Аннотация: Милый рассказ о страсти к старине и восприятии жизни. Опубликован в 4-м номере журнала "Юность" в 2011 году.
Наталья Якушина
Черепаховый веер с секретом
Я, как ключница Плюшкина, берегу старину, пусть и хлам, ничего не выбрасываю. Это флёр времени, которого не вернешь... Милые безделицы...
Однажды хотела найти важную книгу в интернет-магазине, а купила крохотную медную мельницу с вращающимися лопастями и с заключённой внутрь рулеткой с сантиметром, таким мягким, сделанным из ткани, с выцветшими цифрами и обтрёпанным по краям, как у моей бабушки. С тех пор началось - поиски мелких женских штучек, которые придавали их обладательницам из века в век особое очарование.
Муж отнёсся к внезапной тяге к собирательству с пониманием, как болезни, и сказал:
- Есть положительный момент: если к нам вдруг залезет вор, то он никогда не позарится на эту мельничку, пудреницы и флакончики для духов...
Скрипел зубами лютый мороз в ожидании жертвы, что сегодня уснёт вечным сном, а я ехала в Лианозово, с самого утра, утолить страсть - приобрести хоть что-нибудь из старинных хорошеньких вещиц. Можно было совсем недорого - выскобленную до капли коробочку из-под туши времён Советского Союза, ещё совсем полную, запечатанную, французскую пудру, пустые флакончики от духов, которые ещё хранили в себе запах "Красной Москвы" или "Ландыша", "Саши"... Все советские женщины вздыхали по ухоженному наглецу с этикетки, но покупали одеколон мужьям, потому что он дёшево и везде продавался. Ведь никакой надежды на то, что кто-то превратится в Сашу, не было...
В Лианозово вдоль железнодорожных путей и забора, рядом со станцией, щедро раскинулся блошиный рынок. Продавцы собирались из всех окрестных городов и деревень. До революции такой рынок называли вшивым.
"Вшивик" - подзабытое русское слово - "грязный, гадкий человек". "Ты смотришь на мое платье... Оно немного поношено, меня обманули на вшивом рынке...", "надобно тебе сказать, бранивались мы, как торговки на вшивом рынке", "Было время, литература была благородное аристократическое поприще. Ныне это вшивый рынок", - можно найти у Пушкина. "Их продавали выброшенные за борт "бывшие люди", - рисует Сытин картины московских улиц.
Во всём мире блошиные рынки - место паломничества. Где ещё, как не на блохе, увидеть ожившую историю? Предметы обихода, ненужные в современном мире, заезженные старые пластинки, зеркала, программки из театра, ёлочные игрушки, мебель, одежда, книги, старые журналы... Тяжёлый занавес приподнимается - и прежняя жизнь восстаёт в точных, доподлинных декорациях.
"...спрашивает меня: люблю ли я танцовать. - Я говорю, что отчего же? Можно. - Приходи ко мне часов в 9 и пойдём. - Куда? - В очень порядочный дом. А мундир есть? - Есть, но надо навести справки насчёт его положения", - читаю переписку Писарева, и тут же покупаю массивный журнал, "Литературное наследие", убить можно, и стоит недорого, 150 рублей.
В России с этим "вшивым" явлением отчаянно борются. Не должно быть в России "бывших людей"... Борьба совершенно бесполезная - стихийный народный рынок снова и снова возникает наперекор всему, как блоха на кошке.
Лианозовский рынок занял удобную позицию: на границе Москвы и Московской области. Если московская милиция выходит в рейд, то горе-продавцы вместе со своим хламом молниеносно перемещаются на 30 метров, на подмосковную землю, а если подмосковная милиция устраивает облаву - рынок тут же возвращается назад, в Москву.
Пенсионеры, потрёпанного вида мужчины, чаще алкоголики, и практичные женщины преклонного возраста разложили свой нехитрый товар, всякое барахло, прямо на снегу: кто на газете, кто подстелил клеёнку или покрывало, кто на два старых крепких дерматиновых чемодана положил доску... Кто побогаче, соорудил палатку.
Легенды, рассказанные удачливыми покупателями, про тарелки фабрики Юсупова, купленные за 10 рублей штука, или про дореволюционные агит-плакаты белогвардейцев по 30 рублей, манили коллекционеров, которые готовы изо дня в день просматривать горы мусора в поисках истинного раритета. Приобрести хорошую вещь за копейки - то же самое, что выиграть в лотерею, поймать синюю птицу за хвост или найти папороть-кветку в ночь на Ивана Купалу.
Попадались часто среди покупателей и киношники, дизайнеры интерьеров, садоводы, иностранные путешественники, бедные студенты...
Иду вдоль живых рядов, и мне сегодня решительно не везёт... Женщина со скучным видом, изрядно пожившая и уставшая, продаёт старое свадебное платье и фату. Она никак не похожа даже на сильно полинявшую синюю птицу.
- Муж умер, теперь можно продавать, не бояться плохой приметы... Покупайте, девушка.
Рядом с платьем - шляпы разного фасона, поношенные костюмы и ботинки, которые, несмотря на время, хорошо сохранились, видно, сделаны хорошим мастером. И русско-польский словарь.
- А словарь у вас откуда?
- Муж был военным, служил в Польше...
И я покупаю словарь за 30 рублей. Теперь я буду понимать поляков, хотя мне и так их речь не чужая... Братья-славяне всё-таки.
Недалеко примостился мужичок на ящике. В его щеках будто ходят туда-сюда шарики. Он высох и выцвел. Морщины так густо покрыли его лоб и не распрямляются, от чего он кажется восковой фигурой. А волосы давным-давно перестал стричь... Мужичок улыбается, заметив, что я его рассматриваю.
- Отменная пружина, вантуз, совочек... Для хозяйства, дамочка. А вот, полюбуйтесь-ка, ваше блохородие, наклейка на туалет - писающий мальчик - вещь ходовая...
Покупаю писающего мальчика на дачу. 100 рублей запросил, однако. Мужичок смял купюру сначала пополам, ещё раз пополам и спрятал во внутреннем кармашке ватника, по сторонам озираясь - не видит ли карманник какой, а то и свой обокрасть может...
Бабушка вся вязанная-перевязанная оренбургскими платками, в валенках, останавливает меня:
- Деточка, купи что-нибудь. Стою на морозе. Дёшево отдам...
Я смотрю, но ничего мне не нравится. Кофты с вылезшей шерстью, с вытянутыми рукавами. Юбки, которые только выбросить. Молью траченные, изъеденные платки...
- Вот, с пальто воротник спорола.
Я посмотрела, воротник как воротник, нафталином пахнет, и вспомнила, что подруга-ветеринар для белки в домик мех просила.
- Хорошо, куплю воротник.
- А бюстгальтеры? Посмотрите какие!
И я купила один страшенного вида бюстгальтер пятого размера. По пять рублей.
Так у меня обычно собиралась целая сумка. "Вот зачем мне нужен этот бюстгальтер? - недоумевала я. - Я ж не Петлюра какой-нибудь, совковое бельё по помойкам собирать, потом в Театре.doc спектакли-перформансы устраивать". Дома я уже кладовку доверху завалила. Наверное, со временем такими темпами ко мне перекочует львиная доля московского блошиного рынка. Но что же делать, жалко их, стареньких... И уходить с пустыми руками не хочется. Да и за копейки ведь...
Я потратила уже половину денег, как заметила чудную старушку. Она стояла в лёгком чёрном приталенном пальто и чудесной винтажной шляпке с вуалью, несгибаемая, с ровной спиной и изящными ладонями, на пальце блестело крупное кольцо, привлекающее взоры. Аристократка. Остальные старушки поворачивались к покупателям всем телом, многослойная одежда сковывала движения, про таких в Бресте, откуда я родом, говорят, одет, как капуста, а эта женщина повернулась ко мне только лицом, с царственной грацией. Перед женщиной на скатерти уместилось девичье состояние: вышитые платочки, чепчики, кружева, корсеты, шляпки, детские сорочки, хрустальный флакон, серебряная таблеточница, театральная сумочка, вышитая бисером...
- Вам не холодно? - сочувственно спросила я.
- Нет, я совсем не чувствую холода.
- Откуда ж вы взяли эти вещи? Давно не встречала ничего такого на блохе, - едва молвила я. - Это целое богатство!
- Мама была модница, сберегла. Времена выдались голодные, но мама решила, что чем за бесценок отдавать, а то и даром, лучше сохранить. Такой бережливости научил её небезызвестный писатель - Алексей Толстой.
- Надо же! Как это?
- А вот так. Пришёл раз. Жадный он был до антиквариата, по всей Москве рыскал. Приходил, как покупатель, а уходил, как вор. У мамы, отца расстреляли, нас трое - три сестры, как в пьесе. Хотела старую массивную раму продать да шкатулку деревянную, музыкальную. Мы всей семьёй любовались, открывали ею маленьким ключиком, смотрели, как крутятся в паре под музыку вальса миниатюрные мужчина во фраке и девушка в коротком бальном платье с ленточкой сзади, отражаются в зеркалах... И нам было не так противно на душе, не так голодно... Всё забрал, не дал ни копейки. Жаловаться было бесполезно. Времена тяжёлые выдались после революции, едва выжили. Потом друзья маме помогли, эмигрировали мы в Париж...
- Вот они какие, подлинные таланты! С червоточиной!
- Бог ему судья. Видела его в этой раме в музее. На всю жизнь его лицо запомнила, хотя уже не помню из детства почти ничего.
- Надо у вас обязательно что-то купить. Глаза разбегаются! Мне нравится всё!
- Покупайте! Но для вас у меня особый товар есть, специально для вас, ценителей, припрятанный.
Старушка подмигнула и достала из сумки большой свёрток. Долго разворачивала бумагу, и оказалось, что это достаточно объёмная коробка, обитая розовым шёлком, а по ткани искусно выписан цветущий вьюнок. Она открыла футляр, внутри на розовой атласной подушечке лежал веер. Черепаховый, с тонкими, полупрозрачными, коричневыми планками остова, с гравировкой. Над инициалами владелицы - корона в мелких брильянтах, значит, принадлежал королевской семье. На рукоятке красовались алмазы ручной огранки. Старушка развернула веер - и я ахнула. С одной стороны на шёлке мастерски нарисованы художником духи солнца, воды, цветочные феи... А с другой - лес, болото, пауки, лешие, русалки... Краски несколько померкли со временем, но от этого лишь приобрели особенный шарм.
- Рисовал хороший художник, только имя его стёрлось с годами. Картинки со старославянскими мотивами, тогда модно было. Славяне любили селиться вдоль рек, там безопасно, и солнце любили. А лес их страшил...
Я засмотрелась. Ничего подобного никогда не видела. Тут же конкуренты подтянулись. Смотрели, восхищались, удивлялись. Некоторые уже потянулись за кошельками. Я испугалась, что кто-нибудь выхватит это чудо прямо у меня из-под носа.
- Сколько? - спросила я.
- 40 тысяч. Вместе с коробочкой. Не жалейте денег, он принесёт вам счастье.
- Ой, - расстроилась я. - У меня и денег-то с собой таких нет...
- А вы не волнуйтесь. Приходите завтра, я буду вас тут ждать. Этот веер ваш будет. Обещаю.
Я бросилась домой, расколола мужа, как копилку, он половину требуемой суммы дал, достала все деньги из собственного загашника, но мне всё равно не хватало... Тогда вывернула карманы штанов, выброшенные мужем в стирку, и нашла там ещё тысячу рублей, о которых он уже и забыл. Поскребла по сусекам, наполнила мешочек звенящей мелочью, сходила в банк, обменяла их на бумажки. В банке из-за меня собралась целая очередь, пылающая негодованием. Кассирша зло сверкала на меня глазами и всё время говорила:
- Вот, понанесла, теперь машина будет целый час считать. Вроде не нищая...
Не хватало ещё пяти тысяч двести рублей. Пятьсот рублей отжалела мне старшая дочь, которые она, говорила, на чёрный день откладывает. Мол, мы, взрослые, тратим всё, а придёт чёрный день, и вся надежда будет только на неё, на дочь, которая по десятке для нас сберегала. Но всё равно не хватало! Я уже приуныла, мысленно сказав себе: "Ну всё, денег нет... Где же вы, высшие силы?.."
И тут раздался звонок в дверь - пришла мама. Она заглянула по дороге, получала пенсию. И пришлось экспроприировать часть пенсии.
На другой день старушка стояла на том же месте и улыбалась.
- Я знала, что вы вернётесь. Берите. А мне теперь и на похороны хватит.
- Да что вы, какие похороны?..
- Так я вернулась в Россию, чтобы умирать... А как вы думали? Все мы там будем. Хочу в русской земле лежать. Вы не пожалеете, что купили этот веер. Он непростой, с секретом.
Старушка аккуратно завернула мне коробочку с веером, и я помчалась домой, смотреть, изучать все складочки, изгибы. Потом вспомнила: не поблагодарила! Вернулась - аристократки не оказалось на месте. Она пропала, и след простыл. И все вещи пропали. "Странно", - подумала я.
- Вы не знаете, где эта старушка? - спросила я у продавцов по соседству.
- Какая старушка? Тут их много...
- Ну, такая, в шляпке с вуалью, она только что мне веер продала.
Но люди только плечами пожали и подумали, что, должно быть, я ненормальная.
- Я тут вееров отродясь не видел! - ответил мне алкаш, торговавший разными бутылками и ржавыми канистрами.
Оказалось, что веер и правда с секретом, но обнаружила я его не сразу. Однажды устала, замучило меня всё: крики, беготня младших детей, муж злой, недовольный. Не знаю, за какую работу браться, всё из рук валится. И тогда я трепетно извлекла веер из коробочки, захотелось душу усладить, полюбоваться. Обмахивалась сначала тёмной стороной, с лешими и тварями болотными, а потом перевернула - и сверкнули глазами цветочные феи. Веер легко, словно хрупкое крыло бабочки, одарил покоем... Время замедлилось. Я будто погрузилась в сон. И чудо! Всё, что валялось, само собой встало на место, дети тихо играют с кубиками, старшая моет посуду на кухне, муж принёс заботливо чай с ромашкой...
Стала я с тех пор использовать светлую сторону веера по всякому глупому поводу.
Еду в метро, толкотня, кто-то нервный начнёт возмущаться, мол, стали тут. Я достаю веер из сумки и начинаю обмахиваться обратной стороной. И пассажиры вдруг расступаются, перестают толкаться, никуда не спешат, вежливо пропускают... Выхожу я из вагона в залу, словно на бал, а там дамы, кавалеры услужливые, люстры горят, в полу, начищенном до блеска, отражаются... Мир замирает - ждёт моего появления.
Или сидим с мужем на спектакле. Так скучно, что спать хочется. Я раскрываю веер, начинаю обмахиваться - и, надо же! - актёры начинают хорошо играть, зрители взрываются овациями, то и дело кричат "браво", кидают на сцену цветы, а муж рядом за руку берёт нежно и на ухо шепчет: "Как хорошо, что мы выбрались в театр. Такая прекрасная постановка. Давай каждую неделю ходить". И сладкое время не спешит - потягивается мной, как коктейль через соломинку.
Такая я стала счастливая.
Но вот беда, как-то случайно веер на стуле оставила, и дети мои тут же подлетели и поломали две планки. Веер перестал творить чудеса. Я переживала, даже расплакалась, а потом подумала: "Может, это к лучшему, будет повод съездить в Питер, когда потеплеет, там, говорят, хорошие реставраторы вееров живут".
У меня и другие приятные дела в тех краях найдутся. Съезжу весной на фантастический конвент в пансионат "Морские дали". Чудесное место! Когда штиль на Финском заливе, то кажется, будто море сливается с небом, небо начинается прямо за кромкой песка... В лесу цветут верба и подснежники, а между трав - журчат ручьи, над лесным озером - летают утки. Массовик-затейник опять воодушевлённо проведёт пешую экскурсию и расскажет, какие люди здесь бывали: космонавты, Андрей Миронов, Олег Даль, братья Стругацкие и даже Гарик Мартиросян... А потом мы с подругой опять съездим в усадьбу Репина, побродим меж тёмных елей, увидим крест на его могиле...
И я решу, что неплохо бы, пока веер реставрируют, зависнуть на недельку-другую в Питере. Попрошу кого-нибудь познакомить меня с известным фантастом Натановичем. Меня подведут к Натановичу и скажут: "Это Наталья", а Натанович кивнёт и скажет: "Хорошо, Наталья, становись от меня по правую руку, буду сегодня любоваться на тебя".
А потом я остановлюсь у друга на улице Маяковского. Мама друга будет меня вкусно кормить да приговаривать:
- Уж больно худая ты!
Мы с другом будем гулять, как прежде, по городу, блудить возле памятников и забираться на мостики. Я оседлаю всех львов и грифонов в городе. Достану фотоаппарат. И мой друг опять спросит: "Чего это ты одних беспаспортных фотографируешь?" А я скажу, что они такие трогательные в Питере, что им даже завидуешь, они совсем не такие, как в Москве. И бабушке-бомжихе завидую, что может сидеть целый день в Летнем саду и рисовать с натуры древнегреческую Грацию; и той женщине, что омывает в Неве ноги; и тому мужичку, что ищет в мусорке журнал "Наука и жизнь", чтоб почитать; и той маленькой девочке, словно вынырнувшей из сказки "Девочка со спичками", что войдя в магазин, где всё блестит и сверкает, просто кружится от удовольствия, не обращая внимания на конфетные горы.
И я подумала: "А зачем ждать весны? Поеду сейчас!"
Муж занервничал:
- Вечно ты со своими закидонами! Какой ещё Питер?!
- Ничего не знаю! Хочу! Мне веер срочно починить надо. Я только туда - и обратно.
И я лечу на вокзал, покупаю билет на плацкарт, лишних денег нет, а так именно сейчас поехать хочется. Договорилась с реставратором, Майей Петровной. Поезд прибыл рано, в пять утра. А встреча - в одиннадцать...
Гуляю по Невскому. Зимний Питер встречает неприветливо, это не то, что радостный летний. Ветер до костей пробирает, мороз не дремлет.
Снег да вороны. Люди вымерли или вымерзли. Площадь искусств, дом N 1, уставший Пушкин, закрытый Русский музей... Вот и Спас на Крови?, знакомый мне с детства. Мы с бабушкой приезжали в Ленинград, и Спас, тогда, весь в лесах, стоял на реставрации. А мне так захотелось внутрь попасть! И я попала, когда исполнилось 25. Уже без бабушки...
На мосту ноги перестали сгибаться в коленях, одеревенели, как у покойника. Река превратилась в сплошной белоснежный каток. Восхитительный пейзаж, архитектура не радовали. Возле Петропавловской крепости, облюбованной людьми-моржами, никто не купался. Пётр Первый Михаила Шемякина надменно и грозно смотрел сквозь меня, словно я превратилась в прозрачную льдинку, а льда в этом городе и без меня достаточно. Я думала о веере, что находился у меня в сумочке, думала, что ему-то хорошо, он бездушный, и то и дело повторяла державинскую строку: "Хотел бы веером сим быть"... А потом я отсиживалась в "Макдональдсе", и никто не в силах был оторвать мои руки от горячего пластмассового стаканчика с кофе...
Приближались 11 часов, я отправилась на Площадь восстания, где жила Майя Петровна, реставратор.
Квартира Майи Петровны пахла сыростью, французскими духами, жасмином, цветущим на окне, деревом, стариной и всякой изящной роскошью... Антикварная мебель всюду: громадный комод с железными ручками, стол с крупными ножками, с завитками, кресла из дуба и бархата, огромное зеркало от пола до потолка, и множество полок с книгами... Казалось, это сказка. Сейчас выйдет принц и проведёт меня в свои покои.
- Ну-ка, посмотрим, что тут у вас...
Я коробочку не брала с собой, уж больно она большая, а веер завернула в целлофан с пупырышками, которые так забавно хлопают, когда их давишь пальцами. Развернула упаковку и протянула веер Майе Петровне, которая сразу вооружилась очками и стала внимательно его изучать. Взгляд у Майи Петровны цепкий, мгновенный, если б она могла стрелять глазами, то была бы снайпером. Нос крючковатый, острый, я опасалась за свой веер, вдруг нос его случайно поцарапает. Пальцы тонкие, крепкие, жадные... Голос с хрипотцой. Чёрный кот запрыгнул Майе Петровне на колени, посмотрел на меня недоверчиво и зашипел. Мне захотелось выхватить из рук этой цепкой женщины своё сокровище и убежать. Но седины, уложенные спокойными волнами, внушали доверие и уважение.
- Тихо, Мурзик, не шипи на гостью. Интересно. Где-то я уже видела подобный веер. А, ну, конечно же!
И она достала с одной из полок огромную книгу.
- Это альбом Исторической выставки предметов искусства, устроенной в 1904 году в Петербурге, под покровительством Ее Величества Александры Федоровны в пользу раненых воинов. По-моему, здесь я видела такой же веер... Да, точно, вот он.
Я посмотрела и глазам не поверила - похож!
- Ага, вроде он...
- Только вот русалка на нём с другого бока на берёзовых ветках, русалочьих качелях, катается... Видимо, двойник-перевёртыш. Этот веер, как и многие другие ценные предметы, пропали после революции. Если вы помните, Ленин с соратниками решили продать кое-что, чтоб народ прокормить... А под это дело кое-кто и себе кое-что на старость припрятал. Сейчас то и дело всплывают эти вещи в разных частях света. Вот недавно на чердаке дома одного старого НКВД-шника нашли целый альбом с потерянными эскизами и графикой известных русских авангардистов: Суетин, Розанова... Видимо, приказали сжечь, а он взял да и прибрал к рукам тихой сапой. Повезло вам, что рисунок немного не совпадает, а то пришлось бы украденные ценности возвращать...
- Да, повезло, - сказала я. - Так вы его отреставрируете?
- Запросто. Он в хорошем состоянии, много времени это не займёт, часа три. Может, вы пока посидите у меня, посмотрите книги?
- Хорошо, - обрадовалась я.
Выходить на морозные улицы, пусть и лучшие улицы в мире, не хотелось, да и книги редкие, интересные.
- Кстати, я сейчас припоминаю: ходила легенда про этот веер, как будто он сам себе хозяина выбирает... Я ещё тогда смеялась - до чего суеверный у нас народ...
Майя Петровна удалилась в другую комнату, в рабочий кабинет. А я рассматривала картинки с веерами, и решила, что теперь буду собирать одни только веера, они такие хрупкие и чудесные, как весенние цветы... В этих картинках и фотографиях можно провести вечность, утонуть, но Майя Петровна вскоре меня потревожила:
- Ну, вот и всё! Даже незаметно. Только будьте теперь осторожнее, склеенный веер легче сломать. А ещё я цвета кое-где подправила, ярче сделала. Может, хотите продать его? Им бы заинтересовались и Эрмитаж, и Павловск... Или богатые коллекционеры много денег за него выложили бы...
- Нет, спасибо большое, но я никогда его не продам. Он мне и самой очень нужен.
Я ехала в поезде на верхней полке и разглядывала обновлённый веер: лица леших и русалок. И, кто бы мог подумать, в лешем узнала заросшего волосами мужичка, который втюхивал мне писающего мальчика, а в женщине с подвенечным платьем и фатой угадывалась пожилая фея, кружившая над розами. А русалка, которая раскачивалась на ветках берёзы, напоминала чем-то старушку, растворившуюся в воздухе, наверное, она такой была в молодости. И мне даже показалось, что русалка мне так же подмигнула, как и тогда старушка на рынке... А вот эта Баба Яга - вылитая Майя Петровна. И кот чёрный у неё на плече будто вот-вот зашипит...
Дома отреставрированный веер я аккуратно уложила назад в коробочку, на розовую подушечку из атласа, закрепила нежно бантиком из парчи, чтоб даже не двигался, и накрыла крышкой с нарисованным вьюнком. Решила, что больше не достану черепаховое сокровище без важного повода, по всяким пустякам. А то ещё веер рассердится и сменит хозяйку. Ведь важный повод, разумеется, случится, но я буду гнать его от себя... до поры до времени.
Я оглянулась. Темно. Все мои давно спят. Такие милые. Ёлка хороша в блеске гирлянды. Весь мой хлам притаился за стеклом. В голове засели колокольчики. Сначала они, как в "Рождественских повестях" Диккенса раскачивались еле заметно, и я едва слышала звон, потом сильней, и вскоре зазвучали все колокольчики в доме. Кошка, британка Пеппи, их не слышала и невозмутимо тёрлась о хозяйские ноги... Тепло, а за окном метелица. В такие минуты я и сама могу творить чудеса...