Иванов Андрей Романович : другие произведения.

Субъект

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главный герой, оторванный от реальности и склонный к грезам социофоб, по воле несчастного случая обретает иную грань восприятия - теперь он видит изнанку окружающего мира. Обстоятельства, дающие возможность применить эти способности на деле, не заставляют себя ждать - герой предотвращает трагические последствия техногенной катастрофы, но в способ, которым он их предотвратил, никто не верит, все свидетели ссылаются на случайность, интуицию, направляющую длань ангелов-хранителей и т.д. Однако вскоре им заинтересовывается таинственная организация Айсберг, специализирующаяся на прикладной нейрофизиологии, члены которой серьезно отнеслись к тому, что он сказал. Они предлагают ему тесное сотрудничество, чтобы совместными усилиями разгадать природу сего феномена...
  
   Глава 1
   Раздражитель
  
  Обычный будний день. Такой же нахмурившийся, серый, вооруженный ветром, как и вчера, и позавчера. И, скорее всего, завтра. Ничего нового и удивительного, весна была такой здесь всегда. Но не настолько был обычен этот день, как я. Даже его разница с другими днями, объективно говоря, не была до такой степени невзрачна, как между мной и остальными людьми.
  И все же мне хотелось верить, что я необыкновенен. Хоть в чем-то. Как минимум, в своем признании и смирении с собственной неуникальностью на фоне других. Ведь, чего уж скрывать, каждый мнил себя необыкновенным, что парадоксальным образом делало нас неотличимыми. Но хоть и покажется глупым расценивать кого-либо отдельно как неповторимую, привносящую в мир оригинальность личность, мы все равно пристально рассмотрим жизнь одной из них.
  А именно, темноволосого парня, с худым лицом и недоверчиво сошедшимися на переносице бровями. Уже того самого возраста, что не вызывает снисхождения. Но и пока еще не достигшего той пиковой вершины, что сгущала бы вокруг облака чьих-то громоздких ожиданий и распухших кучевых надежд.
  Роста невысокого, но и не смехотворно низкого - среднестатистического, но все же не замыливающегося в глазах посреди толпы. Хотя, скорее-таки, среднего, а непримечательная броскость, по всей видимости, была обусловлена дистанцией на которой он держал всех остальных.
  Он избегал случайных прикосновений. Не мог терпеть людей, плетущихся позади тем же шагом, и тех, кто вразвалку маячил прямо перед ним. Его же походка была нейтральной, не уязвляющей никого своей размашистостью, но и не дающая повод разглядеть в нем некую робость. Он не щемился по углам, но и не загораживал проход, хотя и не церемонился с теми, кто его, в силу своей бестактности, полностью перекрывали.
  Взгляд его был не пустым, но и не липким, не испытывающим, но и не собирающим углы. На внимание он не претендовал, но все же всегда самым ненавязчивым образом как бы оправдывал свое присутствие. То было не скромность, а обыденное нежелание вступать в контакт - его устанавливал он избирательно и с неохотой. Или же в связи с крайней необходимостью. По возможности, удаленно.
  Сложением он был крепок. Силуэт, конечно, омрачала бросающаяся в глаза сутулость, но в большей мере внимание к себе приковывала ширина плеч. Руки натруженные, а пальцы длинные и узловатые, что почти всегда были запрятаны в карман.
  Ко всему прочему, он числился студентом медицинского университета. Звучит внушительно, но лишь до тех пор, пока у собеседника летучий интерес не сублимирует в глыбу любопытства. До тех пор, пока глаза не загорятся, а изо рта не хлынет сбивчивое перечисление всех доселе неразрешимых недугов, краткий экскурс по личной истории болезней, с их бесчисленными симптомами, вплоть до интимных уточнений, в надежде выбить из него мудрый и образованный совет. Ведь он же врач. Но стоило только узнать, что учился он лишь на психологическом факультете, как исповедь тотчас прекращалась, а от благоговейности не оставалось и следа. Ее сменяла еле заметная, уничижительная ухмылка, а многозначительное мычание лишь утверждало его догадки, что собеседник, мягко говоря, не считает это дело актуальным и по-настоящему востребованным.
  И ведь не поспоришь. Ведь этот парень был не из тех, кто спорит с очевидным, оправдывая себя, свою лень или непростительную ошибку. Он был одним из тех взрослых подростков, у которых инфантильность еще не выветрилась из головы. Поэтому его обучение на кафедре психологии было не более чем затхлым убежищем, в котором была возможность укрыться от взрослой ответственности, встречу с которой он так старательно отодвигал. Было время, целые года, чтобы осмотреться, прощупать предпочтительные дорожки, по которым следовало плыть в дальнейшем. А испытывать себя в том или ином деле довольно-таки непросто, если твоя жизнь отягощена примитивными потребностями, удовлетворять которые предстоит лишь тебе одному. Будучи студентом, ты по-прежнему греешься под лучами опеки родителей, которые спят и видят тебя важным представителем своей бесполезной профессии, потому и продолжают вкладываться, помогать и наставлять.
  В последнем он, однако, не нуждался. Но одно без другого, разумеется, быть не могло, и потому ему ничего не оставалось, кроме как стоически, каждый раз с каменным лицом внимать. Впрочем, последнее время он с ними не виделся совсем, все ограничивалось редкими перебранками по телефону. Материальной помощи, коей обеспечивали его родители, отнюдь не хватало на аренду комнаты, которую он снимал, поэтому порой приходилось подрабатывать не по специальности. В смежной комнате с ним проживал некий Нюргун, гость из северного края, что бесконечно шмыгал носом, по совместительству - плечо, подставленное под давящую тяжесть аренды двухкомнатной квартиры. Нюргун уже вовсю собирался на работу, о чем свидетельствовал тяжеловесный запах подгорающей глазуньи, прокравшийся через щель двери в мою ноздрю. Тело наполняла слабость, а мысли - вялотекущие и того же свинцового оттенка, что и небо - пытались ускользнуть из головы, уступив место снам. Мысленно прервав очередную торжественную клятву самому себе, что встану через пять минут, я вскочил с кровати и стал проворно одеваться. Натянул носки, облачился в смятую рубашку, нацепил на левое запястье часы...стоп! Нет у меня никаких часов. Я продолжаю лежать, воображая себе, как одеваюсь.
  Вскочив в этот раз по-настоящему, я глянул на время и ужаснулся. Подобная комбинация цифр сулила серьезным выговором от нового преподавателя по нейрофизиологии, на лекцию которого я опаздываю далеко не в первый раз. И как назло, его лекции вечно ставят первыми. Спешно позавтракав и прихватив с собой заранее приготовленные контейнеры с едой, я выдвинулся на учебу.
  На улице царила сутолока. Всюду мелькали невыспавшиеся, осунувшиеся и неприветливые лица. Противно моросил дождь. Стараясь отогнать удручающие мысли, я шествовал по тесным улочкам, по которым сновали машины, не пожелавшие стоять в пробках. В скорости, с которой они мчались по непригодным для этого задворкам улиц, отчетливо читалось полнейшее равнодушие и неуважение к пешеходам, которые все равно уступят, увидев быстро надвигающийся на них автомобиль. Всякий раз невольно сжимались кулаки, когда за спиной нетерпеливо сигналила очередная машина, требуя от тебя отступить к стене или на обочину, протиснуться в покрытый толстым слоем сажи и грязи ряд других машин.
  Всюду машины, их слишком много.
  А людей, которым выдают на них права, невзирая на скудоумие, еще больше. Взятки, сплошь и рядом, однако, вынуждает их брать маленькая зарплата. Правительство негодует от агрессивно разрастающейся коррупциомы, но, походу, даже и не догадывается, что эту реакцию запустило оно само. Разумеется, догадывается, но театрально закрывает на это глаза. Энергичный ритм музыки из наушников вытеснял из головы дурные мысли, которые меня посещали каждый раз, по пути куда-либо. Но ничто не могло запретить мне воображать моменты, как я наказываю того или иного человека, что перегнул палку по отношению ко мне. Мое воображение не ограничивалось одной лишь физической или моральной расправой. В грезах я был сверхчеловеком, выведение из себя которого было равносильно инициации ядерного взрыва. Ну не прям уж так глобально, но вполне эквивалентно...
  Нет, двадцать тысяч ядерных взрывов, черт бы его побрал! - яростно подумал я, глядя вслед машине, что окатила меня водой из лужи. В такие моменты я абсолютно точно понимал, почему все люди напрочь лишены сверхпривилегий. Одна мелочь, одна деталь, один пустяковый раздражитель, и всё - доброй трети земли как не бывало. Законы природы предусмотрительно обделили силой существ, чьи мысли периодически переполняло желание мстить, крушить и нивелировать.
  
  Безуспешно пошоркав заляпанную одежду, я двинул дальше, стараясь выкинуть этот несправедливый инцидент из головы. Мимоходом глянув на время, я ощутил легкое подташнивание. Уже полчаса как преподаватель ведет лекцию. Мой шаг стал еще шире. Вместе с этим обострилось раздражение к людям, не соблюдающим элементарные правила пешеходного движения. Я буравил взглядом еле волочившуюся, необъятную нижнюю точку массивной женщины преклонного возраста, что перекрывала собой всю узкую тропинку передо мной. Намеков в виде покашливания и намеренно громкого шарканья подошв по дороге она не воспринимала, а желания воспользоваться правилами этикета и вежливого обращения к дамам подобной наружности я в себе не находил.
  Рассчитав временной интервал, в течение которого периодически образовывалась возможность протиснуться с правого фланга, в момент, когда ее покачивавшееся из стороны в сторону туловище уходило влево, я попытался проскользнуть мимо нее. Однако, решив именно в этот момент нарушить свою двигательную закономерность, она неожиданно резко развернулась вправо, уставившись на некий источник шума, который не заслуживал внимания любого человека, у которого есть дела.
  - Извиняюсь, - буркнул я, бесцеремонно сдвигая ее со своего пути, отчего она содрогнулась так, будто я возник из ниоткуда.
  - Ишь! Места ему мало, - проскрежетала она вслед, но я уже был вдалеке от нее как в метрах, так и в мыслях.
  Я приближался к учебному заведению, прокручивая в голове наспех сплетенную, невразумительную причину, что задержала. На входе сварливая вахтерша на удивление вежливо приветствовала меня и даже не стала задерживать с предъявлением студенческого билета. Уже поднимаясь по ступенькам, я старательно нагнетал дыхание, дабы мои усилия противостоять сложившейся ситуации казались убедительней. Простояв некоторое время в нерешительности у двери, я уже было занес руку, чтобы постучать, как та неожиданно открылась. На пороге стояла лектор - женщина лет тридцати, с тяжелой челюстью, прической в стиле классического гарсона и выраженной гетерохромией, - и молча смотрела на меня. С ней полсотни пар глаз из аудитории тут же уставились на неожиданно возникший раздражитель. От такого избытка сосредоточенного на мне внимания и без того неровная дорожка мыслей, приготовленных в качестве оправдания, сбилась и скомкалась, застряв на языке.
  - Ваша фамилия? - вполголоса поинтересовалась преподавательница, - впрочем, неважно, - перебив меня на полуслове, она освободила дверной проем, - проходите и садитесь. Надеюсь, впредь будете пунктуальней.
  Кивнув, я двинулся вдоль рядов, выискивая тактически удобную позицию как для учения, так и для безделья, в случае отсутствия расположения духа к первому. Вклинившись в предпоследний ряд, я уселся рядом с похрапывающей жертвой ночной смены. Стараясь не делать резких и громких движений, чтобы не отвлекать студентов на себя, я достал все необходимое. Однако мысль о том, что я способен перекрыть своим шумом вещание преподавателя, была опрометчивой. Её голос, лишенный монотонных ноток, гулко разносился по залу, заставляя подпрыгивать клюющих носом учеников.
  - Нейроны, проводящая поверхность которых выстлана миелинизированной оболочкой, имеют существенное преимущество над теми нервными волокнами, которые не содержат миелин. Кто мне скажет, в чем заключается это преимущество? - спросила она, пройдясь взглядом по тут же понурившимся головам, тщетно пытаясь найти желающих ответить.
  - Ну? - не теряя надежды, она продолжала рыскать взглядом. - В обоих случаях все тот же механизм деполяризации мембраны, однако, с изолирующей оболочкой миелина он проистекает быстрее? Почему же?
  Какая-то студентка шумно выдохнула воздух, пряча лицо в ладони.
  - В чем дело? - напряженно поинтересовалась лектор.
  - Это сложно усвоить, - сдавленно ответила девушка. - Нас и так на других предметах грузят. Так еще и здесь! Разве это так важно знать, как проходит импульс? - в ее голосе зарождались истерические нотки. - Мой мозг перегружен и скоро взорвется!
  - Да вы что? - недоверчиво воскликнула лектор. Настолько недоверчиво, что особо чувствительные присутствующие уловили тень издевки. - Нет, он не может перегрузиться, если, конечно, вы им умеете пользоваться.
  - Мне бы таблетку для мозга, - громко вздохнул какой-то парень с другого конца аудитории. - Таблетку, которая усиливает работоспособность мозга с десяти до ста процентов.
  - Что за чушь? - искренне вознегодовала лектор. - Это вы где такого нахватались?
  - Ну, это же известно... даже фильмы про это есть...
  - Вам следует прекратить воспринимать всерьез все эти псевдонаучные фильмы, смеющие рассуждать о принципах мыслительной деятельности, - отчеканила лектор. - Нет никаких десяти и ста процентов. Нет никаких спящих участков мозга. Все отделы мозга функционируют по мере надобности. Комок сплоченных нейронов действует сообща. Там своего рода коммунизм - никто не отлынивает, все организованны, каждый вынужден печься друг о друге. Другое дело, что сигналы между ними могут проистекать на разных скоростях. А также связи между ними имеют свойство ослабевать и даже исчезать вовсе. Это и определяет скорость ваших вычислительных операций, творческой деятельности, обработки внешних сенсомоторных ощущений. Другими словами, - ее разноцветные глаза насмешливо блеснули из-под очков с хищно заостренными углами оправы, - дорожки между нейронами у кого-то протоптаны и заасфальтированы. А у кого-то они представляют собой самый настоящий бурелом.
  - И как же улучшить эту межнейронную связь? - полюбопытствовал все тот же парень.
  - А вот это уже хороший вопрос, - довольно протянула лектор. Без всякой нужды она поправила свой портфель, что ровно лежал на самом углу учительского стола.
  Все так же не торопясь с ответом, она повернулась к окну и уставилась на него застывшим взглядом. Пауза начала затягиваться, студенты заерзали, никто не решался спросить первым, надеясь, что это сделает кто-нибудь другой. Никому не хотелось лишний раз акцентировать внимание учителя на себе, а то еще начнет забрасывать вопросами.
  - Скажем так, - начала она, внезапно встряхнув воздух, который уже начал подергиваться льдом, - мышление рассеянного и инфантильного человека напоминает супермаркет. Без указателей. Где продукты перемешаны. Где то, что требует заморозки, стоит среди хлебобулочных выпечек. Где фрукты лежат в хозтоварах. Ваша последняя контрольная, кстати, напоминает прогорклый стейк, насквозь пропахший керосином и резиновыми сапогами, - добавила она, помахав ладонью парню, вид которого мне всегда навевал мысль, что он сюда попал случайно.
  - А еще в этом супермаркете много людей и полно бестолковых очередей, - продолжала она, как бы невзначай нависнув над студентом в первых рядах, что самозабвенно уткнулся в экран своего смартфона.
  - Под этим я подразумеваю мысли и деятельность, засоряющие голову. Исходя из того примера, что я привела, вы наверняка сообразили, что секрет здравомыслия кроется в навигации. В вашей способности ориентироваться в дебрях вашего же разума. Уметь сортировать знания по соответствующим им полочкам. Укомплектовывать, сжимать, связывая полученный материал с яркими ассоциациями, которые послужат путеводителями до нужной вам ячейки сведений даже в самый напряженный момент. Все дело в настрое и желании, да и только.
  - Не каждому это дано, взять да настроиться, - возразил мужчина, который своим возрастом производил нелепый контраст на фоне остальных студентов. - Как говорится, смотришь в книгу - видишь фигу. Вроде и читаешь, а мысли все равно уходят в сторону...
   - Слушайте, - изменившимся тоном произнесла она, - вы можете вызубрить эти механизмы, разглядев их лишь издалека, удачно отчеканить на сессии то, о чем не имеете представления, а через неделю выкинуть эту информацию из головы. А можете погрузиться в суть, - в ее зеленом глазу вспыхнул фанатичный огонек ученого, - проникнуть в глубинные детали, найти инициаторов всех этих необычных явлений. Поняв, как это работает, вы уже не сможете быть прежними. Ваше любопытство будет лавинообразно расти в поисках все новых ответов, впоследствии чего ваш статус зарекомендует себя как настоящего специалиста. Востребованного и уважаемого.
  В аудитории воцарилась тишина. Те, кто пытался оправдать свою неуспеваемость, пристыженно поникли, и даже отъявленные бездельники, как показалось, навострили уши и сделали серьезное лицо.
  - Мне кажется, это то, зачем вы пришли сюда, - усмехнулась она, - поэтому соберитесь и сосредоточьте внимание на моих словах. Интерпретируйте их. Конечно, каждый, кто как может, в силу своего ассоциативного мышления. Но чем является это ассоциативное мышление? Некоторые из вас не просто меня слушают, а стараются понять.
  А это уже работа, которой мозг всегда старательно стремится избежать.
  Как он это делает? А очень просто - среди потока моих слов он выискивает ему знакомые, затем он вызывает в памяти соответствующие им ассоциации. И найдя эти ассоциации, он состряпывает картину, имеющую мало чего общего с тем, что говорю, после чего довольно расслабляется и прекращает переваривать все остальное. Но конкретно вам кажется, что все сказанное мной вы уже поняли, однако, на деле, поняли вы лишь что-то свое. Неспроста я нахожу эффективным преподносить информацию с помощью до боли знакомых вам бытовых примеров. Это расширяет толщину нашего контакта. Как вы понимаете, количество и качество усвояемости информации, которую вы пытаетесь обработать, прямо пропорциональны вашему набору ассоциативного вооружения, что формировалось, начиная с ранних лет.
  Ассоциативное мышление строится, в свою очередь, на основе ваших творческих предрасположенностей, а именно - на умении синтезировать нечто новое, сочетая, дополняя или преображая уже существующее. Развитию такого мышления способствует воображение. Да, все верно. Это то самое, за что вас корили учителя в школе, когда вы уставлялись в одну точку, уходя в себя. Надо признать, в вашем возрасте это уже неуместно, так как воображение переходит на другой уровень и служит инструментом для всеобъемлющего восприятия реальности. А это значит, - повысив голос на какую-то студентку, продолжала она, - что икона его величества Павлова, на которую вы так уставились, предоставит вам существенно меньше знаний, чем я...
  Тут я с ней готов был согласиться, но далеко не во всем. Использовать воображение только лишь для более углубленного обучения мне казалось дурным тоном. Я воспринимал его как спасительную негу, в которой, время от времени, так нуждается каждый из нас. Воображение представляло собой идеализированную реальность. Это утопия, в которой ты способен удовлетворить все свои потребности сполна. Любой сюжет, действие и даже момент ты можешь обдумывать сколько угодно, выверяя тонкость произнесенных тобою слов. Писать сценарий своим и чужим движениям, отточенным вплоть до сотой доли градуса, чтобы потом, смакуя, наблюдать за этим всем со стороны. Но это лишь тень той настоящей привлекательности, коей обладает воображение. Его главным козырем являются возможности. Какие угодно, даже абсолютно неадекватные. В воображении мир выстраивается не на общепринятых законах. В нем царят только твои идеи, лишь иногда позволяя идти с ними в ногу чему-то привычному и обыденному, для контраста и самоутверждения бесконечно превосходящему над ограниченным. В конце концов, в воображении можно было быть самим собой.
  Я окончательно абстрагировался, засмотревшись на самого себя, совершавшего некий, в меру пафосный подвиг. Переливающийся тонами голос профессора нейрофизиологии я слышал, но не воспринимал, все это стало блеклым и вторичным. Течение событий в моем воображении заело, как пластинку, превратив фрагмент кинофильма в бесконечно повторяющийся цикл. Я проваливался в теплые объятия сна, лишь краем уха воспринимая свою и окружающую реальности. Тело цепенело, а среда, которую заполоняло мышление, стала ледяной и студенистой, как вода в проруби, отчего мысли обледеневали и, потеряв способность летать, шли на дно и, дойдя до него, беззвучно разбивались. Последнее событие в моей голове, которое я был способен осмысленно воспринимать, это водопад убаюкивающих воспоминаний, шум которого упал почти до нуля. Но одно из них мне показалось...
  - ...его повреждения приводят к антероградной амнезии, - гаркнула лектор где-то совсем рядом, заставив меня буквально вылететь из сонного паралича.
  - Кто мне скажет, что опосредует нам связь с миром?
  - Глаза, уши, - тут же среагировал какой-то парень.
  - Обоняние, - поддакнул кто-то другой.
  - Органы чувств, - выразился некто более точно.
  - Точнее! - потребовала лектор.
  - Рецепторы, - невольно вырвалось у меня.
  - Именно! - воскликнула она. - Рецепторы оповещают о событиях, происходящих вокруг нас, включая то, что проистекает внутри тела. Самыми наглядными рецепторными органами являются внутреннее ухо, глаза, нос. Они позволяют нам ориентироваться в том хаосе физических явлений, что нас окружает.
  - Мой монолог, - она развела руки в стороны, пытаясь обхватить пространство, - не более чем волна колебаний воздуха самой разной частоты, высоты и тембра. Однако сколько смысла несут в себе эти волны! Непостижимо! И пусть диапазон восприятия звуковых волн у человека несколько скромнее, чем у той же собаки, но собака или любое другое животное не способно дифференцировать слуховые впечатления так, как это делаем мы, чтобы, например, вникнуть в чужую, пускай даже самую сбивчивую речь.
  Далее идет электромагнитный спектр видимого излучения, что, попадая в глаз, преобразуется в цветные и движущиеся картинки. К этому добавим летучие молекулы веществ, которые позволяет нам расшифровывать обоняние.
  Однако между обонянием, зрением и слухом есть нечто общее - это электрохимический импульс, который является конечным продуктом конвертированной информации, полученной рецепторами извне. Затем эта информация поступает в мозг на обработку для интерпретации, для переваривания происходящего на свой лад, и тут нам снова нужен импульс. Естественно, никаких шаров, фракталов и прочих движущихся фигур, что вы видите в процессе визуализации, в действительности внутри вас нет. Это все те же сигналы, что гоняют по нейронам, как состязающиеся гоночные автомобили на Формуле-1.
  Работа нейронов и бегающих по ним импульсов отдаленно напоминает двоичный код в компьютерах. Какой бы сложной ни была информация и каким бы многоступенчатым ни было умозаключение - все это обусловлено несколькими видами простейших сигналов, которые имеют безмерное множество вариаций их последовательности. Сами мысли, эмоции и воспоминания - все те же кодировки, облаченные в ряд электрических потенциалов, что выстроились в уникальной закономерности. И тут, возможно, некоторые из вас, - с сомнением посмотрев на откровенно скучающую половину класса, лектор понизила голос, - зададутся вопросом - а что же тогда способствует возникновению самобытной мысли? Толчку к случайному воспоминанию?
  - Затрещина! - уверенно изрек парень, звучно хлопнув по хребту своего спящего соседа по парте. Многие тут же оживились, загоготав над остроумной шуткой. На такие у меня была аллергия, отчего я ограничился лишь кривой улыбкой и то, скорее, под влиянием стадного чувства, которое периодически, исподтишка пыталось мною овладеть.
  Сама преподаватель скривилась, словно от зубной боли.
  - Допустим, - молвила она, подплывая к парте со злосчастным шутником, - на одно мгновение, что на это вас толкнул внутренний голос. Не иначе, как самой души. Между делом, она якобы диктует вам, как жить, как поступать в щекотливых ситуациях в соответствии с выдвинутыми ею моральными принципами. Но ведь, как мы уже выяснили, чтобы зародилась мысль, даже столь внезапная, как в вашем случае, необходима генерация импульса, что обеспечил бы ее возникновение.
  Лектор замерла напротив его стола.
  - Так позвольте же узнать, что, в свою очередь, активировало идею вашего смелого предположения?
  Парень беспомощно заозирался и, неуверенно скривив губу, с насмешкой выдал:
  - Пошутить захотел, что тут такого...
  - А что предшествовало этому желанию?
  - Ну... - он вызывающе поднял взгляд, - скука.
  Лектор обнажила мелкие зубы.
  - А за этим?
  - Ваше... ваше резонерство.
  Лектор хлопнула ладонью по столу, заставив студента испуганно откинуться на спинку стула.
  - Именно! - она довольно направила на него палец. - Внешний раздражитель.
  Парень недоумевающе повел плечами, но лектор уже заложила руки за свою гордо выпрямившуюся спину и, отвернувшись, обратно прошествовала к доске.
  - В поисках первичного источника сигнала мы не замечаем рамок нашего представления о мозге, постулирующих о том, что запускной механизм не выходит за пределы нашего сознания. Мысль, сама по себе, без повода, возникнуть не может. Она нуждается в толчке извне. А что им может быть? Правильно! Раздражитель.
  И пресловутой душе, хотя бы для той же самоидентификации, нужен раздражитель, а соответственно, и рецептор, способный его принять и немедленно отреагировать соответствующей мыслью. Инстинкты, подсознание - те же самые раздражители, только внутренние. Они подстрекают нас существовать, под влиянием раздражителей, расположившихся вне тела. Нет раздражителей - нет и повода для отклика рецепторов, соответственно, нет и мыслей, что являются реакцией на влияние извне!
  Вся наша сущность есть адаптация к условиям, в которых мы живем. Без условий нету смысла, как и нас самих. Стало быть, чистой, самопроизвольной и существующей независимо от тела мысли, равно как и самобытной души, не существует.
  В аудитории повисла гробовая тишина, от которой повеяло бесстрастным холодом космических просторов. Лектор подняла указательный палец вверх и закрыла глаза, как будто к чему-то прислушиваясь.
  - Да, - ее лицо лучилось так, будто она услышала любимую музыку, - вот так звучит когнитивный диссонанс. Конфликт одеревенелого мировоззрения с чем-то новым, опровергающим и заставляющим его трещать.
  - Вы хотите сказать, что и Бога нет? - насупившись, подала голос какая-то девушка. Я мельком оценил ее внешний вид. Закрытый твидовый пиджак, цвета черно-белой ряби в телевизоре. Круглая спина, черные брюки, туго сплетенный отросток неухоженных волос. Не цепляющие взгляд черты лица, которые уже начали сдвигаться, выстраиваясь в позицию, что искажала его яростью, неприязнью и безудержным желанием спорить. Я мысленно закатил глаза, обреченно предвкушая очередную словесную перепалку о религии, которые последнее время зачастили в подобных учреждениях.
  - Этого я не говорила, - сощурив серый глаз, возразила нейрофизиолог, - вы пытаетесь переврать мои доводы, чтобы было легче нападать и спорить. Так делать нельзя...
  - Но вы же сами сказали, что...
  - У нас пара закончилась, - громко заявил староста, перекрыв своим голосом назревающий заунывный спор.
  - В самом деле, - глянув на часы и убедившись в этом, подтвердила лектор. - Встретимся во вторник. И не забудьте сдать доклад о преимуществах человеческого вида. Вы! - она резко окликнула молоденькую, робкую студентку, которая тут же вспыхнула до самых корней своих огненно-рыжих волос. Голос преподавателя стал необычайно мягким, - Останьтесь. Вашу зачетную... Следует обсудить отдельно.
  
  
  
  Глава 2
  Башня Ворденфилд
  
  - А? Что? Нет, - раздраженно ответил я прохожему, что преградил путь и вопросительным жестом поднес ко рту два пожелтевших пальца. Сунув спешно вырванный наушник обратно в ухо, я возобновил играющий трек. И снова я вынужден был на миг вернуться в неприятную действительность, чтобы ответить на чей-то никчемный вопрос. Яркие и возвышенные воспоминания, навеянные консонирующим аккордом, в одночасье потемнели, смертельно отравившись от соприкосновения с реальным миром, вобрали в себя яд демонстративной вторичности, напоминающей о деловых обязанностях и неявных угрозах, что подстерегали буквально на каждом углу.
  Меня затопило раздражением. Шаг невольно ускорился, остервенело преодолевая мерзлые лужи. Раздражением напомнил о себе что-то голодно буркнувший желудок. Раздражением отозвалась подкрадывающаяся мигрень, обычно без осечек предупреждающая о надвигающихся магнитных бурях и похолоданиях. Раздражением, и отнюдь не в предстательной железе, аукнулось воспоминание о весьма немиловидной однокурснице, что не сводила с меня глаза, круглого и алчно косящегося одну лекцию за другой. Раздражалась сама мысль о раздражении, от переизбытка сосредоточия на ней и от нехватки ярких и неизгладимых впечатлений в моей жизни.
  О да, таких у меня серьезно недоставало. Отчего в моей и без того монотонной жизни стирались ее разграничительные деления - дни. Я путался в датах, ссорился с людьми из-за дезориентировки в буднях, а из-за географических особенностей местного солнцестояния терялся еще и во времени. Я просыпался во тьме и возвращался в нее сразу же после учебы. Мысли путались от однообразия. Зачастую могло произойти и так, что обувался и застегивал куртку я в субботу, а по мере приближения к университету, по тому же самому, донельзя опротивевшему маршруту, вдруг оказывалось, что на самом деле уже среда.
  Но сегодня, я точно это знал, была суббота. Пары закончились чуть раньше, чем обычно, реже приходилось замирать, уступая несущимся на всех парах автомобилям, а еще в голове теплилась мысль, подобно направляющему свету маяка, что прорезал подернувшуюся дымкой перспективу - напоминание о долгожданной встрече с другом. Завтра он будет жонглировать поями на огненном фестивале, а после мы пошатаемся по парку. Завтрашнему дню, вопреки моему давлению в висках, синоптики пророчили быть ясным и безоблачным, а солнцу - беспощадным для всех, кто от него отвык. Соответственно, юбки безбашенных и молодых девчонок также обещают быть ультракороткими и, бесспорно, ласкающими глаз.
  Конечно, стоило также не забывать о подработке, поиск которой был запланирован на этот долгожданный выходной. Скривиться от этого мне не дало лишь допущение, что и там вполне можно было наткнуться на оттаивающих от затяжной зимы девчушек, наверняка достаточно изголодавшихся после спячки и безрассудных, о чем в обычную пору можно только мечтать.
  Переступив порог своего дома, я сразу бросил взгляд на половик. Ботинок нет. Кажется, сосед еще не вернулся. Вообще-то он был тем еще аскетом, скупым на разговоры и воздерживающимся от покушений на святую тишину, конечно, не беря во внимание его беспрестанное шмыганье носом, но все же я испытал некую вороватую радость. На какую-то секунду можно было представить, что так было всегда, и я был единоличным владельцем этой двухкомнатной квартиры, а значит, мог и не оглядываться чуть что через плечо и делать все, что мне заблагорассудится.
  Рыжей, заспанной тенью нечто скользнуло из-за угла и упруго врезалось мне в ноги. Расплывшись в улыбке, я послушно склонился к коту, влекомый ритуалом его радушного гостеприимства. Кот Говяж, названный в честь одноименного гастрономического пристрастия, с наслаждением шоркнул кустистой щекой вдоль моего предплечья. В эти минуты действительность была как никогда прекрасна.
  Я запустил пальцы в его загривок. Шерстка была длинной и, словно злаково-карамельный водопад, просачивалась меж пальцев, а раскосые глаза цвета древесной коры, тронутой лучом заходящего солнца, были преисполнены беззаветной любви. Широкий, как обрез, нос безостановочно фыркал, окропляя мелкими каплями мой пропахший улицей ботинок. Проведя по его прогибающейся спине еще раз, я не удержался и резко поднес палец к его мордашке. От моего ногтя отскочил мелкий разряд и щелкнул прямо по его фыркающему носу. Отшатнувшись, он подозрительно покосился на мою руку. Я предпринял попытку загладить свою вину в прямом смысле этого слова, но он лениво увернулся и гордо удалился в зал.
  В душе я все еще был ребенком. В детстве швырял камни, под видом осколочных гранат, а сейчас пускал из своих пальцев электрические разряды. Суть не изменилась. Разве что фантазии стали научно достоверней. Чем взрослее человек, тем интересней быть могут его грезы. Глубокие познания в тех или иных областях неизмеримо раздвигали границы внутренней империи, а наполняющий ее мир - щедро обогащали красками, делая его интуитивно правильным, неотличимым от реального... Я мечтательно завис, в который раз вернувшись к этой мысли...
  - Пришли устраиваться к нам? - неожиданно окликнул меня чей-то сильный голос. Я растерянно оглянулся. В полумраке вестибюля обозначилась фигура незнакомого мужчины. Раскинув в приветствии руки, он уверенно направился ко мне. Спохватившись, я вспомнил, что уже пришел трудоустраиваться в фирму.
  - Кхм, простите, - закашлялся я, давая себе фору на возвращение в текущую реальность, - да.
  - Это с вами мы созванивались сегодня, да? Идемте, - решил он, приглашающе взмахнув ладонью, - доводилось уже работать менеджером по продажам?
  - Нет, - мотнул я головой, но, заметив над его переносицей проявившуюся складку, спешно добавил, - однако я уверен, что являюсь тем, кто вам необходим.
  - Не сомневаюсь, - сдержав улыбку, протянул он. - Что заканчивали?
  - Еще пока учусь. В медицинском.
  Тот удивленно вскинул брови.
  - Учитесь? На аккредитации должно быть...
  - Нет. Еще пока студент.
  Мужчина чуть было не замер. Вместо этого он повнимательнее окинул меня взглядом. Чего это он так, подумал я. Чего еще он ожидал услышать? В моем возрасте кроме как студентом в общем-то больше и некем быть...
  - А специальность?
  - Психолог, - поморщился я.
  - Не нравится специальность?
  - Не то чтобы... Просто будущее я вижу размыто. Не определился еще, - замявшись, пробубнил я, но, опомнившись под его ошалевшим взглядом, оптимистически добавил, - но а так хоть время зря не трачу. Тем более, в наше время, когда коммуникативный навык превыше всего...
  - ...и манипулятивный, - пробормотал он, остановившись напротив вычурной двери. - Прошу, - пропустив меня, он закрыл за собой дверь. Я осмотрелся.
  Чистый и просторный кабинет, прохладно приветствовавший строгими, монохроматичными тонами. Пол был выстлан темным ламинатом по типу палубной доски, а стены расписаны под технологичную каменную кладку. Тихо шумел кондиционер, мыльно поблескивала капитонированная кожа черных кресел. У задрапированного бежевой органзой окна сидела перед компьютером белокурая, налитая молодостью секретарша. Она с готовностью подняла на меня олений взгляд, охотно уцепившись за повод слегка отвлечься от отупляющего составления документаций.
  - Ну, присаживайтесь, - любезно предложил он.
  - Вы глава отдела кадров? - предположил я, многозначительно окинув взглядом кабинет.
  - Директор фирмы, - зевнул мужик.
  - О, прошу прощения, - растерялся я, чувствуя, как испаряется весь боевой настрой. Тут же бегло прокрутил в голове наш диалог, силясь вспомнить, не брякнул ли чего лишнего. Кажется, брякнул. И не раз...
  - Значит, опыта у вас нет, как и диплома менеджера по продажам. Но раз т.. Вы, - он нетерпеливо махнул рукой, - да чего уж там, давай на "ты"...
  Я кивнул.
  - Так значит раз ты здесь, то явно не видишь в этом помеху. Позволь задать пару вопросов, прежде чем начнем заполнять документацию, - повернувшись к секретарше, он кивком ей указал на принтер, затем уселся за свой рабочий стол, напротив меня.
  - Итак, - начал он, но вдруг осекся. Его лицо расплылось в лукавой улыбке, он полез в стол, достал из него некий предмет. - Хочу, чтобы ты продал мне эту ручку.
  Голова внезапно опустела. Я еще раз беспомощно окинул взглядом помещение и директора, что выжидающе смотрел. Секретарша заинтересованно зависла. Я вернулся к авторучке на столе. На нем также располагался календарь с изображениями полуголых женщин. Вид директора был бодрый, глаза живые, голос низкий, а от жестов сквозило нерастраченной силой. Несмотря на относительно молодое лицо, на голове зияла плешь, что разрасталась под действием обруталивающих андрогенных гормонов. Кольца на пальце нет, но необратимые, еле заметные изменения, что возникли от его длительного ношения в недалеком прошлом, при должном усилии, прямо-таки бросались в глаза. Казалось невозможным допустить промах, заведя тему о слабом поле.
  - Так просто? - с досадой протянул я. - Я ведь столько наслышан о вас. О вашей компании. Даже своей знакомой ненароком обмолвился, что иду в вашу контору трудоустраиваться. И даже согласился на ее просьбу, буквально, мольбу, между делом, получить ваш размашистый автограф. А девушка, кстати говоря, весьма прелестна... я бы непременно с ней завел.. гм...отношения, интересуй ее еще кто-то помимо тех, кто наделен весомым статусом в обществе. Хотите, покажу?
  - Конечно, - он с интересом подался вперед, вглядываясь в экран моего телефона.
  Я зашел в соцсеть и без труда отыскал первую попавшуюся красотку. Он снисходительно скривил уголок рта.
  - Да, хороша чертовка.
  - Ну так что, не оставите же вы просьбу дамы без внимания? Чего вам стоит чиркнуть автограф?
  - Почему нет? - согласился он и полез в стол за другой ручкой.
  - К сожалению, - торопливо добавил я, - девушка капризна и грезила об автографе под стать цвету её... ээм, - я быстро осмотрел фотографию, пытаясь найти в ее внешности цвет, идентичный тем чернилам, что заполняли полость авторучки, зажатой у меня в руке, - волос. У вас, так вижу, синяя... Но у меня, на ваше счастье, с собой есть черная...
  - Одолжишь? - ухмыльнулся директор.
  - Я бы с радостью, но эта ручка запечатана, и ей еще никто не пользовался. Ручки ведь как женщины, должны быть единожды распечатаны одним-единственным владельцем, чтобы в дальнейшем служить только ему. Ну, вы понимаете, о чем я, - многозначительно закончил я.
  Он задумчиво пожевал губами.
  - Отдам ее вам всего за каких-то... - я демонстративно ковырнул пальцем неотклеенный ценник на колпачке, - вот за эту цену, несмотря на то, что эта ручка мне дорога как память. Что такое? Неужели столь смехотворная горсть монет не стоит восторженного вздоха такой девушки? - удивился я.
  Он все размышлял, соединив подушечки пальцев меж собой, иногда постукивая ими, будто бы играл на кларнете в такт своему ходу мыслей.
  - Что ж, ты принят, - наконец решил он, и я облегченно выдохнул внутри себя. Сам же с некоторой ленцой протянул:
  - А иначе не могло быть...
  - Готов поспорить, с такой уверенностью тебе не будет равных, - довольно усмехнулся директор. - А то одни подснежники со своими дипломами приходят... тычут ими так, будто это хоть что-то значит... Чертовы дети... Напечатала? - развернулся он к секретарше.
  - Да, - та протянула ему бланк.
  - В общем, заполняй, ничего не упусти... И я рад! Рад, что не ошибся насчет тебя. А то ведь с каждым может такое... - он горячо похлопал меня по плечу, в глазах было странное понимание, - в общем, ждем в понедельник. Ручка, - он подмигнул мне, - у тебя есть. До скорого, - крепко пожав мне руку, он удалился из кабинета. Еще некоторое время я задумчиво смотрел на хлопнувшую дверь. Что он имел в виду... А, неважно, главное, что я был принят... Принят!
  Воодушевившись, я принялся было за заполнение графы в бланке, но осекся. Копия документа была распечатана наперекосяк. Часть необходимых полей для заполнения отсутствовала. А именно, графа для заполнения инициалов. Сам лист начинался сразу с рассеченных вдоль и напополам букв, в которых угадывался вопрос о моем образовании.
  Поколебавшись, я все же решил обратиться по этому поводу к секретарше.
  - Да? Ты уже закончил? - повернулась она ко мне, но тут же, не успел я вымолвить и слова, зазвонил телефон на ее столе.
  Судя по смене официально-деловых ноток в ее голосе на откровенную экспрессию, а также по предмету диалога, что работой даже и не пах, я решил, что разговор рассчитан далеко не на одну минуту. Вздохнув, вернулся за стол и принялся заполнять бракованный бланк.
  Через пару мгновений я протягивал заполненный листок все еще щебечущей по телефону секретарше. Бегло пробежавшись глазами по кривым строкам, она обворожительно улыбнулась, обнажив свои белые и ровные причины внеконкурентного отбора на ее должность.
  - Добро пожаловать в Технополис.
  
  
  *
  
  Мой рыщущий по столикам взгляд наткнулся и жадно впился в смазливые лица двух девушек, что скромно ютились у самой стены в тени окаймленной драцены.
  - Вот, - я ткнул своего друга в бок, - они вроде свободны. Пошли к ним. Что такое? - я удивленно обернулся, не услышав поспевающих за мной шагов. Друг мялся и отрицательно качал головой.
  - Ну ты же знаешь, у меня есть девушка, - вполголоса пробормотал он.
  - То-то ты вечно на нее жалуешься. Ну-ка повернись боком, - внезапно попросил я. - Так, а теперь спиной, хмм...
  - Что такое? - обеспокоенно спросил он, пытаясь извернуться, чтобы разглядеть свою спину.
  - Да ничего хорошего, - невесело произнес я. - Боюсь, товарищ, я у тебя обнаружил сколиоз.
  Он недоверчиво приоткрыл рот.
  - Да, он самый, - убежденно кивнул я. - Сколиоз. Искривление третьей степени тяжести. Предположительная причина - вынужденное положение в скрюченной позе, из-за регулярного пребывания под каблуком, - закончил я со смехом.
  - Да пошел ты, - беззлобно отмахнулся он.
  - Непременно, но только с тобой.
  Взяв инициативу в свои руки, я подтолкнул его к девушкам первого. Те прервали беседу и с вежливым недоумением уставились на нас.
  - Простите за опоздание, - виновато выдохнул я, бесцеременно усаживаясь напротив. У друга на мгновение вытянулось лицо, но все же он последовал моему примеру.
  Девушки опешили, и их брови изогнулись в вопросительные знаки.
  - Вы что, меня не узнаете? - удивился я.
  - А мы вообще знакомы, - усомнилась одна из них. Я отстранился от этих слов как от удара.
  - Неужели вы не помните, где и как мы познакомились? - вознегодовал я.
  Девушки изумленно переглянулись и украдкой принялись изучать мое лицо. Даже натянутая улыбка друга не вызывала у них подозрений в ненужном мне ключе. Я с терпеливым ожиданием улыбался, в надежде, что меня "вспомнят". По их лицу то и дело пробегала мимическая рябь легкой тревоги. Силились вспомнить, не было ли нежелательных взаимодействий от злоупотребления спиртным.
  - Нет, - неуверенно произнесла одна из них, - не помним. А где? - тут же спросила она, заметив, как погрустнело мое лицо.
  - Здесь, - окинул взглядом кафе, - сейчас. Только что, - ухмыльнувшись, закончил я.
  С секунду стояла напряженная тишина. А затем одна из них, невольно запрокинув голову так, чтобы я смог увидеть ее волнующий шейный изгиб, звонко рассмеялась.
  - Вспомнили, да?..
  - ...как будто это было только вчера, - со смешком признала та, что говорила со мной, - то есть, ты всё уже решил за нас?
  - Это было предрешено с того самого момента, как вы заявились в столь непростительно захватывающем виде. И вообще, принятие решений - явно не женская прерогатива. Вся инициатива обычно взваливается на наши плечи, - я ободряюще подмигнул другу, опустив руку на его плечо. Девушка проводила мою руку непонимающим взглядом.
  - Хорошо, - она снова улыбнулась, но тут же опустила глаза, - вот только...
  - Никаких только, пока не узнаю твоего имени, - запротестовал я.
  - Узнаешь ее имя - забудешь свое, - некто угрожающе изрек за моей спиной. Девушка, все так же не поднимая глаз, извиняющееся поджала губы.
  
  - Ого, - не оборачиваясь, удивился я, - да за моей спиной не кто иной, как страж баланса информации?
  - Че?!
  - Мы уже уходим, - торопливо добавил побледневший друг, проворно поднявшись из-за стола. По инерции я все-таки тоже поднялся следом.
  - Давай-давай, - нетерпеливо прогнусавил все тот же голос, - и чтоб больше рядом с ними не видел.
  Вздохнув, я неторопливо вылез из-за стола и, даже не взглянув на этого невежу, побрел на выход. Не удержавшись, бросил куда-то между двух девушек на прощание:
  - Созвонимся, не теряй.
  - Что? - ахнул парень. Но, судя по голосу, взрослый мужик, отчего вдруг я начал слегка переживать.
  Я услышал, как он заторопился в нашу сторону, и, наконец, соизволил посмотреть. Ох, лучше бы я молчал. К нам спешил гориллообразный мужик, в трещавшей на распирающей груди рубашке. На мощной шее, обрамленной бычьими трапециевидными, было не менее мощное образование, в грубых неровностях которого угадывалась голова. В прорезях, под массивными надбровными дугами, ютились поросячьи глазки, что свирепо вперились в мое лицо.
  - Повтори, что ты сказал, - пророкотал он, пытаясь сблизиться лицами.
  - Созвонимся, в случае если понадобится психиатрическая помощь, - зло пояснил я, отстраняясь на шаг. - Ведь её парень вполне вероятно псих, а я, видишь ли, учусь на психиатра.
  - Слышь, боба, да я ведь тебя в порошок сотру, - вполголоса прогремел он сквозь зубы, затем, бегло осмотревшись по сторонам, продолжил, - ты врубаешься вообще, че творишь?! Тебе жить надоело? Ты понимаешь, что я из тебя кишки все выдавлю... Понятно?! Порву как... - далее из его рта хлынули злопыхания вперемешку с матами, где он детально повествовал о своих возможностях и о том, как он их применит на мне. Наконец, линчеватель остановился после своего очередного вопроса, не требующего ответа, но в этот раз, судя по его выжидающему лицу, ответ он таки ждал.
  - Все? Закончил выражать свое, - я пару раз стукнул себя в грудь, имитируя гориллу, - превосходство?
  Его глаза ужасно выкатились, он вдохнул воздуха, чтобы снова разразиться угрозами, но я перебил:
  - Нет, не покалечишь. Если бы намеревался, то ждать бы не стал. Ну а так, я смотрю, не все потеряно. Не станешь же ты другим, а затем и себе портить праздник. А все эти голословные угрозы оставь для...
  - ...мы сейчас пойдем выйдем из парка, поговорим, как... - начал он, но я мотнул головой.
  - Нет. Я пришел сюда для несколько иных развлечений.
  - Ты никуда не пойдешь...
  - Разговор окончен, - я, наконец, поддался усилиям тянущего меня на выход друга. Мужик, как я и ожидал, преследовать меня не стал. Тем более, официант уже что-то торопливо докладывал по телефону, с тревогой поглядывая на нас. Мы с другом спешно покинули это злосчастное заведение.
  - Ну и что, стоило оно того? - все негодовал друг.
  - По-крайней мере, попробовать стоило.
  - Да мы чуть проблем не огребли из-за тебя. Даже больше не пытайся втянуть меня в подобную ерунду, понял?
  Я не ответил, какое-то время мы шли молча.
  - Все яркие девушки, на которых ты изволишь обратить свой взор, уже заняты, - более спокойно выразился он. - Просто пойми это и не лезь больше на рожон.
  - Представь себе, что подавляющее большинство парней, с рассуждениями как у тебя, проходит мимо таких женщин. В итоге, те кажутся настолько занятыми, что в действительности всегда одни.
  - А эти, по-твоему, были свободны?
  - Ну, не совсем. Тем более, только одна из них. Второго хахаля я там не наблюдал, - уверенно ответил я, вспоминая. - Впрочем, беря в учет харизму объявившегося орангутанга, можно предположить, что у них там своего рода шариат.
  - Все равно такие девушки всегда будут облеплены вниманием, равно как и мы сейчас - комарами, - подытожил он, прибив на своей шее сразу двух. - Долбаные насекомые, откуда они только успели взяться!
  Я окинул его взглядом. Моя вылитая противоположность. Высокий, угловатый, со светло-русыми волосами и простодушным лицом, совершенно не способный на хитрость. И что мы только нашли общего... Разве что, рядом с ним...нет. На фоне него я чувствовал себя уверенней.
  - Те несколько девушек, с которыми ты пытался познакомиться за всю свою жизнь, не могут отражать статистику нынешнего положения в мире.
  - Ладно, мне пора идти готовиться к выступлению, - буркнул друг, которого, как мне показалось, я задел за живое. Запоздало махнув рукой его удаляющейся спине, я двинул на центральную площадь парка.
  
  *
  
  Неторопливо бредя по парку, я с брезгливым любопытством косился на неприлично громко галдящих на всю округу людей. Однако их поведение невольно заражало, корни социального интеллекта брали верх. Неудачное знакомство в ресторане уже выветривалось из головы. Какой-то дюжий мужик, вооружившись молотом в аттракционе, предназначенным для лиц преимущественно неполовозрелого возраста, в буквальном смысле выколачивал наивысшие игральные очки. Нанеся очередной сокрушительный удар по наковальне, он довольно взревел под аккомпанемент выигрышной мелодии. Его вопль поддержали льстивыми аплодисментами две дамы, стоявшие неподалеку. Какой-то ребенок, идя за руку с усатым отцом, попутно пытаясь обхватить своим маленьким и жадным ртом облако сладкой ваты, возбужденно замычал, указывая лакомством куда-то мне за спину. Я невольно перевел взгляд. Цепная карусель грозно и выпукло возвышалась над слякотным газоном. В моей памяти невольно всплыла иллюстрация из учебника с башней Ворденклиф.
  Желудок съежился от попытки спроецировать на себя те ощущения, что испытывали сейчас визжащие на карусели люди. Уже было отвернувшись, я уловил краем глаза среди длиннющей очереди к аттракциону точеный очерк породистого женского лика. Лихо запрокинутая набок челка, надменный прищур, будто вызывающе вздернутые брови так и подначивали меня остаться и испытать судьбу еще раз. Тем более рядом с ней не ошивалось никого, кого на первый взгляд можно было бы счесть за ухажера. Она стояла, расслабленно выпятив бедро и самодостаточно водя пальцами по экрану своего смартфона.
  Решившись, я встал в конец очереди. Если нам не суждено с ней пересечься даже просто беглыми взглядами, как минимум, под действием этой гигантской центрифуги мне удастся рассортировать по полочкам все свои мысли, в порядке возрастания их веса, а, соответственно, самые худшие и тяжелые из них упрятать в самый угол заброшенных воспоминаний. Ну точно! Там, где не поможет рефлексия, навести порядок сможет уже только сама физика.
  Купив талон, я привычно суммировал на нем все цифры, а вслед за ним - и те цифры, что составляли полученное число. Не то. Компульсивно перемножив их и снова сложив цифры, я опять получил нечто посредственное. В момент, когда я нервозно выявлял процентное соотношение между произведением и их суммой, приглашающе заверещал сигнал, призывающий занять свои места на карусели. Цифры сегодня мне не улыбались. Рассерженно сунув запрограммировавший меня на неудачу талон в карман, я поторопился занять место неподалеку с этой девушкой. Усевшись прямо за ней, я педантично закрепил на поясе ремень и стал неторопливо изучать ее фигуру.
  Механизм пришел в действие, ноги стали удаляться от земли, все выше и выше. Желудок недовольно сжался, меня уже начало слегка мутить. Походу зря я все это затеял. Да и вообще, мысли то на самом деле невесомы, центробежная сила их не затронет, что, к сожалению, нельзя сказать про недавно съеденную лазанью. Качели двинулись по кругу. Я невольно задумался над тем, как далеко распространится шлейф содержимого моего желудка в случае, если возможности свои я все-таки переоценил.
  Карусель набирала скорость вращения, почувствовался нарастающий наклон, что отдалял всех нас от центра. Я старался не смотреть на то, что не вращалось по отношению ко мне. Цепь, в которую вцепился рукой, легонько дрогнула. Я перевел на нее свой мутный взгляд, и в легкие стал закрадываться крик. Одно из звеньев, что как назло находилось в зоне недосягаемости для руки, решило пойти против системы, став незамкнутым, и расстояние между его разомкнутыми концами неумолимо росло. Не успел я издать и звука, и даже просто подумать, в каком же нелепом свете я предстану перед этой незнакомкой, как меня тряхнуло, мир в глазах перевернулся, и, какое-то время продержавшись на одном лишь ремне, я вылетел из него, полностью дезориентированный, без возможности хотя бы сгруппироваться. Падение на землю было жестким и внезапным и, кажется, прямиком на голову.
  
  
  
  Глава 3
  Изнанка
  
  Ушиб пульсировал огнем, что словно ветром разносился по всем участкам и сенным закоулкам конечностей моего тела. Свистящие над моей головой скамейки замедлялись, карусель с аварийной спешностью останавливалась. Взволнованные крики и возгласы подоспевших людей врывались в уши, подобно копьям налетевших алебардщиков, отвлекая и не давая мне сосредоточиться на характере боли и той неутешительной информации, которую она в себе несла.
  - Живой?! - гаркнул почти в самое ухо какой-то мужик, подхватив меня за локти, дабы придать неустойчивое вертикальное положение. - Сколько пальцев видишь? - предложил угадать он, выставив почти перед самым носом волосатую пятерню.
  Прежде всего, в глаза бросилось даже не количество оттопыренных пальцев, а щербатые выемки на них и крупные, забившиеся грязью поры. Вряд ли в его профессии нет места тяжелому физическому труду. Это и оправдывает всю его медвежью грацию.
  - Четыре, - пробормотал я, приглядываясь к непонятным струйкам, что стекали по его пальцам. Вопреки гравитации, они не задерживались на сгибе запястья, а уходили вглубь по руке дальше, прямо в рукав.
  - Имя свое помнишь?
  - Да.
  - Сам до дома дойдешь или скорую вызвать?
  - Нет, нет, все в порядке, - передернувшись, возразил я. - Сейчас оклемаюсь.
  - Ну, смотри сам, - окинув меня напоследок сомневающимся взглядом, он двинул по своим делам дальше, протолкав дорогу среди зевак, что столпились вокруг, выискивая хлеба и зрелищ. Я смотрел вслед, вглядываясь в течение струек по его телу, количество которых с каждым мгновением росло, а их видимость обретала все большую и большую четкость.
  Зажмурившись и помассировав глаза, я заострил внимание на этих струйках, которые теперь уже были везде, как мелкий, липкий дождь, отчего допущение об их галлюциногенном происхождении рассыпалось в прах. Впрочем, эта загадочная субстанция существовала не только в виде струек, а также в виде целых ручейков, ярко брезжащих гейзеров и даже неподвижных мутных вод сточной канавы - в зависимости от объекта, в котором она наличествовала. В зависимости от его формы или ее отсутствия. В зависимости от агрегатной принадлежности, размера и наполняющей его начинки, будь то влага, люминесцентным зноем растекающаяся в промерзшем слое почвы, или же подмаргивающий четко очерченной тенью карбюратор, скрытый под капотом проезжающих мимо машин.
  Невидимые доселе механизмы в недрах автомобилей, аттракционов, кассовых аппаратов, телефонов и фонарных столбов беззаветно выдавали свое местонахождение с механическими потрохами и принципом их действия в общих чертах, излучая это непонятное, не подверженное гравитации, затенению и прочим преградам свечение, характер и направление которого менялись каждый момент. Сам мир будто дышал светом, вспотевая моментально рассеивающейся испариной, на асфальте некоторое время оставались блики от только что ступивших по нему подошв, само пространство скукоживалось от гуляющего в нем ветра подобно гладкомышечной ткани проголодавшегося желудка.
  Я тряхнул головой, смахивая наваждение. Ну не мог же я, в самом деле, столь безошибочно угадывать местоположение запчастей, да и в целом анатомию навороченной и незнакомой мне техники. Неужто я в самом деле все видел насквозь?!
  Закрыв лицо руками, я спохватился, что все равно продолжаю наблюдать светящиеся контуры и абрисы окружающих вещей, что вырисовывались в полноценный, хоть и лишенный красок ландшафт. Да, красок не было, однако он многократно превосходил по своему охвату угол обзора моих глаз, это было сродни панорамному ландшафту. Трехсотшестидесятиградусный слух, возведенный в ультрафиолетовое зрение. Вот на что это было похоже.
  Убрав руки, я неверяще крутанулся по сторонам. А вот это уже серьезно. Визуальная память, пусть даже и эйдетическая, не способна на такое, особенно если учесть людей, что разбредались от меня кто куда, по самым непредсказуемым траекториям, которые мне теперь были видны вслепую.
  Сомкнутые веки теперь вовсе не были помехой. Новоприобретенное чувство, или чем бы оно ни было, ориентировало меня не хуже глаз. Я видел не людей, а затухающий и снова воспламеняющийся шлейф от движения их конечностей. Цикличными вспышками пульсировал редуктор в какой-то карусели, затмевая информацией о своей энергичности все то, что менее активно копошилось рядом. Особо видимой яркостью обладали сигналы в голове каждого из людей. Болиды их биоэлектрических импульсов сновали по всему черепу, стукаясь о его стенки, а срикошетив, продолжали метаться, пока не натыкались друг на друга, чтобы потом, слившись воедино, отправиться вниз по разветвлениям нервов и позвоночнику.
  Стоило глазам открыться, как весь этот салют разоблачающих мерцаний обрастал непроницаемым, разноцветным мясом. Но это все равно продолжало лучами пробиваться сквозь его пласты.
  - С тобой все в порядке?! - прокричал человек за спиной. Но еще прежде, чем слова вырвались из его легких, я увидел их зарождение, а также заготовленную им громкость, что ясно читалась по степени яркости энергии, растекшейся вдоль межреберных мышц и диафрагмы. Еще раньше, чем я повернулся в его сторону, я уже желал убедиться в выползающем за ремень брюхе, что выдавало себя контуром энергии более высоких плотностей на фоне обычного атмосферного газа.
  - Тебе плохо? - участливо поинтересовался он. - Давно хотел перепроверить надежность этих цепей, но все откладывал. И вот, как назло, такая беда. Сейчас еще отчитываться перед мэрией придется.
  - Хмм, - ограничился я мычанием, засмотревшись на образование в виде заклепки, что засела, казалось бы, в самой толще его левой руки.
  - Быть может, - промямлил он, тревожно теребя ворот своей жилетки, - мы договоримся? Просто сам понимаешь, не хотелось бы всей этой шумихи, тем более, я смотрю, ты парень крепкий. Дам тебе наличных на лапу, и забудем это все, как страшный сон. Что скажешь?
  Потеки липкой энергии, что угадывались на коже его спины, висков, впалой груди и дряблых подмышек, перешли из еле заметного равномерного свечения в слабоинтенсивное мерцание, распознав которое, я ощутил приливы тошноты.
  - Да, давайте, - не раздумывая, согласился я.
  - Отлично, - облегченно улыбнулся толстяк, начав суетливо копошиться во множестве карманов своей жилетки.
  - Второй слева внизу, - вырвалось у меня.
  На какое-то мгновение застыв в замешательстве, он все же выудил из указанного кармана кошелек и, не сводя с меня подозрительного взгляда, отсчитал несколько купюр.
  - Спасибо за понимание, - произнес он и уже хотел было уйти, как я, не удержавшись, спросил:
  - А ваша левая рука была сломана?
  Его спина окаменела, он медленно развернулся.
  - Мы знакомы?
  - Нет, - я отрицательно мотнул головой, - нет, просто взгляд наметан. В медицинском учусь, знаете ли.
  - А-а, - понимающе протянул толстяк. Однако напряжение, сковавшее его лицо, не пропадало. Выдавив из себя неровную улыбку, он ретировался в комнату управления ныне неисправного аттракциона. Я же, пошатываясь и с изумлением озираясь по сторонам, двинул к выходу из парка.
  
  
  Неровным шагом я шествовал по одной из тропинок каменного леса. Данная ассоциация, что нередко возникает в голове, на этот раз праведно занимала свое место. В недрах выстроенных в ряд высоток, словно в деревьях, текли питательные соки, что циркулировали по трубам, проводам и всему этому энергетическому мицелию, объединяющему все постройки, подвалы и прочие сооружения в поле зрения. В поле новоприобретенного зрения, точнее сказать, возможности которого выползали теперь далеко за пределы обычного.
  Мой шаг был неровен не столько из-за ушиба, сколько из-за необычайно разоблачительной информации, что откровенно представала передо мной, куда бы я ни устремил свое внимание. Пожалуй, я был способен видеть даже звук, и он был вовсе не таким, каким я его представлял раньше. Все пространство напоминало океан, что рябил и волновался от многочисленных пузырей и сильных глубоководных течений. От более сильных бурлений шли круги, что перекрывали на своем пути всю рябь и другие круги менее интенсивного характера. Сходство воздушной среды с водой было просто поразительным, за исключением одного важного фактора, который безжалостно ломал мой мозг. Если рябь и другие колебания на поверхности воды отображались на двухмерной плоскости, то здесь же все это приобретало дополнительную мерность, перерастая в волны по всему трехмерному объему. Ну и, конечно же, эти волны были несколько быстрее тех, что омывают пляж и скалы.
  А ведь это не звук, - задумался я, вспомнив все остальные проявления этого сияжа, - это его след.
  Стало быть, мне открылся мир под другим углом зрения, где все предметы, даже самые жалкие и неприметные из них, прямо-таки вся материя и все то, что имело возможность хоть как-то на неё влиять, отбрасывали тень. Но тень эта была совсем иная, нежели та, что возникает исключительно под солнцем. Возникновению этой тени не требовался ни свет, ни непроницаемая для света оболочка у предмета, что её отбрасывал. Да и назвать это тенью можно было лишь условно, так как была она не тьмой на фоне освещения, а светом посреди бескрайней пустоты. Светом, что являл собой факт присутствия самой по себе материи; он тлел буквально в каждой частичке, он пылал, порождая тень ее внутренностей, разносящуюся во все стороны. Каждый клочок пространства теперь словно бы имел при себе раскрытый паспорт, в котором посредством причудливого языка мерцаний и свечений указывались его вес, плотность, коэффициент силы, скорости и действующего направления.
  Люди ярко выделялись на фоне неоживленной материи, переливаясь огоньками следов своей жизнедеятельности. Я никогда не мог подумать, что среди них столько носящих имплантаты. Впрочем, догадывался я об этом всегда. Благородный свет исключительно плотной материи, находящейся в пределах человеческого тела, горел ровным фоном, не подвергаясь влиянию биохимических превращений, соседствующих неподалеку. В бедрах, в плечах, в черепе и особенно в зубах почти каждый десятый, так или иначе, познал на себе симбиоз с металлоконструкциями. Но еще чаще встречалось нечто более рыхлое, разреженное относительно металла, с плотностью, близкой к людской плоти, но при этом определенно чужеродное. Судя по местам локализации этих формирований, я убедился, что это силикон. Даже и не подозревал, что им так часто злоупотребляют.
  Тупая боль в месте ушиба, про которую я почти позабыл, вновь начала порывисто расти. К ней добавилось чувство стягивающего обруча на моем черепе, в теле пробуждалась слабость. Параллельно с этим острота моего всевидящего ока начала стремительно снижаться. Темные круги поплыли перед глазами, а во рту возник привкус ржавого железа.
  Я плюхнулся на первую попавшуюся лавку, цепляясь за остатки ускользающего сознания. Потоки ежесекундно обновляющихся сведений об энергии, что уже почти исчезли, продолжали напоминающе блистать, но уже непосредственно в фокусе моего естественного зрения. Остальное же, что выходило в зону периферии, стало прежним. Скучным и скупым на информацию. Скрытым, недоступным, непредсказуемым, потенциально опасным. Ко мне приближался человек. Подняв на него мутный взгляд, я ощутил в нем имплантат. Где-то в пояснице. Или даже на ее поверхности. Похож на букву "Г". Пистолет! Мой разум моментально прояснился, вытряхнув вполне оправданные и законные требования уйти в сон прямо сейчас. Передо мной стоял полицейский и пристально рассматривал одежду. Я не стал, как с предыдущим человеком, заострять его внимание на моей подозрительной осведомленности, подтверждая вслух свои догадки о местонахождении пистолета, наручников и других атрибутов, соответствующих его профессии.
  Вместо этого всей своей мимикой и пантомимикой я силился выразить непринужденные попытки сдержать якобы плохо скрываемый блеск моей законопослушной чистоты и склонности к социальному правопорядку. Мое лицо приобрело оттенок безмятежности, подобный которому можно было встретить у коров в Индии. Буквально все тело приобрело стиль движений и моторики самого что ни на есть порядочного гражданина, однако внутри все скручивало в спираль, а сердце ускоряло ритм чечетки по экспоненте. Пауза, казалось, тянулась вечно. Хранитель порядка все продолжал буравить меня взглядом, его складки на лбу ходили ходуном, отражая сложную аналитическую работу где-то в глубине черепа. С каждой новой секундой моих неутешительных предположений о его намерениях становилось все больше и больше, я уже готов было начать просить адвоката, как он, наконец, выдал:
  - Можно ваши документы?
  Я облегченно выдохнул, мысленно восхваляя свою, как выяснилось, не никчемную привычку везде носить с собой паспорт. Негнущимися пальцами я нашарил в кармане свое право на жизнь в виде цифр и текста и протянул полицейскому.
  Его глаза бегали по строчкам, иногда поднимаясь на меня, чтобы сверить, найти несоответствие или же повод, позволяющий продлить нашу беседу в более не располагающей к себе обстановке.
  - Интересная фамилия, - наконец то ли с сарказмом, то ли на полном серьезе произнес он, вернув мне паспорт. - Что принимал?
  - Предполагаемое за действительное, - осторожно отозвался я. - А так ровным счетом ничего. Просто сегодня явно не мой день. Да и вообще, неужели я так похож на какого-то торчка? - позволил себе немного возмутиться я.
  - Более чем ты думаешь, - с ноткой брезгливости отметил он, окинув мою испачканную одежду красноречивым взглядом. - Ступай домой и не смущай приличных граждан своим видом.
  Я кивнул, провожая его взглядом. Голова по-прежнему ныла, ноги словно налились свинцом, идти никуда не хотелось. Но дожидаться новых интересующихся мной лиц казалось рисковым, поэтому, кое-как подобравшись, кряхтя, как дед после полевых работ в день летнего солнцестояния, я побрел в сторону дома.
  
  Деликатно закрыв входную дверь, я все равно скривился от звучного хлопка, что словно топнул по моим барабанным перепонкам. Любой, даже незначительный звук сейчас воспринимался более чем утрированно, все раздражители стали раздражать в буквальном смысле этого слова. Перед моим плавающим взором возникло продолговатое лицо соседа.
  - Ты снова не убрал... - начал он, но я тут же, поморщившись, прервал его замечание жестом.
  - Прошу, не сейчас.
  Еле стянув с себя обувь, я заплетающейся походкой побрел в свою комнату. Чуть не запнувшись об приветствующего меня кота, я рухнул на кровать, изнемогая от раздирающих в разные стороны желаний. Поесть и поспать. Я был слишком голоден и энергетически обесточен, чтобы позволить себе провалиться в сон. И, в то же время, слишком слабым и уставшим, чтобы найти в себе силы приготовить пищу, жевать и орудовать кухонным инструментарием. Даже просто встать казалось непосильной мне задачей. Даже раздеться. Я бесповоротно проваливался в сон. Последней мыслью было то, что происходящее сегодня как раз и было тем, во что сейчас я погружался.
  
  *
  
  По груди кто-то настойчиво топтался, выдавливая из меня остатки сна.
  - Говяж, ну-ка отсюда! - невнятно проворчал я и, спихнув с себя кота, повернулся на бок. Но вернуться в сон уже не удавалось. Я недовольно открыл глаза. Судя по углу теней, было уже довольно-таки позднее утро. Сколько же я спал... Я перевел взгляд на часы, но тут же рядом с ними заметил свой вибрирующий телефон. Удивленно приподнявшись, я увидел отображающийся на дисплее входящий звонок. Но где же звон?!
  Чертыхнувшись, я встал с кровати, и тут же в уши мне ударил запоздалый звон телефона. А вместе с ним врезался в нос запах подгорающей яичницы, про систематичность приготовления которой я даже успел на некоторое время позабыть. Обеспокоенно потрогав место ушиба на голове, я все же взял разрывающийся от нетерпения телефон. Звонил, как оказалось, друг.
  - Ты где был вчера?! - не удосужившись начать диалог с приветствия, выдал он. - Почему только сейчас взял? Я уже думал, что тебя тот мужик прихлопнул.
  - Звонил? Я не слышал. Извини, я слишком крепко спал.
  - Спал? Ты почему ушел, меня не дождавшись?!
  - Кое-что произошло... В общем, долгая история, я тебе при встрече расскажу. А вот конкретно сейчас мне надо бежать. Кстати, спасибо, что разбудил.
  Закончив разговор, я глянул пропущенные и присвистнул. Похоже, друг и в самом деле всерьез допускал мысль, что я уже валяюсь в канаве возле парка. Сняв с себя грязную одежду, я спохватился, что не так уж и голоден, каким был накануне сна. А спал я исключительно долго, поэтому голод уже должен был попросту изъесть мой желудок, вскарабкавшись на самую верхушку насущных приоритетов. Хотя кто знает, насколько серьезные сбои могло повлечь за собой такое падение на землю. Я провел пальцами по волосам и скривился, ощутив под ними болезненную шишку. Надеюсь, мозг не пострадал. Одним из симптомов серьезной травмы могут быть зрачки разного размера. Я дернулся посмотреть, но запоздало вспомнил, что зеркала у нас в квартире отсутствуют.
  Немного приуныв, побрел на кухню под одобрительный возглас проголодавшегося кота. Дорогу мне перегородил угрюмый сосед.
  - Там, походу, холодильник сломался, - хмуро произнес Нюргун. На его лице тускло проступила полость носовой пазухи, а следом за ней - темный тоннель евстахиевой трубы, по которому пронеслась тень его голосового эха. Я тряхнул головой. - Еда вся испортилась.
  - Замечательно, - мрачно ответил я. - Отличное начало дня.
  Оглядев холодильник, мне показалось, что он подвергся разгерметизации. Захлопывая дверцу, я не услышал привычного мне липкого шлепка. Он стал каким-то расхлябанным по звучанию. Я провел рукой по обрезиненному краю дверцы в поисках бреши и тут же наткнулся на выемку. В этом месте резина как будто бы съежилась, тем самым нарушив изоляцию заданного климата, что некогда царил в камере этого устройства. Убедившись, что еда и в самом деле стала несъедобной, я со вздохом заварил себе овсянки. Конечно же, предварительно не забыв насыпать корма неугомонному животному, что непрестанно терлось о мои голени, а также о ножки стула и все углы, что только встречались на пути инерции его бескрайней доброжелательности.
  Едва закончив свой завтрак, я вновь услышал звон мобильного. Мне показался он каким-то истеричным. А ведь это довольно-таки любопытный феномен восприятия. По сути, звонок по своей громкости и ритму всегда остается неизменным. Однако порой это не мешает в нем распознавать градус назойливости или даже реверберирующее эхо тревоги. Но иногда эта мелодия отдавала чем-то долгожданным, экстатичным, вводящим в сладкий ступор. Но не сейчас.
  - Здравствуйте. Вы не забыли, что сегодня у Вас начинается испытательный срок?
  - Здравствуйте. Конечно, не забыл, - ответил я секретарше, смутно удивившись построению ее вопроса, который своим содержанием допускал вероятность существования людей, способных признаться в своей безалаберности, да еще и в самом начале испытательного срока.
  - Ждем вас, не опаздывайте, - закончила она, и я начал собираться.
  
  
  
  
  
  Глава 4
  Длань Господня
  
  - Ты должен был объявиться двадцать... - директор вскинул свое волосатое запястье, - семь минут тому назад, - у его губ возникли твердые складки, глаза разочарованно сузились. - Пунктуальность не твой конек, не так ли?
  - Простите, - пропыхтел я, нарочито тяжело дыша, - я вчера...
  - Я подумал, - повысил голос директор, - и решил, что начнешь ты в качестве ассистента.
  Я запнулся, горько сглотнув невысказанный протест.
  - Хорошо.
  Он красноречиво повел взглядом вдоль лестничного пролета.
  - Тебя ждут.
  Атмосферу офиса я невзлюбил с первого же ворвавшегося в уши замечания. Стационарные телефоны захлебывались в нетерпеливых звонках, монотонная болтовня операторов сплеталась в один невнятный гомон. По стеклянной офисной перегородке громко постучал какой-то клерк, привлекая мое внимание.
  - У нас тут вытирают ноги! - донесся глухой выкрик. Виновато кивнув, я тщательно вытер ноги о скомканный у входа коврик. Неуверенным шагом двинул вдоль перемежающихся тесных кабинок, из которых доносился яростный стук клавиш вперемешку с выдрессированными репликами по телефону.
  - Вы так и будете молчать? - послышалось из глубин офиса. Ускорив шаг, я приблизился к столпившимся в кучу сотрудникам, которых, судя по всему, отчитывал генеральный менеджер.
  - Кто украл столовые приборы? - с нажимом повторил он, пожирая выпученным взглядом понурившиеся лица моих будущих коллег. Все исподлобья посматривали друг на друга.
  - ...десертные ложки из мельхиора, антикварные посеребренные вилки, - загибая пальцы, перечислял он, - я их из собственного дома любезно предоставил вам для общего пользования... А вы - как животные!..
  - Да никому они не нужны, - вырвалось у одного из клерков.
  У генменеджера округлились глаза так, будто ему влепили пощечину. Подойдя вплотную к выступившему, он с приоткрытым ртом окинул того взглядом с ног до головы.
  - И это ваша благодарность?
  Я невольно засмотрелся на очертание его правого подвздошного ребра. Да. Вчерашние видения все же не были сном или галлюцинацией.
  - Вы все такие умные, значит, никто не брал, да?
  Встряхнув головой, я еще раз украдкой глянул на поглощенного расследованием генменеджера. Его ребро казалось чересчур ровным и интенсивным. В тон моему недоумению картинка проступила четче, и я различил абрис тонких четырех зубьев вилки, что скрывалась во внутреннем кармане его педантично застегнутого пиджака. Вместе с ней обозначились и остальные исчезнувшие столовые приборы, компактно расфасованные по остальным карманам, под рубашкой и заложенные за пояс кожаного ремня. Он поймал мой изучающий взгляд, отметил его направление, и на его лице впервые промелькнуло беспокойство.
  - А знаете что? - замер генменеджер, - мне все равно, кто это сделал. Я вычту это из ваших зарплат, - сказал он и, развернувшись на каблуках, быстро удалился из офиса.
  Сотрудники сердито загомонили ему в спину.
  - Поищи получше, никому они тут не нужны...
  - Да кто вообще его просил тащить сюда свою посуду!
  Меня кто-то дернул за рукав. Некто с острым лицом и скользкой улыбкой.
  - Новенький? - неприятным голосом протянул он. - Как там тебя... Короче, ищет тебя вон тот угрюмый дядька, - он с издевкой указал пальцем на хмурого, одутловатого менеджера по продажам, что растекся за рабочим столом в самом углу конторы.
  Подойдя к тому, я кашлянул, привлекая к себе внимание. Его глаза из-под набрякших век даже не сдвинулись. Вознамерившись обратиться к нему по имени, я осекся. Бирка с его именем была перевернутой.
  - Изволил заявиться, - неожиданно пробасил менеджер по продажам, медленно переводя на меня заплывший взгляд.
  - Да, простите, больше не повторится.
  - Надо заскочить кое-куда, - продолжал он, доставая ручку и отрывая от блокнота листик, - вот адрес. Вручишь им этот документ, удостоверяющий контроль поставок. Пройдешься для виду, глянешь парочку холодильных установок, подпишешь и возвращайся.
  - Это же другой конец города, - воскликнул я, глянув на бумажку.
  - Ну и что, проветришься, - осклабился он, - здесь тебе все равно делать нечего. Ступай.
  
  *
  
  Во внутреннем дворе стоял весенний, заплесневелый смрад, стены жилого дома взмокли, словно их лихорадило, они вспотели ржавыми потеками воды и шелушились рыхловато-красной крошкой.
  Тесный проход забаррикадировала рефрижераторная фура. Туда-сюда сновали грузчики. Неброское предприятие, специализирующееся на производстве холодильной техники, оборудовало под себя просторный подвал. Потолки на удивление были высокими, воздух - сухим, прохладным, пропахшим едкой вонью полиуретана. Путь мне преградил дородной наружности рабочий, с сонливым лицом и сцепленными толстыми пальцами на брюхе.
  - Ты из Технополиса, да?
  Я кивнул, протягивая папку с документами. Недоуменно помедлив, он все же взял ее и ленивым поворотом шеи повлек меня за собой. Плетясь следом, я то и дело оглядывался на громыхание работающих станков, морщился от верещания экструзионных линий, выдавливающих горячие пластмассовые листы, вздрагивал от шипения термоформовочных машин и истеричного полязгивания неторопливо разъезжающих складских тележек. Встречные рабочие провожали нас флегматичным взглядом.
  - Кажется, все в порядке, - произнес я, с умным видом пройдясь вдоль выстроенных холодильных витрин и продуктовых морозильников, - где расписаться?
  Пряча кривую усмешку, он обратно протянул мне мой же документ.
  - Разберешься сам или указать где?
  - Разберусь, - неловко кашлянув, заверил я. - А у вас тут, кстати...мм, мог бы поинтересоваться насчет резинового уплотнителя? Просто у меня дома холодильник...
  - Да, конечно.
  Дождавшись, когда я закончу, он проводил меня до мерно жужжащего конвейера с дрейфующим по нему сборочным материалом.
  - Вот, сидит, видишь? - указал он на скучающего старичка в желтых защитных очках. - У него спроси.
  Я послушно двинул к нему. Тот повернулся, заинтересованно сдвигая очки на лоб. Но мой заготовленный вопрос так и не слетел с языка. Взгляд приковала стоящая рядом компрессорная установка, а точнее, головка ее цилиндра, что светилась неистово и ярко, как затухающая звезда.
  - Я слушаю, - напомнил о себе техник.
  А я уже и забыл, что хотел сказать. Вместо этого я взволнованно окинул взглядом стоящий вблизи огромный баллон с отпочковывавшимися от него длинными трубками, по которым струился хладагент.
  - Гм... Подскажите, хладагент, - я уточняюще ткнул пальцем баллон, - легко воспламеняем, да?
  - Разумеется, аммиак - горючая жидкость, - подозрительно сощурился он, - а что?
  - Кажется, у вас с этой штукой проблемы, - я неуверенно указал на компрессорный цилиндр, - перегрев, кажется.
  Он недоверчиво смерил взглядом установку.
  - С чего взял? Датчики контролирует перегрев. Да и манометр, вишь, отображает идеальное значение...
  - Но почему там тогда так...- замялся я.
  - Как "так"?
  Я от волнения запнулся, не в силах найти нужные слова, снизойдя до унизительного языка жестов. Снисходительная усмешка рабочего и невозмутимо отмалчивающийся манометр нагнетали во мне стыд, я чувствовал, что выставляю себя на посмешище.
  Но ведь я видел! Буквально кожей чуял нарастающее давление в разбухшем и до предела накалившемся патрубке. А чуть ниже с ним соседствовал взрывоопасный ресивер. Вопреки непоколебимой уверенности персонала, моя интуиция подсказывала, что вот-вот произойдет взрыв. А уж как он скажется на рядом стоящих баллонах с горючим хладагентом, мне и думать не хотелось.
  - Что тут такое? - подошел к нам рабочий с сонливым лицом.
  Распирающее сияние в патрубке нарастало. Тугоплавкий металлический сплав наверняка уже раскалился до темно-вишневого оттенка, тускло озаряя внутренности компрессора изнутри.
  - Отсюда надо бежать, - пятясь и качая головой, решительно промолвил я. - Срочно.
  Техник неверяще скривился. Уверенно протянув морщинистые пальцы к головке цилиндра, он тут же с матом отдернул руку. Стукнул по манометру.
  - Чего это он... Слушай, а возможно ты и прав...
  Лицо сонливого внезапно стало собранным.
  - Все на выход, живо! - проревел он и, подскочив к настенной панели, дернул за рычаг. Тут же в подвале отвратительно заверещал сигнал тревоги. Он запоздало протянул руку в мою сторону, чтобы ухватить за локоть и повлечь, но я и так уже, обгоняя всех, мчался на выход. К счастью, фура уже уехала, в противном случае на выходе сейчас образовалась бы страшная, паническая давка. Рабочие и техники выбегали один за другим, во внутреннем дворике становилось невыносимо тесно.
  Из недр подвала донесся зычный вопль, а следом хлопок и мощный взрыв, от которого всем тряхнуло ноги. Последний рабочий едва успел выскользнуть и прикрыть за собой тяжелую металлическую дверь, как в нее ударило тугой волной раскаленного газа. Мужика отшвырнуло на ступеньки, но рядом стоящие не растерялись и оперативно захлопнули дверь. Вырвавшаяся из подвала пыль заклубилась, быстро растворяясь в атмосфере.
  - Не дышите, - сквозь ладонь прокричал один из тех, кто уперся спиной в дверь. Остальные закашлялись, спрятав лица в сгибе локтя и оттянутых воротниках комбинезона.
  - Двоих не хватает! - внезапно заорал один из техников.
  - Львовича не видно...
  - И Игорька, - мрачно добавил тот, которому я принес документы.
  - Где эти чертовы МЧС?!
  - Думаешь, живы?
  - А вдруг?! А вдруг они еще живы, а мы ждем?!
  - Там же ядовитый газ! Отворишь дверь - и все подохнем!
  Толпа рабочих взорвалась грубыми перебранками. Мнения разделились. Подавляющая часть придерживалась мнения дождаться спасательных служб. Но те немногие, что были против, взъярились не на шутку и начали силой проталкиваться к двери, крича что-то про трусость, братские узы и не терпящий отлагательств героизм.
  Тем временем я уже успел оправиться от шока. Мое внимание уже вовсю шарило поверх искореженных останков техники и пыльных булыжников, беспрепятственно пронизывая толстые, закоптившиеся стены, гарь, с легкостью вспарывая тьму и пренебрегая маревом аммиачных испарений. Мне удалось нащупать пару обездвиженных тел. Один из них, помассивнее, безжизненно повис, нанизанный на торчащий арматурный штырь. Другой укромно скрючился в уцелевшей нише, но я не чувствовал биение его сердца. В его мозгах не брезжило ни малейшей искры.
  - Они мертвы! - мощно выкрикнул я, сбив назревающий дебош.
  - Да откуда тебе знать?! - перекосило от гнева одного из взбунтовавшихся.
  - Он спас нас, - вмешался сонливый, - это он предупредил всех!
  - Там мой друг, возможно, жив и ждет подмогу, - прорычал самый буйный, еще раз попробовав прорваться к двери, - а ты боишься только за свою шкуру! - рявкнул он в мою сторону. Его бурно поддержали единомышленники.
  - Поверьте мне, они мертвы, - слабо повторил я, - я вижу!
  - Ты не можешь видеть! - выплюнул тот.
  - Откуда он тогда знал, что рванет компрессор?! - вмешался техник, который некогда сидел рядом с взорвавшимся устройством. - Я и то ничего не подозревал! Да если бы не он...
  - Да мне плевать, что он там знал, - взревел рабочий, снова предприняв попытку растолкать всех, - мой друг умирает! - внезапно он обмяк в сдерживающих его крепких объятиях и неумело, навзрыд расплакался. Все, кто разделял его рвение, потухли взглядами. Каждый, даже самый упорный и не желающий мириться с этим мнением, в глубине души подозревал, что страшные слова юнца - сущая правда.
  Я круто повернул голову, уставившись на стену дома. Заступившийся за меня техник заметил, что мой взгляд внимательно скользит по выцветшей кирпичной кладке.
  - Что такое? - громко прошептал он, глядя на стену вместе со мной.
  - Едут, - коротко ответил я. Через полминуты донеслось далекое эхо сирены спасательных служб.
  Примчавшаяся флотилия машин агрессивно сигналила и чуть ли не наезжала на затрамбовавших внутренний двор зевак с улицы. Повыскакивали спасатели в черных комбинезонах и противогазах, несколько из них ворвались в дымящуюся дверь подвала, оттуда стало доноситься повизгивание циркулярной пилы. Остальные оттеснили нас к дальнему краю двора и стали допрашивать, мимоходом оказывая доврачебную помощь. Меня попросили высунуть язык, затем грубым и торопливым жестом оттянули нижние веки.
  - В порядке, - пропыхтел в переговорную мембрану сотрудник спецслужб и метнулся к следующему. Дверца подвала со стоном отворилась, и оттуда на носилках вынесли два накрытых тела. На одном из них простыню оттопыривало нечто похожее на штырь. По толпе пробежал горестный вздох, все на несколько секунд трагически замолкли.
  - Предположительно, заевший выпускной клапан вызвал переизбыток давления в головке компрессорного цилиндра, что привело к взрыву прилагающегося к нему ресивера с последующим воспламенением и детонацией цистерны с хладагентом, - отрапортовал один из прибывших экспертов.
  - Манометр, мать его, был неисправен, - выдавил сквозь зубы тот самый техник с защитными очками на лбу.
  - Как вы тогда успели среагировать?
  - Он, - техник мотнул головой в мою сторону, - не знаю как, он просто подошел и сходу сказал...
  - И про Львовича с Игорем угадал...
  - Ты что, насквозь все видишь? - с непонятной злостью обратился ко мне какой-то перепачканный рабочий. Остальные уставились на меня с вытянутыми лицами. Один даже перекрестился.
  - Да ну...не может быть такого.
  - Рука Господа его направляла. А нас ангелы-хранители спасли...
  - Всё, давайте по машинам, - хлопнул в ладоши сотрудник МЧС, - всех надлежит отправить в стационар. Давайте живее, не хватало еще этих чертовых журналистов с их вопросами.
  Подъехала еще пара реанимобилей, пострадавших спешно рассаживали, и меня затолкнули в один из них. Буквально перед самым носом какого-то репортера с камерой, спешившего ко мне, хлопнула сдвижная дверь, завыла расталкивающая всех на своем пути сирена, карета скорой помощи завелась и тронулась в путь. Я осторожно поднял глаза на сидящих передо мной рабочих. Они с угрюмой опаской пялились в ответ.
  - Улыбнись, - неожиданно попросил я одного из них. Тот нахмурился, переглянулся с остальными, но, поймав мой пристальный серьезный взгляд, он все же выдавил из себя кривую улыбку. Правый угол рта остался опущенным. Сощурившись, я внимательнее присмотрелся к неоднородности в толще его мозга. Небольшая зона в левом полушарии будто бы слегка померкла, а в ее центре поблескивало точечное уплотнение.
  Я ткнул его пальцем во взмокшую шевелюру прямо над тем местом, где на глубине трех сантиметров чувствовался тромб. Его рот недоуменно приоткрылся.
  - Скажешь, что у тебя ишемический инсульт.
  - Ч-ч-что?
  - Уточни, что именно ишемический, а не геморрагический, - членораздельно пояснил я, - так хоть избежишь люмбальной пункции для дифференцировки..
  Глава 5
  Атеист
  
  Я решительно ворвался в аудиторию. И тут же был сшиблен сильнейшим ударом объединенного внимания всех находящихся внутри. На краткое мгновение я стал всеобщим раздражителем, на которого они охотно, где-то с любопытством, а где-то и с пренебрежительным интересом переключили все свое внимание. Все это подтвердилось вспыхнувшими в их головах огоньками смешанных эмоций, которые, подобно подсвечникам, слегка осветили мрачноватую панораму аудитории, вырисованную моим феноменальным чутьем.
  Они знают. И в этом твердо были уверены мои подрагивающие колени. Но нет, их многоликий интерес, потухший столь же внезапно, как и возник, уже перескочил на некоего мужичка, благодушного по своему виду, с окладистой бородой и конским хвостиком, торчащим из затылка, что стоял, подбоченившись, напротив невозмутимого лектора и о чем-то спорил. Температура спора с его каждым новым предложением росла, что было заметно даже невооруженным глазом. Решив не пропустить надвигающееся шоу, я сел неподалеку от них.
  - Почему вы навязываете моей дочери свою веру?! Свой атеизм! - негодовал он.
  Лектор аж поперхнулась.
  - Да упаси меня го...гормоны! - проговорила она, в знак отрицания выставив перед собой ладони. - Никому я здесь ничего не навязываю.
  Мужичка аж перекосило от подобного кощунства.
  - Я лишь делюсь своими знаниями в надежде, что их усвоят, - рассудительно продолжала она, не обращая внимание на кривляния собеседника. - Проблема в том, что эти знания остаются безобидными лишь до тех пор, пока не начинают конфликтовать с мировоззрением слушателя. И последнему, особенно в перевозбужденном состоянии, начинает мерещиться, что ему хотят что-то внушить. И да, - важно добавила она, чуть выпрямив спину. - Атеизм вообще не вера. Это отрицание любых вер. Это предпочтение полагаться на здраво обоснованные факты.
  Мужчина поморщился, словно от зубной боли.
  - Мы отдали свою дочь сюда для того, чтобы она научилась людей исцелять! Нести свет больным людям. А вы пытаетесь внушить, что света нет! Вы заблуждаетесь, считая, что людей вылечивают только лишь ваши лекарства. Да-да, - с неохотой поправился, глядя на отпрянувшего в изумлении лектора. - Конечно, они нужны. Но без Божьей помощи они бессильны. Если у вас испорченная душа, не надо портить ее и моей дочери!
  - Да вы что? - опешила нейрофизиолог. - Действительно, пациенту полголовы снесло, часть мозгов наружу. Хирург с предельной сосредоточенностью собирает их воедино в течение суток, что, в итоге, спасает пострадавшего и дает ему шанс на продолжение жизни. А оказывается, все действия врача направлялись рукой Господа. Или, может, врач просто бессмысленно копался, что-то сшивал, тем временем как Божественное вмешательство реанимировало практически безнадежного пациента? - с тенью издевки поинтересовалась она. - Знаете, с такими понятиями вам и вашему вездесущему Другу стоило бы пойти в заведение попроще этого.
  Он уже было открыл рот, чтобы закатить очередную тираду, но замер на полуслове.
  - Пожалуй, да, - поникшим голосом произнес отец, - правильному, так понимаю, здесь не научат. Пошли, - буркнул он своей дочери, что тут же подорвалась, бросив напоследок неприязненный взгляд на учителя.
  - Да, кстати, - бросила лектор вдогонку, - мне всегда было интересно, а что это за очищение в проруби с ледяной водой? Очищение от репродуктивных функций? Или очищение будней от учебы из-за воспаленных гланд?
  Спина ушедшего было отца окаменела. От моего пронизывающего насквозь внимания не ускользнул миниатюрный фейерверк, запустившийся в закромах тканей его мозга. Он тяжеловесно обернулся, набирая в легкие побольше воздуха, чтобы разразиться отповедью, что пролила бы свет на темные углы хоть и острого, но, бесспорно, заблудшего ума его спорщика, выжгла бы дотла все его богомерзкие научные сомнения, рассматривающие священные заветы сквозь многодиоптрийную линзу скептицизма. Да и еще эти глаза... Верный признак какой-то бесовщины! По ней и видно... Сейчас он ей покажет! Он был готов начать, но мысль достойная в голову не лезла, не было такой формулировки, что разом бы расшнуровала весь гордиев узел профессорских предубеждений.
   - Или вот еще, - продолжала лектор, игнорируя начавший дергаться мускул на его щеке. - Будет ли термоядерный взрыв водородной бомбы светом Божьим, если основной компонент бомбы, тритий, был получен путем нейтронной бомбардировки атомов водорода, что были изъяты из молекулы... святой воды?
  Своим содержанием этот вопрос был подобен взрыву пресловутой бомбы, осколки которой задели сердца верующих. По аудитории пробежал ропот недовольства, сопровождаемый редкими циничными усмешками.
  Мужчина же начал хватать воздух ртом, как рыба, лишенная доступа к вышеупомянутой воде.
  - Да как вы смеете! Вы..! Да вы..! О Господи.., - сомкнув пальцы на правой руке, он начал циклично тыкать себя в лоб, плечи и низ живота, шепча негодования вперемешку со сбивчивыми извинениями перед своим обидчивым другом.
  - О, да у вас, я так смотрю, обсессивно-компульсивное расстройство? - участливо поинтересовалась нейрофизиолог. - Не волнуйтесь, это настолько часто встречающийся недуг, что с некоторых пор его принято считать нормой. Вот у меня тоже есть это расстройство. Время от времени я совершаю действия, не имеющие смысла, как, например, это. Вот так, - продемонстрировала она, пару раз сосредоточенно ткнув пальцем в свой портфель. - Обязательно как правой, так и левой рукой, симметрии ради. Не меньше трех раз! Своеобразный ритуал, призванный предотвращать тревогу и волнение пациента.
  Дочь святого человека обеспокоенно всмотрелась в лицо своего отца и насильно потащила его за руку на выход.
  - Полагаю, вам лучше не становится, - отметила лектор напоследок. - Говорю же, попробуйте в том числе и другой рукой для симметрии. Наверняка это устранит все переживания и принесет постритуальное облегчение.
  
  *
  
  - Судя по тому, как написано слово "Бог", пишет человек мне суеверный, - с насмешкой, громко прокомментировала лектор, неспешно перебирая сданные доклады, - из этических соображений я не буду поминать фамилию автора этого доклада, но не упущу возможности вам сказать - с него вам стоит взять пример.
  Многие из присутствующих, не понаслышке ознакомленные с экстремально радикальным мировоззрением лектора, удивленно переглянулись между собой и недоверчиво зашуршали.
  - Не вздумайте писать это слово с маленькой буквы, - протянула она, - в противном случае сам именуемый этим словом тут же накажет вас психосоматическим расстройством.
  Зал отозвался ей в ответ веселым гулом. Впрочем, были и те, кому эта плохо скрываемая издевка явно не пришлась по душе.
  - Вообще-то, в самом деле, существуют проклятия, которые обрушивались на издевающихся над эгрегорами, - подала голос какая-то студентка, которую я здесь почему-то не видел раньше. Или видел, но упрямо не припоминал. - Те же археологи, раскапывающие гробницы. Варвары, что поджигали церковь и святые реликвии. Или даже бытовые случаи, когда люди глумились над иконами.
  - Одна оговорка, - закончив сопровождать ее примеры саркастическими кивками, подхватила лектор, - все эти люди, что были прокляты, ведь они знали, за что это произошло?
  - Риторический вопрос. Очевидно, что догадывались.
  - Не риторический, а исчерпывающий вопрос, - довольно ухмыльнувшись, поправила учитель по нейрофизиологии. - А вы не задумывались, почему подобного рода наказания вступают в силу только после осознания того, что ты оплошал? А те, кто живёт и даже не подозревает, насколько же не богоугодна их жизнь, никаким проклятиям, как правило, не подвергаются. Те же аборигены Малахайского архипелага не брезговали человеческим мясцом. Вот уж где предел греховных деяний, не так ли?
  - Они выродки, - брезгливо скривилась девушка.
  - Но единственная причина смерти и проклятий, - повысив голос, продолжала лектор, - которые вследствие всего этого могли на них обрушиться - энцефалопатия. Деградация тканей мозга, вызванная трансмиссивными прионами, грубо говоря, инфекцией. Но, не беря во внимание данную патологию, все они были совершенно здоровы по меркам среды, в которой обитали. И причина такого типа иммунитета к проклятиям в том, что внушить им, что они должны за это страдать, было некому.
  Студентка, не зная, что сказать в ответ, молчала, хоть ее бровки и нахмурились, отображая признаки внутренней борьбы и несогласия.
  - Как видите, проблемы создаем себе мы сами, - подытожила учитель. - И какие только заморочки не придумает наш мозг в попытках объяснить самые непонятные ему явления. А уж что касается развития целых теорий, берущих свое начало чуть ли не с пары необычных совпадений, то равных человеку в этом деле нет. Никогда не склоняйтесь к мистике. Во всем всегда есть простой и изящный ответ, разрушающий в пух и прах все наши апофенические допущения, - чуть ли не рявкнула она в конце, заставив встрепенуться аудиторию. Она снова переключила свое внимание на стопку докладов, начав их быстро перебирать, явно что-то ища.
  - Нет, нет, нет, - бормотала она себе под нос, перекладывая их один за другим, - почему бы и нет! - воскликнула она, найдя, судя по всему, подходящий.
  - Вот, как вам такая фраза: "В отличие от животных, я волен поступать так, как мне вздумается. Я не марионетка моих инстинктов. Я могу сопротивляться. На то мне и дан разум"? - с выражением процитировала лектор.
  - Что смешного вы нашли в этой фразе? - громко возмутился юноша, сидящий справа от меня.
  - Разум - это, прежде всего, инструмент для обеспечения себе достойного места в мире низменных побуждений. А не способ от них отречься, - с расстановкой объяснила нейрофизиолог, - живем мы только ради низменных инстинктов, а те, кто им противостоит - раб всего одной гипертрофированной потребности. Знаете какой? Самоутверждение. Но в этом случае самоутверждение уже перед самим собой, которое по факту не приносит ни малейшего удовлетворения. Все мы биороботы. Марионетки наших инстинктов, - хладнокровно провозгласила она, - но кого-то это смущает, лично меня - нет. К чему пытаться перепрыгнуть выдуманную планку. Зачем? Вот, более-менее приближенный к правде факт, написанный в этой же работе. "Мы знаем о наших знаниях". Дельный факт, но не развернутый.
  Она захлопнула папку с докладами.
  
  - Запомните, - ее голос отливал тем же металлическим оттенком, что и ее сощурившийся серый глаз, - подобная ересь на моем уроке не прокатит. Мне нужны объективные, научно обоснованные, отличительные черты между животными и человеком. А вы пишете про какие-то царства небесные. Про какой-то ультраестественный отбор, именуемый так называемым большим судом. Единственное, что тут можно отнести к заданной мною теме, так это саму склонность человека создавать религию. Но вы это упомянули в совсем ином контексте.
  Она поднялась со своего места и неспешным, плывущим шагом прошествовала вдоль аудитории.
  
  - Мы - вид, лидирующий на этой планете. А значит, у нас есть некие эволюционные преимущества. И это не ловкость, не сила и даже не острота ума в вычислении траекторий и прогнозирования действий жертвы, которую надо поймать...
  Рукоплескать мы обязаны эмпатии. Она сближает. И это не безграничные коммуникативные возможности, опосредованные усилиями языка и голосовых связок. Какой толк от формирования стаи и ролей в ней, если каждый ее член заинтересован только в своем успехе? Когда инстинкт самосохранения выходит за пределы собственного Я, то вид, к которому принадлежит носитель этого свойства, становится... практически неуязвимым в своей коллективной заинтересованности выжить. То есть эгоцентризм перерос коллективное сознание, понимаете? Он все еще эгоцентризм хотя бы потому, что нас не волнуют другие виды. Точнее, не волнуют так, как наш собственный. Царства небесного для собак не предусмотрено, - не удержалась от колкости, с ехидцей произнесла она, - эмпатия - это как своеобразный эволюционный маневр, обеспечивший преимущество некоторым высшим видам.
  И одно из направлений этого параметра, пройдя череду преображающих мутационных извращений, ушло в возникновение потребности наставлять. Нравоучительствовать. Делиться своим, каким бы то ни было опытом, догадками, умозаключениями. Это желание стало настоящей потребностью, что требует общественного признания ее носителя как значимого для всех. Вы до сих пор считаете, что я преподаю здесь ради денег? - насмешливо произнесла она и посмотрела, как мне показалось, прямо на меня, - каждый так или иначе сталкивался с блаженным ощущением, когда ваши знания пригождались для решения чьих-либо проблем. Вы чувствовали себя как минимум важным. Вас хотят отблагодарить, но вы отказываетесь, уверяя всех, что это был пустяк, что оно того не стоит. Разумеется, не стоит, ведь вы уже и так вдоволь насытились осознанием того, что оказались нужны.
  Естественное оплодотворение хорошо, но информационное - гораздо лучше. Под ним я подразумеваю идею, половую клетку просвещения, которая, словно вирус, оплодотворяет головы людей, в корне меняя их воззрение. Этим движет все та же потребность в признании, что заставляет размножать свою идею, не требуя ничего взамен.
  Даже пьяный бомж, жертва своей инфантильности, чувствует слабый импульс в глубине отравленного мозга - поспособствовать развитию других так, как сможет. Его желание искажено агрессией, тупостью, самоутверждением, он преисполнен нетерпимостью к любым, даже самым очевидно здравым возражениям. Но, тем не менее, факт остается фактом - он стремится быть полезным, получить признание и уважение за использование его как источник накопленных им знаний. Несмотря на то, что все его советы - полная чушь, в его сознании - это то самое лучшее, что он классифицировал в течение всей своей примитивной жизни. Не восприняв его совет, вы спровоцируете его агрессию. Агрессию слабого ума, который не способен толком объяснить изначальный импульс своего побуждения что-то наставлять, доказывать. Доказывать он не умеет, ведь он пьяница и бомж. Но ощутить себя полезным хочет во что бы то ни стало, - зевнув, она вернулась и села за свой стол, - надеюсь, теперь вам стало понятно, чему же мы обязаны своим развитием на самом деле.
  - Также не могу оставить без внимания тот факт, что у многих из вас в этом докладе часто циркулирует слово "сознание", которое, по всей видимости, является отличительной чертой между нами и животными. Что у нас, судя по всему, наличествует бессмертное и неуловимое Я, которого лишена любая тварь, не относящаяся к хомосапиенс. Так вот, - её голос снова стал жестким и непререкаемым, - я вам скажу. Ваше Я - это программа, которой придерживаются атомы, составляющие нас. Ты не материя! - выкрикнула она кому-то из сидящих в первых рядах. - И ты тоже, - указала пальцем на другого.
  - И ты схема, - глянув куда-то в мою сторону, заверила она, - по которой она принимает форму, позволяющую тебе жить, чувствовать себя и нагло полагать, что все эти атомы, из которых ты состоишь, принадлежат исключительно тебе.
  Один сбой, что нарушит поддержание существующей только в виде материи схемы, - и происходит необратимый распад. Исчезает та уникальная организованность, которой придерживались все компоненты, образующие тебя. Энергия берется из всех тех же атомов, что своими взаимодействиями друг с другом образуют силу, реакцию, движение. Наше так называемое Я обуздало все эти реакции, сделав их совокупность осмысленной, направленной на конкретную цель, о которой атомы даже и не подозревают, не видя ничего дальше своих ковалентных собратьев. О, это больше похоже на рисунок на песке, что размывается с каждой накатывающей волной. И атомы, глядя на все размывающиеся детали схемы, рисуют по их подобию снова и снова, то же самое, всячески сопротивляясь последствиям периодических приливов. У них только одна цель - сохранять рисунок в читабельном состоянии. А в одной из строк этого рисунка написан посыл, приказ, цель для атомов, что участвуют в этом - сохрани меня. И атомы следуют этому, а в случае непредвиденного сбоя или чересчур сильно нахлынувшей волны расходятся восвояси. Каждый в свою, непредсказуемую для него сторону. В направлении, которое они не способны сами выбирать. Они разлетаются и блуждают без дела, пока вновь не наткнутся на другое, придерживающееся очередной инструкции сообщество атомов, к которому они без всякого размышления примкнут.
  Какой-то парень, втихомолку собравший всю свою сноровку, слинял из аудитории.
  - Я - это архитекторский проект, - продолжала надрываться лектор, сделав вид, что не заметила ушедшего. - Вавилон, сооруженный миллиардами ничего не подозревающих рабочих. Ваша сущность призрачна и ощутима только лично вами, но только до тех пор, пока рисунок на песке цел. А стершись, он уже более не позволит самого себя прочесть. Он опыт, генетическая память, схема самоподдерживающейся организации, понятия о хорошем и плохом, не более чем печать в клубке многочисленных и скоропортящихся нейронов. В какой-то мере животные точно так же оснащены так называемым "Я", хоть и не способны это в полной мере выразить. Многие из них вообще о нем и не догадываются. Но вопиющей и привилегированной разницы нам это по сравнению с ними не дает. Так что теперь, - она довольно перевела дух, - в случае, если вам кто-нибудь задаст вопрос - кто же вы на самом деле? - ответ вы знаете. Организованная, отчасти контролируемая материя, живущая вопреки энтропии. Материя, что способна охарактеризовать саму себя, ответив на этот вопрос.
  - А что скажете насчет реинкарнации? - подала голос девушка с дредами и слегка замутненным взглядом.
  - Имеете в виду перерождение?
  - Да, жизнь после смерти. Сущность перетекает, - она с улыбкой произвела руками плавный жест, - из одного тела в другое.
  - Если под жизнью подразумевается индивидуальность, то, как я уже сказала - нет.
  Ну а так, разумеется, материя, что работала на один организм, при его смерти распространяется по другим организмам, становясь их частью. Распространяется преимущественно перорально, - усмехнулась лектор, - предварительно пройдя через целый комплекс химических реакций, чтобы стать компонентом чего-то съедобного.
  
  - Значит, нету, - резюмировала студентка и вновь уперлась взглядом в галтель.
  - Вы только вдумайтесь в эту удручающую правду, - воскликнула нейрофизиолог, - вся ваша жизнь - сплошная копипаста. Все ваши действия, планы - уже давно заезженный до дыр шаблон. Все ваши слова - это цитаты, накопленные коллективом многих поколений. А вы биокомпьютеры, что запрограммированы на своевольный поиск схем, которым следовать. Но разве кто-нибудь утверждал, что это скучно? Пока мы во власти внутренней системы вознаграждения, нам не до мыслей о высоком. Более того, человек всячески будет отвергать то, что угрожает его мировоззрению. Вот вам наглядный пример, - она укоризненно направила палец на еще одного парня, что замер на полпути к выходу.
  - Профессор, у меня голова болит, - жалобно взвыл он, - хотите, за справкой схожу? Я в самом деле испытываю боль, я не обманываю!
  - И я!
  -У меня, кстати, тоже...
  Еще несколько человек пожаловались на самочувствие, но у меня не было никаких сомнений в том, что все они лжецы, что разыграли коллективом эпидемию, которая дала бы им возможность покинуть довольно-таки интересный урок. Разумеется, все они ломали комедию, ведь сам я чувствовал себя прекрасно. Однако мое предположение тут же было разнесено в щебенку заявлением лектора.
  - Должна признать, я тоже чувствую недомогание. Вот вам, пожалуйста, божественная кара таки настигла нас, наслав магнитную бурю, - вяло пошутила она, - значит, встречаемся во вторник. А пока - хороших выходных.
  
  *
  
  - Значит, это все правда, - потрясенно произнес директор Технополиса, - действительно никто не успел бы среагировать.
  - Боюсь, это не та ситуация, где скорость реакции имела бы хоть какое-то значение, - мрачно пробормотал я, вспоминая.
  - Но как, объясни мне, как ты понял, что это произойдет?!
  - И вы туда же... Неоднократно повторял. Я это увидел!
  - Как?! - чуть ли не вскричал он.
  - Так же, как и вашу костную мозоль на большеберцовой кости. На той же ноге отсутствует мениск. Дайте угадаю, однажды вы были ярым поклонником футбола, и даже не сомневаюсь, что левая нога в этой игре у вас была ведущей. Так же, как и ваш помпезный сейф в стене, что абсолютно пуст, в отличие от тайника, сокрытого в полу и задвинутого от лишних глаз вот этим большим и черным креслом. Так же, как и, - я понизил голос, - простите меня, проколотые соски вашей прелестной секретарши...
  Лицо директора потемнело.
  - Так же, как и вашего генменеджера, которому, кстати говоря, актерского мастерства не занимать...
  - А с ним что?
  - Шумиха, которую он устроил с исчезнувшими столовыми приборами, не более чем инсценированный им спектакль.
  - Ты уверен? - его лоб недоброжелательно нахмурился, - впрочем, да я... - он покосился на уставившуюся в монитор секретаршу, - тебе верю.
  - Простите, если задел вас.
  - Да ничего, зато наглядно, - начальник поскреб свой заросший подбородок, - и да, сразу надо было сказать...Со мной связывались некие люди... Интересовались тобой. Говорят, в научных целях.
  - Какие люди? - сразу напрягся я. Тогда, сразу после происшествия, всех пострадавших, включая меня, отвезли в городское отделение больницы. По результату первых же беглых обследований стало ясно, что почти все надышались ядовитыми испарениями и им срочно требуется дезинтоксикационная терапия. Одним из немногих, кто не нуждался в ней, как ни странно, был я. Но даже таким счастливчикам надлежало пройти еще пару профилактических диагностик и ради формальностей пробыть в учреждении до вечера. И пока я терпеливо ждал, ко мне тогда подплыл психотерапевт со странно скрученным лицом и мышиного цвета волосами, и объяснил, что в целях устранения посттравматического стресса, он должен расспросить меня подробно о том, что произошло и как я к этому отнесся. Глянув в его необычайно серьезные глаза, я вздохнул и без утаек поведал обо всех своих нереальных видениях, включая те, что были сразу после падения с карусели. Но что показалось странным, так это с его стороны ни единого вопроса или малейшего уточнения касательного моего самочувствия и эмоциональных переживаний, зато он уточнил где я работаю, часто переспрашивал о характере моих видений, требовал деталей и настолько тончайших подробностей, что мне порою не хватало слов и я прибегал к красочному языку жестов. За весь разговор его губы ни разу не дрогнули в глумливой усмешке. Сделав последнюю пометку в своем журнале, он заверил, что не видит никаких причин для беспокойства и, кажется, психически я вполне здоров.
  Здоров?! - хотел я тогда переспросить, но тот ускользнул из палаты так быстро, что на один миг я даже успел предположить о его галлюциногенном происхождении, а сам диалог стало быть выдуман и происходил в моей голове, если бы не движущееся пятно фигуры в холле, которая не могла укрыться от меня за стеной.
  И все бы ничего, вот только буквально через несколько минут подошел еще один специалист, что так же представился психотерапевтом, цель которого поговорить по душам и, тем самым, смягчить последствия моего посттравматического стресса. Стоило мне заикнуться о только что предшествующем ему коллеге, как тот сразу скорбно покачал головой и записал меня на сеансы психотерапии. Этому о своих видениях я решил умолчать.
  - В подробности особо не вдавались, - сказал директор. - Лишь указали на особые полномочия, намекнули на какие-то доступные им привилегии, а затем потребовали немедленно осуществить встречу с тобой. Тут я был бессилен отказать, - его руки виновато развелись в стороны. - И их агент должен прибыть с минуты на минуту.
  Я чуть не поперхнулся.
  - Что? Интригующе звучит, конечно, но мне кажется... или здесь мне послышалась угроза?
  - Да ты чего, расслабься, - удивился директор, по-приятельски хлопнув меня по плечу, - организации такого размаха хоть и не привыкли терпеть отказ, но я сомневаюсь, что они станут выковыривать твои глаза для фантастических экспериментов.
  Я выдавил из себя кислую улыбку.
  - Хоть направление ее выяснили?
  - Кажись, нейроинженерия.
  - О как.
  - Ага. Обязательно потом дай знать, что тебе скажут. Если, конечно, сумеешь после таких особых приглашений снизойти до нас, простых смертных, - осклабился он.
  Я хотел было отпарировать в ответ на его колкость, как завис на полуслове, к чему-то прислушиваясь. По-крайней мере, со стороны выглядело это так. В дебрях здания промелькнуло настораживающее эхо чьих-то шагов. Впрочем, нет. Оно вовсе не призывало меня насторожиться. Скорее, напрячься, сосредоточиться, приготовиться к некоему волнительному и в то же время давно предвкушаемому моменту. Словно в глубине легких зародился невыносимый, но бесспорно экстатичный зуд, каковой обычно можно наблюдать в преддверии озвучивания оценок за экзамен или в момент судорожного вскрытия коробочки с подарком, найденной под елкой на Рождество. Даже нечто большее. Подобное ощущение способно охватить от только начавшейся, но уже заставившей замереть всем телом мелодии, которая своим вступлением, своими первыми секундами аккорда уже внушает неистовую веру и надежду в её полное соответствие всем твоим музыкальным вкусам. Мое лицо стало восторженным, углы губ разъезжались в блаженной улыбке.
  - Что такое? Ты что-то видишь, да?! - опытно среагировав на мое поведение, тут же воскликнул начальник.
  - Да, - эхом отозвался я, каким-то чудом различив вопрос, ведь все мое внимание теперь было приковано к источнику эха этих шагов. Неоднозначное впечатление, словленное в первый миг, наконец, нащупало под собою основание. Дефилирующая фигура, судя по угадывающимся очертаниям границ между имеющими разную степень разреженности скоплениями материи, была девушкой. Я не мог различить цвета ее кожного покрова и радужки глазных яблок, не мог оценить аромат ее волнующихся прядей и запах, выдыхаемый изо рта. Стена скрывала всю магию ее живого лика, маскировала темперамент глаз.
  Однако я беспрепятственно мог наблюдать пропорции ее фигуры - они в бесстыжем откровении предстали передо мной. Все её безукоризненные формы, каждый её захватывающий дыхание изгиб, каждый угол и каждая впадина её тела вырисовывались во всем своем бесстрастно и однородно отображаемом свете. Но что это был за свет! Неизмеримо информативный, раздевающий, пальпирующий, зондирующий глубоко внутрь, он доносил о качестве и безупречном соотношении всех тканей и составляющих их компонентов. А её ходьба и покачивания руками подвергали ее крупную, расплющенную корсажем грудь и основания округлых бедер кратковременному сдавливанию, сопротивляясь которому, себя невольно выдавала их утопающая мягкость и кровенаполненная упругость половозрелых лет.
  Я провожал ее взглядом через стену вплоть до того самого момента, пока она не постучала в дверь. Начальник, подорвавшись, нетерпеливо открыл ей.
  - Добрый день, - послышался чуть запыхавшийся, очаровательный женский голос. Голос, от которого даже звуковая волна, как мне показалось, имела ласково обволакивающий характер распространения. - Он уже здесь? - спросила она, снова окуная меня в бриз наступающей волны от ее тембра.
  - Разумеется, - пробормотал начальник, по-видимому, точно так же ошеломленный эффектной внешностью агента этой таинственной организации.
  Я с неохотой вырвался из мира стремглав носящихся и сообщающихся между собой сигналов, переключившись на привычный диапазон доступных человеку чувств. Первым делом мне бросился в глаза недовольный и даже немного неприязненный взгляд секретарши в сторону пришедшей. Смутно удивившись, я перевел взгляд на гостью, и от сомнений не осталось и следа. Подобным образом могла почувствовать себя разве что зажигалка, дрожащий огонек которой некогда рассеивал тьму эстетического дефицита, теперь же полностью затмился на фоне яркого прожектора, что буквально выжигал присутствующим глаза. Эта девушка была богиней. И как же тут оставаться здравомыслящим атеистом...
  - Ну, здравствуй, - развернулась она, одарив меня пленяющей улыбкой. Мысли под ее оценивающим взглядом трусливо разбегались, будучи неуверенные в своей уместности, страшась претендовать на роль быть произнесенными в столь ответственный момент, когда так важно произвести впечатление. Оставались только самые неповоротливые, дряхлые и бородатые, короче говоря, шаблонные и примитивнейшие мыслишки, разглядеть которые не составляло никакого труда.
  - Ээ...привет! Точнее, здравствуйте! Вы по моему пришли? Поводу? - важно кашлянув в конце, закончил я, перекрыв поток этой бессвязной, отрывистой речи. Просто отвратительной речи! Где моя оригинальность?!
  - Вас уже предупредили о нашем предложении сотрудничества? - с прохладной вежливостью поинтересовалась она.
  - Мм, вообще-то да, - промычал я, впервые обнаружив, насколько же сложны последовательности движений языком в момент произнесения слов.
  - Так понимаю, вы согласны пойти навстречу нашему предложению?
  - Точно, - зомбированно ответил я, игнорируя приглушенные крики задней мысли, что даже понятия не имею, о какой организации идет речь.
  Девушка расплылась в обворожительной улыбке.
  - В таком случае, вам необходимо проследовать за мной. Нас уже ждут.
  - Хорошо, - самозабвенно согласился я.
  - А как называется ваша организация? - подал голос мой бывший начальник.
  - Айсберг, - с готовностью ответила она.
  - Айсберг? - переспросил я, и мы с начальником перекинулись улыбками. - Надеюсь, мне не понадобится сейчас садиться на круизный лайнер до Арктики?
  - И в Арктику, и хоть на саму МКС, при условии, что нам удастся сделать вас полноправным членом нашей компании.
  Начальник присвистнул.
  - Ну и приключения у тебя там назревают, парень, - проказливо подмигнул он мне.
  - Нас очень ждут, - как бы невзначай напомнила о себе она. Я посмотрел на нее с мимолетным укором. И как только ей могло прийти в голову, что я могу забыть о ее присутствии. Все мои движения, повороты головы, корпуса и даже обращения к другим - не более чем дешевый спектакль, под которым я пытался скрыть свое маниакально-пристальное внимание к ее персоне.
  Я пожал руку начальнику, согласившись на его повторно озвученное предложение прийти, как будет время, махнул рукой его секретарше и последовал за потусторонне притягательной фигуркой агента Айсберга.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"