Вещи, казалось бы, невозможные в привычном для нас взгляде на жизнь и, следовательно, в обыденной морали, в политике воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Эту мысль легко подтверждает отношение мирового сообщества к исламу вообще, и к Исламскому Халифату в частности.
Исламский террор свирепствует на планете, а блюстители мировой морали утверждают, что, во-первых, никакой это не террор, а спонтанные проявления неустойчивой психики некоторых индивидуумов, а если всё-таки террор, то ни в коем случае не исламский, поскольку это вполне благообразная религия, чем-то напоминающая седобородых старцев восточных сказок, кивающих чалмой и дающих мудрые житейские советы всем желающим.
И убедить их в обратном не могут ни теория и практика самих исламистов, когда совершаются самые жестокие преступления во имя ислама, в том числе надругательства над чуждыми им святынями, тогда как за оскорбление своих / действительных или мнимых / стреляют в упор. Так недавно в Сети прошло сообщение, что в Италии исламские фанатики разбили статую девы Марии и помочились на неё. И кто бы вы думали, отказался признать это преступление исламским? Сам Папа Римский. А госсекретарь США истерично предупреждает, что обвинение ислама, самой мирной из всех существующих религий, в преступлениях против человечности ни в коем случае нельзя допустить, ибо это / цитирую / "равносильно тому, что подливать масло в огонь".
Но раз это "самая мирная" религия, то, наверняка, существуют и не "мирная". Никто этого, в сущности, не отрицает, и толпы протестующих против этой религии заполняют площади и улицы мировых столиц.
Но я несколько отвлёкся о главной темы, а потому продолжу. Создание Исламского халифата свалилось, как снег на голову, там, где снега обычно не бывает, и тем, кто снега никогда не видел. Словно повторяя подвиг Александра Македонского, он захватил огромные территории, наводя страх и ужас на оказавшихся, по прихоти судьбы, под его пятой. Те же, с кем этого пока не случилось, не сомневаются, что дело не в спасении, а в отсрочке.
С ним все борются, но победить не могут. А поскольку вялотекущее, но неумолимое время смягчает даже самое страшное, в игру вступает сила привычки, и вот уже в Сети и в мировой прессе сталкиваются два различных потока, идущих навстречу друг другу, не сливаясь, но одинаково служащих новоиспечённому государству на пользу. С одной стороны, кадры зловещих убийств с отрезанием голов и заживо сожжённых в клетках, а с другой, примиряющие сообщения, что, дескать, все религии пришли к собственному самоумиротворению через помойные ямы ненависти, как, например, бесчинствующие католики, истреблявшие не только протестантов / сравните, нынешних шиитов и суннитов / сотнями тысяч, но и своих единоверцев, в чём-либо им не угодивших, с божьего благословения поднятых на костры. Так что под каждой шапкой своя грешная лысина.
Что же касается Исламского халифата, переименованного неизвестно кем в "государство", то оное, ни к ночи упомянутое, является таковым не только по названию, но и по существу. В нём, умиляется расторопная пресса, готовая всё понять и простить, уже созданы вполне респектабельные органы власти, открываются школы, функционируют медицина и торговля. А некоторые страны, пусть неохотно, вступают с ними в переговоры, пытаясь обменять своих граждан, пока ещё с неотрезанными головами на условиях, фактические неисполнимых, поскольку требуют немыслимые суммы, и это в лучшем случае, а в худшем - освобождения своих террористов арестованных в третьей стране. В общем, ещё немного и с халифатом начнут обмениваться послами и помогать строить атомные электростанции.
К тому же, с кадрами у "халифатчиков" без проблем. Нетерпеливый к переменам, молодой и пылкий народ, валит в его объятия, надеясь найти в страшной и сумбурной действительности то, чего лишены в нынешнем своём доме. Мужчины - возможности пронестись с ветерком по трупам, а сами, превратившись в таковых, оказаться в объятиях 75 гурий, неспособных оживить, но, скрасить скучное райское существование шахидов, им вполне по силам.
Женщинам тоже мерещатся райские кущи, но не в глубине подземных руд, где их, похоже, никто не ждёт, а ещё на этой земле, блаженствуя под тяжестью опьянённого кровью боевика, выбраться из-под которого, даже при очень большом желании, уже не удастся.
И в этом невольном и непроизвольном / без кавычек / тяготении к смерти и уважении к её носителям, кроется загадка нынешнего нашего бытия, когда разрушительной силе нечего противопоставить, кроме жалкого подобия сопротивления не столько на деле, сколько на словах. Вот и получается, что, вместо обуздания, нас призывают "не подливать масла", хотя разгоревшийся огонь не потушить даже из самых мощных пожарных шлангов. Не остаётся ничего другого, как попытаться разгадать на досуге, что кроме человеческой глупости и подлости, придаёт этому огню силу и мощь. Так и тянет использовать обычный, в таких случаях, штамп, дескать, на ловца и зверь бежит.
Зверь или не зверь, но неожиданно для меня самого, пришло на ум некое сопоставление, которым, за неимением лучшего, решил воспользоваться.
2.
Найдено оно не в философских мудрствованиях, и не в религиозных наставлениях. Тем более, что не искал вообще. И потому пришло ко мне, без видимых, с моей стороны, усилий, когда без всякой задней мысли, в очередной раз, заглянул в четырнадцатый век, углубившись в чтение "Декамерона", по обыкновению, открывая в нём всё новые и новые пласты для размышлений. Хотя, признаюсь, начинал это проникновение вглубь диалектики / не побоюсь этого мудреного слова / Боккаччо в далёком детстве исключительно из-за её эротической составляющей. И если найдутся желающие пойти по моим следам, дабы осознать, что вовсе не эротика обеспечила этому произведению бессмертие, далеко им идти не придётся. Достаточно начать чтение с "первого дня", а чтобы быть совсем точным, со второй новеллы.
3.
Сюжет её с виду прост и наивен, и, на первый взгляд, интересен, по крайней мере, для меня, тем, что еврейская тема была актуальна всегда, животрепеща посреди средневековья не менее властно, чем в нашей повседневности.
Итак, в Париже проживал купец по имени Джаннотто, и, кроме того, что в своей торговле сукнами был вполне преуспевающ, немало радости доставляла ему дружба с иудеем Абрамом, тоже купцом, и, что очень важно, при всём том, отличавшимся честностью и справедливостью. Однако радость Джаннотто омрачалась мыслью, что его Абрам, придерживающийся иудейской и, следовательно, неправедной веры, сгорит в гиене огненной.
По этой причине, чуждой всякой корысти, начал осаждать друга просьбами перейти в христианскую веру, которая, "именно потому, что святая и правая, процветает, тогда как иудейская, напротив того, оскудевает и сходит на нет".
Разумеется, не обошлось без спора, вполне, впрочем, дружеского. Абрам отстаивал свою веру горячо и твёрдо, но, видимо, для купцов существуют вещи более важные, чем религиозные пристрастия, и потому согласился, при одном непременном условии: прежде отправиться в Рим, в самую сердцевину католичества, и если увиденное его удовлетворит, исполнить просьбу друга.
На сей раз Джаннотто, не просто огорчился, а впал в отчаяние, ибо решение Абрама, наверняка, окажется предсказуемым в смысле, прямо противоположном его мечтаниям о духовном единении христианских душ. Получив возможность, лицезреть папство вблизи, тот явно укрепиться в своей ужасной вере. Ведь католический Рим - гнездо распутства, где "не только открыто развратничают, но и впадают в грех содомский, что ни у кого там нет ни стыда, ни совести, что немалым влиянием пользуются непотребные девки, а ровно и мальчики, и ежели кто пожелает испросить себе великую милость, то без их посредничества не обойтись". Он ещё долго сожалел о царящих в католической столице "алчности и корыстолюбии", и прочих бедах человеческих, от которых католическая религия не только не спасает, а всячески способствует их поощрению. Короче, шансов на исполнение страстного желания Джаннотто, после увиденного в Риме Абрамом, не было никаких. И потому ждал возвращения друга с чувством приговорённого.
Но случилось чудо, невозможное без божеского вмешательства. Хотя Рим показался Абраму "горнилом адских козней, а не благородных дел", он всё же решил переменить свою веру, ибо, несмотря ни на что, вера католическая "всё шире распространяется и всё ярче и призывней сияет, и не подлежит сомнению, что оплотом её и опорой является дух святой, а, значит, эта вера истинней и святее всех других".
К чему я веду? Да к тому, что Исламский халифат тоже не отличается особыми добродетелями, но его очевидные успехи в борьбе с цивилизацией рождают в умах людей, обойдённых в своих надеждах и намерениях, уверенность, что безжалостная агрессивность - лучшее свидетельство мощи ислама, а раз так, пока не поздно, отдать себя под его покровительство именно сейчас, когда сделать это легко и просто, чем после питать жалкую надежду хотя бы опохмелиться в чужом пиру.