Аннотация: Главы: Чудеса. Трактор в поле - что танк в бою! Чай от Шекспира.
Чудеса
Вероятнее всего, Комета вместе с офицерским обмундированием и командирской сумкой-планшеткой приобрел на толкучке в Пензе еще и бинокль - два дополнительных глаза вскрывать чужие секреты с большого расстояния. Иначе каким образом счетовод смог бы разглядеть банку белого меда, переданного на пасеке Паней в руки Береговой, казалось бы, со всеми предосторожностями!
Конечно, не эта банка была поводом для проверки всей документации по пчелам, как и другие банки, развезенные Паней по нужным Барсукову адресам в Мокшане в конце мая после сбора акациевого меда. Очевидным было желание Кометы быстро, еще до приезда председателя колхоза из столицы, обрушить на Паню кары, обещанные ей ранее на пасеке. Между тем счетовод, отступая от многовековых правил козней и заговоров, действовал суетливо. Он не додумывал мелочи, через которые его недобрый умысел ломился наружу.
Поводом для проверки стало анонимное письмо.
Когда Севладыч из-за своего стола у Кометы поинтересовался, а каким образом оно попало к нему, тот кивнул на открытую форточку Асиного дома:
- Подбросили через окно.
- Если только голубь почтовый занес, - председатель сельсовета становился язвительным на язык, когда с утра- и в перспективе на день - не проглядывалась возможная пирушка.
Комета сразу понял, что промахнулся уже в начале своей авантюры. Дом стоял на чрезмерно высоком фундаменте и дотянуться до форточки со двора можно было только с приставленной к стене лестницы.
- А, может, кто в магазине в карман мне сунул. Но факты серьезные там для проверки изложены.
- Факты не проверяют. На то они и факты, - Севладыч не поменял свое запальчивое настроение. Однако дальше уже не вмешивался в запущенный Кометой процесс.
В одну колонку счетовод записывал цифры из документации пасеки с ведомостями, актами ревизий, товарными квитанциями о сдаче меда, журналом, дневником, где содержались сведения о пчелах, вплоть до возраста каждой пчеломатки, а также о погоде на каждый день и периодах цветения медоносов.
Содержание второй колонки составили нормы сбора меда на один улей, площади под гречихой, подсолнухами, кормовыми культурами с масштабами опыления пчелами этих полей.
В третий раздел были включены справочные материалы со ссылками на постановления центральных органов коммунистической партии большевиков, инструкции и регламенты в сфере пчеловодства, дописаны номера телефонов строгих государственных органов, куда следовало обращаться при выявлении хищения. Последнее обстоятельство невольно указывало на маршруты дальнейшего продвижения Кометой материалов проверки с заранее ожидаемым минусом для пасеки.
Недостача была обозначена основной нотой, остальные, присоединяясь к ней, под рукой счетовода могли создать композицию желаемого звучания. Одновременно со дна тайников его мыслей к этой коварной цели был подтянут план по замене Барсукова собственной персоной на первом посту в колхозе.
Проверка была для Пани внезапной. Когда утром девушка появилась на пасеке, пчелы, привлеченные запахом перевешиваемого меда, не летели на поля, а бестолково штурмовали склад. Там уже с час топталась комиссия во главе с Кометой, который, памятуя недавние пчелиные укусы, накинул на себя армейскую плащ-палатку с подобием капюшона. Сторож Дичок со связкой ключей был своим обреченным видом похож на захваченного в плен немецкого солдата.
Паня отказалась подписывать результаты работы комиссии.
- Вы ведь знаете, Григорий Семенович, что неделю до этого райзо инспектировал пасеку. Тот акт я подписала, а ваш - не буду. Без меня, к тому же провели свою проверку. Что вы там наплели, не знаю. Но в такую петлю свою голову совать не буду.
Выходя со склада, Паня широко открыла его перед пчелами и те завершили труды комиссии, обратив ее в бегство. Счетовод даже сбросил с себя перепачканную медом брезентовую плащ-палатку, которая из-за этого обстоятельства привлекла к себе повышенное внимание пчел и которая, по словам Дичка, затем бесследно исчезла:
- Может, пчелы растрепали или собака куда утащила. Вещь знатная была,- Дичок вместе с Кометой сожалел о потере.
Уже к вечеру Комета звонил в Мокшан. Подобрал такой момент, чтобы его разговор слышали Севладыч и хромой бригадир полеводческой бригады Буянов, который одновременно возглавлял организацию колхозных коммунистов. Счетовод явно хотел их сделать свидетелями обращения в отделение НКВД, чтобы затем, возможно, оправдываясь перед Барсуковым за этот звонок, скрыть собственные мотивы: мы, мол, все так решили...
Медленно и четко, будто давая время дежурному по НКВД и милиции, как тот, казалось бы, несуразно представился, осознать всю серьезность своего обращения, Комета проговорил:
-Надо направить оперативную группу в колхоз по факту хищения народной собственности для допроса и ареста заведующей пасекой.
- Колхоз? - переспросил дежурный.
- Да, колхоз имени наркома СССР Молотова.
- Меда сколько пропало?
- С пуд.
- А с пасеки женщина красивая?
- Ну, молодая совсем. Видная.
- Знаешь что, колхоз, решай свои вопросы с бабами сам. Горазд командовать: опергруппу туда, опергруппу сюда! Лично привезешь заявление, тогда будем разбираться.
Но прежде, чем в конце разговора на другом конце провода трубка легла на телефонный аппарат, она донесла до Асиного дома отборное ругательство. Если передать его смысл, то оно сводилось к следующему: нужна управа на деревенских мухоморов - в то время, когда настоящие мужики воюют на фронте, они пытаются уламывать их баб через НКВД, ничего не имея за собой кроме власти - ни молодости, ни сил.
Комета побагровел и в этот момент стал похож на одноименное космическое тело на подлете к земной поверхности. Из объемного портфеля извлек бутылку водки и шмат сала. В ящике своего стола нашел засохшие куски хлеба. Впрочем, к ним никто не притронулся - и зубы не те, и мыши явно с этими сухарями уже потрудились.
Выпили по одной. Но разговор не шел.
Первым нарушил затянувшееся молчание Севладыч:
- Что тут скажешь, зоркие у нас органы. Замечу сразу, ничего подписывать не буду. Пойду уже я. Сердце что-то шалит.
- На меня, Комета, также не рассчитывай,- заковылял к выходу и Буянов.- Я хоть и дальний родственник Репиным, но на погосте все лежат в одном месте. Не хочу, чтобы на мою могилку затем плевали.
Эта мысль явно не отпускала бригадира по пути домой и заставила его свернуть к Шугаю.
Хозяин дома не был рад позднему гостю. Когда-то голоштанный Андрюшка участвовал в раскулачивании, при этом всегда ухищрялся предупредить свою зажиточную родню о предстоявшей акции. В памяти Репиных же остались не его добрые поступки, а картины несправедливого разорения под угрозой всю семью в один час отправить в сибирскую ссылку.
Паня через приоткрытую дверь на кухню услышала свое имя, полчаса стояла оторопело, прижавшись спиной к стене, под впечатлением истории о телефонном звонке Кометы.
К утру девушка знала, как поступить. Опережая неминуемый разговор с отцом, который на ночь не стал ее отягощать своими соображениями, в большей мере похожими на инструкции, как ей поступить дальше, она решила пешком направиться в Мокшан за защитой у Береговой. Надела светлое праздничное платье и прежде, чем отправиться в дорогу, поспешила к Дичку с просьбой до ее возвращения из райцентра не уходить с пасеки.
Не отойдя далеко от крыльца, она едва не столкнулась с теткой Асей. Пожилая и грузная женщина запыхалась от быстрой ходьбы:
- Ну, ты, доченька, так вырядилась, будто сразу под венец, - она запнулась, но все же договорила до конца свое страшное предупреждение, ради которого и пришла, - или в гроб. Собрались тебя, доченька, лишить жизни. Я утром в правление прибраться пришла. А там Комета! Сильно пьяный спит. Мой топор на полу рядом с ним. Я обратно топор за печь спрятала. Поднял-то Комета голову от стола, да как закричит: "Убью я эту Паню вместе с ее пчелами!" И в дверь. Смотрю за ним через окно. А он взял и упал прямо во дворе. Уснул. Я вот сразу к тебе. Ты только Шугаю не говори. Смертоубийство тогда точно будет! А вдруг я не так все поняла? Или Комета всего лишь спьяну грозился? Матери своей также не говори. Больной она человек. Не ровен час, плохое что случится!
Паня быстро, насколько хватало сил, рванула к Асиному дому. Но во дворе Комету она не нашла. Не было его внутри.
С крыльца, сжав кулачки, воскликнула:
- Где ты, Коломятый?
Встала по центру улицы и уже на все село прокричала свой вопрос.
-Там, куда все мужики спьяну заворачивают. У Комунады! - подсказала нагнавшая ее тетка Ася при всех вредных для ее внешнего вида последствиях проворного, не по возрасту, передвижения: пот лил уже в три ручья, а сердце грозило выскочить наружу. Но желание самой увидеть развязку рассказанной ею истории придавало силы.
По пути к дому местной, с тюремным прошлым, вертихвостки, чье обидное прозвище меньше всего было связано с жизнью в уже давно прекратившей свое существование сельской коммуны, Паню настигли босоногие гонцы:
- Скорей, скорей, Панюня, беги на пасеку. Бочки там полопались. Мед вытекает!
Паня, как была в нарядном платье, так и рванула за ребятами.
Дичок с опухшим и бурым в похмелье лицом стоял на коленях перед иконкой с изображением святых монахов и пчел Соловецкого монастыря и вымаливал прощение.
- Дядя Дичок, кто тебя напоил? Тебе счетовод водки принес? - Паня взялась пытать его своими вопросами :
- Верно, дочка! То был чертовод! - Дичок на мгновение перевел свой мутный взгляд от иконки на другой угол, скрытый темнотой, и перекрестился. - Бес опоил меня, Господи! Слабой воли я, Твой раб. Грех-то какой! Прости, Господи! Не было подобного со мной прежде. Тебе ли не знать, Господи!
Паня и сама не видела Дичка когда-либо пьяным. Через несвязные молитвы, как через железное ведро, будь оно сейчас нахлобучено на его голове, девушка сейчас не могла пробиться к разуму своего помощника на пасеке.
Случившееся же, конечно, требовало объяснения. Три бочки на десять ведер были еще купеческого заказа, из липы, дерева мягкого, без явных запахов и каким-то неведомым образом отпугивавшего от себя мышей. Эти бочки могли еще лет двадцать простоять, удивляя всех своей надежностью. Но полопались в одну ночь.
На пасеке появился Севладыч. Сознавая свою беспомощность в ситуации с вытекшим медом, он далеко от Пани не отходил и себя занял тем, что повторял ее слова, придавая им форму громких команд:
- Быстро все за своими ведрами и лопатами мед собирать, - кричал Севладыч тем, кто, привлеченный шумом на пасеке, вместе с ним пришел сюда из села. А когда люди возвращались, заставлял их сгонять в ведра мед с настила под взорвавшимися бочками и затем наполненную тару вместе с соломой, пропитавшейся этим сладким продуктом, как можно скорее уносить к себе домой. По совету Пани, председатель сельсовета при этом стал учитывать в своей тетрадке, перегнутой по высоте для удобства размещения во внутреннем кармане пиджака, кто и с чем ушел с пасеки.
Паня чувствовала, что любое промедление сопряжено с большой опасностью для всех пчел. Надо было постоянно оглядываться, не зная, откуда могла налететь эта беда, называвшаяся "нападом" и пугавшая даже опытных пчеловодов. Однажды, до коллективизации, Паня, еще зеленой девчушкой, на отцовой пасеке, была очевидцем такой летучей напасти. Играя с Дуняшей в догонялки, она опрокинула случайно поставленную на улей свою баночку с медом.
Вскоре над этим местом зависла чужая пчелиная тучка, а затем со стороны бесхозной пасеки, принадлежавшей прежде первой в Веленке раскулаченной и уже высланной в Сибирь семье Лукиных, валом пошли другие злые и голодные пчелы. Захватчики и защитники собственного улья, схватываясь в воздухе, тысячами падали на землю и там погибали, корчась в болезненных судорогах. К чужому полчищу присоединялись пчелы из других ульев своей же пасеки, и совместными атаками они затем разоряли ослабевшего соседа.
Картина прошлого бедствия стояла перед глазами Пани, когда она чуть ли не за шиворот перетаскивала из служебной избы на склад еще окончательно не пришедшего в себя Дичка. Не вставая с колен, тот взялся отмывать дочиста пол.
Вода нагревалась на кострах. Дым от них заволакивал пасеку, приводил в замешательство пчел, не решавшихся вылететь наружу с тем, чтобы не оставить в ульях без защиты своих пчеломаток. Одновременно клубы дыма должны были предотвратить разбойничьи налеты чужих пчел.
Севладыч взглянул на часы, сунул свою тетрадку Пане:
- Теперь ты сама проследи за всем. Никого не упусти, кто мед возьмет домой. Список мне затем занесешь. Есть у меня мысль, как с таким разором решить. А уже после будем гадать, за кем вина.
Через часа два склад был очищен. Там же на соломе, настланной поверху места бедствия, уснул Дичок.
Паня спустилась к реке. Стыдливо оглядываясь по сторонам, сняла загрязнившееся платье и простирала его обмылком, взятым с пасеки.
Платье досыхало уже на Пане по дороге к Асиному дому.
Дверь в правление была открыта, но внутри никого не было. Фуражка Севладыча из светлой парусины, одинакового полувоенного покроя для руководителей любого ранга от колхоза до Кремля, "сталинка", лежала на его столе верхом вниз. Паня подсунула под нее тетрадку с последними записями по меду.
Задев взглядом рабочее место счетовода, она отметила, что верхний ящик стола, вопреки обыкновению его хозяина все за собой закрывать на ключ, был приоткрытым.
- Видно, так спешил меня убить, что обо всем другом позабывал, - подумала Паня и волна еще до конца не выплеснутого гнева вновь накрыла ее.
Она подошла к печи, к которой был приставлен топор: зимой дрова колоть на лучины для растопки, в другое время - перерубить мясную кость или забить гвоздь в расшатанной мебели. В плену своего подозрения, Паня нагнулась за этим универсальным орудием бытового труда и тут же отдернула руку как от неожиданно обнаруженной змеи - топорище было липким от меда!
Она быстро вернулась к столу Кометы. Без какого-либо сомнения в правоте своего поступка, девушка вытащила верхнюю бумагу с черновой арифметикой счетовода, где итоговая цифра обозначала недостачу меда в пятнадцать килограммов. При объемах, когда с каждого улья Паня за сезон собирала по пять пудов, такую нехватку без большого труда можно было покрыть к концу лета: в обороте на пасеке имелось еще некоторое количество неконтролируемого меда. Его движение было недоступно наблюдению и учету в пасечных журналах. Этот мед пчелы натаскивали и сразу пускали в расход для питания своей семьи, выращивания расплода, переработки нектара и производства воска.
Однако даже в этом случае не было нужды для покрытия недостачи заглядывать внутрь улья. Комета с умыслом или по недосмотру упустил из виду месячной давности поставку воска по срочному заказу фронтовых госпиталей для раневых повязок и свечей. Тогда рамки с полными сотами пришлось сразу пропускать через паровую воскотопку. Мед в остатках уже был сорным, иной кондиции, не взвешивался и хранился для подкорма пчел перед зимовкой отдельно в холодном погребке.
В бумагах Кометы номер телефона дежурного по НКВД был обведен кружочком и, вспомнив подслушанный вчера разговор отца с ее троюродным дядькой Буяновым, Паня решила поступить похоже.
Она попала явно на того же дежурного, что и Комета:
- На пасеке нашего колхоза совершено вредительство,- начала девушка свой разговор.
- Знакомая песня. Это разве не колхоз Молотова?
- Молотова.
- А ты случайно не заведующая пасекой?
- Да.
- А зовут тебя Джульетта?
- Паня я, - сказала девушка и тотчас поправила себя,- Прасковья Михайловна Репина.
Дежурный будто ее не услышал:
- Так вот что, Джульетта, я вовсе не Шекспир, чтобы на любовные истории время и чернила тратить, - явно довольный своей прозорливостью и литературными знаниями захохотал дежурный.
- Ничего смешного здесь не вижу, - обиделась Паня.
Но дежурный уже завершил разговор.
- А это и к лучшему. Пусть думают, что цирк к нам приехал. Все лучше смеяться, чем плакать, - Севладыч застал телефонное общение Пани с НКВД, когда открыл дверь в правление с кувшином колодезной воды от тетки Аси и все это время простоял тихо на пороге.
Он был уже на удивление спокойным - не сравнить с его недавним состоянием на пасеке. Такую перемену можно было объяснить не только тем, что вернувшись в привычную среду в границах стен колхозного правления, он вновь приобрел прежнюю уверенность в речи и жестах. Пожалуй, главной причиной, смены настроения был полученный еще до появления здесь Пани телефонный звонок Барсукова из Пензы с готовностью как можно скорее вернуться в Веленку.
Председатель колхоза приехал из Москвы не только с медалью. С ним из поезда в Пензе сошла попутчица, для которой он снял на время угол в частном доме, а сам, поселившись в гостинице, занимался организацией ресторанных застолий с людьми, сыгравшими не последнюю роль в запуске процедуры его награждения. В то же время он размышлял, каким образом свою попутчицу принять на работу в свой колхоз. Должность должна была быть для женщины привлекательной, давала бы ей возможность жить безбедно и под собственной крышей: Барсуков не намеревался с красивой женщиной выстраивать прочные семейные отношения и утруждать себя общим хозяйством. Но и отпускать ее далеко от себя он также не хотел.
Исправных машин в колхозе не было. Барсуков попросил Севладыча направить за ним в Пензу лошадку с Феденькой, молчаливым свидетелем председательских проказ.
Утром спозаранку Феденька постучался кнутовищем в окно Шугаю, передал записку от Барсукова с требованием к Пане срочно прибыть в правление.
В телеге лежал едва прикрытый сеном чемодан Барсукова. Видимо, срочность раннего собрания была настолько большой, что с дороги, не заезжая домой, председатель колхоза завернул в Асин дом.
Пока Паня собиралась на встречу с председателем колхоза, тот уже принял поздравления и посчитал их достаточными для себя. Свой пиджак с медалью "За трудовое отличие" на красной треугольной колодочке, напоминавшей перевернутую каплю крови хвостиком вниз, он повесил на высокую спинку стула. Прохаживаясь между Севдадычем, Буяновым и Кометой, каждый из которых уже сидел за своим столом, Барсуков не раз смотрел на эту каплю, оценивая, насколько красива награда с виду.
Но тема разговора уже была иной. Не дожидаясь заведующей пасекой, он приступил к дознанию применимо ко всей этой истории с недостачей и порчей меда.
Счетовод Комета первым выявил недостачу, сигнализировал о ней, куда надо в таких случаях, и это обстоятельство исключало его из ряда подозреваемых.
Сторожа Дичка легче всего было с головой завалить обвинениями, которые могла утяжелить его прошлая принадлежность к попам-мироедам.
-Дичка под суд?- Комета прервал рассуждавшего вслух Барсукова.
Счетовод боялся, что в руках чекистов бывший дьяк сознается даже в убийстве библейского Авеля. Еще с большей легкостью трусоватый человек, каким был Дичок, мог вспомнить реальную картину, как вечером на пасеку к нему пришел пьяный Комета и, грозя топором, принудил сторожа выпить немерный объем водки. Дальше место было бы рассказу, как лиходей - счетовод топором сбил обручи с медовых бочек.
- С Репиной за все надо спросить, - счетовод явно указывал, в какую сторону следует развернуть дознание. - Серьезная комиссия выявила хищение. Кому выгодно, что мед вытек? Только Репиной!
На крыльце правления Паню встретили Дичок с теткой Асей. Владелица дома до того момента просила бывшего священника растолковать последний сон, собравший вместе давно загубленную пулями и хворями ее большую семью.
Дичок, заметив Паню, глубоко в себя спрятал виноватый взгляд. В ответ на приветствие девушки, даже не приподняв головы, торопливо перекрестил ее.
- Укрепи ее, Боже!
Вслед за Паней мимо Дичка с теткой Асей в дверь правления проскользнул Феденька. Девушка прошла вглубь помещения, а возница, вскинув руку, чтобы быть замеченным Барсуковым, занял место на лавке в ожидании команды, что делать дальше. Он явно был обеспокоен тем, что еще не завершил своего задания доставить председателя колхоза до первоначально указанного адреса. Эту лавку для посетителей тетка Ася всегда выставляла у порога с тем, чтобы они не разносили грязь с улицы по всему дому.
Заметив приближавшуюся к нему Паню, Барсуков, быстро сел за свой стол, словно вспомнил игру из своего городского детства, когда по команде ведущего надо было скорее занять свободное место. Проигравшим считался тот, кто оставался на ногах. В этой роли сейчас оказалась юная хозяйка пасеки.
Паня не оробела, когда тотчас оказалась под шквалом вопросов Барсукова:
- Каков валовой выход меда на пасеке? А воска? Сколько меда взяли после откачки, а сколько оставили в сотах? Остатки кормового меда после зимовки? Какие площади и каких культур опылили пчелы?
Отчет скорее напоминал допрос, для которого начинающий дознаватель обычно заранее очерчивал линию своей атаки. Барсуков действительно часто заглядывал в бумаги, которые Паня видела прежде в ящике стола Кометы.
- Какая недостача?- возмущалась Паня.- Я акт не подписывала. Выводы не те. Вы же помните, сколько меда мы на воск для фронта вытопили? Мед за минусом учли, а воск с плюсом по какой графе провели? А ведь на килограмм воска до четырех килограммов меда уходило. Вы же, товарищ председатель, мне на такую переработку свое согласие давали. Все для фронта, все для победы! Ваши слова. Помните?
- Помнить-то я помню, но почему в бумагах нет никакого следа?
- Много следов было, но ваш следопыт только тем и занимался, что собственные следы заметал.
Комета заерзал на стуле, явно намереваясь возразить. Но Паня тут же его буквально припечатала к месту:
- Я видела сбитые обручи с бочек. А топор, которым плющили железо, вот за этой печкой лежит. Знаю, кто с ним на пасеку бегал!
- Сам разберусь, кто железо плющил, кто мед хапал, - Барсуков поочередно посмотрел на Комету и Паню.
- А я бы не спешил всех собак на девчушку вешать. Очень умно она придумала, как распорядиться с пролитым медом. Вот здесь есть список, кто ведрами разносил его по домам, - Севладыч достал из пиджака свою тетрадочку и хлопнул ею по другой ладони, как делают обычно на рынке, нахваливая свой товар. - Почему теперь не списать мед как выданный в счет трудодней? Люди поймут нас. Погорельцам всегда помогают. А тут вроде бы как и пожара не было.
Неожиданно в дверях появился еще один Панин защитник, Малой, ее родной дядя.
После смерти четырех сыновей он редко бывал на людях. Когда заходил в магазин сельпо, очередь молча расступалась перед ним, и он с покупками уходил, не проронив слова. Он часто, не только по церковным праздникам и памятным датам своей семьи, проводил время на местном кладбище. В каждом случае поправлял могилу своей супруги, а также чужие холмики, присматривать за которыми уже было некому на селе, убеждая себя тем, что неизвестные ему люди с той же любовью ухаживают за местами вечного успокоения его детей под жестяными звездами братских могил. Иногда он уходил в Мокшан, молился на иконоподобную роспись стен разрушавшихся храмов, разговаривая с одним из сыновей, в зависимости от того, чьей рукой был написан тот или иной святой лик.
- Смотрите! Вы, партийные, с правдой подходить должны. Племянницу мою штурмовать не надо. Не враг она всему свету. Но и молчать не будет, как этот человек Божий, - Малой мотнул головой в сторону Феденьки.
Тот вдруг принял кивок Малого за некий сигнал для себя, поднялся с лавки, прошел в центр дома и вдруг - с сценической выразительностью в голосе и помогавшей ему красивой жестикуляцией руками - взялся безошибочно произносить забытый со времени его давней встречи с цесаревичем, накануне пережившим покушение на японских островах, свой длинный хвалебный стих Господу и Государю.
Трактор в поле - что танк в бою!
Шугай, готовый в гневе каждого сломать через колено, так и не сказал Пане: он ли просил Малого поддержать его дочь на заседании правления, или дядя сам по какому-то наитию пришел сюда.
С появлением Малого в Асином доме между тем произошло несколько удивительных преобразований. Затянувшееся после смерти сыновей его молчание было прервано, одновременно возвращен к жизни надломленный страшным душевным потрясением и задержавшийся в своем развитии слабый росток, с каким был сравним Феденька.
Но не только стараниями родного дяди от Пани были отведены самые страшные кары, какие могли быть. Ее лишь отстранили от работы вроде бы как на время дополнительной проверки. Но к повторной ревизии никто не приступил. Явными были намерения Барсукова подольше попридержать свободным место заведующей пасекой для своей былой попутчицы.
Уже вскоре она здесь и появилась. Внешне и манерами гостья была похожа на манекенщицу столичных салонов и естественным образом в Веленке заглазно, разумеется, стала зваться Кралей. Не имея никакого понятия о пчеловодстве, она согласилась возглавить пасеку при условии, что ни одной пчелы рядом с ней не будет.
Все заботы о медовом хозяйстве реально принял на себя Дичок. Он скорее стал не хозяином пасеки, а ее рабом, которого некогда приковывали цепями к веслам галер, а теперь Барсуков привязал бывшего дьяка к ульям узлами страха перед возможным судом по расстрельной статье о вредительстве. Дичок вынужден был дневать и ночевать на пасеке. Трудодни же начислялись ему только за ночную сторожевую службу. И его единственное возражение коснулось не этого обстоятельства: однажды он попросил Кралю для визитов на пасеку не усердствовать с ароматами духов. Слова прозвучали по - церковному витиевато:
- При таком благовонии, как в божьем храме, пчелы, скорее молиться станут, а не летать с цветка на цветок.
Порешав свои дела с трудоустройством Крали, Барсуков взялся за поиск жилья для нее. Хорошим вариантом он посчитал тот же Асин дом, вернее, жилище самой тетки Аси с отдельным входом. Для старой хозяйки председатель уже стал присматривать закуток в Веленке.
Но Краля спутала его планы.
Она отважилась на переезд, ожидая, что тетка Ася будет также ежедневно, как та делала в другом крыле дома для колхозного правления, прибираться в ее новом жилье и, вдобавок ко всему, готовить еду.
Тетка Ася отказалась от роли домработницы:
- Может, мне за этакой Кралей в своем же доме еще и ночные горшки выносить?
Барсуков и сам испугался подобного развития ситуации, которая, как ее не таи, а вылезет наружу, да так громко крякнет, что найдутся на нее охотники далеко за пределами Веленки.
Для своей Крали он снял квартиру в Мокшане. Феденька должен бы каждое утро привозить ее на работу. Но редкостный дар молчания возница стал понемногу терять после того, как вспомнил свое поэтическое посвящение последнему российскому императору. Феденька заново осваивал складную и осмысленную речь, но навыки были еще весьма скромными.
Размышления Барсукова о том, как с пасеки безболезненно для всех и окончательно подвинуть Паню, прервал Комета. Он, только ему известным способом, смог прочитать чужие мысли и предугадать направление их полета:
- А вспомните, Федор Ильич, кого мы в начале войны направляли на ускоренные курсы в школу животноводов? После указания свыше готовить колхозы к приему скота, перегоняемого с западных территорий?
- Ну, Репину.
- Она училась там, но в группе пчеловодов. Всего два раза съездила в Мокшан. В первый день, чтобы показать: ученого учить - только портить, и в последний день - сдать экзамен и получить справку. А по этой справке она является квалифицированным кадром животноводства. Пусть на ферму идет. Сейчас башкирская кооперация с нашим Татаровым в колхозах скот скупают. За четыре теленка вагон пшеницы дают. За весь мед столько не возьмешь.
- Не будет от Репиной никакого толку. Ни хлеба, ни мяса! - отмахнулся Барсуков.
Но слова счетовода уже скоро подвели председателя колхоза к похожей идее.
Он вспомнил последний поход в райзо. Там в коридор был вынесен стол. За ним восседал мужик в широкой серой блузе. Фигура была настолько крупная, что ее, видимо, не вмещал кабинет, где он работал, не мог вместить окоп или танк, почему он еще не был мобилизован на фронт, не способен был вместиться в кабину трактора, хотя, судя по плакату, он занимался формированием женской тракторной бригады.
На плакате с яркой надписью "Трактор в поле - что танк в бою!" две девушки - одна в белоснежных одеждах с национальными украинскими узорами за баранкой колесного трактора, другая с рычагами сцепленной сеялки - работают в поле на фоне донбасских шахт. По высокой насыпи рядом с полем проходит воинский эшелон, Из распахнутых настежь дверей теплушек приветливо машут красноармейцы.
Вот и Репина пусть радуется солдатским приветам!
Уже следующим днем Барсуков взял в Мокшане предписание райзо для Пани явиться на курсы трактористок и направил с ним к Шугаю председателя сельсовета.
Севладыч долго топтался в сенцах. Так он делал скорее по привычке, когда еще, до раскулачивания Репиных приходил к ним просить пшеницу под посев и долго не решался переступить порог, боясь повториться в уже озвученных прежде причинах якобы внезапных потерь своих запасов зерна на весну. А реальные причины, скорее, одна причина, спустя короткое время зависала над селом замешанным на хлебе самогонным духом, тянувшимся из всех щелей избы, хозяйка которой некогда приютила бежавшего из города ветеринара.
- Ну, чего скребешься! Мышь что ли пуганная? -Шугай пустил Севладыча в дом.
- Да я, собственно, по делу,- гость сразу заявил о серьезности своего визита. - Плакать вам или радоваться...Паньку вашу от пчел забирают и пересаживают на трактор. В Чембаре курсы открыли. Вот правление решило - ей ехать!
-А ее саму спросили? А батьку с маткой спросили? Ведь это не мешок зерна, что зашли в чужой дом и забрали под дулом нагана. И кто же нашу дочку тогда, чумазую, замуж возьмет?
- Когда Паня, как Паша Ангелина, орден получит, женихи со всей страны валом повалят.
- Не бабье это дело - поля распахивать.
- Не нам решать, кого к какому делу пристраивать. За нас уже подумали.
- А для пчел рук не надо? Они сами знают, куда лететь и как с медом вернуться? Муха ведь тоже жужжит, но меда не носит.
- Зря, видно, я пришел. Хотел, чтобы без недомолвок, с уважением к вашей семье. А то ведь люди вспомнят и ваш вред для общества.
- Это ты о времени, когда с нашего зерна ты кормился? Сыт и пьян был?
- Ну-ну,- многозначительно хмыкнул гость и на выходе зло саданул ногой по двери. Но пришлось еще подналечь плечом, чтобы открыть ее.
Под курсы трактористок в Мокшане была отдана та же аудитория животноводческого техникума, где прежде Паня ускоренно осваивала теорию о жизни пчел. Учебные пособия на стенах выглядели уже иначе: можно было догадаться, что здесь размещалась школа военных радистов и ничего в ней не меняли в ожидании следующего набора. Для обучения трактористок во двор учебного корпуса неизвестно откуда взявшийся в Мокшане танк втащил добитый на российских полях американский колесный пахотный трактор.
Уже в первый день Паня нашла "окошко" в расписании занятий добежать до райзо.
Кабинет Береговой был открыт. Но ее самой не было на месте. Паня подошла к окну, коротая время, стала вглядываться в то, что происходит на улице. Она не заметила, как к ней сзади на цыпочках подкралась Береговая и своими ладошками закрыла ей глаза, знакомо, как это было на пасеке, засмеялась:
- Догадайся, кто?
- Вам, Елизавета Романовна, веселье, а у меня горе.
Паня со слезами в голосе рассказала свою историю с направлением в трактористки.
- Разве я не понимаю, что если откажусь, то со мной поступят как с лютым врагом по законам военного времени. Но и за пасеку меня могут под суд отдать. Никто материальную ответственность с меня еще не снял. Недостачами меня, как новогоднюю елку, уже нарядили.
- Пошли к Потапову, - Береговая втянула Паню за рукав к заведующему райзо, в кабинет размерами куда больше и обстановкой уже не такой скромной.
- Здравствуйте, товарищи пчеловоды!- приветливо встретил их Потапов, рост которого явно не соответствовал его высокой должности.
Но вскоре и он погрустнел:
- Разберемся. А пока, милая Паня, возвращайся на свои тракторные курсы, чтобы с тобой больше ничего не случилось прежде, чем мы дойдем до нужной двери.
Уже через пару дней Паню с девчатами перевели на практику в МТС на краю Ханщины, села, где история прежней Руси замесила из местного населения гремучее тесто. Были здесь потомки бежавших из Казани татарских князьков, а также дворцовых крестьян, гонором не меньшим, чем у самого русского царя, непримиримые старообрядцы, и пугачевцы, чудом избежавшие преследования и казни.
Побросав свои вещи в клубе, в тот же день гости начали раскатывать в поле латанные-перелатанные тракторы.
С того часа это стало сельской потехой - поглазеть на девчат. У края пашни собрались старики, чтобы своими дребезжащими голосами ехидно комментировать неумелое обращение курсанток с плугами и землей. А вечером у входа в клуб обозначились шмыгавшие носом юнцы и пьяная компания с изъянами в здоровье, настолько серьезными, что волны мобилизации еще не смыли на фронт их разновозрастных обладателей.
Каждой девушке, пробиравшейся через эту толпу, щедро раздавались грубые оценки, навязывались знакомства.
Клуб уже был переоборудован под общежитие самым простым способом: на сцену набросали сена и поверх его настелили ковром ватные одеяла в таких же заплатах, что и закрепленная техника.
Ночь прошла без сна. Девушки держали оборону от косых, хромых, золотушных и просто больных на голову колхозников, которые чуть ли не штурмом пытались взять клуб - лезли через окна и дырявую крышу. Ранним утром, даже не умывшись, Паня налегке направилась домой, где оказалась через четыре часа утомительного пыльного пути.
Шугай молча выслушал дочь, неспешно переоделся в костюм, в котором прежде посещал церковные воскресные службы, и пошел к атеисту Барсукову обсудить дальнейшую судьбу дочери.
Председатель колхоза находился явно не в духе. Причиной, конечно же, была Краля.
Однажды она съездила в Пензу за покупками одежды модных фасонов, перед возвращением зашла в ресторан посмотреть, насколько изысканным является местное общество. Оно же было переполнено пьяными офицерами. Краля приняла смелые ухаживания одного из них. Теперь у нее появился кавалер, который, не в пример Барсукову, не стремился таить свои симпатии. Этого наезжавшего из Пензы майора Краля в свою очередь не стала скрывать от кого-либо и однажды утром забрала его, еще не пришедшего в себя после затянувшегося гулянья в мокшанской квартире, с собой в Веленку.
Феденька, погоняя лошадку, несколько раз обернулся на эту пару. Видимо, осознав, какой опасный груз для председателя колхоза он везет, негромко затянул печальную мелодию из нечленораздельных звуков.
Вскоре о рейде Крали на пасеку с полупьяным офицером осторожно, с оглядкой, заговорили на селе. Председатель колхоза между тем еще не получил от бывшей попутчицы каких-либо объяснений, злился, все еще тая надежду, что случившееся окажется лишь безобидным недоразумением.
За каждым скрипом двери правления он ожидал появления Крали.
Приход Шугая с доводами вернуть Паню на пасеку Барсукова по этой причине разозлил сильнее, чем могло быть:
- В трактористки не хочет? Будет телятам хвосты крутить!
- Ну, это уже как колхозное собрание решит.
- Как мне надо будет, так и решит.
Неделя прошла в напрасных Паниных ожиданиях. После обещания райзо во всем разобраться не обозначилось даже малейшего движения.
На колхозное собрание отец и дочь пришли порознь. Еще на подходе к клубу Шугай задержался, попав в круг своих давних приятелей. Паня также стала частью девичьей стайки. Только влетели эти птички в не благодатное для них место.
Уже скоро запахи самосада и самогона время от времени стали вызывать у Пани приступы удушья. В таких случаях Комета, который, как всегда, сидел в президиуме, бросал на девушку сверху сцены короткий взгляд и, принимая ее кашель за уловку обратить на себя внимание, продолжал вести собрание.
Одновременно счетовод старался не упустить из виду районного уполномоченного по заготовкам. Гость занимал центральное место за столом и опустошал стаканами графин с водой. Он был впервые в этом колхозе. Но почти каждому в Веленке он казался давно знакомым человеком благодаря усам, узнаваемым по фильму о Чапаеве, и решительному взгляду, что был также заимствован у легендарного комдива.
Когда все нужное по повестке собрания и не нужное было обсуждено, зашла речь о Пане.
Севладыч начал с дальних подходов:
- Надо выбрать на ферму человека ответственного, грамотного. Чтобы скот не голодал. Содержался в чистоте. Наших доярок пора также отмыть от вечной грязи. Кому-то надо их ставить на трезвые рельсы.
Барсуков вполоборота повернулся к Севладычу:
- А чего искать долго? Кандидат такой у нас есть. Встань, Паня!
Девушка послушно приподнялась с места.
- О тебе разговор, - продолжил Барсуков.- Требовательна. Строгая. Образованием соответствует. Дисциплинирована к тому же. Ей сказали сейчас: "Встать!", она и встала!
Вслед последним словам кто-то в зале угодливо хихикнул.
Паня своим видом - в красной косынке, которая была надвинута на лоб и завязывалась на затылке - дала повод и Комете вставить свое слово:
- Как женщина-передовик вырядилась. Так что соответствуй!
Шугай заступился за дочь:
- Какая с нее заведующая фермой? Я не разрешаю ей к своей корове подходить.
-А ты,- теперь он обратился к Пане,- не стой и не молчи, а то ощиплют в суп!
- Я отказываюсь,- прокричала девушка.
- Ну, вот тебя и услышали,- сказал отец.- Теперь можно домой.
Пробираясь к выходу, Шугай споткнулся о чьи-то ноги, чертыхнулся, но под раздачу попала не неловкая особа, а местная власть:
- Это уже не Асин дом получается, а настоящее осиное гнездо!
- Что сказал?- грозно рявкнул уполномоченный.
Уже за дверью старший Репин испугался произнесенных им сгоряча слов. Не за себя боялся - жизнь его уже научила определять цену каждой буквы и запятой. Но сейчас в центре его страхов оказалась Паня.
Эти опасения не были напрасными.
Чай от Шекспира
На другой день, ближе к полудню, на луг, где Репины, все, кроме оставшейся на хозяйстве больной матери, ворошили сено, приехал Татаров. На тропе он оставил знакомый уже Пане красный мотоцикл, к которому на этот раз была прикреплена коляска. Гость сразу двинулся к Шугаю. Через несколько минут Татаров вернулся к мотоциклу, развернул его в обратную сторону и завел, давая понять: время торопит.
Шугай же не спешил с напутствием в дорогу для Пани:
- Поезжай с Татаром в Мокшан. Улаживай свои дела. Уполномоченный из райцентра вроде обещал за тебя вступиться. Его от Асиного дома заберете с собой.
Когда Паня по дороге к Асиному дому переоделась, мазанула бровки, губки, осмелилась спросить Татарова:
-Это Елизавета Романовна просила Вас за мной приехать?
По лицу Татарова скользнула легкая улыбка - вот так сразу женщины намекают на свою осведомленность о тайных отношениях других!
- Мне в Мокшан уполномоченный Байдаков позвонил и попросил забрать его из вашего колхоза. Так, что ты особо на коляску не рассчитывай. Будешь сзади сидеть и за меня цепляться. Это ваш Барсуков решил тебя с уполномоченным направить в Мокшан. С какой целью? Они обсудили без меня. Елизавета Романовна посоветовала бы переходить в другой колхоз, где тебя будут ценить. А тобой не дорожат, если с пчел на скотину переводят. Я, кстати, придерживаюсь похожего мнения. Кстати, у того же Байдакова - брат, орденоносец, колхозом на Ханщине руководит. Пасека там вдвое больше.
Работа Паню не пугала. Но она тотчас вспомнила бессонную ночь в осаде, которую держали будущие трактористки в местном клубе Ханщины. "Уж лучше в омут с головой!" - подумала она.
Районного уполномоченного по заготовкам Байдакова провожал Барсуков. И, что очевидно, - уже не один час: оба были медлительны, с одинаково радушной улыбкой один выслушивал разные, иногда даже с противоречивыми смыслами, слова другого.
Байдаков не сразу занял удобное для себя положение в коляске. В ноги к нему председатель колхоза затолкал холщовую сумку с сельскими дарами, судя по звуку, вместившую в себя также булькнувший продукт - парное молоко или первач. Затем на живот гостю был возложен его портфель с деловыми бумагами. Отдельно, со словами: "Ты знаешь - кому!", Барсуков передал также большой заклеенный конверт.
В начале дороги Байдаков молчал, с явным усилием пытаясь сохранить строгость своего лица, будто со вчерашнего дня продолжал сидеть в президиуме колхозного собрания. В таком состоянии он находился, пока мотоцикл изрядно не тряхнуло на бревнах старого моста за околицей Веленки.
- А-а-а,- обреченно протянул Байдаков, явно сознавая, что сейчас нарушит зарок молчания.
Это взятое на себя обязательство помогало ему во многих ситуациях и тяготило его одновременно - он по своей природе был говоруном, какого еще нужно было поискать.
В собеседники он выбрал мокшанского кооператора. Мельком скользнув взглядом по Пане, он больше не уделял ей абсолютно никакого внимания и не считался с ее присутствием при мужском разговоре:
- Спроси меня, мой друг Татаров, почему с нами не поехал Барсуков? А я отвечу: сдулся твой Барсуков. После собрания вчера до речки с ним поехали на его таратайке. За кучера был местный немой. Сам Барсуков и сказал, что немой! Пока ехали, я председателю про одну мадам рассказал. Видная, нездешняя. Я сам было стал приглядываться к ней. А пригляделся - стерва! Из Пензы на выходные к ней на служебной машине хахаль часто наведывается. Да еще какой! Целый майор! С утра шуры-муры на съемной квартире, а с обеда и до ночи - в ресторане. Ни одного танца не пропустила: майор, если запыхается, тут же рядом другой кавалер. Я и сам не раз ее приглашал. Упругая на ощупь, как скаковая лошадка. А по будням она в какой-то колхоз уезжает, видно, с другим по своей части крутит. Я возьми и спроси Барсукова: "Не с тобой ли?" В шутку так спросил и, видно, угадал. Я в речку нырнул. А на берегу - беседы! Многое бы отдал, чтобы услышать разговор немого со слепым. Оказывается, ваш Барсуков не знал, что его подруга в Мокшане другого кавалера нашла. А его кучер, оказалось, уже раз возил эту пару по селу. Барсуков подступил к немому и тот заговорил! Сдулся председатель! Человек в царских застенках такие муки претерпел, а сейчас он своими слезами тебе, друг мой Татаров, мотоциклетку бы залил.
С первыми домами Мокшана на взгорке, на который мотоцикл натужно взобрался, уполномоченный замолчал, кивком головы отвечал на приветствия прохожих. Между тем мотоцикл вырулил к центру поселка и остановился у кирпичных особняков, прилепившихся друг другу, поскольку возвела их некогда одна купеческая семья. Все постройки были одноэтажными, с крылечками и декоративными колоннами, наполовину выступавшими из стен со следами старой известковой побелки. Крайнее строение сейчас занимало хозяйство Татарова - магазин сельпо и располагавшаяся там же контора потребкооперации. Здесь мотоцикл остановился.
Байдаков с трудом выбрался из люльки, размял ноги, не выпуская из рук портфель. Не спеша он достал большой конверт и вроде бы как вчитался в наименование пункта назначения. Но адрес там, как заметила Паня, не был указан. Между тем уполномоченный, уже со строгими тонами в голосе, сказал девушке:
- Нам с тобой сюда.
В соседнем особняке, куда направились веленские пассажиры, под одной крышей располагались районное отделение НКВД и приданная ему милиция.
- Мне вас ждать?- крикнул Татаров от мотоцикла.
- Сам-то я скоро. Жди! - уже с порога обернулся к нему Байдаков.
"А я? Почему не спрашиваете меня? Решили здесь оставить?" - вопросы стали жалить Паню так больно, как это не делали даже пчелы. Она боялась высказать вслух свои страшные догадки, чтобы не услышать раньше времени подтверждавший их категоричный ответ.
Купеческий особняк только с улицы выглядел небольшим. Внутри же в середину парадной стороны упирался коридор, длину которого трудно было сразу определить из-за нехватки солнечного и электрического света. В конце коридора Байдаков остановился у двери с крашеной фанеркой и надписью "РО-НКВД".
- Пришли,- он замер в нерешительности.
"Вот ведь и сам испугался",- предположила девушка.
Но Байдаков в тот момент скорее решал, насколько он должен сдерживать свою бесцеремонность в отношениях с человеком, с которым в детстве лазил за яблоками в чужие сады, и о котором из-за его ненадежности также и в других делах в ребячьей компании пренебрежительно отзывались: ни украсть, ни покараулить. А теперь вот этого растопыру, актера второстепенных ролей пензенского театра, поставили на стражу государства! По комсомольскому набору чуть ли не со сцены в органы ушел! Даже костюм шута не успел снять!
Хозяин кабинета меньше всего был похож на потешного фигляра.
Из-за массивного стола навстречу Байдакову и Пане привстал человек, сохранявший внешнюю моложавость и мускулистое тело под его облегавшей светлой тенниской, с короткой стрижкой темных волос с проседью. С приветливым выражением лица, он даже не предпринял попытки выйти за пределы своего стола - крепости.
- Коммунистический привет тебе, зоркое око и меч партии, Вася Крулевский! Мне сказал Барсуков, что звонил тебе и ввел в курс дела. Вот пакет от него с приложением, - Байдаков, не выпуская портфель из левой руки, обозначил ею движение в сторону Пани, а другой рукой положил на стол конверт - громко получилось, будто прихлопнул муху. - Что внутри, сам не знаю. Я здесь, считай, за курьера бегаю. Если вопросов нет, то откланиваюсь. Устал я, Вася, мотаться с проверками по колхозным полям и фермам. Нужно выспаться.
- Не препятствую.
Односложное разрешение в такой форме явно разозлило Байдакова. Он вышел в коридор и зашумел, ошибочно полагая, что в таких кабинетах двери делают звуконепроницаемыми для подавления шума допросов. Особенно четко Паня услышала срифмованное Байдаковым словосочетание "чекист-артист".
Крулевский также был способен на поэтические импровизации:
- Смел, пока бел, - сказал он, негромко, но так, чтобы его слова дотянулись до Пани.
Высказанное Байдаковым и, казалось бы, обидное сравнение двух родов деятельности Крулевского, в настоящем и прошлом, между тем точно указывало на двойственность натуры начальника местного отделения НКВД. Тот явно нуждался в зрителе и нашел его в лице Пани.
Крулевский предложил ей присесть на старинный резной стул у стола.
![[]](/img/i/isakow_n_p/500-2/zosima-i-sawwatij-soloweckie.png)
![[]](/img/i/isakow_n_p/500-2/plakat.traktorwpole.jpg)