Benjamin Alire Sáenz : другие произведения.

Я пел прошлой ночью для монстра (13 глава)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  

Глава 13 - Прощание может быть монстром

  
  1.
  
  Адам достал из маленькой коробочки медную медаль. Пришло время прощаться. С Рафаэлем, который пробыл здесь шестьдесят дней, с Рафаэлем, который был моим соседом. С Рафаэлем, который пробуждал меня от кошмаров, успокаивал меня и пел мне, с Рафаэлем, который всегда был на страже и приглядывал за ходящими во сне Шарки и Эмитом.
  Я уставился на раскачивающуюся на веревке медаль. Лиззи взяла ее в руки и начала говорить:
  - Я вкладываю в медаль всю мою...
  Я не мог этого слушать. Кто-то что-то говорил, но я едва их слышал, вперив взгляд в пол, пока Мегги не тронула меня ладонью, передавая медаль.
  Я поднял взгляд на Рафаэля, затем снова опустил его на пятно на ковре.
  Я слышал голос Адама - невнятный, доносящийся откуда-то издали, как далекое эхо, а потом он исчез и мне стало очень одиноко, я словно оказался в темной тихой комнате, и в окружающем меня мире не было ничего, кроме тьмы. И сам я был тенью. Но голос Адама все-таки пробился ко мне - этот голос был рукой, вытягивающей меня из тьмы.
  - Зак? Зак?
  Я снова вернулся в комнату, хотя и знал, что был в ней всё это время. Посмотрел сначала на Адама, потом - на Рафаэля. И услышал свой собственный голос:
  - Мне обязательно что-то говорить?
  - А ты не хочешь?
  - Я не могу.
  - Почему?
  - Не могу и всё.
  Я сосредоточенно пялился на пятно на ковре. Мне хотелось найти биту и автомобильное стекло. Вот чего мне хотелось.
  - Я буду скучать по тебе, Зак. - Голос Рафаэля никогда еще не был таким мягким.
  Почему он говорит? Это не по правилам прощания. По правилам нужно слушать прощальные пожелания других. Рафаэль нарушал правила, и мне хотелось кричать на него, и я попытался открыть рот, чтобы заговорить, но губы будто зашили.
  Рафаэль улыбнулся.
  - Я люблю тебя, Зак, - прошептал он. - Ты же знаешь это, правда?
  Он сказал это перед всей группой, и это было неправильно, и мои губы дрожали. Я судорожно сглотнул и заставил, наконец, себя заговорить. Я хотел, чтобы мой голос был сильнее моих слабых, дрожащих губ.
  - Ты не любишь. Не любишь меня.
  Лицо Рафаэля осталось спокойным.
  - Люблю, Зак. Я хочу, чтобы ты это знал.
  Я закрыл глаза рукой и покачал головой.
  Я ничего не чувствую. Ничего не чувствую.
  Я знал, что скажет Адам. Он скажет: "Я вижу тебя, Зак". Но он не видит меня. Никто не видит меня. Никто в этом гребаном мире не видит меня.
  
  2.
  
  Я ходил на все занятия. Но не присутствовал на них. Я не мог заставить себя находиться там. И это не было какой-то там уловкой. Это было нормальным. Нормальным для меня. В середине дня я настолько устал, что был не в состоянии держать глаза открытыми. Я сказал Дженни, моему дневному психотерапевту, что плохо себя чувствую. Она внимательно вгляделась в мое лицо. Не знаю, что она там увидела.
  - Дай себе то, что тебе нужно.
  Я решил, что мне нужно вздремнуть. Вернулся в кабинку номер девять и первым делом наткнулся взглядом на упакованные вещи Рафаэля. Я лег на постель и уставился в потолок. Мне не спалось. Может быть, я и не хотел спать. Мне пришла мысль, что Рафаэль придет за своими вещами, а я знал, что мне невыносимо будет видеть его. Прощание было монстром, пожирающим меня. И этот монстр был слишком силен для парня по имени Зак. Мне нужно уйти из кабинки до того, как вернется Рафаэль. Мне нужно уйти. Мне стало трудно дышать, и я подумал о том, что мне никогда, никогда не станет лучше.
  Я навечно останусь в этом между - между жизнью и смертью. Я в нем застрял.
  Не знаю, как мне удалось это сделать, но я нацарапал Рафаэлю записку и положил на его стол, рядом с его дневником: Не ненавидь меня.
  И выбежал из комнаты.
  Никто не видит меня. Никто не видит меня. Никто не видит меня.
  Я пришел в себя под деревом по имени Зак.
  Небеса потемнели. Я лежал на земле, вспоминая очередной странный сон. Я брел один по пустыне и мне навстречу шли два мужчины. Одним был мой отец, другим - Рафаэль. Внезапно рядом со мной оказался Адам. Он сказал: "Тебе придется выбрать, Зак". Мне хотелось выбрать Рафаэля - этого хотело мое сердце, но я не выбрал его. Нет. Я выбрал отца. Потом мы с отцом шли по пустыне. Приглядевшись, я увидел, что у нас обоих в руках бутылки с бурбоном, и мы пьем и пьем, и вокруг нас всё в крови.
  Отец и сын.
  Кровь.
  Меня трясло.
  Я думал о сне. О бурбоне и крови. Меня трясло, но не знаю, отчего - от холода или сна. Я поднялся и побрел в курительную яму.
  Я выкурил сигарету. Затем другую. Затем еще одну. Я внутренне одеревенел. Ничего не ощущал. Это хорошо. Я сосредоточился и уцепился за это душевное оцепенение. Вот чего я на самом деле хочу - ничего не чувствовать. Быть куском льда, не желающим таять. Если бы я мог остаться в этом состоянии, то никогда бы больше не чувствовал печаль, никогда больше... если бы я только мог. Если бы у меня это получилось, то имя "Рафаэль" не причиняло бы мне боли. Как и имя "Сантьяго". Как и память об отце и матери. Они бы ничего не значили для меня.
  Я поднял взгляд к звездам и позавидовал им. Бог не наделил их чувствами.
  
  3.
  
  Я вернулся к себе в комнату. Эмит рисовал картину.
  - Я охрененно зол, - глянул он на меня.
  - И что?
  - Не понимаю тебя, Зак.
  - А тебе и не нужно. Ты здесь не для этого.
  - Это отвратительно, приятель - то, как ты обошелся с Рафаэлем.
  - Он это переживет.
  - Ты говнюк, знаешь об этом?
  - Я не хочу говорить.
  - Да что с тобой такое?
  - Со мной? Что со мной такое? Ничего. Со мной полный порядок.
  - Тогда почему ты не свалишь отсюда?
  - Заткнись, Эмит.
  Я завалился на кровать и уставился в потолок. Я цепко держался за свое душевное онемение. Я будто снова пил. Клянусь, я чувствовал себя именно так.
  Я услышал, как Эмит встал и надел куртку.
  - Рафаэль оставил тебе кое-что, засранец. На твоем столе.
  Я сделал вид, что не слышу его.
  Он вышел из комнаты.
  Я уснул, и мне снова приснился тот сон с Рафаэлем, отцом и Адамом в пустыне. Рафаэль приблизился, но тут же повернул и пошел прочь. Отец предложил мне выпить. Я проснулся как раз в тот момент, когда протянул руку к бутылке.
  
  4.
  
  Я не пошел на утреннее групповое занятие. Остался в своей кабинке. Единственное место, в которое я наведывался целый день - в курительную яму. Люди приветствовали меня. У меня не было сил отвечать им. Днем я сидел, приклеившись взглядом к дневнику Рафаэля - он оставил его мне в подарок. На нем лежал конверт с моим именем. Я не открывал его. Поднял, покрутил в руках и бросил на стол.
  Вернувшийся в кабинку Эмит зло посмотрел на меня. Я ответил ему безразличным взглядом.
  Сны стали еще кошмарнее.
  Я проснулся от собственного крика, но не хотел вспоминать приснившийся сон.
  - На тебя невыносимо смотреть, Зак, - раздался голос Эмита. - Ты умираешь, приятель.
  - Это просто сны, - услышал я свой ответ.
  - Они убивают тебя.
  Откуда тебе знать? - хотел я его спросить, но ничего не сказал.
  
  5.
  
  Следующим утром я пошел на групповое занятие. Я не участвовал в разговоре, но я присутствовал. Почти все занятие смотрел в пол. Дневной перерыв я решил провести у себя в кабинке, но не успел дойти до нее.
  - В два часа, Зак. Ты можешь прийти ко мне? - донесся до меня голос Адама.
  Я пожал плечами.
  - Это "да"?
  - Да, хорошо. - Я взглянул на него. - Какой в этом смысл, Адам? Я лишь трачу твое время.
  Он начал что-то говорить, но оборвал себя и лишь спросил:
  - В два часа, Зак?
  - Да, ладно.
  Я вошел в кабинку и уставился на дневник Рафаэля. Перелистнул страницы и остановился на аккуратной записи. Сам того не заметив, я уже читал ее.
  В этом сне все деревья были голыми, без единого листочка, а зимняя ночь беззвездной и темной. Я брел куда-то без куртки. Не помню, что я так отчаянно искал, но я был голоден и истощен, и думал лишь о том, как мне холодно. Я никогда еще так не замерзал. Я проснулся. На улице было все еще темно, мое одеяло валялось на полу. Укрывшись, я задавался вопросом, что же искал.
  Я - скиталец на земле. Бродяга. Это была моя последняя мысль перед тем, как я снова уснул.
  Утром все мои мысли занимала листва деревьев. Я зашел в лабиринт с такой картинкой в голове: я стою под солнцем и с небес медленно летят зеленые листья. И я снова молод.
  Я провел подушечками пальцев по словам. По бумажным клочкам, заполненным словами.
  Я представил себе Рафаэля, стоящего в центре лабиринта, под ярко светящим солнцем, в дождем осыпающих его летних листьях. Представил себе его улыбающимся и рассмеялся. И попытался представить себя рядом с ним.
  
  6.
  
  - Что у тебя там происходит? - постучал Адам пальцем по своему виску.
  - Не знаю.
  - Хорошо. Что происходит здесь? - он приложил ладонь к сердцу.
  - Не знаю.
  - Знаешь.
  - Я не попрощался с Рафаэлем.
  - Знаю.
  - Я не смог.
  - Понимаю.
  - Правда?
  - Прощание, порой, может быть монстром.
  - Да.
  - Это неплохо - любить кого-то так сильно, что это причиняет боль.
  - Ты не знаешь. Ты же - не я.
  - Как бы странно это не звучало, Зак, я кое-что знаю о боли. И кое-что знаю о любви. И это факт.
  - Но ты ничего не знаешь обо мне. Ты говоришь, что видишь меня, но это не так. Ты не видишь. - Мои губы снова дрожали. Нет, нет, нет, не плачь, Зак, не плачь, не плачь, не плачь. Но тело не слушалось меня. Я поднялся, чтобы уйти, но встав, не смог сдвинуться с места. Я почувствовал обнимающие меня руки Адама. Я плакал, прислонившись к его плечу. - Я потерялся, - прошептал я. - Адам, я потерялся. - И я начал говорить вещи, которые не собирался говорить, слова, которые душили меня, застряв в горле. - Мне нужен отец, Адам. Мне он очень нужен. Я не знаю, где он. И мне больно. Мне больно, Адам, очень больно.
  
  7.
  
  Я не отрываясь смотрел на конверт с моим именем на нем. Глубоко вздохнул и открыл его. И нашел там слова Рафаэля:
  
  Закария,
  Я хочу о многом сказать тебе, но в то же время не знаю, с чего начать. За годы писательства я понял, что мне удается подобрать правильные слова, когда я начинаю писать. Наверное, ты уже знаешь, что я по-настоящему верю в слова. Верю в их силу, в их способность ранить и способность исцелять. Может быть, поэтому я оставляю тебе свой дневник - потому что эти исписанные страницы часть той работы, которую я провел над собой. Может быть, поэтому я пишу тебе сейчас - потому что хочу сказать что-то, что может тебе помочь. Ни в коем случае не принимай это как снисхождение. Мне пятьдесят три, а тебе восемнадцать, но это не значит, что я умнее или даже просвещеннее тебя. Единственное, что я на самом деле знаю - я наконец-то начал узнавать сам себя. Надеюсь, Зак, что ты сделаешь то же самое раньше меня. Надеюсь, ты не будешь ждать и терять время.
  Однажды ты признался мне, что ведешь с людьми воображаемые диалоги. Я тоже. Вот такой у меня был с тобой:
  Я: Ты попрощаешься со мной?
  Зак: Я не могу.
  Я: Не сделаешь мне одолжение? Пожалуйста, перестань смотреть в пол и посмотри на меня.
  Зак: Ты говоришь со мной как с маленьким ребенком.
  Я: А ты не веди себя как ребенок.
  Зак: Ты собираешься в качестве прощального подарка прочитать мне нотацию?
  Я: Посмотри, пожалуйста, на меня.
  И ты, Зак, смотришь на меня. И я протягиваю тебе свой дневник и говорю: вот мой подарок для тебя.
  Тогда ты, Зак, говоришь: Я не могу его принять. Эти слова - твои.
  Я: Может быть, я хочу, чтобы у тебя остались мои слова.
  Ты качаешь головой.
  Я: Возьми.
  Я кладу свой дневник в твои руки.
  Зак: Я должен кое в чем признаться. Я читал твой дневник.
  Ты отворачиваешься, боясь увидеть выражение моего лица.
  Я же, улыбаясь, говорю: Я знаю.
  Зак: Знаешь?
  Я: Да, Зак, знаю.
  Зак: Почему ты не сказал мне, что знаешь об этом?
  Я: По той же самой причине, по которой ты не сказал мне, что читаешь его. Может быть, мы оба слишком сильно любим держать в себе секреты. Может быть, нам стоит перестать это делать?
  Ты, Зак, держишь мой дневник в своих руках и киваешь.
  Я в последний раз обвожу взглядом комнату.
  И ты вдруг говоришь: Наверное, я должен сказать "прощай".
  Я: Это не прощание, Зак.
  Зак: Когда кто-то уходит, это означает прощание.
  Я: Не всегда.
  Зак: Люди приходят сюда и уходят. И после ухода они хотят позабыть о своем пребывании здесь.
  Я: Некоторые - может быть. Я еще увижусь с тобой, Зак. Я увижусь с тобой, потому что хочу увидеть тебя. И потому что я хочу этого - это случится. Я сделаю так, что это случится.
  Ты провожаешь меня до машины, которая отвезет меня в аэропорт, и я говорю: Ты самый славный мальчик во всем мире.
  Зак: Это не так.
  Я: Не спорь со мной, Закария.
  Я смотрю тебе в лицо в последний раз, улыбаюсь, сажусь в машину и уезжаю.
  Вот мой воображаемый разговор с тобой.
  Я знаю, Зак, что ты не смог сказать мне "прощай". Я знаю, что это больно. Если больно мне, пятидесятитрехлетнему старику, то как же должно быть больно восемнадцатилетнему мальчику? Но вот ведь в чем дело, Зак. Если ты хочешь быть живым, то боли не избежать.
  Я кое-что знаю о том, как ее избегать - я в этом спец. Но нельзя убежать от боли, Зак. Жизнь причинила боль тебе, мне и всем тем, кто находится в этом месте, но это не значит, что мы должны жить в боли всю свою жизнь. Я жил в боли, потому что сам выбрал жить в ней. Где-то на своем жизненном пути я взлелеял мысль о том, что мне суждено прожить трагическую жизнь. В моей голове засела романтическая идея о том, что писатель должен страдать. Я был Рафаэлем, творческой личностью, человеком, порождающим прекрасное из своих собственных страданий. Я боготворил свою боль. Она была богом для меня, и я ей преклонялся. Шарки бы сказал: "Чувак, это пиздец что такое". Необъяснимо как, и это действительно необъяснимо, но мне каким-то образом удавалось избегать настоящей боли - боли, которая меня убивала. Вот ее я избегал всеми силами.
  Я думаю, ты такой же как я, Зак. Ты живешь в боли, хотя не хочешь ничего чувствовать. Ты замечательный, умный, красивый, и влюблен в слова, но, как и я, остаешься в пространстве безмолвия, где слова застревают между сердцем и горлом.
  Говори, Зак.
  Ты знаешь историю библейского Захарии? Думаю, тебе стоит ее почитать. Бог лишил его дара речи за неверие. Он стал немым, и обрел способность говорить только после рождения сына. И он запел. Захария запел! Пой, Зак. Если я могу петь своему монстру, то и ты можешь петь своему.
  Рафаэль.
  
  Я перечитывал письмо снова и снова. Затем открыл дневник Рафаэля и увидел, что он оставил мне номер своего мобильного и адрес. У меня из головы не выходила воображаемая сцена прощания, написанная им. Я увижусь с тобой, потому что хочу увидеть тебя.
  На ум пришло слово "счастье", это слово... я почувствовал его. Я знал, что это ощущение не продлится долго, что потом я опять почувствую печаль, и мне станет только хуже, потому что одно дело - быть печальным, и другое - стать печальным после того, как был счастлив. Стать печальным после того, как был счастлив - нет ничего хуже этого.
  Должно быть, я улыбался, потому что Эмит спросил меня:
  - Чему ты улыбаешься?
  - Своим мыслям.
  - Даже не знаю, чему ты можешь улыбаться, после того, как так по-свински обошелся с Рафаэлем на групповом занятии. Говорю тебе на полном серьезе - это было отвратительно.
  Я не знал, что на это ответить.
  - Прости, что вел себя как пятилетний ребенок. Прости.
  - Да уж, как Рафаэль и говорил.
  - Да, как говорил Рафаэль. Я задолжал группе и теперь должен загладить свою вину.
  - Я напомню тебе об этом. Если ты забудешь.
  - Ладно.
  - Вот и хорошо. - Эмит оценивающе оглядел свою картину. - Что ты думаешь о ней? - Он поднял ее, показывая мне. На ней была изображена дорога. Не похожая на ту, что нарисовал я. И с чего она должна была быть на нее похожа? Это была его дорога. По обеим сторонам от нее Эмит нарисовал вигвамы, кактусы и всякое разное. Его картина была намного мудреней моей.
  - Хочешь рассказать мне, что она значит?
  - Я принесу ее на групповое занятие.
  Я был рад, что Эмит больше не злится на меня. Странно, но мне хотелось говорить с ним. Может быть, я устал от своего внутреннего мира. Моего печального внутреннего мира.
  - Эмит? Что самого страшного случилось с тобой?
  Я увидел по его лицу, что ему не хочется отвечать, но он ответил:
  - В тюрьме... случаются жуткие вещи.
  Думаю, я знаю, о чем он говорил.
  - Ты часто думаешь об этом?
  - Мне иногда снятся сны.
  Я кивнул, не зная, что сказать.
  - Мне очень жаль, что с тобой случились те жуткие вещи.
  Он тоже кивнул.
  - Иногда я мечтаю о том, чтобы все это ушло, перестав меня мучить.
  - И я.
  - Но, думаю, от нашего желания это не зависит.
  - Наверное, нет.
  - Что самого страшного случилось с тобой?
  - Я потерял родителей. - Я не знал, что собираюсь это сказать. Я даже не знал, правда ли это. Но это было правдой. Я просто никогда этого не признавал.
  - Хочешь поговорить об этом?
  - Нет. Я не могу. - Мне вспомнилось, как Рафаэль сказал мне, что меня нужно связать договором, запретив произносить эти три слова - "я не могу".
  - Это ничего. - Эмит все смотрел на свою картину, словно пытаясь проанализировать самого себя. - Может, пойдем курнем?
  - Пойдем, - согласился я.
  Мы вышли на ночной воздух, и я слышал голос говорящего со мной Эмита - было здорово слышать человеческий голос, было здорово слышать его рядом с собой, - но я слушал его краем уха. Я думал о Рафаэле и представлял его поющим монстру. Мысленно видел лицо Адама - доброе, хорошее лицо; лицо Лиззи, с текущими по щекам слезами - в молодости она, наверное, была очень красивой. Я задавался вопросом: куда же иду, и размышлял о дороге на своем рисунке.
  Когда мы дошли до курительной ямы Эмит сказал, что погода меняется.
  - Можно почти ощутить, как зима отступает.
   Это была приятная мысль. Чудесная мысль. Замечательная мысль.
  "Летний день". Вот как называлась та песня. Лето. Почувствую ли я его когда-нибудь внутри себя?
  
  

Воспоминания

  
  - Я вижу один и тот же сон. В нем есть ты и Рафаэль, и мой отец.
  - Что это за сон?
  Я описал его Адаму.
  - Ты злишься на меня во сне?
  - Почему я должен злиться на тебя?
  - Я заставляю тебя сделать выбор. Ты видишь меня таким - парнем, заставляющим тебя выбирать между... - Адам умолк. Посмотрел на меня. - Давай пока забудем обо мне... Скажи мне, что олицетворяет во сне твой отец?
  - Это мой отец. Он олицетворяет самого себя.
  - Но ты сказал, что в душе хотел уйти с Рафаэлем.
  - Хотел. Ну, то есть, во сне - хотел. Во сне я хотел выбрать его. Но не сделал этого и ушел с отцом.
  - Ты выбрал выпивку.
  - Нет, я выбрал отца. Но... получается, что и выпивку тоже.
  - Ты выбрал отца. Ты выбрал выпивку. Так что олицетворяет твой отец, Зак?
  - Мою старую жизнь.
  - А что олицетворяет Рафаэль?
  - Мою новую жизнь, наверное.
  - Да, я тоже так думаю. И во сне ты выбрал не новую, а старую жизнь. И что ты чувствовал при этом?
  - Но это же мой отец. Я должен был выбрать его.
  - Разве?
  Я поднял на Адама глаза.
  - Да.
  - Зак, в последний раз, когда ты был тут у меня...
  - Когда я потерял самообладание.
  - Когда ты потерял самообладание. Ты сказал, что тебе нужен отец и что тебе больно.
  - Да.
  - Могу я задать тебе вопрос? - Он не стал ждать утвердительного ответа. - Ты веришь в то, что снова увидишься с Рафаэлем?
  - Да. Наверное, верю. Надеюсь на это. Мне бы этого хотелось.
  - И что тебя может остановить?
  - Наверное, ничего.
  - Наверное? Ты не знаешь, как связаться с ним?
  - Конечно, знаю. Я могу связаться с ним, если захочу.
  - А ты хочешь?
  - Да.
  - Хорошо. Ты веришь в то, что еще увидишься со своим отцом?
  Я не мог ответить на этот вопрос. Я не знал, как ответить на него.
  Адам внимательно смотрел на меня.
  - Ты избегаешь вопросов о своей семье.
  - Да, думаю, что да.
  - Да, я тоже так думаю. Могу я тебя кое о чем спросить, Зак? Могу я быть по-настоящему честен с тобой?
  - Да, ты можешь быть честен.
  - Как долго ты будешь оттягивать тот момент, когда придется наконец принять то, что привело тебя сюда?
  - Я пытаюсь.
  - Твой рисунок - отличная работа. И ты отлично поработал над собой в отношении Рафаэля.
  - Что это еще за "отлично поработал в отношении Рафаэля"? Рафаэль мой друг.
  Адам внимательно взглянул на меня.
  - Ты позволил себе полюбить его. Для человека, который не хочет ничего чувствовать, ты отлично поработал над собой.
  - Да, наверное, - согласился я. - Но я не попрощался с ним.
  - Я знаю. Можешь мне сказать, почему?
  - У тебя нет на этот счет теории?
  - Моя теория тут не имеет значения.
  - Мне было слишком больно... прощаться.
  - Почему?
  - Потому что.
  - Потому что, что?
  - Потому что...
  - Ты сделаешь кое-что для меня, Зак?
  - Конечно.
  - Повторяй за мной. Я.
  - Я.
  - Люблю.
  - Люблю.
  - Рафаэля.
  - Рафаэля.
  - Я люблю Рафаэля.
  - Я люблю Рафаэля.
  Адам кивнул и посмотрел мне прямо в глаза.
  - Тебе ведь тяжело даются эти слова?
  - Да, тяжело.
  - Даже несмотря на то, что это правда - она дается тебе тяжело.
  - Да.
  - Это нормально, Зак - любить.
  - Я сам не нормален, Адам.
  - Я понимаю. Но, мне кажется, что ты борешься... - Он замолчал, подбирая правильное слово или пытаясь сформулировать свою мысль. - Ты борешься с собой, Зак. Постоянно борешься. И тебя это убивает, потому что ты борешься с лучшей частью себя.
  - Я... - Я даже не знал, что на это сказать. Я снова уставился в пол. Опять за свое, как всегда.
  - Ты веришь в то, что Рафаэль любит тебя? Думаешь, это правда?
  - Он так сказал. Но что его слова значат?
  - Может быть, они значат, что ты ему не безразличен? Может быть, ему важно, что с тобой будет дальше?
  - Да. Наверное, это так.
  - Наверное? Давай так. Рафаэль любит тебя. Почему? Почему он любит тебя? У него какие-то скрытые мотивы? Какие-то эгоистичные или нездоровые намерения в отношении тебя? Он извращенец?
  - Ты так думаешь?
  - Нет, я так не думаю. Я хочу знать, что думаешь ты, Зак. Почему Рафаэль любит тебя? Твоя теория?
  - Потому что я напоминаю ему о сыне. Потому что он мог бы быть мне отцом. А он всегда хотел этого - быть отцом.
  - Да. Думаю, что так оно и есть. Но ты думаешь, он любит тебя только поэтому?
  - Я не знаю.
  - Это возможно, что Рафаэль видит тебя?
  - Да. Возможно.
  - Знаешь, что я предполагаю? Я предполагаю, что Рафаэль оставил тебе свой дневник, потому что надеялся, что ты найдешь в нем то, что поможет тебе. - Лицо Адама изменилось. Видимо, ему пришла на ум какая-то мысль. - Дорога на твоем рисунке - она куда-то ведет. Ты не знаешь, куда. Я не знаю, куда. Никто не знает, Зак. И дневник Рафаэля - это его карта, его дорога. Понимаешь, что я хочу этим сказать?
  - Думаю, да.
  - Та дорога, на которой ты лежишь рядом со своей мертвой собакой Лилли - это она привела тебя сюда, Зак. И когда ты уйдешь отсюда, она поведет тебя куда-то дальше. Ты должен встать, Зак. Ты не умер. Тебя ждет дорога.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"