Комедийно-драматический фарс набух до своей критичности и лопнул. Лопнул по-тихому, как выдохнул, без оглушительного хлопка и зловещего чёрного дыма.
Декорации рухнули, оставив К. в подвешенном состоянии посреди пыльного хлама на зябком ветерке.
Напасть эта стряслась с ним в тот миг, когда он потерял к себе уважение и за это лишил себя отчества. За недостойность.
Его новое место пребывания оказалось пустынным и необъятным - бескрайний удел ожидания или заключения.
Когда же К. увидел самого себя "голеньким" со стороны, то с омерзением скривился и зажмурился. Какое-то время он так и жил с закрытыми глазами, не решаясь оглядеться, боясь, как бы не сделалось хуже.
В первые дни своего нахождения в пугающей невесомости, гражданин К. отчаянно барахтался и, будучи охваченным животной паникой, судорожно искал выход из гиблого положения, проклиная и себя самого и свою любознательную задумчивость, что довела его до осознания бесстрастных губительных откровений.
Однако отсутствие опыта существования в новом "измерении" лишало его возможности найти хоть какое-то разумное решение. Тут уже не работала формула спасительного выбора - приложиться к мощам или прибиться к хлыщам. И те и другие "врачевали" в мире, из которого он был исторгнут, и в эти пУстыни не заглядывали.
Со временем его оставили и мелкие бесы, что поначалу изощрялись в искушениях. Но и они, в конце концов, потеряли к нему интерес. После чего гражданин К. лишил себя имени. За ненадобностью.
Когда же он сжился со своим полумёртвым состоянием и принял одиночество не как насилие или испытание, а как непреложную молчаливую данность мироздания, он утерял и своё гражданство. За никчёмностью.
Эта потеря оказалась последней, так как взять уже с него было больше нечего....
***
Цвета и звуки вернулись к нему внезапно, будто лопнула плёнка мутного пузыря, в котором он жил всё последнее время.
Лопнула с его пробуждением, когда он открыл глаза и почувствовал, что ему разрешено жить дальше.
Он лежал и наслаждался пением птиц за окном, ветром, шагами людей, глядя на красную каплю, что висела на краю абажура ночника. Затем он встал, подошёл к окну и, прижавшись лбом к стеклу, стал смотреть на суету города.
Город по-прежнему кипел финансистами, аферистами, запыхавшимися аналитиками и политиками, влюблёнными и забытыми, обманутыми и возвеличенными, трудягами и лентяями. Он ясно видел этот вихрь, который нёсся непонятно куда и непонятно зачем.
Наблюдая за этим тайфуном, он поймал себя на мысли, что бесконечно любит эту круговерть и всех её обитателей, в течении своей болезни утеряв ядовитость осуждений и черноту обвинений.
Затем он быстро оделся, снял с ночника крохотную красную каплю и посадил её на лацкан пиджака. Божья коровка запустила свои лапки в межклетье ткани и была готова к путешествию.
Он подмигнул попутчице и вышел на улицу, приняв непреклонное решение начать закрывать висящие долги и расплачиваться по старым счетам.
Чувствуя себя счастливым и полным сил, улыбаясь встречным прохожим, он знал, что ему надо торопиться, потому как, не имело никакого смысла тратить ещё одну, следующую жизнь на весь этот бедлам....