- Евгенсеменыч! Ну шозанах! - жалостливо пробасил Жорик Сельцов, здоровенный бугай, штукатур по специальности, - какогохуйя... гм, почему опять премию не дали!?.
- Сельцов, а какую тебе премию давать? Может, Нобелевскую, а? За то, что ты в прошлую пятницу пятьдесят кило цемента прапору продать пытался!? Или за то, что пьяный в понедельник заказчику пытался объяснить, чей он сын и как проехать к его родителям!? - негодовал прораб Евгений Семенович Шапошников, человек маленького роста, лысоватый, но очень коренастый и упрямый, - ты какого хера на капремонте на Осипенко на лесах за бабами в окна подглядывал!? Ты знаешь, что одну на пятом этаже чуть кондрашка не хватила, когда она твою морду в окно увидела?
- Не, ну так а че ж она в голом неглиже разгуливает по хате?.. - искренне недоумевал Жора.
- Так, Сельцов, ты охуел. - неожиданно тихим и спокойным голосом заявил прораб, - дуй отселя, чтоб духу твоего в вагончике не стало.
Сельцов насупился, и, что-то бормоча под нос и грохоча грязными кирзачами, вышел из подсобки.
Евгений Семенович тяжело вздохнул, и, сняв очки, закрыл глаза и начал массировать двумя пальцами переносицу. Работать перед отпуском было тяжело. Ладно бы капремонт, так еще впихнули домазывать за ошалевшими от свободы действий стройбатовцами высотный дом в частном секторе. Мало того, что свои бойцы вели себя как детсадовцы, так еще и местные жители заебали настолько, что прораб хотел уж было проводить по заборной сетке ток. Отговорил Валерка Сенченко, главный электрик. "Ты че, Семеныч, а ежели посцать припрет?.." - лаконично высказал он свое "против". Вчера с интервалом в полчаса к нему подходили местные бабки и спрашивали "А что ж это тут строят? Понастроили, помереть спокойно не дадут, ироды...". Седьмой бабке Семеныч рявкнул "Крематорий строим! Тебе, мать, скидка! Заходи!", после этого его оставили-таки в покое, предварительно придав анафеме.
Шапошников глянул на часы и, снова вздохнув, начал переодеваться. Еще одна смена подошла к концу.
До дома Евгений Семенович решил прогуляться пешком, через парк. Предварительно зайдя в гастроном, он купил на ужин полкило вареной колбасы, сыру, хлеба - жена на неделю раньше ушла в отпуск и уехала в деревню, так что дома было шаром покати. Подумав с полминуты, прораб прихватил полкило водки. "А че? Когда еще без нудежа спокойно выпью, да с огурчиком?" - построил себе радужную перспективу.
Парк был полузаброшенным и тихим. Это в нем и нравилось пожилому прорабу. Вокруг, словно кочки в болоте, торчали полувросшие в землю лавочки, деревья и кусты не были подрезаны, подстрижены, и поэтому имели вид настоящего леса, а не рафинированных английских аллей. Постоянными посетителями этого места были собачники со своими чадами и влюбленные парочки, лишенные возможности зажимать друг друга в объятьях страсти дома. К парочкам Семеныч относился нормально, проходя мимо них с хитрой усмешкой, а вот собачников не любил, после того, как пару раз приносил домой на подошвах ботинок собачье дерьмо, и, не замечая этого, сняв ботинки, размазывал его по линолеуму носками.
Воздух в парке был тихим и теплым, он напоминал Шапошникову молодость. Прораб дошел до середины парка, как вдруг услышал всхлипывание. Этот звук был настолько неожиданным для атмосферы парка, что Семеныч в недоумении остановился и прислушался. Ну точно! Из-за ближайшего куста неслись всхлипы и кто-то тихо шморгал носом. Семеныч тихо подобрался к кусту и отодвинул мешавшие обзору ветви. На лавке сидел сгорбившись и уставившись себе под ноги мужик лет сорока - сорока пяти.
- Э, мужик, ты это... того... ты чего?.. - пролепетал прораб, не привыкший к мужским слезам и плакавший только когда чистил суровый лук, выращенный у тещи в деревне, ну или когда наши сдували очередной матч.
- Ниче... шел бы ты... че, мент, что ли?.. - мужик уставился на Семеныча заплаканными глазами.
- Да отчего ж сразу "мент"? - удивился Семеныч, - просто смотрю - плачешь, думаю, может плохо человеку...
- А если и плохо, дак че, посочувствуешь, Кашпировский? - почему-то не в тему окрестил Семеныча мужик.
- Да нет, не Кашпировский, но стакан наколдовать могу, - решил взять ситуацию в свои руки Шапошников и, ковыряясь в пакете из магазина, сел рядом с мужичком, - а может, и посочувствую, коли беда случилась. Тебя звать-то как?
- Женя... Евгений... - зло пробормотал мужик, отвернувшись от Семеныча, чтобы тот не видел слез на щетинистых щеках.
Тезка еще раз шмыгнул носом, но размышлял недолго, резко перевернул в себя бутылку, закашлялся, занюхал рукавом, отказавшись жестом от предложенной колбасы, отдал бутылку Семенычу.
- Так что стряслось, тезка? - отхлебнув, спросил Семеныч.
- Да... сына я потерял! - выпалил мужичок.
- Как потерял?.. эээ... в смысле "потерял"? - опешил прораб.
- Как-как... а вот так! Хуяк - и потерял! - со злостью, смешанной с отчаяньем выплюнул в теплый воздух парка холодные слова "тезка", - летом служить уехал, а вчера вернулся. В гробу закрытом...
Мужик сморщился, чтобы опять не расплакаться и, выхватив у Семеныча бутылку, сделал изрядный глоток.
- Каша вместо лица кровавая... Месиво, понимаешь!? А ведь служил не в Чечне какой - на границе на родной нашей!.. Мать, ссука... бросила нас когда ему два года было, не выдержала бедности, вразнос пошла. Ну я запил, а потом думаю "Что ж ты, мудень, делаешь, у тебя ж за малым соседи смотрят"! Подвязал с синькой, с работы - домой, Валерку покормить, погулять... Худо-бедно жили. Потом в садик отдал. Жаловались, помню, воспиталки, хулиган, говорили растет, - сквозь слезы улыбнулся мужик, - потом в школу отправил. Хоть и пришлось весть райотдел спаивать, чтоб от залетов его детских отмазать, но пацан хороший у меня! Смышленый... был...
Семеныч молча смотрел под ноги, хмурился, пьянея не то от водки, не то от того маленького мирка, созданного им и его тезкой только что, на лавке, отделенного от остального мира плотным, невидимым куполом. Знал, что этот человек выкладывает ему как на духу то, чем ни с кем, наверное, не делился. Рассказывает ему о страшной беде. Семеныч много раз читал про то, как к горлу подступает ком, но чувствовал это впервые.
- а после школы хотел его доучиваться отправить, так он сам захотел служить, сказал "бать, да туда никто идти не хочет. Но посуду ж мы тоже мыть не хотим, а приходится". Начитался геройских книг, что, мол, мужиками настоящими из армии возвращаются! И не вернулся... Писульку прислали официальную! "имеющие бытовой характер травмы, не совместимые с жизнью". У них это, сука, в порядке быта! - вдруг закричал мужик, - а то, что мне сына хоронить в девятнадцать - это у них, сука, как!? А что мне дальше-то делать, а?..
Он вдруг замолк, будто резко онемел. Сгорбился, состарился и опять отвернулся.
Что говорят в таких случаях Семеныч не знал. Он хотел уж было что-то промямлить, как вдруг тезка с какой-то неумолимой решимостью в глазах поднялся со скамейки и, протянув Семенычу руку, сказал:
- Ладно, тезка, ты прости, что я вот так... тебе-то какое дело?.. Бывай.
Развернувшись, он быстрым шагом пошагал по парку в сторону улицы.
Семеныч сидел на лавке и смотрел в одну точку, хмурясь, смахивая рукой навернувшиеся уже на его глазах слезы, и про себя матерился от бессильной и не имеющей цели злобы.
За парком, на улице, куда ушел тезка, вдруг завизжали тормоза и послышался глухой удар. Улица неожиданно наполнилась шумом и женскими криками.
Семеныч не знал, что погиб именно тезка, он это чувствовал.
Просто в подобной ситуации Шапошников поступил бы именно также. По-другому-то как? Что делать дальше?