На Ярославском вокзале почти неотрывно смотрела на расписание. Наконец, на табло высветился нужный маршрут. Народ, сломя голову, кинулся к электричке. Пробежав вместе со всеми, я вошла в один из первых вагонов, села на свободное место, отдышалась. Принялась созерцать скучную картину за окном: перрон, люди, поезд. Соседние скамейки быстро заполнились людьми.
Сразу я не могла понять, что за запах стоит в вагоне. Не запах, а вонь, доводящая до дурноты. Сидящая напротив женщина зажала нос пальцами. Постепенно нарастал гул: пассажиры недовольно бубнили. Кто-то крикнул: "Гнать их надо!".
Кого гнать? Это можно было понять по направлению взглядов пассажиров. Я оглянулась. Передо мной развернулась гнетущая своей контрастностью и ужасом картина. Проходы второй половины вагона были абсолютно пустыми. А на скамейках лежали люди. Так вот кто испарял туалетные миазмы! Бомжи. Грязные, практически без следов интеллекта на серых, не имеющих возраста лицах, они, можно сказать, стали неотъемлемой частью великой Москвы. Они словно снова и снова доказывали своим существованием разумному человечеству, что жизнь по-прежнему далека от совершенства. И даже боги бессильны. Боги, казалось, спрятались в многочисленных храмах - чтобы только не видеть болезненную эволюцию человечества, которая не обходится без жертв.
Бомжи спали, не слыша разгорающихся возмущений граждан. Разум, обитающий в этих обмякших телах, словно был надежно отгорожен от мира этих разгневанных людей.
Кто-то с истерикой в голосе предложил вызвать милицию. И тут же добавил: "Ну наконец-то!" Мужчина в белой куртке подошел к одной из скамеек и со всего размаха пнул в голову лежащего, тот слабо качнулся. Еще один пинок - проснувшийся начал медленно подниматься. На лице - ни выражения боли, ни страдания, абсолютно безучастное отношение к происходящему и вообще ко всему на свете. Такой выдержке мог бы позавидовать любой партизан. Как это ему удается быть таким, подумалось невольно. Мне казалось, я испытываю больше мук от созерцания неожиданно возникшей жестокой картины, нежели пострадавший.
Мужчина рассчитанным движением уже метил в лоб следующей "мишени". Носок сапога попал точно в цель. Снова слабое шевеление. Еще удар - отдыхавший чуть приподнял голову. Пинок в живот заставил его вставать немного активнее. Наконец, и этот сел, видно было, что очень не хотелось ему покидать сладкие грезы сновидений (и что же снится таким людям?), но ничего не поделаешь, надо.
Проснувшиеся сидели почти неподвижно, для них не было пассажиров, которые во все глаза следили за происходящим, не было уже и вагона, в котором они нашли недолгий покой. Для них сейчас существовал единственный человек - мужчина в белой куртке, изгоняющий их с насиженного (вернее, с налёжанного) места. Странный милиционер, без формы. А может, это охранник какой-то?
Неожиданно душный и смрадный воздух пронзил визгливый возглас. Кричала полная женщина с гримасой болезненной ненависти:
- Изверг!!! Урод! По головам! Чтоб тебе!..
Слова женщины слились в один сплошной душевнобольной вой.
- Да какие же это люди! - командирским голосом заявила худощавая пожилая дама. - Это бомжи. Их подпусти чуть ближе, такое натворят! Вот только три дня назад в электричке один из них вытащил у женщины кошелек.
Вагон загудел. Люди принялись живо обсуждать между собой, какую опасность несут бездомные.
А мужчина тем временем успел закончить свое дело. С бомжами он расправился быстро, минут за пять. Бил их выверенными, экономичными движениями. Словно приходилось заниматься этим если не каждый день, то весьма регулярно. Не щадил красивых коричневых сапог. Бомжи поднимались один за другим, и все как один - с одинаково помятыми землистыми лицами, без единой мимики. На следующем этапе блюститель порядка выдворил нарушителей спокойствия из вагона. Опять ударами ноги - куда придется: в грудь, спину, руки. Все хоть и медленно, но беспрекословно выполняли короткие команды мучителя, шли друг за другом, ссутулившись, и, наконец, покинули незаконный приют.
Выполнив свою миссию, мужчина с победным взглядом двинулся в противоположную от направления ухода бомжей сторону. Когда он был недалеко от меня, женщина, сидящая по ту сторону прохода, произнесла с теплой улыбкой:
- Спасибо вам. - Весь вид благодарящей выражал полное признание недавних его заслуг. Мужчина достойно кивнул в ее сторону.
"Защитница" избитых взвизгнула еще одну оскорбительную фразу в адрес "героя дня". Тот, проходя мимо, ответил ей набором отборных нецензурных фраз, сел где-то в начале вагона и принялся с довольным видом беседовать со своей соседкой. Выходит, никакой он не милиционер, а самый обыкновенный пассажир.
Не успела "бомжовская" половина вагона опустеть, люди тут же ринулись занимать освободившиеся места. Толкая друг друга, они садились на скамейки, где недавно творилась антисанитарная обстановка. Но этот факт все, видимо, тут же забыли. Хотя еще минуту назад с презрением и холодной ненавистью созерцали расправу с опустившимися. Теперь же их лица светились нескрываемой радостью от того, что путь длиной в полтора часа им не придется проводить в прокрустовом ложе толпы стоящих.
Вагон хоть и был свободен от бомжей, тем не менее, крепко впитал тошнотворную нечисть. Женщина напротив меня продолжала зажимать нос пальцами.
Я поделилась удивлением, почему же запах не уходит, форточки ведь открыты.
- Да они же под себя ходят, - отрывисто, грубо объяснила соседка справа. - На этих бомжей смотреть нельзя, не то что подходить. А они лежали здесь, наверно, не один час.
- Я вот недавно видела такое... до сих как вспомню, плохо становится, - сказала другая пассажирка. - Стояла возле киоска, покупала журнал. А рядом, на широком бордюре лежали бомжи. Смотрю, один ногой потрясывает. Думаю, затекла что ли у него конечность. И вдруг из брючины вываливаются, как вы думаете, что? Куски фекалий. Меня чуть не стошнило. Я так и не дождалась, пока продавец принесет мне журнал. Отвернулась и быстрей ушла.
Я глянула на женщину, осмелившуюся недавно воззвать жестокий мир к совести. Она сидела неподвижно, выпученными глазами смотря куда-то вдаль. Бледное, одрябшее лицо пронизывали лиловые линии сосудиков. Она словно изолировала себя чем-то напряженно-непроницаемым от галдящей толпы.
Вагон качнулся, поезд стал медленно набирать скорость. Пассажиры включились в обычную жизнь: доставали затрепанные книжки, надевали наушники плееров, покупали мороженое у проходящих мимо нелегальных торговцев.