Иванов Эдуард Викторович : другие произведения.

Трагедия "Щепки"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В жанре класической трагедии представленны современные реалии жизни. Основана на реальных событиях. Посвящена светлой памяти поэта А.Кутилова, который жил в более страшном Аду, чем описанный в данной трагедии.
  
  Посвящаю памяти поэта А.Кутилова
  
  "ЩЕПКИ".
  Трагедия в 5-ти актах.
  
  Действующие лица:
  
  
  Есугей;
  Плёткин;
  Кедров;
  Панин Пётр Андреевич;
  Капитан - Михаил;
  Граф - Графитин Степан Павлович;
  Финк;
  Биба;
  Сергей;
  Смирнов;
  Абрамчик;
  Стёпа;
  Алла;
  Коптева Тамара Вадимовна;
  Валя;
  Динька-мусорщик;
  1-й осуждённый;
  2-й осуждённый;
  "Гоблин";
  Человечек;
  
  Прапорщик; и другие осужденные.
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ.
  Сцена 1.
  Комната в доме капитана.
  Вечер.
  Появляется капитан, на ходу надевая китель.
  
  КАПИТАН. Ну, и где она? Где эта чёртова..? (Остановившись, кричит) Жена, где она?
  ГОЛОС ВАЛИ. Здесь я... На кухне.
  КАПИТАН. На кухне... (Продолжает лихорадочно искать). Тут нет. (Останавливается возле шка-фа). Здесь теоретически не может быть. (Но ищет и в шкафу. С досадой хлопает дверцей). Да куда я тебя повесил!.. Валя, ты не видела портупеи?
  ГОЛОС ВАЛИ. На стуле.
  КАПИТАН. Нету.
  ГОЛОС ВАЛИ. В шкафу.
  КАПИТАН. Я смотрел.
  ГОЛОС ВАЛИ. Вспомни, где ты её оставил.
  КАПИТАН. Почему это я должен вспоминать? Ты хозяйка, ты обязана знать где что в до-ме лежит.
  
  Появляется Валентина.
  
  ВАЛЯ. А ты - хозяин! (Пауза. Смотрят друг на друга). Ну, что стоишь? Ищи. (Уходит).
  КАПИТАН. Ищи... Легко сказать - ищи... Да пока в этом доме что-нибудь найдёшь, го-лову сломать можно... Валя, где портупея!
  ГОЛОС ВАЛИ. Нашёл?
  КАПИТАН. Нашёл... Нашёл... Дуру я нашёл!
  
  Появляется Валентина.
  
  ВАЛЯ. Что?!
  КАПИТАН. Валечка, дорогая! Ты понимаешь...я тут...как назло...не знаю сам... Ну, всё перерыл! И с дуру, говорю, с дуру нашёл это. Вот. (Показывает Валин сапог). А портупея...её это... Ну, пропади она пропадом!.. Где?.. Не могу же я без неё на дежурство...
  ВАЛЯ. Она?
  КАПИТАН. Она!.. Валечка, спасительница! (Целует жену).
  ВАЛЯ. Под самым носом лежит - не видишь...
  КАПИТАН. Меня в этом доме кормить собираются?
  ВАЛЯ. Всё готово... В этом доме... У тебя, может, кроме этого и другой какой появился?
  КАПИТАН. Опять... Нет у меня другого дома! Нет!
  ВАЛЯ. Почему тогда духами пахло?
  КАПИТАН. Я объяснял... И вообще! Я же не спрашиваю, почему от твоего сапога гута-лином воняет!
  ВАЛЯ. Ты так изменился... Не целуешь совсем...
  КАПИТАН. Да ведь только что!..
  ВАЛЯ. Ты можешь сказать мне правду?
  КАПИТАН. Какую?
  ВАЛЯ. Ты любишь меня? Или у тебя любовница?
  КАПИТАН. Одно другому не мешает... (Обняв жену). Шучу, Валечка, шучу. (Целует). А у тебя?
  ВАЛЯ. Нет у меня любовницы! (Энергично освобождается от объятий). И кольцо перестал но-сить.
  КАПИТАН. Потерять боюсь... Ну, всё, хватит - допрос окончен! Ты будешь меня кор-мить?
  ВАЛЯ. Да! (Уходит).
  
  Капитан смотрит ей вслед, потом на часы, затем - в окно.
  Садится за стол, ждёт, барабанит пальцами по столешнице.
  
  КАПИТАН. Ну, скоро там? (Пауза). Валь, сейчас машина придёт... Я не успею.
  
  Шум. Появляется Панин с коробками, сумками и букетом цветов.
  
  ПАНИН. Извините, не постучал - руки заняты.
  КАПИТАН. Это что ещё за?..
  ГОЛОС ВАЛИ. Что у тебя там? (Появляется).
  ПАНИН. (поставив на пол коробки и сумки, держит букет в вытянутой руке) Это я.
  ВАЛЯ. Петя! (Бросается к нему, обнимает).
  ПАНИН. Здравствуй, сестрёнка. Это тебе. (Вручает букет). Поздравляю.
  КАПИТАН. Петька! Чертяга, приехал! (Обнимаются).
  ВАЛЯ. Даже на свадьбе таких цветов не было. Это из самой столицы?
  ПАНИН. Нет, в райцентре купил, на вокзале... Мишка, дурак, рёбра сломаешь! Вот уж точно - медведь.
  КАПИТАН. А мы тебя ждали, ждали - тебя всё нет. Целый месяц ждали.
  ПАНИН. Дела кой-какие задержали.
  ВАЛЯ. На работе?
  ПАНИН. В клинике, слава Богу, всё нормально.
  КАПИТАН. А чего телеграмму не дал? Я бы на служебной встретил.
  ПАНИН. Хотел не спеша по родным местам пройтись, посмотреть, повспоминать, поду-мать.
  КАПИТАН. Чего тут смотреть-то?.. Думать ещё... (улыбаясь) Как был придурком-фантазёром, так и...
  ПАНИН. (тоже улыбаясь) Что?! Как ты меня?!
  
  Панин и капитан начинают весело бороться.
  
  ВАЛЯ. Он не фантазёр, он романтик... Тебе, медведю, это не понять... И хватит тут во-зиться, как маленькие, честное слово. (Бойко и весело разнимает мужчин).
  ПАНИН. Сразу видно - учительница... (капитану) Строгая?
  КАПИТАН. Ещё бы, сам иногда боюсь...как бы не заставила домашнее задание делать. (Смеются). Валь, да что ж ты стоишь-то? Накрывай на стол.
  ВАЛЯ. Ой, я мигом. (Убегает).
  ПАНИН. Не ожидал от тебя... Бывший одноклассник, единственный закадычный друг да-лёкой юности, оболтус Мишка, стал мужем моей сестры, родственником! Обалдеть!.. Усы отпустил!
  КАПИТАН. Это так, для солидности. Я теперь капитан, - гражданин начальник, так ска-зать.
  ПАНИН. Вижу, вижу... Новое звание получил, теперь и форму не снимаешь?
  КАПИТАН. На дежурство сейчас - "ДПНК" заступаю, - дежурным помощником. Машина вот-вот придёт. Да ты не кисни, всего на сутки. Ты на долго?
  ПАНИН. Ну, может недельку погощу.
  КАПИТАН. Здорово! (Звуки подъезжающей машины. Сигналы). Так, отдыхай с дороги, а завтра баньку организуем: посидим, как люди, выпьем, поговорим... Валь, я уехал!
  ГОЛОС ВАЛИ. Уже?! Погоди, с собой соберу!
  КАПИТАН. Некогда.
  ПАНИН. Вот, возьми... (Достаёт из сумки маленький радиоприёмник). Музыку слушать. Дежур-ство веселей пройдёт.
  КАПИТАН. Это мне?! Ай да добрый доктор... Хотя ты и на доктора не похож... У нас доктора ух, звери, а ты... Испортила тебя столица, совсем интеллигентом стал... Думает ещё... Ты же наш, из мужиков... Может ещё и водку не пьёшь?
  ПАНИН. (улыбаясь) Мишка, ещё слово и я тебя точно поколочу.
  КАПИТАН. Всё, молчу, молчу... Вот это по-нашему... Только у нас морды бьют, а у вас (передразнивая) поколочу... Забыл родину, совсем забыл.
  ПАНИН. Держи. (Отдаёт приёмник). Часть свадебного подарка.
  КАПИТАН. Спасибо, друг.
  ПАНИН. Уже родственник.
  КАПИТАН. Спасибо, родственник. (Сигналы). Всё, побежал. (передразнивая Панина). Поколо-чу... Фантазёр. (Уходит).
  ПАНИН. (один). Да, дела... Мишка - родственник... Да ещё с усами... Ха... Капитан.
  
  Звук отъезжающей машины. Панин смотрит в окно. В комнату вбегает Валя с пакетом еды.
  
  ВАЛЯ. Что, уехал?!
  ПАНИН. Да, только что.
  ВАЛЯ. Голодный.
  ПАНИН. Ничего, я радиоприёмник подарил - духовно питаться будет. Ты-то как сестрён-ка?
  ВАЛЯ. Как видишь.
  ПАНИН. Как роль жены?
  ВАЛЯ. Не знаю, не почувствовала ещё. А как роль мужа? Почему один? Где Лариса?
  ПАНИН. Развелись.
  ВАЛЯ. Как? Когда?
  ПАНИН. Месяц назад... Как раз на вашу свадьбу.
  ВАЛЯ. Почему? Изменяла?
  ПАНИН. Кажется нет... А может и... (Пауза). Да что мы всё обо мне, да обо мне. Я тебя лет пять не видел!
  ВАЛЯ. После похорон мамы так больше и не навещал. И на свадьбу опоздал. Не стыдно? Ещё старший брат называется...
  ПАНИН. Стыдно, Валюша, очень стыдно.
  ВАЛЯ. А сам улыбается.
  ПАНИН. Как ты замуж-то решилась? "Замужество - помеха в моём карьерном росте!" Чьи слова, карьеристка?.. И вдруг, зрасьте.
  ВАЛЯ. Школу в посёлке закрыли. Учить некого. Теперь только в райцентре... Не стала туда переводиться... Далеко... При колонии теперь работаю в учебном центре... Зарплата неплохая, продукты иногда выдают, да и рядом с домом.
  ПАНИН. Как тебя судьба мотнула... Чему же ты их учишь?
  ВАЛЯ. Почти всему: литература, математика, астрономия, физика... Недавно попросили спецкурс по философии преподавать.
  ПАНИН. Зачем им философия? Они же...
  ВАЛЯ. Ну и что? Некоторые из них очень даже умные.
  ПАНИН. Очень умные за колючей проволокой не сидят.
  ВАЛЯ. Все сидят!.. Одни там - за колючкой, другие - по эту сторону...
  ПАНИН. Ничуть не изменилась, такая же спорщица... Ты мне расскажи, как Мишку "охомутала"?
  ВАЛЯ. Само как-то... Да кроме него и мужиков-то порядочных здесь нет, да и знаю его давно... И должность солидную имеет - старший оперативный работник, а подопечные уважительно "Кумом" называют... (Пауза). Да и возраст у меня, чего скрывать, сам знаешь, не девочка... А тут он в гости зачастил... Ну и поймала я свою синицу.
  ПАНИН. Значит, всё по любви.
  ВАЛЯ. Конечно, по любви... Он меня любит, ну и я его...
  ПАНИН. Совет вам да любовь.
  ВАЛЯ. А подарки?
  ПАНИН. А говоришь, возраст... Как была девчонкой, так и...
  
  Звук подъезжающей машины. Панин и Валя смотрят в окно.
  
  ВАЛЯ. Миша вернулся...
  ПАНИН. Забыл что-нибудь.
  
  Вбегает капитан.
  
  КАПИТАН. Петька, выручай! По рации сообщили, ЧП у меня! Ты у нас кто?
  ПАНИН. Шурин, кажется, или свояк, - я в этом плохо разбираюсь.
  КАПИТАН. Ты по врачебной части кто? Хирург?
  ПАНИН. Да, а...
  КАПИТАН. Значит, правильно запомнил... Давай, поехали!
  ПАНИН. Куда?
  КАПИТАН. Там одному почку, кажется, проткнули... Операция нужна... До райцентра не дотянет... А ты столичный врач, значит, почти волшебник... Я уже сказал, что привезу... Поехали, ждут!.. В машине поговорим.
  ПАНИН. Но я...
  КАПИТАН. После, после!..
  ВАЛЯ. Петь, возьми. (Суёт в руки пакет с едой). Хоть поужинаете вместе. Ну, с Богом, с Бо-гом!
  
  Капитан уводит Панина. Валя смотрит в окно, машет рукой. Звук отъезжающей машины.
  Валя вздыхает, смотрит на сумки.
  
  ВАЛЯ. Ну вот, бросили...
  
  Поднимает сумки, уносит. Из одной выпадает ананас. Валя, не обратив на это внимание, уходит.
  Вдруг из шкафа появляется странное существо, похожее на маленького грязного человечка.
  Быстро подбегает к ананасу, хватает его и убегает.
  
  Сцена 2.
  Темно.
  Синий луч выхватывает курящего санитара и каталку, на которой лежит человек, покрытый простынёй. Есу-гей наклоняется к каталке, прислушивается, выпрямляется, качает головой, затягивается сигаретой. Появля-ется второй санитар.
  
  ПЛЁТКИН. Всё, договорился... Пайку его хотят. (Кивок на каталку). Как он?
  ЕСУГЕЙ. Тёплый. Дышит мало-мало.
  ПЛЁТКИН. Я думал старику - кирдык. Чего ж делать-то? Там сигарет обещали, две пач-ки... (Тайком, с жадностью смотрит на сигаретный дым, манерно выпущенный Есугеем струйкой вверх). Может, по тихому в холодильник отвезём?
  ЕСУГЕЙ. Доктора слышал? Доктора сказала ждать.
  ПЛЁТКИН. А чего ждать, чего ждать? Всё равно копыта двинет, сейчас - через час.
  ЕСУГЕЙ. Глаза откроет - звать доктора. Мёртвый станет - звать доктора: придёт, смот-рит, справку пишет - в холодильник. Сейчас нельзя. Справку надо. Ждать надо. Мало-мало дышит.
  ПЛЁТКИН. Ждать, ждать... (в сторону) Стоим тут, как козлы на параде. (Есугею) Тебя из "общака" греют, тебе хорошо.
  ЕСУГЕЙ. Хорошо. (Выпускает вверх струю дыма). Курить хочешь, а, Плёткин?
  ПЛЁТКИН. Хочу... Курить.
  ЕСУГЕЙ. Ну, так проси.
  ПЛЁТКИН. Есугей, дай сигареткой отравиться.
  ЕСУГЕЙ. А вежливый слово?
  ПЛЁТКИН. (поиграв желваками) Пожалуйста.
  ЕСУГЕЙ. Есугей не жадный, Есугей понимает. На. (Роняет на пол почти докуренную сигарету).
  ПЛЁТКИН. Ты за кого меня принимаешь?
  ЕСУГЕЙ. Вай-ме... Как специально... Ой, спина... И не согнуться.
  ПЛЁТКИН. Ладно. (Медленно, с подозрением глядя на Есугея, поднимает окурок, но тут же быстро с жадностью и наслаждением затягивается, обжигая губы и пальцы) Серёгу всё-таки жалко, правда? (Есугей молчит). Капитан из него теперь верёвочек навьёт.
  ЕСУГЕЙ. Всего-то десять сутки. Зато, как он Змея. (От удовольствия цокает языком).
  ПЛЁТКИН. Это всё Финк воду мутит. (Тушит сигарету, бычок кладёт в карман).
  ЕСУГЕЙ. Не твоё дело. Не моё дело. Твоё-моё дело вон. (Указывает на каталку). А пайку... Ему кушать вредно. Он не обидится... Забирай.
  ПЛЁТКИН. Ты смотри-ка, живой, старый хрен!
  ЕСУГЕЙ. Доктора зови! Зови доктора! (Плёткин убегает. Кедров хочет подняться с каталки). Лежи! Нельзя!..
  КЕДРОВ. (преодолевая боль). Конь мой - Буланка... Здесь, рядом был.
  ЕСУГЕЙ. Плёткин был. Крыс был. Много крыс. Коня нет.
  КЕДРОВ. Привиделось, епона канитель... Из ямы какой-то выносил. Привиделось... (Каш-ляет, морщится от боли). Где я?
  ЕСУГЕЙ. Как где? Тут. Сейчас доктор идёт, почка резать будет, пирожок резиновый ста-вить.
  КЕДРОВ. Какой, на хрен, пирожок! (Стонет).
  ЕСУГЕЙ. Тихо будь! Сила уйдёт - снова мёртвым будешь...
  КЕДРОВ. Не помер, и не помру!.. Спасибо, Заступница.
  
  Появляется капитан с красной повязкой на рукаве "ДПНК". За ним трое в белых халатах: две женщины и немного растерянный Панин. Следом Плёткин вкатывает столик с инструментами.
  
  ПАНИН. (настороженно) Как здесь темно.
  КАПИТАН. Почему темно!
  КОПТЕВА. Включить освещение! (Есугей включает свет над операционным столом). Как он?
  ЕСУГЕЙ. Живой. Говорит. (Чуть понизив голос). Молится.
  КОПТЕВА. Молится, говоришь? Это хорошо. Помощь свыше не помешает... Переклады-вайте на стол.
  ПАНИН. Простите, это весь инструмент?
  КАПИТАН. (Алле) Это весь инструмент?
  КОПТЕВА. А чего вы хотели, современный хирургический центр?
  АЛЛА. (извиняющимся тоном) Почти полевые условия.
  ПАНИН. Возможно, я не заметил...а где аппарат? Такую операцию без общей анестезии пациент не...
  КОПТЕВА. Пётр Андреич, с больным я договорюсь, он потерпит. Вы за него не беспокой-тесь: наши пациенты крепкие, закалённые, ко всему привыкшие... Вы, главное, сделайте.
  КАПИТАН. Точно, Петь, ты же волшебник - сделай чудо. (Приподнимает простыню) Мама дорогая!
  АЛЛА. Медикаментов минимум. Я ещё тогда говорила: случись чего, операцию будет не-чем делать. Вот и дождались.
  
  Санитары перетаскивают Кедрова на операционный стол. Капитан достаёт радиоприёмник, включает его, ищет волну.
  
  КОПТЕВА. (натягивая перчатки). Посылала в Управление запрос. И что? Нет у них средств... Эй, аккуратней, не дрова всё-таки!.. Человек.
  АЛЛА. (тоже натягивая перчатки) Средств у них нет. Совсем о людях не думают... Вот ту-пые, да на живот его, на живот!
  КЕДРОВ. А, черти, больно!
  КОПТЕВА. Это хорошо. Боль - признак жизни.
  ПАНИН. (натягивая перчатки). Инструменты вот сюда! Михаил, что ты делаешь?
  КАПИТАН. Музыку ищу.
  КОПТЕВА. Алла, готовь уколы...
  ПАНИН. Таз где? Да пошевеливайтесь!.. Миша, ты мешаешь.
  КАПИТАН. Я помочь хочу. Сейчас музычку найду, чтоб веселее...
  ПАНИН. Здесь - серьёзная операция!.. Уйди, Миша.
  КАПИТАН. Какой строгий... (дразня Панина) Поколочу... Ладно, ладно, ухожу... Когда за-кончишь, дай знать - на служебной отвезут, или меня дождись с дежурства - вместе по-едем.
  ПАНИН. Миша!
  КАПИТАН. Понял, понял... (Уходит).
  КОПТЕВА. Слушай, дед, не против, если мы тебя под местным? Можешь не отвечать. За-куси полотенце. Готов?..
  ПАНИН. Шприц...
  
  Кедров впивается в полотенце. Затемнение. Когда сцена вновь освещается, Плёткин сует под нос Кедрова пузырёк с нашатырным спиртом, приводит его в сознание. Алла зашивает надрез. Коптева сидит на каталке, курит. Панин стоит рядом, держит в руках использованные перчатки.
  
  ПАНИН. Вы курите?!
  КОПТЕВА. Да, многолетняя привычка. Не могу без них.
  ПАНИН. Но здесь... Здесь пациент...
  КОПТЕВА. Табачный дым - неплохой антисептик. А вы, я смотрю, мастер - операцию блестяще провели, как по учебнику.
  ПАНИН. Тоже многолетняя привычка.
  КОПТЕВА. Столичная школа бахвальства... А может у нас останетесь? Я с мужем пого-ворю - будете у нас заведующим, главным "лепилой"... Оставайтесь. Как сыр в масло за-катаем. И Алла на вас глаз положила.
  КЕДРОВ. (хрипя) Что это?
  КОПТЕВА. Очнулся. Как самочувствие?
  КЕДРОВ. Не знаю... Что это...в тазу?
  ЕСУГЕЙ. Почка твой кровь плавает.
  ПЛЁТКИН. (достав из таза) Видишь, какая дыра? (Рассматривает).
  КЕДРОВ. Хватит моё мясо нюхать! Брось! (Морщится от боли).
  АЛЛА. Не дёргайся! Лежи смирно!
  ПЛЁТКИН. Сам же спрашивал. (С неохотой выполняет требование). Кричит ещё.
  КЕДРОВ. (смотрит в таз) Кусок меня плавает...
  ПАНИН. Как, уже разговаривает?!
  КОПТЕВА. Чему удивляетесь? Лошадиную дозу новокаина влили - почти весь годовой запас. А болтает так - на автомате.
  КЕДРОВ. Интересно, вот я, вот кусок меня. И кто такой я? Три таза жёсткого мяса? Ну, костей ещё ведёрко.
  ПЛЁТКИН. Тебя и на полтора тазика не наскребёшь.
  КЕДРОВ. Не, на два будет, - задница большая. (Смеётся, смех отдаётся муками боли, морщится, но терпит).
  АЛЛА. Тихо ты, шов разойдётся!
  КОПТЕВА. Смотрю, ты, дед, не промах: не успел очнуться, а уж языком, как помелом.
  КЕДРОВ. (через силу) Да, люблю поболтать.
  КОПТЕВА. Смотри, столичного светилу к тебе привезли. Твой ангел-спаситель.
  КЕДРОВ. Правда?
  ПАНИН. Ну, на счёт светилы, Тамара Вадимовна преувеличила...
  АЛЛА. Ну, вот и готово. (Обрезает нить).
  КОПТЕВА. Пусть немного полежит, затем повязку - и в палату. И приберитесь тут!
  АЛЛА. Есть сигарета?
  
  Коптева из пачки даёт сигарету, Есугей подносит огонь. Алла с наслаждением затягивается, стягивает с рук перчатки, бросает их в таз. Кедрова это коробит.
  
  КЕДРОВ. Доктор, а чёрная кровь бывает? Если постоянно переживать, то кровь должна всё время кипеть и этакой чёрной становиться, так?..
  АЛЛА. Чёрная кровь, порчи, сглазы, лешие, домовые - мистика.
  КОПТЕВА. У тебя красная... Так что причин переживать пока нет...
  КЕДРОВ. Дура вы, доктор! Я эти причины каждый день вижу! (Морщится от боли).
  АЛЛА. Ты, дед, житейские мелочи близко к сердцу принимаешь.
  КОПТЕВА. Правильно, масштабней надо быть. Я ведь не обижаюсь на твоё ругательство.
  ПЛЁТКИН. За это и "пику" в почку принял.
  КОПТЕВА. (бросив окурок в таз). Вот-вот. Тактичней надо... По законам человеческого брат-ства...
  КЕДРОВ. Да пошли они, твои законы! Законы!.. Знаешь, кто их пишет? К примеру, сын мой пишет эти твои законы!.. Важный человек... Сын... Бывший сын! Мразь, а не сын! (Стонет).
  ПЛЁТКИН. Кровь! Кровь! Шов разошёлся!
  АЛЛА. (бросив окурок в таз). Дофизделся, мать твою! Опять штопать!
  КЕДРОВ. (теряя сознание, что-то неразборчиво бормочет, и вдруг кричит). Буланка, не скачи! Не скачи так - душу вытрясешь! Буланка-а-а!
  
  Сцена 3.
  Спальное помещение отряда. Вечер. Рядом с окном, на койке сидит Граф, читает книгу. Появляется запы-хавшийся Биба. Почтенно останавливается в некотором отдалении от койки.
  Пытаясь привлечь внимание читающего, вежливо кашляет. Граф не замечает его.
  
  БИБА. Граф.
  ГРАФ. (посмотрев поверх очков) Что тебе? (Продолжает читать).
  БИБА. Граф, там это...
  ГРАФ. (не отрываясь от книги) Что?
  БИБА. Ну, это...
  ГРАФ. (закрывая книгу)(негромко) Эх... испортил песню... дур-рак. (Смотрит на Бибу поверх оч-ков).
  БИБА. Какую песню?
  ГРАФ. Биба, может тебе лекарств каких попить, чтоб мозги росли?
  БИБА. (улыбнувшись) Не, нельзя больше. Есугей сказал, доктор заметит, кричать будет.
  ГРАФ. (сняв очки) Чего хотел?
  БИБА. Так я и говорю, там... (Склоняется к Графу, шепчет).
  ГРАФ. (слушая) Змей?.. Сильно?.. (посмеиваясь) И Змея?.. Камнем?.. (серьёзно). Кто?
  БИБА. (отшатнувшись) Ну, этот... Серёга из столярки. Тот, которого ты...
  ГРАФ. Где он!
  БИБА. В "кубышку" сволокли... А Змей нормально, так царапина, даже не проломил. Башку обмотали, да зелёнкой залили... Зелёный Змей! Гы-гы-гы!
  ГРАФ. (холодно) Где был Финк?
  БИБА. Финк? Так Финк это... Ну... Не знаю.
  ГРАФ. Ко мне пригласи.
  БИБА. Понял. (Бежит; сталкивается с появившимся капитаном). О, гражданин начальник, наше вам с кисточкой.
  КАПИТАН. Почему не в столовой с отрядом? Смотри, в другом месте будешь ужинать.
  БИБА. Бегу, бегу. (Убегает).
  КАПИТАН. Почему в помещении грязь? Кто дежурный?.. А, Степан Палыч... А я вот ре-шил...думаю с проверкой по спальным помещениям... Не видели дежурного?
  ГРАФ. С проверкой? Один? Без прапоров? Ну-ну... Инструкции нарушаешь, капитан?
  КАПИТАН. Да к чёрту инструкции! У нас тут!.. (Останавливает себя). Степан Палыч, а чего в помещении сидите? Вышли бы, прогулялись...
  ГРАФ. (с усмешкой). До столовой?
  КАПИТАН. Нет. Зачем же?.. Бабье лето, как никак, последние деньки. Закат-то какой. (Пауза). Смотрю, книжку читаете. Интересная?
  ГРАФ. С чем пришёл, капитан?
  КАПИТАН. Проблема у меня, Степан Палыч.
  ГРАФ. С женой чего?
  КАПИТАН. С Валей? Нет, с ней всё в порядке. Другое.
  ГРАФ. Ничто другое счастливого молодожёна не должно трогать.
  КАПИТАН. Да, спасибо вам за подарок. Таких стиральных машин даже в райцентре не купишь. Валентина счастлива.
  ГРАФ. Хорошо когда человек мелочам умеет радоваться. Меня не благодари, это от всей кодлы. В знак, так сказать, уважения к большому начальнику.
  КАПИТАН. Ну, не такой уж и большой... У меня тут для вас тоже... (Достаёт радиоприём-ник). Вот.
  ГРАФ. Да на кой он мне? Я лучше книжку хорошую какую прочту... Ладно... Если от чистого сердца, давай... (Рассмотрев приёмник, кладёт в тумбочку). А драку возле столярки - забудь. Сами разберёмся.
  КАПИТАН. Уже знаете? Но ведь ЧП, колотая рана...
  ГРАФ. Бывает.
  КАПИТАН. Это конечно, но следствие, протоколы.
  ГРАФ. И премии лишат... Тебе это надо?.. Поговори с хозяином, спусти на тормозах, чтоб дальше колючки не выплыло. Ведь без "мокрухи" обошлось, так что... А мы уж сами. Что-то расшалились они у меня, чертяги.
  КАПИТАН. Я Змея и мальца на десять суток закрыл.
  ГРАФ. По разным клеткам, надеюсь?
  КАПИТАН. Да. Я насчёт мальца... Если погорячился, так вы скажите, я...
  ГРАФ. Ты начальник - ты решаешь. Я в твои дела не лезу.
  КАПИТАН. Шепнули, малец, мол, приглянулся, к себе хотите приблизить.
  ГРАФ. Хорошие у тебя шептуны, капитан.
  КАПИТАН. Не без этого.
  ГРАФ. Пусть сидит, опыта наберётся. (Незаметно появляется Финк). Ему полезно. Человека хочу из него слепить. Настоящего человека. Сильного... Одобряешь? (Капитан кивает). Он ведь не просто камень поднял, он по своему страху ударил. Есть в нём что-то... Время сам видишь какое: традиции забывают, закон перестают уважать... Деньги, только деньги. А стержень где? Эти бумажки как ржавчина всё подтачивают. А стержень рассыплется, что будет? Беспредел будет и никакого порядка... А надо чтоб по закону жили... Старая гвар-дия уходит... Нас не станет, кто закон держать будет? Отморозки? Так сами же с ними наплачетесь... Смена нужна. А где взять? Воспитывать надо... Серёга пооботрётся... Хо-чу присмотреться к нему: что за человек, из какого теста, то да сё... Там видно будет. (Пау-за). Да и на моего братана-покойничка похож.
  КАПИТАН. Вообще-то, хороший парень: режим не нарушает, не наркоман, не пьяница... Степан Палыч, может вам какую книжку из дома принести? Валя ими весь погреб завали-ла, лежат - гниют.
  ФИНК. (иронически) Теплые семейные базары... Я вам не мешаю?
  КАПИТАН. Что ж, в помещении чисто, койки заправлены... Ладно, пойду дальше... И не курить в помещении! (Уходит).
  
  Пауза. Граф и Финк смотрят друг на друга.
  
  ФИНК. Чего звал? Решил и меня повоспитывать? Так я согласный - с детства мечтал стать человеком, да ещё настоящим. Звучит-то гордо. Или рожей не вышел?
  ГРАФ. На братана не похож.
  
  Граф медленно подходит к Финку, молчит. Финк выше ростом, но под тяжёлым взглядом Графа заметно нервничает.
  
  ФИНК. Да ладно, Граф, это так, шутки ради. (Нервно сглотнул и отступил).
  ГРАФ. (оскалившись) Я люблю шутки... Узнать хочу, почему не сделал то, о чём я вежливо просил тебя.
  ФИНК. Да это Змей всё! Я ему говорю: притащи мне этого щенка... А то я, как дурак, приглашаю, приглашаю, а он не идёт... Кедр ещё хвост поднимает... (весело) А змеюга - обдолбанный был, ну и перестарался малость.
  ГРАФ. Я просил тебя, не Змея... Не притащить, а пригласить... Не к тебе, а ко мне... Ты начинаешь меня плохо слышать.
  ФИНК. Да ладно, Граф, из-за ерунды. Дался он тебе. Церемонии ещё разводить, пригла-шать. Ему и с Кедром не плохо: как две подружки, всё время вместе, оторваться друг от друга не могут. Ну, хочешь, другого приведу, у того тоже мордочка симпатичная, не тро-нутый ещё.
  ГРАФ. Ты говори, говори... Я слушаю.
  
  Пауза.
  
  ФИНК. Ладно, Граф, признаю, оплошал. (Иронично). Ну, что мне сделать, чтоб загладить вину перед тобой?
  ГРАФ. Поправь мою койку, смялась.
  ФИНК. Что?!! Я?!!
  ГРАФ. (удаляясь) Ты действительно перестал меня слышать. (Уходит).
  
  Пауза.
  
  ФИНК. (придя в себя после шока). Нет, я слышу, хорошо слышу... Койку поправить?! (Спиныва-ет на пол подушку. Оскалился).
  
  Появляется Биба.
  
  БИБА. Граф!.. А где Граф? Я ему там ужин... Ты чё! Это же...
  ФИНК. Биба?..
  БИБА. Граф!!
  ФИНК. Заглохни! (Выхватив финку, приставляет её к горлу Бибы). Ты что-нибудь видел здесь?
  БИБА. (хрипя) Не.
  ФИНК. Если хоть звук... (отпустив) Биба, ты меня знаешь...
  БИБА. (потирая шею) Смотри, Финк, с огнём играешь. Против Графа - против всех. (Ухо-дит).
  ФИНК. (финкой поднимает подушку) Ну, это мы ещё поглядим... А тебе, старый гвардеец, я помогу уйти на покой... Шутки, говоришь, любишь? (Бросает подушку на койку. Убирает фин-ку).
  
  Появляются осуждённые - заполняют помещение: кто валится на свою постель, кто ковыряет в зубах, кто садится смотреть маленький переносной телевизор, кто робу штопает, кто собирается играть...
  Финк присоединяется к последним.
  
  
  АКТ ВТОРОЙ.
  Сцена 1.
  Палата. Ночь.
  Кедров спит. Возле его кровати, на табурете, дремлет Панин. Появляется Алла - в руках две чашки на блю-дечках. Ставит их на тумбочку. Осторожно подходит к Панину,
  с нежностью проводит рукой по его волосам. Панин просыпается.
  Алла в смущении отбегает к тумбочке.
  
  АЛЛА. Пётр Андреич, я вам кофе принесла... Тамара Вадимовна спать легла... Правда он растворимый и без сахара... Зато с коньяком. Я прямо туда капнула.
  ПАНИН. Спасибо, Алла.
  АЛЛА. У вас золотые руки, Пётр Андреич.
  ПАНИН. Это практика... О, какой крепкий. Похоже, тут кофе в коньяк капнули.
  
  Пауза.
  
  АЛЛА. Вы женаты?
  ПАНИН. (внимательно посмотрев на неё). Я не хочу об этом говорить.
  АЛЛА. Хорошо.
  ПАНИН. Недавно развёлся.
  АЛЛА. Хорошо... Может, ещё коньячку? То есть кофе...
  ПАНИН. Нет, спасибо.
  АЛЛА. Может, прилечь желаете? Я могу постель приготовить.
  ПАНИН. Здесь?
  АЛЛА. Нет, в ординаторской, там удобней.
  ПАНИН. Удобней что?
  АЛЛА. Спать. (Пауза). Идёмте?
  ПАНИН. У него высокая температура.
  АЛЛА. Сейчас лучше не будить, для него сон - лучшее лекарство, за неимением другого... Давайте я вас провожу.
  ПАНИН. Алла...
  АЛЛА. Что?
  ПАНИН. Вы... Вы почему здесь работаете? Вам бы в какой-нибудь серьёзной клинике...
  АЛЛА. Конечно, лучше бы... Да некому в городскую-то пригласить... А сюда по глупости попала. Я тогда ещё молодая была, институт только закончила. Жених был. Собирались заявление подавать. Он только-только стоматологом начал работать. А у них золота в по-ликлинике не досчитались - ну, которое на протезы. И всё на Альбертика моего повесили, на этого паразита черноглазого!.. Суд был. Адвоката ему хорошего нашли, даже на лапу кому-то давали. Ничего не помогло. Засудили. Его сюда, я за ним.
  ПАНИН. Жена декабриста.
  АЛЛА. Угу, типа того... На "больничку" устроилась, чтоб поближе быть. Помню, тогда все в администрации удивлялись, как это молодой специалист из областного центра да сюда, в глушь... Хотела и его в санитары пристроить - не разрешили. Тогда-то ещё не знала, как тут дела делаются... Дура, часть зарплаты ему отдавала, чтоб полегче сидеть было...
  
  Пауза.
  
  ПАНИН. И что?
  АЛЛА. Ничего... Срок закончился. Зашёл ко мне, спасибо, говорит, за помощь, за под-держку, за любовь, но извини - теперь другие планы. Вышел и уехал на историческую ро-дину, гад... С моими деньгами и тем золотом, за которое сидел. А ведь клялся-божился, что подставили!.. А я верила... И любила... Любила... Дура. (Резко отворачивается. Пауза. Вытирает глаза). Так и осталась. Привыкла. А меня здесь уважают, ценят... и любят. (Немно-го смущённо отдёргивает подол халата). Что ж ещё женщине надо? Да и куда я отсюда? И этих чертей жалко: уволюсь, а к ним садюгу какого-нибудь сунут - в такую дыру нормальный врач не поедет. Только такие сумасшедшие, как я... Ну, идёмте?
  ПАНИН. (немного смущённо) Идёмте.
  
  Алла и Панин направляются к выходу. Вдруг...
  
  КЕДРОВ. (резко приняв вертикальное положение) За что, сволочи!.. (Со стоном валится обратно на подушку).
  АЛЛА. (подняв с пола неразбившиеся чашки). Какой ты, Кедров, всё-таки неспокойный пациент.
  КЕДРОВ. Кто здесь?.. А, вы...
  АЛЛА. Даже во сне ругаешься.
  КЕДРОВ. Что-то чёрное снилось, вроде как одеялом накрыли и собираются "тёмную" де-лать... Ладно, "тёмная" так "тёмная", куда денешься. (Закрывает глаза).
  ПАНИН. Правильно, спите. Постарайтесь отдохнуть.
  КЕДРОВ. Хороший вы человек, доктор. Образованный, а всё-таки хороший.
  ПАНИН. Скоро на ноги встанете.
  КЕДРОВ. Это правильно, это хорошо. Мне тут разлёживаться никак нельзя. У меня там Серёжка... Не приходил? Хотя, его, наверно... Может, весточка какая была?
  АЛЛА. Никто не приходил, передач тоже не было.
  КЕДРОВ. Это понятно, не на воле живём... А всё ж обидно: не рвётся ко мне, не просит-ся... Серёжка мой - мотылёк... Я его иногда мотыльком зову. Он на вид вроде мотылька, особенно когда ему что-то хорошее рассказываешь, а он в этот момент ресницами вот так. (Показывает). Ну, мотылёк да и только.
  ПАНИН. Это тот, из-за которого вас...
  КЕДРОВ. Он, он... Берегу я его, чтоб кодла на свой баланс не взяла. Беречь надо пацана, шибко беречь. И начальник говорит: бери, мол, - это Серёжку моего, - бери и воспитай из него грободела. Я ж, как-никак, первейший мастерюга деревянных наук здесь. Дело соби-раются открывать - гробы на волю продавать. Вот они мне помощника. А мне этого и на-до... Ну, то есть, всё лучше, когда на глазах.
  АЛЛА. Да, я что-то слышала о гробах.
  ПАНИН. А как ваш мотылёк за колючку залетел?
  КЕДРОВ. В армию собирался. Только-только из жеребячьего возраста вышел. Вышел он из этого возраста, встряхнулся, поморгал очами, повёл молодыми плечами да на танцах решил девкам показать свою мужскую живность. А девки на танцах, что тетёрки на току: сидят молчком и своими этакими томными взглядами подзуживают: а ну, набей вон тому морду!.. Молодец!.. А теперь вон тому!.. Славно! А теперь вон тому долговязому морду начисти и провожать меня пойдёшь... Вгорячах подлетишь к тому долговязому, а потом тебя полчаса от пола отскребают... Знаю я такое...
  АЛЛА. На дискотеки, что ли, ходил?
  КЕДРОВ. А что? У нас в деревне, кто хочет, тот и ходит... Вот и Серёжка, видать, попал в такие любовные чары... Пришёл и давай кричать: подходи, мол, всем рога поотшибаю! Ну и подошли...все кому не лень.
  АЛЛА. Да, это, наверно, интересно дерзкому пацану сопатку набить.
  КЕДРОВ. А как же... А он перочинный ножик на показ да с перепугу - сыну председателя совхоза - пиджак порезал. Тому-то ничего, а костюм денег стоит. Серёжку за этот подвиг и зануздали шёлковой уздою. Вынес он из зала суда три года, с тем трояком и прибыл сю-да.
  ПАНИН. За что ж так много?
  КЕДРОВ. Так у него до этого условный был - по малолетке за "хулиганку"... Прибыл сю-да, а я этак незаметно его к себе приближать стал, чтоб от всякой мерзости подальше. Я прошёл огни и воды, и медные трубы, и чугунные ворота, а взгляну на мотылька своего - и не по себе становится... (Затемнение). Помню, бьёт он гвоздь в дерево, да вдруг бац по пальцу! Молчит, губу закусил, а у меня от его боли сердце заходится... Прямо не могу, как жалко.
  
  РАССКАЗ КЕДРОВА.
  Промзона. Возле столярной мастерской.
  Сергей сколачивает ящик. Ударяет себя по пальцу, отбрасывает молоток, зажимает ушибленный палец меж-ду коленей. На лице - муки боли. Появляется Кедров.
  
  КЕДРОВ. Чего такое? По пальцу звезданул? Больно?
  СЕРГЕЙ. Да ладно...
  КЕДРОВ. Покажи палец-то. Ого! Ну, ничего, ноготь слезет, а так нормально. Много нако-лотил? (Сергей, мотнув головой, показывает куда-то себе за спину). О, молодец!
  
  Пауза.
  
  СЕРГЕЙ. Что-то случилось?
  КЕДРОВ. Послушай меня, мотылёк... Ты ведь ещё начинающий человек.
  СЕРГЕЙ. Ну, наверно, можно и так сказать.
  КЕДРОВ. Будто домик необжитой: в одном углу штукатурка не обсохла, а в другом уже паутина завелась и мышка скребётся.
  СЕРГЕЙ. (улыбаясь) Точно, скребётся.
  КЕДРОВ. Тут, главное, какой хозяин в домике обоснуется: умный, заботливый али неря-ха-пьяница. Понимаешь?
  СЕРГЕЙ. А как же... Домик - это я.
  КЕДРОВ. Верно, то душа твоя. Не пускай туда никого подозрительного.
  СЕРГЕЙ. Я и не пускаю. Сами же учили: не верь, не бойся, не проси... Много народу, да мало людей... Да здесь и людей-то нет - все злые да хитрые... Это я не про вас... И не про Андрея из четвёртого отряда... И не про Ваньку Ермилина - он тоже человек.
  КЕДРОВ. Вон сколько насчитал, а говоришь людей нет. Если присмотреться, их не так уж и мало. Ты здесь недавно, поэтому... (Пауза). Мотылёк, а ты как, верующий?
  СЕРГЕЙ. В Бога, что ли?.. Не знаю... Не решил ещё. Зачем вам это?
  КЕДРОВ. Так... Мысль одна... Тогда вот как скажу: природа - наша великая утешитель-ница и заступница. В любом деле она бережёт нас.
  СЕРГЕЙ. Да уж, бережёт... Плевать она на меня хотела, раз я здесь!
  КЕДРОВ. За тебя природа мстить будет всему миру, если он над тобой какое вероломство учинит!.. К примеру, я... Хотя...вероломство надо мной уже бывало и не раз... Но я сам, своими силами с обидчиками справлялся! Зачем по пустякам её беспокоить?.. Я-то уже тёртый калач, недаром огни и воды прошёл... А как же... А за тобой глаз да глаз нужен.
  СЕРГЕЙ. (смотрит в сторону) О-о, а вот и начальник пилит.
  КЕДРОВ. Где? Точно! Давай-ка, колоти, а то в ШИЗО загремишь!
  СЕРГЕЙ. За что? (Насупившись). Сразу и в ШИЗО.
  КЕДРОВ. Этот найдёт, за что. Работай!.. Так-то капитан хороший. Но кто знает, что у него сейчас в башке елозит. Он же над нами поставлен: хочу - верчу, хочу - кручу, хочу... Да мало ли чего он хочет... И в глаза ему не смотри, голову вниз держи - он взгляда не тер-пит.
  
  Появляется капитан. У него на руках - щенок.
  
  КАПИТАН. Колотите? И сколько наколотили?
  КЕДРОВ. Вторую норму бьём.
  КАПИТАН. В передовики лезете? Правильно. Хвалю.
  СЕРГЕЙ. Кобель?
  
  Пауза.
  
  КАПИТАН. Что?!
  СЕРГЕЙ. Пёсик - кобель?
  КАПИТАН. Ах, это... Не знаю. Сейчас поглядим. Ты смотри-ка, и правда, кобель... Вон торчит. Нравится?
  СЕРГЕЙ. А чего особенного, пиписька как пиписька.
  КАПИТАН. Я про щенка, дурак.
  СЕРГЕЙ. А, нравится.
  КАПИТАН. То-то...
  СЕРГЕЙ. Вислоухий, правда, и с подпалиной. И лапы хилые... Бракованный.
  КЕДРОВ. Серёжка! Серёжка, ты чего! Какой же он бракованный? Вовсе не бракованный. Отличный пёс в проекции будет.
  СЕРГЕЙ. Да я столько книг про собак перелопатил! И сам пса держал породистого. Ов-чарку. Так что этому меня учить не надо.
  КЕДРОВ. Вот видишь как? А сейчас ошибся. (Толкает Сергея локтём). Ошибся.
  СЕРГЕЙ. А я говорю - бракованный. (Кедрову). Чего вы толкаетесь?.. Обычная дворняжка - сосиска на ножках.
  
  Пауза.
  
  КАПИТАН. (едва сдерживая гнев) Значит, это я дурак... Так выходит?.. В щенках - щенок! - не разбираюсь?!
  СЕРГЕЙ. Да вы не расстраивайтесь так, товарищ капитан.
  КАПИТАН. Товарищ?!
  СЕРГЕЙ. Отдайте его мне.
  КЕДРОВ. И то верно, вместо кошки крыс в столярке гонять. Доски сбережём.
  
  Пауза.
  
  КАПИТАН. Ладно, держи... Но кормёжку сами ему доставайте, у меня не просите.
  СЕРГЕЙ. (прижав щенка к груди) Спасибо, спасибо, товарищ капитан!
  КАПИТАН. Да не товарищ я тебе... Кедров, объясни.
  СЕРГЕЙ. А себе возьмите одномастного, без пятен, и чтоб лапы крепкие были.
  КАПИТАН. К чёртям собачим всех собак! И без них забот хватает.
  
  Капитан уходит. Сергей играет со щенком.
  
  КЕДРОВ. Ты ж чуть в изолятор не загремел!
  СЕРГЕЙ. Да ладно, обошлось ведь... Зато теперь у меня друг есть - мой, собственный.
  КЕДРОВ. Ой, Серёжа, Серёжа... Надо знать на кого и когда на рожон идти. Одно дело - медведь, другое - человек, да ещё капитан.
  СЕРГЕЙ. Вы что, на медведя ходили?
  КЕДРОВ. Тю, а как же... Я ж охотник. Медведь у воды, когда рыбалит, шибко проворно крутится. Ты тогда к нему не ходи. Он вообще проворный, когда на четырёх стоит, но ко-гда на задние встаёт - манёвру нема, зато сила дурная становится.
  СЕРГЕЙ. А причём здесь рожон?
  КЕДРОВ. Это когда в землю упрёшь, ногой придавишь, как вилы, а на остриё с сучками-зазубринами медвежье сердце ловишь. Ловишь и смотришь медведю в глаза, отчаянно смотришь, но с состраданием: всё-таки жизнь отнимаешь. А какой шум в лесу поднимает-ся, когда рожон до сердца дойдёт... И раньше шумели-беспокоились всякие там птички да зверьки, да листы на осинах; но раньше как-то не замечал этого. Не хотел, может... Боял-ся вздохнуть поглубже, и оттого душа оглохла, онемела. Ожесточилась душа. А рука - та-кой инструмент, что и без души знает своё дело. Вот и получается убийство, когда рука без души.
  СЕРГЕЙ. А если с душой?
  КЕДРОВ. Ну, если с душой, тогда... тогда это рукоделием называется.
  СЕРГЕЙ. Рукоделием?! Как рукоделием?
  КЕДРОВ. Ну, вот если рисуешь с душой - картина получается, строгаешь - доска гладкая да звонкая.
  СЕРГЕЙ. Нет, если убивать с душой? Что получится?
  КЕДРОВ. В этом деле, что с душой, что без души - всё одно - убийство... Так вот... Ро-жон гладко шёл, потом дрогнул, потом задрожал чуть приметно... Тук-тук, тук-тук... По-том всё реже, реже... Медведь головой качнул и как бы говорит: мужик, ну что я тебе плохого сделал? Зачем ты мне сердечную рану нанёс? Шли бы мы своими дорогами, так нет, обязательно надо свою с моей скрестить, и видишь что - война получилась. Да тебе и самому нехорошо, правда, мужик?.. Ладно, прощевай, сейчас я на твоём сердце тоже рану оставлю... И рухнул мишка... И тут будто мою душу из плена выпустили: заныла она, за-голосила, чуткая стала, как травинка на ветру. И слышит моя душенька ажно, как муравей дышит. И осинка дрогнула, и посыпались листочки на мою голову... Правду мишка тол-ковал: в сердце моём после этого что-то прохладненькое поселилось, вроде льдинки. А как всё сердце ими заполнится - пропал человек - нелюдем становится... И тут я скумекал - сердце надо большое иметь, чтоб такого не случилось.
  СЕРГЕЙ. Льдинки... А зачем на охоту ходили? Зачем убивали?
  КЕДРОВ. А не охотиться - не могу... Охота... Смотри-ка, пригрелся вислоухий... Пого-ди-ка. (Наклоняется, будто завязывает ботинок). Прячься в столярку! Финк идёт! Быстрее! Прячься!
  СЕРГЕЙ. (растерянно) Что?
  КЕДРОВ. Прячься, говорю!.. Ладно, поздно.
  
  Появляется Финк.
  
  ФИНК. Здорово, мужички... Чё молчите?
  СЕРГЕЙ. Здравствуйте.
  ФИНК. Серёжка, пойдём к нам в отряд: чифирнём, поговорим. Дело до тебя есть. Пойдём?
  КЕДРОВ. Нет, не пойдёт Серёжка к тебе!
  ФИНК. Кедр, не квакай, я не с тобой базарю... Пойдём, Серёжа. Да ты не бойся, "локал-ку" через калитку пройдём, - у меня всё схвачено... Пока там прапоров нет, идём. Ну?
  КЕДРОВ. Не пойдёт он с тобой!
  ФИНК. Пасть заткни - порежу!
  КЕДРОВ. Режь! Не пойдёт он!
  ФИНК. Ладно... О, да у вас псинка! Под одеколон - лучшая закуска. Продашь?
  КЕДРОВ. Нет.
  ФИНК. Добре, добре... (Уходит).
  КЕДРОВ. Берегись его, мотылёк. Вислоухого береги, а пуще - себя.
  СЕРГЕЙ. Какая рожа.
  КЕДРОВ. Восемь лет уже здесь и ещё сидеть столько же, а может и больше, потому как он и здесь ухитряется срока себе зарабатывать... Чёрт похотливый!
  СЕРГЕЙ. А заметили, как он смотрит? Оценивающе, как цыган на лошадь.
  КЕДРОВ. Ладно, переживём... Давай вислоухого в столярку отнесу, чтоб не спёрли... А ты колоти пока, колоти.
  
  Кедров уходит. Сергей продолжает сколачивать ящик. Видение меркнет. Снова палата. Кедров лежит непод-вижно. Слышится отдалённый звук, точно с неба, как молотком стучат по дереву...
  Панин и Алла заворожено молчат. Звук ударов становится всё тише, тише...и обрывается.
  Пауза.
  
  КЕДРОВ. Ушёл Финк, а вечером "маляву" прислал: "Отдай Серёжку!" И страх меня взял. А вскорости вислоухий исчез... И что только не жрёт человек! А щенок - это вроде поро-сёнка молочного. А Финк - что Финк? Не пойман - не вор. Ну да ладно.
  АЛЛА. А какое у него дело-то было до твоего этого? Может, что серьёзное, а ты не пус-тил.
  КЕДРОВ. Ну, это просто... Опять же насчёт женского персоналу... Я извиняюсь, зона-то мужская, да и в рецепт воспитания входит отсутствие баб. Ну и умудряются из мужского персоналу женский делать... Да ты, поди, знаешь...
  АЛЛА. Знаю, в каждом отряде такой контингент имеется.
  ПАНИН. Я, конечно, тоже слышал о подобных вещах: по телевизору, и читал, но чтобы здесь... у вас... такое.
  АЛЛА. Какое такое? Обычное.
  КЕДРОВ. Они, грешные, в бане моются отдельно. В столовой стол для них отдельный. Посуда тоже отдельная. Всё отдельное... Друзей у них нету. Ежли раньше и были, то сей-час их друзья за версту обходят и даже докурить не возьмут, потому как ты самая низкая на земле живность... Тварь.
  ПАНИН. А начальство куда смотрит?
  АЛЛА. А что начальство? Смотрит.
  КЕДРОВ. Есть у них и свои имена персональные: был Иван, а если уговорили или насиль-но произвели, тут уж у него имя становится Иванночка или Ванюня, был Алексей, а стал Алёнушка - и пошло дело.
  ПАНИН. А имена зачем меняют?
  КЕДРОВ. Чтоб приблизить к дамскому сословию, чтоб лишний раз аппетит вызвать. Вон, в третьем отряде, был Егор, теперь Горсточка, а в пятом - Травинка, потому как раньше Толей звали.
  АЛЛА. Даже как-то поэтично... Травинка, Горсточка...
  ПАНИН. Вы находите это поэтичным?
  КЕДРОВ. И свадьбы бывают...
  АЛЛА. Что?! Свадьбы?! У нас?! Как интересно.
  КЕДРОВ. Одевают Толю-Травинку в юбочку, косыночку, чулки ажурные сплетут из ни-ток, сумочку дамскую из сапога сошьют. И где-нибудь в тёмном углу - от глаз начальства долой - сидят женихи. А "сваха" уже "невесту" тащит. Если сопротивляется, то и "пером" подвеселят. Женихи, иногда, даже драки из-за "невесты" устраивают. А потом жених-победитель с Травинкой спать ложится и впоследствии живёт с ним, как с женой закон-ной... До новой свадьбы... Самый знатный жених как раз Финк.
  
  Пауза.
  
  АЛЛА. Значит, он хотел мотылька твоего себе в... (Закрывает рукой рот).
  ПАНИН. Это ужасно... Надо что-то делать!
  КЕДРОВ. Что?
  ПАНИН. Ну, не знаю... Разве ничего нельзя сделать?
  АЛЛА. А я, кажется, знаю... Я кое-кому шепну и Финка этого в ШИЗО упрячут на то вре-мя, пока ты здесь.
  КЕДРОВ. Чтоб Финка в изолятор - веская причина должна быть.
  АЛЛА. Сам же говорил, капитан без всяких причин может.
  КЕДРОВ. Этот может. Но одно дело нас, простых мужиков, а тут - Финк.
  АЛЛА. Он мне не откажет. Да и я... (Задумавшись, поглаживает себя по бёдрам). Я тоже не прочь... Помочь.
  ПАНИН. (подозрительно посмотрев на Аллу) Я могу с Мишей поговорить... Он мой друг, к то-му же, муж моей сестры, родственник.
  АЛЛА. Валентина ваша сестра?
  ПАНИН. Вы с ней знакомы?
  АЛЛА. Конечно, мы же соседи... Дом с красной крышей.
  ПАНИН. Вот как?
  АЛЛА. Да. Так что заходите в гости... Я вас приглашаю.
  
  Пауза. Панин и Алла смотрят друг на друга.
  
  КЕДРОВ. Да, надо бы Серёжку сберечь... Вот, только как - ума не приложу.
  АЛЛА. Достал, дед...Тебе же сказали, всё устроим... (Смотрит на часы). Вот и дежурство закончилось. Пётр Андреич, проводите меня до ординаторской... А можем и домой вме-сте... Или вы Мишу с дежурства ждать будете? Так он только вечером сменится... А ты постарайся заснуть.
  КЕДРОВ. Постараюсь... Спасибо вам.
  АЛЛА. Потом, потом благодарить будешь... Идёмте, Пётр Андреич.
  
  Панин и Алла уходят.
  
  КЕДРОВ. (один) Вроде бы всё устраивается... Что ж на душе-то не спокойно?.. Ох, Серёж-ка, Серёжка, бедный мой мотылек.
  
  Сцена 2.
  Спальное помещение барака. Осуждённые занимаются своими обыденными делами.
  В углу, отгороженном от остальных занавеской, сидят Граф и Финк - играют в шахматы.
  
  ГРАФ. Ну, ещё?.. Тогда расставляй...
  
  В помещении барака появляется Смирнов с красной повязкой на рукаве.
  
  СМИРНОВ. Время - двадцать два ноль-ноль. Отбой!.. Дежурный, почему до сих пор теле-визор включён? Мне что, снова докладную писать?
  АБРАМЧИК. Не, вы слышали этого Соломона Каторжного?.. Здесь отбой - понятие отно-сительное. После десяти самая жизнь и начинается. Так что, Смирнов, садись со всеми, смотри телевизор.
  ПЕРВЫЙ ОСУЖДЁННЫЙ. Зря ты его, Абрамчик, Соломоном назвал... Ты нашу Христо-ву веру не тронь.
  АБРАМЧИК. Слышь ты, овца заблудшая! Кто бы гавкал!
  БИБА. Кончайте кипешь! Кумовьёв, что ли, скликаете?
  АБРАМЧИК. Славны дела твои, Иегова! Вот, наконец, и камни возопили...
  СМИРНОВ. Выключайте телевизор! Отбой! Или мне самому выключить?
  АБРАМЧИК. Да не верещи ты!
  БИБА. А здоровья хватит?
  АБРАМЧИК. Всё! Кончай базар, она раздевается!
  
  В бараке воцарилась тишина. Все сосредоточенно смотрят телевизор. Даже Смирнов...
  
  ФИНК. Погода паскудная - ветер. К переменам, что ли?
  ГРАФ. (передвинув фигуру на доске) Ты что, в парк культуры собрался? Прапорб лишний раз по зоне рысачить не будут. Ходи - долго думаешь.
  ФИНК. Граф, что с этим делать? Ну, с этим новым "козлом" оборзевшим? Слыхал, отбой объявил.
  ГРАФ. Ты у меня спрашиваешь? Это я тебя, дорогой, спрашивать должен. Ты на отряде "смотрящий". Ладно, только отмазок не лепи. Не в тебе дело. Обычные кумовские про-кладки... Шах... Пробуют отряд на "козлистость". Кинули шакалят "вязаных", теперь бу-дут со стороны глядеть, кто кого загрызёт: мы их или они нас. Аль не догоняешь, Финк?.. Свистни кому-нибудь, чтоб этого Смирнова сюда позвали.
  ФИНК. Не пойдёт. Он стойку держать будет. Старшина отряда, независимый. С холуями своими может и свалку затеять.
  ГРАФ. Да что ты? А вот я не гордый. Пошли... Кстати, тебе мат.
  
  Выходят из-за занавески. Все увлечены телевизором. Граф подходит к Смирнову.
  
  ГРАФ. Смотри-ка, как его от тёлки экранной прёт. Даже стоять спокойно не может: то задницу чешет, то в зубах ковыряет, то в ухе елозит... Ты б ещё бейцами об стол позве-нел!
  
  Общий хохот, кроме Графа и Смирнова.
  
  СМИРНОВ. Ты со мной так не базарь. Со своими "быками" так базарить будешь.
  ГРАФ. Можно и по-другому. Нежно и в интимной обстановке. Пошли.
  СМИРНОВ. Никуда я не пойду.
  ГРАФ. А ты не боись... В шахматишки сыграем.
  
  Пауза.
  
  СМИРНОВ. Ну, пошли, поглядим.
  
  Вместе со Смирновым к шторе направляются двое его помощников.
  
  ГРАФ. А эти гоблины ходы тебе подсказывать будут?
  СМИРНОВ. На игру посмотрят.
  ГРАФ. Добре.
  
  Граф делает едва уловимый жест. Финк кивает. Граф вместе со Смирновым заходят за штору.
  Финк преграждает "гоблинам" дорогу туда.
  
  ГОБЛИН. Отойди.
  ФИНК. Стой, где стоишь.
  ГОБЛИН. Борзеешь.
  
  Финк молниеносно реагирует: кулаком в рёбра, лбом в переносицу -
  и "гоблин" медленно опускается на пол.
  
  ФИНК. (второму "гоблину", которого уже держит, невесть откуда появившийся Биба, заломив руку и придушив за горло) Повторить? (Тот ответить не может - мотает головой).
  СМИРНОВ. (Графу) Где мои ребята?
  ГРАФ. (Смирнову) За шторой.
  СМИРНОВ. А ну впусти!
  ГРАФ. Слышь, "лохматый", здесь командую я!
  СМИРНОВ. Ну и пошёл ты...
  
  Договорить Смирнов не успевает, Граф обрушивает на него шахматную доску.
  Потом повторяет процедуру ещё раз, и ещё, и ещё...
  
  ФИНК. Абрамчик, поможешь?
  АБРАМЧИК. Я в ваши разборки не лезу.
  ФИНК. (второму "гоблину") Сейчас берёшь этого. (Пинает ногой лежащего на полу). И ведёшь в умывальник. Пусть там очухается. Понял? (Тот кивает). Биба, отпусти. ("Гоблин" поднимает своего поверженного приятеля и уводит. Финк подходит к шторе, приоткрывает её). Всё в порядке, Граф?
  ГРАФ. Для меня - да. (Ещё раз ударяет Смирнова, берёт его за шиворот и бросает на свою койку).
  ФИНК. Ладно, не буду мешать вашей беседе. (Задёргивает штору. Идёт к группе играющих в карты. Затем сам присоединяется к игре).
  ГРАФ. (Смирнову) Ну что, оклемался маленько? А теперь сиди и слушай, пока я говорить буду. И не вздумай перебивать! Неприятность получится.
  СМИРНОВ. Ну, гад, я ещё... (И тут же снова получает доской по голове).
  ГРАФ. Я предупреждал. Теперь запомни: ты уже труп. Если бы меня "гадом" кто на "особняке" назвал или, к примеру, ты при своих холуях, я б тебе кадык вырвал. Зная твою сучью натуру, я и беседую с тобой лоб в лоб. А поучить тебя надо. Борзеешь, козлиная рожа... До тебя мы с администрацией спокойно жили. Они своё крутили, мы - своё. Хо-чешь срок тихо добить - держи свою борзость на привязи. А ты что творишь, гадёныш? Хочешь мужиков под "пресс" пустить? У нас в год столько докладных не писали, как с тобой за неделю! Ну, что скажешь? Чего молчишь, командир?
  СМИРНОВ. (утираясь) Какого ты до меня прибодался? Я при чём? Есть председатель сове-та коллектива.
  ГРАФ. Слышь, ты, жентельмен красивый, ты мне по ушам не гуляй! С председателем у нас проблем не было, покуда ты не появился! Твоя это возьня. Ты тут крутишь, а не он. В общем, так: полминуты тебе привести себя в божеский вид, утирайся - и пошёл вон отсю-да. Ещё раз повторятся твои штучки - я с особого пришёл, уйду на тюремный. "Мочить" тебя не буду, я "мокруху" не уважаю. Но инвалидом сделаю. Ступай.
  
  Смирнов выходит из-за занавески. Никто на него не смотрит. Проходит к своей койке, валится на неё.
   Граф, причесавшись, появляется в спальном помещении. Идёт к играющим - Финку и Стёпе.
  
  ГРАФ. Биба, почему на "катране" тишина?
  БИБА. Да вон... (Махнув рукой).
  ГРАФ. Что такое, господа сидельцы?
  ФИНК. Мужики у нас сволочные, Граф. Фуфлыжное племя.
  СТЁПА. Слышь, Финк, я тебе всё отдам. У меня и на счёте бабки есть, и ларёк, сам зна-ешь, каждый месяц...
  ФИНК. Что ты, Стёпа, зачем этот базар пустой?
  ГРАФ. Финк, у нас в отряде что, шпилить больше не с кем? Нашёл пару.
  ФИНК. С кем хочу, с тем играю! А если этот "пассажир" через пять минут десять тонн на кон не кинет - "фуфлом" расплатиться!
  
  К играющим подтягивается народ, позабыв про телевизор.
  
  ЕСУГЕЙ. Да, Стёпа, это тебе не шашки. Зидесь думать надо. Зидесь башка хитрый нужен. Посмотри, сколько денги засадил - вай-ме... Горячий ты мужик, Стёпа.
  АБРАМЧИК. (Стёпе) Я ж тебя предупреждал - на катран ни ногой! Не успел отвернуться, а он уже в долгах как в шелках. Тебе же в дочки-матери играть нельзя. Масла в башке - на один бутерброд!
  ГРАФ. Не пофартило... Да, Стёпа, сварщик ты первоклассный, но в "стиры"... Ты же му-жик-работяга, чего ж ты в чужой огород полез?
  ФИНК. Граф, ты воспитательные беседы для щенка своего из столярки сбереги. А здесь дело... (Стёпе). Короче, платить будешь?
  
  Стёпа чуть не плачет - нижняя губа трясётся.
  
  ГРАФ. Ну, насчёт Серёжки ты зря так.
  АБРАМЧИК. И про племя фуфлыжное - тоже.
  ФИНК. Ладно, я за базар отвечу... Пусть он долг сюда предъявит.
  
  Пауза.
  
  ГРАФ. Слышь, Финк, а во сколько оценишь ущерб моей подушке?
  ФИНК. Ну, Биба!..
  ГРАФ. Так во сколько?
  ФИНК. Граф, давай позже... Сейчас с этого получу и...
  ГРАФ. Тут он прав, господа арестанты. За всё надо спрашивать. По понятиям, господа арестанты, Финк имеет со Стёпы десять тонн. Карточный долг - долг чести... Есть у тебя чем расплатиться, Стёпа? (Растерянный Стёпа только хлопает глазами). Тогда, конечно, при-дётся подставлять. (Стёпа бледнеет. В толпе проносится ропот). Ну, Финк, получай, что причи-тается. (Финк насторожённо и выжидающе смотрит на Графа). Шевелись! Время пошло. Я тебя, конечно, не тороплю, но и ты меня пойми. Мне ведь тоже кое-что причитается полу-чить...с тебя.
  ФИНК. Граф, ты!.. Ты!.. Падло полосатое!
  ГРАФ. У, братка... А вот это ты действительно зря. Вообще-то я человек незлобивый. Даже жалостливый. Если бы ты на меня отвязался вместо подушки, я бы, может, и про-стил. Ну, спросил бы для порядку. Как говориться, дал бы почувствовать братскую руку. Вон, как мы со Смирновым побеседовали... Смирнов, не в обиде? Смирнов!
  СМИРНОВ. Нет. (Кутается в одеяло, отворачивается).
  ГРАФ. Вот... Всё тихо и мирно... Но ты ведь "полосатую масть" офоршмачил. Народ не поймёт, если прощу... Придётся и тебе становиться... И будет у нас завтра на зоне на две девочки больше.
  
  Пауза.
  
  СТЁПА. (жалобный скулёж) Граф! Граф! Ну давай решим как-нибудь по-мирному!
  ГРАФ. Не надо было судьбу дрючить! Как-нибудь... Вот сейчас и узнаешь, как таких ни-будь!
  АБРАМЧИК. Граф, в натуре, может, замять это грязное дело? Ну, ты простишь Финка, а он - Стёпу.
  ГРАФ. А меня кто - Иегова твой? У них со Стёпой - личные разборки, а тут речь о чести каторжанской.
  
  Пауза.
  
  ФИНК. Ладно, Граф, я прощаю этому долг, а тебе приношу извинения.
  ГРАФ. И всем господам арестантам за свой "косяк".
  ФИНК. И всем господам арестантам. (Хочет уйти).
  ГРАФ. Ты куда?
  ФИНК. В каптёрку.
  ГРАФ. Стой... Значит так: я тебя простил, господа каторжане, думаю, тоже. (Одобрительный гул). Но поскольку Стёпин долг не хухры-мухры, а бабки серьёзные, прощать так просто нельзя. Ты Стёпу не первый день знаешь, он мужик с понятием, ты - тоже не махновец. Пусть пока долг молчит. Ты, Стёпа, спокойно паши, просто на Финка месячную норму выработки записывать будешь, ему на счёт будет капать. Никто никого за жабры не берёт. (Одобрительный гул).
  ФИНК. Ладно. (Уходит).
  ГРАФ. (подозвав к себе Стёпу) Смотри - первый и последний раз! Ещё раз вляпаешься в блудную - лично порву твоё спасённое место! (Делает символический пинок по тому самому мес-ту).
  СТЁПА. Спасибо, Граф! Спасибо!
  ГРАФ. Иди уж.
  АБРАМЧИК. (Стёпе) Теперь ты в месяц две нормы должен давать: одну - за себя, другую - за Финка. Короче, попал ты, Стёпа, в рабство. А кто тебя заставлял на катран лезть, если у тебя башка под хрен заточена.
  СТЁПА. Да ладно, отработаю.
  АБРАМЧИК. О, господи, эти русские - не меняются... Идём, чифирнёшь с горя, я уго-щаю.
  СТЁПА. Да ладно тебе, Абрамчик, какое горе? Всё утряслось.
  АБРАМЧИК. Не, русские - это загадка...
  БИБА. (подойдя к Графу) Граф, Финк сейчас злой - "мутилово" может начаться. (Озабоченно гладит свой подбородок).
  ГРАФ. Хороший ты пацан, Биба. (Похлопывает его по плечу). Но выше фраера не подымешься. Многого не догоняешь. Финка сунули на козырное место потому, что достойные каторжа-не нынче высовываться не хотят. Время смутное... Вот такую шелупонь и ставим. Пускай в авторитетов поиграют. Я бы и сам не пошёл. Люди попросили. Если Финк захочет мне что-то предъявить, ему в момент... Да ладно. Может в шахматишки?
  БИБА. А чего с тобой играть, снова же проиграю... Лучше ящик посмотрю.
  ГРАФ. Тоже, что ли, глянуть?
  БИБА. Пойдём, пойдём, хоть мир посмотришь. (Идут к телевизору).
  
  Сцена 3.
  Комната в доме капитана.
  Утро.
  Появляется уставший Панин.
  
  ПАНИН. Валя!.. Валентина!.. Где она?.. Дверь почему открыта?.. (Валится в кресло). Прие-хал называется отдохнуть... Интересная женщина эта Алла... Надо бы присмотреться... Я её, кажется, заинтересовал... А, может, и правда в гости наведаться?..
  
  Появляется Валя с ведром воды. Опускает тяжёлое ведро на пол.
  
  ВАЛЯ. О, ты уже дома?.. Как операция?
  ПАНИН. Как обычно - всё хорошо.
  ВАЛЯ. Я сейчас на работу... Миша вечером только сменится... Мы вместе приедем... Те-бя покормить?
  ПАНИН. Нет, так устал, что...
  ВАЛЯ. Зачем в кресле? Иди в комнату, там диван - ложись поспи.
  ПАНИН. Утром лучше не засыпать - кошмары могут присниться... Я пока здесь посижу.
  ВАЛЯ. Ну, отдыхай... (Берёт ведро). Ох, рука отвалится. (Уходит).
  ПАНИН. Валь, может помочь?
  ГОЛОС ВАЛИ. Нет, я уже всё.
  ПАНИН. (зевая). Молодец.
  
  Появляется Валя.
  
  ВАЛЯ. Захочешь поесть - всё на кухне... Посуду потом помоешь - воду я принесла.
  ПАНИН. Хорошо... Валь, а кто сейчас в соседнем доме живёт? Раньше там бабка Лиза...
  ВАЛЯ. Вспомнил... Бабка Лиза ещё до мамы умерла... Сейчас там врач живёт. Алла. Хо-рошая женщина. Несчастная правда, одинокая... У нас часто бывает. Тоже в колонии ра-ботает.
  ПАНИН. Как часто она здесь бывает?
  ВАЛЯ. Да почти каждый вечер, если не на дежурстве. А что?
  ПАНИН. Так... На операции мне помогала.
  ВАЛЯ. А, так ты уже знаком с ней? И как она тебе?
  ПАНИН. Симпатичная... Мишку не ревнуешь?
  ВАЛЯ. Нет, Алла хорошая. Ты её плохо знаешь, поэтому...
  ПАНИН. Ладно, ладно, это я так.
  ВАЛЯ. Хотя он в последнее время меня беспокоит. Каким-то чужим становиться... Ну, не как до свадьбы.
  ПАНИН. Валь, вы женаты всего лишь месяц - устать друг от друга ещё не могли.
  ВАЛЯ. А, навыдумываю себе всякого, а потом мучаюсь... Пошла я... Сегодня о звёздах буду рассказывать.
  ПАНИН. (в полудрёме). Звёзды... Звёзды - это хорошо... Знаешь, тот холм у дороги, где за-брошенный сад?.. Вчера ещё всеми красками осени... Сегодня - один-единый цвет...
  ВАЛЯ. Так ночью заморозки были...
  ПАНИН. Увядший холм... Цвет хаки... Однообразье... Смерть... Решил по посёлку прой-тись - и не узнал его. Таким ли я его видел?.. До чего потускнел.
  ВАЛЯ. Петя, это у тебя от усталости: бессонная ночь, операция...
  ПАНИН. Я шёл и видел -густой туман, и всё глубже, глубже хоронит посёлок... Посёлок в туманной тайге.
  ВАЛЯ. А чего хоронить? И без того всеми позабыт, позаброшен. До райцентра чёрт-те сколько, а автобус два раза в неделю ходит. Хорошо из колонии машины дают... Петя, а ты не пил?
  ПАНИН. Туман... До чего он печален. Юность моя спряталась там, за его завесой... Уже к дому сворачивал, обернулся на холм и... Меня обмануло облако - прикинулось цветущи-ми яблонями... И я забыл, что осень, я почувствовал весну...
  ВАЛЯ. Это мёртвый сад, там ещё в позапрошлом году все деревья помёрзли, да срубить всё некому... Ты уже засыпаешь... Отдыхай... Я ушла. (Уходит).
  ПАНИН. (один). Паутинная тишина осеннего утра. (Закрывает глаза; левая рука с наручными ча-сами свешивается с подлокотника).
  
  Появляется маленький человечек с седыми волосами и коротенькой седой бородкой. Посмотрев на непод-вижного Панина, понюхав воздух, неслышно подходит к креслу. Его заинтересовали часы: осторожно по-трогав их, склонив на бок голову, прислушивается к тиканью. Панин приподнимается в кресле и застывает в изумлении. Человечек заметил, что на него смотрят, хочет убежать.
  
  ПАНИН. Эй, не убегай! Не бойся! Хочешь, я покажу тебе их?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. (остановившись) Не понимаю... По запаху решил, тут ребёнок, но у тебя вид взрослого мужчины... (Всмотревшись в Панина). Подумать только! (Вскарабкивается на стул). Вот удача! Значит, вернулся? Ну, надо же, снова тебя встретить! Таким же мальчишкой и остался!..
  ПАНИН. Ну, почему мальчишкой? Я уже...
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Мальчишкой, мальчишкой... Иначе не заметил бы меня. Разве не узнаёшь? Это же я, когда в доме все засыпали, приходил рассказывать тебе сказки. А ты всегда при-носил мне кусочек сахара... А в день твоего рождения или на Новый год - кусок сладкого пирога. Почему ты покинул нас? Кроме тебя никто больше не баловал меня сладким... Тогда ты всё время был весел. Почему теперь так печален?
  ПАНИН. Потому, что я вырос... Я стал узнавать мир... Да и мои мысли... Не могу за-быть... Понимаешь, у меня там, в большом городе...
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Понимаю... Совсем как твой отец. Сколько раз видел, как он всю ночь хо-дил здесь взад и вперёд - тоже мысли... Странный человек: мрачный и молчаливый - пил много. А напивался, бушевал - из дома на мороз выгонял: тебя, мамку вашу, сестрёнку.
  ПАНИН. Не помню.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. А как ремнём сёк, а ты вырвался и укусил его за руку?
  ПАНИН. Не помню.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. А как потом из дома удрал, тоже не помнишь?
  ПАНИН. Я?!
  ЧЕЛОВЕЧЕК. А то кто же... Всем посёлком искали. Я и нашёл - спит себе спокойненько у дороги под большой ёлкой. Собак свистнул, чтоб людей позвали. Домой привели и в чу-лан заперли на два дня.
  ПАНИН. Что-то припоминаю... Я там, кажется, с крысой какой-то играл.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Сам ты!.. Это я был!.. Крыса... Потом отец тебя выпустил и спросил, поче-му из дома убежал.
  ПАНИН. А я ответил, что меня никто здесь не понимает, и что я всё равно убегу к индей-цам в Америку.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Точно!.. А он спросил, сожалеешь ли ты, что укусил его.
  ПАНИН. А я ответил "нет".
  ЧЕЛОВЕЧЕК. А помнишь Маугли хотел стать? Побежал зимой в лес искать волков. Даже я не смог найти. Лесник нашёл - в сугробе уже замерзал, а вокруг, он говорил, много вол-чьих следов, и всё повторял, что чудо, как они тебя не разорвали.
  ПАНИН. Неужели это было со мной?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. О, и не только это... Однажды под твоей кроватью нашли настоящий чело-веческий череп с клочками рыжих волос на затылке... Это, конечно, моя оплошность, не-доглядел - корова тогда болела, с ней возился... Маму сильно испугал, отец знатно тебя выпорол, а потом снова в чулан.
  ПАНИН. Всё, что ты говоришь, правда?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Чистейшая правда... Это у тебя действительность и мечта сливаются, как у всех детей, а у нас...
  ПАНИН. Но я не ребёнок - мне сорок пять.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Нет, большой ребёнок. Только дети могут нас видеть.
  ПАНИН. А тебе сколько лет?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Вообще-то, неприлично спрашивать у нас о возрасте... Но если честно, я и сам не знаю. Да и зачем? Я родился в один день с большой елью, на которой сейчас живёт чёрная сова.
  ПАНИН. О, значит тебе должно быть уже за триста?.. Ты женат?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. (смутившись) Нет, я ещё холостой. А ты?
  ПАНИН. Женат... Был. Расстались.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. И правильно. Я вот ни за что не женюсь. Папа говорил, что женитьба - де-ло рискованное... К тому же, эти дурочки ещё и дразнятся. Совсем задразнили!.. Слышал, ты, вроде, доктором стал?
  ПАНИН. Да, врачом. А что?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Да глаза что-то быстро уставать стали... Вижу плохо. Начал даже стёклыш-ком пользоваться... Читаю, наверно, много.
  ПАНИН. Буквы знаешь?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Ты меня совсем за дремучего считаешь?.. На восьми языках, между про-чим...
  ПАНИН. А книги где берёшь?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. В погребе... Целые горы навалены. Когда приберусь, думаю библиотеку платную открыть, чтоб сахаром расплачивались. А то приходят, клянчат: дай почитать, дай почитать. Мне не жалко, но разве я могу за так дать? Не могу, добро-то хозяйское.
  ПАНИН. А почему в погребе? Откуда там книги?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Сестрица твоя притащила, когда школу ломали, и всю их библиотеку в по-греб... Обрадовался, вот, думаю, хозяйственная какая - всё в дом, всё в дом. А она нава-лила там горы Гималайские, да и забыла. Вот и сторожу, крыс отгоняю, чтоб не погрызли, ну и сам почитываю. Зачем добру пропадать? Ну, одобряешь мою "сахарную" библиоте-ку?
  ПАНИН. Да, это ты хорошо придумал.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Ну так... Кумекать надо, сам знаешь, за просто так никто кусочек сахара не даст... Не так что-то в мире стало, ой не так... Даже я, хоть и молодой, а чувствую. И на нервы мне это действует, доложу тебе так, что вон. (Показывает на свои седые волосы). Ладно, пошёл я, работать надо - амбар почистить, на кухне убраться, ну и другие мелочи по хо-зяйству... Хотел спросить, что у тебя на руке такое? Дух какой-то сидит? Мне показалось, я слышал, как он там молоточком стучит.
  ПАНИН. Это часы... Время... Как бы тебе объяснить?.. Ты слышал, как бьётся сердце Времени.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. А кто она такая? Ну, та, у которой там бьётся... И ты всегда носишь её сердце с собой?
  ПАНИН. Да. Это сердце никогда не отдыхает, никогда не спит и никогда не устаёт повто-рять мне одно и то же.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. И ты понимаешь, что говорит её сердце?
  ПАНИН. Увы, да.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. На каком языке? Я слушал, слушал, ни шиша не понял. Стучит и всё.
  ПАНИН. Каждую секунду, каждую минуту, каждый час, и днём, и ночью оно мне говорит, что я становлюсь старше, что я иду к смерти. Скажи мне, пока ты ещё не ушёл, - ты бо-ишься смерти?
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Чего?
  ПАНИН. Ну, того дня, когда твоё сердце перестанет биться, мысли остановятся и жизнь погаснет.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Кто забил тебе голову такими глупостями?
  ПАНИН. Но я сам видел её... Там, в большом городе... на операционном столе... мой па-циент... Вот только-только он был жив: билось сердце, кровь бежала по артериям... Он, конечно, был под наркозом, спал, но он жил... И вдруг... И ведь ничего, вроде, не изме-нилось: то же сердце - только не бьётся, та же кровь - только не движется... Думаешь, дело в движении? Нет. Сердце можно сжимать, кровь пустить через аппарат и поддержи-вать давление, насыщать её кислородом, подключить "искусственные почки", "искусст-венные лёгкие", можно поддерживать температурный режим, пропускать разряды через нейроны мозга... Всё равно, чего-то будет не доставать... И это что-то незаметно, но не-вероятно важно... Я не Бог, я не могу мёртвую материю превратить в живую... Чем труп отличается от человека? Да ничем, кроме этого незаметного чего-то...
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Знаешь, не слушай голоса из этой коробочки на руке. Разве ты не понима-ешь - он смеётся над тобой! На твоём месте, я бросил бы их в речку... Сердце... Время... Злой дух там сидит - вот что я скажу... Утопи это сердце. Не верь тому, что оно говорит, - оно лжёт тебе. Ты навсегда останешься ребёнком, ты никогда не умрёшь!.. А это - утопи.
  ПАНИН. Хорошо.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Нет!.. Отдай мне - я их соседу на сахар обменяю. Он всё равно ничего не понимает, а вещь красивая, блестит, да ещё и говорит что-то. Отдашь?
  ПАНИН. Бери.
  ЧЕЛОВЕЧЕК. Ой, правда? Спасибочки. (Прислонив часы к уху, послушав их). Ну, мне пора. (На-правляется к двери, рассматривая часы). Смерть... Подумать только!.. Ничего подобного не слышал!.. Какие же они, эти дети... Смерть... Ну и глупость же, клянусь папой! (Останав-ливается, смотрит на горящую лампочку). И никакой экономии! (Взяв швабру, подносит к вы-ключателю). Всё равно не читаешь, а думать и в темноте можно... Экономить надо! (Шёлка-ет по выключателю. Свет гаснет).
  
  Топот крохотных ножек, звук захлопнувшейся двери. Темно.
  Выделяется окно, через которое видны звёзды и полная луна, луч от которой разрезает комнату пополам.
  
  ПАНИН. Темно?.. Почему темно, разве уже вечер?
  
  С шумом и смехом появляются капитан, Валя и Алла. Капитан включает свет.
  Панин щурится, прикрывает глаза рукой.
  
  КАПИТАН. Ну, ты и горазд храпеть, даже во дворе слышно.
  ВАЛЯ. Так в кресле и спал?
  ПАНИН. Да я и не спал... И совсем не храпел.
  ВАЛЯ. А, значит нам всем померещилось?
  АЛЛА. Человек устал, что уж ему и похрапеть нельзя? Такую операцию провёл - любо-дорого...
  ПАНИН. (вставая с кресла). Не храпел я. (Смотрит в окно). Глазам не верю, даже для вечера, слишком ярко горит луна!
  ВАЛЯ. Луна не может гореть, она лишь отражает свет солнца.
  КАПИТАН. (посмотрев в окно). У нас в посёлке она всегда такая... Да он ещё не проснулся!.. Иди, умойся... Девочки, разгружаемся. (Ставит на стол две бутылки водки). Свадьбу продол-жать будем!
  ВАЛЯ. Алла, неси всё на кухню - на тарелки разложим. (Уходит).
  ПАНИН. (Алле). Давайте я отнесу.
  АЛЛА. Спасибо.
  
  Алла передаёт Панину банку с огурцами, хлеб, колбасу и пару банок консервов. Он, нагруженный, уходит. Капитан неожиданно и резко притягивает к себе Аллу.
  
  (Вся последующая сцена - громкий, жаркий шёпот).
  
  КАПИТАН. Попалась... Не отпущу.
  АЛЛА. Ты с ума сошёл!.. А если войдёт?
  КАПИТАН. Она на кухне возится... Соскучилась?
  АЛЛА. Да отпусти же ты, сумасшедший!.. Куда полез?.. Ай, щекотно!..
  КАПИТАН. Признавайся, скучала?
  АЛЛА. Да, да... Отпусти!.. Сейчас войдут... До ночи потерпеть не можешь.
  КАПИТАН. Поцелуй.
  АЛЛА. Ты с ума сошёл!.. Эй, не расстёгивай лифчик!
  КАПИТАН. Тогда поцелуй.
  АЛЛА. Ведь не отвяжется...
  
  Чмокает капитана в губы и хочет освободиться от объятий. Но капитан ещё крепче сжимает её и с жадно-стью целует Аллу. Она пытается высвободиться, но безуспешно. Появляется весёлый Панин - замечает их, улыбка сходит с лица. Недоумение. Взгляды Аллы и Панина встречаются. Панин ретируется. Алла со страшным выражением лица барабанит по спине капитана
  
  КАПИТАН. (оторвавшись от её губ). Что?
  АЛЛА. Он всё видел!
  КАПИТАН. Кто?
  АЛЛА. Пётр Андреич!.. Он только что был здесь!
  КАПИТАН. Ну, и где же он?
  АЛЛА. Наверно Валентине на кухню пошёл рассказывать... Ой, что будет.
  КАПИТАН. Ты уверена, он здесь был?
  АЛЛА. Да!
  КАПИТАН. Чёрт... Неприятность.
  АЛЛА. Подождать не мог... Надо же, так глупо попасться.
  КАПИТАН. Да как утерпеть, когда тут такие...
  АЛЛА. (шлёпнув капитана по рукам). Убери руки, ненасытный!.. Тебе мало, что сейчас скан-дал будет?!
  КАПИТАН. Да пока что-то тихо.
  
  Появляется Валя с двумя тарелками бутербродов. Расставив их на столе, смотрит на мужа и подругу. Пауза.
  
  ВАЛЯ. Ну, что стоите?
  КАПИТАН. (сглотнув) А что?
  ВАЛЯ. Почему бутылку до сих пор не открыл? Рюмки доставай, а водку в графин перелей.
  КАПИТАН. Зачем?
  ВАЛЯ. Чтоб как у людей... Дай тебе волю - из горлб бы хлестал.
  КАПИТАН. Когда это я из горлб хлестал?
  ВАЛЯ. Ой, хватит, видела... Ну, что стоишь?
  АЛЛА. А где Пётр Андреич?
  ВАЛЯ. Пётр Андреич на кухне огурцы режет... Гостя работать заставили. И не стыдно? Стоите тут, милуетесь. (У капитана посыпались рюмки). Вот уж точно, медведь.
  
  Появляется Панин с тарелкой аккуратно нарезанных огурцов.
  
  ПАНИН. (стараясь не смотреть на капитана и Аллу). А вот и огурчики... Я думал уже налито.
  ВАЛЯ. Да мой медведь решил рюмки по полу катать.
  КАПИТАН. (собирая их) Так ведь не разбил... Я сейчас всполосну. (Убегает).
  АЛЛА. Пётр Андреич, давайте я поставлю.
  
  Алла берёт у Панина тарелку, соприкоснувшись с его руками. Смотрят друг на друга. Прикосновение длится дольше, чем это требуется для простой передачи блюда. Панин отводит взгляд.
  Валя замечает эту сцену, улыбается. Алла ставит тарелку на стол.
  
  АЛЛА. Пётр Андреич, почему вы на меня не смотрите?
  ПАНИН. (подняв на неё взгляд). Я уже посмотрел на вас. (Не выдержав "дуэли", снова отводит взгляд).
  ВАЛЯ. Алла, не смущай мне брата... Гляди, покраснел уже. (Смеётся).
  
  Появляется капитан.
  
  КАПИТАН. А вот и рюмочки... Петь, ты уж извини, что из бутылки наливаю. (Панин в не-доумении). Ну, разбираем... Тост с гостя!
  
  Пауза. Панин, с рюмкой в руках, смотрит на улыбающегося капитана, затем на сестру, потом в рюмку.
  
  ПАНИН. Совет вам да любовь... (Выпивает не чокаясь). Горько... (Остальные тоже выпивают). Горько!
  
  Молодожёны целуются. Алла смотрит на Панина. Панин смотрит в пол.
  
  
  АКТ ТРЕТИЙ.
  Сцена 1.
  Палата. Утро.
  Кедров лежит в постели. Плёткин протирает пол.
  
  КЕДРОВ. Плёткин, какое сегодня число?
  ПЛЁТКИН. Двадцать девятое. А что?
  КЕДРОВ. Ты чего-нибудь о Серёге слышал, как он там, в карцере?
  ПЛЁТКИН. Не знаю, я ведь почти всё время здесь.
  КЕДРОВ. А ты узнай. Я тебе сигарет дам. Пачку.
  ПЛЁТКИН. Ну, пачку.
  КЕДРОВ. Ничего тогда не получишь.
  ПЛЁТКИН. Ладно, узнаю... Слышь, Кедр, за что тебя Змей-то на "перо" посадил?
  КЕДРОВ. Да ведь, поди, знаешь уже.
  ПЛЁТКИН. Так, в общих чертах... Из-за Серёги что-то.
  КЕДРОВ. Из-за него... Из столярки возвращались. А я, дурак, с Витькой-мастером загово-рился и выпустил Серёгу из поля зрения. Глядь - а его уже Змей за воротник волокёт. Я ему: "Куда!", а он мне: "Не твоё дело..." А ведь к Финку тащит, знаю, - его прихвостень. "Куда!" - кричу, а он: "Порежу!" Я: "Режь!" - и рванул Серёжку к себе. И тут темно мне сделалось, и как бы током ударило в поясницу. Змей уже уходить стал этак не торопясь, а у меня по спине течь пошла, тёплая и даже будто приятная. Тут я, значит, оскользнулся и мордой в планету... Загудела планета. В глазах мутно, но вижу сквозь туман, как Серёжка мой хватает камень и со всего маху Змея по башке... Тот упал, а Серёга стоит над нами обоими, растерялся, губёнка нижняя трясётся.
  ПЛЁТКИН. Это понятно, с непривычки-то всегда так... Базар слышал, не знаю правда или нет, мол, к Графу Серёгу приглашали, типа - приблизить хочет, смену себе воспитывать.
  КЕДРОВ. Ты сам-то в это веришь?.. Воспитывать... Граф - человек серьёзный, "битый каторжанин", старый бродяга. Он "зону" держит. Станет он заморачиваться каким-то вос-питанием... Нет, это Финк Серёгу обхаживает.
  ПЛЁТКИН. Тебе бы к Графу, чтоб заступился.
  КЕДРОВ. Без него обойдёмся.
  ПЛЁТКИН. А кроме него и заступиться некому.
  КЕДРОВ. Ничего, нашлись люди.
  ПЛЁТКИН. Кто?
  КЕДРОВ. Тебе-то что?
  ПЛЁТКИН. Да сидел уже как-то Финк в ШИЗО. (Быстрый хитрый взгляд на Кедрова). Помню, я тогда курнуть вышел. Смотрю, капитан с прапорами своими трепется: "Всех отказников от работы - ко мне. Своим способом буду воспитывать"... Сволочь... Балакин вон, гово-рит, уже воспитался. Приведите его... И ведут чуть ли не под руки, как царя заморского. Сам-то ходить пока не в состоянии. "Ну, - капитан говорит, - куда пойдёшь: на работу или опять к Финку, в карцер?" А Балакин слезой омылся, скрипнул зубами и говорит: "На ра-боту, гад, на работу!" А этот: "Ах, гад?! Ну-ка ещё на сутки к Финку!" А сам смеётся: "Это ему подарочек от меня, чтоб не скучал. Вишь, как он Балакина... Страсть у него прямо: доберётся до свежего человека - замучит... Вы, ребята, мне помоложе нарушителя найдите, а то Финк жалобу прокурору писать хочет, не ту натуру, говорит, подсовываю". Говорит это, а сам смеётся, смеётся, сволочь.
  КЕДРОВ. Зачем ты мне это рассказал?
  ПЛЁТКИН. Так. (Продолжает протирать пол).
  
  Пауза.
  
  КЕДРОВ. Страсть, говоришь?.. Да, страсть такая штука... Вот, кажется, какая может быть страсть к бабочкам? Ну, я понимаю, к бабам, это можно... А к бабочкам?
  ПЛЁТКИН. Да я-то откуда знаю? (Протирает пол).
  КЕДРОВ. А ведь собирают люди.
  ПЛЁТКИН. Ну и пусть. Тебе-то какое дело?
  КЕДРОВ. Вот ты работаешь... Я работаю... И над одним тобой шесть начальников при-ставлены, и каждый вооружён правом владения твоей несговорчивой персоной. Вот стоят они возле тебя и держатся за твою нервную систему, подкручивают, а нервишки звенят-звенят, вот-вот оборвутся...и лопнет вся твоя гитара к едрене-фене! Плюнешь в морду тем, кто над тобой стоит-измывается, и крикнешь: "А ну, ведите меня в карцер! Меня, че-ловека!" И ведь ведут...люди...человека.
  ПЛЁТКИН. Ты это к чему?
  КЕДРОВ. Так... Балакина вспомнил... Плёткин, тебя кто-нибудь ждёт там?
  ПЛЁТКИН. (озираясь) Где?
  КЕДРОВ. На воле.
  ПЛЁТКИН. А... Ждут... Жена, дочка. Письмо недавно прислали. Скучают... А тебя? Что-то на сына гнал, когда штопали...
  КЕДРОВ. Да съездил как-то к нему в гости, до сих пор возвращаюсь - четвёртый год по-шёл... Я когда старуху свою схоронил, дом заколотил, с конём Буланкой простился, в го-род двинул, к сыну, в глаза ему посмотреть да спросить, почему на похороны не приехал. А сын оказался большим и грамотным человеком. Таким грамотным, что даже фамилию сменил. Умный сын, до того умный, что отца родного не признал, а ещё пригрозил сдать в дом старости, если я у него пороги обивать буду... Сын... А куда деваться? Иду. По во-кзалу. Голодный и потому остроумный до ужаса. А встречь пирожки на тележке едут - их сзади человек женского полу толкает. А у того женского полу щёки румяные. Аппетит ме-ня и взял за нутро. Ну, выруливаю ей прямо в лоб... В общем, быстро ей мозги припудрил, а уж к исходу, как говорится, второго тайма и пирожком осквернился. Выкушал шесть, а на седьмом, дурак, спрашиваю: а с человечинкой пирожков нету?.. И зачем я это бряк-нул?.. Она очами на меня полыхнула, обиделась, наверно... У неё-то, распробовал, с кры-сятиной были... Сейчас, говорит, МВД кликну, он тебе и с человечиной, и с собачатиной даст. Обожди маленько... Ну и дождался. Привела... Мол, семь пирожков у неё стырил. Ну и повязали. И в клетку законопатили. Сынок-падлюга подсобил... В клетку... А там и до тюрьмы...
  ПЛЁТКИН. Чего скис-то?
  КЕДРОВ. Тюрьма хорошая, крепкая, нигде не дует. Не та, что в книжках пишут: всякие там страсти-прелести, тараканы-людоеды. И народ подобрался колоритный. Один, шуст-рый такой, за драку сидел, лысый такой всегда. Хороший мужик, дерзкий. Он мне сразу хотел свой диктат показать. Подходит и - бац по морде! Я падать, а на лету зубами его за промежность споймал.
  ПЛЁТКИН. Чего-чего?!
  КЕДРОВ. Это так барсуки делают, когда видят, что положение хреновое: сейчас, мол, тебя человек убивать будет и твоё сало на барсучий жир перегонять. Тогда барсук львом стано-вится и хватает человека, царя природы, за наследственную часть. Обязательно за неё - любого охотника спроси.
  ПЛЁТКИН. Ладно, ты "В мире животных"-то не разводи. Чего с парнем случилось?
  КЕДРОВ. Ничего... Водой отлили. А меня никто больше и пальцем не ворохнул. Вот тебе и диктат!
  ПЛЁТКИН. Я-то думал, ты волк-одиночка, а ты, оказывается, барсук-психопат. (Смеётся).
  КЕДРОВ. Не, если уж на то пошло, я - таймень. Сейчас его, почитай, и нету. Это как волк речной. Видел? То-то. Наверно, и простого-то волка только по телевизору?
  ПЛЁТКИН. Ну, почему... В зоопарке видел, живьём... С дочкой ходили - она ещё ма-ленькая была... Жена бант ей большой повязала... За ручку шли... А потом три шарика купили: красный, жёлтый, зелёный... Я говорю: светофор несёшь, а она смеётся... Доч-ка... Смеётся...
  
  Появляется Есугей.
  
  ЕСУГЕЙ. Коридор мыл?
  ПЛЁТКИН. Мыл... Чего с тобой?
  ЕСУГЕЙ. Понять не могу... Странный что-то творится.
  КЕДРОВ. Случилось чего?
  ЕСУГЕЙ. На построений капитан Финка на работу крикнул.
  ПЛЁТКИН. Ошибся, может?
  ЕСУГЕЙ. Нет, два раза крикнул... Финк, понятно, в отказ. Капитан - десять сутки сразу. Все шум поднимать. А капитан так пальцем Финка из строя - иди сюда, иди сюда. Финк к нему. Ждём, смотрим.Тишина. А они говорят, тихо так, шёпотом. И вдруг Финк сам - ру-ки за спину, а капитан своим: "Уводите!" Финк идёт, улыбается. Мы все, как скамейка по башке трахнутые...
  ПЛЁТКИН. Действительно, чего это он?
  КЕДРОВ. Улыбался, говоришь?
  ЕСУГЕЙ. Все фиксы наружу!.. Ординаторскую мыл?
  ПЛЁТКИН. Не успел ещё.
  ЕСУГЕЙ. Доктора сейчас придёт!.. В карцер хочешь? Доктора кричал хочешь?.. Я пыль тру, ты пол тру.
  
  Плёткин и Есугей уходят.
  
  КЕДРОВ. Это они помогли, сдержали обещание. Молодцы. А там и я нарисуюсь, когда Серёгу выпустят. Ладно, нечего валяться, расхаживаться надо. (Со второй попытки присажи-вается на кровати. С большим трудом встаёт. Пошатывается. Делает несколько неуверенных шагов. Больно. Хочет опереться, но ничего под рукой нет). Ничего не вижу... Круги какие-то...Хоть бы на свет белый посмотреть, небо увидеть. Солнце. Можно и облака. (Вздыхает, а получается стон). О, вой будто... Речного волка. (Смеётся). Вой рыбы... Рыбы!.. А кто рыбу услышит? (На ощупь ищет кровать. Смеётся).
  
  Сцена 2.
  Промзона.
  На перевёрнутом корыте сидят Абрамчик с фотоаппаратом на шее и Биба.
  
  АБРАМЧИК. Шесть кадров осталось... Чтоб такого сфотографировать?.. Может, ещё раз тебя щёлкнем?
  БИБА. Не, хватит, я скоро разорюсь на эти твои фотокарточки... Дома, мать пишет, де-вать их уже некуда - куда не плюнь, везде, мол, твоя морда. Да и в каждой стенгазете я, как дурак, вишу...
  АБРАМЧИК. Что-то Стёпы долго нет. Может, капитан его в ШИЗО определил?
  БИБА. Да ладно, сказали - поговорить вызвал... Ему перевод на поселение светит, вот и обкашливают, как Стёпе побыстрее туда свинтить.
  АБРАМЧИК. Ага, так и отпустили... Таких мастерюг на всё зоновское производство двое - Кедров, по плотницкой части, да Стёпа - гений электрода и газовой горелки... О, нари-совался.
  БИБА. Чего-то злой.
  
  Появляется возбуждённый Стёпа: ходит по площадке, как тигр в клетке.
   Абрамчик и Биба молча наблюдают за его перемещениями.
  
  СТЁПА. (остановившись) Совсем оборзели, дуры!.. Я вкалываю, как чёрт на мельнице, чтоб с Финком расплатиться, а тут маманя удумала слёзными письмами забрасывать.
  БИБА. Мать - это святое.
  СТЁПА. Я, конечно, помогаю, чем могу. Что я не понимаю, что ли? Маманя престарелая, за Уральскими горами кукует, пенсия крохотная.
  АБРАМЧИК. Да, понятно, от такой старушки проку мало: на свиданку за тридевять зе-мель не потащится...
  СТЁПА. Куда уж ей, развалится по дороге.
  АБРАМЧИК. Деньжат не пришлёт.
  СТЁПА. Наоборот, от меня всё ждёт какой-нибудь помощи. Ну, я посылал денежные пе-реводы, благо зарабатываю неплохо... Мне бы с Финком рассчитаться, а тут она насела, пишет: (достав клочок бумаги, читает) "...Самой-то мне, сынок, ничего не надо... картошку уже собрали..." Не то. А вот: "...сестрёнка твоя, Любаня, шибко приболела по женскому делу, если можешь, пришли какую копейку, больше ждать неоткуда..." А если не могу? Как ей об этом написать? Извини, мол, маманя, денег не жди, так как Финк за глотку дер-жит - долг требует... Цензор это прочтёт, и меня так раскрутят... Финку-то что, у них с "кумом" всё на мази, а меня... Да и плевать она хотела на всяких Финков, ей бы только деньжат чтоб высылал... Совсем оборзела.
  БИБА. Ты на мать-то не наговаривай.
  СТЁПА. Наговаривай... Мамане на письмо не ответил, так она начальнику колонии пись-мецо затележила: что с сыночком моим? Может, беда какая приключилась? Что-то де-нюжки не шлёт...
  АБРАМЧИК. Хваткая бабулька.
  СТЁПА. "Кум" на воспитательную беседу, чего это я мать забыл да сестру больную. Не-хорошо. На счёте у тебя деньги есть, перечисли малость, и гляди - я проверю. Ты ведь, кажется, на поселение просился?.. И улыбается, сволочь.
  БИБА. Чем кончилось?
  СТЁПА. Пришлось-таки "отстегнуть"... Волнуются они за меня! Мне их волнение дорого обходится!
  БИБА. Понравилось им тебя казачить... Во вкус вошли.
  СТЁПА. И так уже один на шее сидит, эти ещё жилы тянут... Заездят лошадку... Пашу, пашу, как проклятый пашу!.. Сдохну я на этой работе...
  
  Пауза.
  
  АБРАМЧИК. Да, трагическая история... Я вот что думаю...
  
  Пауза.
  
  БИБА. Чего замолчал-то?
  АБРАМЧИК. Биба, человек, жаждущий мудрого слова, должен запастись терпением. Че-ловеку, обладающему мудростью, приличествует важность. Поэтому я молчу... (Стёпе) А тебе, мой маленький друг Стаханова, скажу так: тебя надо срочно хоронить.
  СТЁПА. Крышей двинулся?!
  АБРАМЧИК. Стёпа, слушай меня ушами, а не верещи, как раввин на блудницу... Я же в фигуральном смысле. Надо ж понимать иронию судьбы. Ты уйдёшь из этой жизни с гордо поднятой головой, и друзья у гробовой доски уронят скупую слезу на твоё несуразное дол-говязое тело. Но это будет всего лишь красивый понт, душераздирающий спектакль "Анна Каренина, или Каштанка под тепловозом". И в этой драме тебе предстоит исполнить главную роль.
  СТЁПА. Какую ещё роль?
  АБРАМЧИК. Тепловоза! Он ещё спрашивает... Жмурика, конечно. Извини, но роль без текста. Главное - вовремя захлопни глаза и укрой свои бледные ноги. А дальше, как в песне, где старушка напрасно ждёт сына домой, потому что ей скажут - она зарыдает о безвременной утрате единственного сыночка.
  СТЁПА. Я не единственный. У меня сестра есть.
  АБРАМЧИК. Так ты что, предлагаешь и её хоронить? Гляди-ка, вошёл во вкус. Но на пер-вый раз обойдемся без массовки. Не добивай маманю... Дрожащей рукой она вскроет ка-зённый конверт и узнает, что её сын Стёпа, отошёл в лоно Авраама.
  БИБА. Ага, так тебе цензор и пропустит эту "липу". В лучшем случае - шизняк, а то и ме-сяц БУРа.
  АБРАМЧИК. Биба, вот только не надо меня учить, с какого боку мацу кушать. Завтра на волю отваливает хороший пацан из четвёртого отряда - Паша Пряник. Выйдет за вахту и тусанёт "малявочку" в почтовый ящик. А за это время мы всё успеем обстряпать. (Встаёт, потирает руки). Так, с чего бы начать?
  СТЁПА. А если маманя не поверит? Мало ли что написать могут; вдруг перепутали...
  АБРАМЧИК. Вот что нас, русских, губит, так это недоверие. Но раз уж я, как большой ху-дожник, взялся за это дело, декорации доверьте мне. (Достаёт блокнот и ручку). Так, сначала - справка о смерти... Ну, с этим просто - в пятом отряде есть один талантливый чернуш-ник: что ему какой-то бланк нарисовать, когда он "баксы" цветными карандашами так изображает - хоть в обменный пункт беги. Он и печать нарисует, и подпись начальника колонии...
  БИБА. А может, заодно, справку из морга и свидетельство о кремации закажем?.. Для убе-дительности.
  АБРАМЧИК. (после непродолжительной паузы). Нет, не надо, думаю, это чересчур... Теперь текст. Тут главное начать... "Сим удостоверяем"... Нет... "Сообщаем вам"... Не убеди-тельно... "Спешим уведомить"... Уже что-то, но не то... А, вот! "Доводим до вашего све-дения". (Бормоча себе под нос, быстро записывает в блокнот). Так, текст готов... Бросаем крити-ческий взгляд... Забыл, надо бы приписать (Говорит и пишет). "...согласно Правилам внут-реннего распорядка, тело не может быть выдано родственникам и будет захоронено безы-мянно".
  БИБА. Добавь, что после Стёпы личных вещей не осталось. А то за личными вещами мо-гут и за сто вёрст припереться.
  АБРАМЧИК. Ну, это мы ещё подредактируем... (Вырывает листок из блокнота, сворачивает и кладёт в карман). Так... Но этого мало... Маманю надо пожалеть. Оставим старушке память о беспутном шалопае. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать... Пошлём ей фотокарточку с похорон. Для наглядности. Причём на фотке должны быть не только какие-то голимые арестанты, но и высокое начальство. Пусть гордится.
  СТЁПА. Ты что, "хозяина" позовёшь или "кума"? А гроб на столярке закажешь?
  АБРАМЧИК. Я бы заказал, да времени мало, не успеем. А симпатичный гробик я уже присмотрел... Ну-ка, Биба, подними зад... Ну, как вам? Шикарное корыто.
  БИБА. Так в нём же раствор замешивают.
  АБРАМЧИК. Кумачом накроем - на время у "козлов" займём, есть у меня кой-какие ко-ны... А вот с офицерским составом сложнее. Нужна форма, а её, конечно, у ментов не займёшь.
  БИБА. Почему не займёшь? Инженер наш, старлей, всё время в своём кабинете на "пром-ке" форму держит. Приходит в зону - переодевается, уходит - опять переодевается. Стес-няется. "Хозяин" его за это уже несколько раз гонял, а тому всё по фигу.
  АБРАМЧИК. Вот ты этим и займёшься... Так, разбежались, встречаемся через сорок ми-нут... А ты, Стёпа, свой гроб сторожи, чтоб не свистнули.
  
  Абрамчик и Биба расходятся в разные стороны. Стёпа ходит вокруг корыта, критически посматривая на не-го. Затемнение. Спустя сорок минут. Стёпа ходит вокруг корыта. Появляется "зашуганный" Биба со "вздув-шейся" робой, под которой спрятаны фуражка, рубашка и галстук старлея.
  С другой стороны появляются Абрамчик с куском кумача и Динька-мусорщик.
  
  БИБА. (кивая на Диньку) На кой фиг ты его притащил?
  АБРАМЧИК. Для массовки.
  БИБА. Он же немой.
  АБРАМЧИК. Мы фотографию собираемся делать, а не конкурс эстрадных исполните-лей... Ты, Динька, не бойся, просто постой, я вас сфотографирую, и мы тебя отпустим. Понял? (Динька кивает). Так, Динька понял, теперь вы... Тащите вон те козлы и ставьте на них корыто... (Стёпа и Биба выполняют). Прикройте это сооружение скатертью... Очень хо-рошо... Стёпа, забирайся, ложись. (Стёпа ложится в импровизированный гроб). Скатерку как-нибудь подоткните! Придайте контуры! А то получается чёрт-те что... Динька, встань вон там... Ну, не прочитывается гроб, не прочитывается!
  СТЁПА. Хуль его читать?! Это ж гроб, не "Мурзилка"! Щёлкай скорее!
  АБРАМЧИК. Куда щёлкать? Биба ещё форму не напялил! Биба, а штаны где?
  БИБА. Какие штаны! Тут пока фуражку нёс, чуть в свои не наложил! И так проканает. Мама пожилая, как-нибудь схавает.
  АБРАМЧИК. Да-а, видуха... Гусар, ебёна мать! Спрячься за козлы, чтоб тебя по пояс вид-но было!
  БИБА. Из-за козлов от меня только фуражка высовывается!
  АБРАМЧИК. Всю композицию портишь... Ладно, становись с краю, прикройся как-нибудь. Стёпа, что ты разлёгся в корыте, как папа в винограднике? Мослы из гроба на метр торчат!
  СТЁПА. А куда мне их деть? Отрубить, что ли?
  БИБА. Может, Диньку в корыто сунем - он маленький, а Стёпу ментом сделаем?
  АБРАМЧИК. На кой хрен Стёпиной мамане вместо её сына чужая морда?.. Стёпа, подог-ни колени. Биба, помоги ему.
  СТЁПА. Да куда ты их гнёшь-то! Больно!
  АБРАМЧИК. Терпи! Глаза закрой! И хватит морщится, сделай умиротворённое выраже-ние лица... Вот так...
  СТЁПА. Щёлкай быстрее!
  АБРАМЧИК. Секундочку... Биба, ну что ты там притулился с видом спившегося есаула... Сделай серьёзное лицо... Я сказал серьёзное, а не страшное... Ладно, оставь то лицо, это ещё глупее... Динька, а ты изображай скорбящие массы... Очень хорошо... Внимание... Снимаю! (Яркая вспышка от фотоаппарата).
  
  Сцена 3.
  Ночь. Сад возле дома. Скамья.
  Появляются Панин и Алла.
  
  АЛЛА. Вот и пришли... Спасибо, Пётр Андреич, что проводили, а то бы я одна... (Пошат-нувшись, опирается на Панина). Ой, совсем пьяная.
  ПАНИН. (приобняв её). Вы присядьте... Давайте я вам помогу... Подышите свежим возду-хом...
  
  Садятся на скамью.
  
  АЛЛА. (склонив голову ему на плечо). Какой вы хороший, милый, заботливый. (Панин смущён, немного нервничает). Почему вы молчите? Почему не говорите мне комплиментов?
  ПАНИН. Лесть - как духъ: можно упиваться их ароматом, но пить их нельзя. Поэтому, как врач, не хочу, чтобы вы отравились.
  АЛЛА. Иногда так хочется травануться... А кто говорил о лести? Лесть нам не нужна... А как вам моя юбочка?
  ПАНИН. Хор-хорошая вещь.
  АЛЛА. Женщины знают, как их одежда влияет на нравственность мужчин... (Поднявшись). Но моя юбка слишком длинна для вашей нравственности, не так ли, Пётр Андреич? (Мед-ленно подтягивает вверх подол юбки).
  ПАНИН. Алла, не надо...
  АЛЛА. Ах, вам и этого мало?!. Юбка - это знамя, за которым мужчины готовы марширо-вать куда угодно. И теперь я хочу поднять моё знамя как можно выше. (Исполняет это).
  ПАНИН. (вскакивает, одёргивает подол её юбки, отвернув лицо) Великодушно прошу вас, Алла, не срамитесь передо мной... Пожалуйста.
  АЛЛА. (придя в себя). Простите... Это алкоголь. Простите... Но так хочется, чтобы вы меня хотя бы немножко любили.
  ПАНИН. А что с вами ещё делать, если не любить вас? (Аккуратно и нежно обнимает её).
  АЛЛА. (робко). Вы простили меня?
  
  Пауза.
  
  ПАНИН. Забудьте об этом... Смотрите, звёзды... Луна полной стала... Облака серыми воришками крадутся по небу, воруют звёзды... Странно, а ветра нет...
  АЛЛА. Небесный ветер их гонит. (Панин негромко смеётся). Что смешного? (Отстраняется от него, садится на скамью, закуривает, - всем своим видом показывая, что она обиделась).
  ПАНИН. О, не принимайте это в свой адрес... Вы знаете то место за посёлком, там много-много курганчиков?
  АЛЛА. И что в этом смешного?
  ПАНИН. Недавно я поднялся на холм, где мёртвый сад... И взглянул с него на старое кладбище... И десятки лет сошлись в одно мгновение... (Начинает в волнении ходить взад -вперёд). А ведь через тысячи лет любое "славное имя"... (Останавливается). Чем будет оно тогда? В тот миг я что-то почувствовал, но лишь сейчас, здесь, с вами, я понял этот сек-рет... И горько смеюсь над собой.
  АЛЛА. А Миша, похоже, был прав... Фантазёр.
  ПАНИН. Почему?.. Нет, конечно нет... Вы только задумайтесь, как много людей считают непоправимым бедствием свой уход и что грядущие поколения ничего не будут знать о столь значительных личностях. Они забывают - кладбища заполнены могилами людей, тоже когда-то веривших, что мир без них не устоит... Ещё недавно я был в том большин-стве.
  АЛЛА. А причём здесь я?
  ПАНИН. Но вы тоже идёте по дороге жизни. Я понимаю, как вам тяжело. Никто не выло-жил асфальтом эту дорогу, никто не поставил скамеек на длительном этом пути и оттого, что великие толпы людей пробежали по этой дороге, она не стала легче, она стала тяже-лее... Сколько мусора они оставляют после себя!
  АЛЛА. Над чем вы размышляете, о чём беспокоитесь? В мире много дорог, но их назна-чение едино.
  ПАНИН. (удивлённо смотрит на Аллу). И какое?
  АЛЛА. Пётр Андреич, боже мой, всё, что вы хотите знать о жизни, находится в любой по-варской книге и в Священном писании... Соловья не кормят баснями, а женщин мудро-стью.
  ПАНИН. Я думал, вы... А вы, оказывается... Не ожидал от вас.
  АЛЛА. А вы решили, что я одна из местных пустоголовеньких шлюшек?! Я видела, как вы смотрели на меня! Как вы ненавидели меня! Корчите из себя умника!.. Уж не боитесь ли вы меня? А, вы, верно, презираете меня... Молчите?!. Это я вас презираю! Я вас нена-вижу! Перед ним женщина стелится, унижается, а он стоит такой весь правильный, фило-софствует!.. А может ты импотент? Поэтому и жена сбежала? Только на слова и хватает... (Начинает вульгарно хохотать).
  
  Панин даёт Алле пощёчину. Смех обрывается. Пауза.
  
  АЛЛА. Ах, ты!..
  
  Набрасывается на Панина с кулаками. Он "вяжет" её в своих крепких объятиях, прижав к себе. И неожидан-но для себя целует Аллу - долго, сильно, сладко. Алла отвечает на поцелуй.
  
  АЛЛА. (спокойно) Мне больно.
  ПАНИН. Что?
  АЛЛА. Ты очень сильно сдавил меня.
  ПАНИН. Прости. (Отпускает её). И за пощёчину тоже... (Пауза). После стольких совместных лет со своей бывшей, мне кажется, что женщины гораздо увереннее нас чувствуют себя в сфере супружеских измен, любовных приключений, сплетен, вымогательств и... и абор-тов... Когда она сделала это, я понял, всё прежнее кончилось. Я так желал этого ребёнка... И стали жить опять для себя - в спешке, задыхаясь, бегом, чтоб успеть... Чего успеть?.. Она не хотела рожать, и принимала лекарства, чтобы на время стать бесплодной, а стала... Если бы осталась любовь, мы бы нашли выход: искусственное оплодотворение, суррогат-ная мать или, наконец, сироту из приюта... Но даже следа не осталось от этого чувства... Пустота, безразличие... Чужие люди... И поставили точку. (Пауза). А то, что я увидел там, в доме, это... это... Мне очень больно за сестру.
  АЛЛА. Не осуждайте меня, я всего лишь хочу быть счастливой... Хотя бы подобие сча-стья... Своего счастья.
  ПАНИН. Делая несчастной мою сестру?!
  АЛЛА. Но она ведь не знает, что мы с Мишей...
  ПАНИН. А когда узнает?
  АЛЛА. Никогда... У нас всё кончилось. Точка.
  ПАНИН. Вы уверены?
  АЛЛА. Я так решила... Мне надоело смотреть, как он на своей потной руке вращает золо-тое кольцо... И беру обратно свои слова, относительно импотента. Когда вы прижали, я почувствовала, что там у вас...
  ПАНИН. Алла, Алла, остановитесь...
  АЛЛА. Я вас смущаю?
  ПАНИН. Я как-то не привык к таким атакам.
  АЛЛА. Мы снова перешли на "вы"?
  ПАНИН. Нет... (немного подумав). Похоже, что так. (Оба улыбаются).
  АЛЛА. Значит, вы хотите ребёнка?.. Надо подумать об этом... Ну, ладно, идите, идите, уже поздно... Вам надо отдохнуть.
  ПАНИН. А вы?
  АЛЛА. Я ещё посижу... Голова немного кружится.
  ПАНИН. Может, мне остаться?
  АЛЛА. (улыбнувшись) Идите...
  ПАНИН. Уходить?
  АЛЛА. Стойте! (Порывисто целует Панина). А теперь идите, идите. Спокойной ночи.
  ПАНИН. Спокойной ночи. Мы ведь ещё увидимся? Завтра, например...
  АЛЛА. Да... Обещаю вам.
  
  Время от времени оборачиваясь к Алле, Панин уходит. Она садится на скамейку, закрывает лицо руками. Такое впечатление, что она плачет, но, убрав от лица руки, Алла смеётся. Крадучись появляется недоуме-вающий капитан.
  
  КАПИТАН. Я думал, ты ревёшь, а ты...
  АЛЛА. И этот здесь... Нарисовался. (Смеётся). Ты хочешь жить вечно?
  КАПИТАН. Чего?!
  АЛЛА. А не получится... Где опасность - там спасение, и потерявший душу обретёт её. (Смеётся).
  КАПИТАН. Чего гонишь?.. Кончай ржать, людей перебудишь! Пошли к тебе быстрее, по-ка никто не увидел. Зря что ли там торчал, пока вы тут наговоритесь? Идём. Ну?
  АЛЛА. К жене иди.
  КАПИТАН. Чего несёшь!.. Ну, хватит, Алла... Я же люблю тебя. Ты ведь не хочешь ска-зать, что сегодня ночью у нас ничего не...
  АЛЛА. Хочу.
  КАПИТАН. Может, ты в Петьку влюбилась?
  АЛЛА. Может.
  КАПИТАН. А я?
  АЛЛА. У тебя жена есть, иди к ней... И вообще, оставьте вы меня все в покое!
  КАПИТАН. Алла, Аллочка, хорошая моя, ласточка, девочка моя милая. (Целует её лицо, руки, колени, обнимает её, снова целует). Что ты?.. Что ты себе навыдумывала?.. Ведь как всё хорошо было... Ну, успокойся, радость моя, успокойся... Я же всё для тебя готов сделать: сказала Финка посадить, я посажу, скажи - заведующей "больнички" сделать, я напрягусь, сде-лаю... Всё, всё для тебя!.. Только не мучай меня, Аллочка... Не заставляй унижаться, я этого не люблю... (Другим тоном). Один скоро вспомнит, как я перед ним... Книжки пред-лагал... Ну, это ладно... Аллочка, лапушка, идём к тебе... Замёрзла уже вся, нежная моя.
  
  Капитан снова "обрушивает" на Аллу каскад поцелуев. Каменное лицо Аллы перекашивает гримаса боли, душевной боли. Из груди вырывается стон, похожий на вой. Она поднимается.
  
  КАПИТАН. Правильно, девочка моя... Идём, идём... (Обняв Аллу, уводит её).
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ.
  Сцена 1.
  Коптёрка отряда.
  Граф и Абрамчик чифирят: делая несколько глотков, передают друг другу кружку.
  
  АБРАМЧИК. С твоего ведома Финка "шизанули"?
  ГРАФ. Да.
  АБРАМЧИК. Зачем?
  ГРАФ. Капитан просил.
  АБРАМЧИК. Тебе-то это зачем?
  
  Пауза.
  
  ГРАФ. Знаешь, Абрамчик, бывает расчёсткой проведу, и волосы седые выпадают. Ещё хо-лода не пришли, а уже вон...в тёплой одёже. Силы уходят...
  АБРАМЧИК. Да ладно тебе, Граф.
  ГРАФ. Я блуждаю, всё больше сбиваясь с дороги.
  АБРАМЧИК. Книжек ты много читаешь... Телевизор бы смотрел, развеялся... А так всё думаешь, думаешь... Гляди, мозга за мозгу заедет, "фомкой" не выправить.
  ГРАФ. Каждый миг я боюсь, что истечёт мой срок... И моя душа вдруг... И знаешь, что самое смешное? Через сотни-сотни лет стены этого барака зарастут дикой травой. А ка-кие-нибудь грибники наткнутся на куски колючки и будут ходить-смотреть и непонимать - зачем всё это здесь? И ведь никто им не ответит, потому что забудут... Почему забудут? Потому что у них некого будет наказывать.
  АБРАМЧИК. О, да ты романтик.
  ГРАФ. Те, будущие, поймут: если родились здесь, на Земле, значит уже наказаны, свой срок отбывают... А смерть - конец заключения, свобода...
  АБРАМЧИК. Или перевод на "усиленный"...или на "крытку".
  ГРАФ. Иногда я боюсь своих мыслей: получается, что самоубийство расценивается теми вверху, как побег...с вытекающими отсюда последствиями... И меня радует, что жизнь человека хрупка. Она уносится, как пыль порывом ветра... И рассеивается, как облака в погожий день... У человека закончился срок, а мы скорбим... Человек на свободу вышел, а мы скорбим... Иногда мне кажется, что я совсем себя не знаю.
  
  Появляется Биба.
  
  АБРАМЧИК. Явился... Где тебя носит?
  ГРАФ. Чифирнёшь?
  БИБА. Граф... (Опускает глаза). Финка к Серёге в одиночку кинули... Капитан распорядил-ся.
  
  Граф вскакивает, смотрит на Бибу, затем пошатнувшись, хватается за сердце, садится обратно.
  
  ГРАФ. Провёл... Провёл, сучий потрох... Поддых саданул.
  АБРАМЧИК. Может обойдётся... Не зверь же он.
  ГРАФ. Если Финк Серёгу "офоршмачит", значит все мои надежды... Хитро, хитро, капи-тан... (Пауза). Всё свою жизнь я шагал по тонкому льду. Но кто бы знал, какой огонь сей-час в моём сердце... (Стонет). Если Финк хоть что-то с ним сделает, бля буду, сам, вот этими руками порву его!..
  
  Сцена 2.
  Камера-одиночка.
  Сергей ходит от стены к стене.
  
  СЕРГЕЙ. (остановившись) Тишина звенит... Нет, лампа гудит... Воздуха нет. (Присаживается на корточки возле стены. Вскакивает). Чёрт! Мокрые... (Снова ходит). Сколько я здесь?.. Воздуха нет... Стены мокрые... Очень мокрые стены... Очень мокрые. (Взорвавшись). Уберите их от меня! (Испугавшись, застывает). Мокрые стены... В могиле... Умер... Я умер?.. (Пауза). Нет, не в могиле, это камера, всего лишь камера... Я должен быть живым!.. В могиле... Не сходи с ума! (Бросается к двери с глазком и "кормушкой", барабанит в неё). Выпустите меня! Слы-шите? Выпустите меня! Будьте людьми! Откройте дверь!
  
  В двери открывается "кормушка".
  
  ГОЛОС. Отойди от двери! (Сергей повинуется). Чего орёшь?
  СЕРГЕЙ. Выпустите меня!.. Мокрые стены!.. Воздуха!.. Мне по закону прогулка положе-на!
  ГОЛОС. Ну и гуляй. Кто запрещает?
  СЕРГЕЙ. Мне воздух нужен... Пожалуйста.
  ДРУГОЙ ГОЛОС. Чего тут у тебя?
  ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Да вот, на воздух просится.
  ВТОРОЙ ГОЛОС. Скоро смена придёт, пусть они и выгуливают.
  СЕРГЕЙ. Не могу я здесь! Я с ума сойду!.. Ну, хотя бы в сортир сводите.
  ВТОРОЙ ГОЛОС. Пойдём, чаёк успеем попить. Жена бубликов положила... Свежие, мяг-кие.
  ПЕРВЫЙ ГОЛОС. А может сводим этого?
  ВТОРОЙ ГОЛОС. Перебьётся, излишки пусть в штаны кладёт, а чистый воздух ему вре-ден. Надышится, на волю потянет... (Смеются).
  
  "Кормушка" захлопывается. Пауза. Сергей в бессилии падает перед дверью на колени.
  
  СЕРГЕЙ. Господи!.. Если ты есть, помоги мне, Господи! Я больше не выдержу здесь! Я свихнусь! Я умру здесь! Помоги мне, Господи! Умоляю Тебя, сделай чудо!.. Если помо-жешь, я всегда-всегда буду молиться Тебе - правда-правда. И свечки буду ставить, когда часовню достроят. Я даже попрошу наколку мне с Твоим лицом сделать... Ты слышишь меня? Ты же справедливый и милосердный... За что я в этих мокрых стенах?.. Я всего лишь заступился за друга, а меня сюда...в эти мокрые стены... Они раздавят меня!.. Если бы ты знал, как мне плохо... Ты же говорил: "Стучите, и вам откроют..." Я стучал, и ни-чего... Помоги мне, Господи... Пожалей меня.
  
  Лязг замка. Сергей вскакивает, он в предвкушении чуда. Дверь открывается. В камеру входит улыбающийся Финк. Дверь захлопывается. Пауза. Сергей пятится, упирается в мокрую стену, пытаясь вжаться в неё.
  
  ФИНК. Ну, здравствуй, Серёжа... Чего молчишь? Я с тобой по вежливому, а ты мол-чишь... Видишь, как бывает: я звал, звал, а ты не шёл... А тут... Это судьба, Серёженька, когда двоих в одиночку... А чего не шёл-то? Кедр не пускал?.. Ты чего, боишься меня?.. Вот уж ни к чему, нам с тобой ещё долго вместе, так что... Что ты там к стенке жмёшь-ся?.. Иди сюда, садись, побазарим. Видишь, даже свою фуфаечку постелил. Ну, иди... Слышишь? Иди... По хорошему прошу. Я повторять не люблю. Лучше сам иди, Серё-женька, а то ведь я и пощекотать могу. (Достаёт финку).
  СЕРГЕЙ. Вы...вы щенка украли!
  ФИНК. Заговорил.
  СЕРГЕЙ. Вы съели его! Я знаю! Вы!..
  ФИНК. Зря порожняк гонишь, Серёжа. (Медленно приближается к Сергею, поигрывая финкой). Вообще-то, мяско я люблю... Особенно молоденькое, нежное... Ну, что ты, птенчик, куда ты рыпаешься?
  СЕРГЕЙ. Уб...уберите от меня свои руки! Что вам надо!
  ФИНК. А ну, заткнись!
  СЕРГЕЙ. Что вы делаете!
  ФИНК. Рыпнешься - завалю, паскуду!
  СЕРГЕЙ. Нет... Нет!.. Не-е-е-ет!!!
  
  Сцена 3.
  Палата. День.
  Есугей что-то шепчет Плёткину. Тот удивлён, задаёт вопросы - тоже шёпотом. Из разговора отчётливо слышно лишь слово "соринка", упоминаемое во всех склонениях.
  Входит Кедров, направляется к кровати. Санитары не сразу его замечают.
  
  КЕДРОВ. (ворчливо). Расшушукались тут: соринка, соринка. (Присаживается на кровать). Ох, еле дошёл... Завтра забирать будут, а я... Эх... Чего уставились, давно не видели?.. От Серёжки вестей не было? Двое суток как выпустили... Что-то не идёт... Может, видели его? Поди работает.
  ПЛЁТКИН. Я не видел, я почти всё время здесь.
  ЕСУГЕЙ. Может и работает... Все работают.
  КЕДРОВ. Ладно. (Ложится на кровать).
  ЕСУГЕЙ. Ты не спи, сейчас обед будешь кушать.
  КЕДРОВ. Не хочу.
  ПЛЁТКИН. Слышь, Кедр, может тогда я твои харчи выменяю? А вечером чифирнём вме-сте, покурим...
  
  Появляется Коптева.
  
  КОПТЕВА. Уборку закончили?
  ЕСУГЕЙ. Да.
  КОПТЕВА. Где обед больному?
  ПЛЁТКИН. Я приносил - он не хочет. Стою, уговариваю.
  КОПТЕВА. Это ещё что такое? Голодовку решил устроить? А ну, обед сюда! Живо!..
  
  Есугей уходит. Плёткин, с перепугу, энергично трёт пол.
  
  КЕДРОВ. Доктор, я не хочу... Устал я, доктор.
  КОПТЕВА. (присев рядом) Ну, это пройдёт. Вот поешь, и пройдёт.
  КЕДРОВ. В том-то и беда, что пройдёт... Всё и навсегда. Грустно, но уже не страшно.
  КОПТЕВА. Не умирать ли собрался?.. Рано ты это.
  КЕДРОВ. Что-то Серёжка не идёт, даже весточки никакой не прислал.
  ПЛЁТКИН. Да парень, как вышел, может, один всю столярку обслуживает, надрывается, доски ворочает, тебя ждёт, а ты в обидки кинулся, сопли распускаешь!
  КОПТЕВА. Плёткин, ты же закончил уборку?.. Какого хрена снова трёшь?
  
  Появляется Есугей.
  
  ЕСУГЕЙ. Обед.
  КОПТЕВА. А поднос, конечно, не догадался взять.
  ЕСУГЕЙ. Поднос? (Составляет принесённое на тумбочку). Кушай.
  ПЛЁТКИН. А если не хочешь - не кушай... Я заберу потом.
  КОПТЕВА. (Кедрову) Ну, чего филонишь? Давай, работай ложкой.
  ПЛЁТКИН. Кедр, ты будешь это жрать?!
  КОПТЕВА. Значит так: оба метнулись мыть процедурную и коридор! Живо!
  
  Есугей "шипит" на Плёткина. Санитары уходят.
  
  КЕДРОВ. А вы умеете с нашим братом обращаться.
  КОПТЕВА. За столько лет чему только не научишься.
  КЕДРОВ. Муж, наверно, по струночке ходит?
  КОПТЕВА. По колючей проволоке... Он же у меня начальник колонии.
  КЕДРОВ. "Хозяин"?!
  КОПТЕВА. Для кого хозяин, для кого подчинённый.
  КЕДРОВ. (посмотрев на Коптеву) Понятно... Быстрей бы на волю: Серёжку с собой да к нам в деревню. Знаете, какая у нас там красотища! У нас даже стог не просто стог, а картинка. Вот, думаете, сено, чего тут особенного, да?
  КОПТЕВА. Ну да... Сено... А что?
  КЕДРОВ. А вот посмотришь на такой стог, и сразу мысль появляется: разве может быть вероломным человек, что так любовно стог сотворил? Не может и не сможет никогда, по-ка на земле есть слово такое хорошее - труд.
  КОПТЕВА. Ну, отстал от жизни: сейчас другое - бизнес.
  КЕДРОВ. Вот то-то и оно, что бизнес. Всё бизнес, бизнес, а труд забыли. Вот, к примеру, "Репка". Ведь как было: дедка - за репку...
  КОПТЕВА. Бабка - за дедку, внучка - за бабку, Жучка - за внучку...
  КЕДРОВ. И что?
  КОПТЕВА. Что?
  КЕДРОВ. И вытянули репку. Это тогда. А сейчас репа снова выросла большая-прибольшая... И что?
  КОПТЕВА. Что?
  КЕДРОВ. А ничего. Дедка с бабкой скандалят, будущие барыши делят; внучка на Жучку обиделась - собачка её чулок, допустим, изгрызла... Есть такое? А как же!
  КОПТЕВА. А кошка с мышкой?.. Там ещё кошка с мышкой были.
  КЕДРОВ. Тут вообще кранты - расизм, экстремизм, антисемитизм и ещё всякой фигни до кучи... Такая вот глобальная драма... А репка торчит в планетке и всё растёт-разрастается. И нет до неё никому никакого дела, потому как дедки бабки делают. Не вы-годно им репку тянуть, выгодно ботву продавать, вот и стригут зелень, а репка-то всё рас-тёт. А если на неё всем миром вовремя не навалиться - расколет она планетку нашу, к ед-рене фене! А как же... Или вот вилы. Знаете?
  КОПТЕВА. Вилы? Ну, видела.
  КЕДРОВ. Это ж грубая вешь, неуклюжая, чёрт те что! А возьмёт их в свои руки мастер-стогомёт - и залюбуешься... Вот я, к примеру... Я всегда начинаю стог с перекура. Сено уже в копнах, сейчас возить начнут... А куда? Вот для этого я и закуриваю. Сажусь, курю, думаю, стог свой будущий туда ставлю, сюда ставлю, на бугорок, на опушку... И не долга жизнь у стога, а всё же и он должен в природу вписаться, как дом иль церквушка какая.
  КОПТЕВА. Как художник рассуждаешь.
  КЕДРОВ. У нас в деревне все мужики так... Вот одна копна с виду будто скромница, глаз не режет, на фоне черёмухи. Черёмуха, она чёрно-зелёная, а как поспеет - ещё чернее бу-дет - тоже надо учитывать. А вы как думали? К тому времени сено этак по-своему подру-мянится, подсохнет и будет стог у черёмухи к месту... Так, у вас тридцать копен. Значит, основание на пяти надо закладывать. Понятно?
  КОПТЕВА. Поняла. На пяти.
  КЕДРОВ. А потом шуруй: берёшь свои тройчатки - и давай! Теперь сено для тебя враг.
  КОПТЕВА. Враг?! Почему? Оно же такое...такое радостное.
  КЕДРОВ. Враг, враг - не сомневайся... Весёлый, со щекоткой, а всё же враг. Как прида-вишь копну вилами, она, бедная, аж хрупнет... И пошла утеха. Жинка не успевает грабля-ми подхватывать, а пласты козырьками, козырьками укладываются.
  КОПТЕВА. А сейчас жена где?
  КЕДРОВ. Нету... Болезненная она у меня...была. (Пауза). А сплоховал чуток, и один пласт обратно к тебе приехал, на голову. Хорошо, если без жинки, а то, бывало, что и она на шею обрушится. Тут, конечно, матюгнёшься слегка. Но бить - не смей! Да и как можно, особливо за таким делом. Прямо руку бы себе отрубил!
  КОПТЕВА. Это ты хорошо говоришь, правильно.
  КЕДРОВ. Многие говорят, да не все делают. (Виновато опускает глаза). (Пауза). А всему венец - вершина. Вершишь стог - тут уж не промахнись. Затюкают в деревне, если вершина у стога свихнётся на сторону. Вывершиваешь маленькими пластиками, вроде как пьёшь глоточками. (Задумчиво). Жинка со стога по верёвочке спускается и прямо к тебе в объятия. Ждёт, чтоб от сенинок её кофту отряхнул, а ты, так сказать, сверх программы, обними её, поцелуй да пощекочи. Тебе не сложно, а ей радости на неделю... И уходить уже не хочет-ся, - сроднился со стогом, вроде как родил его... Слеза такая радостная, такая чистая, сама по себе катится... Нервы нужны стальные... (Утирает слезу). Ну, ладно, нервы нужны.
  КОПТЕВА. (потрогав лоб Кедрова). Поправляешься... Пойду... Позже загляну... Отдыхай.
  КЕДРОВ. Вы человек, доктор... Скоро совсем отдохну.
  КОПТЕВА. Опять?
  КЕДРОВ. Нет... Сон вот только...
  КОПТЕВА. Тебе поговорить не с кем?.. Ну, что ещё за сон?
  КЕДРОВ. Так, сон, как сон, ничего, вроде, особенного... Только напугал он меня... Сна-чала всё колокольчик звенел... А вокруг далеко видно - у горизонта лес стоит. И вижу я на нём каждый листочек-иголочку, каждую букашку-недотрогу.
  КОПТЕВА. Хороший сон.
  КЕДРОВ. Гляжу, Буланый мой хлещет галопом прямо через поле, а за ним жеребёночек, тоже буланой масти, бежит и этак копытцами по цветочкам-колокольчикам взбрыкивает-резвится. От этого, видать, и звон стоит.
  КОПТЕВА. Сейчас звенит?
  КЕДРОВ. Нет... Сон-то кончился... Жеребёночек... И вдруг ревность меня взяла... Где ты, Буланый, себе наследника взял? Не сам же родил.
  КОПТЕВА. Может увёл где?
  КЕДРОВ. Так надо назад матери отдать, ведь она убиваться будет. И говорю: отдашь - и тогда мы снова с тобой душа в душу жить будем, два бобыля неприкаянных. Это я условие такое... А то неравенство получается - он против меня в тыщу раз богаче...
  КОПТЕВА. Из-за жеребёнка?
  КЕДРОВ. А как же... А Буланый на меня зыркнул, этак улыбнулся, и слово заржал... Про-стое слово, а страшное - меня аж холодом по шкуре дёрнуло.
  КОПТЕВА. Что за слово? Запомнил?
  КЕДРОВ. Сори-и-инка, сори-и-инка! (Пауза). А потом за горизонт рванул, а в ушах моих копыта его поют-выпевают: соринка!.. соринка!.. соринка!..
  КОПТЕВА. Дай-ка лоб... Температуры нет...
  КЕДРОВ. Стою среди поля. Один. И всё вроде прежнее вокруг: стог на бугорке, речка внизу синяя... Стоп!.. А речка-то чёрная!.. И сквозь эту черноту глубокую чей-то взгляд проглядывает. Будто женские глаза, с той лишь разницей, что в женских всегда хитрость прячется...
  КОПТЕВА. И в моих?
  КЕДРОВ. Есть немного... А эти без хитрости. Детские глаза!.. Вдруг ресницы махнули, и слеза на одном глазу явилась. И так на душе смурно стало, а рядом будто кто диктует: ез-жай в отряд!.. езжай, старый дурак!.. езжай в отряд!.. езжай в отряд!.. езжай в отряд!..
  КОПТЕВА. Успокойся, успокойся!
  КЕДРОВ. (отдышавшись) И вот так всё быстрее, быстрее... Потом опять Буланкины копыта загремели: соринка!.. соринка!.. соринка!.. И мысль вдруг - а что если сердце не обманы-вает и смерть моя уже под койкой сидит, а Буланка - друг мой верный - предупредить об этом явился... Заглянул под койку: а смерти нету!.. И на покосе всё спокойно. Облака, прям как живые, над полем идут. Буланый мой пасётся, один, без жеребёночка... Опять вопрос: куда ты, Буланый, жеребёнка дел? Опять, думаю, неравновесие получается: у ме-ня-то Серёжка, а у тебя - никого... Ладно, думаю, дай срок, будем вместе: и ты, и я, и Се-рёжка... Хочу потом его к себе в деревню забрать... Не могу я без него... Плохо мне... Отцом ему буду, дедушкой буду, бабушкой буду, едрёна матрёна!
  
  Вбегает Плёткин.
  
  ПЛЁТКИН. Там!.. Вон, за ним!.. Забирать... Сказали: быстро... Капитан с конвоем...
  КОПТЕВА. Уже?! Почему так рано? Даже не поел... Он ещё слабый.
  КЕДРОВ. (поднимаясь с постели) Нет, доктор, нет, я уже сильный. Мне в отряд надо.
  КОПТЕВА. Я могу задержать...если хочешь, конечно. По состоянию здоровья.
  КЕДРОВ. Нет, доктор, мне домой надо, в отряд. Меня Серёжка ждёт... Погоди-ка... Вот, портсигар деревянный... Сам вырезал.
  КОПТЕВА. Ой, спасибо... Прелесть какая.
  КЕДРОВ. А это Буланый мой - на крышечке.
  КОПТЕВА. Спасибо... Пойду, документы подготовлю. (Уходит).
  КЕДРОВ. Ну, давай и с тобой попрощаемся... Держи... Как обещал... Травись.
  ПЛЁТКИН. Да ладно, не надо. Самому пригодится.
  КЕДРОВ. Не, Кедров держит слово: сказал дам, значит вот. (Отдаёт сигареты). А чего в глаза не смотришь? Стесняешься, что ли?
  ПЛЁТКИН. Кедр, знаешь, там... в отряде... ну, в общем...
  
  Появляются капитан и Коптева.
  
  КАПИТАН. (Коптевой) Заказ большой на гробы пришёл, вот и забираем. Колотить надо. План давать... Деньги-то большие.
  КЕДРОВ. Знать, Серёжка один не справляется?
  КАПИТАН. Какой Серёжка?
  КЕДРОВ. Ну, как же?.. Мой помощник который...
  КАПИТАН. Ах, этот... (Подозвав Плёткина; шёпотом) Он что, ещё не знает? (Плёткин отрица-тельно мотает головой). Понятно... (Кедрову) Да, не справляется... Сам-то как? Вылечился? Работы много.
  КЕДРОВ. А как же, порядок!.. Доктора меня "лепили" самые лучшие... Одного аж из са-мой столицы выписали. (Капитан улыбается). Спаситель мой... Вместо почки, говорят, пи-рожок резиновый вставил.
  КОПТЕВА. Да, с твоими почками теперь не только водку - серную кислоту хлестать мож-но!
  КЕДРОВ. Наука, мать её ети! (Все смеются). Пирожок этот во мне, как соринка плавает, а жить не мешает.. (Смех капитана и Плёткина осекается). Чего я такого сказал?
  КАПИТАН. Ладно, пошли.
  КЕДРОВ. Документы не забудьте.
  КЕДРОВ. Ой, соринка на погоне... Извините, гражданин капитан, соринка вон.
  КАПИТАН. Чего?!
  КЕДРОВ. Соринка, говорю... Вон... (Снимает соринку, показывает капитану. Плёткин опустил глаза. Коптева в недоумении. Капитан буравит взглядом Кедрова). Прямо в душу смотрите... Хоро-ший вы человек, твёрдый... Такие, как вы, большие дела творят.
  КАПИТАН. Ладно, шевели поршнями.
  
  Уходят. Плёткин не забыл захватить с собой миску и хлеб с тумбочки Кедрова.
  
  
  АКТ ПЯТЫЙ.
  Сцена 1.
  Кабинет.
  Появляется капитан.
  
  КАПИТАН. В выходной на дежурстве... Тьфу!.. Дед этот ещё учудил... И башка раскалы-вается... Обмыл грибочки, называется...
  
  Появляется прапорщик.
  
  ПРАПОРЩИК. Товарищ капитан, там... на КПП... две женщины к вам просятся.
  КАПИТАН. Какие ещё женщины!
  ПРАПОРЩИК. Говорят, мать и сестра осуждённого Вилкина... Умер он недавно, хотят какие-нибудь подробности узнать.
  КАПИТАН. Что?! Вилкин умер?! Когда?! (Прапорщик пожимает плечами). Жаль... Стоит на день отлучиться, за грибами съездить, обязательно ждёт какая-то поганка. Ладно, сопро-води их сюда.
  
  Прапорщик исчезает. Капитан поднимает телефонную трубку, набирает номер.
  
  КАПИТАН. Алло! Второй отряд? Где начальник? Отдыхает... Нашёл время... А это кто? Старшина... Смирнов, ты, что ли? Ну-ка, ко мне! Я тебе дам, что случилось! Это ты мне ответишь, что случилось! Дуй до штаба! (Кладёт трубку).
  
  В дверь стучат и одновременно боком протискивается прапорщик.
  
  ПРАПОРЩИК. Товарищ капитан, я тут женщин вам привёл...
  КАПИТАН. А ну зайди, зайди сюда, и дверь закрой! (Дверь закрылась). У тебя что, мозги на-бекрень?! "Женщин вам привёл"... Мне женщин в баню на блядки приводят - а сюда по-сетители на приём!.. Пригласи.
  
  В кабинет входят две женщины: пожилая и молодая. Прапорщик удаляется.
  
  КАПИТАН. Здравствуйте. Сочувствую, честное слово, искренне сочувствую. Ваш Степан был одним из лучших работяг в колонии, мы его к переводу на поселение уже готовили. И вдруг - такое... Знаете, я сам только что узнал... Вчера у меня выходной был...
  
  В дверь тихо и робко скребутся.
  Затем в щель медленно просовывается голова Смирнова.
  
  СМИРНОВ. Можно?
  КАПИТАН. Заходи, Смирнов. Да побыстрее, а то сквозняком дверь хлопнет, без башки останешься. (К женщинам). Вы присядьте, пожалуйста... Ну, Смирнов, рассказывай, как же случилось, что вы лучшего моего работника не уберегли.
  СМИРНОВ. Какого?.. Это не у нас!.. Это Кедров в шестом... Я сейчас сбегаю, отрядного позову...
  КАПИТАН. Ты мне тут дурочку-то не гони! Я про Стёпу Вилкина, сварщика вашего...
  СМИРНОВ. А, Стёпу... Так его вы же выкупили... Незаконная передача объёмов работ... Нарядчика в ПТК, а Стёпе на первый раз десять суток ШИЗО.
  КАПИТАН. Ну, помню... Так у него что, из-за этого "червонца" разрыв сердца случился, что ли?
  СМИРНОВ. Почему? Уже выпустили, по "промке" гуляет...
  КАПИТАН. Кто гуляет? Он же умер!
  
  Пауза.
  
  СМИРНОВ. Ну, что за жизнь!.. Я извиняюсь... Сегодня утром на разводе видел человека живым, и вдруг...
  ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Ой, Господи! (Крестится).
  МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА. Как же так? Как вы его утром видели, когда он две недели уж мёртвый?
  СМИРНОВ. Какие там две недели? Вчера лишь из ШИЗО вернулся.
  КАПИТАН. Точно?.. Смирнов, ты эти свои приколы брось! У людей такое горе... Смотри, сейчас отсюда прямо в БУР потопаешь!
  ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. У нас и справка о смерти есть...
  МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА. И фотография с похорон.
  
  Пауза.
  
  КАПИТАН. Что у вас?!. Фотография?!. Позвольте-ка взглянуть. (Пожилая женщина роется в сумке, молодая ей помогает). За все годы ещё ни разу не слышал, чтоб похороны зэка удостаи-вались такой чести.
  МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА. Там даже офицер в почётном карауле стоит... Мам, вот же она!
  
  Передаёт капитану фотографию и справку.
  За спиной капитана незаметно возникает Смирнов, смотрит на фотографию, смеётся.
  
  КАПИТАН. (после паузы). Ну - будем воскрешать... (К женщинам). Давайте-ка провожу в комнату для свиданий - побеседуйте с ним, всё-таки путь не малый проделали... А потом я с ним пообщаюсь, и с остальной троицей... Идёмте. (Уходят).
  
  Сцена 2.
  Спальное помещение отряда.
  Кедров сидит на койке. Он один.
  
  КЕДРОВ. Странно, отбой уже был, а никого нет. Ладно, Серёжку с работы дождусь и... Так поздно для работы... Да ведь капитан сказал - работы много... О, а гостинцы-то Се-рёжке, совсем забыл... Сюрприз надо устроить... Так, книжку в подушку засобачим. Хо-рошая книжка, про собак... Спасибо доктору... Чего это у соседей такое? Там, что ли, все? Никак снова гуляют... Ну и ладно, пусть себе... Серёжка сейчас придёт... О, идёт уже.
  
  Появляется Динька-мусорщик.
  
  КЕДРОВ. А, это ты... Ну, как жизнь, Динька? Говорить не научился? (Динька присаживается напротив Кедрова, кладёт руку ему на плечо, жалобно смотрит в глаза). Ну, что ты, что ты... Ви-дишь, вылечили меня... Соскучился?.. То-то, брат... А как же... На конфетку.
  ДИНЬКА. (вытянув шею, долго мучая свой речевой аппарат) Торинка!
  КЕДРОВ. Ах ты, грех тяжкий, вишь, какая у тебя радость - говорить учишься!.. Правиль-но, молодец, так и действуй... А ещё какое слово говоришь? Ну-ка скажи: Кед-ров, Кед-ров...
  ДИНЬКА. (вскакивает, показывает на дверь) Торинка! Торинка! (Мычит и тянет Кедрова к двери).
  КЕДРОВ. Куда ты меня?.. Иду я, иду... Серёга, поди, в ночную оставлен, норму дневную не дал... Куда ему без меня! Ну, ничего, теперь отмучался... Да иду я, иду, не тяни!
  ДИНЬКА. Торинка!
  КЕДРОВ. Торинка, торинка, успокойся.
  ДИНЬКА. Торинка!
  КЕДРОВ. Да торинка, торин... (Застывает, и к стене лицом). Не могу!.. Не пойду, не пойду!.. (Вырывается от Диньки). Господи, в голове каша какая-то варится, ни одной крупинки не поймать... Крупинку бы хоть одну, соринку... Чего это я?.. Мать моя, Заступница!.. Люди, люди, люди!.. Помогите!.. Гибнет во мне последнее, чем жил на свете!.. (Динька тянет Кед-рова, мычит и указывает на дверь). Куда ты тащишь меня, немтырь проклятый!.. Не пойду!.. Не пойду... Мне ещё Серёжкины гостинцы разложить... Чтоб не сразу всё нашёл: там - кон-фету, там - книжку, там - радиоприёмничек... В "больничке" выменял...
  ДИНЬКА. (распахнув дверь, указывая в темноту) Торинка! Торинка!
  КЕДРОВ. Чудак ты, Динька, некогда мне шляться!.. Некогда мне!
  
  Кедров возвращается к кровати. Динька что-то громко кричит. Метнувшись к Кедрову,
  жестами призывает его идти за ним, но, увидев, что это бесполезно, убегает.
  
  КЕДРОВ. И дверь не закрыл... (Вдруг лихорадочно). Так, конфету - под одеяло, книжку - в подушку, а подушку... Зачем я подушку прячу?.. Нет, книжку - в конфету, конфету - в по-душку, подушку - в приёмник... Разговаривают?
  
  Приближаются голоса.
  
  ПЕРВЫЙ ГОЛОС. ...опять свадьба... сам Соринкой натешился, теперь за Ивана-Тумана замуж... Умора, да и только...
  ВТОРОЙ ГОЛОС. Говорят, уже порченный был, до Финка ещё...
  ПЕРВЫЙ ГОЛОС. ...Слушай больше... Графа он испугался, вот и...
  ВТОРОЙ ГОЛОС. Он же к себе хотел этого...
  ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Будет он теперь с девкой возиться... А Соринка-то пьяный, хохочет, пляшет и водку глушит, аж захлёбывается...
  ВТОРОЙ ГОЛОС. Тс-с-с!.. Гляди-ка, Кедр... Выпустили уже... Пойдём пока.
  
  Пауза.
  
  КЕДРОВ. Ушли... Ведь гляжу, и ни фига не вижу... А хорошие люди, тактичные... Лад-но... Подушку - в книжку, книжку - в подушку... Почему время так медленно ползёт?.. Серёжка, поди, уморился на работе... Он на работе... А приёмник?.. Нет, лучше подушку в подушку, а книжку сверху конфетой придавить, и приёмник на неё, чтоб сразу с поро-га... Или... А может...
  
  Смотрит в пустоту, вертит в руках радиоприёмник. Механически включает его, настраивает.
  
  ГОЛОС ДИКТОРА ИЗ РАДИОПРИЁМНИКА. ...стихийное бедствие... сегодня... сентяб-ря... экономические районы... разрушения... человеческие жертвы... приступили к рабо-те...
  
  Кедров вскакивает, трясёт радиоприёмник, кричит на него.
  
  КЕДРОВ. Вот вам!.. Вот вам!.. Отомстила! Отомстила, Заступница!.. А Земля захлёбыва-ется!.. Давится ваша Земля!.. ВОДКОЙ ДАВИТСЯ! (С силой и каким-то дьявольским восторгом швыряет радиоприёмник). А ну, поддай, Земля, музыки!.. Поддай, Земля!.. Вот так!.. Вот так!.. И вот так вам, сучьи дети!.. Пляши, Земля!.. Как Серёжка пляши!!!
  
  Вбегает Динька.
  
  ДИНЬКА. (показывая на дверь) Торинка! Торинка!
  КЕДРОВ. Иди к чёрту, немтырь!.. Идите все к чёрту!
  ГОЛОС СЕРГЕЯ. Куда ты меня притащил? Эй, где ты?
  
  Появляется пьяный Сергей. В зубах - сигарета. На нём платье, на лице - косметика.
  К волосам приколота фата.
  
  СЕРГЕЙ. А, вот ты где. И зачем ты... (Заметив Кедрова, моментально трезвеет. Смутившись пря-чет сигарету). Я... Я не курю... Это я так... Я... Ты вернулся! Вернулся! (Бросается к Кедрову, даже фата слетает, хочет обнять. Кедров отшатывается, мотая головой, выставив перед собой руки. Сергей растерянно замирает). Это же я... Я... Сергей...
  ГОЛОС ФИНКА. (весело). Ищите его! Невесту украли! Соринка! Со-рин-ка! Где ты, ра-дость наша?
  
  Появляется Финк.
  
  ФИНК. Вот ты где. (Замечает Кедрова). Вот так встреча!.. Жив?.. (Сергею). Ты чего сюда? Здесь мужики-работяги... У тебя своё теперь место... Пойдём, пойдём, там заждались уже... Ну, слышишь? Чего застыл?
  СЕРГЕЙ. (в глазах и голосе слёзы) Это же я...
  ФИНК. Давай, давай, иди!
  
  Сергей, неожиданно войдя в кураж, начинает плясать "Цыганочку", напевает себе - с надрывом, яростно, до безобразия весело... А по лицу текут слёзы. Кедров, выйдя из оцепенения, делает шаг к Сергею...но Сорин-ка, пританцовывая, уже выходит из помещения. Там его встречает смех, апплодисменты, свист, поощри-тельные возгласы. К дверному косяку прижался Динька, что-то мычит, вытирая слёзы.
  Шум, удаляясь, затихает.
  
  КЕДРОВ. Финк, гнида, задушу!
  
  Бросается на Финка. Тот встречает Кедрова сокрушительным ударом. Старик отлетает, падает на пол.
  
  ФИНК. Ты, Кедр, не дёргайся... Поздно... Нет больше Серёги... Соринка он. Понял? Со-ринка.
  КЕДРОВ. (поднимаясь с пола, сплёвывая кровь) Бойся меня, Финк, бойся... И озирайся теперь почаще...
  ФИНК. Тебе, кажется, меньше года осталось? Так что сиди на попе ровно... А будешь ры-паться, уже не в "больничку" попадёшь. Понял? А то что бабу упросил, чтоб меня в кар-цер сунули - за это спасибо. Давно хотел с Серёжкой наедине пообщаться.
  КЕДРОВ. Где его койка?
  ФИНК. Где и положено, у дамочек... Уж не к нему ли? По привычке потянуло?.. Кисло, что невеста порченная оказалась... Тихушник ты наш, добрячёк, дядюшка Кедр... Ну, что молчишь?.. Сейчас в тихушку не получится... Ну, иди, иди, там невесты нужны. Может и ты кому сгодишься.
  
  Вдруг со страшным криком на Финка бросается Динька. Финк с презрением отталкивает его. Динька отлета-ет на пол, как игрушка.
  
  ФИНК. Ты-то куда лезешь, Герасим хренов... Иди, дерьмо разгребай... Пошёл отсюда! (Выпинывает за дверь скулящего Диньку).
  КЕДРОВ. Не трогай его!
  ФИНК. А что такое? Или ты и мусорщиком не брезговал?
  КЕДРОВ. Верни Серёжку!
  ФИНК. За какие-такие заслуги?.. Нет, теперь уж на равных правах со всеми: завоюй его или купи, а потом пользуйся. И всё по-честному, чтоб все знали - кто ты! А всё кричал, беречь его надо, беречь, а сам... Гнида!.. Да знаю я всё, Есугей напел, о чём ты там с "ле-пилами" базарил... И Серёжка, в камере тоже порассказывал, как ты его жизни учил, про медведей впаривал.
  КЕДРОВ. (сквозь слёзы) Я люблю его!
  ФИНК. (смеясь) Его там тоже все любят. Большим спросом пользуется.
  КЕДРОВ. Я его как сына, как сына люблю, а вы все... Его беречь надо, заботиться. Он слабенький, несмышлёныш ещё.
  ФИНК. Ой, какие мы добренькие, о слабых заботимся... О молоденьких пацанятах, чтоб под влияние наше не попали, а то мы их портим, бедненьких... Так?
  КЕДРОВ. Да, так! Так!
  ФИНК. Да знаешь ли ты, мразь, что я до этого сопляка пальцем не дотронулся! Западло мне стало, когда он рассказал, как ты его в столярке...да по несколько раз в день...
  КЕДРОВ. Это... Это неправда... Не правда это!.. Ты...ты это специально говоришь... Это неправда!
  ФИНК. Он мне сам рассказал!
  КЕДРОВ. Я...я не верю... Зачем? Почему?.. Ведь этого не было... Он не мог так... За-чем?.. Я не верю.
  ФИНК. Да это теперь и не важно... Свадьба шумная, сам Граф устроил... Сначала на меня погнал, а когда о тебе узнал, как ты Серёжку... И не смотри так на меня! (Швыряет носком ботинка Кедрову Серёжкину фату). На, сопли вытри... Граф злой, жди теперь привет от него... Спокойной ночи, жмурик. (Уходит).
  КЕДРОВ. (теребя в руках фату) Мотылёк... Мотылёк мой... Как же это?.. Не уберёг, не убе-рёг... Прости меня, прости, я же как лучше хотел... Ведь он же врёт? Врёт?.. Ты же не мог на себя так наговорить? Зачем?.. Я...Я не брошу тебя... Не бойся, я не брошу тебя... (Пау-за. С Кедровым что-то происходит). Я нашёл, а она мигает, мигает и гаснет - робкая звезда. Как поздно пришло ко мне счастье, перед самым... Робкая вечерняя звезда... (Кричит вверх). Где была в тот вечер твоя тень? Ты увидел бы золочённые туфли и чучело орла... В розовой пустоте - маленький хозяин и мёртвый мотылёк... Я закрываю глаза, я не хочу Тебя видеть! Мне стыдно за Тебя... (Пауза). Я иду к тебе, мотылёк... (Дрожащими руками на-девает себе на голову фату). Я иду... Иду к тебе... (Подходит к двери, глубоко дышит... и решается). Пусть, я иду. (Выходит).
  
  Сцена 3.
  Комната в доме капитана.
  День. За окном - дождь.
  Валя и Алла сидят за столом, перебирают ягоды.
  
  АЛЛА. ...И поверь мне, если мужу не дать всего, чего он хочет, - потеряешь мужа. Если отдашь ему всё, что имеешь, - тоже потеряешь его.
  ВАЛЯ. И что мне делать?
  АЛЛА. Любить.
  ВАЛЯ. Но если любишь человека, готова отдать ему всё, всё.
  АЛЛА. Правильно.
  ВАЛЯ. Но ты ведь только что...
  АЛЛА. Я говорила не о муже...
  ВАЛЯ. А если я люблю своего мужа, что тогда?
  АЛЛА. Тогда очень быстро потеряешь его. Это я тебе гарантирую... Пойми, глупая, лю-бовь - это как праздник, она не должна быть каждый день. Сначала мужикам это нравит-ся, потом становится скучно, а затем и вовсе - в тягость. Я раз уже обожглась, хватит. Те-перь пусть они меня любят.
  ВАЛЯ. Но Миша тоже меня любит.
  АЛЛА. Ах, Валя, Валя, какая ты ещё девчонка.
  
  Появляется мрачный Панин в мокром плаще.
  
  ВАЛЯ. Ой, какой ты мокрый.
  ПАНИН. Где он?
  ВАЛЯ. Кто?
  ПАНИН. Твой муж.
  ВАЛЯ. Спит... С болота сейчас приехал, вон, ягод привёз... Сейчас отдыхает... Выпил немного.
  АЛЛА. Здравствуйте, Пётр Андреич. (Панин погружён в свои мысли). У вас что-то случилось?
  ВАЛЯ. А где ты был?
  ПАНИН. К Коптевой ходил - просила одного больного посмотреть.
  АЛЛА. У нас новый пациент?
  ПАНИН. Скорее старый... Тот, которого оперировал.
  ВАЛЯ. Снова порезали?
  ПАНИН. Если бы тело...Тогда, возможно, я снова бы помог, но сейчас...я бессилен... Ткань действительности порвалась для него. Всё, что сумел для него сделать - всего лишь посоветовать отправить старика в психиатрическую больницу.
  ВАЛЯ. И поэтому так расстроен? (Поднимает сброшенный Паниным на пол плащ, встряхивает его, вешает на гвоздь возле двери).
  ПАНИН. Не только... Коптева мне рассказала...
  ВАЛЯ. Петь, может, тебе рюмочку налить?
  АЛЛА. Что она вам сказала? Про меня?.. Старая грымза!
  ПАНИН. Есть что-нибудь выпить?
  ВАЛЯ. Я же тебе только что предлагала... Сейчас налью.
  ПАНИН. Знаете, человек способен преодолеть совершенно немыслимые трудности, если убеждён, что это имеет смысл. Но в одночасье ломается, если усомнится и признает, что цель ложна, становится потерянным, жалким... На него страшно смотреть... Но ещё страшнее, когда кое-кто хладнокровно, цинично, намеренно лишает его смысла жизни, используя в своих гнусных целях...
  ВАЛЯ. Пей... Успокойся. (Панин выпивает). Может ещё? (Он кивает).
  АЛЛА. Ягодами закусите.
  ПАНИН. Не надо, обойдусь... Сейчас поднимался туда...посмотреть на мёртвый сад.
  ВАЛЯ. Зачем? В такую-то погоду... Пей.
  ПАНИН. (выпив) Тропа на холм совсем раскисла, болотом стала... До чего яростный ли-вень.
  АЛЛА. Разве это ливень? Это ещё так... моросит.
  ВАЛЯ. Чего ты попёрся туда под дождём? Из окна бы лучше смотрел... Холм, сад... Вон, как на ладони.
  ПАНИН. (обняв Валю) Бедная моя сестрёнка... Если бы ты знала, кто тебя окружает... Нет, неведенье - твоё спасение, маленькая моя сестрёнка.
  ВАЛЯ. Неужели с двух стопок?
  АЛЛА. Я говорила, закусывать надо.
  ПАНИН. (в ярости оборачивается к Алле) А вы..! Вы..! Какая же вы..!
  ВАЛЯ. Да что с тобой? Пьяный уже, что ли?
  ПАНИН. Наоборот, Валя, протрезвел я, протрезвел.
  
  Появляется заспанный, мучимый похмельем, капитан.
  
  КАПИТАН. М-м-м, башка раскалывается. Вы ещё орёте.
  ВАЛЯ. Проспался?
  КАПИТАН. Валь, опохмелиться бы.
  ВАЛЯ. Только стопочку...
  
  Валя наливает. Капитан подходит к ней, ждёт, смотрит на Панина.
  
  КАПИТАН. Петька, ты где был? Всё утро с мужиками прождали... Так и уехали... Без те-бя. (Пауза). Чего таким сычом смотришь? Обиделся, что ли? Так это ты брось, в следую-щий раз обязательно возьмём... (Выпивает). Петь, может дерябнешь?.. Чего молчишь-то?
  АЛЛА. (саркастически) Он онемел от горя.
  
  Панин резко оборачивается к Алле, пытаясь "испепелить" её взглядом.
  
  КАПИТАН. Что это с ним?
  ПАНИН. А ты не догадываешься?.. Я был у вас там, в "больничке", у Коптевой... Я видел того старика... Я... Я всё знаю о твоих делишках... Ты, Миша... Ты... Ты...
  
  Пауза.
  
  КАПИТАН. Ах, вот в чём дело...
  ПАНИН. Как легко и просто достичь своих целей, если воспользоваться трудным положе-нием ближнего своего, так, Миша?.. А чего ты достиг? Ради чего эта подлость?
  ВАЛЯ. Петя, что ты такое говоришь?
  КАПИТАН. Подожди, Валя... Ты это что, меня подлецом считаешь?! Нет, ты скажи мне! Чего отворачиваешься!
  ПАНИН. И скажу... Я врач, гуманист, - профессия обязывает, - но я вижу, что на свете живут люди, которые совсем не должны жить!
  АЛЛА. О, слова человека, израненного истиной.
  ВАЛЯ. Алла, почему такой тон? Что здесь происходит?
  КАПИТАН. Ты не тех жалеешь... Они же сор, их специально изолируют от людей... Ты всё перепутал, фантазёр... Чтоб вернуть контроль над этим стадом, мне нужно было это сделать... А то, один любитель книжек, слишком много о себе возомнил... А всё осталь-ное так - издержки производства: лес рубят, щепки летят... А ты меня в злодеи записал, Петя...
  ПАНИН. Но ты же исковеркал их жизни! Этот паренёк...
  КАПИТАН. (улыбаясь) Нет, Петя, я не могу тягаться с Богом, он устанавливает пути чело-веков... Так уж устроен мир... (Смеётся). С похмелья как поэт базарю... Валя, налей ещё стопочку.
  
  Пауза.
  
  ВАЛЯ. Не налью... Чего на человека накинулись?
  ПАНИН. Это не вся правда... Так не должно быть... Это не вся правда... Подлость - это подлость, как её не называй.
  КАПИТАН. Эх, Петька, ты всё такой же придурковатый фантазёр.
  
  Панин, "сверкнув" глазами, неожиданно уходит.
  
  ВАЛЯ. Петь, ты куда?
  КАПИТАН. Вещи пошёл собирать... Обиделся.
  ВАЛЯ. Ну, чего ты на него погнал!
  КАПИТАН. Ты же слышала, он сам...первый начал.
  
  Появляется мрачный Панин. В руке - топор. Останавливается, смотрит на присутствующих.
  
  КАПИТАН. Эй, эй, Петь, ты чего это?
  АЛЛА. Пётр Андреич, что вы надумали!
  ВАЛЯ. Петя, Петечка, ты успокойся, отдай мне топор.
  КАПИТАН. Петька, не шути так, брось топор!
  
  Панин начинает движение: шаг, ещё шаг, ещё... Женщины визжат, отбегают за стол.
  
  КАПИТАН. Петька, ты что, с ума сошёл! Он с ума сошёл! Валя, где моя кобура! Петька, Петька, успокойся! Это же я, Мишка, твой друг, родственник!.. Тебя же посадят, дурак!!!
  
  Панин, подойдя в плотную к перепуганному капитану, отодвигает его свободной рукой, берёт плащ и ухо-дит. Пауза.
  
  ВАЛЯ. Куда это он?
  АЛЛА. Пусть идёт куда угодно, лишь бы подальше отсюда!
  КАПИТАН. (в шоке) Он же меня чуть не зарубил... Он же друг мой, родственник... Чуть не зарубил... Меня...
  ВАЛЯ. Не зарубил ведь... Куда он под дождь-то пошёл?
  КАПИТАН. Где моя кобура?.. Где она? Валя, ты не видела?
  ВАЛЯ. Вспомни, где ты её оставил.
  КАПИТАН. Но ты же хозяйка!
  ВАЛЯ. А ты хозяин!
  
  Слышны далёкие звуки ударов по дереву.
  
  АЛЛА. Что это? Слышите?
  КАПИТАН. Рубит чего-то... Сарай, наверно.
  ВАЛЯ. (смотрит в окно) Вон он!.. Вон, на холме.
  КАПИТАН. Что он делает? Зачем их рубить? Они же мёртвые... Стояли, никому не ме-шали... Да ещё под дождём... У твоего брата точно что-то с головой...
  ВАЛЯ. А это кто с ним?
  АЛЛА. Кто?
  КАПИТАН. Где?
  ВАЛЯ. Вон... Серый, маленький такой... Видите? Вон он, у замёрзшей яблони... Щепки собирает... Видите?
  АЛЛА. Нет там никого... Пётр Андреич только... Красиво рубит...
  КАПИТАН. Это ты водкой надышалась, черти теперь мерещатся... Щепки собирает... Под таким дождём костра не получится... Зря он это, не время сейчас. (Звук подъезжающей машины). О, наша служебная...
  АЛЛА. Да это Коптева, кажется... Чего она сюда?
  
  Появляется Коптева.
  
  КОПТЕВА. Где ваш столичный? (Замечает Аллу). А, и ты здесь. Тоже со мной поедешь... Где он?
  ВАЛЯ. Что-то случилось, Тамара Вадимовна?
  КОПТЕВА. Случилось, Валюша, твой муженёк такую кашу заварил... Где твой брат? Это срочно! Он здесь?
  ВАЛЯ. Да. Я сейчас сбегаю, позову. (Убегает).
  КОПТЕВА. (ей вслед) Только живо! (Алле). Ну, что стоишь? Одевайся! Машина ждёт!
  АЛЛА. Что случилось? К чему такая спешка?
  КОПТЕВА. Живо в машину! А то он в любой момент кони может двинуть! (Алла быстро накидывает плащ и уходит). А тебе, "кум", маленький совет: если в Бога веришь, молись ему, крепко молись, чтоб Графитин выжил!
  КАПИТАН. А что с Графом?
  КОПТЕВА. Сердечный приступ.
  КАПИТАН. (саркастически) Беда какая, ай-яй-яй...
  КОПТЕВА. Ты, конечно, можешь считать моего мужа тряпкой, и за его спиной свои де-лишки оптяпывать: и левые накладные на доски, и норма выдачи продуктов осуждён-ным... (Капитан меняется в лице: бледнеет, в глазах угадывается страх). Но если в колонии нач-нутся какие-нибудь беспорядки, и эти из Управления разбирательство устроят, - я мужа в обиду не дам: твоя башка полетит. Тебя им на съедение бросим.
  КАПИТАН. Чего вы меня пугаете? Какие ещё беспорядки? Там же Финк всё держит.
  КОПТЕВА. А своего Финка, пока не поздно, прячь куда подальше - на пересылку, и в другую зону... Разорвут его мужики, разорвут.
  КАПИТАН. Почему? Он же... Он же...
  КОПТЕВА. Да и тебе тоже о переводе не мешает подумать... Шепнули, Финку твоему кодла приговор уже вынесла... Трудно щепку в мешке утаить... (Сигналы. Подбежав к окну). Так, нашли... Молодец, Валя! (Убегает).
  
  Звук отъезжающей машины. Капитан садится за стол, барабанит пальцами по столешнице.
  
  КАПИТАН. Чего ж делать-то?.. Откуда она про накладные узнала?
  
  Появляется Валя.
  
  ВАЛЯ. Ты объяснишь, что происходит?
  КАПИТАН. Подожди, Валюша, не до тебя пока.
  ВАЛЯ. Что значит не до меня!.. Я твоя жена, и хочу знать, что..!
  КАПИТАН. (вскочив, "подлетает" к жене, замахнувшись для удара). Слушай, ты!!! (Пауза. Валя да-же не подняла руки, чтобы как-то защититься; по её щеке текут слёзы... или капли дождя? Звук подъез-жающей машины). Ладно, извини... Ты сама меня вынудила! (Подбегает к окну). Что там ещё? (Валя, как статуя - живые лишь глаза и лицо. Вбегает прапорщик). Что?
  ПРАПОРЩИК. Бунт, товарищ капитан!.. Финк со своими в коптёрке второго отряда бари-каду держат, а эти всё крушат - кладку разбирать начали!.. Граф умер... (У капитана вырыва-ется стон, похожий на вой). Да вы не переживайте, уже вызвали автоматчиков, спецназ... "Хозяин" вас срочно прибыть просит.
  
  Капитан начинает метаться по комнате.
  
  КАПИТАН. Где же она! Валя, ты не видела кобуры?.. Куда же я её!.. Валя! (Валя, будто оч-нувшись, не обращая внимания на капитана, поворачивается и уходит на кухню). Валя, ты куда?.. Ва-ля... Валя!.. Валентина!
  ПРАПОРЩИК. Поедемте, товарищ капитан, так поедемте... Я вам свою дам... Потом найдёте... Поедемте... Да вы не серчайте, товарищ капитан, всё образуется.
  
  Капитан и прапорщик быстро уходят.
  Через комнату пробегает маленький серый человечек, держа в ладошках щепки. Спотыкается, падает и рас-сыпает их. Быстро поднимается, проворно собирает эти щепочки снова, и прячется в шкаф.
  
  ЗАНАВЕС.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"