-Не бойся, малыш, это дождь и ветер. Это дождь и ветер...
М. Фейгин
Дряхлый старик внимательно смотрел в окно, отвернув лицо от телекамеры:
-Что было после допроса, мистер Вилкас?
-Меня били. Меня жестоко били, сэр... - старик заплакал. - Эти коммунисты, эти энкавэдешники... Меня били целый час. Сапогами. Стараясь попасть по лицу...
-А потом? - журналист не старался скрывать слезы.
-Потом я потерял сознание. И очнулся уже в вагоне. Нас везли в Сибирь.
-Это была сталинская депортация? - британец потрясенно расширил глаза.
-Да, это была сталинская депортация... Я про себя не скажу, я был просто двадцатилетним парнем, защищавшим свою Родину, но другие...
-Что другие, мистер Вилкас?
-Этт-то... - чуть заикаясь, сказал старик. - Это был цвет литовской нации. Журналисты. Ученые. Политики. И даже...
-Кто? Кто, мистер Вилкас?
-Даже молодых девочек они вывозили...
-Коммунисты?
-Да... Разве вина этих девочек, что они в годы нацисткой окуппации работали в публичных домах?
-Стоп, стоп, стоп! - закричал журналист. - Переснимаем! Артурас, мы же договаривались!
-Да... Даже девочек... Они... - старик закрыл лицо руками. Помолчал. Потом продолжил, утирая слезы. - Они всех их изнасиловали. Эти коммунисты... Эти русские... А мы просто защищали свою землю от нацистов, а потом от коммунистов...
-Стоп! - опять закричал человек с микрофоном в руках. - Снято! Теперь на меня камеру! Памятник видно? Весь? Отлично...
Журналист резко раздвинул шторы.
За окном квартиры стоял бронзовый памятник. С непременным 'ППШ' и девочкой на руках.
Потом англичанин жизнерадостно улыбнулся в камеру и сказал:
-С вами был Фил Мартин, канал 'Дискавери'. Смотрите и узнавайте правду! Снято!
Улыбка исчезла.
Журналист отряхнул пиджак и поправил галстук. Потом пошел к выходу. Не оглядываясь.
Бригада же немедленно начала сматывать кабели и укладывать аппаратуру. Из прихожей вышел маленький неприметный человечек и подошел к старику:
-Сидите уже, мистер Вилкас! - человечек похлопал его по плечу и, повернувшись к нему спиной, пошел в сторону двери, топча ковры немытыми ботинками.
'Как потом полы мыть...' - зачем-то мелькнула нелепая мысль в голове Артура Вилкаса, бывшего когда-то...
Внезапно человечек вернулся в комнату, отпихнув плечом осветителя:
-Зиг хайль, герр Вилкас, зиг хайль! - и всдернул руку к потолку. А потом засмеялся, смешно выпучив глаза. А потом вдруг замолчал и сплюнул на пол.
'И как теперь полы мыть...' - снова подумал Артур...
-...Ты идиот, Артур! Как теперь полы мыть? - орал на него командир батальона...
А что Артур? Он просто исполнял приказ!
Шарфюрер Артур Вилкас подошел к окну. Раздвинул занавески. Посмотрел вниз - британцы рассаживались по машинам. Поехали снимать передачу, как энкаведешники сжигали Хатынь. Или Саласпилс расстреливали? Не помню... Помню, что молодые, веселые... Как Артур тогда... Да...
Чайник надо поставить.
И сходить в магазин. Есть денежки! Чертова власть! Все дорожает - вино, хлеб, мясо, шпроты! Ненавижу шпроты! Внук из Германии третий год приехать не может... Чертова дороговизна! А все эти русские!
Чертовы русские...
Артур отсидел целых пять лет на торфяниках Кировской области. Потом работал как проклятый на верфи в Клайпеде. А после всего этого ему дали - всего лишь! - однокомнатную квартиру, напротив этого памятника. Как ни подойдешь к окну - а он смотрит на тебя. И кажется, что вот-вот поднимет автомат...
Вилкат побрел на маленькую хрущевскую кухонку.
Нет, вы скажите, разве можно так издеваться над людьми - пять квадратных метров, на которых надо разместить и газовую плиту, и холодильник, и стол... Проклятые коммунисты!
Он тщательно - по-стариковски - проверил - не смотрит ли через щель в занавесках памятник? Потом сел за стол.
Жена умерла в восемьдесят девятом... Прямо тут... За столом... Не иначе как из-за Чернобыля...
А все-таки жаль, что он тогда не всех убил.
Дом, кажется, сорок три? Проспект Витауто? У сына там гараж потом был.
Гаражное сообщество 'Летукис'... Двадцать седьмого июня... Сорок первого...
Даже немцы так не могли!
А он смог!
Он смог!!
СМОГ!!!
Думаете это просто? За час убить пятьдесят человек? Ломом! По затылкам! Оооо... Как передать этот волшебный звук? Хруст костей, всхлип мозга, всхлип мозга, хруст костей!
Раз в минуту по человеку. Да разве по человеку? По еврею!
Артур мог бы больше, но просто устал. Хоть и было ему тогда всего шестнадцать лет. Но! Взмахните по черепам ломом пятьдесят раз в час! Тоже устанете...
-Ты - идиот, Артурас! Как теперь полы мыть? - кричал ему кто-то.
А он бил их и бил.
Детей, кстати, неинтересно убивать. Они орут и гадят под себя. Да и звук черепов у них - мягкий. То ли дело у взрослых - хруст такой, что стены дрожжат. Или уши? Хрясь, хрясь... Поднимись, рука! Устала?
Он схватил шланг, рыча как зверь, воткнул его в глотку какой-то еврейке:
-Соси, ссука, соси! - и открутил вентиль. Сначала у нее разорвало щеки...
-Вилкас, Вилкас, хватит! - блевал кто-то в углу.
А он схватил аккордеон, залез на груду трупов и начал петь:
- Lietuva, Tėvyne mūsų
Tu didvyrių žeme,
Iš praeities Tavo sūnūs
Tą stiprybę semia.
...Литва, отчизна наша, ты - земля героев, и сыны твои на прошлом все величье строят....
Строй, Литва, строй. На прошлом величии...
...Артур вдруг очнулся. Телефонный звонок рвал тишину однокомнатной советской хрущевки. Что ли сын?
-Артур Вилкас? - улыбнулся женский голос из трубки.
-Да... А кто...
-Завтра состоится очередной 'Антикомми-марш' с участием ветеранов шумабатальонов. Вы сможете принять участие?
-Знаете, я уже стар...
-Мы в курсе, но участие оплачивается. Пятьдесят литов и продовольственный набор...
Артур поморщился. Шпроты он не любил.
-Где сбор? - прокряхтел он в трубку.
-У бронзового памятника, как обычно, - мурлыкнул голос.
-Конечно буду, конечно, - а потом он положил трубку, осторожно держа ее артритными пальцами. И подумал:
'Вот внуку, в Германию, пошлю еще денюшек... Он там рад будет...'