Аннотация: Главы: Чил и Цаца. Мечта арабского шейха. Тянь-Нянь: китайская история.
Чил и Цаца
У озера было немало птиц - чем мельче вид, тем крупнее стаи. Они летали над водой, юрко сновали в высокой траве, перелетали с ветки на ветку, раскачивая прибрежные кусты. Между тем никто не слышал их пения, поскольку птичьи голоса, как и все иные звуки, заглушало кваканье. Для народных предсказаний погоды по лягушкам здесь была аномальная зона. Те одинаково громко орали к ненастью и к теплым, солнечным дням: начинали свои концерты еще до рассвета, опережая первые трели соловья, а к вечеру создаваемый ими сплошной гул мог сравниться с ревом взлетающих самолетов.
Только три крылатых создания держались обособленно от всех птиц. Если одиночное парение сокола Птаха далеко выходило за пределы простора над озером, то жизнь аиста Чила и цапли Цацы проходила рядом с водой. У них были разные участки для охоты, но удаленные один от другого не настолько, чтобы упустить из виду своего соперника в добыче пищи.
Цаца принадлежала виду серых цапель. Но серого цвета в ее внешности было мало. Крылья имели светло - сизые цвета с черными перьями по низу, в окраске самого тела было больше белых оттенков. Она манерно переступала по мелководью, замирала на ногах, напоминавших две воткнутые в ил хворостины, и шевелила тонкими пальцами так, что они лягушкам и рыбам представлялись лакомыми червями. При этом ее прежде, казалось бы, искривленная шея выпрямлялась, и с этой высоты острый клюв подобием копья мог резко метнуться вниз за добычей.
Насытившись, Цаца некоторое время сохраняла свою грациозную осанку. Когтем с зазубринами, будто гребнем, тщательно чистила перья, а самые мелкие из них перемолачивала в пудру, которой обильно осыпала себя. Само имя этой голенастой птицы уже указывало на нее как на существо с ужимками воображалы.
- Кому только эта красота достанется? - защелкала клювом Цаца, уже зная ответ на этот вопрос. Наводимый ею внешний глянец явно предназначался для Чила.
Черного аиста наблюдательные немецкие натуралисты справедливо сравнивали с аристократом, органично сочетавшим утонченность своих повадок с пренебрежением к окружению. Этот эстет мог выгнать свою любимую из гнезда, если та на время болезни или линьки теряла свою привлекательность.
Чил, еще не имея подобного опыта семейных отношений, не обладал также и навыками изящной охоты. Он с растопыренными крыльями, балансируя, как неопытный канатоходец с шестом, ходил по воде. Шея была безобразно изогнута: голова чуть ли не касалась поверхности озера с тем, чтобы глаза были способны разглядеть верткую поживу.
Вот из такого скрюченного положения он и услышал возглас Цацы в завершение ее стараний по уходу за своей внешностью.
Цапля и аист являлись родственниками, не близкими, но и не такими дальними, чтобы вообще не понимать друг друга. Как мы воспринимаем смыслы речи родственных народов через периоды непонятных слов, так и эти птицы понимали похоже одна другую во взаимном общении.
Чил, получив от Цацы знак, сигнализирующий о ее симпатиях, не последовал сюжету сказки для латышских детей о том, как аист к цапле сватался. Там аист идет к цапле с предложением совместной жизни и получает отказ, а затем уже цапля, одумавшись, шлепает по воде к аисту. Уже у того появляются свои резоны возразить. Вот и ходят друг к другу, да никак не женятся.
Иначе, чем в сказке, поступил сейчас Чил. Подлетел к гнезду цапли на верхних ветках ракиты и клювом растрепал его. С его стороны это был даже не намек, а требование Цаце переселиться в гнездо аиста.
Сигнал был принят. Цапля взмахнула большими крыльями и, словно оттолкнувшись ими от воды, тяжело и медленно, нырками вниз-вверх начала свой полет. Ее фигура как-то неправильно сложилась: голова с шеей не вобрались окончательно в туловище, а ноги еще не вытянулись назад струной, как это бывает на высоте, безвольно болтались по ветру. Лучше бы она теми же ногами пошагала по мелководью, как это описано в сказке!
- Чудовищно! - разочарованно произнес ценитель прекрасного Чил. - Какую большую ошибку я мог совершить в своей жизни!
Из сброшенных им прежде веточек он вновь стал собирать гнездо Цацы. В свою очередь та из мести раздергала гнездо Чила. Но увидев, как аист вновь отстроил ее жилище, также решила вернуть разоренному ею гнезду прежний вид. Уже Чил, заметив, какой разор учинила соседка по озеру, опять разобрал ее гнездо до последней веточки. Лишь к вечеру завершилась история с гнездами, они приняли прежний вид, и умаявшиеся за день птицы спать разлетелись по своим кроваткам.
Рисунок Алёны Петрухиной.
С первыми лучами солнца Чил и Цаца вновь встретились на озере. Взаимные симпатии они уже не проявляли, зная по своему опыту, насколько разрушительными те могут быть. Но иногда, подбирая подходящую для гнезда веточку, каждая птица переносила ее к соседнему гнезду.
Мечта арабского шейха
А на горизонте уже возникла еще одна примечательная фигура. О ее прибытии известили три длинных гудка, которые с железнодорожной станции у Лысой горы долетели до озера.
Это был поезд украинского направления.
Любая, но не маломальская контрабанда невозможна без заранее заготовленной, пусть даже и в мысленных образах, дорожной карты с указанием мест пересечения границы, транзитных узлов и времени, затрачиваемого на перемещение тайного груза.
Последнее обстоятельство имело существенное значение для транспортировки из Алтая в одно из арабских государств Персидского залива десяти птичьих яиц, уложенных в сафьяновый пенал наподобие крупных изумрудов, и прилагаемого к ним молодого сокола - сапсана, образца будущих яичных превращений. Для птицы, которая напоминала ребенка, завернутого в пеленки, был приспособлен обшитый тончайшей тканью фанерный короб с отверстиями. Нахлобученная на голову островерхая шапочка скрывала свет.
Сокол уже был натренирован на охоту с воздуха. И сейчас в сплошной темноте им овладевал один и тот же удивительный сон. Под звуки бубна и горловое пение шаманов молодой сапсан набирал невероятную высоту, выслеживая свою жертву в горных долинах.
В момент, когда он уже был готов обрушиться вниз, перед ним открылась восточная дверь небесной юрты древних алтайских духов. Те в широких одеждах, менявших свою окраску соразмерно цветовому разнообразию солнца на пути с восхода до заката, сидели за столом, который был заставлен неземными блюдами. Соколу также нашлась пища и чаша с небесным нектаром. Перед прощанием на серповидных крыльях сокола духи оставили тайные знаки для шаманов арабских кочевников.
Шум вернул сокола из удивительных видений в пассажирский поезд.
Совсем по-птичьему встрепенулся рыжий контрабандист Люцик, возраст которого никогда верно не угадывался - ему могло быть и двадцать лет, и пятьдесят. На его лунообразном по форме лице, будто на клею, постоянно держалась жуликоватая улыбка, располагавшая к себе очередную жертву.
Люцик не мог предположить, что досмотр поезда произойдет не как прежде, непосредственно на границе, а на одну станцию раньше по настоянию российских военных, не заинтересованных в невольных соглядатаях железнодорожных разгрузок на новых рубежах, внезапно образовавшихся с распадом Советского Союза. Украинский контрабандист надеялся, что за Лысой горой у него будет время с помощью набора отверток открыть в вагоне удобные для тайников ниши. Но судьба сорвала стоп-кран и теперь перед Люциком замаячила альтернатива сесть в российскую тюрьму или всю жизнь скрываться от заказчика нелегальной перевозки птиц.
Поезд начал сбавлять ход.
Люцик вытащил из короба спеленатую птицу и уже замахнулся выбросить ее в приоткрытое окно. Но тут явно вмешались алтайские духи, однажды восхитившиеся красивой и сильной птицей.
Контрабандист снял с сокола путы.
- Живи, Птах! - с таким пожеланием он разжал за окном руку с птицей, которая одновременно получила волю и свое имя.
За происходившим в купе молча наблюдали попутчики Люцика - пожилая семейная пара с Полтавщины.
- Так надо. Я работаю на правительство Украины, - Люцик откровенно врал им, говоря о своих высоких полномочиях. Но лживые слова на Украине уже привычно воспринимались даже с большей верой, чем правдивые. - И если мне не поможете сейчас, то позже с вами кому надо разберется за сотрудничество с москалями.
Контрабандист подвинул им соколиные яйца, от которых он не успел бы сам избавиться до полной остановки поезда.
- Почти как перепелиные. Соли нет, помогайте себе слезками, - сам же Люцик к яйцам не притронулся.
Контрабандист вытащил из кармана два паспорта уже распавшегося СССР. Оба документа были на его имя, но с разными адресами регистрации в России и на Украине. Теперь ему предстояло выбрать единственный паспорт для показа пограничникам и тем самым определить также один из двух вариантов своей дальнейшей судьбы.
В паспорте с украинской регистрацией и в паспорте, с которым контрабандист сошел с поезда на Лысой горе, намереваясь остаться в России, было одно имя, но не Люцик, а Луций.
Его отец, как многие историки закарпатских школ, для включенной в учебные планы темы римо-украинских войн не находил какой-либо достойной тому фактуры в собственном государстве и невольно наполнял уроки сюжетами Древнего Рима. Люцик родился в июне и свое имя получил в честь первого римского консула Луция Юния Брута, который по доносу раба обрек на смерть двух своих сыновей за участие в заговоре против республики.
А каким хорошим для школяров был пример с оракулом! Римские юноши, среди которых находился Луций, спросили человека, посвященного в тайные, скрытые смыслы богов Олимпа:
- Кто будет следующим верховным правителем Рима?
-Тот, кто первым из вас поцелует свою мать, - ответил античный прорицатель.
- И знаете, что наш Луций сделал? - вопрошал учитель хлопчиков, приставших из-за парт в ожидании ответа. - Упал на землю и поцеловал свою землю, свою ридну неньку.
Люцик, будучи уже подростком, не раз мстил отцу за его чудачества со своим именем. Солидных гостей первым встречал на пороге:
- Рад представиться - Люцифер!
Он затем громко, как ему казалось, по-дьявольски хохотал, замечая страх и смятение на лицах старых прихожан греко-католической или так называемой униатской церкви. Прошлое занятие контрабандой было идеальным занятием для повзрослевшего Люцика. От своей двойственной натуры и имени, при упоминании которого перед глазами одновременно могут предстать герой древнего Рима и лидер нечистой силы, он легко получал материальную выгоду.
А Птах, выброшенный через вагонное окно, спасся, кувыркнувшись в воздухе. Такой кульбит вдруг нарушил в нем систему навигации, заданную природой.
Сокол не мог высоко взлетать и подолгу кружить вверху. Ареал его охоты вскоре ограничился территорией, в центре которой оказалось Мутное озеро.
Тянь-Нянь. Китайские истории
Еще одно чудо сюда скатилось с Лысой горы. В каждом городе есть центральный рынок. Лысая гора когда - то торговала у реки, но после того, как все суда на пути в Киев застряли в мелководье, бойким местом стала площадка у автовокзала, где сходились все дороги. У горожан, кто приходил на рынок без заранее заготовленного списка предстоящих покупок, кружилась голова. Деньги быстро иссякали. Они не то, чтобы испарялись в воздухе, как утренняя роса в погожий летний день, но перетекали в карманы продавцов.
Обилие китайских товаров и напоминавший волны желтой реки Хуанхэ цвет вырученных монет заставляли лотошников с Лысой горы все чаще обставляться восточными амулетами.
Предметом такого поклонения у молодой продавщицы осетинских пирогов Анюты, крашенной под блондинку с накладной косичкой, была трехлапая медная жаба с красными глазами. В начале рабочего дня кулинаром Асланом, внешне похожим на колобок из русской сказки, пучеглазое создание выставлялось на длинный стол из древесной плиты, которая крепилась к половине отрезанного сваркой пассажирского вагона на краю оврага, сбегавшего к реке. Стол был похож на барную стойку - пироги в основном покупали в качестве закуски.
Хромая жаба редко находилась на одном месте. Объявился однажды очевидец, который якобы видел ее, прыжками передвигавшуюся по столу. Но рассказ был бессвязным и путанным, каким, впрочем, и мог быть в изложении далеко нетрезвого человека. Между тем медную жабу действительно часто перетаскивали по доске. Кто-то разбивал о нее скорлупу вареных яиц. Курильщики гасили окурки, давя их о ее медные бока. Одинокие посетители чокались с этим куском металла, а затем долго объясняли ему причины неблагоприятных событий в своей жизни.
Каждый день, кроме общего для рынка выходного понедельника, к Анюте приходил влюбленный в нее робкий и начитанный охранник рынка Фанеев. Тот увлекался китайской мифологией и просил Анюту называть его Мастер Фа, что было бы хорошо для обращения к духовному учителю.
Мастер Фа посвящал Анюту в жизнь жабы.
Во вторник, после выходного для рынка понедельника, он рассказал такую историю. Жаба когда-то была злобным, жадным и мстительным существом Чань Чу. Люди обратились к первому из семи древних божеств за помощью. Укрощение оказалось болезненным. Душа Чань Чу переселилась в жабу. Лапа, загребавшая под себя деньги, отвалилась. После испытания уродством Чань Чу превратилось в добрейшее создание Тянь-Нянь. Время от времени жаба выплевывала золотые монетки с квадратной дырочкой по центру. Для того, чтобы заполучить богатство, надо было отыскать глубокий колодец и, увидев на его дне луну, которая отражалась в воде даже в солнечный день, опустить бечевку со связкой золотых монет. Живущая на луне жаба легко ловилась на такую приманку.
В среду, когда Аслан разгружал муку, перетряхивал и считал пустые мешки, вторая версия китайского мифа о медной жабе от Мастера Фа не содержала многих красок. Чань Чу раньше был злым разбойником. Он настолько обозлился, что начал нападать на низших божеств. Будда наказал Чань Чу, забрав одну из четырех лап. Замаливая прежние грехи, Чань Чу уже в теле жабы Тянь-Нянь помогает разбогатеть тем, кому не противно ее поглаживать.
В ночь на четверг Мастеру Фа не удалось выспаться из-за полицейской облавы на бомжей, людей без определенного места жительства, ночевавших на рынке в картонных коробках. И уже днем в общении с Анютой он рассказал третий вариант легенды, когда один из восьми бессмертных героев древнего Китая опустил свой пояс с привязанной на конце золотой монетой в колодец и велел божеству монет удить в колодце жабу. Та вцепилась в монету и была вытащена наружу. Божество монет тотчас само переродилось в пойманную жабу, но не полностью, задняя лапа была потеряна. Если прежняя жаба раньше отличалась алчностью, то теперь, с сердцем и именем вселившегося в нее иного божества, стала щедрой на монеты.
В пятницу с утра кавказцы отмечали день рождения Аслана. Мастер Фа, произнеся тост, сравнил именинника с китайской жабой, за что чуть не получил тумаков.
В субботу Анюта пекла осетинские пироги на неделю. На запотевшем стекле вагона Мастер Фа, подглядывая тайком в мятый листок, вывел пальцем иероглиф лягушки.
В воскресный день, завершающий недельный цикл смены времен, Мастер Фа, насытившийся подгоревшими обрезками пирогов, предавался высказываемым вслух философским рассуждениям. Китайская жаба наделялась большими символами в значении Тянь-Нянь. Первая часть имени предполагала небесную природу всех сопутствующих явлений и понятий. Вторая часть обозначала любовь и одновременно укрощение чувств, которые уподоблялись грозному морскому чудовищу, пожирающему людей. Когда Мастер Фа гладил пупырчатую поверхность жабы Тянь-Нянь, он меньше всего думал о деньгах.
Анюта иногда закрывалась с Асланом в полувагоне для подсчета выручки, и бледневший, как утренняя луна, Мастер Фа, присматривая за прилавком, сбрасывал жабу на землю, попинал ее ногами, желая скорейшего разорения осетинскому бизнесу. Однажды Анюта вызывающе долго задержалась в полувагоне. Мастер Фа так сильно поддал жабе, что она отлетела в овраг. Кусок китайского металла долго искали чуть ли не всем рынком, но не нашли.
На озере Мутном в тот же день появилась неуклюжее, без задней лапы, медное создание с красными глазами. Тянь-Нянь, а это была она, разместилась на чистом песке с кусками рыжего, как и сама, болотного железняка, который вывернуло наружу уже неизвестно какое дерево, поваленное буреломом и сожженное в кострах рыбаков и туристов. На берегу от него сейчас осталась лишь голая, без коры, и синяя от времени и дождей коряга.
Тянь-Нянь сразу провела ревизию водного богатства. Шумно кувыркаясь через голову и фыркая с наслаждением, она проплыла между белыми и желтыми кувшинками, принимая их за серебряные и медные монеты на зеленой бечевке.
Внешний вид и не менее странное поведение гостьи смутили черного аиста, который, замерев в тростнике, уже долго выслеживал добычу.
В конце концов Чил преодолел свою нерешительность, клюнул медную жабу, затем обхватил и крепко сжал ее тело, как он обычно поступал с другими большими жабами, подавляя их возможные попытки к сопротивлению. В клюве птицы что-то щелкнуло, перекосилось, сломалось - в общем, произошло то, что затем сделало черного аиста вегетарианцем.
После встречи с Чилом китайское металлическое создание предпочло оставаться неподвижным.
![[]](/img/i/isakow_n_p/101/fullsizerender-4.jpg)