- Джунгли! - Нарком пришел из разведки, куда он отправился, чтоб подыскать место для верфи, и, усевшись возле костра, с вящим наслаждением прямо из котелка отхлебнул остывшего чаю. Не добавив ни слова, он, тем не менее, вызвал в Машнюке всплеск саянского патриотизма.
- Какого черта вы насадили здесь столько сорняков? - Виктор показал топором, которым выкручивал винтик в спиннинге, в сторону поляны, из которой (!) вышел разведчик. - Да не просто сорняков, а целый лес гигантского укропа! Я хотел прогуляться до вон той заводинки, чтобы ее обловить, так еле продрался! Трава выше меня, а "укроп" вообще как деревья! В Саянах нет такой травы!
Нарком в подтверждение Витькиных слов показал кружкой в ту сторону, откуда пришел, и мы увидели... коридор, вытоптанный разведчиком в травяных зарослях. Глеб тут же слетал к этому штреку и приволок обломок стебля "укропа", больше похожий на ствол противотанковой пушки.
- Во, во! Да я такой травы даже в Удинских марях не видел! Ну, я понимаю, по колено, ну, по пояс, но... чтобы в два роста человека! Чем вы ее тут поливаете?
Во дает! Травой он недоволен! Нет, чтобы восхититься обильным многотравием Алтая, так нет - и трава не такая, и растет не так, и спиннинги ломает.
И то правда - в Саянах с травой не очень. Да и откуда ей быть, если там нередко летом снегу по колено! А такого травяного изобилия, как на Алтае на самом деле нигде нет!
Помнится, как-то в одном из путешествий по Уде на "хуторе" Худоноговском в конце июля мы попали в летний снегопад (!), настолько сильный, что некоторые деревья были согнуты в дугу, а кусты полегли, прижатые снежным сугробами. Было интересно смотреть, как среди сплошного зимнего покрова тут и там торчат пучки зеленой травы и разноцветные головки удачливо спасшихся цветов.
Где уж там быть могучему разнотравью! На солнечных полянках, правда, зелени было достаточно, но в лесу трава была куцая. Болотистые места - а этого "добра" там тоже хватает! - все покрыто болотным багульником или баданом, а это даже и не трава в алтайском понятии, а так... газон.
В общем, разнузданное поведение местной растительности, произрастающей на теплой и влажной земле, было явно не похоже на скромную наземную растительность Саянского хребта.
Вода...
Скажем так - весь день по пояс в Садре, а ничего не отмерзает! Никаких фиолетово-красных мест на немеющих от холодной воды ногах и скрюченных от холода пальцах, никаких поёживаний и вздрагиваний от ледяного прикосновения мокрой одежды, никакого дребезжания промерзлых "скелетов" в спальниках, никакого растирания спиртом после оверкилей - ничего! Прохладно - это да, но не более.
Да и произрастающие в русле реки "лопухи" в восторге: "Глядите, нам хорошо и совсем не холодно!".
Я понимаю, вы можете не поверить в то, что горная река так приветлива и незлобива по части холода, но уж Глеб-то не даст соврать: все день он ползает по воде, собирая извивающихся особей, похожих на большие черные запятые - и хоть бы раз чихнул!
Нет, насчет чихания-то он мастер, но не прямого, а... в общем... Глеб чихал на сырость, на свои прямые обязанности содержать тело в чистоте, на трудовой распорядок, на развитие навыков таежного быта, на... да много еще на что, но чихания по причине простуды за ним не наблюдалось, а это прямое доказательство того, что Садринский климат вполне щадящ и, более того, приятен для ничегонеделания.
Воздух...
Если Саянский воздух не отличается особыми ароматами, то Алтайский-то - сплошные благовония! Весь день над вкусовыми рецепторами носа пролетают запахи душистой таволги, роскошной полыни, борщевика, маральника, рододендрона, смородины и еще множества таких растений и цветов, о которых мы, скромные приверженцы перехода в первобытное состояние посредством туризма, и знать не знаем.
Кроме того алтайский воздух вполне можно назвать "прохладой". Стекая с нагретых гор, небесная стужа превращается в обвевающий тело приятный ветерок, скользящий по разогретым нашим чреслам, что покоятся и "благовоняют" подле веющего слабым дымком костра.
А вот саянский-то "ветерок" в основном трудится над тем, чтобы люди не вздумали расслабляться, и помнили, что нерасчетливо оголившийся таежник - это потенциальный тунеядец, швыркающий соплями и своим кашлем поганящий желанный всеми уют ночи. Любитель пробираться под одеждой в самые потаенные места, это "таежное дуновение" только и ждет, чтобы кто-нибудь вышел "до пассату" в тонкой рубашонке или, того хуже, в одних... "бриджах". Не успеешь оглянуться, как в носу начинает свербить, в горле саднить, а наглые "сотоварищи" начинают сторониться тебя, справедливо полагая, что ты все это специально придумал, чтобы переложить на их плечи часть своего рюкзака по причине якобы заболевания с диагнозом "ап-чхи!".
Рыба...
Давайте отложим сравнение по рыбе до лучших времен, не то Машнюк может впасть в транс, из которого вывести его будет архитрудно.
А в остальном все так же: вечно шумливая речка, безмолвная тайга, злобствующий гнус и умиротворяющий дымок над костром...
ПРО ЭТИХ
Во все годы странствий наш экипаж хоть немного, но менялся. Кого-то жены придерживали, кто-то сам уходил в сторону, вполне резонно считая, что Сочи, Ялты и всякие там Турции нисколько не хуже сырых палаток и холодных мокрых порогов; кому-то с первых дней таежных бродяжничеств начинали сниться одни теплые постели, пельмени с пивом и видеотизмы, вводившие организм в состояние непреходящего желания: "Скорее бы домой!".
Потому каждый раз экипаж обновлялся.
Машнюк, вычитавший в одной из умных книжек - а иные он не читал, памятуя о том, что (опять же по итогам чтения умных книг) человеку за свою жизнь достаточно прочесть не более десяти книг - мысль о том, что любой человекообразной группе необходимо обновление крови, привлекал в группу одного за другим людей, отличавшихся от всяких иных более заинтересованным отношением... к таежным байкам.
И эта наживка - таежные байки - срабатывала! Так в нашей группе попеременно оказывались: Паша, фигурой и повадками очень похожий на Карлсона, но с небольшим отличием - пропеллер у него располагался... во рту, от чего шум реки и пенье кедровок мы слышали только тогда, когда хозяин пропеллера ел; Джон, любивший перед сном в таежной лазанке нагнать такого жару, что из бревен начинала сочиться смола, а затем завернуться в спальник и храпеть, не взирая на то, что остальное население исходило потом и стонало от удушья; Леша - художник, наступивший на горло собственной кисти ради таежной экзотики, но вместо этого лишний раз утвердившийся в мысли: "Надо было ехать в Сочи!"; Юра, у которого таежная сырость с первых же дней похода вызывала еще большую сырость в носу, от чего весь наш таежный путь был обхаркан и оплеван...
Да мало ли кто побывал в нашем коллективе!
Но все перемены в экипаже происходили вокруг нас троих.
Мы - это Машнюк, Нарком и самый скромный я.
Да, бывали времена, когда и мы с Наркомом по разу пропускали таежные мероприятия, но это не в счет. (Мой пропуск по причине моей вынужденной поездки в Узбекистан я до сих пор вспоминаю с непреходящим ужасом: можете себе представить, что +43 для хлопка - заморозок!). В основном мы всегда были вместе. Считай, что Саяны, Бурятию, Туву, Забайкалье, Подбайкалье и прочие Околобайкалья мы облазали втроем...
Это наше сближение на почве погружения в первобытное состояние путем туризма было вначале непонимаемо окружающим населением. Машнюк - явный авантюрист, его девизом всегда был один лозунг: "Там видно будет!". Нарком - рассудительный и себе на уме мужчина, всегда на все имеющий свое мнение, хоть и не всегда декларируемое вслух, на авантюриста был совсем не похож. Я же, человек тонкой и ранимой (как я всегда надеялся) натуры, совсем даже не расположенный к приключениям (спорный тезис, по словам моей жены), казалось бы, долженствующий отрицать подобное времяпрепровождение - и ведь сошлись же! Получился коллектив противоположных по характеру и времяисповеданию личностей.
В конце концов, окружающая среда в виде друзей, подруг и жен привыкла, что "этих" все равно не удержать, а иной раз эта окружающая нас родственная среда была не прочь и сама примкнуть к нам, чтобы немного развлечься на таежных сибирских просторах (точнее, в горных теснинах!).
Чуть позже, когда за спиной у повзрослевших попутчиков обосновался беспокойный выводок и наполненный сутолокой быт, они навсегда оставили нас втроем, привычно говоря: "А, эти? Так они опять, наверное, где-то болтаются! Носит их нелегкая...". Тут надо заметить, что у нас тоже с сутолокой и выводками был полный комплект, но... "нелегкая" носила нас и носила.
И носит до сих пор.
ЧЕЛОВЕК С РЮКЗАКОМ
Вы, конечно, в недоумении - почему я разделяю "человека" и "человека с рюкзаком"?
Отвечаю: человек с рюкзаком в корне - а, может быть, и в стволе - резко отличается от просто человека. Вы никогда не услышите про него: "Человек (с рюкзаком) - звучит гордо!", или "Все для человека (с рюкзаком) и ради человека (с рюкзаком)!", и уж тем более "Человек (с рюкзаком) человеку (с рюкзаком) друг, товарищ и... ". А такая банальная фраза, как: "Я думал, ты человек (с рюкзаком), а ты оказался..." - звучит и вовсе нелепо.
По большому счету настоящий человек - это и есть человек с рюкзаком.
Доказательства?
А они нужны? Неужели Вы считаете, что "человек с диваном" или "человек с телевизором" - настоящий человек? Или для Вас "человек с бабками" звучит гордо?
Ага, Вы в пылу спора предлагаете мне "человека разумного". Неплохой козырь, но... если Вы считаете, что человек с рюкзаком настолько глуп, что только в тайге ему и место, то противопоставить такому рассуждению могу только одно - попробуйте остаться в таежной глухомани хотя бы на пару недель в полном одиночестве и выбраться оттуда живым.
Вы же умник. Вы уверены, что в мире все нанизано на штырь вашего мировоззрения. Вам кажется, что, не выходя из дома, сможете представить все то, что Вас окружало бы, попади Вы в то место, какое я описываю. Нередки случаи, когда человек, обманываясь в своих знаниях, неразумно возвышает себя над миром, ибо считает, что ему все подвластно. Но уверяю Вас - это не так. Даже простой камешек у дороги старше Вас как минимум на миллион лет. Вы даже представить себе не можете, насколько он Вас старше и, не побоюсь этого слова, умнее! Поэтому тороплюсь Вас предупредить - как можно скорее сбивайте спесь, начинайте представлять, что такое Вы и что такое камешек, которому вчера исполнилось несколько тысяч тысяч годиков! Ведь, попади Вы впервые в тайгу - сто к одному: или вы выберетесь оттуда на исходе чувств и сознания, или вас придется спасать.
Я нисколько не преувеличиваю - так и будет. Природа не терпит пустоты. Если у тебя пустые мозги - сиди "у нитаза" и помалкивай.
По-настоящему человека можно узнать, нацепив на него рюкзак. Даже это простое действие может рассказать о человеке очень много. А еще... Вспомните: "...пусть он в связке одной с тобой, там поймешь, кто такой!". Не забудьте, человек издавна жил у костра, его суть - жизнь в природе. Каков он среди дикой природы, таков он и есть на самом деле. Спрятать свою суть за экраном нетбука и мобильным трепом очень легко, но на дикой тропе - никогда!
Конечно, жизнь в диком городе, в этой человеческой свалке, тоже не сахар, но все зависит от того, что ты хочешь получить. Погоня за благополучием и достатком не осуждается, но... настолько ли это ценнее чистоты нрава и легкости незамутненной души?
Вековой извечный недоед, а тем более унижающие личность производственная забитость и бытовое рабство принуждают человека жить небедно, не растрачиваться на мелочи, не связанные с поиском хлеба насущного, как то: сочувствие, взаимопонимание, душевная чистота и человеколюбие.
Человек требовал: "Хлеба и зрелищ!". И это его требование, наконец-то, успешно исполнено: кругом, куда ни глянь, все завалено жвачками и жрачками. Жвачка для рта, жвачка для глаз, жвачка для ушей, жвачка для ума - треки, сериалы, попса, мобилы...
Жвачное поколение производит все новые жвачные новации ради удовлетворения все того же жвачного инстинкта.
А что же для души?
Вы не поверите - все то же, давно забытое: ночь, костер, звезды... неспешный негромкий разговор и, если не возражаете, гитара...
Как же так? Вы недовольны и готовы кинуться в спор - а как же... (заминка)... а это... м-м-м...
И тут вы осознаете, что противопоставить-то и нечего!
Ну, просто нечего - и все тут!
Потому что у Вас тоже однажды был случай, когда Вы вот так же сидели под звездами у костра, и помните, как это было прекрасно - струящийся дым и мерцающие в нем далекие светила...
СИЛА ПРОПЕДЕВТИКИ
Вот я и говорю - среди людей с рюкзаками дураков нет!
Вывод: мы, собравшиеся у этой реки, тоже не дураки, если ради того, чтобы...
Народная (человеко-рюкзаковая) мудрость гласит: любой поход - это возможность поесть, чтоб тебя никто не видел! Гляньте, с какой любовью Нарком обустраивает кострище. Вы думаете - ради чего? Да ради того, чтобы вечером у костра было настолько уютно, чтобы - наконец-то! - можно было нормально посидеть, поесть и поговорить.
Те же мудрецы с рюкзаками говорят: разговор ни о чем - это разговор обо всем! Да после "змеиного супчика ", да после "жарехи "... правда, еще вопрос - будет ли рыба?... да после пробочки спиртика... М-м-м!
В предвкушении всего этого каждый из нас - конечно же, взрослая составляющая населения - засучив рукава, трудится в поте лица своего. Юношеская составляющая нашего экипажа прелесть вечерних посиделок поймет еще когда, а мы-то знаем - вечер бывает хорошим только после хорошей беготни. Охотничья фраза: "Много бегал - мягко спать буду!" - давно уже приучила нас к тому, что "вечер и ночь прекрасны, когда дела не напрасны!". Потому заготовить гору дров - а костер любит покушать! - да не простых, а сухих, на нужном месте установить палатки, соорудить тувинское кострище - тут надо зело потрудиться и попыхтеть.
Зато - а вечер уже вот-вот! - через некоторое время место бивака приобретает такой уютный вид, что так и тянет протянуть ноги. К костерку.
Я бы еще долго мог философствовать на любимую мной тему, но тут случилось "несчастье".
Испортил все Машнюк.
Одно движение - и вечер насмарку!
Ибо Машнюк взмахнул спиннингом - и в воздухе сверкнул... хариус!
Вечер пошел насмарку - началась рыбалка. Этот речной хычник, хариус, любит "испортить" вечер - начинает клевать только под ночь!
В этой... мягко скажем, реке, оказывается, водится рыба. Да не просто рыба, а рыба хариус. И не просто хариус, а крупный хариус. А крупный хариус - праздник нашего стола!
Я сказал "вечер", но я не сказал "ночь"! То есть, вечер насмарку, но... ночь-то наша! Да с жареным хариусом, да с сухарями, да с калбой !
"Блюди блюдА, терпи, ядрёна муха! Со сбычей мечт навалится пирДуха!" - присказка не нова, но как тост вполне своевременна. Мечты сбылись - мы вместе на горной реке, вокруг мудро молчащая тайга, над головой мохнатые звезды, а над потрескивающим костром в умиротворенной неге колышутся портянки.
Что будет завтра, никому знать не дано, а пока такая благодать, что кажется - не было тяжелого года, извечных житейских проблем, а "заботы вчерашние - без вести павшими"...
- Витя (равенство и братство - называть деда по имени!), а мертвецы могут оживать?!
С меня мгновенно слетает волшебство умиротворения - Глеб одним словом разорвал в клочья всю мою "пирДуху". Получается, что вместо того, чтобы впечатляться этой дивной ночью, отрок все время думал о мертвецах! Я ошарашенно пялюсь на мужиков, пытаясь ввернуть свои скрученные Глебовой фразой мозги на место, но седые аксакалы сидят спокойно, не проявляя ни малейшего волнения, а Ефимыч - это видно по его шевелящимся губам - готовит внуку достойный ответ. Ага, понятно. Они же, Машнюк и Нарком, не первый год общаются с этим "зомбилюбом", уже привыкли к ходу его мыслей, но мне-то каково? Гляжу, и мой сынуля тоже отупело пялится на Глеба.
Ой, чувствую, трудно нам будет с этим юным гробовщиком!
И тут случилось то, что в один миг сбило с меня, отслужившего в наробразе немало тягостных лет, всю мою пропедевтическую спесь.
Прочувствуйте!
- Понимаешь, - Машнюк сунул травинку в рот и глубокомысленно сморщил лоб, что означало начало длинной фразы, - современная наука еще не вполне созрела для изучения обозначенного тобой квазичеловеческого состояния. Возможно, счастье познания явления зомби выпадет именно тебе. Если будешь хорошо учиться, конечно. Надеюсь, последующие дни нашего "сплава" ты и посвятишь этому непознанному феномену, и начать я советую с головастиков, которых в заливчике чуть выше по течению видимо-невидимо.
Я до сих пор еще не отошел от шока, который испытал, заслышав от продвинутого юнца про мертвецов, а тут еще какие-то мальки... Но, похоже, Витя знал, что говорил, ибо Глеб, задумчиво сидевший до этого меж дедовых ног, мгновенно отключился от своей любимой загробной темы и зачастил:
- Где? Ты видел их там? А где точно? А пойдем сейчас, посмотрим! Давай их в баночку соберем!
Вот так! Несколькими движениями языка, как вы заметили, растущего у Машнюка прямо из мозга, премудрый наставник зажег в глазах своего воспитанника огонь будущих свершений.
Ну, дед Машнюк, ты и хитер! В одно мгновение переключить внимание внука от зомби к малькам - и, похоже, надолго! - мог человек незаурядного педагогического таланта и немалого дедовского опыта!
- Иди, ложись спать, а завтра с утра - мальки любят резвиться по утрам! - ты приступишь к их изучению. Ложись сейчас, а то проспишь мальковую путину!
Талант! Гений! Я знал, что мой друг умен и находчив, но то, что он еще и матерый педагог, не ведал.
Надо же, как оттачивают педагогические навыки дедов их внуки!
Глеб, уже загодя предвкушавший утреннюю охоту на козявок, резво упаковался в спальный мешок, и мы могли еще малость насладиться волшебным вечером.
Мудрость - она такая. Ее, как говаривали древние волхвы, не пропьешь!
О ДРУГЕ ЗАСПИННОМ
Как вы догадались, мы - матерые сплавщики. Наша стихия - страшные и дикие речные пороги, жуткие по звучанию перекаты, и несравнимые ни с чем по коварству шиверы . Всю жизнь каждым летом мы только и занимались тем, что покоряли сибирские реки. Наш катамаран, на переходах сложенный в гармошку и скромно возлежащий в рюкзаках, как всегда готов был нести нас по одной из них, в очередной раз готовясь скакать по волнам и скрежещать по неласковым, слегка притопленным водой, булыжникам.
Но... в этот раз, как это ни увы, ему придется подождать. Придется "сплавляться" пешим ходом вдоль по берегу так долго, пока впадающие в Садру ручейки не поднимут воду до подобающего для сплава уровня.
Но где и когда это произойдет, мы не могли даже и предположить.
"Страшные и дикие" речные пороги, похоже, откладываются на неопределенное время...
Что ж, нам не привыкать.
Было всякое. В юные неопытные годы любой подход к реке предварялся тяжким преодолением перевалов, ибо для того, чтобы добраться к истоку рек, нужно подняться в гору. Реки, как известно, стекают сверху вниз. Мало того - самая интересная их часть, где куча порогов и уйма хариуса, располагается в горных отрогах, перевалы перед которыми и нужно переползти, чтобы добраться до речных верховий. Труд нелегкий, но в итоге сулящий не только спортивный сплавной азарт, но и богатейшее рыбье меню.
Были случаи, когда, покорив перевал, вот так же приходилось еще идти и идти, выискивая место для верфи. Как тут не вспомнить Зун-Халбу или Чаю ...
Но нынче ситуация иная - к реке мы добрались на машине, а это, сами понимаете, примета плохая. Кому вначале легко, тому еще... пахать и пахать. "Чем труднее, тем легче", "чем хуже, тем лучше", "чем быстрее, тем медленнее" - эти прописные истины не требуют ни опровержения, ни подтверждения, они проверены на собственной шкуре.
А нынче до реки мы добрались довольно легко... А это значит, что, исходя из "чем легче, тем труднее", на всякий случай закусим губу, готовясь к "тем труднее"...
- Ну, что? Завтра ишачим? - Машнюк уже все решил, а спрашивает для порядка, чтоб мы перестали молчать и шли спать.
Да, завтра опять тягать рюкзаки.
Кстати о рюкзаках.
Они у нас станковые. Но не магазинные, а самодельные.
В давние времена рюкзаки у нас были обычные, абалаковские . Это такие зеленые грубобрезентовые мешки с широкими и жесткими лямками. Груз, как известно, водники носят запредельные по весу и по объему, потому, несчастные, мы брели по тропе, будто грибы искали, согнувшись и покряхтывая. То же самое происходило и с "пешниками", но им не таскать баллоны, чехлы, весла, рамы, спасжилеты, каски и прочую сплавную рухлядь, потому наши беды им были неведомы. Но и им "абалаки" доставляли много хлопот. Обонять тропу тоже приходилось немало.
Идея станкового рюкзака была почерпнута мной из журнала "Турист". Идея того, что станок многофункционален, была подхвачена мной сразу и навсегда. Было это в году этак 198... запамятовал, но это неважно. Испытания "станка" производились в мелких походах с ребятишками моего турклуба. Изготовленный вначале из дюралевых лыжных палок, он сломался на первом же привале. Вместо дюралевых палок были использованы титановые, но и они не выдержали испытания весом. Наконец вызрела идея соорудить его из рамы от раскладушки.
И все пошло как по маслу! Мощная крепкая рама на все сто подходила для нашего дела. Паша, упомянутый выше, сварил из собранных на свалке раскладушек "станок" на заводе, где он к тому времени трудился, и я решился взять его на очередной Саянский сплав. Главное, что меня притягивало в моем станочке - это возможность отрегулировать центр тяжести так, что под моим рюкзаком я мог ходить почти вертикально! Причем делалось это мгновенно. Мешок чуть поднимался или опускался на ремнях вдоль по раме - и я выпрямлялся!
Машнюк и компания, конечно же, подвергли и меня и станок остракизму. Прямо скажем, вид этого изделия был далек от требований туристской эстетики - этакая рама из толстенных дырчатых труб, которую в первом же автобусе, а тем более вагоне, служители руля и плацкарта заставят выкинуть или перевести в ранг багажа.
На мои уверения, что станок выполнен в бесплатно провозимых габаритах 90х60х40, друзья резонно возражали, что шоферам автобусов и проводницам вагонов плевать на габариты, при виде этого монстра им обязательно покажется, что за него нужно платить отдельно, и спорить с ними себе дороже.
Но я был непреклонен! Терпеть унижение перед "абалакой" я был не намерен!
Как ни странно, в поезде проблем не возникло, ибо мешок (а это был специально сшитый мешок!) и рама были пронесены отдельно.
Не возникло проблем и в самолете, "Аннушка" даже рада была - ей, дюралевой, моя рама была близка по духу!
А на тропе получилось вот что.
В то время как я шел, любуясь тайгой, нежно гладил кедровые лапы, а кусты возле тропы приятными прохладными дождевыми брызгами ласково опрыскивали мое разгоряченное лицо, мои друзья, как и прежде, не побоюсь этого слова, нюхали тропу и, прощу прощения еще раз, воняли сами. Их по-рабски согбенные спины, багровые от натуги лица, скрипящие и мокрые поясницы, вводили меня... Нет, я не смеялся, иначе бы мне было не сдобровать. Плюс к тому я знал своих однопалатников и чуял, что после всего мной совершенного так просто мне с тропы не сойти.
И точно!
На одном из привалов мужики как-то уж совсем неласково смотрели в мою сторону и в сторону станка, от чего я даже забоялся "машинной забастовки", вспоминая американских рабочих, крушивших машины, лишившие их работы.
- Дай-ка я прогуляюсь с твоей арматурой! - Машнюк ласково подтолкнул меня к своему чудовищу, а сам влез в лямки моего станка.
Потребовалось не менее трех переходов, пока, наконец, я был освобожден от грубой повинности - царапанья носом тропы под ужасным грузом.
На привале Нарком пробурчал: "У него барахла меньше". Машнюк продолжил: "Точно, меньше. Надо бы взвесить, да нечем".
Я так и знал, что это произойдет, потому еще до похода изготовил нехитрое приспособление для взвешивания рюкзаков. Оно, вообще-то, было нужно для проверки веса рюкзаков перед взвешиванием в аэропорту, но в данном случае тоже оказалось к месту.
- Что ж, взвесим. - Я достал свой походный безмен и начал взвешивание.
Триумф был полным - мой станок был тяжелее всех!
...На следующий год Паша варил уже три станка!
- Все, пора спать. Завтра таскать "гнидники", надо выспаться. - Виктор начал развешивать над костром свою одежду, а это значило, что день ушел и пора готовиться к следующему.
ЕСТЬ!
- Па-ап, там осы! - кто-то с басовитым голосом Николая дергал меня за спальник. - Они у самого костра!
Та-ак, осы, костер... А! Так мы же в тайге! Остатки сна, где быстро таяли неясные допоходные видения, медленно рассеивались, и наплывало понимание того, где я и зачем я здесь.
- И что? Завтрака не будет?
Вот тебе и проблема отцов и детей: сына волнуют осы, а отца завтрак! Но сын еще не понимает, что завтрак в сотни раз важнее всего остального, а осы... они хозяева здесь, потому кто кого терпит, еще вопрос.
- У них там гнездо в кустах.
- А где остальные?
- Дядя Витя спит (что вполне обычно для этого мужика, он никогда раньше Наркома не вставал!), Глеб в реке головастиков дрессирует, а дядя Саша кухарит (еще бы я этого не знал!). А если нас осы покусают?
Развернувшись в спальнике головой к выходу, я высовываюсь из палатки, и на меня тут же наваливается - иначе не скажешь! - таежный аромат.
Солнышко еще за вершинами кедров, и пряный духманистый влажный воздух запихивает мне в ноздри ночные напревшие фитонциды. Синее небо средь пихтовых пирамидок сулит веселый солнечный день, а капли росы на сетке паутины напоминают о ночной прохладе...
- Осы - это серьезно... А Нарком уже...
И тут от костра доносится:
- А что, если...?
Это пароль от Наркома, всегда ожидаемый и радующий ухо, и я знаю, что с каждым днем этот пароль будет все более долгожданным. За этими словами стоят котелок с кашей и чефирбак , из которого струится белесый парок. У Машнюка тоже есть своя парольная фраза, но о ней попозже.
Соседняя палатка начинает трепыхаться. Это созревший Машнюк пытается покинуть свой кокон. Кряхтенье и сопение сопровождаются глухим ворчанием по поводу раннего подъема и странной сырости спальника, стены и крыша палатки поочередно проявляют на себе Витькины конечности, сопение переходит в рычание, но все счастливо завершается вжиканием молнии и появлением из палаточной утробы измятой морды в обрамлении всклокоченной бороды.
- Тэ-экс... Нарком опять на что-то намекает? Проверим. Кто знает, где мои зубодерные инструменты? Я их вчера... А кто их сунул в мои трусы? Гле-еб, ты не видел, где мои сапоги?..
Ария певца без сцены продолжается, но это уже никому не интересно, так как запах от котелка тянет нас за носы к его источнику.
Дробное и стройное стучание четырех ложек о днища литровых кружек, служивших нам тарелками, неожиданно начинает сбоить. Одна ложка выпала из ансамбля.
Николай, за пару замахов сметавший завтрак, удивленно-вопросительно глядит на Наркома, но тот занят своей кашей и не обращает на торопыгу ни малейшего внимания.
Тут же встревает Глеб - турист прожженный и неподкупный.
- А больше нет! Это тебе не дома! Пайка на весь день!
Его желудок не больше средней картофелины, потому, сглотив несколько ложек , остальное он будет домучивать долго, но упорно. Опыт, приобретенный Глебом Валерьевичем в прежних путешествиях, а также врожденный инстинкт самосохранения дают организму четкое, требующее неукоснительного исполнения, задание - доедать все, что находится в кружке, чего бы это ни стоило. Правда, окончание жестокой схватки юного натуралиста с литровой кружкой странным образом почему-то всегда совпадает с тем моментом, когда дед, успевший уже и чаю попить и сигареткой подымить, направляется к речке сполоснуть посуду. В мгновение ока многоопытный джигит проглатывает остатки каши и мы слышим его нежный голосок:
- Деда, сполосни и мою кружку, а?
Николай же, отрок в расцвете сил и аппетита, эту утреннюю порцию, что выдает ему Нарком, дома съедал еще до того, как мама начинала его кормить. Отцу, мне то есть, так и хочется пожалеть сына и переложить в его кружку часть своего завтрака, но... норма есть норма, да и баловать отрока не следует.
- Остальное на тропе. - Нарком тоже доел пайку и решил поучить юную паству уму-разуму. - Ягод уже полно, черемши кругом навалом, да и рыбы Степаныч обещал немеряно, потому до вечера стерпите.
ПЕШКА
Собираться на "пешку" (пеший переход - авт.), когда мы уже находимся на реке и морально настроены на сплав, неимоверно тяжело. Вместо того, чтобы загрузить барахлом "крокодила", пустить его по воде, шикарно рассесться на баллонах и в такт сердцу махать лопатами, мы опять должны на своем хребте тащить все это бытовое шмутье к тому месту, где Нарком приглядел место для верфи.
Решили идти "челноками", то есть унести все не за один раз, а за несколько - дольше, но легче.
Пока мы паковали мешки, Нарком сходил в разведку и вернулся с вестью, что в нескольких километрах отсюда в реку втекает большой ручей, с этого места уровень воды в Садре повышается, там он и предлагает сбивачиться и начать собирать катамаран.
Благая весть резко поднимает наше настроение, мы довольно резво нахлобучиваем на себя первую порцию барахла и втягиваемся в коридор, пробитый и выдавленный в высоченной траве Наркомовскими броднями.
Все вокруг жужжит и цветоносит. Буйная растительность окружает нас со всех сторон, вовсю благоухает и благовоняет, находясь в самом цветущем состоянии. Перечислять названия произрастающим в этом диком краю видам флоры нет смысла, ибо большая их часть нам незнакома, а та, что знакома, почему-то не вызывает в нас восторга.
И вот почему - нам не до благоухания! Мы замечаем только одно - флора явно мешает нашему движению.
Верные хранители тайги - кровососущие насекомые, для кого трава и есть родина, с ходу начинают нас терроризировать, отвлекая внимание от таящихся в траве кочек, что заставляют нас запинаться чуть ли не на каждом шагу, сучки и коряги беспрерывно ставят подножки, скользкие валуны, притаившиеся в примятой траве, стремятся свалить с ног, станки своими трубчатыми боками цепляются за стволы (!) травы - все "радости" пешего перехода в гости к нам!
Машнюк ворчит уже с отчаянием:
- Я не помню траву в Саянах! Мох помню, болота помню, багульник помню, а травы там нет!
Это ж до какой степени испортила Саянская природа моего друга, если он никак не может перестроиться и начать радоваться буйству природы, восторгаться ее неистовым стремлением к жизни, учиться у нее цвести и пахнуть назло каверзам погоды и кратости лета!
Он идет первым, махая таяком налево и направо, вымещая злость на этих зеленых отпрысках алтайского благолепия.
Я иду вслед за ним, и мне бы хвалить моего проводника за его работу косцом, но... я же как-никак житель Алтая, и мне как-то уже... неприятно, что так беззастенчиво покушаются на мою экологию!
Мои размышления о богатстве окружающей растительности и негативной роли личности Машнюка в ее истории неожиданно прерываются тем, что я утыкаюсь носом в его мешок.
Выглядываю из-за спины Ефимыча и вижу прекрасные в своей непроходимости джунгли - сплошные заросли то ли акации, то ли маральника, то ли еще какого-то неведомого кустарника. Но эти кустики еще "цветочки", потому что внутри явно угадываются поваленные толстенные стволы деревьев, среди которых, где можно было, Нарком сумел пробить тропу, но чаще... чаще всего нам придется их переползать. Стволы толщиной не меньше метра, да и уложены они неведомой могучей рукой прямо в кусты так, что ни обойти их, ни подлезть под них невозможно.
И переползаем! А что делать! Асфальтов здесь не наблюдается, фуникулер до этих мест еще не дошел, дорожный сервис никакой и путеукладчиком не пахнет!
Взгрузите себе на плечи мешок с картошкой и попробуйте перелезть через забор - вот это и будет то, или почти то, что нам предстоит сделать сейчас и повторить то же самое нескончаемое число раз.
А ведь мне бы пора было знать и объяснить товарищам, что зимы в этих местах очень даже снежные. Местное небо вываливает на Садру такую массу снега, что весной речка взбухает в десятки, а то и в сотни раз! Летняя трава прикрыла то, как выглядят берега после весеннего разгрома, но в кустах, где травы поменьше, это хорошо видно - лесоповал грандиозный! Видимо, эта тихая и застенчивая летом речушка весной принимает такую дозу озверина, что крушит все на своем пути.
После первого перехода, оставив партию "товара" там, где будет наша новая стоянка, мы возвращаемся за оставшейся поклажей к первой стоянке, и опять повторяется тот же изматывающий силы "бег с препятствиями" среди павших таежных гигантов.
Но вот последняя поклажа сброшена и сил хватает только на то, чтобы сделать глубокий вдох.
- Прогулялись...
Нарком вытирает упревшее лицо какой-то тряпкой, очень, кстати, похожей на его старые штаны, Машнюк, тяжело дыша, привалился к дереву, я стою, уперши руки в колени, и воздух со свистом и учащенным ритмом снует между бронхами.
Ребятишки, присевшие на бревнышко после трудного перехода, не совсем понимают, отчего эти три седоволосых мужика так страдают. Вроде бы все было не так уж и тяжело, дорога, пусть путаная и заковыристая, но привела в это замечательное место между двух речек, а мужики никак не могут отдышаться.
Где ж им понять, что кроме рюкзака каждому из нас на плечи давит груз прожитых лет. Каждый год он все сильнее сгибает наши спины, мешает вставать по утрам и вечерами тянет к постели. От натуги у нас уже и кожа одрябла, и волосы побелели. Тянуть его, как мы ни упираемся, все тяжелей.
То, что ребятишкам легкая прогулка, нам тяжелая дорога.
Вконец измотанные двукратным "ишачеством" по непролазным джунглям, мы в последнем издохе валимся на землю и надолго затихаем. Что делать - на сворачивание прежнего лагеря, на переход и на обустраивание новой стоянки уходит большая - и лучшая! - часть дня.
Покой... Лежа на спине, я вижу синее небо, сутолочащихся насекомых, сверкающую паутину, вкушаю травяной аромат и вставать - ну нет никакого желания, если бы...
Если бы не жажда! Тяжкий переход выжал из пор организма всю жидкость, и ту, что удалось накопить за год, и ту, что несколько часов назад называлась утренним чаем.
Вода шумит и слева и справа, зовет к себе, призывно булькая и журча.
Слышу голос Николая: - Тут две реки! - и голос Глеба: - И полчища мальков!
Понятно. Молодежь уже осваивает новые места. Пора и нам вставать, испить водицы и ставить лагерь.
"Стрелка" оказалась на диво как уютна!
Ровная площадка расположилась между чистыми и прозрачными речками, одна из которых, Садра, выгибается перед нами большим пляжем, а другая, приток, течет по руслу, усыпанному крупным песком, что сверкает на солнце, будто алмазная россыпь. Полянка, заросшая травой и длинным упругим ивняком, сулит - при небольшом благоустройстве - превратиться в опасную "замануху".
- Мы здесь будем строить корабль?
Глеб спросил, но ответ слушать не стал - умчался дрессировать своих речных козявок. Николай двинулся изучать местную флору и фауну, а мы... мы уселись на бережок и молча стали осматривать то место, где будем - уже в который раз за нашу бродяжническую жизнь! - собирать наш речной фрегат.
ИНСТРУКЦИЯ
...Надо сразу расставить точки над ё и представить вам краткую Инструкцию по оформлению привала. Изучив ее, вы поймете, для чего она нужна.
1. Никогда не выбирайте для привала, особенно ночного, уютное место!
2. Ни в коем случае не останавливайтесь вблизи реки!
3. Никогда не ставьте палатки на ровном месте!
4. Не распаковывайте мешки до конца, доставайте только самое необходимое!
5. Не собирайте спиннинги! Подальше спрячьте обманки! Не рыбачьте!
Как видите, каждый пункт помечен восклицательным знаком, и это далеко не баловство. Все требования инструкции тоже апробированы на собственной шкуре... точнее, на собственных нервах.
Почему?
Отвечу вопросом на вопрос: вы помните, с каким трудом приходится вставать мрачным хмурым утром на работу с мягкой, уютной, нагретой постели? Да и не хмурым тоже, когда каждую клеточку организма приходится силой вынимать из сладких объятий сна, выталкивать себя из кровати в мрачную холодную действительность.
Неужели и сейчас вы не улавливаете суть вышеприведенной Инструкции?
Для особо понятливых уточняю: с обжитого привала уходить - жуткое мучение!
Только вчера ты сбросил рюкзак на этом необжитом месте, все вокруг было неуютно и не обустроено, казалось, что хуже места нет во всем белом свете.
Но постепенно с помощью топора и ножовочки, веревочек и проволочек, аккуратно уложенного террикона дров, удобно расставленных палаток, в нужном месте и с величайшим искусством оборудованного кострища, заботливо сплетенной оградки, защищающей от вечернего прохладного речного бриза - место превращается в милый душе уголок вселенной, где так и хочется остаться на всю оставшуюся жизнь, наслаждаясь этим таежным покоем, умиротворяющим душу шумом реки и услаждающим чрево чайком со смородинкой!
Утром эта ласково уютизированная тобой полянка кажется тебе бесконечно родной и близкой, с гипнотизирующей силой зовущей остаться здесь еще на день... два... на неделю... что бросать ее на произвол тайги - это то же самое, как отрывать и бросать на землю кусочек своего сердца.
Слабые души так и поступают - несмотря на сжатые маршрутные сроки, они отдаются сиюминутному порыву, остаются на милой полянке еще на денек и... потом все оставшееся время пути ругают себя за безвозвратно впустую потерянное время...
О ПОЛЬЗЕ НЕСПЕШНОСТИ
Мы - а вы, надеюсь, уже поняли, что каждый из нас достоин звания "Магистр неуюта" - знаем эту Инструкцию назубок, но... с некоторых пор ей не следуем!
Почему?
Причина проста - с тех же некоторых пор мы перестали суетиться.
Вот как вы думаете, почему лентяи везде успевают?
Потому, что они никуда не торопятся!
...Дело было на весенней реке Уде, что скачет по Рудному Алтаю (Казахстан, ВКО). Давненько это было... Так вот. Мы, большая группа водников, ходили на "школу", т.е. матерые сплавщики на майской рудно-алтайской дикой реке учили зеленую "дичь водоплавающую" уму-разуму: "не ходи без чердака и купальника ", "табань-загребай", "заводи нос", "прячь корму" и т.д. и т.п.
Неоперившимися утятами были и мы, банда Машнюка.
Наш капитан даже в те свои юные годы, не говоря о последующих, очень любил (и любит до сих пор!) и высоко ценил (и ценит!) утренний освежающий... сон. Ну, и банда его, само собой, была подобрана исключительно по этому "профессиональному" принципу.
Но не остальная часть "школы"!
Торопливый и суетной народ с раннего утречка спешно собирал свои судна, паковался и устремлялся вперед по реке, попутно с удивлением и, возможно, с презрением взирая на одиноко стоящую "Машнючачью" палатку, с доносящимся из нее мирным умиротворенным храпом.
В общем, мы никогда не садились на воду первыми, а чаще, точнее, всегда - последними.