Демоны бывают разные - огромные и поменьше, злобные - хулиганствующие масштабно, и каверзные - мелкие интриганы, практикующие колкие досаждения бытовой направленности.
Зинаиду Андреевну, даму цветущего возраста, облюбовал супостат малозначительный, но упорный в своём стремлении глумиться и пакостить. Сама Зинаида Андреевна, ни в каких бесов не верила, а творящиеся с ней искушения относила к изъянам темперамента и к особым свойствам своего характера. Думать так ей было привычней, хоть сам этот характер она ни разу и в глаза не видывала, но верила на слово нервическим авторитетам, утверждающим, что он у неё есть и, что он её свойство.
Вникать в то, что свойство это может взбаламучивать кто-то посторонний, не прописанный в её кровных квадратных метрах, Зинаида Андреевна не желала. Однако при каждом случившемся недоразумении, она всё ж таки поминала лукавого, констатируя, что тот её дёрнул.
Дёргания эти происходили с ней с перманентной периодичностью, и при внимательном рассмотрении в них легко угадывалась специализация, отрицаемого Зинаидой Андреевной, бесёнка. Искуситель происходил из профсоюза приумножителей, насылающих на своих жертв напасти постоянного поиска новых форм и качеств.
Выражалась такая одержимость в разных сферах деятельности беспокойной Зинаиды Андреевны. Так, варя себе супчик или ещё какое аппетитное харчо, она по завершении приготовления начинала суетиться и добавляла в кастрюльку для улучшения вкуса, то щепоть соли, а то и перца, получая в итоге кулинарную смесь, требующую разбавления кипячёной водой. А то подсыпала к выверенному рецепту, показавшуюся ей уместной, экзотическую специю, от чего блюдо хирело и становилось далёким от изысканного вкуса.
Или же, выходя в общество и, желая выделиться, Зинаида Андреевна крепила к своему внешнему виду мануфактурную розу или иную лилию, - место, которым было вовсе не на замечательной во всех отношениях груди, а на скорбном квадрате земли "под камнем сим...". Одним словом, тяга к сомнительной ценности приумножениям била в ней через край, нанося непоправимый ущерб, как продуктам питания, так и самому её женскому статусу.
Страдала она и от опасливой боязливости знакомящихся с ней мужчин, что срочно отбывали в долгие командировки, сразу же после двух-трёх романтических встреч. Случалось это, как правило, от того, что придирчивые рыцари после недельного знакомства были совершенно не готовы к почётной должности "мой дорогой", и к восторженному прослушиванию ноктюрнов Шопена, извлекаемых из старенького пианино музыкальным талантом Зинаиды Андреевны.
Так она и жила неутомимой хлопотуньей, прилепляя к делам своим мелкий бесовский прибавочек, что обычно и сводил на нет все её старания. Может статься, что и скоротала бы она век в счастливом неведении, пеняя на свой неказистый характер, если бы не случилась с ней историческая разоблачительная история.
Сидела, как-то вечером Зинаида Андреевна перед зеркалом, выискивая в лике своём дерматологические изъяны, тянула губки трубочкой, да вороша расчёской волосы, для их пущей живучести, напевала тихонько "... милый друг, нежный друг, вспомни ты обо мне...". А найдя, наконец, удовлетворение в своём внешнем виде, она было уж хотела закончить смотрины с процедурами, даже и взор в сторону отвела. А отведя, и охнула, краем глаза углядев того, кого считала свойством характера.
Свойство проявилось в зеркальном отражении полупрозрачным толстячком десяти сантиметров ростом, одетым в мятые бриджи и рубашку без рукавов: бриджи на подтяжках, на рубашке погончики. Гражданин не от мира сего прохаживался подле Зинаиды Андреевны, заложив руки за спину, и, неотрывно глядя в паркетные щели, то ли скучал, ожидая, когда дама закончит своё тоскливое занятие, то ли решал какое дифференциальное уравнение.
Когда вырвавшийся "ох" нарушил тишину, мужичок поднял голову, взбодрился и, осклабившись, стал потирать пухлые ладошки. Зинаида Андреевна покачнулась, схватилась за сердце и тут же замычала потерявшейся бурёнкой. При этом глумливый проказник сейчас же замахал, появившейся в ручонке дирижёрской палочкой, требуя от исполнительницы протяжного "му" прибавления страстности и силы звука. На что перепуганная солистка послушно откликнулась и огласила комнату чувственным контральто, пропев по слогам призывное - "ма-моч-ка".
А испугавшись своего же оперного напора, закрыла рот двумя ладонями и с нескрываемым ужасом стала следить за пузатым проходимцем. Проходимец, судя по всему, был крайне доволен прозвучавшей ораторией, истово хлопал в ладоши и сиял от удовольствия.
Кое-как оправившись от потрясения, Зинаида Андреевна добралась по стеночке до кухни, открыла холодильник и, отвергнув щадящие валерьянки-пустырники, налила себе ударную дозу коньяку, махом выпила и тогда уж уселась на табуреточку.
Посидев, и, приведя свои мысли в относительный порядок, она опасливо огляделась, а, не увидев наглого лихоимца, облегчённо выдохнула. Выпила ещё грамм пятьдесят коньяку, и тут уж окончательно успокоилась. Взяла с подоконника круглое зеркальце, желая убедиться в том, что на ней присутствует цвет её лица, и что он не сине-зелёный, глянула краешком глаза в сторону и опять увидела рядом скучающего субъекта. На этот раз субъект рассматривал швы половой кафельной плитки, видимо ожидая каких-либо дальнейших событий.
Однако в этот раз Зинаида Андреевна повела себя иначе. Смелость, что прячется между душистыми коньячными молекулами, взбудоражила её кровь, преобразив испуганную домохозяйку в негодующую ответственную квартиросъёмщицу. Зинаида Андреевна звонко хлопнула ладонью по столу и, повернув голову в сторону хулиганствующей нечисти, произнесла: "Отвратительно ведёте себя с дамами, милостивый государь! Отвратительно и недостойно!" Затем, гордо тряхнув расчёсанными волосами, она встала и удалилась в опочивальню.
***
Первое время после случившегося происшествия, Зинаида Андреевна пребывала в напряжённом беспокойстве, постоянно оглядывалась через плечо, чувствуя присутствие постороннего в доме. Но вскоре осмелела и лишь грозила кулаком в кухонный пол, испортив то или иное блюдо. А вскоре созрела и на решительное...
Окрестив про себя своего "спутника" Карлом Карловичем, она вновь уселась перед зеркалом и, увидев толстяка в погончиках, ультимативным тоном заговорила: "Вот что я Вам скажу, неутомимый Карл Карлыч! Терпение моё от Ваших пакостей лопнуло и я довожу до Вашего сведения, что если Вы не прекратите эти Ваши безобразия, то я приглашу в дом кого надо, окроплю Вас с ног до головы святой водой и вообще изгоню из стен моих вон! На помойку!"
В ответ на этот монолог Карл Карлыч засуетился, задрыгал ручонками, тем самым давая понять уважаемой Зинаиде Андреевне, что так она только накличет на себя беду. Потому как свято место пусто не бывает, и что вместо него, по большому счёту, безобидного приумножителя, к ней может подселиться кто и из более серьёзных профсоюзов, к примеру, из отрицателей любви, а то и из печалетворцев. И тогда уж хлебнёт она из ведра через край горючих солёных слёзок.
Однако Зинаида Андреевна осталась холодна к увещеваниям распалившегося пройдохи, настоятельно потребовав оставить её в покое. После десятиминутных препирательств и убеждений, спорщики всё ж таки пришли к взаимовыгодному решению и даже подписали совместное коммюнике. В коммюнике говорилось, что Карл Карлычу разрешается проказничать в кулинарно-ремонтной сфере, если уж ему без этого не жить, но не более чем раз в неделю, и не совать свой бесовский нос в отношения амурные и гардеробные, за что ему дозволялось пребывать и дальше в вышеупомянутых квадратных метрах. Далее следовало напоминание о святой воде, крепкое слово "Аминь" и подписи.
Вот с момента этого договора, Зинаида Андреевна и зажила по-человечески. Розы-лилии она теперь на грудь не крепит и не пугает рыцарей своих великим Шопеном.
Вдобавок ко всему в ней открылось чудесное видение. Стоит ей только остановиться где на улице, достать из сумочки дамское зеркальце да глянуть в него чуть вкось, так сразу видит она, какой бесёнок к какому гражданину прилепился. А то и не один, а целая бригада - веселятся, проказничают, как без билета на трамвайчике едут.
В связи со всеми этими событиями на мир Зинаида Андреевна теперь смотрит несколько иначе, считая, что гордыня лукавая очень цивилизованным товарищам глаза и застит. И что зря они посмеиваются над древними прозорливыми дядьками, держа их за дураков и неучей. Посмеиваются, вовсе не видя того, что сами попали, как кур в ощип, в лапы тех, что толкают всю эту круговерть к пошлому обезличиванию, так или иначе, утверждающую законы неодушевлённой мрачности.
Потому как со свойством характера, будь он неладен, ни один чёрт договориться не сможет, по причине его безликой непонятности, а значит и безжизненности. А вот с егозой Карл Карлычем (бриджи на подтяжках, рубашка с погончиками) - всегда, пожалуйста.