Утро росистое. Крупные капли на траве и листьях. Травинки согнулись под их тяжестью. В степи они сверкают в лучах встающего солнца и кажется, что степь осыпана небесными звёздочками. Ветерок их почти не беспокоит. Они, словно шарики желе, еле сотрясаются прозрачной своей плотной массой.
Природа тихо и лениво просыпается. Её вздохи ласковые, спокойные. Только сороки суетливо трещат. Голоса у них резкие, высокие - режут слух на фоне тишины и покоя...
Забегая в глубь леса, вдруг увидел коней! Шестёрка необыкновенных красавцев! Они словно явились из другого мира и, заплутав, не успели ещё до рассвета вернуться восвояси, ведь было так неожиданно встретить их, да, к тому же, такой редкой для здешних мест масти - соловой: тонкие головы и поджарые туловища светло-песочного цвета или цвета ровно подрумяненной корочки пшеничного хлеба со снежно-белыми, пышными, ровными, скорей всего расчесанными гребнем, гривами и хвостами.
Они тихо, плавно шли и казались невесомыми, парившими в воздухе.
Засмотревшись на такое прелестное явление, невольно приостановился, стараясь уловить каждое их движение, их настроение.
Вначале они неспешно и осторожно пробирались по тёмному осиннику. Почувствовав меня, забеспокоились. Старшие - первые три - припустили, но быстро не получалось, поскольку, передние ноги были связаны. Позади них - три молодых. Им тут же передалось беспокойство старших. И хоть ноги у них были свободны, но вперёд старших бежать не смели.
Значит, старшие всегда впереди - и в покое, и в тревоге: идут первыми в неизведанное, прокладывая безопасный путь молодым.
Сказочная картинка на рассвете: "хлебные", словно свежеиспечённые медовые пряники, с сахарными гривами и хвостами - грациозные красавцы в сумрачном густом лесу! Они, словно матовые солнышки, превратившиеся в земных самых романтичных животных! Они, словно нарисованные и ожившие сказочные белогривые прекрасные существа, и своей доброй, тёплой, изящной красотой растопившие сердца всех обитателей этого вечно хмурого леса!
Всё-таки не превзойти природу по красоте и приятной неожиданности!
Порода явно неместная, ведь коренная здесь - степная казахская лошадь, кряжистая, толстокостная, с тяжёлым шагом, среднерослая (до 165 см в холке), очень неприхотливая, очень выносливая, гнедой масти, с длинным волосяным покровом. Эта порода специально выведена здесь для табунной кочевой жизни и работы в суровых климатических степных условиях (морозостойкая), к тому же ещё и как мясомолочная, ведь кобылье молоко "кумыс" - национальный казахский напиток, а конское мясо у казахов - элитное.
Сколько раз встречал я табуны лошадей в степи! И нет ничего красивей этого. Особенно красиво весной: на цветущем раздолье под блистающим в нежной выси солнцем бронзовые или красные, сверкающие кони, влюблённые в друг друга, влюблённые в мир.
А разве можно его не любить, если он дарит такую спокойную и тихую живую красоту, самую земную, счастливую, мирную?
На семьи (табуны) пасущихся коней можно смотреть с интересом вечно, как на море, огонь, облака: в этих мирах непостижимым образом сочетается несочетаемое - вечный покой с вечным движением, что так нас притягивает, цепляет, очаровывает...
Человек осознанно и неосознанно всегда стремится к душевному покою, равновесию, но при этом осознанно и неосознанно понимает, что жизнь - это движение, что движение - это суть жизни. И гармоничное сочетание в природе того и другого - это лучшее место для человека, это то место, в котором он действительно сливается с природой без остатка, даже забывая о себе...
И эти, хоть и неместные, "белокрылые" и невесомые, всё равно земные, мирные, влюблённые. От одного их появления - всюду мир и покой и в лесу, и на душе!
Хотел подойти поближе, но не стал сильней их беспокоить. Побежал по дорожке дальше, всё оглядываясь, и любуясь ими, и вспоминая, как в прошлый приезд также вдруг увидел на рассвете коня. Он стоял на опушке берёзового леса озарённый алыми лучами встающего огромного солнца и золотая грива его, казалось, по-настоящему горела...
2
- Картошка гниёт... - донеслось от проходивших мимо мужиков.
Сзади раздался лай: спортсменка с привязанной к ней собакой догоняла. Поравнявшись, рыжий терьер ещё властно и брезгливо огрызнулся на меня, дескать, бегают тут всякие - дорогу перегораживают, но некогда было ему: хозяйка далеко была впереди и тянула его.
А следом пробежала парочка спортсменов в костюмах с синей надписью на спинах "КАЗАХСТАН". Высокий парень что-то шептал своей спутнице. А та молчала, слушала, стараясь ровно дышать.
Вдруг из кустов вылез "удалой" в кепке и как всегда с радио в руке (что он делал в кустах?):
- Куда все бегут? Что там дают? Здоровье, что ли? - шутливо начал он спрашивать меня, но по его виду я понял, что бегуны застали его врасплох.
- Да, здоровье дают! Бесплатно!
Он активно качал мне в ответ головой, всё не отходя от кустов. И улыбку его далеко было видать.
А на дорожке показался дедок с финскими палками, тот самый, который перестал на тренажёры ходить - "ниндзя": в капюшоне, согнутый к низу, лица не видно, шёл медленно, словно ноги вязли в трясине, палки еле переставлял и казался полностью отрешённым от мира. Но где-то у него как всегда играла музыка!
- Наша музыка? - спросил его, как спрашивал в прошлый приезд.
Он словно очнулся: дёрнулся, поднял на меня худое лицо с седой бородой, а узнав, широко улыбнулся и хрипло ответил, растягивая слова:
- Дааа, наааша! Ну там, Челен-таааано...
Солнце уже во всю светило и было жарко.
Видимо, подогреваемый солнышком, особенно активным был тренер у пенсионерок: только и слышались из леса его темпераментные "считалки", его чеканные команды и, казалось, он совсем не давал своим пушистым беленьким "одуванчикам" передышки! Значит, зарядка их подходила к концу, ведь, как я уже понял, начинают они всегда неспешно, всё время ускоряя темп. И к концу тренировки темп занятия их максимальный.
Так и есть, ведь вскоре послышались их аплодисменты: закончив, они аплодировали себе, утру, новому дню, миру. И неторопливой горячей гурьбой вышли из леса. Чувствовалось, были усталыми и довольными. Краснощёкими и улыбчивыми они молча пошли по дорожке "организованной" толпой...
3
На моё весёлое приветствие дворник на тренажёрах буркнул совсем не весело:
- Здоров...
Может, настроения с утра нет. Может оттого, что листья полетели, потому и нет. Может, устал уже...
Он угрюмо мёл. Я пригляделся: казах, около сорока, невысок, крепок, в штанах цвета "хаки", в чёрных туфлях, чёрной кожаной куртке, смуглое узкое лицо, но скулы по-восточному выпирают, маленький подбородок, смоляные маленькие глаза, смотрит вниз, на метлу, движения резкие, сильные, метёт, как заведённый в одном темпе, весь в себе...
Позанимался с радостью под припекающим солнышком. А дворник всё также с угрюмым выражением на лице мёл, добросовестно мёл, буквально до последнего листика.
Уже уходя, обратился к нему:
- Денёк, наверное, будет солнечный!
Он сразу перестал мести, словно ждал этого обращения. Спокойно повернулся ко мне, облокотился о метлу и задумчиво проговорил:
- Да, наверное...
Он покачал головой, глянув на небо. На лице его появилась лёгкая улыбка.
- Что такое с погодой, - начал он неторопливо, словно рассуждая. - Лето было дождливым, сентябрь холодный какой! Наверное, зима будет ранняя.
- Может быть...
- В прошлую зиму дожди были! - продолжал он также неторопливо, но уже гораздо оживлённее: - Да! В декабре были, потом в январе были, потом в феврале! Три раза я мучился лёд чистить на хоккейном корте! - И стал мне деловито пояснять: - Дождь ведь пройдёт, месиво же получается из снега, льда и воды. Всё это перемешено ведь. Потом всё это замерзает. И получается такая очень крепкая, такая "шершавая" корка, как пена замёрзшая! - Он сдержано, но с большим чувством говорил и жестикулировал. - Руками её очень трудно зачистить. Лопатами она вообще не поддаётся! Я их сколько раз просил, - он кивнул в сторону стадиона, подразумевая, как сразу понял, своё начальство, - вызывайте, говорю, машину! А у них, как всегда, денег нет! - Он махнул в сторону стадиона рукой. - А ведь надо же в срок вычистить, успеть до игры! Ох, как я намучился в прошлую зиму! Но в эту зиму мучиться я не буду: скажу, вызывайте машину и всё, точка!
Я с пониманием качал головой, переступая с ноги на ногу. Не потому, что холодно - нет! - солнышко во всю светило и в его лучах было даже жарко! Переступал от лёгкого нетерпения просто потому, что вспотел и надо было бы поскорей домой - под душ, но рассказ его был всё-таки интересен...
- Сырость какая, - продолжал он жаловаться. - Я даже переодеться не могу: рабочая одежда не успевает высохнуть, стадион ведь старый уже, весь протекает, бежит, особенно когда дожди, в подвале - лужи, которые не сохнут, ведь всегда сыро! Я даже свою одежду на улицу выношу, чтоб сушилась. Но она всё равно сырая остаётся! И вот такую приходиться мне одевать с утра!
- А ремонтируют стадион? - спросил его.
- Э, какой там, - махнул он рукой, - денег нет! Хотят вообще его снести!
- Как?
- Вот так! Новый, говорят, будем строить. Ремонтировать его, говорят, дороже, чем новый построить.
- Ну, хорошо если построят. А-то снесут, а новый не построят, как это часто бывает...
- Чтобы новый построить, говорят, нужна футбольная команда!
- Да был бы стадион, а команду, думаю, можно найти. Всегда же была футбольная команда у города. И сейчас, думаю, можно собрать. Может, из других городов... - предположил я. - Да что, неужели в городе футболистов не найдётся! На комбинате, на Подшипниковом заводе... Собрать, кто есть. Я ж не говорю о профессиональном футболе. Вначале - любительский. А потом развивать футбол, учить детей. Всегда же была здесь на стадионе футбольная секция. Помню, тренер был по футболу, такой, казах с широким лицом...
- Деньги нужны. А их как всегда нет. У них на новую лопату денег нет! А здесь стадион, команда... - И снова повторил: - Чтоб на стадион денег дали, говорят, команда нужна, а её нет.
- Выходит, стадион хотят уже снести, а денег на новый стадион ещё не известно дадут или нет! В общем, как всегда...
Я махнул рукой и повернул уходить, но дворник явно хотел ещё поговорить:
- У них всегда один ответ: денег нет! - недовольно глянул он снова в сторону стадиона. - Что бы не попросил у них - всегда денег нет! Что это такое? Лопату прошу новую - денег нет, крыша течёт - денег нет, отопление, говорю, надо ремонтировать - денег нет. И на стадион новый тоже денег нет.
- А снести хотят!
- В том-то и дело...
- Снести-то не сложно - это ведь ломать, а не строить, а вот будут ли строить, то есть, будут ли деньги на новый - вот вопрос!
- А так бы неплохо, конечно, было... - он мечтательно закачал головой.
Он также посреди площадки стоял, совсем не двигаясь, опирался на метлу, широко расставив ноги, и всем видом показывал, что заканчивать разговор не собирается.
- ...новый современный стадион, своя команда... - мечтал он. - У нас ведь команда "Химик" раньше была.
- Да я знаю. Ещё в советские времена.
- Лет десять назад она ещё была. В чемпионате Казахстана играла!
- Да я вот как раз лет десять назад и ходил сюда на футбол. Правда она тогда "Аксу" называлась.
Он, соглашаясь, качнул головой.
- А сейчас почему нет команды? - спросил его.
Он, протянув руку, потёр пальцами и с усмешкой в который раз повторил:
- Мани-мани нет! Чтобы была команда, нужны деньги.
- В общем, замкнутый круг получается...
- А так бы неплохо: новый стадион, футбольная команда, играла бы в чемпионате... - всё мечтал он.
- Конечно неплохо: люди бы ходили на игры, а это деньги! Вот бы и деньги появились! - размечтался и я вместе с ним.
- Да-а-а... - И он снова мечтательно, и грустно закачал головой.
Вот! Вот это слово, характеризующее его в целом - грустно! - грустный дворник или дворник с грустными глазами...
На обратном пути удивлялся, какой сегодня он разговорчивый. То слова не скажет, а тут о мечте своей рассказал - романтик!
"Грустно, наверное, ему одному мести, - предположил я. - Никто с ним не разговаривает, даже внимания на него никто не обращает. А ему поговорить хочется, излить душу. Мы всё бегаем, занимаемся, радуемся жизни, а он всё метёт и метёт, метёт и метёт... Грустно ему..."
4
Вот, значит, как получается, ни на что денег нет: ни на ремонт Дворца Спорта, ни на машину, чтоб корт почистить и даже на лопату для дворника. То есть, нет денег для первостепенных нужд. И в первую очередь для обеспечения безопасности людей - детей, прежде всего, ведь упадёт, не дай бог, кирпич или кусок бетона кому-нибудь на голову - мало никому не покажется, ни самому пострадавшему, ни директору дворца, ни Акиму города! Кроме этого, значит, нет денег, и для обеспечения рабочего и тренировочного процессов - для обеспечения того, без чего спортивные объекты не смогут функционировать и потеряют всякий смысл.
Парадокс! Именно на это-то и должны быть деньги! Можно не всегда их иметь на новые спортивные тренажёры, снаряды, форму и пр. (хотя и на это они должны быть в определённое время), но на безопасность спортивных объектов, на поддержание их жизнедеятельности - должны быть всегда. Иначе какой смысл тогда в них? - чтоб они были опасными? чтоб они окончательно пришли в негодность?
Уже говорил, но повторюсь: всюду стараются с лицевой стороны как-то подделать, подкрасить - подмарафетить, в общем, "пустить пыль в глаза", а копни глубже, зайди сзади, глянь на изнанку - аварийное состояние! Вот это особенность сразу бросается в глаза.
Стадион с виду ещё ничего, хотя старенький, конечно, обшарпанный, железные конструкции при входе ржавые, не крашенные, скорей всего, ещё с советских времён, но со стороны выглядит ещё более-менее сносно, а вот внутри, оказывается, уже никуда не годится - аварийное состояние.
Трибуны старые, где-то гнилые, беговые дорожки разбитые, футбольное поле в лужах, бетонный забор валится - ставят подпоры (и нет проблем!).
Просто есть с чем сравнивать: в советские времена разве довели бы до такой степени? - ответ очевиден. А почему сейчас это возможно?
Центральные дороги более-менее хорошие (с советских времён к ним ремонтные службы не прикасались, десятилетия были разбитые, но лет шесть назад отремонтировали - нашли деньги, просто уже невозможно по ним было ездить!), но сверни с центральной дороги во двор, к примеру, напротив ТЦ "КАЗАХСТАН" - страшно, что творится! Это просто варварство какое-то, другого слова не подобрать.
Снова повторюсь: некоторые тротуары, которые в единственном числе, которые действительно нужны, к примеру, дворовые или мимо "школьной горки" второй школы просто уже не тротуары, а либо месиво грязи, особенно после дождя, либо уже заросли травой и деревьями, и людям приходится где-то как-то пробираться по тропинкам!
Весь жилой фонд города содержат сами жители. Это уже давно. Власти к ремонту жилых домов - фасадов, парадных, коммуникаций - не касаются. Остаются, значит, на балансе города объекты социального значения - школы, больницы, спортивные сооружения, Дворцы культуры и спорта, библиотеки, административные здания, детские сады (хотя ни одного детского сада не видел; может их вообще нет!). На их содержание предусмотрены средства из городского бюджета, который формируется, главным образом, из налогов, а также других поступлений, к примеру, из центра по целевым программам, из частных и иных инвестиций.
Что получается: Степногорский горно-химический комбинат работает, "Каззолото" работает, Степногорский подшипниковый завод работает, всякий бизнес - работает. Значит, налоги платятся. Значит, деньги есть в бюджете. Возникают вопросы: почему тридцать лет не ремонтируются тротуары или те же спортивные сооружения? почему не обеспечивается должная безопасность спортивных объектов, ведь в один прекрасный или не прекрасный день вдруг не выдержит подпора и рухнет бетонный забор стадиона на чью-то голову, ведь мало никому не покажется? почему денег нет даже на лопату дворнику?
Конечно, если тридцать лет не ремонтировать, можно всё довести до такой степени, что и ремонтировать уже будет дороже, чем взамен построить новое!
Всё это элементы варварства - элементы дикости и равнодушия к своему городу - к своему дому. Смотреть на всё это и понимать всё это - сложно.
Но самое печальное то, что люди уже привыкли к этому безобразию.
Да, они могли бы возмущаться, жаловаться, добиваться... Но это было. И было много раз. И было массово. И было горячо. Когда-то - в девяностые, позже. А сейчас, как я понял, люди просто уже не верят властям и просто уже устали просить, требовать, добиваться.
Что люди...
Люди живут сложно, живут самым насущным. Стараются работать где-то в стабильной организации, да лучше не на одной, а на двух-трёх работах (где их только взять?). Стараются что-то вырастить на даче, а это не просто в засушливом климате, на глинисто-солончаковой почве, да с перебоями подачи воды. Стараются зимой согреться, чтоб дети, старики не мёрзли, чтоб вода горячая была, чтоб пищу было на чём готовить, потому меняют в домовых подвалах и в стояках трубы, меняют батареи, вентили, задвижки, двери и окна в парадных (по местному - "подъездах"), сами делают ремонты в подъездах, меняют входные двери, ремонтируют крыши (либо сами, либо нанимают и всё это, естественно, за свой счёт). Каждую осень утепляют квартиры. Постоянно покупают газовые баллоны для плит, ведь централизованного газоснабжения не стало вдруг в девяностые (в одночасье, как корова слизала!), обзаводятся обогревателями, водонагревателями, электроплитками, огородами, а потом стараются отдать взятые кредиты, ведь зарплаты на всё это не хватает.
Так и живут. И привыкли уже так жить. Да, это не советские времена, когда за тебя всё было решено государством на много лет вперёд и когда всё централизованно и планомерно делалось государством - и всякие стройки, и всякие ремонты, и всякий контроль, и забота, и защита...
А теперь жители должны сами контролировать коммуникации своего дома, словно они специалисты (но пришлось, видимо, женщинам и бабушкам ими стать!). Жители должны сами лазить по подвалам, чердакам, крышам, чтобы вовремя заметить износ, неполадки, протечки и пр., чтобы выявить причины поломок, аварий. Сами должны организовывать, оплачивать и даже производить ремонты. В общем, всё сами. И надеяться им не на кого...
- Как осень наступает, всегда наступает тревога в душе, - признался как-то друг детства Владимир. - Ведь ТЭЦ у нас старая. Постоянно там аварии. А ведь кроме неё у нас другого ничего нет: случится там, не дай бог, авария зимой - всё, замёрзнем!
Говорил уже, что жители забыли, когда зимой были батареи горячие - так, еле тёплые. А вот в детстве, случайно задев, я обжигался об них! Город наш во времена моего детства все приезжие называли самым тёплым в стране! Помню, так его и называли тогда: Степногорск - самый тёплый город и люди в нём живут самые тёплые душой!
Потому что власти думали о людях.
Потому что ответственные должностные работники головой отвечали за порученную работу.
Потому что те же самые ответственные должностные работники были не посторонними людьми, а были местными, родными для города, потому что это был их дом, дом их детей, потому что любили свой город, уважали жителей города - советских тружеников.
А сейчас...
А сейчас - город холодный. И уже тридцать лет!
Тридцать лет из крана горячей воды бежит холодная вода, словно так и должно быть. И что характерно (уже говорил об этом, но снова повторюсь): за горячую воду все жители исправно плотят (у всех стоят счётчики). То есть, получается: плотят за горячую воду, которой нет, и за электроэнергию, потраченную водогреем для нагревания воды.
Всё это мне сложно понять: как такое может быть в наше время? как такое может быть в современном городе цивилизованной страны? как такое может быть в уважающей себя стране?
Такого не может быть в уважающей себя стране - в стране, где власти уважают свой народ, значит, и себя. Выходит, получается обратное...
5
Вообще, люди в большинстве своём, вот за эти первые девять дней, что живу, показались какими-то непривычно поникшими, с какой-то грустью в глазах.
Всё меньше в глазах жителей того особенного блеска или всё меньше на лицах того особенного взгляда, того, что раньше властями и СМИ называлось "бунтарским", того, что отличало их от жителей других городов: во взгляде степногорцев была смелая свобода, всегда свежая, всегда оригинальная, часто неожиданная и всегда справедливая мысль! Именно по "бунтарскому" этому блеску в глазах или взгляду всегда и везде узнавали степногорцев...
И ведь на самом деле, город, особенно в "перестроечные" времена (во второй половине восьмидесятых годов), называли "бунтарским городом". Это факт: я сам читал в то время такое определение в центральных газетах страны.
Тогда была бурная, интересная политическая жизнь в стране и городе. Помню, город кипел от дебатов, митингов, собраний. У всех горели глаза. Все жители - учителя, уборщики, продавцы в магазинах и др. - искренне верили в лучшее. И в авангарде этой многообещающей жизни был папа: он выступал на митингах, писал статьи в областные и городские газеты, был доверенным лицом первого в городе Народного депутата - детского хирурга, Вячеслава Степановича Туренко.
Помню, шла настоящая предвыборная борьба. Папа точно обошёл тогда все квартиры второго микрорайона, агитируя жителей голосовать за Туренко. Он не знал покоя ни в будни, ни в выходные. Сил, ума, красноречия, души положил много! Уходил на рассвете и возвращался поздно ночью. Мы все, конечно, и все соседи очень переживали и за него, и за кандидата, и за итоги выборов.
Жаркое, захватывающее, интересное было время!
В итоге на выборах 14 мая 1989 года из 49 798 избирателей за Туренко проголосовало 45 264 человека! Это была настоящая победа!
Помню, как все мы искренне радовались, как мама облегчённо говорила:
- Ну, слава богу! А-то уж я не знала, что будет, если Туренко проиграл бы!
- Да что ты, Люба! - смеялся папа. - Разве мог бы он проиграть, ведь у нас такая команда! - И поднимал перед собой сильно сжатый кулак...
25 мая 1989 года Вячеслав Степанович Туренко представлял Казахскую ССР, Целиноградскую область и Степногорск на 1 Съезде народных депутатов СССР. И мы уже высматривали его по телевизору. И раз видели его на трибуне высшего органа государственной власти страны, наряду с такими великими людьми как, к примеру, штангистом Юрием Власовым или академиком и правозащитником Андреем Сахаровым...
Казалось, всё теперь будет ещё лучше. Но...
Вначале девяностых - развал СССР и понеслось всё, казалось, в бездну: не стало в одночасье стабильности, уверенности в завтрашний день.
Итак, не стало стабильной и полной выплаты зарплаты и доходило даже до самоубийства (как рассказывал отец, после очередной невыплаты рабочий одного из заводов города поднялся на крышу производственного здания и шагнул вниз, разбившись насмерть).
Часто зарплату выдавали "натурой": продуктами, стройматериалом, производимыми товарами народного потребления, к примеру, отцу один раз выдали зарплату мебелью!
Но было и такое: на Подшипниковом заводе, где работал отец, в первой половине девяностых ввели в оборот свою "валюту" - бумажные листочки, на которых была обозначена определённая денежная сумма (в зависимости от этой суммы и цвет их был разный). Работники завода сразу прозвали эти "ценные" бумажки "томиловками", по фамилии ген. директора - Томилова, Анатолия Ивановича. Так вот, эти самые "томиловки" выдавали вместо денег в день зарплаты и любой заводчанин мог на них "купить" всё что хотел в заводских магазинах, столовых и буфетах.
Более того, по инициативе директора Томилова, Анатолия Ивановича, в городе был организован продуктовый магазин "Ветеран", где пенсионеры практически бесплатно получали хлеб, овощи, крупы и пр. бакалею. А каждую осень на городской площади завод организовывал распродажу по закупочным ценам картошки, капусты, лука и пр. овощей. Распродавали мешками с фур. Пенсионерам завода - бесплатно, с доставкой до квартиры...
А производства в первой половине девяностых стали резко сокращать выпуск продукции, а некоторые и вовсе стали останавливаться. Целые заводы прекращали своё существование, к примеру, Молочный, Фарфоровый на стадии строительства, Ремонтно-механический, "Прогресс" (который США обещали модернизировать под фармацевтическое производство, а на деле вышло, что его просто уничтожили, естественно, ради уничтожения завода по производству биологического оружия, о котором уже упоминал).
Впервые появились безработные (это было дико!). Люди стали бежать из города в Россию, за рубеж (в первую очередь немцы, евреи), просто бросая свои квартиры, ведь они в одночасье обесценились. Но тут же стали приезжать в город сельские жители, беженцы из других регионов, южных и кавказских республик бывшего Союза, бросив или распродав своё имущество, хозяйство. Они стали селиться в брошенное жильё. Постоянную работу они не находили. В итоге, они проживали все свои сбережения и оставались ни с чем, со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями - пьянством, воровством, хулиганством, наркоманией, вандализмом...
А коммунальное хозяйство стало разваливаться на глазах - исчез газ, стали привычными веерные отключения электроэнергии, тепла, воды горячей и холодной, отчего люди стали запасаться спичками, свечами, топливом, даже керосинками, буржуйками и дровами! Часто в те времена можно было увидеть в кухонной форточке трубу, из которой валил серый дымок...
Да, я помню те страшные девяностые. И самое страшное было то, что люди стали меняться в худшую сторону. И на это сильно повлияло, конечно, переселение разномастной публики, ожидавшей в некогда процветавшем и закрытом для них в советские времена Степногорске все прелести жизни, а на деле получилось, что ничего кроме "разбитого корыта" эта самая публика в нём не нашла! Жители становились грубее, злее, нетерпимее. Было горько, к примеру, понимать некоторых жителей, которые средь бела дня разрушали и разбирали брошенные садики, недостроенные или брошенные квартиры и целые дома, растаскивая по своим "норам" кирпичи, рамы, двери, батареи, трубы, ванны, вообще, всякий металл.
Было очень неприятно осознавать, что жители города по ночам, а иногда и днём, втихаря, по-воровски, рубят наш любимый парк ради продажи леса на дрова, словно у нас целая тайга! И потому приходилось постоянно шугать этих вандалов. Или страшно было соглашаться с тем, что некоторые жители города ночами воруют трубы на теплотрассах ради того, чтобы нажиться, лишив, тем самым, таких же жителей как они, тепла (а может быть, и самих себя)!
6
Вначале девяностых и папу избирали народным депутатом в городской парламент - маслихат.
- А кого же ещё кроме вас, Игорь Николаевич? - спрашивали его жители нашего микрорайона. - Вы честный человек. Мы вас знаем...
Помню, приезжая на каникулы или в отпуск, меня встречали соседи и, тепло улыбаясь, издалека приветствовали меня, а некоторые вдруг подходили, жали мне руку и радостно говорили:
- Мы вашего отца избрали депутатом! Мы Игоря Николаевича знаем...
А один раз встретились две бывшие ученицы из параллельного класса. Одна из них была та самая Лена, с которой когда-то тренировались менять караул у вечного огня и у которой я тогда, наконец, уже заканчивая школу, разглядел всю её скромную, глубокую красоту.
Завидев меня ещё издалека, они засверкали молодыми улыбками.
- А мы твоего папу избрали депутатом! - начали они сразу, словно в этой фразе заключалось всё - и приветствие, и вся общая память, и всё отношение ко мне, словно всё их уважение ко мне начиналось с уважения к моему отцу!
Помню, я ещё тогда подумал: "Может, пригласить Лену куда-нибудь погулять..." - Казалось, сейчас самый подходящий момент. Но посмотрев на неё, и поговорив ещё немножко, понял, что сейчас, скорей всего, ей не до меня, ведь она поглощена "лучами" нового, дурманящего своей свободой и своими перспективами времени, а ещё... "лучами звезды" моего отца! Ха-ха-ха! И как бы это не смешно звучало, но это в немалой степени было именно так...
Сейчас молодым всё это даже странно слышать - вера в человека, вера в справедливость, избрали честного депутата, свободные всенародные выборы: сейчас всё это стало настолько формальным и лицемерным, что даже противно думать об этом. А тогда всё это было ещё для всех новым, юным, чистым, ещё незатасканным, не опошленным, таким живым, настоящим, таким, каким и должно быть!
Но самое главное для меня во всём этом было то, что отцу никогда не было стыдно за своё "депутатство". Да, было всяко, было сложно. Чего ему это стоило, знали только мы - его жена и дети. А скорей всего, только мама, ведь мы с сестрой жили в России и многого не видели и не понимали.
Наверное, самым главным достижением в то время избирателей, всего депутатского корпуса и лично отца было то, что прекратилось разрушение города, прекратился захват брошенных домов и квартир под частные магазины и предприятия, прекратился беспредел.
Бывало, отец, как рассказывали, буквально грудью вместе со своими избирателями вставал на пути вандалов или захватчиков.
- Не пустим и всё! - твёрдо и упрямо говорил им отец. - Хоть убейте! Ляжем здесь, но не пустим!
И они отступали. И отступало всё звериное. И постепенно, медленно и тяжко начиналось воссоздание порушенного, восстановление порядка...
Помню, как счастлива была мама, когда закончился папин депутатский срок:
- Слава богу! - вздыхала она облегчённо и глаза её счастливо сверкали, словно юные, влюблённые. - Отдыхать-то ведь, отец, тоже надо, не молодой ведь уже!
- Ну, что же делать, Люба! Кто же кроме меня...
Кому-то в эти времена фартило, и он, легко разрушая старое, срубал кучу бабок, превращаясь в "нового русского", а кому-то выпало защищать то самое "старое", родное, настоящее, то, без чего не представлял собственной жизни, жизни своих детей и близких, без чего перестал бы уважать себя, перестал бы быть самими собой.
Отец был из вторых.
Конечно, многого папа добивался благодаря поддержке первого Акима Койшибаева, Марата Советовича, молодого, честного, живущего городом и заботами его жителей. Также благодаря полной поддержке бессменного вот уже почти сорок лет директора Подшипникового завода, Томилова, Анатолия Ивановича, патриота города и завода, мудрого руководителя, скромного, прекрасного человека! И благодаря, конечно, своим избирателям: благодаря их безоговорочной поддержке, их святой вере в лучшее, вере в справедливость (да, была ещё такая вера!), их неравнодушию, активной позиции, их смелости и жизнелюбию...
А сейчас степногорцы уже не те: молчаливые, поникшие, в их глазах уже больше какой-то тоски, какого-то грустного смирения, в их глазах всё больше неверия властям, даже безразличия к ним и ко всему плохому, что происходит в городе, всё больше какой-то отрешённости от жизни города, какой-то скуки, тусклости, усталости. Живя вот уже девять дней, складывается впечатление, что жители города сами по себе, а власти города сами по себе, словно это два параллельных мира. Вообще, подобная оторванность властей от народа везде в той или иной степени, но здесь это особенно заметно.
7
Кстати, вкратце о властях города за период независимости республики...
Начиная с 1992 года и по сегодняшний день в городе сменилось десять Акимов (мэров). И только первые два из них - Койшибаев, Марат Советович и Денинг, Николай Яковлевич - занимали свои посты более четырёх лет. Все остальные - год, два, максимум - три.
Только Койшибаев, Марат Советович, был из местных.
Несколько слов о нём...
Родился в феврале 1961 года в п. Шантюбе, в интеллигентной семье: отец - геолог, мать - учительница младших классов. В 1983 году закончил Ленинградский горный институт им. Г.В. Плеханова по специальности "горный инженер" и по распределению был направлен в качестве молодого специалиста на Целинный горно-химический комбинат - на рудник родного Шантюбе (РУ-1)!
Марат Советович работал горным мастером, зам. начальника участка, секретарём поселкового комитета комсомола. Именно на комсомольской работе он проявил свой огромный организаторский талант, свою не дюжую светлую энергетику, добившись строительства в родном маленьком посёлке бассейна, спортивной школы (где сам учил детей восточным единоборствам), танцплощадки! И потому совсем неудивительно, что в 1990 году энергичного двадцати девяти летнего комсомольского вожака на партийном пленуме избрали вторым секретарём степногорского горкома партии.
В 1992 году, уже в независимом Казахстане, в возрасте тридцати одного года Марат Советович при активной поддержке жителей становится первым Акимом города Степногорска.
Несомненно, городу очень повезло, что в самые тяжёлые времена (с 1992 по 1999) его возглавлял родной для него, молодой, честный, неравнодушный, жизнерадостный и всеми уважаемый человек. Помню, папа так отзывался о нём:
- Нам повезло, что у нас такой Аким! Если был бы другой - ой, - махал отец рукой, - страшно подумать, что бы было с городом! Всегда у него сильная команда единомышленников, всегда он слушает всех, всегда демократичен, внимателен, всегда простой, всегда с улыбкой. Хоть и молодой, а умеет зажечь людей, умеет организовать дело. Какой всё-таки умница! Молодец!..
Все остальные Акимы (с октября 1999, то есть, с момента назначения Марата Советовича секретарём Акмолинского областного маслихата) - пришлые и совершенно далёкие от специфики города и его производств люди.
Большинство "пришлых" слишком молодые, на мой взгляд, к примеру, Ануар Кумпекеев, возглавивший город в 30 лет (но объективности ради надо сказать, что до этого назначения он три года являлся заместителем Акима Степногорска).
В основном все с сельскохозяйственным образованием, без всякого хозяйственно-административного и тем более производственного опыта.
Каждый в чём-то себя проявил, конечно. К примеру, один ввёл традицию перед праздниками белить бордюры. И пусть разбитые, но всё равно белить: побелишь и, вроде как, уже не видно, что разбитые. Один раз мама спросила его:
- А зачем вы бордюры белите?
- Ну как, - удивлённо развёл он руками, - красиво ведь!
Другой стал скрупулёзно и настойчиво возводить по всему городу новые остановки общественного транспорта (красивые, конечно, ничего не скажешь, современные, видимо, подсмотренные в столице). Но сами дороги при этом ни грамма не ремонтировались и оставались разбитыми - страшными! И всё это выглядело очень нелепо и просто смешно: новенькие, сверкающие, стильные, "продвинутые" остановки на безобразных дорогах, словно из средневековья!
Третий внедрил "умные" светофоры, в которых усталый женский голос периодически объявляет пешеходам на перекрёстках вначале на казахском, а потом на русском языках:
- Загорелся "зелёный" сигнал светофора - можно переходить!
И пешеходы начинают переходить - прыгать или обходить рытвины и ямы...
Но если более серьёзно говорить, то было, конечно, сделано что-то и по-настоящему полезное, к примеру, отремонтированы центральные дороги, закончено строительство Лунного проспекта, восстановлено большинство порушенных домов, а также восстановлены два дома первого микрорайона, которые были разрушены после взрыва газового баллона (к счастью, обошлось без жертв), сооружена отличная тренажёрная площадка в спортивно-парковой зоне, проведено освещение в парке, установлены два памятника, о которых я уже упоминал. Но всё это за двадцать лет ("лихие" девяностые не беру в расчёт) - мало!
И ещё что характерно: все "пришлые" начинали свою карьеру Акима со Степногорска. Потом, отработав первым должностным лицом в нашем городе год или два, они становились Акимами других городов. Выходит, Степногорск для них был "стартовой площадкой" или всего лишь очередной и быстро проходимой ступенькой в карьере!
8
В это утро и во дворе появился дворник в новенькой рабочей одежде. Пожилой, тощий казах на ножках, словно деревянных ходулях. Мёл широко, старательно, с резким шорканьем по асфальту. Иногда, казалось, его заносило и тогда, чтобы не упасть, он в последний момент опирался о метлу.
Его "шорканья" слышались и в квартире, особенно когда открыл балкон. Сразу повеяло теплом - летом! Квартира стала наполняться тонким ароматом увядающей, но ещё живой листвы, степного свежего воздуха, белёсым светом, мелким шелестом листьев. На стенах, потолке и мебели заиграли зайчики. Книги на стеллажах стали ярче, ведь омылись от сумрачной пелены, расцвели разными цветами, и вся стена превратилась в огромную клумбу! Омылась и картина Николая Дубовского "Зимний вечер", словно там над сумрачной таёжной заимкой откуда-то глянуло солнце! Невесомые прозрачные занавески осторожно и плавно задвигались...
Всё как в детстве ранним летним утром!
- Ой, а на улице-то как хорошо! Вставай, иди-ка посмотри! - говорила мне всегда в такие минуты мама, выходя на балкон...
Балкон надо приводить в порядок: песка намело, в ящиках, где раньше цвели и пахли мамины цветочки - бурьян, а посреди - высокий сухой толстый ствол какого-то растительного акселерата, смелого и дурного, стоящего как вызов мне, как памятник запущению, и причём, что самое обидное, стоящий для всеобщего обозрения! Мне даже стыдно стало. "И как это я раньше его не увидел!"
На соседнем балконе наоборот чистенько.
Когда-то в той соседней квартире, где сейчас такой чистенький балкон, жила "баскетболистка" - тоненькая, улыбчивая, круглолицая девочка, года на два постарше меня, которая занималась баскетболом. А познакомились мы с ней в спортивном лагере "Золотой Бор", что в курортном местечке "Боровое", где посреди степи горно-озёрный оазис - жемчужина Казахстана!
Было мне шесть лет. И было это в июне 1978 года...
9
Я тогда в первый раз на долго оторвался от родителей, но как-то не тосковал особо, в отличие от многих моих сверстников, некоторые из которых даже в голос ревели, причитая сквозь слёзы: "Мама... мамочка...".
Помню, в первую ночь мы уснули только под утро, всё разговаривая, всё мечтая, да всё строя планы, как бы побольше купаться, да побольше кататься по озеру на катамаранах и лодках.
Ранним утром нас разбудил тренер. Он просунул голову в палатку и крикнул:
- Подъём!
Я-то поднялся легко, в отличие от других. Вышли мы из палаток на свет божий хмурые, не выспавшиеся и сразу стали ёжиться от утреннего холодка. Кто-то снова запричитал, вспомнил маму...
Но вдруг мы увидали горы, окутанные туманом. Туман был густым и белым-белым, словно вата. Он неподвижно, словно пышное одеяло, лежал на горах. И не просто лежал, а заботливо их укрывал, словно от холода. И стояла такая удивительная тишина: горы, туман, лес, озеро, на берегу которого расположились наши четырёхместные палатки, ещё спали - всё кругом спало. И только мы одни не спали в целом мире. И смотрели на всё это утреннее таинство природы с открытыми ртами, как заворожённые. И даже "ревуны" были очарованы...
Уже во вторую ночь, устав от впечатлений, тренировок, купаний и пр. мероприятий мы уснули сразу после "отбоя". Но, как бы я не спал крепко, вдруг во сне я почувствовал на лице что-то ледяное, словно на лицо капал таявший лёд. Открыв глаза, я увидел над собой серьёзное девичье лицо. По тому, как на нём хмурились глазки и вытягивались в трубочку губки, я сразу понял, что девочка была вся поглощена каким-то очень серьёзным и очень интересным занятием. Каким же? У меня тогда ещё в сонной голове мелькнула мысль: "Что она делает?"
Скорей всего я подумал, что это сон. Тем более и девочка, увидав, что я смотрю на неё, очень спокойно, так ласково, таким приятным голоском, словно напевая милую колыбельную песенку, произнесла:
- Спи, милый мой, спи. А я тебя любовным бальзамом помажу...
- Ладно... - произнёс я, улыбаясь.
И со счастливой улыбкой снова уснул...
А утром вся наша палатка сотрясалась от хохота, поскольку, взглянув друг на друга, мы не могли удержаться от дикого смеха, ведь лица наши были измазаны зубной пастой: у всех были нарисованы усищи до ушей, кудрявые бороды, огромные синяки под глазами!
Сразу мне припомнилась та девочка - её выражение лица, её миленькая песенка. "Вот, значит, каким она занятием занималась!" - сразу всё понял я. И, поняв, стало ещё смешней.
"Ну, держись! - сквозь смех и гнев думал я, идя к озеру умываться. - Найду - пожалеешь!"
А повстречал я её неожиданно, в тот самый день, когда была всеобщая рыбалка и великая уха! Рыбы было так много, что помимо огромных кастрюль, где варилась уха на кострах, она просто ещё развешивалась на нитках по всему лагерю сушиться и вялиться на солнце. И вот у одной такой "гирлянды" я её вдруг и повстречал...