В гремучем лесу возле гнусавого болота стояла одинокая избушка. Стояла не на курьих ножках, а на глубоко вбитых в землю сваях. Лес, окружающий домик, красив и звучен, как сама природа, болото - неприхотливо и безобидно, не смотря на свою топическую суть. Каждый сезон их одаривает своими особенными чертами. Зима белым пушистым одеялом накрывает окрестности, деревья сгибаются под тяжестью влажного снега, и потускневшее от мороза солнце играет своим светом между голыми одинокими стволами. Весна, предпочитающая свет, и поэтому дающая времени больше дню, а не ночи, располагает к себе солнце, и оно, обрадовавшись к себе вниманию, начинает сначала лишь смущенно, а затем в полную силу пригревать. Белое одеяние, покрывающее землю, под действием ослепительных лучей нервничает, оно сморщивается, оседает, а затем тревожно чернеет. Не поддающиеся мрачному настроению сугробы превращаются в ручьи, которые весело со звоном несутся вниз, к остальной воде, протаивая лабиринтовые дорожки и русла в хмуром остальном снеге. Лето одаривает лес зеленым шумом, завлекающим в его глубины, где поют звучные песни птицы и распускаются прекрасные соцветия. Соцветия живут недолго, на смену жаркого лета приходит осень со своей невероятно пестрой палитрой. Осень словно играючи брызгает красками на лес, превращая когда-то его зеленое благородство в россыпь желтого и красного цвета, а затем начинает свою дождливую утомительную песню, затянувшуюся на долгие сумеречные вечера.
Эту наводящую на философию о жизни пору больше всего и ценил хозяин той избушки. Мальчик, одиноко проживающий в гремучем лесу, сам по себе был одинок. Ему никто не был нужен, он любил тишину и покой своего дома, но всё это в ответ на вечную занятость и тому, что сам он был нужен всем и одновременно. Телефон его звонил регулярно, его просили помочь, поговорить, составить компанию. Но из суеты своей внешне громкой жизни он снова и снова возвращался в свой тихий домик, запирался и при свечах под одинокую мелодию флейты, звучащей из патефона, разгадывал шахматные ребусы.
Мальчик любил свой лес и болото. По утрам под просыпающееся солнце он устраивал кросс, и бежал навстречу рассвету до болота, несколько минут слушал гнусавый голос водяного, поющего свои одинокие песни, а затем возвращался и завтракал. Он заваривал в единственной кружке крепкий чай и жарил один единственный тост, на который сверху клал один единственный кусочек ветчины.
Раздавался телефонный звонок, и мальчик отправлялся по делам. Его ждал город, насыщенный людьми и заботами, к городу он относился с внимательным интересом.
Однажды по весне, совершая свой кросс, мальчик увидел на тропинке птицу, мучительно пытающуюся уползти в сторону с дороги. Мальчик нагнулся к птице и обнаружил, что у неё перебито крыло. Птица прижалась к земле и зажмурилась, словно ожидая удара.
--
Кто ж тебя так? - спросил мальчик, и взял птицу на руки.
Птица дрожала, но смотрела на своего спасителя с холодным призрением, она же не знала, что это другой человек, а не тот, что её жестоко ударил. Но вот она почувствовала тепло рук и добрый взгляд и поняла, что этот человек её уже не обидит. Мальчик посмотрел в гордые глаза птицы и увидел в них чудесную милую девушку, сердце которой трепетало, а душа готова была распахнуться.
Мальчик холодно запахнул её душу обратно, потом улыбнулся и понес птицу в свой дом. Он не заметил, как птица, обернулась той самой девушкой, и шла рядом, немного хромая и опираясь на его руку. В то утро никто не звонил мальчику, и он никуда не уходил, они просидели весь день на крыльце, наблюдая весенний лес и разговаривая.
Мальчик любовался девушкой, она ему казалась красивой, хотя, в общем-то, была обыкновенной внешности, она ему казалась невероятно для птицы умной, а со временем он убеждался в том, что она умна в принципе. С ней оказалось невероятно интересно и хорошо.
Пришло время еды, и мальчик растерялся, поскольку в его доме все столовые приборы в единственном экземпляре, но птица оказалась неприхотлива и клевала семечки прямо из его ладони.
День клонился к закату, они просидели на крыльце и вечер, и ночь. Её рассказы были милы, он же был удивлен тому, что, рассказывая сам, так привлекал её внимание. Она внимала с огромным не показным интересом, хотя он не верил, что то, о чем он говорит, действительно умно и интересно.
Когда девушка смеялась, у него щемило сердце, так приятно было это видеть. Девушка ему казалась лучиком солнца присланным освещать его дом. Он удивлялся, как же хорошо ему с ней, но вот под утро раздался телефонный звонок, и мальчик, ничего не объяснив, исчез.
Девушка растерянно весь день просидела у окна, вглядываясь в даль, в которую он ушел. Он вернулся очень поздно, обнаружив птицу в своем доме, он вспомнил всё, что с ними произошло, и улыбнулся. Птице нужно было ещё немного подлечиться, и мальчик оставил её в своем доме.
Шли дни, они проводили время вместе, но только на закате, остальное время мальчик куда-то исчезал. Он каждый раз приходил домой и с удивлением смотрел на птицу. Так давно он жил один, и так привык к своему одиночеству, что и не знал, как бывает по-другому. Но, тем не менее, он не отрицал, что с девушкой ему безумно хорошо, но оставить птицу навсегда - об этом не может быть и речи.
Звучало холодно и категорически, а объяснить почему, он не мог.
--
Со мной счастья не будет, улетай! - сказал он однажды утром, распахнув окно, - ты залечила своё крыло, теперь свободна.
Птица забилась в угол комнаты, и сердечко её разрывалось от боли, причиняемой тем, кто однажды её спас и дал уверенность в том, что счастье есть на свете. Но гордость не позволила ей ничего просить, и она упорхнула на встречу шумному простору лета, и в ответ услышала:
--
Ты... это, не пропадай!
Ах, как она была обрадована услышать те слова! Это в последствии она их стала ненавидеть, потому что звучали они слишком абстрактно, и почти после каждой их встречи. Это в последствии она стала бояться тех слов, и прятаться от них, зажимая уши, потому что ничего не было в её жизни ужасней, чем те слова, сказанные им не пропадай!. Они значат лишь то, что сам он не сделает и попытки её найти, что он сможет без неё. А ничего нет страшнее, чем узнать, что тому, о ком твои мысли постоянно, на самом деле, ты не нужен.
Птица вернулась в стаю. Её там так ждали! Её тут же окружили, и она вновь услышала своё имя (всё время, что она жила в избушке, некому было звать её по имени).
--
Венна! Наконец-то, - это был голос её верного друга Аппо, - куда ты исчезла? Я тебя так ждал!
Венна посмотрела в его сторону и разрыдалась, её сердечко надрывалось от утомления и маленькой трагедии, зародившейся в нем этой весной.
--
Ну что ты, не плачь, - успокаивал прекрасный Аппо.
Он был непомерно умен и благороден сердцем. Такого красивого и умного сердца не сыскать не только в их стае, но и во всем птичьем мире. Аппо очень любил Венну и был ей верен, не смотря ни на что. Они дружили с самого рождения, и воспитывались в стае как брат с сестрой. Они были неразлучны, вместе учились летать, вместе учились жить, вместе шли по общим радостям и горю.
Венна слушала, как Аппо шепчет ей на ушко милые вещи, и плакала ещё сильнее. О Боги! - думала она, - Почему такая несправедливость! Ведь я гублю его сердце не за что!
А ещё Венна не могла понять себя, по логике, должна очень радовать такая встреча верной стаи. Как её ждали! И как её ждал Аппо. Но она думала лишь о том лесе и болоте, о той одинокой тихой избушке, она не способна была даже обрадоваться встрече со своими старыми друзьями, и бесконечный озорной гомон птиц, так всегда раньше заводивший её и будораживший сердце, сейчас Венну наводил лишь на грустные размышления и пустоте такой жизни.
Венна тосковала и грустила, она почти перестала смеяться, и Аппо, глядя на неё, грустнел тоже. Никто в стае не замечал изменений, все продолжали жить своей жизнью.
Мир вокруг наливался бушующими грозами душного лета, гомон птиц возносился к небу, и жизнь обещала быть прекрасной. Да только Венна совсем затосковала, и вот однажды, она решила полететь к той избушке и хотя бы увидеть мальчика. Просто увидеть.
Избушка по-прежнему одиноко созерцала чащу, и Венна с трепещущим сердцем подлетела к крыльцу. Его, конечно, не было дома. Венна прогуливалась по тропинке, и уже на закате мальчик вышел со стороны болота и направлялся к дому. Сердце Венны готово было вырваться наружу, так разволновалась она, увидев своего спасителя. Он же, когда её увидел, расцвел в лице и широко улыбался. Он словно и не удивился, что она здесь:
--
Как я рад тебя видеть!
Но тут зазвонил телефон, и мальчик вновь исчез.
Венна регулярно прилетала к его избушке, преданно ждала, когда он освободится, чтобы посидеть с ней на крыльце с видом на лес. Они разговаривали о жизни, о мире, о птицах и о людях. Они говорили и о них. Но эти разговоры никакого удовлетворения не приносили. Ничего не менялось, звонил телефон, и мальчик исчезал. Пропадал иногда надолго, она ждала, а потом, сидя с ней на крыльце рассказывал, что с ней невероятно хорошо. Она внимала и вопросительно смотрела в его глаза. Глаза улыбались, но все ещё заявляли об одиночестве.
Он улыбался каждый раз, когда смотрел на неё, он радовался их встречам, он внимательно слушал её истории, он любовался ею. Он нежно гладил её волосы и говорил, что быть такой красивой и умной невозможно. Она смеялась и говорила, что он необъективен. Но вот опять он уходит, и на прощание говорит убивающую фразу Не пропадай!
Венна возвращалась в стаю, пряталась ото всех у ручья, и тихонько пела. Голос тих, но мелодичен, а мелодии глубинны и повествовательны. Она пела о своем счастье и своей боли, о чужом одиночестве и своей печали. Аппо слушал её, притаившись за камнем, и страдал. Страдал, потому что песни эти, он знал, посвящены не ему. Они посвящены тому, кто их не поймет, чье сердце черство и одиноко и не желает признавать понятие привязанность. Ту вещь, которая дарит нам блаженное счастье и огромное синее небо. Ту вещь, которая в соседстве с доверием несет за собой тайну и невероятную радость полета. Но эта вещь опасна, очень опасна. Она коварна, и любое доверие грозит обратиться предательством, а счастье - болью. И вот, в беготне от боли и предательства, люди становятся одинокими. Так проще, так легче жить. Или эта беготня всего лишь трусость?
Венна сидела на ветке дерева возле избушки и ждала, когда мальчик вернется. Лес окрасился в пестроту оранжевой смеси, и потоки бурых листьев кружили в ветреном осеннем вальсе природы. В воздухе чувствовалась прохлада, и порывы иногда очень холодного ветра говорили о приближении коварного для птиц времени - зимы.
Аппо прилетел за Венной:
--
Мы должны лететь на юг. Если ты останешься, ты замерзнешь и умрешь.
Венна лишь грустно качала головой. Тогда Аппо почти закричал:
--
Неужели ты так и не поняла! Он не откроет свое сердце тебе никогда!
Измученные глаза Венны наполнились водой, но гордость заставила проглотить ком слез обратно, и она прокричала, тоже очень громко, на весь лет, да так, что закачались деревья:
--
Он мне тоже не нужен! Не нужен! Мне никто не нужен!!!
Небо в раз посерело от таких слов, угрюмые тучи на глазах набухали, и стало казаться, что они сейчас упадут на землю и придавят ею своим тяжелым весом и сварливым характером. Но всего лишь полил дождь, и Аппо потянул Венну за собой:
--
Ну, полетели же!
Мальчик возвращался в свою одинокую избушку под мрачным дождем. После трудного дня он мечтал лишь об одном, оказаться в своем уютном доме, зажечь свечи, и, обложившись любимыми журналами 64, утонуть в шахматных задачках.
И тут мальчик услышал над головой птичий гомон, он поднял глаза к небу и увидел, как в сторону юга улетает, покидая на холодную пору эти края, огромная стая птиц. Он вспомнил о своей спасенной птице, понял, что сегодняшним вечером он её не видел. Сначала взгрустнул, но потом вдруг озарился своей предвиденностью: Какой я молодец, что не привязался к ней! И теперь, когда она улетела, мне всего лишь немного грустно, что не будет наших встреч и долгих интересных разговоров. Он упивался своей победой над чувствами, и довольный заварил чай в свою единственную кружку, поджарил один единственный тост, и положил на него один единственный кусок ветчины. Сел и задумался о своем одиночестве. Может, так и не верно? Но зато как тепло и уютно. И... не больно. Совершенно не больно.
Венна же летела, сердце её стонало. Стонало от боли, разрастающейся вместе с нарастающим между ней и избушкой расстоянием. Стонало по их встречам, стонало от желания быть рядом, а не улетать. Аппо летел рядом и осторожно поглядывал Венну. Он боялся, он очевидно боялся одного, что она вернется. А возвращение грозит одним - ею погибелью.
Она же рассуждала: Я лечу к теплу и уюту, лечу в окружении близких мне, лечу с теми, кто знает меня и любит, лечу туда, где нас ждёт волшебное иноземье. Там светит солнце, нет утомительных дождей и морозных ночей. Она буквально сама себя убеждала, потому что улетать ей не хотелось. Ей хотелось быть возле той избушки, ей хотелось верить, что он поймет, наконец, что его жизнь пуста без привязанностей, и одиночество на поверку оказывается страшной карой за что-то, и совершенно не понятно, как можно сознательно себя на него обрекать. И тут вдруг Венне пришло в голову, что он, вернувшись, собирался как раз сегодня открыть двери своей избушки для неё, а её нет на ветке... её нет вообще в его лесу!
Венна не долго размышляла, и стремительно, радостно улыбаясь, повернула обратно. Она сама себе придумала, что её ждут, и даже не задумалась, что будет, если это не так. Мы знаем, это не так. Её разумный и любящий друг Аппо тоже знал, что это не так. Он сквозь боль в сердце кричал ей в след:
--
Остановись! Куда ты! Он погубит тебя!
Аппо разрывался на части от боли, которая следовала за осознанием потери. Мудрая Аффа подлетела к нему и сказала:
--
Ты ничего уже не сможешь сделать. Тебе не надо её догонять. Ей это не нужно. Остается оставить всё, как есть...
--
Но как же, - пробовал он возразить, - она ведь не понимает...
--
Милый Аппо, тебя все считают умным, но, видимо, ум - не значит, мудрость. Мудростью, прожитыми годами только и постигаются некоторые истины. Ты ей не нужен, и мы все сейчас не нужны ей. Ей не нужна жизнь без того леса, болота и избушки с человеком, который подарил ей небо. Жизнь такая ей не нужна, даже пусть самая обеспеченная и красивая внешне. Ей она не нужна. Ты её не остановишь. У вас, как это не печально, разные дороги. Тебе на юг вместе со своей стаей, ей на север в поисках счастья.
--
Но ведь он...
--
Ты прав. Скорее всего, ты её видишь в последний раз. Скорее всего, морозы она не переживет. Скорее всего, её с нами больше не будет никогда...
Аппо смотрел в след улетающей навстречу погибели птице и рыдал душой. Аффа тянула его с собой, он покорился, и присоединился к родной стае.
Венна летела сквозь страшную непогоду. Ветер будто сошел с ума, срывая последние листья с деревьев и устраивая невероятные бурые кружения воздуха. Лететь ровно было практически невозможно. Венну сносило с пути, но она верно стремилась к цели. Он ждет меня! - думала она, и это придавало ей новые силы для движения. Небо громыхало и выло, деревья, развевая ветками, склонялись к земле, воздух наполнился чем-то липким и колким, оказавшимся сочетанием дождя со снегом. Количество ледяной воды в воздухе усиливалось, и вот, взвывшее громко небо распахнуло тучи и смачно стало обрушивать на землю белые потоки снега. Снег залеплял глаза, Венна почти ничего перед собой не видела, но она чувствовала направление, куда ей лететь. Вот уже показался их лес, потом болото, избушка...
Завывания ветра только усиливались, снег стремительно засыпал землю и деревья, волновались все сильнее, и любимая ветка птицы, на которой она столько прождала, была уже сломана и парила вместе с метелью в воздухе.
Птица билась в окна дома, но он, как всегда, был пуст, только раздавался вечный звон телефона. Венна села на крыльцо и поняла, что опять обманута. Он никогда мне не давал надежд. Он никогда не говорил, что ждет. Он отстранялся от меня всегда. Почему я решила вернуться?. Но, представив себя, летящей в своей стае куда-то на юг, она поняла, почему вернулась. Она не смогла бы так лететь. Она не могла улетать отсюда...
Вслед за метелью ударили морозы. Зима не давала времени осени рассуждать, она вступила в свои владения быстро и основательно.
Мальчик вернулся в тот раз совсем поздно. Он нашел достойных противников в шахматы, и они проиграли несколько дней.
На крыльце своей избушки он обнаружил мертвую птицу. Он её и не сразу узнал - так изменилось и постарело лицо девушки за всего лишь несколько дней с их последней встречи.
Сперва он оторопел от неожиданности, потом усомнился в увиденном, а, когда, наконец, понял, что это его птица, и, что она ушла навсегда, испугался. Так ещё от него не уходили. Да вообще, уходить предпочитал всегда он сам. Потом он усмехнулся и порадовался, что все-таки не привязался к ней, и эта потеря для него всего лишь является маленькой и не такой значительной потерей.
День прошел как обычно. Как обычно была кружка чая и бутерброд, как обычно, был звонок по телефону, как всегда он ушел, чтобы вернуться лишь очень поздно.
Что-то гложило его, а что, понять он был не в силах. Шахматные ребусы не решались, книги не читались, и лес ему тем вечером казался не мил. Мальчик, умаявшись, лег спать и заснул крепким, но тревожным сном.
Ему снились просторные степи алых тюльпанов, над ними летали изумительной красоты пестрые бабочки, снились бесконечные плеяды холмов, устремляющие в даль, шумное синее небо, и всё это принадлежало ему. Он был один в окружении этой земной красоты. Он гулял по зеленым холмам, усеянными россыпью ромашек и васильков и пел свои собственные песни. Голос звучал красиво, и переливающиеся рулады уносились ввысь, к звездам, уже появляющимся на темнеющем к вечеру небосклоне. Ах, какая то была ночь! Какой у неё был аромат! А оранжевая пухлая луна, только показавшаяся из-за горизонта, завораживала своим обликом.
Мальчик улыбался, озирая свои чудесные владения. Но что-то мешало ему отдаться счастью полностью. Он понял. Он осознал.
Ему хочется всей этой красотой с кем-нибудь поделиться...
Ему хочется кому-нибудь показать эти удивительные звезды на черном сильном небе, ему хочется кому-нибудь подарить желтеющую взимающуюся луну, ему хочется спеть свои песни кому-нибудь.
Он с ужасом в глазах осматривался вокруг. В этом роскошном и счастливом мире он один. Совсем один. Этот мир его, но в нем больше никого нет.
Мальчик проснулся в холодном поту, его подушка была мокра от предательских слез, появляющихся в его жизни только в моменты, когда он спит. В груди билось неузнаваемое сердце, а душа пустилась в истерику от боли.
От боли.
От боли одиночества.
От боли одиночества, которым он так хвалился и которому он так радовался.
От боли не той, что вызвана потерей или предательством, а другой.