицером с небольшой горки к деревьям, возле которых стояло человек десять полицейских. Услышав шаги, они обернулись. Холмс подошел к тому из них, что показался ему старшим и представился: — Констебль сыскной полиции Брайан Холмс, сэр.
  
  Человек улыбнулся, кивнул и мотнул головой в сторону другого, выглядевшего гораздо моложе. Все полицейские — и даже этот Иуда, его провожатый — заулыбались. Холмс покраснел и стал переминаться с ноги на ногу. Молодой человек увидел его замешательство и протянул руку.
  
  — Я сержант сыскной полиции Хендри, Брайан. Иногда работаю здесь.
  
  Кое-кто снова заулыбался, повеселел и Холмс.
  
  — Простите, сэр.
  
  — На самом деле я польщен. Приятно узнать, что я выгляжу таким молодым, а Гарри таким старым. — Он кивнул в сторону того, которого Холмс принял за старшего офицера. — Я повторю вам то, что говорил сейчас ребятам. У нас есть довольно надежные сведения, что сегодня тут будут стравливать собак. В укромном месте, в полумиле от главной дороги, в миле от ближайшего дома. Место выбрано прекрасно. Есть узкая дорожка, по которой можно проехать сюда от шоссе. Вероятно, три или четыре фургона с собаками и неизвестно сколько легковых машин с участниками. Если будет похоже на «Айброкс» [5], придется вызывать подкрепление. Но вообще нас интересуют не столько игроки, сколько хозяева. Говорят, главный — Дэйв Брайтмен, хозяин двух свалок в Керколди и в Метиле. У него есть несколько питбулей, и мы думаем, это он устраивает бои.
  
  Из рации сержанта донеслось шипение, а затем сигнал вызова. Хендри ответил.
  
  — Констебль Холмс у вас? — послышался вопрос.
  
  Хендри удивленно взглянул на Холмса и передал ему рацию. Холмс виновато пожал плечами.
  
  — Констебль Холмс слушает.
  
  — Для вас есть сообщение, касающееся мисс Нелл Стэплтон.
  * * *
  
  Сидя в холле клиники и жуя купленную в автомате шоколадку, Ребус восстанавливал в памяти события дня. При воспоминании о Трейси мошонка снова заныла. Кажется, есть такая болезнь — двойная грыжа?..
  
  Между тем вторая половина дня оказалась очень продуктивной: занятный разговор с Вандерхайдом, а что до Чарли — так тот запел, как певчий дрозд.
  
  — О чем вы хотели спросить меня? — обратился он к Ребусу, возвратившись с полной чашкой в гостиную.
  
  — Меня интересует время, Чарли. Твой дядя сказал мне, что для него время ничего не значит, но для полицейских оно значит очень много. Особенно в таком деле. Я недостаточно четко представляю себе последовательность событий. И хотел бы ее прояснить.
  
  — Хорошо, — ответил Чарли. — Чем я могу помочь?
  
  — Ты заходил к Ронни в тот вечер?
  
  — Да, ненадолго.
  
  — И ушел на какую-то вечеринку?
  
  — Да.
  
  — Оставив Ронни с Нилом?
  
  — Нет, он уже ушел.
  
  — Ты не знал, конечно, что Нил — брат Ронни?
  
  Удивление Чарли казалось искренним, но Ребус уже убедился, что тот прекрасный актер.
  
  — Нет, конечно, не знал. Ничего себе… Брат… Почему же он никому не говорил?
  
  — Нил полицейский, как и я, — объяснил Ребус.
  
  Чарли только улыбнулся и покачал головой. Вандерхайд сидел, задумчиво откинувшись в кресле и внимательно слушая, как судья на процессе.
  
  — Нил утверждает, — продолжал Ребус, — что он ушел довольно рано, потому что с Ронни стало невозможно разговаривать.
  
  — Могу себе представить.
  
  — Почему?
  
  — Он ведь как раз укололся, так? А до того постился целую вечность.
  
  Чарли вдруг вспомнил о присутствии дяди и, повернувшись в его сторону, умолк. Проницательный старик уловил, как всегда, замешательство племянника и снисходительно махнул рукой, как бы говоря: «Я давно живу на этом свете и кое-что повидал».
  
  — Думаю, так оно и было, — согласился Ребус. — Ронни вводит себе раствор. В доме никого не остается. Раствор — смертельный яд. Трейси, вернувшись, находит Ронни в его комнате…
  
  — Это она так говорит, — перебил Чарли.
  
  Ребус кивнул, признавая его право на сомнение.
  
  — Давай предположим, что она говорит правду. Он мертв, или ей так кажется. Она пугается и убегает. Но дальше начинается сплошная неразбериха; вот тут-то мне и нужна твоя помощь, Чарли. Кто-то переносит тело Ронни на первый этаж. Зачем — неизвестно. Может быть, хотели так мило пошутить, а может быть, как заметил твой дядя, замутить воду. Как бы то ни было, примерно в это время появляется второй пакет с порошком. Трейси видела только один… — Ребус заметил, что Чарли снова собирается протестовать. — Во всяком случае, так она утверждает. Итак, Ронни использовал одну упаковку. После смерти его тело переносится вниз, и волшебным образом появляется еще одна упаковка. В ней — героин, а не тот яд, который ввел себе Ронни. И в дополнение ко всему исчезает его фотоаппарат, а затем появляется в доме, где обитаешь ты, Чарли, в твоей комнате, в черном полиэтиленовом пакете с твоими вещами.
  
  Чарли отвел глаза. Теперь он разглядывал ковер, чайник и свою чашку.
  
  — Да, это я взял его, — произнес он, не поднимая глаз.
  
  — Ты взял аппарат?
  
  — Я же сказал…
  
  — Понятно. — Голос Ребуса звучал совершенно нейтрально. Стыд Чарли мог в любой момент превратиться в злобу. — Когда ты взял его?
  
  — Я не смотрел на часы.
  
  — Чарльз! — воскликнул Вандерхайд.
  
  Племянник выпрямился, словно маленький мальчик, трепещущий перед своим дядей-колдуном.
  
  Ребус прочистил горло. Во рту у него оставался сильный привкус «Эрл Грея».
  
  — Когда ты вернулся, в доме был кто-нибудь?
  
  — Нет. Никого, если не считать Ронни.
  
  — Он лежал внизу или наверху?
  
  — Я нашел его, раз это вам так важно, на верхней площадке. Будто он собирался спускаться вниз. Я решил, что он упал и отключился, но он выглядел очень странно. Когда человек спит, он ведь дышит. А Ронни был… как окоченевший. Кожа влажная, холодная.
  
  — Итак, он лежал на верхней площадке лестницы?
  
  — Да.
  
  — Что ты стал делать?
  
  — Я понял, что он умер. А дальше было, как во сне. Это звучит глупо… Теперь я понимаю, что я просто пытался уговорить сам себя. Я вошел к Ронни в комнату…
  
  — Шприц там лежал?
  
  — Я не помню.
  
  — Ладно, не важно.
  
  — И я подумал, что когда Трейси вернется…
  
  — Ну?
  
  — Господи, получается, что я какое-то чудовище.
  
  — Почему?
  
  — Ну, я понимал: когда она вернется в дом и увидит, что Ронни умер, она заберет все, что сможет. Я знал это совершенно точно. И поэтому взял то, что, как мне казалось, он оставил бы мне.
  
  — На память? — едко спросил Ребус.
  
  — Не совсем, — признал Чарли.
  
  Ребуса вдруг кольнуло: с какой легкостью льется признание!
  
  — Это единственная стоящая вещь, какая была у Ронни.
  
  Вот это уже больше походило на правду. Дело, разумеется, не в том, что Чарли нуждался в деньгах: он всегда мог рассчитывать на дядю Мэттью. Конечно, его притягивала незаконность поступка. И мысль о том, что он выполняет предсмертную волю друга.
  
  — Итак, ты взял аппарат?
  
  Чарли кивнул.
  
  — И сразу ушел?
  
  — Я пошел прямо к себе. Мне передали, что заходила Трейси, малость не в себе, спрашивала меня. Я понял, что она уже знает про Ронни.
  
  — То есть вместо того, чтобы схватить аппарат, она пошла звать тебя на помощь.
  
  — Да.
  
  В голосе Чарли почти слышалось раскаяние. Почти.
  
  Ребусу было интересно, что думает обо всем этом Вандерхайд.
  
  — Знаешь ли ты, кто такой Хайд?
  
  — Персонаж Роберта Луиса Стивенсона.
  
  — А еще?
  
  Чарли пожал плечами.
  
  — А известен ли тебе кто-либо по имени Эдвард?
  
  — Персонаж Роберта Луиса Стивенсона.
  
  — Я не понимаю.
  
  — Извините, я пошутил. В «Странной истории доктора Джекила» Хайда зовут Эдвард. А я не помню никого с таким именем.
  
  — Хорошо. Хочешь узнать одну интересную вещь, Чарли?
  
  — Какую?
  
  Ребус обернулся к неподвижно сидящему Вандерхайду.
  
  — Я полагаю, твой дядя уже понял, о чем идет речь.
  
  Вандерхайд улыбнулся.
  
  — Вероятно. Поправьте меня, если я ошибаюсь, инспектор Ребус, но вы, наверное, хотели сказать, что раз тело переместилось из спальни на площадку лестницы, остается только предположить, что человек, переносивший его, находился в доме, когда пришел Чарли.
  
  У Чарли отвисла челюсть. До того Ребус всегда полагал, что это выражение употребляется лишь фигурально.
  
  — Именно так, — подтвердил Ребус. — Вам повезло, молодой человек. По всей видимости, какие-то люди перетаскивали тело вниз, услышали, что кто-то пришел, и спрятались в одной из комнат, возможно, в вонючей ванной. Все это время они были в доме.
  
  Чарли нервно сглотнул. Потом закрыл рот, наклонил голову и заплакал.
  
  Он почти не всхлипывал — и все же его дядя улыбнулся и удовлетворенно кивнул в сторону Ребуса.
  * * *
  
  Ребус дожевал батончик, пахнувший антисептиком. Тот же медицинский запах стоял в коридоре, в палатах и в этой комнате ожидания, где посетители пытались перелистывать яркие потрепанные журналы, не задерживаясь, однако, на этом занятии дольше нескольких секунд. Дверь открылась, и вошел Холмс с измученным тревогой лицом. Сорок минут, пока он добирался сюда из Файфа, он представлял себе все самое худшее. Требовалась скорая помощь.
  
  — С ней ничего страшного, — поспешил успокоить его Ребус. — Вы можете увидеть ее. Врач решил оставить ее здесь до утра, хотя особой необходимости нет. У нее сломан нос.
  
  — Сломан нос?
  
  — Больше ничего. Ни сотрясения мозга, ни повреждения зрения. Обыкновенный перелом носа, как у уличных драчунов.
  
  Ребусу показалось, что его легкомыслие обижает Холмса. Но тот улыбнулся и с облегчением расправил плечи.
  
  — Так что же? Вы пойдете к ней?
  
  — Конечно.
  
  — Я вас провожу.
  
  Он положил руку Холмсу на плечо и вывел из комнаты.
  
  — Как вы узнали? — спросил Холмс, пока они шли по коридору.
  
  — О чем?
  
  — О том, что это Нелл? Что Нелл и я…
  
  — Вы же детектив, Брайан. Сообразите.
  
  Холмс наморщил лоб. Ребус надеялся, что мыслительный процесс окажет дополнительное терапевтическое действие.
  
  — У Нелл нет родственников, и она попросила сообщить мне.
  
  — Написала, чтобы сообщили вам. Понять то, что она говорит, довольно трудно.
  
  Холмс мрачно кивнул.
  
  — Но меня не могли найти, и обратились к вам.
  
  — Почти что так. Все разгадали. А как Файф? Я теперь бываю там только раз в году.
  
  Двадцать восьмого апреля, прибавил он про себя.
  
  — Файф? Нормально. Мне пришлось уехать до того, как они начали. Страшно жалко. Впрочем, кажется, я не произвел особого впечатления на команду.
  
  — Кто руководил?
  
  — Молодой сержант, Хендри.
  
  — Я его знаю, — сказал Ребус. — Странно, что вы ничего о нем не слышали.
  
  Холмс пожал плечами.
  
  — Надеюсь, они поймали этих уродов.
  
  Ребус остановился перед одной из дверей.
  
  — Сюда? — спросил Холмс.
  
  Ребус кивнул.
  
  — Хотите, чтобы я зашел с вами?
  
  Холмс посмотрел на инспектора с выражением, похожим на благодарность, и покачал головой.
  
  — Нет, спасибо. Если она спит, я не задержусь. Только один вопрос.
  
  — Да?
  
  — Кто это сделал?
  * * *
  
  Кто это сделал? Самая большая загадка. Возвращаясь обратно по коридору, Ребус вспомнил распухшее лицо Нелл, ее неудачную попытку заговорить. Потом она показала, что ей нужен лист бумаги. Он достал из кармана блокнот и ручку и протянул Нелл. Она яростно строчила что-то целую минуту.
  
  Он остановился, достал из кармана блокнот и перечитал рассказ Нелл в четвертый или пятый раз.
  
  «Я работала в библиотеке. Какая-то женщина попыталась пройти в здание, несмотря на протест вахтера. Поговорите с ним, он все подтвердит. Затем женщина ударила меня головой в лицо. Я только хотела помочь, пыталась урезонить ее, а она, вероятно, решила, что я собираюсь помешать ей. Но я действительно хотела помочь. Это та девушка, что снята обнаженной на фотографии, которую я видела вчера вечером в пабе, в кейсе у Брайана. Вы ведь тоже были там, правда? Не заметить было трудно, паб был почти пустой. Где Брайан? Опять добывает для вас порнографию, инспектор?»
  
  «Вот язва», — подумал Ребус и улыбнулся. Читая записку в первый раз, он тоже улыбался: несмотря на черные синяки под глазами, Нелл ему нравилась, напоминала Джилл.
  
  Что же за девка эта Трейси? За ней, как за улиткой, тянулся мерцающий след… След хаоса. Случайность, нервный срыв или ей действительно зачем-то нужно было попасть в университетскую библиотеку? Ребус снова остановился и прислонился к стене. Ну и денек! А ведь считается, что он свободен от дел! «Подчищает хвосты», готовясь окунуться в кампанию по борьбе с наркотиками! И не принимает текучку близко к сердцу.
  
  Дверь палаты распахнулась, показался Брайан Холмс, и Ребус подтянулся. Холмс двинулся сначала в другую сторону, но, заметив шефа, быстрым шагом повернул к нему. Ребус до сих пор еще не разобрался, был ли Холмс ценным кадром — или юнцом, за которого он в ответе. Или тем и другим одновременно?
  
  — Как она?
  
  — Кажется, ничего. Она не спала. На лицо, конечно, страшно смотреть.
  
  — Обыкновенные синяки. Врач уверяет, что вообще ничего не будет заметно.
  
  — Да, Нелл сказала.
  
  — Она уже говорит? Это очень хорошо.
  
  — Она сказала также, кто это сделал.
  
  Холмс посмотрел на Ребуса. Тот отвернулся.
  
  — Что все это значит? Какое отношение имеет к этому Нелл?
  
  — Насколько мне известно, никакого. Оказалась в неудачном месте в неудачное время. Считайте, что это совпадение.
  
  — Совпадение? Чудесное слово. Спишем все на совпадение и не будем ломать голову! Не знаю, какую игру вы ведете, Ребус, но я в ней больше не участвую.
  
  Холмс повернулся и пошел по коридору обратно. Ребус хотел крикнуть, что в том конце нет выхода, но советы Холмсу были не нужны. Ему нужна была пауза, передышка. Как и Ребусу. Но Ребусу нужно было еще и подумать, а для этого больше всего подходил его рабочий кабинет.
  * * *
  
  Осторожно переставляя ноги, Ребус вскарабкался вверх по лестнице. Он просидел за столом минут десять, пока горячее желание выпить чаю не заставило его снять телефонную трубку. Потом он откинулся назад, положив перед собой листок, на котором набросал «факты» своего «дела». Неужели он напрасно тратит силы и время? Он понимал, что имеющихся у него сейчас на руках данных маловато: едва ли какой-нибудь суд усмотрит в произошедшем состав преступления. Не было причин считать, что Ронни ввел себе яд не сам. Однако, хотя в городе не наблюдалось дефицита наркотиков, кто-то заставил Ронни изголодаться по дозе. После этого кто-то перенес его тело на другое место и положил рядом пакет с чистым героином, вероятно, в надежде, что после проверки порошка причиной смерти посчитают обычную передозировку. Но экспертиза показала крысиный яд.
  
  Ребус снова взглянул на листок.
  
  Предположения, допущения… Без них даже эти несколько фактов никак не связывались между собой. Попробуй перетасовать карты, Джон, и разложить их в обратном порядке.
  
  Кому могло понадобиться убивать Ронни? В конце концов, бедолага и без того недолго бы протянул. Он не мог добыть дурь, потом нашел, но знал, что товар далеко не чистый. Недаром он сказал Трейси: «Они убили меня…» Следовательно, Ронни не сомневался, что человек, продавший ему порошок, хотел его смерти. И все же Ронни укололся. Нет, так совсем ничего не понятно. Попробуй еще раз.
  
  Кому и зачем нужна была смерть Ронни? Стандартных причин можно назвать несколько. Знал что-то, чего не должен был знать; имел что-то, чего не должен был иметь; не имел чего-то, что должен был иметь. Какая из них верна? Ребус не знал. Никто не знал.
  
  В дверь постучали, и появился констебль с чашкой чая. Это был Гарри Тодд.
  
  — Опять вы, — без удивления заметил Ребус.
  
  — Да, сэр. — Он поставил чашку на единственный уголок стола, свободный от бумаг.
  
  — Как сегодня вечер? Спокойно?
  
  — Как обычно, сэр. Несколько пьяных, пара ограблений. Серьезная авария около доков.
  
  Ребус кивнул и взял чашку.
  
  — Вы не знаете констебля по имени Нил Макгрэт?
  
  Ребус поднял глаза на Тодда. Тот почему-то покраснел.
  
  — Да, сэр, — ответил он. — Я его знаю.
  
  Горячий чай с молоком пришелся как нельзя кстати. Ребус отхлебнул из чашки и спросил:
  
  — Просил вас присмотреть за мной, а?
  
  — Простите?
  
  — Если встретите его, передайте, что все в порядке.
  
  — Слушаюсь, сэр.
  
  Тодд повернулся, собираясь выйти.
  
  — Да, Тодд…
  
  — Сэр?
  
  — Чтобы я вас больше не видел.
  
  — Слушаюсь, сэр.
  
  Тодд выглядел подавленным. У двери он остановился, словно вспомнил новость, которая поможет ему вернуть расположение начальника, и обернулся с радостной улыбкой.
  
  — Вы не в курсе операции в Файфе, сэр?
  
  — Какой операции? — спросил Ребус с интересом.
  
  — Ареста собачников, сэр.
  
  Ребус старался казаться равнодушным.
  
  — Взяли организаторов собачьего ринга. Вы знаете, кто арестован?
  
  — Малькольм Рифкинд?
  
  Торжествующая улыбка пропала с физиономии Тодда.
  
  — Нет, сэр.
  
  Он снова повернулся к двери. Терпение Ребуса лопнуло.
  
  — Ну так кто же?
  
  — Диск-жокей, Кэлум Маккэлум.
  
  Несколько секунд Ребус тупо смотрел на дверь, закрывшуюся за Тоддом, пока до него не дошло, о ком речь. Кэлум Маккэлум! Любовник Джилл Темплер!
  
  Ребус издал странный звук — нечто среднее между хохотом и победным кличем.
  
  Отсмеявшись, он достал из кармана носовой платок, стал вытирать глаза, снова посмотрел на дверь — и она снова открылась. На пороге с озадаченным выражением лица стояла именно она: Джилл Темплер.
  
  Ребус посмотрел на часы. Почти час ночи.
  
  — Ты работаешь в ночь, Джилл? — спросил он, чтобы скрыть смущение.
  
  — Ты, наверное, уже знаешь. — Она не пожелала услышать его вопрос.
  
  — О чем?
  
  Она вошла в кабинет, сбросила бумаги со стула на пол и устало села. Ребус поглядел на разлетевшиеся по полу листы.
  
  — Утром уборщица подберет, — произнес он. — Да, я слышал.
  
  — По этому поводу ты так веселился?
  
  Ребус сделал вид, что не понимает, о чем речь, но это удалось ему только отчасти.
  
  — Нет, конечно. Просто… прочел один нелепый отчет.
  
  — Ты же не умеешь мне врать, Ребус.
  
  Голос у нее был измученный. Ему хотелось утешить ее, сказать, что она прекрасно выглядит… Но он промолчал, зная, что соврать ей действительно не сумеет. С осунувшимся от бессонницы и потемневшим лицом она выглядела просто ужасно. Ее любовь заперли в тюремную камеру где-то в Файфе. Ее любовь теперь сфотографируют, снимут с нее отпечатки пальцев, запротоколируют.
  
  Ее любовь — Кэлума Маккэлума.
  
  Сколько неожиданностей таит в себе жизнь.
  
  — Чем я могу тебе помочь?
  
  Она подняла на него глаза, словно не понимая, кто он такой и где она находится. Потом передернула плечами.
  
  — Это звучит глупо, но я действительно зашла случайно. Заглянула в буфет, прежде чем ехать домой, и услышала…
  
  Она снова вздрогнула, и Ребус увидел, что она на грани срыва. Ему показалось, что она готова упасть в обморок.
  
  — Узнала про Кэлума. Я просто не понимаю, как он мог… скрывать от меня такое хобби. Стравливать несчастных собак…
  
  — Думаю, что правильнее будет спросить об этом у него, Джилл. Сделать тебе кофе?
  
  — Нет, что ты. Я и так не представляю себе, как засну. Я бы попросила тебя о другом, если можно.
  
  — Слушаю тебя.
  
  — Отвези меня домой…
  
  Ребус уже собирался кивнуть…
  
  — …и еще обними меня.
  
  Ребус медленно поднялся из-за стола, положил в карман ручку и листок бумаги. Она встала со стула и ждала его на середине комнаты. Пройдя по непрочитанным отчетам и неподписанным документам, он крепко обнял ее. Обхватив его руками, она уткнулась ему лицом в плечо. Он положил подбородок ей на затылок и, смотря на дверь, гладил ее спину одной рукой и ласково похлопывал другой. Через некоторое время она подняла голову, откинула назад плечи, но все еще не отпускала его. Глаза ее влажно блестели, но она уже взяла себя в руки. Выглядела она теперь гораздо лучше.
  
  — Спасибо, — сказала она.
  
  — Мне это было так же нужно, как тебе, — ответил Ребус. — Поехали.
  Пятница
  
   Обитатели, казалось, были довольно зажиточны и, соревнуясь друг с другом и надеясь стать еще богаче, выставляли излишки зерна напоказ.
  
  Кто-то стучал в его дверь. Стучал настойчиво, старым медным молотком, который он не чистил сто лет. Ребус открыл глаза. Солнце заливало комнату, на невыключенном проигрывателе щелкал звукосниматель. Опять в кресле, опять одетый. Не продать ли за ненадобностью матрас? Впрочем, кому нужен матрас без кровати!
  
  Тум-бум-бум. Кто-то очень упорный. С трудом разлепляя глаза, по дороге к двери он засунул рубашку в брюки. На удивление, он выспался, и ни шея, ни спина не затекли. Если помыться и побриться…
  
  Холмс собирался постучать снова, когда дверь наконец открылась.
  
  — Брайан? — Ребус искренне обрадовался.
  
  — Доброе утро. Вы извините мое вторжение?
  
  — Конечно, проходите. Как Нелл?
  
  — Я звонил рано утром, мне сказали, что все хорошо.
  
  Холмс следовал за Ребусом на кухню. Он ожидал, что в квартире у Ребуса, как у всякого холостяка, будет пахнуть пивом и табаком. Но дом оказался неожиданно опрятным, довольно чистым, обставленным со вкусом. Ребус не производил впечатления знатока литературы — однако в квартире было множество книг. Впрочем, часть книг хозяин явно еще не открывал: они были куплены на случай ненастного уик-энда. Уик-энда, который так и не наступил.
  
  Ребус махнул рукой в сторону чайника и кухонных полок.
  
  — Приготовите кофе? Я еще не умывался.
  
  — Конечно.
  
  Холмс решил, что с новостью можно подождать. По крайней мере пока Ребус не проснется окончательно. Растворимого кофе он не нашел, но на одной из полок притаилась пачка молотого, — с давно прошедшим сроком годности. Он поставил чайник на огонь. Из ванной послышался шум воды и какие-то голоса, вероятно, это бормотал радиоприемник.
  
  Пока Ребус принимал душ, Холмс решился оглядеть квартиру. Огромная гостиная, высокий потолок с карнизом. Холмсу стало завидно. Такого он, наверное, не сможет себе позволить никогда. Он смотрел квартиры на Истер-роуд, в районе футбольных стадионов на «Хибс» и «Хартс». Да, в этих районах ему было по средствам снять жилье — приличную квартиру с тремя спальнями. Но комнатки были тесные, кварталы неприглядные. Он, конечно, не сноб… Нет, сноб и еще какой! Он хотел бы жить в Новом городе, в Дин-вилледже или здесь, в Марчмонте, где в уютных кафе философствуют студенты.
  
  Машинально он поднял иголку звукоснимателя с отыгравшей пластинки, снял старый диск — джаз-комбо — и огляделся, тщетно ища конверт. Звуки в ванной стихли. Он на цыпочках возвратился обратно в кухню, нашел в одном из ящиков чайное ситечко и разлил кофе ко чашкам. Ребус вышел из ванной, замотавшись в большое полотенце и вытирая голову другим, поменьше. Мускулатура его определенно нуждалась в тренировке.
  
  Он взял чашку и сделал глоток.
  
  — М-мм… Вот это жизнь.
  
  — Я нашел кофе в шкафу. Молока, похоже, нет.
  
  — Обойдемся. Я же говорил, из вас получится детектив. Пойду оденусь.
  
  Через две минуты он вернулся в чистой, но неглаженой, рубашке. Холмс обратил внимание, что, хотя трубы для стиральной машины подведены, сам агрегат отсутствует. Ребус проследил за направлением его взгляда.
  
  — Жена забрала, как и многое другое, — пояснил он. — Поэтому у дома такой сиротский вид.
  
  — Вовсе нет. Очень продуманный интерьер.
  
  Ребус улыбнулся.
  
  — Пойдемте в гостиную.
  
  Он показал Холмсу на стул и сел сам. Его кресло было все еще теплым.
  
  — Я вижу, вы сюда уже заглянули.
  
  Холмс смутился, вспомнив, что зачем-то снял иголку с пластинки.
  
  — Да, — признался он.
  
  — Это меня радует. Вы будете детективом, Брайан.
  
  Холмс не понял, сказали ему комплимент или отчитали, и решил перейти к делу.
  
  — Я кое-что узнал, — начал он.
  
  — Я уже слышал, — ответил Ребус. — Сожалею, что испортил вам сюрприз, но я вечером заезжал в контору, и мне рассказали.
  
  — Вчера вечером? Но ведь тело нашли только сегодня утром.
  
  — Тело? Вы хотите сказать, что он мертв?
  
  — Да. Самоубийство.
  
  — Господи, бедная Джилл.
  
  — Джилл?
  
  — Джилл Темплер. Она встречалась с ним.
  
  — Инспектор Темплер? — Холмс был потрясен. — А я думал, она живет с этим диск-жокеем.
  
  Теперь ничего не понимал Ребус.
  
  — Так речь не о нем?
  
  — Да нет же. — Холмс облегченно вздохнул. Сюрприз оставался в силе.
  
  — А о ком? — Ребус начинал волноваться. — Кто покончил с собой?
  
  — Джеймс Карью.
  
  — Карью?
  
  — Да. Его нашли сегодня утром у него в квартире. Скорее всего, передозировка.
  
  — Передозировка чего?
  
  — Не знаю. Какие-то таблетки.
  
  Ребус замер. И вспомнил взгляд Карью на вершине Колтон-хилла.
  
  — Проклятье. А мне так надо было с ним поговорить!
  
  — Я хотел еще…
  
  — Что?
  
  — Вы же не всерьез обещали спросить у него насчет квартиры для меня?
  
  — Я не виделся с ним с тех пор.
  
  — Я тогда просто пошутил, — объяснил Холмс, видя, что Ребус и впрямь отнесся к его просьбе серьезно. — Но вы хорошо его знали? Вы говорили, что обедали с ним, и я подумал…
  
  — Он оставил записку?
  
  — Я не знаю.
  
  — Кто же знает?
  
  Холмс на секунду задумался.
  
  — Кажется, туда уже отправился инспектор Маккол.
  
  — Поехали.
  
  Ребус поднялся с кресла.
  
  — А ваш кофе?
  
  — К черту кофе. Мне нужно видеть Тони Маккола.
  
  — Что вы говорили о Кэлуме Маккэлуме? — спросил Холмс, вставая.
  
  — Значит, вы не в курсе?
  
  Холмс покачал головой.
  
  — Я расскажу вам по дороге.
  
  Ребус схватил свой пиджак и достал ключи от двери. Холмса распирало от любопытства. Что с Кэлумом Маккэлумом? И что за идиотская манера дразнить собеседника!
  * * *
  
  Стоя в спальне Джеймса Карью, Ребус прочел его предсмертную записку. Хорошее перо, дорогая бумага с водяными знаками. Почерк изящный, но рука писавшего явно дрожала. В некоторых словах буквы нервно плясали, налезая друг на друга. «Ягуар» стоял на месте, в гараже. Квартира производила впечатление музея. Мебель в стиле модерн, современные картины, в запертых застекленных шкафах первые издания знаменитых авторов.
  
  Квартира Вандерхайда, помноженная на кругленькую сумму, подумал Ребус, пройдясь по комнатам. Маккол протянул ему записку.
  
  «Если мой грех велик, то столь же велики и мои страдания». Откуда это? Несколько вычурно для предсмертной записки. Видно, Карью написал несколько вариантов, пока не остался доволен текстом. Перебирал слова, добиваясь и эффектности стиля, и точности смысла. «Возможно, когда-нибудь вы узнаете правду». Для Ребуса, однако, правда представлялась не столь уж загадочной. Он не мог отделаться от ощущения, будто записка адресована ему лично, и Карью умышленно составил ее так, чтобы только он, Ребус, понимал ее смысл.
  
  — Странное письмо, — сказал Маккол.
  
  — Да, — согласился Ребус.
  
  — Ты ведь недавно встречался с ним? Ты что-то говорил… Он выглядел нормальным? Не подавленным, не испуганным?
  
  — С тех пор я видел его еще раз.
  
  — Правда?
  
  — Пару дней назад я проезжал ночью по Колтон-хиллу. Он был там. Сидел в своей новой машине.
  
  — Ага, — кивнул Маккол. Что-то начинало проясняться.
  
  Ребус вернул ему записку и подошел к кровати. Смятые простыни, на тумбочке три пустых пузырька из-под лекарств. На полу пустая коньячная бутылка.
  
  — Стильно, — прокомментировал Маккол, убирая записку в карман. — До того он выпил еще пару бутылок вина.
  
  — Да, я видел в гостиной. Лафит шестьдесят первого года. Такое пьют только по серьезным поводам.
  
  — Куда уж серьезнее.
  
  В комнату вошел кто-то еще, и оба они обернулись. После подъема по лестнице Фермер Уотсон тяжело дышал.
  
  — Как это некстати, — проговорил он. — Один из главных спонсоров нашей кампании накладывает на себя руки — да еще каким способом! Передозировка таблеток! Что о нас будут говорить, а?
  
  — Очень некстати, сэр, — ответил Ребус. — Вы совершенно правы.
  
  — Черт знает что такое. — Уотсон ткнул пальцем в сторону Ребуса. — Поручаю это вам, Джон: чтобы ни одна газетная собака не вцепилась в этого несчастного — а заодно и в нас с вами — своими грязными зубами.
  
  — Слушаюсь, сэр.
  
  Уотсон взглянул на кровать.
  
  — Такой преуспевающий человек. И с чего вдруг, скажите на милость? Такие хоромы… Да еще и дом на островах. Свое дело. Роскошная машина. Другим такое во сне не приснится, а?
  
  — Да, сэр.
  
  Уотсон еще раз посмотрел на пустую кровать и хлопнул Ребуса по плечу
  
  — Я рассчитываю на вас, Джон.
  
  — Да, сэр.
  
  Маккол и Ребус проводили шефа до двери.
  
  — Очень мило! — прошипел Маккол. — На меня он даже не соизволил взглянуть, как будто я пустое место.
  
  — Благодари лучше своего ангела-хранителя, Тони. Я бы тоже не отказался стать невидимкой.
  
  Оба улыбнулись.
  
  — Ну, ты все посмотрел? — спросил Маккол.
  
  — Еще пару минут, и я освобожу тебя от своего присутствия.
  
  — Ты мне не мешаешь. Только один вопрос.
  
  — Да?
  
  — Что ты делал среди ночи на Колтон-хилле?
  
  — Не спрашивай.
  
  На пороге двери в гостиную Ребус обернулся и послал Макколу воздушный поцелуй.
  * * *
  
  Скрыть такую новость было, разумеется, невозможно. Радиостанции и газеты только выбирали, какое из событий выдвинуть на первый план: «Диск-жокей арестован за организацию подпольных собачьих боев» — или «Необъяснимое самоубийство крупнейшего торговца недвижимостью». Давний знакомец Ребуса репортер Джим Стивенс был бы в восторге, но Джим Стивенс переехал в Лондон (и женился, как говорили, на девице, годящейся ему в дочери).
  
  Ребус был заинтригован таким поворотом дела. Эффектно ушедший из жизни Джеймс Карью не вызывал у него ни малейшей симпатии. В одном отношении, по крайней мере, Уотсон был прав: Карью имел все, что душе угодно, и Ребус не верил, будто он наложил на себя руки исключительно потому, что полицейский застал его на Колтон-хилле. Это обстоятельство, возможно, сыграло какую-то роль, но должны быть и другие причины. Может быть, он найдет нечто, наводящее на след, прямо здесь, в квартире, или в офисе «Боуэр Карью» на Джордж-стрит.
  
  Библиотека Джеймса Карью впечатляла. Но переплеты дорогих, престижных изданий похрустывали в руках Ребуса, открытые в первый раз. Особое его внимание привлекли книги на верхней правой полке: Жан Женэ, Александр Трокки, несколько экземпляров «Мориса» Форстера и даже «Последний выход в Бруклин». Преимущественно гей-литература. Ничего криминального, разумеется, но место, которое занимали эти книги — отдельная, крайняя полка, — навело Ребуса на мысль, что их хозяин стыдился своих склонностей. Очень странно для нашего времени.
  
  Кого он хотел обмануть? СПИД снова загнал гомосексуализм в темный угол, и, держа свою личную жизнь в тайне, Карью делал себя уязвимым для такого чувства, как стыд, — и, следовательно, для шантажа.
  
  А шантаж, как известно, одна из самых распространенных причин самоубийства, когда попавший в тупик человек не находит другого выхода. Вот если бы найти какую-нибудь зацепку… Письмо, записку, хоть что-нибудь. Ребусу хотелось убедиться в том, что его интуиция чего-то стоит.
  
  И он нашел.
  
  В выдвижном ящике, конечно, запертом. Ключи Ребус обнаружил в кармане брюк Карью. Тот умер в пижаме; в ней его и увезли, а одежда осталась в спальне. Взяв ключи, Ребус вернулся в гостиную и подошел к изысканному антикварному бюро. На его рабочей поверхности умещался только лист формата А4 да оставалось чуть-чуть места положить руку. Прелестная, когда-то полезная вещь превратилась в украшение богатой квартиры. Ребус осторожно отпер ящик и достал из него переплетенную в кожу тетрадь-ежедневник, по странице на каждый день. Книгу для записей деловых встреч так не запирают. Значит — личный дневник. Ребус жадно раскрыл тетрадь, но страницы оказались почти пустыми. Лишь кое-где одна-две строчки карандашом.
  
  Ребус выругался сквозь зубы.
  
  Все же лучше, чем ничего, сказал он себе. На одной из страниц он прочел аккуратную запись тонким карандашом: «Джерри. 4 ч. дня». Просто встреча. Ребус нашел дату их ланча в «Эйри». Страница была пуста. Но отсутствие записи сказало Ребусу главное: дневник предназначался только для пометок о неделовых свиданиях. Их было немного. Ребус не сомневался, что офисный ежедневник Карью переполнен. А этот— совсем иного рода.
  
  «Линдси, 6.30».
  
  «Маркс, 11 утра». Рано. И что имеется в виду? Человек по фамилии Маркс или магазин «Маркс и Спенсер»?.. Имена Джерри и Линдси могли принадлежать как мужчинам, так и женщинам. Ему нужен был какой-нибудь адрес, номер телефона.
  
  Он перевернул еще одну страницу. И прочел — перечел — то, что было на ней написано. Он провел пальцем под строкой:
  
  «Хайд, 10 вечера».
  
  Хайд. Что Ронни говорил Трейси перед смертью? «Прячься, он за мной придет»? Или «Хайд, он за мной придет»? Проститутка Джеймс сообщил ему, что имя пишется именно так, как значилось у Карью в дневнике: Hyde.
  
  Ребус шумно выдохнул. Как бы загадочно ни выглядела эта запись — связь существовала. Связь между Ронни и Джеймсом Карью. Что-то большее, чем короткая встреча на Колтон-хилле. Имя. Название. Он быстро пролистал вперед и назад и нашел еще три упоминания о Хайде. Время каждый раз позднее (когда начинается ночная жизнь на Колтон-хилле), каждый раз в пятницу. Иногда вторая, иногда третья пятница месяца. Четыре записи за полгода.
  
  — Что-нибудь откопал? — Маккол заглянул Ребусу через плечо.
  
  — Да, — ответил он. И сразу передумал. — То есть нет, на самом деле — просто ежедневник, но покойник был не горазд писать.
  
  Маккол кивнул и отошел. Его больше интересовала стереосистема.
  
  — Зато в технике он разбирался. Ты знаешь, сколько стоит проигрыватель «Линн», Джон? Несколько сотен. Не просто штука напоказ, а штука, которая умеет делать дело.
  
  — Почти как мы с тобой, — отозвался Ребус.
  
  Его так и подмывало сунуть кожаную книжицу в карман брюк. Однако, во-первых, это было против правил, а во-вторых — зачем, собственно? Но Тони Маккол, как нарочно, продолжал стоять к нему спиной. Нет, он не сделает этого. Он бросил дневник обратно в ящик, со стуком задвинул его, запер и протянул ключи Макколу. Тот не мог оторваться от «хай-фая».
  
  — Спасибо, Джон. До чего же славная игрушка…
  
  — Я не знал, что ты интересуешься музыкой.
  
  — Да что ты, с детства. Мой проигрыватель после свадьбы пришлось продать. Слишком много шума. — Он выпрямился. — Как ты думаешь, мы найдем тут какие-нибудь ответы?
  
  Ребус покачал головой.
  
  — Думаю, все, что он знал, он держал в голове. Очень скрытный человек. Наверное, все ответы он унес в могилу.
  
  — Ну что ж, тем проще для нас.
  
  — Проще не бывает, — ответил Ребус.
  * * *
  
  Как это сказал старик Вандерхайд? «Кто-то хотел замутить воду»? Ребуса не оставляло ощущение, что ключ ко всем головоломкам был один-единственный, причем какой-то очень простой. Его сбивали с толку возникающие в этом деле побочные линии. «Неужели я делаю из мух слонов — а потом принимаю одного слона за другого?» — спрашивал он себя. Хорошо, пусть так. Главное для него — добраться до дна реки, мутной или прозрачной, и поднять со дна драгоценную жемчужину правды.
  
  Он понимал также, что важнее всего распутать те разноцветные ниточки, которые он, вероятно совершенно напрасно, пытался сплести в единый узор. Теперь надо было размотать их и смотреть, куда ведет каждая в отдельности.
  
  Ронни совершил самоубийство. Карью также. Это объединяло их, так же как некий Хайд. Может, он был клиентом Карью? Собирался купить или купил недвижимость на деньги, вырученные от продажи наркотиков? Это объяснило бы его связь с ними обоими. Хайд, конечно, не настоящая фамилия. Сколько Хайдов в эдинбургской телефонной книге? Скорее прозвище или псевдоним. В самом деле, мужчины-проститутки обычно пользуются вымышленными именами. Хайд. Джекил и Хайд. Еще одно совпадение: в день, когда к нему явилась Трейси, Ребус читал именно эту книгу. Искать еще и Джекила? Джекил: врач, уважаемый человек, — и Хайд, его черное ночное alter ego. Он вспомнил темные фигурки, мелькавшие у ворот Колтон-хилла… Нет, слишком примитивно.
  
  Он поставил машину на единственное остававшееся свободным место у участка на Грейт-Лондон-роуд и поднялся по знакомым ступенькам. Почему с годами ступени кажутся выше? А еще он мог бы поклясться, что когда он начинал здесь служить, их было больше. Шесть лет назад? Не так уж много по сравнению с целой жизнью. Так почему же он чувствует себя Сизифом?
  
  — Привет, Джек, — бросил он, как всегда, дежурному сержанту, но привычного кивка не последовало.
  
  Джек никогда не отличался чрезмерной улыбчивостью, но в недостатке воспитания уличен не был. Более того, его кивок мог виртуозно выразить любую эмоцию — от восхищения до презрения.
  
  Очень и очень странно.
  
  Ребус решил не обращать внимания на эту невежливость и поднялся наверх. Навстречу ему по коридору, оживленно болтая, шли двое констеблей; поровнявшись с ним, они вдруг замолчали. Ребус почувствовал, как у него краснеют щеки, но решил, что либо забыл застегнуть ширинку, либо испачкал чем-нибудь нос.
  
  Он торопился дошагать до кабинета, чтобы выяснить наконец, в чем дело. Но в кабинете его ждал Холмс. Он сидел за столом Ребуса, в его кресле, изучая свои квартирные варианты, и бросился убирать их, как мальчишка, которого застали с неприличной книгой.
  
  — Хелло, Брайан.
  
  Ребус снял пиджак и повесил его на крючок у двери.
  
  — Я собирался попросить вас выписать из телефонной книги имена и адреса всех людей по фамилии Джекил или Хайд. Я понимаю, что это звучит идиотски, но…
  
  — Простите, сэр, я думаю, вам лучше сесть.
  
  Голос Холмса чуть-чуть дрожал. Ребус уставился на него и по лицу молодого человека понял, что произошло что-то ужасное.
  * * *
  
  Ребус распахнул дверь кабинета для допроса свидетелей. Лицо его было цвета маринованной свеклы, и едва поспевавший за ним Холмс опасался, как бы инспектора не хватил инфаркт. В комнате находились двое сотрудников сыскной, оба без пиджаков, как после тяжелой работы. Они обернулись, и тот, что сидел, вскочил на ноги, словно приготовившись к потасовке.
  
  Мальчишка с лисьей физиономией, известный Ребусу под именем Джеймс, тоже вскочил со стула, стоявшего у другого конца стола. Стул грохнулся на кафельный пол.
  
  — Не подпускайте его ко мне! — взвизгнул он.
  
  — Послушайте, Джон… — начал один из детективов, сержант Дик, но Ребус поднял руку, чтобы показать, что он не собирается скандалить.
  
  Сотрудники сыскной переглянулись, не уверенные в его искренности. Ребус заговорил, не спуская глаз с парня:
  
  — Это, милый мальчик, даром тебе не пройдет. — Подчеркнутое спокойствие Ребуса выдавало его яростный гнев. — За это я подвешу тебя к потолку за яйца, поверь дяденьке на слово.
  
  Парень понял, что на растерзание Ребусу его никто не отдаст, осмелел и осклабился:
  
  — Ну да, сейчас.
  
  Ребус рванулся вперед, но Холмс схватил его за плечо.
  
  — Бросьте, Джон, — произнес второй детектив. — Все выяснится, и очень скоро.
  
  — Не сомневаюсь, — прошипел Ребус, и Холмс вытащил его за дверь.
  
  Ребус стоял в полутемном коридоре, опустив голову. Ярость его прошла, но он все еще с трудом верил в произошедшее.
  
  — Инспектор Ребус!
  
  Они оба резко обернулись. Перед ними стояла секретарша Уотсона. Она тоже выглядела испуганной.
  
  — Вас хочет видеть суперинтендант. Мне показалось, что речь идет о каком-то исключительно срочном деле.
  
  — Еще бы.
  
  Он шагнул в ее сторону с таким свирепым видом, что она отпрянула.
  * * *
  
  — При всем моем уважении, сэр, позволю себе заметить — эту мразь подкупили.
  
  Это золотое правило Ребус заучил с армейского времени: когда ругаешься, разговаривая со старшим, — никогда не забывай вставлять «при всем моем уважении, сэр». Тогда никто не обвинит тебя в нарушении субординации.
  
  — Джон… — Уотсон сцепил пальцы, поднес их к лицу и принялся изучать, будто никогда раньше не видел. — Мы вынуждены принять дело к расследованию. Я знаю, что это бред, никто из наших людей не поверит в поклеп, но мы обязаны доказать, что это поклеп. Это наш долг.
  
  — И все же, сэр…
  
  Уотсон остановил его жестом и снова сцепил пальцы.
  
  — Вы ведь уже и так освобождены от ваших обязанностей до тех пор, пока наша кампания не развернется в полную силу.
  
  — Да, сэр, но это именно то, чего он добивается.
  
  — Он?
  
  — Некто по имени Хайд. Он хочет, чтобы я перестал раскапывать дело Ронни Макгрэта. Вот зачем эта инсценировка.
  
  — Вполне возможно. Но факт остается фактом: на вас подана жалоба…
  
  — Этим юным подонком.
  
  — Он утверждает, что вы заплатили ему двадцать фунтов, если не ошибаюсь.
  
  — Я дал ему двадцать фунтов, но не за то, чтобы он снимал свои вонючие штаны!
  
  — За что же?
  
  Ребус уже открыл рот, но осекся. В самом деле: за что он заплатил мальчишке по имени Джеймс эти деньги? Он так подставил сам себя, как никакому Хайду и не снилось: сам выполнил всю работу своего доброжелателя. А теперь там, внизу, этот Джеймс произнесет свой хорошо выученный монолог перед двумя следователями — а ты, Джон, можешь заявлять что угодно. В дерьме по самую макушку.
  
  — Отстранить меня от дела — значит сыграть на руку Хайду, сэр. — Ребус решил сделать последнюю попытку: — Если парень говорит правду, то почему не пришел прямо вчера, а выждал еще день?
  
  Но Уотсон словно уперся рогом:
  
  — Нет, Джон. Я прошу вас не появляться на службе день или два. Пожалуй, даже неделю. Сделайте паузу. Занимайтесь, чем хотите, но оставьте дела. Мы все уладим, не волнуйтесь. Мы раздробим его показания на такие мельчайшие части, что он перестанет понимать, что к чему, потом один из этих кусочков лопнет — а с ним и вся история. Не волнуйтесь.
  
  Ребус посмотрел на Уотсона. То, что тот говорил, несомненно имело смысл; более того, это было очень тонко. Вероятно, Фермер совсем не такая уж деревенщина.
  
  Он вздохнул.
  
  — Как прикажете, сэр.
  
  Уотсон кивнул, улыбаясь.
  
  — Кстати, — сказал он, — вы помните Эндрюса? Того, что держит клуб «Финли'с»?
  
  — Конечно, вы познакомили нас тогда на ланче, сэр.
  
  — Вот-вот. Он предложил мне стать членом его клуба.
  
  — Я рад за вас, сэр.
  
  — Сейчас, когда с юга понаехало столько богатой публики, желающие получить членство ждут своей очереди чуть ли не по целому году, но он сказал, что сделает для меня исключение. Я ответил, чтобы он не беспокоился — я мало пью и совсем не играю, — но все равно очень приятно. Может быть, стоит попросить его принять вас вместо меня? Приятно проведете образовавшийся у вас досуг.
  
  — Да, сэр. — Ребус обдумывал предложение. Выпивка и игра: приятное сочетание. Лицо его посветлело. — Благодарю вас, сэр. Это необычайно любезно с вашей стороны.
  
  — Я попробую. И последнее.
  
  — Да, сэр?
  
  — Вы собираетесь заглянуть на сегодняшнюю вечеринку у Малькольма Лэньона? Помните, в «Эйри» он приглашал нас?
  
  — Я совершенно забыл, сэр. А не будет ли это все же… не совсем уместно?
  
  — Вовсе нет. Мне самому, наверное, не удастся выкроить время, но я не вижу, почему бы вам не принять приглашения. Только не говорите ни слова о… — Уотсон кивнул на дверь, имея в виду юного негодяя в комнате для свидетелей.
  
  — Я вас понял, сэр. Спасибо.
  
  — И еще, Джон…
  
  — Да, сэр?
  
  — Никогда не грубите мне. При всем уважении или без оного. Идет?
  
  Ребус почувствовал, что щеки его опять краснеют — теперь не от гнева, а от стыда.
  
  — Да, сэр, — ответил он и вышел из кабинета.
  * * *
  
  Холмс с нетерпением ждал инспектора Ребуса в его кабинете.
  
  — Чего он хотел?
  
  — Кто? — переспросил Ребус с самым беззаботным видом. — Ах, Уотсон? Сказал, что предложил меня в члены «Финли'с».
  
  — Клуба «Финли'с»?! — Холмс предполагал нечто совсем другое.
  
  — Ну да. В моем возрасте я вполне заслужил честь стать членом какого-нибудь хорошего клуба, разве не так?
  
  — Не знаю.
  
  — Да, и еще напомнил мне о том, что сегодня мы с ним приглашены к Малькольму Лэньону.
  
  — Адвокату?
  
  — Да. Надеюсь, пока мы болтали, вы тут не теряли времени зря.
  
  — Простите?
  
  — Я просил вас выписать адреса Джекилов и Хайдов, Брайан.
  
  — Вот список. Слава богу, их совсем немного. Это ведь моя следующая работа подметками?
  
  На лице Ребуса изобразилось недоумение.
  
  — С чего вы взяли? Думаю, вы можете употребить свое время гораздо лучше. А работать подметками на этот раз буду я.
  
  — Но… при всем уважении, сэр… разве вы не собираетесь пока оставить дела?
  
  — При всем уважении, Брайан, это не ваше собачье дело.
  * * *
  
  Вернувшись домой, Ребус набрал номер Джилл, но не застал ее. Настроение у нее, должно быть, такое же поганое, как у него. Вчера в машине она молчала, подняться к себе не пригласила. Тем лучше, подумал он. Он не собирается воспользоваться ситуацией… Но тогда зачем звонить?
  
  Чтобы воспользоваться ситуацией. Не ври себе, Джон. Ты хочешь, чтобы она вернулась.
  
  Он прибрал в гостиной, помыл посуду и отнес сумку с грязным бельем в местную прачечную. Приемщица, миссис Маккэй, пыхала гневом по адресу Кэлума Маккэлума.
  
  — Вот как это получается, скажите на милость? Такая знаменитость — и никто не знает, чем он занимается?
  
  Ребус улыбнулся и кивнул в знак согласия.
  
  Вернувшись в квартиру, он сел и взял книгу, заранее зная, что не сможет сосредоточиться. Он не хотел, чтобы Хайд победил его, — но если он перестанет работать, именно это и произойдет. Он достал из кармана листок. В графстве Лотиан не нашлось никого с фамилией Джекил, но зато было около десятка Хайдов. Про этих, таким образом, он знал наверняка; но что, если нужный ему Хайд не внесен в книгу? Надо поручить Брайану Холмсу проверить.
  
  Он опять протянул руку к телефону и нажал уже несколько кнопок, когда понял, что набирает служебный номер Джилл. Все-таки он набрал остальные цифры — все равно ведь на месте ее нет.
  
  — Алло? — Голос Джилл звучал совершенно спокойно. Но он знал, что перед невидимым собеседником несложно притворяться: по телефону такие трюки проходят легко. Как все старые трюки.
  
  — Это Джон.
  
  — Привет. Спасибо, что подвез меня вчера.
  
  — Как ты себя чувствуешь?
  
  — Хорошо, честное слово. Но у меня странное ощущение, что я не то чтобы запуталась… Ощущение, что меня надули. Примерно так.
  
  — Ты поедешь к нему?
  
  — Туда, в Файф? Нет, навряд ли. Не потому, что мне трудно его видеть. Я бы очень хотела с ним увидеться. Но там все будут знать, кто я такая и почему приехала.
  
  — Если хочешь, Джилл, я поеду с тобой.
  
  — Спасибо, Джон. Не сегодня. Может быть, завтра-послезавтра.
  
  — Я понял.
  
  Он вдруг почувствовал, что сжимает трубку изо всех сил. Боль в пальцах — и, господи, боль в душе!
  
  Понимала ли она, каково ему? Он и сам не мог бы выразить этого словами. Она была так близка ему — и вместе с тем так далека. Он чувствовал себя как школьник, от которого ушла его первая девушка.
  
  — Спасибо, что позвонил, Джон. Правда, спасибо. Но лучше мне сейчас…
  
  — Конечно, конечно, Джилл. У тебя есть мой телефон. Пока.
  
  — Пока, Дж…
  
  Он нажал на кнопку отбоя. Не навязывай себя ей, Джон. Так ты уже потерял ее один раз. Не предлагай себя. Она этого не любит. Дай ей свободу. Наверно, ты и позвонил зря.
  
  Маленький хорек Джеймс. Подонок. Он до него еще доберется. Интересно, сколько заплатил ему Хайд? Уж никак не двадцать фунтов.
  
  Телефон зазвонил.
  
  — Ребус слушает.
  
  — Джон? Это опять Джилл. Я только что узнала. Почему ты мне не сказал?
  
  — О чем? — переспросил он равнодушным тоном, хотя знал, что это ее не обманет.
  
  — Об этой жалобе на тебя.
  
  — А, господи. Ты же знаешь, что такая ерунда иногда случается.
  
  — Да, но почему ты не сказал? Почему дал мне болтать о пустяках?
  
  — Ты не болтала о пустяках.
  
  — Черт подери! — Она почти плакала. — Почему ты всегда скрываешь от меня все действительно важное? Почему?
  
  Он хотел объяснить, но она повесила трубку. Он посмотрел на издающий гудки аппарат, пытаясь понять, почему он в самом деле не рассказал ей. Потому что у нее свои проблемы? Потому что он не знал, как держать себя? Потому что ему не нужно сочувствие расстроенной женщины? По всем этим причинам.
  
  Да только разве это причины? Его, во всяком случае, ни одно из этих объяснений не утешало. «Почему ты всегда скрываешь от меня?..» Опять: «скрываешь». Хайд. Глагол, действие — и имя, место. Человек. Безликий, но уже так хорошо знакомый Ребусу. Да, противник хитер. Но ему не удастся связать Джона Ребуса так, как он связал Ронни и Карью. Телефон зазвонил опять.
  
  — Ребус слушает.
  
  — Это суперинтендант Уотсон. Рад, что застал вас дома.
  
  «Потому, — добавил Ребус про себя, — что ты, значит, не болтаешься по улицам и не ищешь новых неприятностей на мою голову».
  
  — Слушаю вас, сэр. Что-нибудь случилось?
  
  — Отнюдь. Они продолжают допрашивать мальчишку-проститутку. Думаю, им осталось работать недолго. А я звоню вам потому, что съездил в казино.
  
  — В казино, сэр?
  
  — В «Финли'с».
  
  — А, конечно.
  
  — В дирекции сказали, что будут рады видеть вас в любое время, когда захотите. Пропуск — имя Финли Эндрюс.
  
  — Очень благодарен вам, сэр.
  
  — Не за что, Джон. Как назло, теперь началась еще и эта суматоха — история с самоубийством. Газетчики уже рыскают повсюду в поисках жареного. Что за проклятая работа!
  
  — Да, сэр.
  
  — Маккол отвечает сейчас на их вопросы. Надеюсь, они не станут показывать его по телевизору. Не самый фотогеничный кадр, а?
  
  Уотсон произнес это так, словно обвинял Ребуса, и тот уже хотел было начать оправдываться, когда суперинтендант прикрыл трубку рукой и заговорил с кем-то другим. Вернувшись к разговору с Ребусом, он наспех попрощался:
  
  — Кажется, пресс-конференция.
  
  Ребус снова целую минуту разглядывал трубку. Если кто-то еще собирается позвонить, давайте уж все сразу. Но трубка молчала, и он бросил ее на пол. С глухим стуком она приземлилась на ковер. Втайне он надеялся, что не сегодня-завтра аппарат разобьется и можно будет купить нормальный старомодный телефон. Но трубка оказалась крепким орешком.
  
  Он снова открыл книгу, и тут раздался стук дверного молотка. Тум-бум-бум. Стук деловой — значит, это не миссис Кокрэйн, пришедшая справиться, почему он до сих пор не вымыл лестницу.
  
  Это был Брайан Холмс.
  
  — Можно войти?
  
  — Думаю, да.
  
  Ребус не то чтобы очень обрадовался, но оставил дверь открытой, предоставляя молодому сыщику проследовать за ним в гостиную, что тот и не преминул сделать с каким-то подчеркнутым энтузиазмом.
  
  — Я смотрел квартиру возле Толкросса, и подумал…
  
  — Бросьте ваши извинения, Брайан. Вы меня проверяете. Лучше сядьте и расскажите, что произошло в мое отсутствие.
  
  Холмс сел, Ребус взглянул на часы.
  
  — То есть за последние два часа.
  
  — Я просто беспокоился о вас, вот и все.
  
  Ребус посмотрел на молодого человека. Прямой и честный ответ. Может быть, ему есть чему поучиться у Холмса?
  
  — Значит, Уотсон не посылал вас?
  
  — Да нет же. Я действительно смотрел в этом районе квартиру.
  
  — И как она?
  
  — Отвратительна. Кухонная плита в гостиной, душ в стенном шкафу. Ни ванной, ни кухни.
  
  — И сколько же за нее хотят? Впрочем, лучше не говорите. Не хочу расстраиваться.
  
  — Я уже расстроился.
  
  — Когда меня посадят за растление малолетних, можете выкупить у меня эту квартиру.
  
  Увидев, что Ребус улыбается, Холмс сам с облегчением рассмеялся.
  
  — История этого пацана уже расползается по швам.
  
  — А вы сомневались?
  
  — Конечно, нет. Но я подумал, что вам все равно будет приятно это слышать.
  
  Холмс потряс большим конвертом, вытащив его из кармана своего вельветового пиджака. Ребусу не доводилось раньше видеть Холмса в этом пиджаке: вероятно, униформа констебля — покупателя квартиры.
  
  — Что это?
  
  Ребус взял конверт.
  
  — Снимки со вчерашней операции. Я подумал, вам будет любопытно.
  
  Ребус вынул пачку черно-белых отпечатков восемь на десять. В основном расплывчатые силуэты людей. Потасовка на пустом поле. В слабом свете фигурки отбрасывали огромные черные тени, вспышка выхватывала отдельные лица с застывшим выражением испуга.
  
  — Откуда это у вас?
  
  — Сержант Хендри прислал записку, справляясь о здоровье Нелл, и приложил эти фотографии, чтобы немного меня развеселить.
  
  — Я говорил вам, что он славный малый. Вы знаете, кто из этих красавцев — диджей?
  
  Холмс встал со своего места и присел на корточки рядом с Ребусом.
  
  — Из этих — нет. Но есть хороший отдельный кадр. — Он порылся в пачке. — Вот он. Вот этот — Маккэлум.
  
  Ребус разглядел нечеткое изображение. Испуганный человек, как на детском рисунке. Широко раскрытые глаза, округленный рот, взлетающие вверх руки.
  
  Ребус широко улыбнулся.
  
  — Вы уверены, что это он?
  
  — Один из наших констеблей узнал его. Сказал, что как-то брал у Маккэлума автограф.
  
  — Впечатляет. Полагаю, с раздачей автографов покончено. Где его держат?
  
  — Всех отвезли в Данфермлайн.
  
  — Очень славно. А удалось повязать хозяев ринга?
  
  — Всех до одного, включая Брайтмена. Он был их начальник.
  
  — Дэйви Брайтмен, помоечник?
  
  — Ну да.
  
  — Я играл против этого мерзавца в школьной футбольной команде. Он был левый защитник, а я играл на фланге. В одну встречу он здорово отмолотил меня.
  
  — Месть сладка, — заметил Холмс.
  
  — Это верно, Брайан. — Ребус снова посмотрел на фотографию. — Это верно.
  
  — От облавы ушла только пара игроков, но их всех успели заснять. Фотоаппарат не обманешь, не так ли, сэр?
  
  Ребус продолжал перебирать снимки.
  
  — Да, фотоаппарат — сильное оружие, — проговорил он.
  
  Вдруг его лицо изменилось.
  
  — Что с вами, сэр?
  
  — Мне кое-что пришло в голову, Брайан. Как это называется? Озарение?
  
  — Не знаю, сэр.
  
  Но, вглядевшись в лицо Ребуса, Холмс понял: его шефа действительно коснулось предвестие истины.
  
  — Да, конечно, озарение! Я понял, Брайан, что означает вся эта чехарда. Тот ублюдок с Колтон-хилла говорил мне что-то о фотографиях, которые были всем интересны. Это фотографии Ронни.
  
  — Какие? Те, что висят у него в холле?
  
  — О нет.
  
  — Те, что попали к Хаттону?
  
  — Не совсем. Я не могу сказать, где они, но кажется, у меня есть идея. «Хайд» может означать «тайник», Брайан. Поехали.
  
  — Куда?
  
  Ребус вскочил с кресла и направился к двери. Холмс начал собирать фотографии, которые тот бросил на ковер.
  
  — Оставьте это, — приказал Ребус, натягивая пиджак.
  
  — Да куда, к черту, вы собираетесь?
  
  — Вы сами ответили на свой вопрос. — Ребус сверкнул улыбкой. — Именно к нему.
  
  — К кому?
  
  — К черту.
  * * *
  
  Становилось холодно. Солнце садилось, и через розовые облака пробивались два прощальных луча, озаряя, как два факела, только один дом в Пилмьюире. Ребус задержал дыхание. Картина и впрямь получилась впечатляющая.
  
  — Ни дать ни взять хлев в Вифлееме, — прокомментировал Холмс.
  
  — Весьма необычный хлев, — отозвался Ребус. — Если Бог так шутит, у него весьма специфическое чувство юмора.
  
  — Вы же сказали, что мы едем к черту.
  
  — А это еще что такое?
  
  Прямо перед домом Ронни, почти незаметный в наступающих сумерках, притаился микроавтобус с прицепом.
  
  — Муниципалитет? — предположил Холмс. — Расчищают дом?
  
  — С какой вдруг стати?
  
  — На жилье сейчас огромный спрос…
  
  Но Ребус не слушал. Выйдя из машины, он быстрыми шагами направился к прицепу. Кузов был уже наполовину заполнен вынесенным из дома строительным мусором. Из глубины дома доносился громкий стук. В кабине фургона сидел рабочий, держа в одной руке пластиковую чашку, в другой — термос.
  
  — Кто тут старший? — спросил Ребус.
  
  Рабочий подул на содержимое чашки и сделал еще один глоток
  
  — Как будто я. — Опасливый взгляд безошибочно определил представителя власти. — У меня законный перерыв на обед.
  
  — Очень рад. Что здесь происходит?
  
  — А кто спрашивает?
  
  — Сыскная полиция.
  
  Рабочий искоса посмотрел на каменное лицо Ребуса и тут же сделал выводы.
  
  — Нам велели приехать и расчистить это помещение. Чтобы можно было заселять.
  
  — Кто велел?
  
  — Не знаю. Мы берем наряд, какой дадут, и выезжаем.
  
  — Ясно.
  
  Ребус повернулся и пошел к дому. Холмс, виновато улыбнувшись бригадиру, последовал за ним. В гостиной двое рабочих в комбинезонах и толстых резиновых перчатках белили стены. Пентаграмма Чарли уже скрылась под слоем высыхающей краски, но была еще различима.
  
  Маляры посмотрели на Ребуса, потом опять на стену.
  
  — Еще один слой, и ничего не будет видно, не волнуйтесь.
  
  Бросив внимательный взгляд на говорившего, Ребус вышел из комнаты, поднялся по лестнице и повернул в спальню Ронни. Еще один рабочий, совсем молодой, почти мальчик, складывал пожитки покойного в большой черный полиэтиленовый мешок. В тот момент, когда в дверях возник Ребус, он засовывал одну из книжек в мягкой обложке в карман спецовки и замер, застигнутый врасплох.
  
  Ребус показал пальцем на книгу.
  
  — Она из того же семейства, молодой человек. Положите ее к остальным.
  
  Что-то в его голосе заставило юношу проглотить возражения.
  
  — Нашли что-нибудь необычное? — спросил Ребус и подошел к нему, засунув руки в карманы.
  
  — Ничего, — виновато ответил парнишка.
  
  — В частности, — продолжал Ребус, как будто не слыша ответа, — какие-нибудь фотографии. Несколько штук или целую пачку. М-м-м-м?
  
  — Нет, ничего такого.
  
  — Ты уверен?
  
  — Уверен.
  
  — Хорошо. Спустись вниз и принеси лом или что-нибудь, чем можно поддеть доски пола.
  
  — А?
  
  — Ты слышал, что я сказал.
  
  Холмс с восхищением наблюдал за происходящим. Ребус вдруг стал казаться выше ростом и шире в плечах. То ли оттого, что он опустил руки в карманы и расставил локти, то ли еще отчего-то, но вид у него сделался более чем внушительным. Паренек поплелся вниз.
  
  — А вы уверены, что они здесь? — тихо спросил Холмс, стараясь изгнать из своего голоса даже намек на недоверие. Но Ребус оставил стадию сомнений далеко позади. Он считал, что фотографии уже у него в руках.
  
  — Безусловно, Брайан. Я чую их носом.
  
  — А это случайно не запах из ванной?
  
  Ребус посмотрел на Холмса, словно видел его впервые.
  
  — Вот это идея, Брайан. Вот это идея!
  
  Холмс прошел за Ребусом к ванной, и когда тот открыл дверь, на них накатила такая волна зловония, что оба буквально содрогнулись от рвотного позыва. Достав из кармана платок, Ребус закрыл нос, дотянулся до ручки и снова захлопнул дверь.
  
  — Я совсем забыл, — сказал он. — Подождите меня здесь.
  
  Он вернулся с бригадиром и принес пластиковое ведро, лопату и три маски-респиратора. Одну из них он протянул Холмсу. Убедившись, что эластичная лента прочно держит легкий картонный намордник, Холмс попробовал сделать глубокий вдох. Он хотел было уже сказать, что запах все равно ощущается, как Ребус открыл дверь носком ботинка. Рабочий внес в ванную большой строительный фонарь, и Холмс перешагнул порог.
  
  Ребус поставил ведро на угол ванной, показав знаком, что фонарь надо направить внутрь нее. В свете фонаря блеснули глаза большой толстой крысы, пировавшей на груде гнили. Крыса взвизгнула. Ребус метнул лопату вниз и разрубил животное пополам. Холмс выскочил в коридор и, сняв маску, прислонился к влажной стене. Он хватал воздух ртом, но вонь опять вызывала тошноту.
  
  Вернувшись, он заметил искорки смеха в глазах Ребуса и бригадира. Им случалось видеть и не такое. Однако затягивать свое пребывание в этом милом местечке они не собирались: рабочий держал лампу, а Ребус медленно перекладывал содержимое ванны в ведро. Жидкие нечистоты стекали с лопаты, брызгая Ребусу на рубашку и брюки. Но он не обращал внимание на подобные пустяки. В армии, особенно в спецназе, ему приходилось выполнять работу куда более грязную, да к тому же бессмысленную.
  
  А сегодня он надеялся на успех: ему удастся сдвинуть расследование с мертвой точки.
  
  Холмс потер глаза тыльной стороной ладони. Через открытую дверь он наблюдал за мерным движением теней по стенам и потолку. Лопата зависала над ведром, переворачивалась — плюх! Снова зависала и снова переворачивалась. Перед ним будто проносились видения Дантова «Ада», правда, сильно осовремененные: не хватало только чертей, подгоняющих работников. Впрочем, подгонять их, по-видимому, не было необходимости. Они делали свое дело с видом если не радостным, то… профессиональным. «Господи, — думал Холмс, — избавь меня от этого ужаса. Мне ведь нужно немного: собственное жилье, приличная машина и возможность хоть ненадолго забыть о службе. И Нелл, конечно. Когда-нибудь я расскажу ей об этом, как о забавном приключении».
  
  Пока, правда, улыбаться ему хотелось меньше всего.
  
  Поэтому, услышав смех, он сначала оглянулся по сторонам и только потом понял, что это довольно хохотнул Джон Ребус, который наклонился, опустил руки в ванну и поднял какой-то предмет. Не успев заметить, что руки Ребуса по локоть защищены перчатками, Холмс развернулся и на подкашивающихся ногах скатился вниз по лестнице.
  
  — Есть! — крикнул Ребус.
  
  — Внизу у нас вода и шланг, — сообщил бригадир.
  
  — Идем, — ответил Ребус, отряхивая пакет от налипших на него сгустков. — Веди меня, Макдуфф.
  
  — Моя фамилия Макбет, — поправил бригадир, направляясь к лестнице.
  
  Выйдя на прохладный, свежий воздух, они прислонили сверток к стене и отмыли его при помощи шланга. Ребус впился глазами в свою находку. Красный пластиковый пакет, в какие упаковывают пластинки в магазине, был завернут в кусок тряпки или старую рубашку. Сверху обмотан чуть не целой катушкой скотча, а затем — веревкой, завязанной крепкими узлами.
  
  — Ах, Ронни, маленькая лиса, — пробормотал себе под нос Ребус, поднимая сверток. — Ты был гораздо умнее, чем они думали.
  
  Подойдя к фургону, он стянул резиновые перчатки и пожал руку бригадиру. Они перебросились названиями окрестных пабов и пообещали друг другу как-нибудь пропустить вместе по стаканчику. Потом Ребус направился к своей машине, а Холмс робко посеменил за ним. По дороге назад он не осмелился предложить открыть окно.
  
  Ребус был похож на ребенка, который проснулся утром в день рождения и только что нашел подарок. Он прижимал сверток к груди, еще больше пачкая рубашку, но открывать его не спешил. Он нашел то, что искал; предвкушая главное, он не торопился.
  
  Однако, как только они вошли в квартиру, настроение Ребуса изменилось и он бросился за ножницами. Холмс, извинившись, прошел в ванную и тщательно вымыл лицо и руки. У него щипало даже затылок, и он мечтал залезть под душ и постоять под ним час-полтора.
  
  Из кухни донеслось восклицание, в котором слышались разочарование и досада. Быстро пройдя по коридору, он увидел, что Ребус стоит, опустив голову и оперевшись обеими руками о кухонную столешницу. Вскрытый пакет лежал перед ним.
  
  — Джон? Что-то не так?
  
  Голос Ребуса звучал тихо и устало.
  
  — Это всего-навсего фотографии боксерского ринга. Любительские снимки с какого-то матча.
  
  Холмс почти бесшумно приблизился к столу, стараясь не потревожить шефа.
  
  — Может быть, — предположил он, заглядывая через поникшее плечо Ребуса, — может быть, кто-то в толпе? Этот Хайд может находиться среди зрителей.
  
  — Зрителей не рассмотреть вообще. Взгляните сами.
  
  Холмс взглянул. Около десятка фотографий. Двое боксеров «веса пера» молотили друг друга на ринге. Бой казался жестоким, но ничего особенного в этих кадрах не было.
  
  — А может быть, Хайд — хозяин боксерского клуба?..
  
  — Может быть, — глухо и равнодушно ответил Ребус.
  
  Он был так уверен, что фотографии, которые он найдет, станут ключом ко всем загадкам. Но ведь Ронни спрятал их. И как спрятал. Должно же это что-то значить!
  
  А тут еще Холмс прилип как осенняя муха:
  
  — А если мы чего-то недосмотрели? Сам пакет? Ткань, в которую он завернут?..
  
  — Не порите чушь, Холмс! — Ребус стукнул кулаком по столу и тут же спохватился: — Простите, ради бога.
  
  — Ничего, — холодно ответил Холмс. — Хотите, я сварю кофе, и мы попробуем рассмотреть их как следует?
  
  — Хорошая идея. — Ребус выпрямился, потом пошел к двери. — Приму-ка я душ. — Он улыбнулся Холмсу. — Представляю себе, как от меня разит.
  
  — Нормально. Здоровый сельскохозяйственный запах, сэр.
  
  Они рассмеялись, вспоминая Фермера Уотсона, и Холмс занялся кофе, с завистью слушая плеск воды за стеной. Он снова подошел к фотографиям в надежде, что сможет чем-то порадовать Ребуса.
  
  Боксеры молодые, снятые с близкого расстояния, почти от самого края ринга. Однако фотограф — предположительно Ронни Макгрэт — не воспользовался вспышкой, положившись на верхний свет. В результате лица как боксеров, так и зрителей получились нечеткими, расплывчатыми, очертания движущихся тел — размазанными. Почему фотограф не включил вспышку?
  
  На одной фотографии правый угол был черным. Что-то заслонило объектив? Проходящий зритель? Чей-то пиджак?
  
  Холмса осенило: пиджак, конечно. Пиджак фотографа. Потому что снимал он украдкой. Из-под полы. Отсюда — низкое качество, сбитый ракурс почти всех кадров. Значит, сняты они совсем не просто так и должны действительно содержать тот ключ, который ищет Ребус. Остается только вычислить его.
  
  Душ превратился в капель, потом смолк, и через минуту Ребус, придерживая на поясе полотенце, прошел в спальню, чтобы переодеться. Он прицеливался ногой в брючину, когда Холмс вбежал с криком:
  
  — Кажется, я понял!
  
  Ребус натянул штаны.
  
  — До меня, похоже, тоже дошло. Пока я стоял под душем.
  
  — А-а…
  
  — Тащите кофе, сядем в гостиной и сравним наши идеи.
  
  Бредя на кухню, Холмс снова задумался, зачем он пошел работать в полицию, когда есть столько других профессий, позволяющих радоваться плодам своего труда.
  * * *
  
  Когда он вошел в гостиную с двумя чашками, Ребус расхаживал взад и вперед, прижав трубку к уху.
  
  — Я подожду, — говорил он. — Нет, нет, звонить позже не буду. Я сказал, я подожду на линии.
  
  Беря чашку у Холмса, он закатил глаза, давая понять, что его телефонный собеседник — непроходимый идиот.
  
  — Кто это? — прошептал Холмс.
  
  — Муниципалитет, — ответил Ребус. — Я взял номер у Эндрю.
  
  — Эндрю?
  
  — Эндрю Макбета, бригадира. Пытаюсь выяснить, кто распорядился ремонтировать дом. Вам не кажется интересным это совпадение? Устроить расчистку именно тогда, когда мы собирались хорошенько прочесать местность? …Да, да, я слушаю. А, понимаю. — Он посмотрел на Холмса, но глаза его ничего не выражали. — Но как же такое возможно? — Последовал какой-то ответ. — Да, согласен, это выглядит несколько необычно. Конечно, бывает. Ошибки компьютера… В любом случае спасибо за помощь.
  
  Он положил трубку.
  
  — Вы, вероятно, поняли главное.
  
  — Они не могут сказать, кто распорядился?
  
  — Именно. Все документы в порядке, отсутствует только одна деталь: подпись. Они не могут этого объяснить.
  
  — Что-нибудь написано от руки?
  
  — Наряд, который показывал мне Эндрю, был отпечатан.
  
  — Каков же ваш вывод?
  
  — У мистера Хайда есть друзья повсюду. Для начала в муниципалитете, но, может быть, и в полиции, не говоря уже о более сомнительных заведениях.
  
  — Что делаем дальше?
  
  — Смотрим карточки, что же еще.
  
  Они тщательно и подолгу изучали каждый снимок, останавливаясь то на одной, то на другой детали, выдвигая разные предположения. Поиск был мучительным. И Ребус все время вертел в голове последние, адресованные Трейси, слова Ронни, пытаясь их разгадать. Значение получалось тройное: прячься; берегись человека по имени Хайд; я что-то спрятал. Так многозначно. Так умно. Не слишком ли умно для Ронни? И вкладывал ли он сам в свои слова все эти значения?
  
  Через полтора часа Ребус бросил последний снимок на пол. Холмс в изнеможении полулежал на диване, потирая лоб одной рукой и держа фотографии в другой. Глаза отказывались напрягаться дольше.
  
  — Это не имеет смысла, Брайан. Я все равно ничего не понимаю. А вы?
  
  — Я тоже, — признался Холмс. — Но, если я не ошибаюсь, Хайду очень нужны были — или нужны — эти снимки.
  
  — Следовательно?
  
  — Следовательно, он знает об их существовании, но не знает толком, что на них. Возможно, он боится, что на них запечатлено что-то другое.
  
  — Но что? Кстати сказать, тело Ронни Макгрэта было покрыто синяками.
  
  — Неудивительно, если его тащили вниз по лестнице.
  
  — Нет, синяки появились раньше. Их заметили и его брат, и Трейси, но никто не спросил, откуда они. Мне говорили о каком-то темном бизнесе. — Он кивнул на разбросанные снимки. — Может быть — это оно?
  
  — Боксерский матч?
  
  — Подпольный ринг. Двое несовершеннолетних мальчишек колошматят друг друга до потери пульса.
  
  — Зачем?
  
  Ребус посмотрел на стену, подбирая нужное слово.
  
  — Затем же, зачем стравливают собак. Для развлечения зрителей.
  
  — Это похоже на бред.
  
  — Может, это и в самом деле бред. Но я сейчас готов поверить, что на Луне находят бомбардировщики. — Он потянулся. — Который час?
  
  — Почти восемь. Вы, кажется, собирались сегодня к Малькольму Лэньону?
  
  — Бог ты мой! — Ребус вскочил на ноги. — Я опоздал. Совершенно вылетело из головы.
  
  — Я пойду, пожалуй, чтобы вы могли спокойно собраться. Из этого действительно больше ничего не выжмешь. — Холмс показал на фотографии. — А я собирался к Нелл.
  
  — Конечно, конечно, идите, Брайан. Спасибо вам огромное.
  
  Тот улыбнулся и пожал плечами.
  
  — Разве что… — добавил Ребус.
  
  — Да?
  
  — Похоже, у меня нет чистого пиджака. Вы не одолжите мне ваш?
  * * *
  
  Рукава оказались длинноваты, а грудь тесновата, но в целом приемлемо. Стоя на пороге дома Малькольма Лэньона, Ребус принял самый непринужденный вид. Дверь ему открыла та же восточная красавица, которую он видел с Лэньоном в «Эйри». Черное платье с глубоким вырезом едва закрывало ее прелести. Она улыбнулась Ребусу, то ли узнав его, то ли сделав вид, что узнала.
  
  — Проходите, пожалуйста
  
  — Надеюсь, я не опоздал.
  
  — Вовсе нет. Малькольм никогда не назначает времени, гости приходят и уходят, когда хотят. — Тон чуть холодноватый, но приятный.
  
  Взглянув вперед, Ребус с облегчением увидел, что мужчины одеты в обычные пиджачные костюмы, а некоторые даже без галстуков. Личная помощница Лэньона (интересно, насколько личная, подумал Ребус) провела его в столовую, где за столом с бутылками и стаканами стоял бармен.
  
  В дверь снова позвонили, и она коснулась пальцами плеча Ребуса.
  
  — Вы извините меня?
  
  — Конечно. Джин с тоником, — сказал он бармену и, обернувшись, посмотрел, как она идет по широкому коридору к входной двери.
  
  — Привет, Джон.
  
  На плечо ему легла более увесистая рука. Рука Томми Маккола.
  
  Ребус взял стакан из рук бармена, Маккол протянул свой пустой.
  
  — Рад, что ты все же выбрался. Конечно, сегодня не так весело, как обычно. Все немного подавлены.
  
  — Разве?
  
  В самом деле, гости разговаривали вполголоса. Он заметил несколько черных галстуков. Он совершенно забыл о самоубийстве Джеймса Карью! Когда это случилось? Неужели только сегодня утром? Все эти люди были его друзьями и знакомыми. Ноздри Ребуса вздрогнули.
  
  — Он не выглядел подавленным в последнее время? — спросил он.
  
  — Да нет. Вы же помните — только что купил эту машину! Не похоже на человека в депрессии.
  
  — Пожалуй. Вы хорошо его знали?
  
  — Вряд ли кто-нибудь из нас хорошо его знал. Довольно скрытный человек. И потом, его подолгу не бывало в городе — то в поездках, то у себя на острове.
  
  — Он ведь не был женат?
  
  Томми Маккол внимательно посмотрел на Ребуса, потом сделал большой глоток виски.
  
  — Нет, — произнес он. — Думаю, никогда не был. Слава богу.
  
  — Я понял, — ответил Ребус, чувствуя, как джин начинает согревать его. — Но я все равно не могу уяснить себе, почему он это сделал.
  
  — Почему-то такие вещи всегда происходят с самыми тихими людьми, правда? Малькольм только что говорил об этом.
  
  Ребус посмотрел по сторонам.
  
  — А я еще не видел хозяина.
  
  — Наверное, он в диванной. Показать вам дом?
  
  — Почему бы нет?
  
  — Это займет некоторое время. С чего начнем? С бильярдной наверху или с бассейна внизу?
  
  Ребус засмеялся и тряхнул пустым стаканом.
  
  — Если не возражаете, я начну с бара.
  * * *
  
  Дом был потрясающий, другого слова Ребус не находил.
  
  На минутку он вспомнил о Холмсе и улыбнулся. Я недалеко ушел от тебя, мальчик. Гости также производили приятное впечатление. Одних он знал в лицо, других по именам, третьих по слухам, а многих — по названиям их компаний. Однако хозяина след простыл, хотя абсолютно все «недавно с ним разговаривали».
  
  Позднее, когда Томми Маккол стал шумным и уже с трудом держался на ногах, Ребус решил обойти дом еще раз, пусть тоже не самой твердой своей походкой. Теперь один. На втором этаже имелась библиотека, в которую они с Макколом лишь бегло заглянули. В ней стоял письменный стол, и Ребусу очень хотелось взглянуть на него поближе. На лестничной площадке он оглянулся, но все как будто оставались внизу. Некоторые из гостей даже переоделись в купальные костюмы и отправились продолжать вечер в подвальное помещение, где находился двадцатифутовый бассейн.
  
  Повернув тяжелую бронзовую ручку, он вошел в слабо освещенное помещение библиотеки. Пахло старой кожей, и Ребусу показалось, что он перенесся на несколько десятилетий назад — в двадцатые или тридцатые годы. Настольная лампа освещала какие-то бумаги. Только подойдя к столу, Ребус сообразил, что когда они заходили сюда в первый раз, лампа не горела.
  
  Он обернулся и увидел Лэньона. Тот стоял, прислонившись к дальней стене, сложив руки на груди, и широко улыбался.
  
  — Инспектор, — произнес он голосом таким же богатым, как его костюм, — какой у вас интересный пиджак. Сайко сказала мне, что вы пришли.
  
  Лэньон медленно подошел, протянул руку, и они обменялись крепким рукопожатием.
  
  — Я надеюсь, что я… — начал Ребус. — Это было так любезно с вашей стороны…
  
  — Да что вы, в самом деле. Суперинтендант будет?
  
  Ребус пожал плечами, чувствуя, как пиджак натягивается у него на спине.
  
  — Ну, как ему угодно. Я вижу, вы, как и я, человек кабинетный. — Лэньон обвел глазами полки с книгами. — Это моя любимая комната в доме. Честно говоря, не знаю, зачем я приглашаю гостей. Наверное, потому, что так принято. И еще мне доставляет удовольствие наблюдать за людьми. Кто с кем беседует, кто пожал чью-то руку крепче обычного… Это меня занимает.
  
  — Отсюда не очень хорошо видно, — заметил Ребус.
  
  — Сайко мне все рассказывает. Она гений наблюдательности, обмануть ее никому не удается. Вот, например, ваш пиджак. Она сказала — бежевый, вельветовый, не подходящий ни к вашему остальному гардеробу, ни к фигуре. Значит — с чужого плеча. Я не прав?
  
  Ребус сделал вид, что аплодирует.
  
  — Браво, — ответил он. — Полагаю, это и делает вас прекрасным адвокатом.
  
  — Нет, хорошим адвокатом меня сделали долгие годы работы. Но чтобы быть известным адвокатом, необходимы такие вечеринки и такие нехитрые фокусы.
  
  Лэньон прошел мимо Ребуса и остановился у стола.
  
  — Вас интересовало что-то конкретное?
  
  — Нет, — ответил Ребус, — просто эта комната.
  
  Лэньон улыбнулся и бросил на него недоверчивый взгляд.
  
  — В этом доме есть более интересные комнаты, но я держу их на замке.
  
  — О?
  
  — Необязательно, чтобы все знали, например, какие картины вы собираете.
  
  — Разумеется.
  
  Лэньон присел к столу и надел очки со стеклами полумесяцем.
  
  — Я — исполнитель завещания Джеймса Карью и работаю сейчас над вопросом о бенефициарах.
  
  — Ужасная история.
  
  Лэньон, казалось, не понял. Потом кивнул.
  
  — Да, да. Трагическая.
  
  — Вы ведь близко его знали?
  
  Лэньон снова улыбнулся, словно не сомневаясь, что этот вопрос был уже задан нескольким гостям.
  
  — Я неплохо знал его, — ответил он наконец.
  
  — Вы знали, что он гомосексуалист?
  
  Ребус надеялся услышать ответ. Но Лэньон молчал, и он проклял себя за то, что так быстро отдал свой козырь.
  
  — Конечно, — сказал Лэньон своим ровным голосом. Он повернулся к Ребусу. — По-моему, это не преступление.
  
  — Этот вопрос неоднозначен, сэр, как вам должно быть известно.
  
  — Что вы хотите сказать?
  
  — Как адвокат вы знаете, что существуют еще некоторые законы…
  
  — Да, да, конечно. Но надеюсь, вы не предполагаете, что Джеймс занимался чем-то грязным?
  
  — Почему, на ваш взгляд, он совершил самоубийство, мистер Лэньон? Я очень хотел бы услышать ваше мнение как профессионала.
  
  — Он был мой друг. Профессионализм здесь ни при чем. — Лэньон посмотрел на тяжелые шторы перед столом. — Я не знаю, почему он покончил с собой. Думаю, мы никогда этого не узнаем.
  
  — Я не был бы столь категоричен, сэр, — произнес Ребус, направляясь к двери. Взявшись за ручку, он остановился. — Мне было бы очень интересно узнать, кто действительно получит его состояние, — когда вы выясните это, разумеется.
  
  Лэньон промолчал. Ребус открыл дверь, закрыл ее за собой и, дойдя до площадки, некоторое время постоял, глубоко дыша. Спектакль почти удался, подумал он. Он заслужил как минимум еще один стакан. И выпьет его в память о Джеймсе Карью.
  * * *
  
  Работа няньки не была его призванием, но, в сущности, с самого начала вечера он знал, что этим кончится.
  
  Пока Ребус наспех прощался на пороге с Сайко, Томми Маккол уже распевал марш регбистов на заднем сиденье его машины. Хозяйка даже выдавила из себя улыбку. В конце концов, увозя разбушевавшегося пьяницу, он делал ей одолжение.
  
  — Я арестован, Джон? — промычал Маккол, прервав пение.
  
  — Нет, только, ради Христа, заткнитесь!
  
  Ребус сел за руль и включил зажигание. Потом обернулся в последний раз и заметил, что к Сайко присоединился Лэньон. Она, вероятно, описывала ему события; он кивал головой. После их столкновения в библиотеке Ребус увидел его в первый раз за вечер. Он отпустил ручной тормоз и выехал со стоянки.
  
  — Здесь налево, потом направо.
  
  Томми Маккол выпил очень много, но ориентации как будто не потерял. У Ребуса было странное чувство…
  
  — До самого конца улицы, последний дом на углу.
  
  — Но ведь вы живете не здесь, — возразил Ребус.
  
  — Совершенно верно, инспектор. Здесь живет мой брат Тони. Я думал, мы заглянем к нему на рюмочку.
  
  — Послушайте, Томми, разве можно…
  
  — Ерунда. Он будет счастлив меня видеть.
  
  Остановившись перед домом, Ребус с облегчением увидел, что окна гостиной Тони Маккола еще горят.
  
  Томми вдруг навалился сзади и нажал на клаксон. Тишину ночи прорезал пронзительный гудок. Ребус оттолкнул его руку, и Томми обвалился обратно на сиденье, но сигнал был послан. Шторы гостиной раздвинулись, и через минуту из боковой двери появился Тони Маккол, нервно оглядывающийся назад. Ребус опустил стекло.
  
  — Джон? — встревожился Тони Маккол. — Что случилось?
  
  Прежде чем Ребус успел объяснить, Томми уже вылез из машины и облапил брата.
  
  — Это я виноват, Тони. Это все я. Я просто захотел тебя повидать, понимаешь? Прости нас, пожалуйста.
  
  Тони Маккол все понял, бросил на Ребуса взгляд, говоривший «Я знаю, что ты ни при чем», и обернулся к брату.
  
  — Я очень тронут, Томми. Сколько лет, сколько зим. Пойдем в дом.
  
  Томми Маккол повернулся к Ребусу.
  
  — Ну, что я говорил? В доме Тони мне всегда рады. Всег-да!
  
  — Пойдем, Джон, — пригласил Тони.
  
  Ребус неохотно кивнул.
  
  Тони провел их через холл в гостиную. Мягкий пушистый ковер, мебель как на выставке. Ребус боялся садиться, опасаясь примять одну из взбитых подушечек. Зато Томми с ходу рухнул в кресло.
  
  — А где же малыши? — прогремел он.
  
  — В постели, — тихо ответил Тони.
  
  — Ну так разбуди их. Скажи, приехал дядя Томми.
  
  Тони не обращал внимания на брата.
  
  — Пойду поставлю чайник, — сказал он.
  
  Глаза у Томми уже слипались, руки бессильно лежали на подлокотниках кресла. Пока Тони хлопотал на кухне, Ребус осмотрел комнату.
  
  На каминной полке, на открытых полочках мебельной стенки, на кофейном столике — маленькие гипсовые фигурки, стеклянные статуэтки, сувениры, привезенные из летних поездок. Спинка и ручки дивана и кресел закрыты чехлом. Комната производила впечатление загроможденной и неуютной, расслабиться здесь было невозможно. Он начинал понимать, почему Тони Маккол бродил в свой выходной день по Пилмьюиру.
  
  В дверь просунулась голова женщины. Тонкие прямые губы, тревожные глаза. Она посмотрела на отяжелевшую фигуру Томми Маккола, потом заметила Ребуса и изобразила подобие улыбки. Дверь открылась немного шире. Рукой она придерживала воротник халата.
  
  — Я Шейла, жена Тони.
  
  — Здравствуйте. Джон Ребус.
  
  Он хотел встать, но она остановила его нервным взмахом руки.
  
  — Да-да, — проговорила она, — Тони рассказывал мне о вас. Вы ведь работаете вместе?
  
  — Да.
  
  Почти не обратив внимания на ответ, она снова перевела взгляд на Томми Маккола и заговорила глухим шепотом:
  
  — Вы только посмотрите на этого преуспевающего братца. Свое дело, большой дом. Вы только посмотрите…
  
  Она была готова начать гневную речь о социальной справедливости, но ее прервал муж, протиснувшийся мимо нее в дверь с подносом в руках.
  
  — Напрасно ты встала, дорогая.
  
  — Как же я могла спать, когда под окнами завыла эта машина? — Она взглянула на поднос. — Ты забыл сахар.
  
  — Я пью без сахара, — пояснил Ребус.
  
  Тони стал разливать чай по двум чашкам.
  
  — Сначала льют молоко, Тони, а потом уже чай, — не унималась она, будто Ребуса здесь и не было.
  
  — От перемены мест слагаемых сумма не меняется, Шейла.
  
  Он протянул чашку Ребусу.
  
  — Спасибо.
  
  Она еще немного постояла, глядя на мужчин, потом провела рукой по халату.
  
  — Ну, ладно. Спокойной ночи.
  
  — Спокойной ночи, — отозвался Ребус.
  
  — Не сиди долго, Тони.
  
  — Хорошо.
  
  Отхлебывая чай, они послушали, как она поднялась к себе в спальню. Тони Маккол вздохнул.
  
  — Извини, — сказал он.
  
  — За что? — удивился Ребус. — Если бы двое пьяниц ввалились ко мне в такое время ночи, я встретил бы их такими словами, каких вам лучше не слышать. Она реагировала на редкость спокойно.
  
  — Шейла всегда спокойна. Снаружи.
  
  Ребус кивнул в сторону Томми.
  
  — Что будешь с ним делать?
  
  — Он отлично выспится в кресле.
  
  — Ты в этом уверен? Я могу отвезти его домой, если ты…
  
  — Нет, нет. В конце концов, он мой родной брат. Неужели я не пущу его переночевать в кресле? — Тони взглянул на Томми. — Посмотри на него. Ты не поверишь, какие штуки мы с ним откалывали в детстве. Всех соседей держали в страхе. Разводили костры, били окна футбольным мячом, стучали в двери и удирали… Отчаянной мы были парочкой. А теперь я вижу его, только когда он в таком состоянии.
  
  — Ты хочешь сказать, это не первый раз?
  
  — Да, второй или третий. Приезжает на такси, валится в кресло. А утром не понимает, куда попал. Завтракает, сует детям по нескольку фунтов, и исчезает. Никогда не звонит, не приходит в гости. А потом опять ночное такси и гудок под окнами.
  
  — Я не знал.
  
  — Да зря я тебе все это рассказываю. Мои проблемы…
  
  — Почему же? Рассказывай, пожалуйста.
  
  Но Тони Маккол не хотел продолжать тему.
  
  — Как тебе эта комната? — спросил он.
  
  — Красиво, — соврал Ребус. — Видно, что потрачено много усилий.
  
  — Ну да, — недоверчиво отозвался Маккол. — И денег. Видишь эти стеклянные побрякушки? Ты представить себе не можешь, сколько они стоят.
  
  — Неужели?
  
  Теперь Маккол осматривал комнату так, словно гость был он.
  
  — Добро пожаловать в мою жизнь. Только, кажется, я предпочел бы одну из наших камер.
  
  Он встал, подошел к креслу Томми и опустился на корточки перед братом, один глаз которого остался приоткрыт.
  
  — Скотина, — прошептал Тони Маккол. — Скотина, скотина.
  
  И опустил голову, чтобы спрятать слезы.
  * * *
  
  Пока Ребус проехал четыре мили до Марчмонта, уже начало светать. Он остановился у круглосуточной булочной-пекарни и купил свежих булочек и охлажденного молока. В это время суток он любил город, его тихие улицы больше всего. Он не переставал удивляться, до чего люди не умеют быть довольными своей участью. «У меня есть все, о чем я мечтал, и этого мало». Сам он мечтал только о том, чтобы поспать, и на этот раз на кровати, а не в кресле. Он снова и снова вспоминал гостиную Маккола: отключившийся Томми Маккол со стекающей на подбородок слюной — и плачущий перед ним на корточках Тони Маккол. Наверное, это страшно — иметь брата. Он твой соперник на всю жизнь — и ты не можешь ненавидеть его, не ненавидя в то же время себя. Еще он вспоминал Малькольма Лэньона в его кабинете, Сайко у дверей, мертвого Джеймса Карью на кровати, забинтованное лицо Нелл Стэплтон, покрытую синяками грудь Ронни Макгрэта, старого Вандерхайда с его невидящими глазами, страх в глазах Кэлума Маккэлума, Трейси с маленькими сжатыми кулачками…
  
  «Если мой грех велик, то столь же велики и мои страдания» [6] .
  
  Карью ведь украл у кого-то эту строчку. У кого? Какая тебе разница, Джон? Хочешь нащупать еще одну ниточку? Те, что у тебя есть, и так уже сплелись в мертвый узел. Отдохни и забудь.
  
  Одно он знал наверняка: ночью его ждут кошмары.
  Суббота
  
   Ты волен выбирать Если желаешь, перед тобой распахнется новое знание, новый путь к славе и власти.
  
   Здесь, сейчас, в этой комнате
  
  Во сне он не увидел ничего. А когда проснулся, наступили выходные. Солнце сияло, а телефон звонил.
  
  — Алло!
  
  — Джон? Это Джилл.
  
  — Здравствуй, Джилл. Как ты себя чувствуешь?
  
  — Хорошо. А ты?
  
  — Прекрасно.
  
  Он говорил правду. Так крепко он не спал уже много недель, а похмелья не было и следа.
  
  — Извини, что так рано звоню. Как идет дело о клевете?
  
  — О клевете?
  
  — Ну, с этим мальчишкой.
  
  — А, я не понял. Пока не знаю.
  
  Ему хотелось устроить ланч, пикник, проехаться за город.
  
  — Ты в Эдинбурге? — спросил он.
  
  — Нет, в Файфе.
  
  — В Файфе? Что ты там делаешь?
  
  — Здесь Кэлум, ты же знаешь.
  
  — Знаю, конечно, но мне казалось, что у тебя с ним все кончено.
  
  — Он попросил меня приехать к нему. Честно говоря, поэтому я и звоню.
  
  — Вот оно что?
  
  Ребус наморщил лоб от любопытства.
  
  — Кэлум хочет поговорить с тобой.
  
  — Со мной? Почему?
  
  — Думаю, он сам объяснит тебе. Он просто попросил меня позвонить.
  
  — А ты хочешь, чтобы я с ним встретился?
  
  — Честно говоря, для меня это не имеет значения. Я сказала, что передам тебе его просьбу и что это последнее, что я готова для него сделать.
  
  Ее голос был холодным и гладким, как шиферная крыша во время дождя. Ребус почувствовал, что безнадежно скользит по этой крыше, хочет сделать приятное Джилл, хочет помочь.
  
  — Да, вот еще. Он просил передать тебе, если ты будешь колебаться, что речь идет о Хайд'се.
  
  — О Хайдсе?
  
  Ребус вскочил на ноги.
  
  — X — а — и — д — апостроф — с.
  
  — О каком Хайд'се?
  
  Она рассмеялась.
  
  — Понятия не имею, Джон. Но как будто тебе это должно о чем-то говорить.
  
  — Безусловно. Ты в Данфермлайне?
  
  — Звоню от дежурного.
  
  — Жди меня там через час.
  
  — Хорошо, Джон. — Голос ее звучал совершенно безразлично. — Пока.
  
  Он положил трубку, надел пиджак и вышел из дома.
  
  Дороги в направлении Толкросса были запружены, так же как и на Лотиан-роуд, Принсес-стрит и Куинсферри-роуд. Из-за бестолковой организации муниципального транспорта центр города превратился в какой-то автобусный трагифарс. Одно— и двухэтажные автобусы состязались с микроавтобусами в борьбе за пассажиров. Запертый между темно-бордовым двухэтажником и двумя зелеными букашками, Ребус начал терять свой и без того не великий запас терпения. Он нажал на гудок, вырулил на разделительную полосу и помчался мимо вереницы застопорившихся машин. Мотоциклист, пробиравшийся между противонаправленными потоками, был вынужден вильнуть в сторону, чтобы избежать неминуемого столкновения, и ударился о «сааб». Ребус знал, что должен остановиться, но понесся дальше.
  
  Как пригодилась бы сейчас магнитная мигалка с сиреной, какие сотрудники сыскной налепляют на крыши своих машин, когда торопятся на обед или на свидание! Но у него были только фары, включенные на всю мощь, и сигнал. Оставив позади пробку, он снял руку с клаксона, погасил фары и свернул на широкую трассу.
  
  Несмотря на еще один затор на жуткой площади Барнтон, он за довольно сносное время добрался до моста Форт-роуд, заплатил сбор и поехал, как всегда, не спеша, наслаждаясь видом. Слева под ним — морская судоверфь «Розит». Множество его школьных друзей (относительное множество: у него никогда не было много друзей) пошли на «Розит» и, возможно, работали там до сих пор. Кажется, это было единственное место во всем Файфе, где пока оставались рабочие места. Шахты закрывались одна за другой, и лишь где-то по другую сторону моста люди еще зарывались под залив, добывая все меньше и меньше угля…
  
  Хайд! Кэлум Маккэлум знал что-то о Хайде! А еще — о том, что им интересуется Ребус. Он прибавил газа. Разумеется, Маккэлум будет торговаться, требовать снятия либо смягчения обвинения. Пусть, пусть! Он пообещает ему луну, солнце и звезды с неба.
  
  Только бы он в самом деле знал. Знал, кто такой Хайд. Знал, где его найти. Только бы он знал… Центральный полицейский участок Данфермлайна найти несложно. Он стоит на большом круговом перекрестке при въезде в город. Джилл он также нашел без труда. Она сидела в своей машине на большой стоянке возле здания участка. Ребус припарковался рядом, вышел и сел к ней в машину.
  
  — Доброе утро.
  
  — Привет, Джон.
  
  — Ты в порядке?
  
  Более бессмысленный вопрос трудно было придумать. Лицо бледное, голова как-то втянута в плечи… Руками она держалась за руль, касаясь кончиками ногтей приборного щитка.
  
  — Я в порядке, — ответила она, и они оба улыбнулись этой лжи. — Я предупредила дежурного, что ты приедешь.
  
  — Ты хочешь, чтобы я что-нибудь передал нашему другу?
  
  Она выразительно ответила:
  
  — Нет.
  
  — Хорошо.
  
  Ребус открыл дверь машины, мягко закрыл ее и направился к входу в участок.
  * * *
  
  Она бродила по коридорам госпиталя около часа. Это было время, открытое для посещений, поэтому никто не мешал ей входить в палаты и проходить между кроватями, улыбаясь мужчинам и женщинам, провожавшим ее невеселыми глазами. Она наблюдала, как семья спорит, кому дежурить у дедушкиной кровати, — разрешалось присутствие не больше двух родственников. Она искала одну женщину, хотя и не была уверена, что узнает ее. Ей было только известно, что у библиотекарши должен быть сломан нос.
  
  Может быть, ее отпустили домой? Ее забрал муж, или друг, или… Может быть, Трейси лучше просто прийти через какое-то время в библиотеку? Но теперь ее там будут ждать. Вахтер сразу узнает ее. Библиотекарша сразу узнает ее.
  
  Но узнает ли она библиотекаршу?
  
  Звонок известил об окончании времени посещения. Она поспешила в следующую палату, подумав — может быть, библиотекарша лежит в отдельной палате? В другой больнице?..
  
  Нет! Она была здесь! Трейси остановилась, повернулась и отошла в дальний угол. Посетители прощались с больными. Те и другие выглядели успокоенными. Она смешалась с людьми, складывающими пластиковые стулья в стопки, надевающими пальто, шарфы, перчатки. Потом снова обернулась к кровати библиотекарши. Ее тумбочка вся была заставлена цветами, и один посетитель, мужчина, все не уходил, целуя ее в лоб. Она сжала его руку и… Трейси его где-то видела! В полицейском участке! Он заходил к ней, когда она сидела в камере.
  
  Боже милостивый, она изувечила жену полицейского!
  
  Она засомневалась. Зачем вообще она сюда пришла? Хватит ли у нее смелости подойти? Вместе с какой-то семьей она вышла и прислонилась к стене в коридоре. Сможет ли она? Да, если переборет себя. Сможет.
  
  Она делала вид, что рассматривает автомат, продающий напитки, когда Холмс вышел из открывающихся в обе стороны дверей и медленно зашагал по коридору. Она выждала пару минут, досчитала до ста двадцати. Он уже не вернется. Он ничего не забыл. Трейси оторвалась от автомата и направилась к дверям.
  
  Для нее время посещения только начиналось.
  
  Она не успела подойти к нужной кровати, когда ее остановила молодая медсестра.
  
  — Время посещения окончилось!
  
  Трейси попыталась улыбнуться, принять спокойный вид. Это было не просто, зато врать она умела.
  
  — Вы знаете, я потеряла часы. Наверное, оставила там, у кровати сестры. — Она кивнула в сторону Нелл.
  
  Нелл, услышав их разговор, обернулась. Глаза ее широко раскрылись.
  
  — Только быстро, ладно?
  
  Медсестра отошла. Трейси улыбнулась ей и подождала, пока она выйдет в коридор. Остались только больные в кроватях, внезапная тишина и она. Она подошла к постели Нелл.
  
  — Здравствуйте. — Она посмотрела на табличку в ногах железной кровати и прочла: — Нелл Стэплтон.
  
  — Что вам нужно?
  
  В глазах Нелл не было страха. Голос звучал тихо, откуда-то из гортани.
  
  — Я хотела кое-что сказать вам, — ответила Трейси. Она подошла к Нелл и присела на корточки, чтобы ее не могли заметить от дверей палаты. К тому же так было больше похоже на то, что она ищет потерянные часы.
  
  — Да?
  
  Трейси улыбнулась: ее рассмешил голос Нелл. Он напоминал голос куклы из детской телепередачи. Но улыбка с ее лица исчезла, и она покраснела, как только вспомнила, что находится здесь потому, что из-за нее эта женщина попала в больницу. Залепленный пластырем через все лицо нос, синяки под глазами — ее работа.
  
  — Я пришла попросить прощения. Только за этим.
  
  Нелл смотрела на нее, не мигая.
  
  — И еще…
  
  Она хотела что-то добавить.
  
  — …нет, ничего.
  
  — Скажите, — начала Нелл, но у нее уже не осталось сил говорить. Она много болтала с Брайаном, и теперь во рту у нее пересохло. Она протянула руку к кувшину с водой.
  
  — Вот, держите.
  
  Трейси налила воды в пластиковый стаканчик и протянула Нелл, которая сделала глоток и задержала воду во рту.
  
  — Красивые цветы.
  
  — Это от моего друга, — сказала Нелл между двумя глотками.
  
  — Да, я видела, как он уходил. Он ведь полицейский, да? Я в курсе, потому что я дружу с инспектором Ребусом.
  
  — Я знаю.
  
  — Знаете? — Трейси была потрясена. — Так вы знаете, кто я?
  
  — Я знаю, что вас зовут Трейси, если вы имеете в виду это.
  
  Трейси закусила нижнюю губу. Щеки ее опять покраснели.
  
  — Разве это так важно? — спросила Нелл.
  
  — Нет, конечно. — Трейси попыталась принять беззаботный вид. — Конечно, нет.
  
  — А я хотела спросить…
  
  — Да?
  
  Трейси была счастлива переменить тему.
  
  — Зачем вы рвались в библиотеку?
  
  Такой поворот не очень обрадовал ее. Она подумала, пожала плечами и ответила:
  
  — Мне надо было найти фотографии Ронни.
  
  — Фотографии Ронни? — Нелл приподнялась на подушке. То немногое, что Брайан успел рассказать ей, сводилось к продвижению дела Ронни Макгрэта: они нашли какие-то фотографии в доме погибшего парня. Что Трейси имеет в виду?
  
  — Ронни спрятал их в библиотеке.
  
  — Что это были за фотографии? То есть — зачем их прятать?
  
  Трейси пожала плечами.
  
  — Он сказал мне только, что это страховка его жизни. Так и сказал: «Мой страховой полис».
  
  — А где именно он их спрятал?
  
  — Сказал, на шестом этаже. В переплетенных номерах «Эдинбургского обозрения». Это, наверное, журнал.
  
  — Да, — улыбнулась Нелл. — Журнал.
  * * *
  
  Звонок Нелл совершенно потряс Брайана Холмса. Сначала он испугался и отругал ее за то, что она встала.
  
  — Я лежу. — От волнения голос ее стал еще менее отчетливым. — Мне принесли телефон к кровати. — Послушай…
  
  Через полчаса он шел за сотрудницей библиотеки Эдинбургского университета по коридору шестого этажа.
  
  Библиотекарша долго читала мудреные шифры на стеллажах, пока наконец не подвела его к полке с толстыми переплетенными томами. Одинокий студент, сидевший у большого окна в конце зала, равнодушно взглянул на Холмса, покусывая кончик карандаша. Холмс сочувственно улыбнулся, но тот смотрел сквозь нового посетителя невидящим взглядом.
  
  — Вот, — сказала девушка. — «Эдинбургское обозрение» и «Новое эдинбургское обозрение». «Новое» — это, как видите, с тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Первые годы мы храним, конечно, отдельно. Если они вас интересуют, это займет не много времени…
  
  — Нет, нет. Это то, что мне нужно. Большое спасибо.
  
  Библиотекарша слегка кивнула, принимая благодарность.
  
  — Вы не забудете передать от нас всех привет Нелл?
  
  — Я буду разговаривать с ней сегодня еще раз. Обязательно передам.
  
  Снова кивнув, библиотекарша направилась к концу стеллажа. Там она задержалась, щелкнула выключателем, и над головой у Холмса зажглась лампа дневного света. Он благодарно улыбнулся, но она уже ушла, поскрипывая резиновыми подошвами в направлении лифта.
  
  Холмс поглядел на корешки переплетов. Собрание было неполным. Значит, отдельные годы взяты кем-то из читателей. Что за место для тайника? Он снял с полки том «1971-1972», поднял его за корешок указательными пальцами и потряс. Ни фотографий, ни бумажек не выпало. Он поставил том на место и повторил операцию со следующим.
  
  Студент смотрел теперь уже не сквозь Холмса. Он смотрел прямо на него, причем как на сумасшедшего. Еще один том ничего не дал, за ним еще один.
  
  Холмс, который надеялся найти что-нибудь, чем удивить Ребуса, найти ключ к загадке, начинал опасаться худшего. Он несколько раз пытался дозвониться инспектору, но безуспешно. Ребус пропал. Как сквозь землю провалился.
  
  Выпав из журнала на лакированный пол и ударившись о него своими плотными краями, фотографии издали более громкий стук, чем он ожидал. Он наклонился и начал их собирать. Студент смотрел на него, вконец заинтригованный, но энтузиазм Холмса уже угасал: он подбирал с пола отпечатки тех же самых кадров с боксерского матча. Больше ничего. Ни одного нового снимка, никакого открытия, никакого сюрприза.
  
  Черт подери Ронни Макгрэта, который дал ему надежду. Страховой полис уже погибшей жизни.
  
  Он остановился у лифта, но лифт не приезжал, и он стал спускаться по пологой лестнице. Он попал на первый этаж, но в неизвестную ему часть библиотеки, в узкий коридор, похожий на старую букинистическую лавку. Вдоль стен лежали штабеля книг в заплесневелых переплетах. Он прошел мимо штабелей, чувствуя неясный страх, и, открыв дверь, оказался в главном читальном зале. Библиотекарша, показавшая ему дорогу, сидела за своим столом. Увидев его, она начала отчаянно махать рукой. Он поспешил к ней, она подняла трубку телефона и нажала какую-то кнопку.
  
  — Вам звонят, — сообщила она и протянула ему трубку.
  
  — Алло?
  
  Он был в недоумении: кто мог знать, что он в библиотеке?
  
  Конечно, Ребус.
  
  — Куда вы, черт возьми, подевались, Брайан? Я повсюду вас ищу. Я в больнице.
  
  Сердце у Холмса опять оборвалось.
  
  — Нелл?! — воскликнул он так, что библиотекарша вскинула голову.
  
  — Что? — проворчал Ребус. — Да нет же, Нелл в порядке. Просто я у нее узнал, где вас найти. Я звоню из больницы, и это стоит безумных денег.
  
  В подтверждение последних слов в трубке раздались гудки, потом стук бросаемых монет.
  
  — Нелл в порядке, — сказал Брайан библиотекарше. Она довольно кивнула и вернулась к своей работе.
  
  — Разумеется, — подхватил Ребус, услышав слова Холмса. — Теперь я хочу кое-что поручить вам. У вас есть карандаш и бумага?
  
  То и другое нашлось на столе. Холмс развеселился, вспомнив свой первый разговор с Ребусом. Сделайте кое-что… Сколько же было сделано с тех пор…
  
  — …вы поняли?
  
  — Простите, сэр, я немного отвлекся. Вы не могли бы повторить?
  
  В трубке послышались звуки, выражающие смесь гнева и нетерпения. Ребус повторил — и на этот раз Холмс расслышал каждое слово.
  * * *
  
  Трейси сама точно не знала, зачем отправилась к Нелл Стэплтон и зачем все ей рассказала. Она чувствовала себя обязанной, и не только потому, что она сделала. В Нелл Стэплтон была какая-то мудрость и доброта, которой Трейси всегда не хватало. Она прошла по коридорам, выпила две чашки кофе в кафе напротив главного здания, зачем-то зашла в отделение рентгена, скорой помощи и даже в клинику диабетиков. Она попыталась уйти, дошла до художественного училища и снова повернула назад и прошла двести шагов обратно к больнице.
  
  Она входила в боковые ворота, когда ее подхватили под руки двое мужчин.
  
  — Эй!
  
  — Пройдемте, мисс.
  
  Она решила, что это охрана или полиция, и не стала сопротивляться.
  
  Может быть, друг Нелл Стэплтон хочет повидать ее и надавать ей по шее. Ей все равно. Они вели ее к входу в больницу, и она не пыталась вырываться. Пока не стало поздно.
  
  В последний момент они остановились, развернули ее и втолкнули в заднюю дверь машины скорой помощи.
  
  — Эй! В чем дело?!
  
  Двери захлопнулись, щелкнул замок, и она осталась одна в жарком полумраке. Она стала колотить в дверь, но машина уже тронулась. Ее бросило к дверям, потом снова на пол. Когда она немного пришла в себя, то увидела, что машина старая, используемая теперь по другому назначению. Кузов был пуст. Окна забраны решеткой. От водителя ее отделял металлический лист. Она начала барабанить в эту стенку, оскалив зубы и взвизгивая, вспомнив, что мужчины были те самые, что шли за ней по Принсес-стрит, когда она прибежала к Ребусу.
  
  — Господи, — прошептала она. — Боже мой.
  
  Они все-таки нашли ее.
  * * *
  
  Вечер выдался жаркий и душный, на улицах — необычная для субботы тишина.
  
  Ребус позвонил в звонок и подождал. Оглянулся по сторонам. Два безупречных ряда георгианских домов, потемневшие от времени и выхлопного газа каменные фасады. Некоторые дома превратились в офисы привилегированных нотариусов и аудиторов и маленьких анонимных финансовых фирм. Но несколько домов еще служили жильем богатым и предприимчивым людям. Ребус бывал на этой улице раньше, очень давно, когда только начинал службу в сыскной полиции и расследовал смерть одной девочки. Сейчас он уже не помнил подробностей того дела, его голова была полностью занята приготовлением к вечерним удовольствиям.
  
  Он потрогал черный галстук на шее. Весь костюм — смокинг, рубашку, галстук-бабочку и лакированные башмаки — он днем взял напрокат в одном из магазинов на Джордж-стрит. Он чувствовал себя совершенным идиотом, однако, оглядев себя в зеркало в ванной, должен был признать, что выглядит недурно. Пожалуй, вполне на уровне для «Финли'с» на Дьюк-Террас.
  
  Дверь открыла роскошно одетая, ослепительная молодая женщина и приветствовала его так, словно собиралась спросить, отчего он так редко заходит.
  
  — Добрый вечер, — произнесла она. — Вы пройдете?
  
  О да. Холл выглядел очень изящно.
  
  Кремовые стены, мягкий ковер и стулья, созданные словно Чарльзом Ренни Макинтошем, с высокими спинками и, очевидно, весьма неудобные.
  
  — Я вижу, вам нравятся наши стулья, — сказала женщина.
  
  — Да, — ответил Ребус, возвращая ей улыбку. — Меня зовут Ребус. Джон Ребус.
  
  — Ах да. Финли сказал мне, что вы придете. Раз вы у нас в первый раз, хотите, я покажу вам клуб?
  
  — С радостью.
  
  — Но сначала возьмите что-нибудь выпить. Первый заказ всегда за счет заведения.
  
  Ребус старался не выказывать слишком много любопытства, но в конце концов он был полицейский и не собирался изменять самому главному. Поэтому он задал хозяйке, которую звали Полетт, несколько вопросов, пока она демонстрировала ему игорный клуб, показывала в сторону винного погреба («Финли застраховал его на четверть миллиона»), кухни («наш повар стоит дороже горки черной икры, равной его весу») и комнат для гостей («те двое-трое завсегдатаев, которые остаются там, когда уже не могут сами добраться до дома, совершенно не в состоянии оценить их по достоинству»). В полуподвале располагались погреба и кухня, а на первом этаже — тихий зал с баром и небольшой ресторан с гардеробными и кабинетом. На втором этаже, куда вела лестница с ковром и коллекцией шотландской живописи восемнадцатого и девятнадцатого века — Джейкоб Мор, Дэвид Аллан и прочие, — располагался сам игорный клуб: рулетка, блэк-джек, еще несколько столов для карточных игр и один для игры в кости. Игроки — в основном бизнесмены. Небольшие ставки, небольшие выигрыши-проигрыши. Каждый держал фишки поближе к себе.
  
  Полетт показала на две закрытые комнаты.
  
  — Частные комнаты, для частных игр.
  
  — Каких игр?
  
  — В основном покер. Серьезные игроки заказывают их примерно раз в месяц. Игра продолжается до утра.
  
  — Как в кино.
  
  — Да, — засмеялась она. — Действительно, как в кино.
  
  На третьем этаже находились три спальни для гостей, также закрытые, и квартира Финли Эндрюса.
  
  — Туда, разумеется, гости не допускаются.
  
  — Разумеется, — согласился Ребус, и они спустились обратно вниз.
  
  Вот как он выглядит, клуб «Финли'с». Сегодня было немноголюдно, он встретил всего несколько знакомых лиц. Одного адвоката, который не узнал его, хотя они встречались с ним в суде, одного телеведущего и — Фермера Уотсона.
  
  — Привет, Джон.
  
  Упакованный в костюм и крахмальную рубашку, Уотсон стал словно бы еще больше похож на полицейского. Когда Полетт и Ребус на обратном пути вошли в бар, он сидел там со стаканом апельсинового сока, стараясь выглядеть как дома и добиваясь прямо противоположного эффекта.
  
  — Сэр…
  
  Хотя Уотсон и грозился наведаться сюда, Ребус ни на минуту не мог подумать, что это действительно произойдет. Он представил Полетт, которая извинилась, что не смогла встретить его у входа.
  
  Уотсон отмахнулся от ее извинений, повертел в руках стакан.
  
  — Обо мне прекрасно позаботились.
  
  Они присели за свободный столик. Стулья были мягкие и удобные, Ребус немного расслабился. Уотсон огляделся по сторонам.
  
  — Финли нет? — поинтересовался он.
  
  — Он где-то здесь, — ответила Полетт. — Финли всегда где-то рядом.
  
  Странно, подумал Ребус, что они не встретили его во время своей экскурсии.
  
  — Как выглядит это заведение, Джон? — спросил Уотсон.
  
  — Впечатляюще.
  
  Ребус принял улыбку Полетт, как старательный ученик похвалу учителя.
  
  — Оно гораздо больше, чем можно себе представить. Вы увидите, какие помещения наверху.
  
  — И еще пристройка, — добавил Уотсон.
  
  — Действительно, я забыл. — Ребус обернулся к Полетт.
  
  — Да, — ответила она. — Мы пристраиваем еще помещение к задней стороне дома.
  
  — Пристраиваете? — спросил Уотсон. — Я полагал, что это свершившийся факт.
  
  — О нет. — Она улыбнулась. — Вы знаете, Финли страшно придирчив. Ему не понравилось половое покрытие, и он заставил рабочих все снять и начать заново. Теперь мы ждем мрамор из Италии.
  
  — Это должно кое-что стоить. — Уотсон кивнул самому себе.
  
  Пристройка Ребуса интересовала. В задней части первого этажа, за туалетам, гардеробом, офисами, огромными стенными шкафами, должна где-то прятаться еще одна дверь. С виду дверь а сад. Теперь, вероятно, вход в пристройку.
  
  — Еще выпьете, Джон?
  
  Уотсон уже встал, показывая на пустой стакан Ребуса.
  
  — Джин со свежим апельсиновым, пожалуйста.
  
  Он протянул свой стакан.
  
  — А для вас, Полетт?
  
  — Нет, благодарю вас. — Она встала со своего стула. — У меня работа. Теперь, когда я показала вам клуб, мне пора возвращаться к дверям. Если захотите поиграть наверху, там можно получить фишки. В некоторых играх разрешаются наличные деньги, но не в самых интересных.
  
  Еще раз улыбнувшись, она ушла, сверкая черным шелком. Уотсон посмотрел как Ребус провожает ее взглядом.
  
  — Расслабьтесь, инспектор.
  
  Смеясь себе под нос, он подошел к стойке. Бармен объяснил ему, что если джентльмены хотят еще выпить, то достаточно махнуть рукой. Заказ примут у их столика и принесут. Уотсон плюхнулся обратно на стул.
  
  — Вот это жизнь, Джон.
  
  — Согласен. Что происходит на базе?
  
  — Вы про маленького содомита, который настучал на вас? Он смылся. Оставил нам фальшивый адрес, адрес какой-то фабрики.
  
  — Значит, я больше не на крючке?
  
  — Почти нет.
  
  Ребус хотел возражать.
  
  — Дайте нам еще пару дней, Джон, это все, о чем я прошу. Пусть дело умрет естественной смертью.
  
  — То есть об этом говорят?
  
  — Некоторые из мальчишек немножко позубоскалили. Не думаю, что стоит на них сердиться. Через день-два появится другой повод для шуток, и все будет забыто.
  
  — Забывать нечего !
  
  — Я знаю, Джон, знаю. Это был заговор с целью отстранить вас от дела, и за ним стоит таинственный мистер Хайд.
  
  Ребус впился в Уотсона убийственным взглядом, но плотно сжал губы. Ему захотелось закричать, заорать. Вместо этого он громко вздохнул, схватил стакан, поставленный официантом на стол, и сделал два огромных глотка, когда официант заметил, что он пьет сок другого джентльмена. Его джин с тем же соком остался на подносе. Увидев, что Уотсон, снова смеясь, кладет на поднос пять фунтов, Ребус покраснел. Официант неловко кашлянул.
  
  — Ваши напитки стоят шесть фунтов пятьдесят, сэр, — сказал он Уотсону.
  
  — Боже мой!
  
  Уотсон порылся в кармане, нашел мятую однофунтовую бумажку и мелочь и положил на поднос.
  
  — Благодарю вас, сэр.
  
  Прежде чем Уотсон успел спросить, не полагается ли сдача, он взял поднос и удалился. Уотсон поглядел на Ребуса, который уже улыбался.
  
  — Ну, знаете ли, — проговорил суперинтендант. — Шесть пятьдесят! В некоторых семьях на эту сумму кормятся неделю.
  
  — Это жизнь, — вернул Ребус Уотсону его слова.
  
  — Хорошо сказано, Джон. Я как будто забыл, что в жизни есть кое-что, кроме личных удовольствий. Скажите мне, к какой церкви вы принадлежите?
  
  — Вот они где! Пришли нас арестовывать?
  
  Оба обернулись и увидели подошедшего к ним Томми Маккола. Ребус взглянул на часы. Половина девятого. Томми выглядел так, как будто по дороге в клуб заглянул в несколько пабов. Он тяжко опустился на стул, где до того сидела Полетт.
  
  — Что вы пьете?
  
  Он щелкнул пальцами, и к столу медленно подошел нахмуренный официант.
  
  — Господа?
  
  Томми посмотрел на него.
  
  — Здорово, Саймон. Полицейским по порции того же, а мне как всегда.
  
  Ребус проследил за лицом официанта. Да, юноша, мы из полиции. Отчего же ты так переполошился?
  
  Официант повернулся, словно прочтя мысли Ребуса, и деревянной походкой вернулся к бару.
  
  — Что же вас сюда привело?
  
  Маккол закурил, радуясь, что нашел себе компанию, и надеясь наслаждаться ею весь вечер.
  
  — Это была идея Джона, — ответил Уотсон. — Он хотел сюда попасть. Я договорился с Финли, а потом решил, что мне тоже интересно.
  
  — И правильно. — Маккол огляделся. — Только сегодня совершенно пусто. Обычно тут битком публики, которую вы знаете, как родных — в лицо, по именам. А сегодня как вымерли.
  
  Он предложил собеседникам пачку сигарет. Ребус взял, закурил, с наслаждением выпустил дым и сразу же пожалел, чувствуя, как дым мешается у него в груди с алкогольными парами. Ему нужно было быстро и изо всех сил думать. Уотсон — а теперь еще и Маккол. Ни тот, ни другой в его планы не входили.
  
  — Кстати, Джон, — сказал Томми Маккол. — Спасибо, что подвезли меня вчера.
  
  По его тону Ребус понял подтекст.
  
  — Простите, если доставил вам неприятности.
  
  — Что вы, Томми. Вы хорошо выспались?
  
  — Со сном у меня никаких проблем.
  
  — У меня тоже, — вмешался Фермер Уотсон. — Польза чистой совести, а?
  
  Томми повернулся к Уотсону.
  
  — Жаль, что вы не заглянули к Малькольму Лэньону. Мы прекрасно провели время, правда, Джон?
  
  Томми улыбнулся Ребусу, тот ответил тем же. За соседним столиком рассмеялись какой-то шутке. Мужчины курили сигары, женщины поигрывали браслетами. Маккол наклонился в их сторону, надеясь присоединиться к веселью, но его блестящие глаза и кривая улыбка были встречены холодно.
  
  — Вы начали где-то днем, Томми? — спросил Ребус Маккола.
  
  Услышав свое имя, тот опять повернулся к ним.
  
  — Пропустил рюмочку-две, — ответил он. — Два моих фургона задержали поставку. Водители пошли отливать, то ли еще черт знает что… Я потерял два огромных контракта. Заливал свое горе.
  
  — Сочувствую, — серьезно проговорил Уотсон. Ребус тоже кивнул, но Маккол театрально потряс головой.
  
  — Это пустяки, — объявил он. — Я собираюсь продать дело. Выйти на пенсию молодым. Поеду на Барбадос, в Испанию, куда-нибудь. Куплю маленькую виллу. — Глаза его сощурились, он перешел на шепот. — А угадайте, кто собирается меня купить? Не угадаете тыщу лет. Финли.
  
  — Финли Эндрюс?
  
  — Он самый. — Маккол откинулся на стуле, затянулся и поморгал, отгоняя дым от глаз. — Финли Эндрюс. — Он снова доверительно наклонился вперед. — У него, чтобы вы знали, кусочек пирога здесь, кусочек там. Он хозяин не только этого заведения. Входит в совет директоров в нескольких фирмах, держит акции, и тому подобное.
  
  — Ваши напитки!
  
  В голосе официанта звучало больше, чем нотка неодобрения. Даже после того, как Маккол положил на поднос десятифунтовую бумажку и помахал, чтобы он уходил, официант медлил.
  
  — Ну вот, — продолжал Маккол, когда тот наконец удалился. — Кусочек здесь, кусочек там. Само собой, все строго законно. Доказать обратное — пуд соли съесть.
  
  — И он действительно хочет выкупить у вас дело? — спросил Ребус.
  
  Маккол пожал плечами.
  
  — Предлагает хорошую цену. Не бог весть что, но с голоду я не помру.
  
  — Ваша сдача, сэр, — произнес холодный, как сталь, голос официанта. Он протянул поднос Макколу, тот удивленно поднял на него глаза.
  
  — Я не просил сдачи, — сказал он. — Это были чаевые. Но уж раз принесли… — Он подмигнул Ребусу и Уотсону и собрал монетки с подноса. — Раз они вам без надобности, юноша, тогда я возьму.
  
  — Спасибо, сэр.
  
  Ребус наслаждался этим зрелищем. Официант отчаянно подавал Макколу знаки, но тот был то ли слишком пьян, то ли слишком наивен. В то же время Ребус понимал, что присутствие суперинтенданта Уотсона и Томми Маккола в шумный вечер в клубе «Финли'с» грозило ему осложнениями.
  
  В холле возникло какое-то движение. Послышался шум, голоса, не столько сердитые, сколько громкие. И голос Полетт, сначала убеждающий, потом протестующий.
  
  Ребус снова взглянул на часы. Точно в назначенное время. Восемь пятьдесят.
  
  — Что там происходит?
  
  Все, кто находился в баре, посмотрели в сторону холла, кто-то встал и пошел узнавать. Бармен нажал какую-то кнопку в стене и также поспешил в холл. Ребус последовал за ним. Стоя в дверях, Полетт спорила с несколькими мужчинами, одетыми в поношенные костюмы. Один из них уверял, что она обязана его пустить, потому что он в галстуке. Другой объяснял, что они приехали в город на один вечер и узнали об этом клубе в каком-то баре.
  
  — Его звали Филип! Он сказал, что если мы сошлемся на Филипа, нас сразу же пустят!
  
  — Я сожалею, джентльмены, но это частный клуб.
  
  Подошел официант, но его вмешательству не обрадовались.
  
  — Эй, приятель, мы тут разговариваем с дамой. Мы хотим только немножко выпить и чуть-чуть повеселиться. Что, не имеем права?
  
  Ребус увидел, как со второго этажа спустились еще двое «официантов», крепких молодых людей с квадратными лицами.
  
  — Ну с какой стати…
  
  — Только выпить по рюмочке…
  
  — В городе на один вечер…
  
  — Я извиняюсь…
  
  — Эй, мой пиджак!
  
  — Руки!
  
  Начал Нил Макгрэт, заехав одному из спортсменов под дых. Теперь в холле собралась почти вся публика из бара и из ресторана. Продолжая наблюдать за потасовкой, Ребус начал пробираться через толпу, мимо двери к бару, мимо ресторана к гардеробу, туалетам, двери в офис и к следующей двери.
  
  — Тони! Это ты?
  
  Все-таки это произошло: Томми Маккол узнал своего брата в компании поддельных пьяниц. Внимание Тони отвлеклось, он получил удар в лицо и отлетел к стене.
  
  — Это мой брат!
  
  Теперь в драку ввязался и Томми. Констебли Нил Макгрэт и Гарри Тодд, крепкие и здоровые парни, могли постоять за себя. Но, завидев суперинтенданта Уотсона, который скорее всего понятия не имел, кто они такие, они автоматически опустили руки. Оба сразу же получили по солидной плюхе и вспомнили, что драка вполне настоящая. Поэтому они тут же забыли об Уотсоне и продолжали борьбу.
  
  Ребус заметил, что один из драчунов держится на заднем плане и не рвется в гущу событий. Готовый в случае необходимости бежать, он при этом держался около двери и бросал взгляды на коридор, где стоял Ребус. Ребус приветственно помахал рукой. Констебль сыскной полиции Брайан Холмс не ответил. Тогда Ребус повернулся и встал лицом к двери в конце коридора. Двери в пристройку. Потом закрыл глаза, собрался с духом, сжал правую руку в кулак и ударил себя в лицо. Не слишком сильно, спасибо инстинкту самосохранения, но и не слабо. Он подумал, что не понимает, как люди могут сами вскрывать себе вены. Потом открыл свои наполнившиеся слезами глаза и потрогал нос. Из обеих ноздрей текла кровь. Он начал барабанить в дверь. Молчание. Он постучал еще. Шум драки достиг своего апогея. Давайте, ребята, давайте. Он вынул из кармана платок и поднес его к кровоточащему носу. Послышалось щелканье замка. Дверь открылась на пару дюймов, и на Ребуса уставилась пара глаз.
  
  — Что такое?
  
  Ребус отступил на шаг, чтобы человек мог увидеть свалку у входной двери. Глаза раскрылись еще шире, потом человек посмотрел на окровавленное лицо Ребуса и еще приоткрыл дверь. Парень был здоровый, средних лет, удивительно лысый для своего возраста. Словно в утешение, под носом у него красовались пышные усы. Ребус вспомнил, как Трейси описывала ему одного из ее преследователей. Этот вполне подходил.
  
  — Нам нужна помощь, — сказал Ребус. — Пойдемте.
  
  Мужчина помолчал, обдумывая ситуацию. Ребусу показалось, что тот собирается снова закрыть дверь, и он уже весь напружинился, но здоровяк перешагнул через порог и прошел мимо Ребуса, который похлопал его по спине.
  
  Дверь осталась открыта. Ребус вошел, нащупал ключ и повернул его. Вверху и внизу были еще и задвижки. Он задвинул верхнюю. Никого не впускать, подумал он, никого не выпускать. После этого, и только после этого, он огляделся. Он стоял на верхней площадке узкого лестничного пролета. Бетонные, ничем не покрытые ступеньки. Наверное, Полетт была права и пристройка действительно не закончена? Однако эта лестница едва ли замышлялась как часть клуба: слишком узкая, похожая на потайную. Ребус стал медленно спускаться. Подметки его взятых напрокат ботинок стучали слишком громко.
  
  Он насчитал двадцать ступенек и прикинул, что находится ниже уровня полуподвала, примерно на глубине подвала или даже ниже. Возможно, городские власти все же ограничили Финли Эндрюса? И, не имея возможности строить вверх, он стал строить вниз. Дверь внизу лестницы также казалась очень прочной. Еще одна структурная, а не декоративная конструкция. Чтобы пробить ее, понадобился бы хороший двадцатифунтовый молоток. Но Ребус потрогал ручку. Она повернулась, и дверь подалась.
  
  Полная темнота. Ребус вошел в дверь. С верхней площадки сюда доходило слабое подобие света, и он попытался разглядеть что-нибудь вокруг. И ничего не разглядел. Помещение, куда он попал, напоминало складское. Большое пустое пространство. А затем зажегся свет, четыре ряда ламп на высоком потолке. Горели они неярко, но полностью освещали зал. В середине — небольшой боксерский ринг, вокруг — несколько десятков стульев с жесткими спинками.
  
  Диджей оказался прав.
  
  Кэлуму Маккэлуму нужны были друзья, любой ценой. Он рассказал Ребусу все о дошедших до него слухах, слухах о клубе в клубе, где пресыщенные и денежные посетители могли делать некие «интересные ставки». Что-то не совсем обычное, сказал Маккэлум. Что-то вроде ставок на двух мальчиков по найму, двух наркоманов, которые за хорошие деньги измордуют друг друга до полусмерти, а потом будут молчать. Оплата деньгами и наркотиками. Теперь, когда появились деньги с юга, ни в том, ни в другом недостатка не было.
  
  Клуб «Хайд'с», названный по имени персонажа Роберта Льюиса Стивенсона. Эдвард Хайд, темная сторона человеческой души. Сам Хайд был списан с эдинбуржца старосты Броди, бизнесмена днем и грабителя ночью. В этом зале Ребус носом чувствовал преступление, страх и жажду почестей. Запах сигарного дыма и разлитого виски, смешанный с запахом пота. И тень Ронни. И вопросы, на которые до сих пор нет ответов. Платили ли Ронни за то, чтобы он незаметно фотографировал богатых и влиятельных людей? Или он выступал как свободный фотограф, приглашенный в качестве мальчика для битья, у которого хватило духу пронести с собой фотоаппарат? Может быть, ответ не имел значения. Важно было то, что хозяин заведения, кукловод этих низменных инстинктов, убил Ронни, заставив его изголодаться по дозе, а потом продав ему крысиный яд. Послал одного из своих подручных в дом Ронни, чтобы представить его смерть как обычную передозировку. Рядом с Ронни они оставили чистый порошок. И, чтобы запутать дело, перенесли покойника на первый этаж и обставили свечами. Полагая, что сцена окажется необыкновенно впечатляющей. Но при свете свечей они не увидели звезды на стене и тело случайно оказалось лежащим к ней ногами.
  
  Ошибка Ребуса состояла в том, что он усмотрел в этой истории слишком много. Он сам затуманил картину, придумал взаимосвязи там, где ими и не пахло, увидел несуществующий зловещий заговор. А настоящий заговор был на несколько порядков выше и обширнее. Стог сена, и дело Ронни — иголка в нем.
  
  — Финли Эндрюс!
  
  Пустой зал отозвался эхом. Ребус поднялся на ринг и посмотрел на стулья вокруг. Ему показалось, что он видит азартные лица зрителей. На обтянутом холстом помосте темнели пятна засохшей крови. Разумеется, здесь удовольствия не заканчивались. Были еще «комнаты для гостей», закрытые двери, за которыми играли в «частные игры». Теперь перед ним предстала полная картина Содома, разворачивавшаяся здесь, как записал в своем дневнике Джеймс Карью, каждую третью пятницу месяца. С Колтон-хилла привозили мальчиков для обслуживания клиентов. За столом, в постели, где угодно. А Ронни, возможно, все это фотографировал. Но однажды Эндрюс узнал, что Ронни устроил себе некую «страховку», спрятал куда-то фотографии. Конечно, он был не в курсе, что они совершенно не годятся для шантажа, не дают улик. Он знал лишь, что они существуют.
  
  И Ронни умер.
  
  Ребус слез с ринга и прошел вдоль одного из рядов. В глубине зала в полумраке темнели две двери. Он прислушался, подойдя к одной, потом к другой. Совершенно тихо, хотя он был уверен… Он собирался открыть левую, но затем, повинуясь какому-то инстинкту, передумал и взялся за ручку правой. Немного помедлил, повернул ручку и толкнул дверь.
  
  Прямо около двери оказался выключатель. Ребус нащупал его, и зажглись две мягкие лампы, укрепленные по обеим сторонам кровати. Кровать стояла у боковой стены. Больше в комнате ничего не было, кроме двух больших зеркал, одно на стене перед кроватью, другое над ней. Когда Ребус подошел к кровати, дверь за его спиной прикрылась с легким щелчком. Начальники Ребуса порой обвиняли его в чрезмерно живом воображении. Но сейчас он свое воображение отключил. Смотри на факты, Джон. Факты — это кровать и зеркала. Дверь щелкнула еще раз. Он метнулся назад и вцепился в ручку, но было уже поздно.
  
  — …!
  
  Он отступил на несколько шагов и с разбегу ударил в дверь каблуком. Дверь задрожала, но выдержала. В отличие от каблука, который отвалился. Привет залогу в магазине проката. Подожди и попробуй немного подумать. Кто-то запер дверь, значит, кто-то был рядом. А единственное место, где этот кто-то мог прятаться, — соседняя комната. Он обернулся и внимательно осмотрел зеркало перед кроватью.
  
  — Эндрюс! — крикнул он в зеркало. — Энд-рюс!
  
  Голос из-за стены донесся приглушенно, но вполне различимо:
  
  — Здравствуйте, инспектор Ребус. Рад вас видеть.
  
  Ребус чуть не улыбнулся, но справился с собой.
  
  — Я бы очень хотел сказать то же самое.
  
  Он посмотрел в зеркало, представляя себе стоящего прямо за ним Эндрюса.
  
  — Славная идея, — сказал он, поддерживая разговор, чтобы выиграть немного времени, собраться с мыслями и силами. — Парочка веселится на кровати, а зрители — за двухсторонним зеркалом. Смотри сколько хочешь.
  
  — Сколько хочешь? — Голос послышался как будто ближе. — Ошибаетесь, инспектор. Все стоит денег.
  
  — Полагаю, и фотоаппарат не дремлет, и снимки готовы?
  
  — Готовы и вставлены в рамочку.
  
  — Шантаж.
  
  Это был просто комментарий.
  
  — Скорее одолжения. По большей части клиенты сами предлагают их нам. Но фотографии очень кстати, когда одолжения почему-либо задерживаются.
  
  — В этом причина самоубийства Карью?
  
  — О нет. Это — ваших рук дело, инспектор. Джеймс рассказал мне, что вы как-то узнали его. Он решил, что вы сможете выследить его вплоть до «Хайд'са».
  
  — Его убили вы?
  
  — Его убили мы, Джон. И это жалко. Я любил Джеймса. Он был хороший друг.
  
  — Ну, бросьте, у вас столько друзей…
  
  Послышался смех, но голос оставался спокойным, почти лиричным.
  
  — Да, думаю, им пришлось бы попотеть, чтобы найти судью и адвоката, которые выступили бы против меня, и пятнадцать достойных присяжных. Все они побывали в «Хайд'се». Абсолютно все. В поисках чуть более волнующих игр, чем те, в которые играют наверху. Мне подал эту мысль один лондонский приятель. Он держит похожее заведение, разве что у них подают чуть менее острые блюда. В Эдинбурге появилось море новых денег, Джон. Денег на все. Вам не нужны деньги? Вы не хотите, чтобы ваша жизнь стала менее пресной? Не рассказывайте мне, что вы счастливы в вашей квартире, с вашей музыкой и старым вином.
  
  Лицо Ребуса изобразило недоумение.
  
  — Да, я кое-что знаю о вас, Джон. Информация — мой конек.
  
  Голос Эндрюса стал тише.
  
  — Вы можете стать членом клуба, если пожелаете, Джон. Мне кажется, вы, может быть, действительно хотите им стать? У членства есть свои привилегии.
  
  Ребус прислонил лицо к зеркалу. Он почти перешел на шепот.
  
  — Ваши ставки слишком высоки.
  
  — Что-что?
  
  Голос Эндрюса стал еще ближе. Он почти слышал его дыхание. Но Ребус продолжал шептать:
  
  — Я говорю, ваши ставки слишком высоки.
  
  Он сложил руку в кулак и, резко размахнувшись, ударил сквозь зеркало. Этому его тоже учили в спецназе: никогда не бей по чему-то, бей всегда сквозь. Даже если это кирпич.
  
  Стекло разлетелось на мелкие кусочки, которые посыпались ему в рукав, раскровенили кулак. Кулак превратился в клешню и нащупал через стекло горло кричащего Эндрюса. Осколки стекла попали тому в лицо, в волосы, в глаза. Ребус притянул Эндрюса к себе.
  
  — Я сказал, — прошептал он еще раз сквозь оскаленные зубы, — ваши ставки слишком высоки.
  
  Сложив в кулак свободную, здоровую руку, он ударил Эндрюса в подбородок и потянул на себя. Потерявшее сознание тело рухнуло в комнату.
  
  Сняв уже ненужные ботинки, Ребус выбил остатки зеркала. Потом осторожно перелез в соседнюю комнату, подошел к двери и открыл ее.
  
  Трейси он увидел сразу. Она стояла, словно в нерешительности, на середине ринга, опустив руки.
  
  — Трейси? — позвал он.
  
  — Вряд ли она слышит вас, инспектор Ребус. Героин — сильное вещество.
  
  Ребус увидел, как из темноты выступил Малькольм Лэньон. Рядом с ним стояли двое мужчин. Один, высокий, выглядел очень крепким для человека не первой молодости. Густые, черные с проседью брови, глубоко посаженные суровые глаза. Никогда еще Ребусу не доводилось видеть более кальвинистской наружности. Второй — более коренастый, не такого праведного вида. Курчавые волосы, лысеющая макушка, лицо, покрытое шрамами, словно кулак работяги. И физиономия работяги. Взгляд исподлобья.
  
  Ребус снова взглянул на Трейси. Зрачки как бусинки. Он подошел к рингу, поднялся и обнял девушку. Ее тело было бесчувственно, волосы мокры от пота. Она была похожа на большую ватную куклу. Но когда Ребус повернул ее лицо к себе, веки слегка вздрогнули.
  
  — Информация, — произнес Лэньон, — мой конек. И на этот раз она мне очень пригодилась. — Он взглянул в сторону комнаты, где лежал без сознания Эндрюс. — Финли сказал, что справится с вами. Я, повидав вас вчера вечером, в это не поверил. — Он кивнул одному из своих людей. — Пойди посмотри, придет ли Финли в себя.
  
  Человек отошел. Пока развитие событий Ребусу нравилось.
  
  — Не хотите подняться ко мне и поговорить? — спросил он.
  
  Лэньон оценивал ситуацию. Он видел, что Ребус силен, но руки у него заняты девушкой. К тому же у Лэньона двое помощников, а у Ребуса — никого.
  
  Он подошел к рингу, схватился за один из канатов и взобрался наверх. Оказавшись рядом с Ребусом, он увидел, как сильно изрезаны у того руки.
  
  — Плохо дело, — произнес он. — Если вы их не перевяжете…
  
  — …то могу истечь кровью?
  
  — Именно так.
  
  Ребус посмотрел на пол, на пятна свежей, своей, крови рядом со старыми, безымянными.
  
  — Сколько их погибло на ринге? — спросил он.
  
  — Честно говоря, я не знаю. Не много. Мы не звери, инспектор Ребус. Возможно, отдельные… несчастные случаи. Сам я редко захожу в «Хайд'с». Я только представлял новых членов.
  
  — Когда же вас сделают судьей?
  
  Лэньон улыбнулся.
  
  — Еще очень нескоро. Но это произойдет . Я побывал однажды в подобном клубе в Лондоне. Там, кстати, я и встретил Сайко.
  
  Глаза Ребуса округлились.
  
  — О да, — продолжал Лэньон, — она очень разносторонняя девушка.
  
  — Полагаю, «Хайд'с» дал вам с Эндрюсом карт-бланш во всех ваших предприятиях в Эдинбурге?
  
  — Он помогал, когда нужно было получить разрешение на строительство, поправить ход какого-нибудь судебного дела.
  
  — И что же будет теперь, когда я узнал об этом?
  
  — О, не волнуйтесь. Мы с Эндрюсом полагаем, что вам предстоит принять активное участие в культурном и промышленном развитии Эдинбурга.
  
  Охранник внизу усмехнулся.
  
  — То есть?
  
  Ребус чувствовал, что к Трейси возвращаются силы, но не знал, надолго ли.
  
  — То есть, — продолжил Лэньон, — вы поможете укрепить одну из бетонных опор новой кольцевой дороги.
  
  — Этот способ для вас не нов, не правда ли?
  
  Вопрос был риторический, ухмылка головореза уже ответила на него.
  
  — Да, раз или два. Иногда приходится прибегать к чисткам.
  
  Ребус заметил, что пальцы Трейси медленно сжимаются в кулаки. В зал вернулся охранник, ходивший навещать Эндрюса.
  
  — Мистер Лэньон! — крикнул он. — Мне кажется, мистер Эндрюс очень плох.
  
  В этот момент, когда Лэньон отвернулся от них, Трейси оторвалась от Ребуса и с пронзительным криком, пригнувшись, ударила Лэньона кулаками между ног. Он стал медленно оседать, хватая воздух ртом, а сама она, истратив все силы на бросок, покачнулась и упала на помост.
  
  Ребус подхватил Лэньона и поднял его на ноги, заломив ему руку за спину и схватив за горло. Охранники кинулись к рингу, но Ребус сжал горло Лэньона еще сильнее, и они остановились. После минутного замешательства один из них бросился к лестнице, второй последовал за ним. Ребус тяжело дышал. Он отпустил Лэньона, и тот сполз на пол. Затем, стоя в середине ринга, Ребус тихо досчитал до десяти — как рефери — и поднял руку в воздух.
  
  Наверху все успокоилось. Официанты и охранники приводили себя в порядок, но держали головы высоко поднятыми. Они справились с задачей, и пьяные хулиганы — Холмс, Маккол, Макгрэт и Тодд — ретировались. Полетт успокаивала потревоженных гостей, угощая всех бесплатной выпивкой. Увидев, что Ребус выходит из двери «Хайд'са», она на мгновение застыла, но тут же снова вернулась к своей роли безупречной хозяйки, только голос ее сделался чуть холоднее, а улыбка чуть натянутее.
  
  — О, Джон! — Суперинтендант Уотсон по-прежнему держал стакан в руке. — Ну и потасовочка! А где вы пропадали?
  
  — Томми Маккол еще здесь, сэр?
  
  — Да, где-то тут. Услышал, что угощают бесплатно, и двинулся в бар. Что это у вас с рукой?
  
  Ребус заметил, что рука у него все еще кровоточит.
  
  — Сиротское счастье, — ответил он. — У вас есть свободная минутка, сэр? Я бы хотел вам кое-что показать. Но сначала я должен вызвать «скорую помощь».
  
  — Да зачем? Суматоха уже улеглась.
  
  — На это я бы не стал делать ставку. Даже если заведение предоставляет фишки.
  
  Домой Ребус ехал усталым, не от физического напряжения, а от того, что чувствовал себя испачканным и оскорбленным. Лестница показалась непреодолимым препятствием. На втором этаже, около двери миссис Кокрэйн, он остановился на целых несколько минут. Он пытался не думать о «Хайд'се», о том, что означало это место, что в нем происходило, каким чувствам оно служило. Но отгородиться от этой грязи он был бессилен, и осколки черного ужаса рвались ему в душу.
  
  Он слышал, как кошки миссис Кокрэйн просятся наружу. Маленькое откидное окошко, «кошачий лаз», решило бы проблему, но миссис Кокрэйн не находила такое решение целесообразным. Это все равно что держать дверь открытой, говорила она. К вам сможет залезть любая уличная тварь.
  
  Старуха была права. Ребус собрался с силами и преодолел последние два пролета. Открыл дверь и запер ее за собой. Его крепость. В кухне, ожидая, пока закипит чайник, он принялся жевать засохший круассан.
  
  Уотсон выслушал его рассказ с возрастающим страхом и недоверием. «Я хотел бы знать, — сказал он, — сколько видных людей города замешаны в деле». Но на это могли ответить только Эндрюс и Лэньон. В клубе отыскались видеозаписи и впечатляющая коллекция фотографий. Губы Уотсона сделались совершенно белыми, хотя Ребусу многие лица были незнакомы. Впрочем, некоторых он знал. Эндрюс сказал правду про судей и адвокатов. Слава богу, не было полицейских. Кроме одного.
  
  Ребус хотел раскрыть убийство, а вместо этого разворошил змеиное гнездо. Он не был уверен, что дело не будет замято. Слишком много репутаций рухнет, а вера в моральные устои общества разобьется на мелкие кусочки. Сколько времени понадобится, чтобы собрать осколки этого зеркала?
  
  Ребус посмотрел на свое перевязанное запястье. Как долго будут заживать раны?
  
  С чашкой чая он перешел в гостиную. В кресле, ожидая, сидел Тони Маккол.
  
  — Привет, Тони, — сказал Ребус.
  
  — Привет, Джон.
  
  — Спасибо, что помог мне там.
  
  — А для чего нужны друзья?..
  
  Днем, когда Ребус попросил Тони Маккола помочь ему, тот признался:
  
  — Я знал об этом, Джон. Томми однажды отвел меня туда. Это было отвратительно, и я быстро ушел. Но, может быть, они успели меня сфотографировать… Я не знаю. Может быть, успели.
  
  Задавать вопросов больше не пришлось. Исповедь полилась, как пиво из крана бочки. Тоска дома, желание развеяться… Не мог никому сказать, потому что не знал, кто уже знает… Даже теперь ему казалось разумнее молчать. Ребус понял предупреждение.
  
  — Я буду продолжать, — ответил он. — С тобой или без тебя. Ты выбирай, что хочешь.
  
  Тони Маккол согласился помочь…
  
  Ребус сел, поставил чашку на пол и достал из кармана фотографию, которую стащил из одной из папок в «Хайд'се». Он бросил ее в сторону Маккола. Тот поднял снимок и посмотрел на него глазами, полными ужаса.
  
  — Ты же знаешь, — сказал Ребус, — Эндрюс собирался купить транспортную компанию Томми. Он получил бы ее почти задаром.
  
  — Грязный подонок! — Маккол принялся рвать фотографию на мелкие кусочки.
  
  — Зачем ты это сделал, Тони?
  
  — Я уже говорил тебе, Джон. Томми взял меня с собой. Чтобы развлечься…
  
  — Нет, я спрашиваю, зачем ты влез в тот дом и вложил Ронни в руку порошок?
  
  — Я?
  
  Глаза Маккола раскрылись еще шире, но они по-прежнему выражали скорее страх, чем удивление. Это была, конечно, только догадка, но Ребус знал, что догадка верная.
  
  — Брось, Тони. Неужели ты думаешь, что Финли Эндрюс утаит чьи-нибудь имена? Он тонет, и ему незачем оставлять кого-нибудь на плаву.
  
  Маккол подумал, бросил обрывки фотографии в пепельницу и поджег спичкой. Потом перемешал пепел и, казалось, остался доволен.
  
  — Эндрюс просил о небольшом одолжении. У него все называлось «одолжениями». Наверное, он слишком много раз смотрел «Крестного отца». Пилмьюир был моим владением, моей территорией. Мы познакомились через Томми, поэтому он решил обратиться ко мне.
  
  — И ты был счастлив оказать услугу.
  
  — Но у него ведь была фотография, верно?
  
  — Я не верю, что это единственная причина.
  
  Маккол снова помолчал и раздавил пепел указательным пальцем. Осталась только черная пыль.
  
  — Да, черт подери. Я действительно был рад это сделать. Мальчишка был всего-навсего жалкий, никому не нужный наркот. И уже мертвый. Все, что от меня требовалось, это положить рядом с ним маленький пакетик.
  
  — А ты не спрашивал, зачем?
  
  — «Никаких вопросов», разумеется. — Он улыбнулся. — Финли предлагал мне членство в клубе, понимаешь. Членство в «Хайд'се». Я знал, что это означает. Я стал бы приятелем больших толстых дядей, верно? Я начал даже мечтать о продвижении по служебной лестнице, потому что уже много лет как застрял. Давай скажем друг другу правду, Джон. Мы маленькие рыбки в маленьком аквариуме.
  
  — А «Хайд'с» давал возможность поиграть с акулами?
  
  Маккол грустно улыбнулся.
  
  — Наверное, так.
  
  Ребус вздохнул.
  
  — Тони, Тони… Чем бы все это кончилось?
  
  — Возможно, тем, что ты стал бы называть меня «сэр», — произнес Маккол твердым голосом. — А вместо этого меня ждет, вероятно, скамья подсудимых. Не совсем та слава, которой я хотел.
  
  Он поднялся.
  
  — Увидимся в суде, — сказал он и оставил Джона Ребуса наедине с его безвкусным чаем и невеселыми мыслями.
  
  Ребус хорошо выспался и рано проснулся. Он принял душ, на этот раз, однако, без радиосопровождения. Позвонил в больницу, убедился, что Трейси в порядке, что Финли Эндрюса починили без больших потерь, и отправился на Грейт-Лондон-роуд, где ждал допроса Малькольм Лэньон.
  
  Официально Ребус все еще оставался персоной нон грата, и вести допрос поручили сержанту Дику и констеблю Куперу. Но Ребус хотел быть рядом. Он знал все трюки, к которым мог прибегнуть Лэньон, и не хотел, чтобы тому удалось выйти сухим из воды из-за случайной технической накладки.
  
  Сначала он зашел в буфет, купил булочку с беконом и, увидав за одним из столиков Дика с Купером, подошел к ним.
  
  — Здравствуйте, Джон, — сказал Дик, разглядывая дно своей чашки.
  
  — Вот ранние пташки, — заметил Ребус. — Вам так не терпится приступить к делу?
  
  — Фермер Уотсон хочет, чтобы все было кончено как можно скорее, а лучше — еще скорее.
  
  — Неудивительно. Я буду сегодня на месте, на случай, если вам что-нибудь будет нужно.
  
  — Спасибо, Джон. — В тоне Дика слышалось, что эта помощь нужна как рыбе зонтик.
  
  — Ну… — начал Ребус, но решил, что лучше заняться завтраком. Дик и Купер казались мрачными от слишком раннего подъема, и застольной беседы не получалось. Ребус встал.
  
  — Вы не возражаете, если я на минутку загляну к нему?
  
  — Конечно, нет, — ответил Дик. — Мы подойдем через пять минут.
  
  На первом этаже Ребус почти столкнулся с Брайаном Холмсом.
  
  — Сегодня, кажется, все вышли на охоту, — заметил Ребус.
  
  Холмс посмотрел на него сонными, непонимающими глазами.
  
  — Не важно. Я собираюсь взглянуть на Лэньона-Хайда. Вы не увлекаетесь подглядыванием?
  
  Холмс не ответил, но пошел с Ребусом.
  
  — Сам Лэньон, пожалуй, оценил бы такую сцену.
  
  Холмс посмотрел на него с еще большим изумлением.
  
  — Ладно, не суть.
  
  — Простите, сэр, я вчера очень поздно лег.
  
  — Ах да, конечно. Большое вам спасибо.
  
  — Я чуть не сдох, как увидел Фермера в костюме гробовщика, изображающего Рокфеллера на отдыхе.
  
  Они рассмеялись. Что же, план, продуманный Ребусом за те пятьдесят минут, пока он ехал от Кэлума Маккэлума из Файфа, был составлен наспех, но он все-таки сработал. Результат налицо.
  
  — Да, — согласился Ребус, — вид у вас был довольно оригинальный.
  
  — Что вы хотите сказать?
  
  — Вы изображали итальянскую армию. Наступление через отступление…
  
  Холмс остановился и вытаращил глаза.
  
  — И это вся благодарность, какую я заслужил? Мы все четверо вчера рисковали ради вас своей карьерой! Вы использовали меня как мальчика на побегушках — пойди туда, не знаю куда!.. Половина этих поручений была вообще неофициальной… Из-за вас чуть не убили мою девушку…
  
  — Подождите, Холмс…
  
  — …и все это — чтобы удовлетворить ваше любопытство. Преступников взяли — прекрасно. Вы, значит, их поймали, а мы все получили большой привет, несколько синяков и оторванные подметки!
  
  Ребус смотрел в пол и дышал, как испанский бык.
  
  — Черт, — произнес он наконец, — совершенно забыл. Я должен был вернуть утром этот несчастный костюм. Башмаки, правда, разлетелись. Вы сказали о подметках — и я вспомнил.
  
  И он пошел по коридору дальше, оставив позади онемевшего Холмса.
  
  У двери в камеру на доске было написано имя Лэньона. Ребус отодвинул задвижку и вспомнил засов на двери подпольного клуба. Постучите условным стуком, и дверь откроется. Он заглянул в камеру через окошко, отскочил и бросился к кнопке сирены. Услышав сигнал тревоги, Холмс забыл о своей обиде и побежал вперед.
  
  Ребус рвался в запертую дверь.
  
  — Мы должны открыть ее!
  
  — Она заперта, сэр.
  
  Холмсу стало не по себе. Ему показалось, что инспектор сошел с ума.
  
  — Они уже идут.
  
  Сержант в униформе прибежал бегом, со связкой ключей.
  
  — Быстрее!
  
  Замок открылся, и Ребус распахнул дверь. Малькольм Лэньон лежал на полу, прислонив голову к ножке кровати. Ноги раскинуты в стороны, как у куклы. Одна рука на полу, тонкая нейлоновая нить, похожая на рыболовную леску, намотана на почерневший кулак другой. Леска, петлей охватывавшая шею Лэньона, врезалась так глубоко, что ее стало совсем не видно. Глаза вылезали из орбит. Багрово-черное лицо, высунутый изо рта распухший язык. Это выглядело как последняя насмешка. Ребус принял ее на свой счет.
  
  Он знал, что уже давно слишком поздно, но сержант все же ослабил леску и уложил тело на пол. Холмс прислонился лицом к железной двери и зажмурил глаза.
  
  — Он, наверное, как-то пронес ее… — пролепетал сержант, оправдываясь за непоправимую ошибку. Леску он держал в руках. — Господи, это же надо такое с собой сделать…
  
  У Ребуса в голове стучало только: он обманул меня. Обвел вокруг пальца. У меня на такое не хватило бы духу. Медленно задушить самого себя… Я никогда бы не смог…
  
  — Кто здесь был с тех пор, как его посадили в камеру?
  
  Сержант посмотрел на Ребуса, не понимая.
  
  — Как обычно, наверное. Вчера, когда вы привезли его, он ответил на несколько вопросов.
  
  — После этого?
  
  — Когда вы все ушли, ему принесли ужин. И все.
  
  — Сукин сын, — прошипел Ребус и вышел из камеры. Холмс с белым от ужаса лицом поспешил за ним.
  
  — Они похоронят это дело, Брайан. — Голос Ребуса дрожал от гнева. — Я знаю, они все замажут. Останется ровное место, ни столба, ни креста. Чисто-гладко. Наркот отправился на тот свет по собственной воле. Агент по продаже недвижимости покончил с собой. Адвокат удавился в камере. Никакой связи, состав преступления отсутствует.
  
  — Но Эндрюс?
  
  — А куда, по-вашему, мы идем?
  
  Приехав в больницу, они имели возможность наблюдать действия медицинского персонала в критической ситуации. Ребус протиснулся к кровати Эндрюса. Грудь обнажена, на лице — кислородная маска. В срочном порядке установили аппарат по поддержанию работы сердца, и врач медленно прислонил подушки к груди Эндрюса. По телу прошла судорога. Экран показывал ровную линию. Еще кислород, еще электрошок… Ребус отвернулся. Сценарий был ему ясен, он знал, чем кончится кино.
  
  — Что с ним? — спросил Холмс
  
  — Инфаркт. — Ребус пошел прочь. — Чем бы это ни было, в заключении напишут так.
  
  — Что же теперь будет?
  
  Холмс старался не отставать. Он чувствовал, что и его тоже надули. Ребус подумал.
  
  — Скорее всего, фотографии исчезнут. Во всяком случае, самые интересные. И с кого теперь спрашивать? Да и о чем?
  
  — Они все предусмотрели.
  
  — Кроме одного, Брайан. Я знаю, кто они такие.
  
  Холмс остановился.
  
  — А это что-нибудь значит? — спросил он удаляющегося инспектора.
  
  Но Ребус шел дальше.
  * * *
  
  Скандал все-таки возник, но очень небольшой. Скоро о нем забыли. Мрачные помещения в элегантном георгианском особняке снова превратились в светлые и веселые. Когда стало известно о смерти Финли Эндрюса и Малькольма Лэньона, журналисты кинулись искать жареного. Да, не все игры, в которые играли в клубе Эндрюса, были законны, да, Малькольм Лэньон покончил с собой, когда власти стали подбираться к их маленькой империи. Но никаких подробностей о том, чем они занимались, обнародовано не было.
  
  Самоубийство владельца компании по продаже недвижимости Джеймса Карью не имело никакого отношения к самоубийству Малькольма Лэньона, хотя они действительно были друзьями. Что же касается связи между смертью мистера Лэньона и кончиной Финли Эндрюса — этого мы, вероятно, никогда не узнаем. Назначение мистера Лэньона душеприказчиком мистера Карью — не более чем совпадение. В конце концов, он был один из многих компетентных адвокатов в городе.
  
  Скандал улегся, слухи еще некоторое время походили. Ребус был очень рад узнать, что Нелл Стэплтон нашла Трейси работу в кафе-кондитерской рядом с университетской библиотекой. Правда, однажды вечером, проведя некоторое время в баре «Резерфорд», Ребус решил зайти в индийский ресторан и посмотреть, что они готовят на вынос; войдя в зал, он увидел весело беседующих Трейси, Холмса и Нелл и вышел, ничего не заказав.
  
  Вернувшись домой, он сел за кухонный стол и в который раз принялся составлять черновик рапорта об увольнении. Выразить в словах то, что он чувствовал, никак не получалось. Он смял листок и бросил в мусорное ведро. Увидев троицу в ресторане, он вспомнил, какова была цена клуба «Хайд'с» и чем кончилось дело. В дверь постучали. С надеждой в сердце он открыл дверь. На пороге, улыбаясь, стояла Джилл Темплер.
  
  Ночью он на цыпочках вышел в гостиную и зажег лампу над столом. Лампа робко, как фонарик констебля, светила на небольшой секретер рядом со стереосистемой. Ключ был спрятан под угол ковра: столь же надежный тайник, как бабушкин матрас. Открыв дверцу, он достал тонкую папку и сел в кресло, так долго служившее ему кроватью. Он задумался и вспомнил квартиру Джеймса Карью. Как ему хотелось взять дневник Карью и оставить у себя… Тогда он удержался. А в «Хайд'се» не смог. Оставшись на минуту в кабинете Эндрюса, он сунул в карман фотографию Тони Маккола. Тони Маккол, друг и сослуживец, с которым теперь у них не осталось ничего общего. Кроме, наверное, чувства вины.
  
  Он открыл папку и достал снимки, которые прихватил вместе с фотографией Маккола. Четыре карточки, выбранные наугад. Он снова стал рассматривать лица, что делал всегда, когда не мог заснуть. Знакомые лица. Знакомые по именам, голосам и теплым рукопожатиям. Важные, влиятельные люди. Он много об этом думал. Собственно говоря, после вечера в «Хайд'се» он не думал почти ни о чем другом. Он достал из-под стола металлическую корзину для мусора, бросил в нее фотографии и зажег спичку, как делал уже много раз.
  Примечания
  1
  
  Прячься! (англ.)
  (обратно)
  2
  
  Лотиан — иначе Мидлотиан (Эдинбургшир) — один из девяти административных районов Шотландии, со столицей в Эдинбурге (Прим. ред.).
  (обратно)
  3
  
  В подготовительных (старших) классах в Англии учатся школьники от 17 до 19 лет, желающие подготовиться к поступлению в высшие учебные заведения.
  (обратно)
  4
  
  Церковный староста Броди — уважаемый согражданами краснодеревщик, по ночам совершавший грабежи и кражи; его история толкнула Р.-Л. Стивенсона на создание «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда»; Уэверли — герой романа В Скотта (Прим. ред.).
  (обратно)
  5
  
  Айброкс-парк» — стадион клуба «Рэйнджерс» в Глазго.
  (обратно)
  6
  
  Р.-Л. Стивенсон «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Перевод И. Гуровой
  (обратно)
  Оглавление
  * * *
  Понедельник
  Вторник
  Среда
  Четверг
  Пятница
  Суббота
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"