Аннотация: Страшный рассказ для бывших и будущих детей.
СЧАСТЛИВЫЙ НОВЫЙ ГОД
(страшный рассказ для бывших и будущих детей)
Где-то за неделю до Нового года под окнами Павликова дома остановился грузовик с ёлками. Вокруг него в клубах пара тотчас загалдела шумная толпа, и Павлик, придавив лоб к стеклу, не мог оторваться от уютного зрелища торговли живыми праздничными деревьями. Со второго этажа ёлки все казались одна лучше другой; Павлик маялся.
-- Па-ап! Ну, па-ап! Ты же говорил...
-- А ты уроки сделал?.. Как -- ничего не задали?!
К вечеру на месте ёлочного базара остались одни веточки, втоптанные в снег...
Зато дня через четыре, когда Павлик собирался в школу, чтобы дрожащими руками принести оттуда дневник с оценками за вторую четверть, в прихожей раздался звонок. Обогнав отца и сналёту распахнув дверь, Павлик едва не ткнулся носом в густое беспорядочное переплетение холодных колючих веток. Ветки ввалились, прихожая наполнилась запахом морозной улицы, хвои и спирта.
-- О, привет, дед! (Павел, не путайся под ногами, давай собирайся в школу).
-- Привет, привет! Дай, думаю, зайду -- ёлочку вот по дороге купил. Ну, как, герой, твоя учёба?.. Ну, молодец, молодец... Молодец...
К вечеру, когда страшный дневник был подписан и слёзы уже успели высохнуть, Павлик тихонько надел шапку и проскользнул на балкон. Огромная полутораметровая ель, связанная бечёвкой, стояла между стеной и старым холодильником, мотая на ветру надломленной макушкой. Павлик всхлипнул, оторвал внизу коротенькую веточку и прижал её к носу. Именно так и должен пахнуть Новый год...
В конце концов, все самое страшное для Павлика позади. Папа отвесил ему подзатыльник, мама рыдающим голосом сравнила его с тёти Люсиным сыном, у которого все пятёрки и только одна (!) четвёрка, и оба родителя сошлись на том, что такие дети, как Павлик -- позор для семьи... Потом мама пошла разогревать позавчерашний борщ, а Павлик отправился плакать в ванную. Он ужасно, непоправимо виноват за все свои тройки, особенно по поведению. Но теперь, кажется, полегчало. Он попросил у мамы и папы прощения, клятвенно пообещал исправиться, и завтра его, скорее всего, уже не будут ругать. Завтра утренник в школе... А послезавтра? Послезавтра ведь папа сказал ёлку наряжать!! С антресолей достанут игрушки, ёлку развяжут, поставят в зале в ведре с водой, и наступит Новый год...
...И вот теперь ёлка стояла в зале в белом пластиковом ведре, укутанном старой ватой, и несколько детей суетилось вокруг. Никто не сказал бы точно, сколько именно. Дверь в квартире толком не закрывалась, кто-то постоянно если не входил, то выходил -- с тем, чтобы минут через пять вернуться.
Громче всех было слышно Настю из восемьдесят пятой квартиры. К делу украшения ёлки она подошла со всей ответственностью, искренне полагая, что никто лучше неё не знает, куда именно надо повесить зелёную шишку, облитую белой краской, а куда -- пенопластового Хоттабыча с поцарапанной бородой. У Насти был оппонент -- белобрысая Алёнка из соседнего подъезда. Все, что касалось зелёной шишки и поцарапанного Хоттабыча, а также бугорчатого красного шара на грязной спутанной ниточке, Алёнка знала ещё лучше, чем Настя. Ёлка качала обвислыми ветвями, игрушки тряслись, и Настя с Алёнкой наперебой то тарахтели, то ныли низкими надрывными голосами:
-- Ну-у, куда ты пове-ешала!..
-- А так красиве-е!
-- Отста-ань! Ты не умеешь, дай я-а!!.
-- Да иди ты!.. Скажи же, Наташ, так красиве-е?!.
Глазастая Наташа сидела на корточках над развороченной картонной коробкой, где среди мятых газет и спутанного зелёного дождя пленительно и обреченно поблескивали Павликовы ёлочные драгоценности. Наташа уже раздавила один шарик и теперь скромно и старательно закапывала голубые осколки вглубь коробки. Всякое внимание было ей неприятно. Толстый Антон топтался в мокрых вязаных носках на скрипучем стуле и творил красоту: кусочками пластилина прилепливал красные и золотые канительки к чужим жёлтым обоям. Антон изрядно рисковал: стул пошатывался, и ещё на него в любой момент мог налететь Витя, минуту назад отобравший у Олега его синий пистолет. В конце концов на стул налетел Олег; Антон каким-то чудом не упал, а тяжко спрыгнул, толкнув Олега на Андрея, державшего дутый розовый колокольчик. Ай!.. Розовые стёклышки звонко брызнули по бурым половицам
-- !!!
-- Это не я-а-а... Антон, дура-ак жи-ырный, гхы-ы-гхы-ы-ы-ы...
Оля и Марина не принимали участия в оплакивании колокольчика: они притащили наряжать ёлку своих кукол, и вскоре у одной из "барби", купленной на китайском рынке, отскочила голова и, разумеется, тут же потерялась... Галя сидела на ковре с чупа-чупсом во рту и найденными в спальне портновскими ножницами вырезала из тетрадных листков клетчатые снежинки. Витя и Олег продолжали крик и беготню, Настя отбирала у Алёны витую серебряную сосульку, Антон с Андреем сгребали осколки в кучку, чтобы спрятать их под ковёр; через открытую дверь тянуло сквозняком, в спальне что-то шуршало, тут и там валялись клочки затоптанной ваты, игрушки, чужие валенки, шапки, конфетные обертки, мандариновые шкурки, под ногами поблёскивало, похрустывало и кололось; люстра тихо дрожала и блеяла своими пыльными пластмассовыми висюльками...
Павлик сидел с ногами в кресле и рассеянно вертел в ладонях радужного Терминатора без одной руки. Странно всё как-то получалось, как-то не очень... Он так обрадовался своим первым гостям -- Андрею, Вите, Наташе... Так рад был показать им ёлку, ящик с игрушками, новенькую поющую гирлянду; по всем правилам гостеприимства угостил друзей печеньками и сосачками... Украшение новогодней ёлки было любимым его занятием, и получалось это у него всегда здорово -- и мама с папой, и бабушка с дедушкой всегда его хвалили! А тут... Стоило Павлику приблизиться к ёлке с шариком в руках, как откуда ни возьмись появлялась Настя из восемьдесят пятой квартиры со своим вечным "ты не умеешь, дай я!" и перевешивала шарики, заполонив собою всё место возле ёлки -- и как только ей так удавалось! Павлик хотел было договориться с Настей, но Настя, как известно, на целый год старше и раза в полтора длиннее -- стоит ли связываться? Павлик и не связывался, а просто отходил в сторонку -- смотреть, как трудится Антон. Помогать ему Павлик не решался -- слишком высоко, да и стул всего один. На втором сидит заплаканный Олег, швенькает носом и что-то украдкой намазывает на обои. А чем там занят Андрей? Отнимает у Вити синий Олегов пистолет. Павлик семенил на подмогу -- неизвестно кому, и в результате мешал обоим; потом бросался к ящику, принимался вынимать из него игрушки, но это быстро надоедало, и Павлик начинал просто слоняться по комнате. Ему так хотелось поучаствовать во всех играх сразу, но он почему-то не вписывался ни в одну. Нет, до чего странно получается! Он ведь никого не ударил, не обозвал -- почему же общая живительная суета лишь обтекает его, не задевая? И в конце концов Павлик просто притаивался в углу, утешаясь тем, как некрасиво Настька выпучивает глаза, споря с этой дурой Алёнкой, какие толстые щеки у Антона и как противно Олег теребит свой сопливый нос...
Вечером пришла с работы мама. Павлик, предвкушая верную похвалу, выскочил в прихожую и едва дождался, пока мама сложит свои пакеты на тумбочку и скинет пахучий кожаный плащ с зелёным мехом на капюшоне...
-- Ма-ам! Смотри, как мы ёлк... Как мы ёлку разукрасили!..
Мама остановилась на пороге комнаты, чуть не споткнувшись обо что-то, и торопливо осмотрела странное творение возле окна -- между столом с горой неглаженного белья и телевизором.
У подножия этого неопрятного, бесформенного сооружения, притулившись к оголенному ведру, стоял старый посылочный ящик -- в нём жили пенопластовые Дед Мороз и Снегурочка. Чуть выше ярусом была расквартирована элита Павликовой армии -- десяток пластиковых коммандос, черепашки-ниндзя, золотой робот на батарейках, танк без башни и явно инопланетный полузверь-полукомпьютер, собранный из колючего конструктора, -- прямо в коробке. С еловых лап на замусоленных нитках бестолковыми кучками свисали игрушки. Многие из них, честно говоря, никуда не годились -- но ведь не выбрасывать же, к примеру, любимого стеклянного Винни-Пуха только за то, что у него откололось полголовы!.. Тут и там на ветках сверкали обрывки канители и путаные клочья прошлогоднего дождя, похожие на блестящую мочалку. Справа и слева висели, словно часто продырявленные лопухи, бумажные "снежинки". Точно такие же "снежинки" красовались и на оконном стекле, на совесть приляпанные клеем "Момент"...
Павлик послушно отложил раскуроченного трансформера и побрел на кухню...
Старый веник уныло швыркал по замусоренному паласу, заглушая доносящийся из прихожей вкусный звук вращаемого телефонного диска...
-- Алё!.. Да! Рай, привет!.. Да... Тебя так же! Да... Каво? По сто сорок? На Цирке -- сто двадцц пять!.. Ну-у... Обалдеть... А я под курантами беру!.. Каво?.. Баночка -- по восемь, слышь? Ага. Ага... Ну, как там твои?.. Ну, молодцы... А у нас трояки сплошные... Ну-у! Лодыря всю четверть гоняем... Ну-у... Мой поменялся на сёдня, завтра в ночь не пойдет... Так что завтра в районе девяти мы у тебя?.. Ага. Хорошо. Кто ещё-то будет? Люська с Веркой придут?.. Ты своих куда денешь -- к свекровке? А-а... Не, я своего дома оставлю... Ну всё, Рай, пока. До завтра... До завтра. Угу... Счастли-иво... Каво?.. На "Юности"? Нет, не видела... А каким цветом? Цветом каким?.. Ладно, посмотрю... Ладно, Рай, всё, пока... Ага... Ну пока, всё... Чо?.. Ну-у!.. Ладно, пока!..
Павлик сгрёб мусор на треснутый чёрный совок и долго смотрел, как среди бумажек и светлой пушистой пыли светятся разноцветные битые стёклышки. Наступающий Новый год искрился и подмигивал отовсюду, суля если не чудеса, то уж удовольствия-то непременно. Вот только мама с папой опять, как в том году, уйдут в гости на всю ночь, а его оставят дома. Вечером придут бабушка и дедушка; в десять часов бабушка уложит его спать на большой кровати в спальне, а сама закроет дверь в зале и будет до глубокой ночи сидеть у телевизора. Дедушка, наверное, придет с бутылкой и заснет уже часов в одиннадцать. А на следующий день...
-- Па-аша! Ты подмёл, наконец? Пошли ужинать, всё стынет!..
...Вечер сгустился незаметно. Как-то особенно незаметно -- видимо потому, что это был вечер тридцать первого декабря. Павлик крутился и подпрыгивал в прихожей, где мама в своем лучшем малиновом костюме с кружавчиками подчёсывала перед большим зеркалом свежевыкрашенные жёлтые кудри. Папа чисто промытыми руками прятал в красивый пёстрый пакет длинную бутылку с фольгой на горлышке.
-- Ну, пока, сынуля! Будь умницей, ложись пораньше. С наступающим тебя! Слушайся бабу с дедой, смотри не забудь поздравить...
Через полчаса пришла бабушка. Она принесла большую сумку и тут же поспешила спрятать её на кухне -- хороший знак.
-- А где деда? Не придёт?
-- Деда спать лёх... И ты давай -- доедай апельсинку и ложись...
Под маминым одеялом было жарко, но бабушка, не слушая, продолжала заботливо подтыкать со всех сторон.
-- Спи, Павлуша, спи...
Как же, уснёшь! Кажется, весь город вышел на улицы и не закрывает рта! Выбраться бы из дому, пока бабушка дремлет перед телевизором, и погулять немножко, совсем чуть-чуть... Раздобыть бомбочки, хлопушки и, как тогда с папой... Поставить бы сразу десять штук в ряд -- ввжжжжя-яу-ууу! Ввжжжжя-яу-ууу! Ввжжжжя-яу-ууу!.. А у Валерки из другого класса в прошлом году бомбочка в руках подзорвалась... Как орут за окном... О-ого! У-ух ты! Красная ракета летит!!
Павлик подскочил в одеяле, кинулся к окну, растворил форточку. Ещё одна красная! И зелёная! И разноцветная! Полопалась в небе на мелкие трескучие взрывчики! Визг, грохот! Да, взрослым можно... Интересно, наступил уже Новый год или нет? Хоть бы ещё нет... Всегда почему-то хочется, чтобы он подольше не наступал. Хотя, с другой стороны, раньше утра первого января ничего новенького под ёлкой не найдёшь... Хорошо, что бабушка не видит, как босыми ногами, да на голом полу, да ещё под форточкой... Нет, надо ложиться... Впереди -- каникулы, аж до одиннадцатого числа (про двенадцатое, конечно, лучше не вспоминать)... А дед-морозов не бывает... Ух ты, опять красную запустили... зелёную...
Зазор между бордовыми портьерами в спальне из чёрно-синего стал ярко-синим, когда Павлик проснулся. Не задерживаясь, против своего обыкновения, под уютным одеялом, он почти отбросил его и поскорее встал. В квартире тихо -- только бабушка на кухне, кажется, стукнула тарелкой. А теперь -- на носочках к двери, по коридору, минуя ванную с туалетом, в зал -- быстро, быстро...
Ёлка кособочилась перед окном, как и вчера. Все игрушки были на месте, но вот посылочный ящик -- сдвинут, а перед ним... Первым делом Павлик заглянул в синий пластиковый пакет. Там, под кульком с жёлтыми яблоками, мандаринами и пёстрыми конфетами, лежал сиреневый тайваньский пенал с микки-маусами, а ещё -- тот самый полупустой мешочек с позапозавчерашнего утренника, припрятанный мамой из обидной осторожности, кабы "кой-чего не слиплось". Рядом с пакетом -- большая красивая книжка в ламинированных крышечках, где картинок явно больше, чем сказок. Под книжкой -- рябенькие вязаные носочки, обёрнутые вокруг чуть замятой открытки с медвежатами: "Дорогой Павлуша! Поздравляем тебя с Новым годом! Желаем тебе не болеть, хорошо учиться, слушаться старших! Баба, дед". А это что за коробка в блестящей красной обёртке? И не снимешь никак. У, тут липкая лента! Как же трудно отодрать... А внутри... Внутри... (Честно говоря, Павлик с осени мечтал найти под ёлочкой игровую приставку "Сега" -- такую же, как у Андрея)... Внутри -- солдат! Большущий заводной рейнджер с автоматом на спине. Правда, умеет он только ползать по-пластунски, но уж делает это превосходно. Ему по плечу масса всяческих препятствий -- от тапочки до учебника по граждановедению. До чего здорово ползёт! И по полу, и по дивану. А как насчёт большого стола? Ну-ка, солдат, ползи!
-- Павлу-уша, завтракать!..
За дверью послышалось царапание ключа. Мама и папа, какие-то притихшие и потускневшие, устало и молча разделись, заглянули в кухню, чтобы кое-как поздравить, и скоро закрылись в спальне.
-- Напра-аздновались... -- тихонько пропела им вслед бабушка.
Что это? Как будто что-то грохнулось... Бросив недоеденный хлеб, Павлик метнулся в зал. Ну, конечно! Точно. Как он мог забыть! Бедный солдат, повернув своё мужественное раскрашенное лицо, валяется под столом. Ай-яй-яй... Вставай, солдат! И ползи! Ползи! Но солдат не хотел больше ползать. Он получил вечный дембель по инвалидности -- что-то сместилось у него внутри и при энергичном потряхивании звонко и страшно бултыхалось. Чуть не плача, Павлик уложил его в родную коробку, коробку запихнул подальше в свой ящик и пошел гулять -- в первый раз в наступившем году...
К тому времени как Павлик вернулся с прогулки, мама и папа уже вышли из спальни и сидели на кухне. Они были явно не одни -- под входной дверью среди знакомой обуви стояли чьи-то чужие сапоги. Павлик сорвал со вспотевшей головы мокрую шапку и стал медленно стаскивать обитые снегом валенки. На душе у него тускнело и меркло. Новый год наступил, а, стало быть, прошёл. Мандарины, яблоки и шоколадки были съедены, солдат сломан. Но хуже всего было то, что Павлик... узнал эти растоптанные коричневые сапоги со шнуровками сзади! Они принадлежали соседке тёте Нине, которая недавно видела, как Павлик вместе с Валеркой и большим Стасиком кидались снежками в чужие окна...
Павлик притаился в ванной, откуда хорошо слышно было, о чём говорили на кухне, и чувствовал, как под ложечкой у него что-то беззвучно взвывает от страха. Может, не вспомнит? Скорей бы ушла! Но нет...
-- Ну-ка, Павел!.. Быстро иди сюда!!! Ты зачем швырялся ледышками, а-а?!!
Час спустя, когда Павлик одиноко и пришибленно всхлипывал под ёлкой, в комнате раздались знакомые грузные шаги. Красноносый не хуже пенопластового Деда Мороза, лучащийся обветренными морщинами дед склонился над Павликом, держа за спиною шоколадку "Весна".
-- Ну, что, герой, нравится тебе под ёлочкой? Счастливый у тебя Новый год? -- умильно спросил дед, остро дохнув чем-то недавно съеденным и выпитым.
-- Счастливый... -- тихо хрипнул Павлик.
-- Счастли-ивый, -- повторил он уже громче, сам начиная только что сказанному -- что поделаешь! -- верить...
-- Ну, молодец, молодец! На вот тебе -- от дед-мороза...