Ирина Д. : другие произведения.

Искусство коварных жертв (анонс)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Британия середины 80-х годов. Молодой начинающий музыкант неожиданно попадает в дом одинокой пожилой женщины в пригороде Эксетера. Несмотря на разницу в возрасте между ними возникает понимание и дружба, в результате открывающая перспективы решения многих проблем, остро стоящих перед героем в данный момент. Но на естественный ход событий нужно время, которого у него нет.

Искусство коварных жертв

  
  
   Штук пять бабочек неожиданно сорвалось с цветов и в беспорядке закружилось вокруг меня. Я постоял с полминуты, наблюдая переполох, виновником которого стал, и сделал ещё пару шагов в густой траве.
   "Пожалуйста, уважайте права землевладельцев - придерживайтесь тротуаров и дорожек", - призывала табличка, мимо которой я прошёл две минуты назад.
   Вообще-то то место, где я оказался, сам того не заметив, мало походило на наши типично ухоженные газоны; скорее это было буйство природы в её чистом виде. Да и настроение у меня сейчас, честно говоря, было такое, что хотелось топтать всё к чёртовой матери. Или вернуться и плюнуть прямо в ту табличку.
   Всё было паршиво. Меня достала непроходимая серость людей вокруг, достало, что никто меня не понимал, что мало кто ценил то, что для меня было смыслом жизни, и что все они готовы были насмерть разбиться за то, что для меня не имело никакого значения; достал творческий кризис, работа у отца, университет, и хотя сейчас я бы и рад был провести в нём остаток жизни, чтобы только не стоять на этом дурацком распутье, в реальности возвращение означало резкое сокращение времени, которое мы все могли посвящать музыке, и начало неумолимого последнего отсчёта. Конец августа был не за горами, а за целую неделю я не написал ничего нового. От этого меня постоянно угнетало какое-то чувство вины перед самим собой. Плюс ко всему, именно в тот момент, когда на горизонте наконец-то нарисовалась какая-то перспектива и мы должны были не вылезать из гаража, Алекс укатил с предками во Францию, и нам приходилось репетировать неполным составом.
   "Греки" (1) под руководством Франсиса (2) закончили сезон на дне таблицы, на десять очков отставая от Порт Вейл, наших ближайших конкурентов в "борьбе за вылет". Если не считать игры с Престоном в апреле, с января мы не одержали ни единой победы. Сколько раз фанаты Сити благодарили бога за то, что в третьем дивизионе только одно место, с которого переводят в низшую лигу, какое бы давление от клубов из Конференции на Совет ни оказывалось, но и нашим унизительным апелляциям в конце концов должен был быть предел, и новый сезон мы встретили уже в четвёртом дивизионе. Теперь нам предстояло биться изо всех сил, чтобы избежать одной из самых худших перспектив в футболе: вылета в Конференцию (3). Начало сезона мы отметили проигрышем Кардиффу в кубке Лиги, и, хотя у нас ещё оставался шанс отыграться, теперь наше будущее выглядело мрачнее некуда. Футбольный и финансовый кризис, ежедневная борьба не просто за выживание в чемпионате, но и за то, чтобы вообще удержаться от банкротства - всё это для меня, жившего родным клубом, было как ножом по сердцу. Иногда я сам удивлялся, какого чёрта я, никогда не страдавший мазохизмом, до сих пор болел за Сити?
   Ну и, кроме всего прочего, этим утром я здорово повздорил с отцом. Точнее, он повздорил со мной. Я предпочёл отмолчаться, что привело его в гораздо большее бешенство, чем если бы я стал оправдываться или нападать в ответ. Я называл это молчаливым протестом. Обычно я протестовал не словами, а действиями. Просто я сразу понимал, до кого можно достучаться, а до кого бесполезно, и даже не тратил впустую сил на бесперспективные скандалы. Один раз я уже высказал свою точку зрения на это, и он её знал. Повторяться я не стал.
   Повестка дня была всё та же. На самом деле моё будущее беспокоило меня гораздо больше, чем он думал, только наши с ним видения моего будущего сильно различались. Именно это и мучило меня в последнее время.
   Пока мы, можно сказать, строили себя как группу, мы были абсолютно беспечны в отношении времени: мы учились, воспроизводили и подражали, экспериментировали, добивались определённых самими собой уровней - короче, отлично проводили время за инструментами. Мы никогда не задумывались над тем, зачем занимались музыкой, мы никогда не думали о том, чтобы связать с ней свою жизнь или сделать профессией. Для нас группа была возможностью уйти в какую-то другую реальность, где ценности, привычные для окружающего нас мира, переворачивались вокруг своей оси и оказывались там, куда не ступала наша нога, а мы, подгоняемые отчаянным любопытством, продвигались в неизведанное. Полнота жизни, весь спектр эмоций, невероятное по своей остроте и искренности ощущение самореализации открывались нам в каждой песне, в каждом найденном или освоенном ходе. И хотя никто из нас никогда не говорил об этом, я знал, что таковым оно было для каждого из нас четверых. Мы сами не заметили, когда эта реальность поглотила нас и когда мы начали жить музыкой. Это было лучшим временем нашей жизни - пора беспечности, бесцельности, неограниченности, когда никто и ничто не стояло препятствием нашем пути и никто и ничто насильно не толкало нас к искусственным поискам перспектив. Я понимаю, что это был настоящий инфантилизм, но ведь амбициозность, она тоже не только двигает, но и тормозит. Теперь же, в последний, выпускной, год нужно было принять серьёзное решение: или посвятить себя музыке, или валить туда, куда предки метили нам дорогу чуть ли не с горшка. На самом деле решение я давно принял, но для того чтобы я мог воплотить его в реальность, мне предстояло выиграть не один забег в скачках с препятствиями, о которых раньше я не имел ни малейшего представления. Учитывая, что родители вообще отказывались признавать, что музыка - моя жизнь, и что отец практически ставил мне ультиматум, грозясь выкинуть из дома (а также учитывая, что характером я как-никак пошёл в него, и, следовательно, в самое ближайшее время он мог перейти от пустых слов к действиям) - для того чтобы посвятить себя музыке, нужно было знать, что мы сможем ей же прокормиться. Это, конечно, резало меня по живому, потому что музыка и деньги в моём мире были абсолютно несовместимы. Деньги я презирал, как и всё, во что они неумолимо превращали то, чего касались. "F**k commerce", - гласила надпись на моей любимой футболке, надевать которую я мог только в гараже, и так же называлась наша коронная песня. Влезть в эту индустрию - означало загубить многие вещи, которые были доступны нам сейчас, но влезать в какую-либо другую у меня не было никакого желания. Я пытался внушить себе, что музыка - такой же труд, и если мы будем выкладываться на полную и творить то, к чему давно стремимся, то вполне можем иметь право на вознаграждение, а от остального надо будет просто абстрагироваться. Но для этого нужно было иметь что-то стоящее, прежде всего талант, своё звучание, свою идею, самих себя, других: отличных от тех, что вокруг, и достойных тех, с кого. Во-вторых, вкалывать, посвящать музыке всё своё время. Ну и, естественно, связи, давшие бы нам возможность выступать и записываться, что на начальном этапе было для нас полностью взаимосвязано. А мы имели несколько приличных песен, то есть таких, где мы не так откровенно копировали, а в которых нам удалось нащупать себя, найти что-то новое, одну запись, от которой меня вгоняло в депрессию, с такими косяками мы её делали и такой унылой она в результате получилась, одну писанную вилами по воде связь через какого-то знакомого знакомого Пола и душащие моё вдохновение сроки, сжимавшиеся всё крепче стальными тисками на моей шее с каждым днём и скандалом между мной и отцом. Никогда до этого я так не осознавал цену и оковы времени. Свобода разбаловала нас, и мы, как я теперь понимал, потеряли его слишком много. Одна часть меня была спокойна, зная, что это был жизненно необходимый этап в становлении нас как музыкантов, другая была в отчаянии от того, что сложившаяся ситуация заставила этот этап сыграть против нас.
   Парни сомневались, они зависели от меня. А я от них, потому что мы породнились, вжились друг в друга, и понимание между нами достигло телепатического уровня. Я не смог бы, да и не захотел бы начинать с нуля, если бы они решили отказаться от мечты и подались в свои конторы, магазины, банки или фирмы, от которых нас всех дружно мутило. Я не мог позволить себе их отпустить, не мог позволить им лишить себя того, что давала нам всем группа. Это всё равно, что я бы их инвалидами сделал своими собственными руками.
   У нас был всего год, чтобы создать нечто, что открыло бы нам путь в мир профессионального занятия музыкой, и на данный момент девяносто процентов успеха в этом зависело от меня. Хотя официально я и не был тем, кто всё это замутил, кто втянул всех нас в это дело, но прошло совсем немного времени, прежде чем я взял инициативу в свои руки и теперь сидел за рулём "The Exes", задавая скорость и реализуя все приходящие мне в голову манёвры. Я чувствовал свою ответственность перед парнями и перед будущим группы. И перед своим будущим. Как пожизненный заключённый, неожиданно познавший свободу, я не мог даже помыслить возвращение в плен ненужной мне жизни, чужой жизни, не приносившей никакого удовлетворения, и отказ от того, что давала "воля". Чего бы мне это ни стоило.
   Но вся эта ситуация так давила, что творить не получалось. Ко всему тому, что вышло из-под моей руки в драгоценные летние месяцы относительной свободы, скорее применим был термин "натворил", чем "сотворил". Том и Алекс были в восторге от некоторых идей, но мы с Полом понимали, что это лишь очередная посредственная попытка на пути к нашей цели.
   В результате этим утром я сбежал. Иногда я сбегал, уединялся. По-настоящему вдохновение приходило ко мне только в изоляции. Мне требовалось какое-то время наедине с самим собой, чтобы многое осмыслить и почувствовать то, что я потом пытался выразить в музыке. Мне нравилось выбираться куда-нибудь к реке, садиться на берегу и наигрывать что-нибудь, пока из памяти не стирались все предыдущие передряги. Сегодня я хлопнул дверью перед носом у отца с твёрдым намерением именно так и поступить.
   Я взял гитару, добрался до Сент-Томас (4) и сел в первый попавшийся поезд до Оукхэмптона. Руководимый чистым импульсом, я вылез на одной из станций и понял, что оказался в Иде (5).
   Я бездумно брёл по улицам, пока не очутился на окраине городка. Дорога всё время вела вверх; я взбирался на крутой холм, пытаясь убежать от людей, машин, собак, бесчисленных домиков с глинобитными стенами. Кажется, я прошёл мимо пары пабов и церкви, только очнулся я, лишь когда мои ноги утонули в высокой траве, и я понял, что вокруг больше нет никого и ничего, кроме травы, кустов и деревьев. Понял, что выбрался из цивилизованной части Иде и попал во владения природы в её первозданном виде.
   Штук пять бабочек неожиданно сорвалось с цветов и в беспорядке закружилось вокруг меня. Я постоял с полминуты, наблюдая переполох, виновником которого стал, и сделал ещё пару шагов в густой траве. По мере того, как я углублялся в заросли, мрачные мысли покидали меня одна за другой, растворяясь в воздухе, тяжёлом от жары и запаха трав. Я жадно вдыхал этот воздух и ловил щекой слабые и скудные порывы ветра, которые не могли принести облегчения в стоявшей духоте, но по той же причине казались самыми ценными проявлениями погодного милосердия.
   Вскоре я набрёл на абсолютно ровную местность, в какой-то момент обрывавшуюся на несколько футов вниз, чтобы спрятать в своей тени ручей, тихо пробивавший себе путь между камнями. Несколько минут я постоял на обрыве, глядя, как бежит вода, а потом приметил невдалеке одиноко торчащее дерево и двинул под его спасительную крону. Местность казалась абсолютно заброшенной, а мне только это и нужно было. Я с облегчением стащил с плеча чехол с гитарой и уселся в тени, прислонившись спиной к стволу. Из кармана на левой стороне чехла я вытащил плоскую фляжку с водой, которую набрал на станции дома, и с жадностью прикончил её: большую часть я выхлебал ещё в поезде. Да уж, вода была единственным, о чём я жалел в данный момент. В остальном всё было просто идеально.
   К чёрту город, к чёрту отца, к чёрту контору. Всё.
   В голове звучала "This Is The Day" (6); с той самой минуты, когда я сошёл с поезда в Иде, я периодически, сам того не замечая, напевал: "Это день, в который твоя жизнь непременно изменится". В какой-то момент мелодия смешалась с плеском воды, и я почувствовал внутри знакомый зуд, который возникал каждый раз, когда я готов был написать что-то новое. Я достал блокнот и карандаш, лёг на живот и стал набрасывать текст. Прошло несколько часов, в течение которых я карябал строчки - я всегда писал первую и последнюю, а потом достраивал середину, как бог на душу положит - зачёркивал, выдирал страницы и переписывал, когда под нагромождением перечёркнутых слов уже невозможно было разобрать текста, потом что-то насвистывал себе под нос, лихорадочно хватал гитару и подбирал мотив, бросал гитару, вскакивал и кругами бродил вокруг дерева, снова хватал гитару, искал мелодию и правил текст, если мелодия задавала другой ритм, и т.п. - несколько часов, прежде чем я наконец решил сделать перерыв. Несмотря на жару, меня трясло, как от холода: так случалось каждый раз, когда я чувствовал, что сочинил что-то большое. Именно тогда я написал "All There". Я наигрывал её и ещё пару песен снова и снова, чтобы запомнить мотивы; я знал, что пока мелодии новые, я могу играть их хоть сто тысяч раз, и с каждым разом они будут казаться мне всё лучше и лучше, а я - всё гениальнее и гениальнее в собственных глазах. Только это ещё ничего не значило. Чтобы трезво оценить качество материала, требовался перерыв. Я решил немного прогуляться.
   Оглянувшись вокруг, я справедливо предположил, что как минимум на милю отсюда нет никого, кто бы захотел покуситься на мою гитару, поэтому просто оставил её на траве, а сам поднялся и пошёл вдоль обрыва. Через несколько ярдов пейзаж приелся своей однообразностью, и я повернул в другую сторону, где равнина опять сменялась холмом, и вновь принялся карабкаться в гору, пыхтя как паровоз под палящим солнцем.
   На вершине меня ожидал сюрприз, которого я не мог заметить, сидя на склоне долины. Прямо передо мной, где-то в полусотне ярдов, на новом пологом участке выстроилась огромная стена из деревьев, растянувшаяся вдоль настолько, насколько я мог видеть. Я давно мечтал о прохладной тени и потому с радостью отправился прямо в рощицу, намереваясь побродить там с полчасика, прежде чем снова спуститься на берег. Стволы, ветки, листья - всё сплелось в спасительную сетку, защищавшую от солнца и лишь изредка, при дуновении ветра, пропускавшую маленькие искорки света; я шёл, задрав голову, и ловил их на своём лице. Но не успел я сделать и тридцати шагов, как вдруг деревья кончились, и я понял, что стою практически на пороге дома, появившегося буквально из ниоткуда.
   Я снова оглянулся назад: да, полоска леса совсем рядом - дом буквально упирался в неё фасадом. Удивлённый, я оглядел находку: большой, два этажа, с высоким фундаментом, довольно красивый и слишком богатый для деревенского домика в такой глуши. Серые, отливающие зеленоватым стены отделаны камнем, очень смахивающим на имитацию стен старых замков - слава богу, никаких глины и гравия, которые промозолили мне все глаза на стенах, казалось, каждого домика в этой деревне. Над ставнями огромных окон угрожающе нависали шапки из каких-то мрачных растений, ещё более усугубляя впечатление чего-то замкоподобного. Второй этаж венчался крышей из черепицы более тёмного болотного цвета, а два огромных окна в нишах, симметрично врезающихся в крышу по обе стороны от входа, смотрели на меня сверху своими зловещими стёклами. На обоих краях крыши виднелось что-то вроде печных труб или декоративных башенок. Никакого намёка на дворик, несмотря на то, что я стоял перед резным крыльцом, знаменующим парадный вход. Просто лес и бац - вход в дом.
   Я удивился тому чудаку, который умудрился так нелепо расположить постройку. Хотя, может, дом давно заброшен. Или... вдруг я набрёл на что-то, что прятали специально?
   Вокруг стояла абсолютная тишина, из дома тоже не доносилось ни звука, что укрепляло меня в мысли, что он необитаем. Я подошёл к крыльцу, поднялся по ступенькам и остановился у двери, прислушиваясь к звукам внутри. Ничего. Тишина. Опершись на перила, я попытался свеситься и заглянуть в окно, но с того места, где я стоял, стекло отсвечивало, и, кроме собственной лохматой головы в отражении, я ничего не увидел. Я пригладил волосы и в нерешительности остановился на крыльце. Что это за место?
   В какой-то момент я решил попробовать толкнуть дверь и зайти внутрь, я взялся за ручку, но потом передумал и отступил назад. Бог с ним, с домом. Я уже совсем было собрался развернуться и уйти, как неожиданно прямо перед моим носом открылась дверь, и на пороге появилась женщина.
   На вид ей было лет лет пятьдесят, может, шестьдесят, я не особо умею определять возраст. Да и трудно было сказать: открыв дверь, она отступила в тень, и теперь я не мог как следует разглядеть её лица, и, может, поэтому оно показалось мне довольно красивым для женщины её возраста. А, может, потому, что выглядела она... как бы это сказать... ухоженной. Волосы у неё были тёмные, забраны наверх; несколько прядей падали на шею и лицо, но было понятно, что над ними потрудились специально: смотрелась причёска довольно изящно. Одета она была в лёгкое бордовое платье с маленьким чёрным поясом, расклешённое книзу, и в какой-то момент мне даже показалось, что передо мной сошедшая с телеэкрана кинозвезда пятидесятых. По-моему, на ней даже были какие-то украшения. Тогда я ещё подумал, странно: пожилая женщина в деревенском доме у чёрта на куличиках, а выглядит так, словно с минуты на минуту ожидает визита всей королевской четы. Но что меня действительно удивило, так это выражение какого-то то ли страха, то ли шока, которое промелькнуло в её глазах, когда я предстал перед ней на пороге дома. Я бы сказал, она уставилась на меня так, будто увидела привидение. Честно говоря, я и сам здорово опешил, когда в дверях казавшегося заброшенным дома неожиданно возникла женщина. Возможно, она решила, что я какой-нибудь коммивояжёр, от которого ей теперь не отвязаться как минимум час, или вообще несостоявшийся мародёр. Однако очень быстро она совладала с растерянностью, и спустя какие-то доли секунды выражение её лица стало практически дружелюбным.
   - Заблудились? - спросила она, не сводя с меня внимательного изучающего взгляда. Голос у неё оказался мягким, негромким.
   - Нет, - сказал я.
   Поддерживать разговор мне совсем не хотелось, но она тоже продолжала молчать, пристально всматриваясь в моё лицо, и, чтобы хоть как-то разрядить неприятную для себя ситуацию, я добавил:
   - Извините, я не собирался вторгаться в частные владения. Просто я не знал, что за деревьями может быть чей-то дом.
   Чего она на меня так пялится?
   - Я лучше пойду.
   Я почти развернулся, чтобы уйти, но в этот момент она снова обратилась ко мне:
   - Я вас здесь раньше не видела.
   - Я не здешний.
   Беседа не предвещала ничего хорошего, в ближайшей перспективе грозясь обернуться либо допросом с пристрастием, либо тягучими старческими мемуарами. Единственным, что держало меня на крыльце, была упоительная прохлада тени.
   - Из Эксетера? - спросила она, осторожно убирая с лица прядь.
   - Да, - удивлённо признал я. - Как вы догадались?
   - Я не догадалась. Мне просто очень хотелось, чтобы вы были из Эксетера.
   - Почему? - спросил я и тут же мысленно обругал себя последними словами: сейчас на меня обрушится трёхчасовое откровение.
   - Долгая история, - уклончиво ответила она и замолчала, а я поблагодарил бога за то, что чудом избежал нудных воспоминаний о молодости, в которые она должна была пуститься по всем правилам.
   - Ваше имя?
   - Дес.
   Я не стал протягивать руки или выказывать других жестов вежливой приветливости. Я просто стоял, прислонившись спиной к перилам крыльца, вполоборота к ней, и невозмутимо разглядывал внутренний косяк двери. Честно говоря, я раздумывал над тем, как бы побыстрее свалить оттуда.
   - Десмонд, - то ли уточнила, то ли поправила меня она.
   - Дес, - повторил я.
   Борьба конформизма и индивидуальности. Родители всегда настаивали, чтобы я назывался полным именем. А это было моё дело, как мне называться. Сейчас она спросит про его ирландские корни или скажет что-нибудь о том, что имя у меня красивое, и я просто преступление совершаю, коверкая его, или про то, как оно напоминает ей покойного прадедушку: я слышал это от людей её возраста уже, наверное, сотню раз. Как же они все предсказуемы. Неужели им самим не тошно от собственного занудства?
   Скорее всего, в глазах у меня зияла вселенская тоска, когда я вновь повернулся к ней в ожидании какого-либо из вышеперечисленных действий. Но она лишь слегка приподняла брови и, глядя куда-то мимо меня, будто я вдруг стал ей совсем неинтересен, спокойно ответила:
   - Как хочешь. Просто мне "Десмонд" больше нравится.
   Я даже улыбнулся. Забавная бабулька.
   - C экскурсией здесь?
   - Нет, я... - я неопределённо махнул рукой в сторону берега, - сам по себе.
   - Знаешь что, Дес, - продолжая внимательно смотреть на меня, сказала она, - по-моему, ты здорово хочешь пить.
   Я даже не стал спрашивать, как она догадалась, наверняка по мне это было можно прочесть, как по неоновой вывеске, жара стояла страшная, может, я бессознательно всё время облизывал губы, или ещё что, поэтому я просто признался:
   - Чертовски.
   - Подожди тут, - она исчезла за дверью, а через несколько минут вновь появилась на пороге и протянула мне стакан сока. Я чуть не застонал от счастья, ощутив прохладу стакана в своих руках. С жадностью выхлебав содержимое, я благодарно вернул ей стакан: всё-таки хорошо, что я наткнулся на этот домик.
   - Спасибо..., - я запнулся.
   - Маргарет, - как ни в чём не бывало, подсказала она.
   - Ну, я пойду?
   - Счастливо.
   Просто Маргарет. Да, она мне определённо нравилась. Я развернулся и побрёл обратно в заросли. Пройдя немного, я не выдержал и обернулся. Дверь была закрыта, но почему-то я чувствовал, что она до сих пор наблюдает за мной.
   Вернувшись на берег, я скорее схватил гитару и вновь пробежал по основным аккордам "All There", от всей души надеясь, что не забыл мелодии. Иногда случалось, что я писал что-то, казавшееся мне в тот момент просто шедевром, но вот проснувшись на следующее утро и вновь воспроизведя вчерашнюю гениальную мелодию, испытывал яростное разочарование. В этот раз всё было по-другому. Это действительно было ОНО. Текст (7) казался довольно простым, но за ним стояло нечто намного большее. К сожалению или счастью, не для меня. Мне нравился припев: на самом деле я просто перебирал в памяти всякие подходящие по случаю выражения, но, перечитав получившееся, даже сам проникся; я не мог до конца ухватить смысла, но чувствовал, что когда-нибудь смогу понять, и это будет что-то по-настоящему большое. Мне было трудно, ведь я писал песню о любви, сам так никогда и не любив.
   Я лёг на спину и продолжил напевать, сначала вслух, потом про себя. Природа вокруг была шикарная: я впитывал этот мир, впитывал каждый звук. Их абсолютную гармонию, безмятежность, умиротворённость.
   Я лежал и слушал течение, стрёкот насекомых, шуршание травы, ветер, собственное дыхание, тиканье часов на руке и музыку в своей голове. В той обработке, в какой я хотел услышать её в будущем. Конечно, Том, возможно, предложит потом совсем другую партию для ударных, и Алекс изобретёт что-нибудь более шедевральное для соло. Может, я с этим и соглашусь. Интересно, чем сейчас занимаются эти оболтусы? И какая там погода во Франции...
   То ли я задумался, то ли ещё что, но, в общем, вдруг я открыл глаза и... ничего не увидел. Несколько секунд я просто лежал, всматриваясь в темноту и пытаясь сообразить, где нахожусь и как сюда попал. Рука, на которой я лежал щекой, напомнила о своём существовании неприятными покалываниями. Я пошевелил пальцами, глубоко вдохнул и ощутил резкий запах какой-то травы. Слева доносился тихий плеск воды, а стрекотание сверчков в полной тишине показалось почти оглушающим. Всё ещё не до конца соображая, что происходит, я перевернулся на спину и уставился в небо.
   Сотня ярких, мерцающих в моих сонных глазах точек уставилась на меня в ответ. Зрелище было настолько потрясающим, что у меня дух перехватило. Как будто бесконечная чёрная дыра вселенной затягивала меня в своё нутро. Только там, где нет городских огней, можно наблюдать такие звёзды. Я подумал: сколько же мы теряем, пялясь перед сном в ящик, вместо того, чтобы отдаваться этому чёрному, звёздному небытию. Мне чертовски захотелось жить где-нибудь в деревне, вдали от всех, в тишине, под этим безграничным небом. Я лежал и смотрел в него, как зачарованный. Казалось, я готов был лежать так целую вечность, но неожиданно я осознал всю серьёзность своего положения, и очарование как рукой сняло.
   Я резко сел на траве и принялся шарить руками вокруг в поисках своих вещей. Нащупав одной рукой чехол в паре футов от себя, я с досадой констатировал, что теперь ещё долго буду вытряхивать муравьёв из гитары.
   Оказался сам не знаю где, да ещё ночью, заснув посреди поляны.
   - Как долбаная Алиса в стране чудес, - ворчал я, отряхиваясь и разминая затекшие конечности.
   Сколько же времени я проспал? Как это меня так угораздило. "Успею ли я на последний поезд?" - пронеслась в голове позорная мысль. Вот осёл: учитывая, что я сам не помнил, как добрался сюда со станции, и что, судя по темени, уже перевалило за десять, рассчитывать на то, чтобы выбраться из Иде сегодня, было, по меньшей мере, идиотизмом. Я стал соображать, что предпринять.
   После сегодняшней поездки у меня осталось, пожалуй, около пары фунтов. Я так разозлился на отца, что вышел из дома, даже не подумав о том, чтобы проверить, достаточно ли у меня с собой денег для подобной вылазки. Гостиница мне не светила, а если я сейчас доберусь до ближайшего паба, чтобы хоть чего-нибудь перекусить, то завтра пойду домой пешком. Чёрт с ним с поездом: вылезу на А30 - может, кто-нибудь подберёт. Но, если трезво смотреть на вещи, предпринять любого рода экспедицию в своём положении я всё равно могу не раньше утра; сейчас я вообще не ориентируюсь на местности и скорее сломаю себе шею, навернувшись о ту же дурацкую табличку, чем пойму, где что находится в этой деревне. Понятия не имею, насколько далеко и в какую сторону я ушёл от её населённой части, да и вообще я тут был один раз, в детстве, со школьной экскурсией. Как назло именно в этот момент я понял, что проголодался, как чёрт. Ведь я не ел с самого утра.
   "Если я сдохну тут от голода, отец непременно напишет на моём надгробном камне: "ИДЕот", - подумал я и вздохнул, понимая, что в какой-то степени он будет абсолютно прав.
   Вдруг я вспомнил ту женщину. Маргарет. Единственный путь, который я мог с горем пополам одолеть сейчас по памяти в темноте, был путь к дому на холме. Чем не выход? Альтернатива у меня, как ни крути, не завидная. Она, безусловно, странная, и кто знает, сколько ещё таких чудиков скрывается за дверями этого дома, к тому же я её, наверное, вконец достану: то выпить, то поесть, то спину мне почесать - но выбора у меня не было. Я подобрал с травы свои вещи и пошёл туда, где, как я помнил, должен был прятаться за фальшивой рощицей дом с чудовищными зарослями на ставнях...
  
  
  
   Всю дорогу я переживал, что в доме уже легли спать и потушили свет, так что я не только не достучусь до хозяйки, но и вообще не выйду на него, свернув не туда в лесу. И, конечно же, было немного не по себе от той необъяснимой таинственности, которую несла в себе постройка, спрятанная за деревьями. Но все мои сомнения показались напрасными, когда, вырулив из леса, я заметил слева от себя два огонька и пошёл на них. Должно быть, я немного забрал вправо, когда карабкался на холм в темноте.
   На этот раз окна на первом этаже лучились мягким светом, и дом уже не выглядел так зловеще. Я поднялся на крыльцо и, немного помедлив, взялся за большое кованое кольцо, служившее ручкой, и пару раз стукнул им об дверь.
   Теперь Маргарет появилась на пороге не так неожиданно. Я слышал её шаги, осторожно приближавшиеся откуда-то из середины дома, прежде чем дверь с лёгким скрежетом открылась передо мной. Кажется, она ни капли не удивилась, увидев меня. Сейчас она стояла в ярком свете лампы внутри, и я мог как следует её разглядеть. Только мне было не до этого.
   Я как-то не подумал, как мне объяснить ситуацию, поэтому в первое мгновение тупо застыл на пороге, надеясь, что она всё поймёт. Хотя... что поймёт?
   - Теперь я действительно заблудился, - выдал я наконец.
   - Неудивительно. Трудно не заблудиться в такой темноте.
   Издевается. Можно подумать, я специально бродил тут весь день в надежде, что наконец, блин, потеряюсь. Что я ей скажу: что заснул, как идиот, в незнакомой деревне, проснулся ночью, денег нет, куда податься - не имею понятия? Что ж, теперь мы квиты: она была с тараканам в моих глазах, а я в её.
   Слава богу, она не стала спрашивать, какого чёрта я делаю в это время в такой глуши. Вместо этого она немного отступила назад, освобождая мне вход в дом:
   - Помочь выбраться я тебе сейчас не смогу, но проходи, если хочешь.
   - Я не помешаю? - дежурно осведомился я, сам тем временем поспешно заходя в дом, пока она не передумала. Ночевать в лесу романтично только в теории.
   Маргарет не ответила, наверное, тоже понимала, что вопрос задан ради приличия. Пока она закрывала за мной дверь, я успел немного оглядеться. Прямо напротив от меня, в противоположном конце дома, насколько я мог предположить, располагалась гостиная. У огромного окна, занавешенного золотистого цвета шторой с каким-то рисунком, стоял широкий тёмно-зелёный диван; напротив него виднелся край дубового столика. Ближе всего ко мне было обращённое спинкой ко входу кресло, укрытое той же тёмно-зелёной тканью с золотистой бахромой по краям. Я ожидал увидеть в кресле кого-нибудь из остальных обитателей дома или хотя бы услышать их голоса, но ни того, ни другого в гостиной не наблюдалось. В противоположной части комнаты, вдоль стены справа от окна стоял высокий, тёмного дерева, стеллаж с книгами. Я поднял голову и заметил, что на второй этаж вела лестница, прятавшаяся от взгляда вошедшего за стеной, отделявшей комнату от холла. Наверное, остальные наверху, решил я. Отступя где-то с ярд от этой стены и вправо, и ко входу, начиналась другая, в результате они образовывали собой узкий коридор; свет в нём не горел, и я не мог предположить, куда он ведёт. За коридором стояли два плетёных кресла и такой же столик в окружении невероятного количества растений, от пола до потолка. Дальше я ничего рассмотреть не успел, поскольку слишком увлёкся и неожиданно понял, что хозяйка давно разобралась с дверью и теперь наблюдает мою любопытную спину в полной тишине. Разворачиваясь к ней, уже краем глаза я успел отметить, что из комнаты слева от меня выглядывали две высокие изогнутые спинки стульев, стоящих вряд. Видимо, столовая.
   Когда я обернулся, Маргарет смотрела на что-то у меня за спиной.
   - Интересно, - заметила она, обращаясь к гитаре на моём плече.
   - Играю в группе. Я тут... искал вдохновения.
   Как только я это произнёс, тут же сам понял, как по-идиотски это звучит.
   - Ты голоден?
   Не дожидаясь ответа, она развернулась и прошла в комнату слева.
   Я нахмурился, немного поколебался, а потом снял гитару с плеча и прошёл вслед за ней.
   Комната, как я и предполагал, оказалась столовой. Она была не очень широкой, но достаточно длинной; почти всю левую стену занимали окна, от этого комната не казалась такой закрытой, правая же стена выглядела, как отражение пейзажа за окном - несколько картин в узких, с позолотой рамах открывали туманные, сумеречные виды каких-то нереальных лесов. Большие напольные часы у противоположной от входа стены показывали четверть одиннадцатого. Под окном несколько шкафчиков, равномерно уставленных пышными букетами. Посредине, накрытый сливочного оттенка скатертью, стоял продолговатый стол, и окружало его количество стульев, которого, пожалуй, хватило бы на небольшой приём. Кроме нас в комнате никого не было.
   - Вообще-то я не бомж, - сказал я с порога.
   Маргарет обернулась.
   - Просто не хочется, чтобы у вас сложилось подобное впечатление.
   - Боюсь, что если у кого здесь и сложилось о другом превратное впечатление, то далеко не у меня.
   Она подошла к одному из шкафчиков и вытащила оттуда несколько столовых приборов.
   Я шагнул внутрь комнаты.
   - Не обязательно меня кормить. Я и так вам благодарен, что не дали заночевать на улице.
   Когда мы оба замолкали, дом заполняла такая тишина, что тиканье часов у стены, казалось, прокатывалось по нему громовым эхом. Честно говоря, я уже начал сомневаться, что кроме нас там вообще кто-то был.
   - Не обязательно отказываться от чего-то из вежливости, - спокойно проговорила она. - Ведь я не из вежливости предлагаю.
   Я и сам не знал, отчего выпендривался. Вряд ли из вежливости. Наверное, просто не хотелось чувствовать себя обязанным. Ненавижу это. Унизительно.
   Клянусь Богом, на лице у меня при этом не отразилось ни малейшего намёка на то, о чём я подумал, но она словно прочла мои мысли.
   - Не волнуйся, я не буду тебе мешать, и не думай, что будешь что-то мне должен. Просто вижу, что ты голоден, - с этими словами она обошла стол и принялась расставлять на нём приборы. - Ты же не думаешь всерьёз, что меня можно стеснить порцией ростбифа?
   - Не знаю, что думать, - пожал плечами я. - Понятия не имею, как бы сам себя повёл, если бы к нам забрёл музыкант с улицы.
   Про себя я отметил, что впервые обозначил себя словом 'музыкант'. Раньше мне бы это и в голову не пришло. Надо же.
   - Дело в том, - она снова обошла стол и направилась к шкафчикам, - что ты, сам того не подозревая, сделал для меня нечто очень важное. Считай ужин моей формой благодарности. Люди вообще чаще всего приносят пользу именно тогда, когда не догадываются об этом.
   'И вред, когда сознательно пытаются сделать что-то полезное', - мысленно продолжил я.
   Мне ли не знать. Всё, что когда-либо заставляло меня лезть на стену от досады, было вызвано действиями отца из лучших побуждений. Если бы не он, я бы вообще никогда здесь не оказался.
   - Я приготовлю ужин. Можешь воспользоваться ванной, - она показала рукой куда-то влево, - а потом погулять по дому, если хочешь.
   - Вы мне доверяете? - ухмыльнулся я.
   Она снова ничего не ответила, только улыбнулась, молча вышла из комнаты и направилась к тёмному коридору.
   Я остался один в столовой. Несколько минут я простоял, уставившись в скатерть и думая о своём, потом обошёл стол и принялся рассматривать картины на стене.
   То, что сначала показалось настоящей жутью, теперь выглядело достаточно симпатично. Скорее всего, моя первичная враждебность к этому дому и его обитателям начала потихоньку рассеиваться.
   Откуда-то донёсся звон посуды. Мне снова стало неприятно и, честно говоря, ужасно захотелось, чтобы всего этого вообще не произошло. Пойти и помочь было как-то неуместно, стоять здесь и ждать, а тем более бродить по дому - как-то по-свински. И тем не менее, я не отказался, а теперь стоял и ничего не предпринимал по этому поводу. Стоял и ждал, пока меня накормят, и от этого мне было противно.
   'Я просто уникальная свинья, - подумал я. - Свинья, которая боится запачкаться'.
   С другой стороны, всё выходило довольно забавно. Если я когда-нибудь решусь рассказать об этом Полу, он будет ржать до слёз. И вообще завтра меня здесь не будет.
   Я подошёл ближе к часам. Судя по всему, это были старинные английские часы, из тех, что называют 'дедушкиными'; такие я видел у одного из друзей отца. Я провёл пальцем по дубовому корпусу и резьбе с растительным орнаментом. Те, что я видел у друга отца, были ужасно дорогими, коллекционными. Он много и нудно рассказывал о них тогда и был чудовищно горд их отношением к восемнадцатому столетию. Что меня тогда взбесило, так это то, что он вряд ли действительно понимал, а главное чувствовал историю, стоявшую за его часами, вряд ли когда либо вытаскивал нос из документов об их ценности и технических характеристиках и пытался поймать атмосферу того времени, когда эти монстры были верхом технической мысли. Я часто думал о том, что вообще-то невероятно счастлив родиться именно в свою эпоху, а не когда-нибудь раньше, особенно когда сталкивался с чем-то вроде этих часов.
   Стрелка на бронзовом циферблате приближалась к двадцатипятиминутной отметке. Не припомню, чтобы они били с того момента, как я вошёл, видимо, четвертной бой у них отключён. Интересно послушать, что будет в половину. Я всегда любил необычные звуки; теперь особенно, с перспективы звуковых эффектов. Бой тех часов мне запомнился, и я надеялся, что эти меня не разочаруют.
   Обернувшись и приглядевшись к обстановке, я пришёл к выводу, что и мебель и все предметы в комнате были достаточно качественными и дорогими, да и подобраны со вкусом. Судя по всему, старушка действительно не нуждалась. Тем интереснее становился вопрос: за каким она забралась в такую глушь?
   Выйдя из столовой, я отыскал ванную и вымыл руки. Кстати, на затылке я обнаружил приличный клок травы. Я всё ещё ухмылялся этому факту, стоя в коридоре, когда Маргарет вышла мне навстречу.
   - Нашёл её?
   - Да, - я сделал неопределённый жест в сторону ванной. - Спасибо за гостеприимство.
   - Вообще-то я про траву. Но пожалуйста.
   Вдруг мне стало так смешно, что я не сдержался. Маргарет тоже улыбнулась.
   - Просто представил себя у вас на пороге. У вас крепкие нервы.
   - Если не секрет, расскажешь, что же произошло?
   - Да нет, не секрет. Просто уж очень глупо вышло. Может, я помогу вам? - заставил я себя выдавить.
   Она молча указала мне на коридор и пошла впереди. Теперь он был освещён чередой бра на обеих стенах.
   - Так что случилось? - снова спросила Маргарет.
   - Я заснул, - просто сказал я.
   - Где-то здесь поблизости?
   - Да, на поляне у ручья.
   - Что ж, бывает.
   Коридор был слишком узким для нас двоих, поэтому Маргарет шла впереди, и я не мог видеть её реакции. Несколько картин, в основном портреты, висело на стенах внутри коридора; мы шли слишком быстро для того, чтобы я мог толком их рассмотреть, но поймал себя на едва уловимом ощущении диссонанса, происхождение которого определить не мог. Я обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на галерею, так и не отдавая себе отчёта почему, но коридор вдруг резко изменил направление, и мы вышли на что-то, похожее на террасу.
   Маргарет свернула направо, но, прежде чем последовать за ней, я бросил взгляд в другую сторону и увидел нечто, удивившее меня больше, чем всё, происходившее до этого.
   Мы практически обогнули дом, оказавшись с противоположной стороны от того места, где я вошёл; терраса была застеклена, и хотя бежевые шторы с каким-то цветастым рисунком и закрывали часть окон, я всё же смог разглядеть ярко освещённый двор и... ещё одно крыльцо, а в конце террасы виднелась часть ещё одной прихожей, практически один в один воспроизводящей первую. Мне не удалось скрыть своего удивления:
   - В этом доме два входа?
   Маргарет обернулась и кивнула.
   - Но они же оба парадные.
   - Один для официальных гостей, а другой для пришельцев из леса с травой в волосах.
   - Нет, я серьёзно. Вообще всё это: дом, спрятанный на отшибе, два входа...
   - Наверное, тот, кто заказывал эту постройку, так и не смог до конца определиться ни с расположением, ни с планировкой.
   - А зачем вы вообще решились купить дом у такого чудака?
   - Просто чудаком была я сама.
   На пару секунд я застыл на месте, а потом поднял руки, повернулся вокруг себя и снова посмотрел на неё.
   - Что ж, я больше не комплексую, что пришёл ночью с гитарой за спиной и соломой в голове.
   - И не стоило. Я уверена, у тебя были свои причины, как и у меня. И всё же предлагаю поужинать. Уже очень поздно.
   - Вы поставили только один прибор, - напомнил я.
   - Да, я предлагаю поужинать тебе.
   - Я могу поесть и здесь. Вам, наверное, так удобнее будет.
   - Как хочешь.
   На языке вертелся очередной вопрос, но я решил его не задавать. Раз уж в этом доме всё не как у людей, то я просто замучаюсь всё выяснять. Говорит, есть причина, значит, есть. В конце концов, ни одного живого сумасшедшего я никогда не встречал.
  
   Трудно уснуть в незнакомом месте. Хотя скорее всего я просто полностью выспался на поляне, потому что даже несмотря на сытость, прохладу и располагающую тишину в конце концов я понял, что сна у меня ни в одном глазу.
   Ужин был шикарным, Маргарет оставила меня одного, и я полностью отдался поглощению ростбифа. Очень рад, что не пришлось поддерживать беседу и нахваливать ужин. После еды я немного поизучал второй парадный вход сквозь стёкла террасы и пошёл разыскивать Маргарет.
   Она сидела среди растений и цветов на том конце коридора и вязала что-то длинное и белое. Я подошёл и сел рядом в свободное плетёное кресло.
   Не поднимая на меня глаз, она спросила:
   - Наелся?
   - Да, спасибо.
   - Хочешь пойти спать?
   - Не думаю, что у меня получится. Если можно, я посижу тут немного. Мне нравится смотреть, как вы это делаете.
   Меня всегда вставляло от того, как кто-то рисует, или вяжет, или как шуршат карты, когда раскладывают пасьянс, или как Дебби расчёсывала волосы или красилась. Я мог наблюдать за этим часами, впадая в какой-то необъяснимый транс. Помню, в школе я сидел рядом с мальчишкой, у которого была странная привычка посреди урока прямо перед носом у учителя открывать блокнот и рисовать там что попало, в основном всякие гербы, кресты, кинжалы, так вот, в такие моменты я полностью выпадал из реальности, мог даже схлопотать двойку, потому что просто сидел и смотрел, не мог ни шелохнуться, ни оторвать глаз. Он так водил карандашом по бумаге, я потом никогда не видел, чтобы ещё кто-то так рисовал. А один раз я наблюдал, как лепили горшок из глины. Тогда я здорово проникся идеей стать гончаром, правда, было мне лет десять.
   Спицы механически постукивали одна о другую, тихо тянулась шерстяная нить из корзинки, иногда цепляясь за соломенные края и шурша, а Маргарет время от времени перехватывала своё вязание и мягким движением вытягивала очередной кусок нити.
   - Вязание - мой наркотик, - вдруг сказала она. - Я даже никогда не ношу то, что навязываю.
   - Мама раскладывает пасьянс.
   - Почему ты здесь?
   Я понял, что она хотела сказать.
   - Запутался. Сорвался бы, если бы не сделал перерыв.
   - Забавно. Я здесь по той же самой причине.
  

to be continued...

  
  
   ------------------------------
  
   (1) "Греки" - неофициальное название игроков клуба Эксетер Сити. Происходит от прозвища, которым обозначали в 17 веке обитателей Сент-Сидуэллзского прихода - одних из основателей клуба.
  
   (2) Джерри Франсис - в 70-х ключевой игрок Куинз Парк Рэнджерз, регулярно выступавший за сборную Англии. Тренер Эксетер Сити сезона 1983-1984, отмеченного как худший сезон в истории клуба.
  
   (3) Национальная конференция - футбольная лига в Англии, состоящая из команд ниже уровня Премьер-лиги или Футбольной лиги.
  
   (4) Эксетер Сент-Томас - одна из пяти станций для пригородных поездов, находящаяся в юго-западной части города в районе Экс Бриджес.
  
   (5) Иде - небольшая деревня, расположенная в живописной долине в паре миль на юго-запад от Эксетера. Названа в честь Святой Иды Херцфильда, вдовы саксонского князя, посвятившей свою жизнь помощи бедным.
  
   (6) The The, альбом "Soul Mining" (1983). "This is the day your life will surely change" - строчка припева.
  
   (7) "All There"
   I may fear the shades of an impending night
   A capering jester comes along and makes me cry
   But when you come and say it's alright
   I'm all there
  
   I may not tell a dock from a throne
   I accost the guests after everyone's gone
   But when you come and say it's no problem
   I'm all there
  
   All there
   After you
   Down and out
   In a stew
   But all there
  
  There's a hundred thousand questions in my head
  There's a million denials in what I said
  With the time running counter-clockwise
  I don't care
  
  Cos I may fear the shades of an impending night
  Helpless doctors all agree I've lost my mind
  Gone out of it, be back soon. Just drop by
  I'll be there, be all there
  
  Я могу бояться теней в надвигающейся ночи
  Веселящийся шут приходит и заставляет меня плакать
  Но когда ты приходишь и говоришь, что всё хорошо
  Я в норме
  
  Я могу не отличать скамьи подсудимых от трона
  Я приветствую гостей, когда все уже ушли
  Но когда ты приходишь и говоришь, что это не имеет значения
  Я в норме
  
  В своём уме
  Без ума от тебя
  Беспомощный
  В смятении
  Но в своём уме
  
  В моей голове сто тысяч вопросов
  И миллион отрицаний в том, что я утверждаю
  Но поскольку время для меня движется против часовой стрелки
  Мне плевать на это
  
  Ведь я могу бояться теней в надвигающейся ночи
  Беспомощные доктора все сошлись на том, что я сошёл с ума
  Сошёл с него, скоро вернусь. Просто заходи
  И я буду там, буду в своём уме
  
 &n
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"