Аннотация: Мне некому посвятить это, по скольку - военное время
Военное время.
В бессолнечном городе, среди распухших от осени деревьев, на мокрых лужах в асфальте - уголки солнца, сломанные неосторожными движениями о крыши домов. В очереди за витриной магазина стоял старик. Высокий-высокий старик, в синем пальто и фетровой шляпе, с деревянной палкой. В пакете " Mallboro " в его руках - хлеб и мясо. Он вышел на улицу и, зажмурив глаза, улыбнулся седыми губами птицам иссинего неба. Он прошагал к остановке и остановился у дороги. Дорога кипела машинами как в муравейнике. К нему, шаркая по тротуару, по черному камню, подошли два таких же черных человека. Кожаные куртки и джинсы.
" Послушай, дед, - сказал один : " Заработать хочешь?" - его грубый голос с неприятным акцентом впивался в тишину остановки и жужжащих по брызгам машин. Азиат улыбнулся и взял у второго небольшую полосатую сумку и протянул ее старику.
" Швырни ее завтра под сиденья в троллейбус, и оставь - азиат вытащил бумажку в пятьдесят долларов и сунул в карман ему : " Завтра столько же получишь...Ну?"
" А в сумке что? " -спросил дед.
" Неважно "
Домой дед шел медленно, он был чем-то расстроен, он был обижен и беспокоен. А солнце отбивало последние нелегкие дни осени. Листья и краски деревьев. Сумка оттягивала его морщинистую руку ближе к тротуару, словно ему напоминали - пора возвращаться к земле. Старик положил сумку на пол, чиркнул спичкой и поставил чайник. Нет телевизора, нет кровати. Ковер, диван и белая штора, шкаф, набитый молью и нафталинам. Оттого тепло и светло и нет пыли, сухо. Старик открыл сумку - вьетнамские шмотки и небольшая коробочка. Он слышит как внутри тикают часы. Должно быть, кажется ему.
Утром старик в синем пальто и шляпе идет к стеклянной остановке, там уже сидит азиат, смотрит на него, потом сквозь него, не делая ему никаких знаков. Дед подходит к дороге, троллейбус или автобус неважно. Мелькают люди, деревья. Остановка, дед бросил сумку между сидений и вышел, мимо него шагают дети, взрослые. Радуются солнцу и тишине. Вышел. Здесь его ждет другой - с ним он вчера и говорил.
" Давно пора " - шепчет старик. Азиат смотрит на него недоверчиво и говорит: " Давай! "
Взрывом азиату сносит голову и выкидывает ее на дорогу, машины не объезжают ее, просто толкают бамперами. Медленно на асфальт ложится старик, кладет голову и смотрит на небо. Шляпа уносится вслед листьям - прочь, его грудь разорвана, струйки крови текут с тротуара под машины, под колеса в полные воды лужи. Коробочка во внутреннем кармане пальто мгновенно накрыла сердце.
В бессолнечном городе, среди осеннего солнца стоят плиты. Граненые мраморные плиты. Камни. Рядом с этой никого нет, на сухом черном холме ничего не растет. Здесь светло и тихо, ничего лишнего нет. Лежат сухие, светло-розовые гвоздики. А под ними лежит старик. Его никто не знает и не помнит. И только раз в году около его камня пьют водку нацисты. Сейчас они пойдут и убьют. Они убьют не за старика, не за себя... Военное время...