Бабке Прасковье очень надо было слетать в космос. Так надо, что её аж передёргивало от самых пустяковых сообщений Роскосмоса или заокеанского НАСА. Мечта эта довлела над ней, и мешала спокойно доживать свой век: с удовольствием откушивать рассыпчатые тамбовские картошки с квашеной капустой, участвовать в соседских форумах, относительно сериальных трагедий, и даже сосредоточенно молиться Самому.
Конечно, Прасковья Митрофановна полной дурой не была и понимала, что в Терешковы её не возьмут, а потому мечтала слетать не целиком - всеми своими выдающимися телесами, а "одним глазком", и лучше правым, что был зорче левого и не двоил обозреваемую Божью Благодать.
Слетать, чтобы самой навести инспекцию, и всё как следует рассмотреть, потому как верить на слово она не привыкла, и относилась скептически к достоверности любого вещания по проводам. Да и кувыркающиеся в телекартинках космонавты, особого доверия в ней не побуждали, так как считала она их больше затейниками, чем ответственными товарищами на серьёзном поручении. Безоговорочно поверить она могла только одному из них - Юрке Гагарину... Но до него разве докричишься?
Желание стать космонавтшей, у бабки Прасковьи возникло вовсе не из-за научной любознательности, или же каких глупых сомнений по поводу наличия в высоких небесах ангельских сонмов. В том, что сонмов этих там - пруд пруди, она была абсолютно уверена. А то, что их не видят орбитальные командировочные, так они не туда вглядываются. Или же строят из себя шпионов, напускают туману и о многом умалчивают.
Ей надо было убедиться своим правым глазом, что смотрит,... смотрит на неё из хвоста созвездия Лебедь, старый чёрт неугомонный... Смотрит, и хитрО так подмигивает, мол, привет-привет тебе, душа моя Прасковьюшка. Как там коровка наша, жива ли, здорова? Всё стреляет ли в тебе твой радикулит, отдавая стрельбой в левую ягоду? Ну, и как вообще жисть-житуха?
От таких мыслей Прасковья Митрофановна заводилась и, грозя в выси кулаком, обычно зло шипела: "У-у-у... Убила бы ирода!"
Угрозы эти, однако, были пустыми, потому как сам ирод - незабвенный её супруг, Тимофей Петрович, вот уж три года как помер. А прежде, чем помереть, он ей и сказал: "Ты тут не печалься, Прасковьюшка, я тебя не оставлю... Буду на тебя поглядывать, аккурат со звезды Денеб".
Где этот самый Денеб находиться, Прасковья Митрофановна узнала из учебника астрономии, что был реквизирован у соседской девчонки. Девчонка же эта ей на пальцах и объяснила что, где искать, от каких ярких светил какие сантиметры откладывать. А в конце лекции сказала, что надо бы к глазу телескоп прикладывать, а лучше из космоса смотреть, потому как атмосфера - она как бельмо в глазу у пастуха Ваньки-кривого, и что через него, конечно, видно кто перед тобой - овца или корова, но недостоверно.
С тех пор бабка Прасковья и щурила левый глаз в погожие ночи, надеясь правым уловить, какое еле заметное подмигивание. Но бельмо - оно и есть бельмо, пусть и атмосферное.
Когда же в зрении наступал изъян двоения, Прасковья Митрофановна в сердцах вздыхала и бормоча: "Чёрт старый... Чтоб тебе там ни браги, ни самогонки не было", - шла в дом, ломать бессонной ночью голову, как бы всё-таки ухитриться и запустить на тонкой ниточке свой глаз в прозрачное безвоздушное пространство.
Потому как, а вдруг он, Тимофей-то, вовсе и не моргает ей, а она тут майся да с ума сходи от неизвестности. А то ведь может быть и того хуже - перенаправили его, Тимошу, на какую-нибудь Медведицу. А там он хоть весь обморгайся, она отсюда никак этого не разглядит.
А, не разглядев, и знать не будет, в сторону какой звезды помирать...