Враг крадётся в темноте пустого дома, великолепно ориентируясь и без света.
Вышел у него за спиной, осторожно ступая по мягкому ковру. Когти, утопая в ворсе, не стучат, как о паркет, предательский звук не выдаст меня раньше времени.
С теплотой вспомнил: этому научила меня Она, когда играли в прятки. Сначала никак не мог застать её врасплох. Смеялась и говорила: "Дурашка, когти выдают тебя с головой. Вот у кошек они прячутся". Презрительно водил бровями, обиженный сравнением, она, смеясь, приятно ерошила шерсть на моей голове.
Полёт в оглушительном хрусте, звонких ударах, темноте. Одуряющий страх высоты дёргает хвостик мелкой дрожью. Тошнотворному падению нет конца.
Через вечность, после сильного шипения, стало заметно светлее. Животом, лапами обнимаю долгожданную твердь.
Шевельнулся, когда испуг сменило любопытство, и, о чудо, не тесно. Выползаю из сумерек и шума, выбираю свободу задними ногами.
Свет резанул по глазам - зажмурился. Когда привык, первое что увидел, это бумажный пакет, рядом с ним ленту. Вот кто скрутил меня в тесном пространстве! Бросился на змею, схватил зубами и начал рвать, мутузить. Обвила лапы, голову. Опрокинулся, выпутался. Мотаю извивающегося неприятеля из стороны в сторону, грозно рычу, пока не устал. Немного передохнул, косясь на пустой свёрток: ещё обидчик, требующий наказания. Налетел на него.
Невероятный треск напомнил ужас недавнего путешествия. Лапы сами откидывают меня в сторону, мчат вслед бешено колотящемуся сердцу. Наталкиваюсь на блестящую туфельку, прижался к ней и описался.
Тут только замечаю громкий смех людей. Мягкое тепло рук, но не тех, что несли в неволе. Эти излучают любовь.
Возношусь вплотную к грому голосов. Она приблизила меня к своему лицу: "Какой хорошенький!" Тёплыми губами первый раз целует в нос, прижала к себе, даже дыхание перехватило.
Уже знаю наверное, что бережно опустят с поднебесья. Накормят, дадут выспаться в тепле и покое. От избытка щенячьих чувств лизнул гладенькую щёку шершавым языком, и меня ещё бережнее прижимают к доброму.
Огромная комната не напугала, я чувствую силу надёжной защиты. Рядом с ковриком множество игрушек, приготовленных конечно для меня. Куклы стоят в строгом порядке, мы быстро подружились, и они навсегда разметались по полу.
... Я - стремительная бесшумная тень, возбуждение подёргивает мускулы, готовя к нападению, ещё немного и можно начинать разбег...
При хорошей еде, да любимой и любящей хозяйке, рос крепким, смышлёным юнцом.
Он часто появляется у нас. Они выделяют друг друга среди своих знакомых и друзей. Их соединяют какие-то особенные отношения. Случается, что засиживается, а то и остаётся на ночь. И это мне не нравится.
Дело в том, что мой ковёр, моё кресло у неё в спальне. Кому в удовольствие, когда прогоняют с законного места?
Поначалу ласкался и к нему, как ко всем, входящим в гостеприимный дом. Быстро обнаружилось, что от него идёт холод равнодушия, а, потом, и враждебности. Так я узнал, что он - Враг.
Со временем у него появилась дежурная фраза, обращённая к ней, когда между ними пробегала "чёрная кошка":
- Ты любишь его больше, чем меня.
Они тут же мирились. Она обнимала мою голову, целовала в нос, брови мои разъезжались в улыбке.
- Посмотри, он такой милый, ведь это же твой подарок, дорогой.
Мир у них восстанавливался, а вот мои отношения с Врагом медленно, но верно портились. Скоро это стало очевидным не только ему и мне, но и ей.
Он, в отсутствии хозяйки, именовал меня не иначе, как словом "животное". Мои брови непроизвольно сдвигались, рождалось внутреннее клокотание. Недруг, если давал себе труд заметить реакцию, шутил на потеху собеседникам: "Ведь это очевидно, дружок".
При ней, правда, остерегался кидаться оскорбительными фразами. Однако я именовался им только словом "собака". По имени ни разу меня не назвал.
Я любил ходить на полигон. Игривость и исполнительность радовали хозяйку и тренера. Позволял себе иногда шалить, мой юмор понимался и одобрялся.
Враг появляется на тренировках часто. Тут он с друзьями распивает напитки, сплетничает. Они спорят о работе воспитателей, их подопечных. Гости и хозяева не разделены никакими перегородками: вся публика здесь цивилизованная.
После прыжка через барьер, на полной скорости пробежал какое-то расстояние. Возбуждение от высоты ещё распирает меня, но обязан усмирить его без команды.
Он, видимо, случайно оказался на прямой моего пути, то есть не совсем... Хотя я и не сделал лишнего движения, лишнего шага, ноги, уже готовые к остановке, обретают упругость, ещё немного бега...
Я вижу парализованное страхом достоинство. В бесконечные мгновения уши закладывает ярость. И всё же родной голос настиг меня. Прозвучал не крик команды, а убедительная просьба успокоиться ради неё, и... ради чего-то ещё.
- Стоять.
Остановился, как вкопанный.
- Ко мне.
На дрожащих от напряжения лапах подхожу к её ногам.
- Сидеть.
Сел. Осмеливаюсь виновато посмотреть на неё. Брови изображают полное раскаяние.
- Молодец.
Она потрепала меня между ушами, пальцы едва заметно дрожат.
Никто ничего не заметил, даже люди, стоявшие рядом с ним. Только мы, трое, этого уже не забудем никогда.
Впоследствии Враг начал носить оружие при себе. И я знаю, для кого оно припасено.
Вырос. "Милым подарочком" трудно назвать. Практика их примирения за мой счёт прекратилась сама собой. А ссоры почти каждую встречу.
Я чувствовал его появление ещё от подъезда. По тому, как сдвигал брови и, не дожидаясь команды, понуро поднимаюсь и убираюсь вон, она определяла, кто на пороге. Первый раз, когда это заметила - невесело рассмеялась.
Только он выметается, в любое время дня и ночи, я немедленно возвращаюсь на своё место.
Однажды они громко спорили много часов. Временами слышны крики, от которых мои уши настораживаются.
Солнце начало сползать за горизонт, когда он вышел. Каблуки зло бьют паркет, отстукивают ритм негодования по ступенькам.
Протиснулся в спальню. Полулежит на своей огромной кровати. Распущенные волосы расплескались по холмикам грудей, колени раздвинуты, между ними порхают пальцы руки.
Демонстративно отвернулся, улёгся на своё место. Она была человек, я - нет.
Много раз видел, как готовится ко сну. Всегда нравились ноги и, особенно, ягодицы. От них запах неземного соблазна. Однажды поймала мой взгляд и сказала, что он нескромный, погрозила пальчиком, запретила смотреть. Всё-таки подглядывал, когда стояла спиной, за что получал шутливую взбучку.
А эти пальчики... Сколько раз, обнимая и целуя в нос, Она сунула их в пасть, я покусывал, боясь причинить боль, и страстно желал сжать челюсти, проглотить любовь...
Невольно, вопреки собственному желанию, обернулся.
Её глаза горят лихорадочным блеском. Мелькания стремительнее, влажные губы разомкнуты, оскал зубов.
Ноги уже не слушаются меня. Пусть убьёт, прогонит, но я иду...
Шершавая лента языка лижет родную руку, остановившуюся кисть, там, где руки уже нет...
Потом она плакала, обнимала меня за шею, целовала в нос...
Мы знаем, что нам этого делать нельзя. Грозила кулачком, топала босой ножкой. Приходила ночь... и, если я всё же гасил свои желания, она звала меня самым ласковым голосом, самыми нежными именами. И лента моего языка...
Рано или поздно всё кончается. Неизбежная катастрофа пришла: её не было много дней. Прошлую ночь завыл. Звук жил столько, сколько было воздуха в моих лёгких, и умер.
Желание быть не стало, но что может сделать пёс? Он не может даже уничтожить себя.
Днём пришёл её брат и Враг. Враг говорит:
- Обязательно убью животное.
- Вы не посмеете это сделать. Я отвечаю за жизнь пса. Её последнее желание: он остаётся со мной, и я намерен выполнить данное ей обещание.
Они ещё говорили: Враг с нескрываемой злобой, брат с мрачной твёрдостью. Когда один ушёл, другой устало сел у стола, облокотился. Я положил голову ему на колени, он погладил меня.
- Ну, что? Натворили вы с ней...
Потрепал по холке.
- Да ты тут ни причём, иди на своё место, завтра уедем.
Покорно улёгся, и стал ждать Врага...
...Начинаю разбег, не заботит, слышен ли стук лап.
В прыжке сомкнул челюсти на его загривке. Он пригнулся за долю секунды до столкновения, клыки полоснули только по коже.
Запах свежей крови удесятеряет силы. Свалились на пол. Барахтаясь и кувыркаясь, умудряюсь вцепиться в горло врагу. Хруст ломающихся хрящей, бульканье затруднённого дыхания...
В момент, когда уже не ощущаю боли от седьмого разрывающего внутренности грома, когда зубы сошлись между собой, а движения и звуки перестали существовать, с радостным пониманием освобождения, думаю: "Как хорошо, что собачья жизнь так коротка".
Мчусь вслед за ней. Мы обязательно вернёмся вместе. Принимаю сладостную лёгкость высоты...
Послесловие:
"Многие из 400 наследственных отклонений мы разделяем с собаками".
![[]](/img/j/jakubowskij_r/pes/razborka_384_k_2.jpg)