Этой безлунной январской ночью висевшие в насквозь промёрзшем чёрном небе зябко мерцающие, словно дрожащие от нестерпимого холода, яркие звёзды были похожи на искристые льдинки и не могли ни осветить, ни тем более согреть узкую окраинную улицу мрачных серых пятиэтажек, давно погасивших заиндевелые окна, и возвращавшийся со второй заводской смены Чижов Николай Петрович шёл не торопясь, осторожно переставляя окоченевшие ноги в стареньких ботинках на тонкой подошве, внимательно глядя на грязный скользкий лёд, толстым панцирем покрывавший неровный, размытый асфальт тротуара, слегка разведя в стороны руки и балансируя своей потёртой картонной папкой. На улице не было ни души, вся округа будто вымерзла до дна, и не было слышно в глухую полночь ни звука, лишь осторожные его шаги в теснине стареньких кирпичных домов.
Но как ни осторожничал Петрович, не удалось, однако, избежать ему крайне болезненного и неприятного падения - ещё более досадного от того, что вся "дистанция" от автобусной остановки была преодолена им вполне успешно и без потерь, а вот практически в двух шагах от родимого подъезда обе его ноги вдруг резко скользнули вперёд, и он рухнул всем телом на узкую накатанную ледяную дорожку. Во время столь внезапного падения Петрович всё же сумел каким-то чудом вывернуться в воздухе, в результате чего и упал не плашмя-спиной и затылком об лёд,- а правым боком, голова при этом осталась невредима, но зато проклятущая папка также развернулась в свободном полёте, скользнула под него и впилась своим упругим толстым боком в худой и слабый хозяйский бок, сломав давнему своему владельцу ребро. Боль была невыносимая, дыхание перехватило, Петрович безжизненно перевалился на спину и замер, не дыша, широко раскрыв рот и уставившись невидящими глазами в чёрный небесный дуршлаг.
Вот и конец, подумал он и закрыл глаза.
Но конец долго не наступал, и, немного отдышавшись и отлежавшись, Петрович вынужден был всё-таки встать и, превозмогая острую боль в правом боку, бережно нести своё повреждённое тело домой. Держась левой рукой за шершавые деревянные перила и пошатываясь от головокружения, взбирался он на Ощупь по неосвещённым лестничным пролётам, вдыхая знакомое зловоние родного подъезда, моргая слезящимися глазами и постанывая при каждом вдохе. Петрович искренне жалел, что машинально развернулся при падении, сохранив этим самым свою невыносимую жизнь.
- Лучше было сразу сдохнуть!- думал он, открывая ключом дверь. - И не мучился бы больше...
Войдя в квартиру, он услышал, как обычно, доносящийся через открытую дверь из спальни звонкий, ужасно противный (или противно ужасный,- в голове у Петровича не все ещё слова и образы заняли свои места, некоторые бродили сами по себе, что затрудняло формулировку его мыслей), скрипучий храп супруги, Зинаиды Аркадьевны.
Чёрт побери... или подери, подумал Петрович, сел на обувную тумбочку, сбросив на пол лежавшие там дочкины перчатки и шарф, и хотел было по привычке тяжело и устало вздохнуть, но тут сломанное ребро напомнило о себе уколом нестерпимой боли - и он, сразу же раздумав глубоко вздыхать и стараясь не напрягать правую часть тела, начал раздеваться. Он хотел было поначалу вызвать "скорую", но телефона в небогатой его квартире не было, тревожить соседей среди ночи не хотел, а о том, чтоб разбудить жену, Петрович и думать боялся - вот был бы скандал!- за такое дело Аркадьевна может ещё пару рёбер сломать. Решив, что травма у него не смертельная и вполне можно с такими повреждениями дожить до утра, Петрович прошёл в ненавистную спальню, доразделся как мог и лёг на уже измятую, со сбившейся простынёй кровать рядом с храпящей и сопящей супругой.
Он долго не мог уснуть, лёжа на спине и глядя в смутно белеющий низкий потолок, на котором со временем, словно на киноэкране, стали вдруг оживать в видимых образах печальные его мысли о жизни, грустные думы о былом, пересказать и описать которые автор не имеет ни малейшей возможности, ибо весьма ограниченных способностей его недостаточно для выполнения такой скорбной и трагической миссии.
Но когда Петрович наконец-то уснул, снилось ему не грустное прошлое и даже не мрачное настоящее, а - что удивительно - весьма отдалённое и очень светлое будущее. И он шёл в этом сияющем грядущем по прекрасному весеннему городу, где блестящие зеркальным стеклом высотные здания перемежались аккуратными разноцветными коттеджами. По идеально ровному асфальту широкой чистой улицы катились совершенно бесшумно и бездымно изящные авто, а по шершавым керамическим тротуарам прогуливались не спеша симпатичные люди. Да, именно - симпатичные. Странная особенность сразу же бросилась в глаза Петровичу: мужчины здесь, в далёком будущем, хоть и выглядели отлично и одеты были с иголочки, отличались всё-таки возрастом - ему встречались и мальчишки, и зрелые мужчины, и седовласые старики, - но вот женщины, как это ни странно, были все примерно одного возраста - лет восемнадцати-двадцати двух - и все поголовно писаные красавицы, длинноногие и стройные, с шикарными причёсками и обворожительными улыбками.
Людей на улице было немного, к тому же все были целиком погружены в свою собственную жизнь и не обращали ни малейшего внимания на гостя из прошлого, так что он долго не решался ни к кому подойти, пока не увидел мужчину средних лет, задумчиво сидящего наедине с литровой кружкой тёмного пива в маленьком кафе-аквариуме. Войдя в кафе, Петрович поздоровался с мужчиной, тот поднял голову, окинул его удивлённым взглядом.
- Привет,- сказал, подавая руку и указал той же рукой на белый пластиковый стул:- Присаживайся,- после чего отвернулся к стойке, щёлкнул пальцами, привлекая внимание официантки, и сделал понятный ей жест, указав на Петровича.
Пока незнакомец с интересом изучал Петровича взглядом, молоденькая официантка принесла бокал пива, поставила с улыбкой на салфетку перед Петровичем и удалилась.
- Ты откуда?- спросил наконец незнакомец.
- Из прошлого,- ответил Петрович, взглядом провожая красавицу официантку.
Его визави почему-то совсем не удивился такому ответу, а только спросил, поднимая свой бокал:
- И как тебе у нас?
Петрович отпил немного божественного пенного напитка, взглянул на улицу и с удовольствием произнёс:
- Хорошо...
- А у вас?- спросил мужчина, также взглянув на улицу и с сухим стуком опустив полупустой бокал на полированный деревянный стол мимо салфетки.
- Плохо,- со вздохом отвечал Петрович.
- Как ты попал сюда?- спустя минуту поинтересовался незнакомец, потихоньку поглощая пиво и провожая взглядом проезжающую по улице легковушку.
- Не знаю,- честно признался Петрович.
- И долго здесь пробудешь?
- Не знаю,- пожал плечами Петрович и, решив, что настал его черёд спрашивать, задал волновавший его вопрос:- Почему у вас все бабы такие молодые и красивые?
- Это не бабы, а женщины,- спокойно ответствовал незнакомец. - Вернее, это не обычные, а искусственные женщины, вроде роботов. Они практически ничем не отличаются от обычных, кроме того, что никогда не болеют, не стареют и не дерутся...
- А где же обычные?- спросил Петрович, с отвращением вспомнив писклявый голос Зинаиды Аркадьевны.
- Обычных давно уж нет,- сказал его собеседник и пояснил: - Научившись делать искусственных женщин, люди стали брать их себе в жёны... Согласись, неплохо иметь жену с внешностью, заказанною тобой, которая никогда не капризничает, не флиртует, не изменяет мужу, исполняет любые его желания и делает всю работу по дому... Идеальная жена! Чего ещё желать мужчине?!
- А как же дети?
- Каждый из нас один раз в жизни посещает Центр воспроизводства населения, оставляет там свои природные "материалы", а служащие Центра искусственно "вынашивают" ребёнка - и в результате рождается под их неусыпным наблюдением здоровый и красивый мальчик, твой сын. Таким образом исчезла нужда в обычных женщинах - и все они естественным образом вымерли, без шума и насилия...
- А девочки не рождаются?- не без внутреннего содрогания вспомнил Петрович о двух своих дочерях-подростках, достойных отпрысках Зинаиды Аркадьевны.
- Нет, конечно! Я ж говорю, процесс полностью контролируется.
- А кто ухаживает за младенцами, кормит их?
- Воспитатели и ухаживают, потом учителя в школах... Наши сыновья растут все в одинаковых, можно сказать, условиях, родители, то есть мы, отцы, не должны - и не хотим - лично знать своего родного ребёнка. Для нас все дети - родные. Мы создали идеальные условия для их гармоничного развития, они, как и взрослые, ни в чём не нуждаются, с малолетства учатся и занимаются в выбранном ими направлении - и в этом встречают строго персональный подход со стороны воспитателей и учителей. Хоть сыновья наши и не знают своих родных отцов, они совсем не чувствуют себя сиротами, скорей наоборот, все взрослые для них родные, а ровесники - братья, - чужих у нас нет.
У нас нет бедных или богатых, поскольку после исчезновения бабья мы отказались от денег и все их драгоценности, не имевшие художественной ценности, пустили в переплавку для технологических нужд, высвободив таким образом колоссальные ресурсы. У нас всё общее и всё бесплатное, каждый берёт себе столько, сколько нужно ему - и не больше...
- Коммунизм!- восхищённо произнёс Петрович.
- Ну да,- неуверенно согласился собеседник, не очень хорошо, видимо, разбирающийся в архаической терминологии.
- Но как вам удалось построить его? Мы столько лет упирались, надрывались, старались - и получили в результате кукиш с маслом...-сказал обескураженно Петрович.
Его собеседник задумался, откинулся на спинку стула, взглянул в безоблачное небо сквозь стеклянную крышу кафе, вспоминая, наверно, исторический процесс, названный Петровичем "построением коммунизма".
- Видишь ли,- заговорил он, по-прежнему глядя вверх,- когда мужчины обрели новых жён, сами собой прекратились войны, ибо никто уже не хотел воевать, ведь воюют только ненормальные и несчастные, неудовлетворённые своей жизнью люди, но никакой счастливый человек не захочет, согласись, покинуть свою безумно любимую красавицу жену, всегда ласковую, нежную и приветливую, и отправиться на какую-то непонятную и ненужную бойню, где он может и сам погибнуть и должен убивать таких же счастливых, как он, людей. А когда прекратились войны и отпала необходимость в разработке и производстве оружия, высвободились такие колоссальные средства, что буквально в одночасье на всей планете наступило полнейшее изобилие. Плюс к этому, с исчезновением бабья прекратили существование целые отрасли промышленности, ранее занятые обслуживанием их капризов и прихотей, равные чуть ли не трети всего земного производства освободившиеся средства пошли на действительно полезные дела. Ведь в прежние времена одна плюгавая модница среднего пошиба тратила на свои наряды и украшения столько денег, сколько хватило бы на безбедное существование сотен простых людей. К тому же жизнь и общение с новыми жёнами оказались намного проще и естественнее, чем с прежними, и сами мужчины отказались от ставших ненужными излишеств и роскоши, с помощью которых в былые времена они привлекали к себе женщин, словно самцы животных самок. В общем, мы построили процветающее общество безо всяких усилий, и подвигов никаких не понадобилось, всё получилось само собой, когда генная инженерия смогла создать, подобно богу, искусственных женщин. Правда, мы их не называем искусственными, для нас они Женщины с большой буквы, в отличие от прежних, обычных женщин, или баб, как и вы их называете.
Я не очень-то понимаю, что ты подразумеваешь под словом "коммунизм", мы называем нашу эпоху Вторым Золотым веком - в память о том давнем времени, когда люди жили как в раю, пока бесы не послали им на погибель первых женщин - Пандору, Лилит, Еву и прочих. Только в том, древнем Золотом веке люди были, как и боги, бессмертны, а мы отказались от этой чрезмерной и ненужной роскоши, хоть и могли бы продолжать свою жизнь бесконечно. Мы считаем, что и дети наши тоже имеют право родиться, чтобы наслаждаться жизнью и двигать вперёд непрерывно прогрессирующее человечество... Кстати, если ты собираешься задержаться у нас, допивай своё пиво и пошли в Институт брака - закажем тебе жену.
Петрович задумался было, вспомнив оставшуюся в прошлом свою "обычную" жену, но потом решительно махнул рукой, осушил бокал и энергично скомандовал:
- Пошли!
- Как тебя звать?- спросил незнакомец, вставая.- Меня зови Михайлычем.
- А я - Петрович,- пожал руку наш современник своему новому приятелю и оглянулся по привычке в поисках официантки, но Михайлыч подтолкнул его в плечо, "расплатившись" с женщиной лёгким кивком.
Они шли по тротуару, и слегка захмелевший от выпитого пива Петрович восхищённо разглядывал прекрасные дома, элегантные автомобили и красивых женщин, а Михайлыч продолжал рассказ о своей жизни:
- Мы работаем там, где кто хочет, к чему имеет способности. Никто никого не принуждает и не заставляет, все свободны в выборе профессии и равны между собой. Вначале, правда, были всякие разгильдяи и алкоголики, но им отказывали в продолжении рода - и они сошли на нет. Кстати, самым достойным, выдающимся, исключительным людям разрешают "родить" второго сына - и это самая почётная и ценная награда.
Тюрем у нас нет, поскольку отсутствует сама преступность, а самое страшное и действенное наказание за мелкие или нечаянные провинности - общественное порицание, презрение товарищей,- уж поверь мне, лучше умереть, чем испытать такое!
У нас все без исключения - рабочий и художник, инженер и писатель, музыкант и президент - совершенно искренне и осознанно прилагают все свои силы и способности ради общего процветания. Впрочем, трудоголиков среди нас не так уж много, мы работаем в меру своих сил, особо не перетруждаемся, тем более что почти вся физическая работа у нас роботизирована... Вот, к примеру, я - отработал смену на заводе, зашёл в кафе пивка выпить,- свободный человек! Куда захочу, туда пойду или поеду. Можно даже улететь к чёрту на кулички на самолёте или уплыть на корабле. И когда бы и в каком бы состоянии я ни вернулся домой, я знаю, что жена меня встретит с радостью и любовью, не задавая лишних вопросов и не обижаясь. А когда я состарюсь и стану дряхлым дедом, супруга моя будет такая же молодая, свежая и весёлая, и я останусь для неё единственным любимым человеком... Так что даже не раздумывай, бери нашу женщину!- сказал он так, будто Петрович сомневался или возражал.- И за сына своего я не волнуюсь, хоть и не видел его ни разу... Знаю, достойным гражданином он вырастет, равный среди равных, в свободном обществе, где человека уважают смолоду не за тугой папин кошелёк, а за личные качества: ум, доброту, смелость и благородство!.. Вот мы и пришли, - сказал он, кивнув на строгое многоэтажное здание.
Автоматически открылась зеркальная дверь, и они вошли в просторный светлый холл, где к ним тут же подошёл молодой служащий в белом халате.
- Чем могу служить?- спросил он, приветливо улыбаясь.
- Вот,- указал Михайлыч пальцем на спутника,- ему нужна жена.
- Добро пожаловать в Институт брака,- обратился служащий к Петровичу.- Прошу следовать за мной.
Михайлыч остался в холле, а Петрович оказался в небольшом кабинете с зашторенными окнами.
- Каким образом вы хотели бы выбрать внешний облик будущей супруги?- спрашивал служащий, вежливо усаживая Петровича в широкое удобное кресло.- ЕСЛИ желаете, можете просмотреть наши видеокаталоги, в них собраны лучшие модели обеих полов. Кого вы предпочитаете - женщин или мужчин?- при этом вопросе, заданном совершенно обыденным тоном, целомудреннейший Петрович так дико и возмущённо посмотрел на служащего, что тот сразу понял: клиент его прибыл из самой далёкой глухомани.
- Не волнуйтесь,- доверительно обратился он к Петровичу, -здесь вы можете вести себя совершенно естественно и непринуждённо, у нас не принято влезать в чужие дела, и семейная жизнь каждого гражданина - исключительно его личное дело. Так что выбирайте супругу по своим желаниям, без оглядки на кого бы то ни было, ведь вам с ней жить.
- Ну и ну,- только и смог подумать Петрович, а служащий продолжил:
- У вас есть в уме готовый образ? Мы можем помочь вам составить видеоробот...
- Нет!- отрезал Петрович.- Образ готов... Он у меня здесь, - и постучал пальцем по своей лысине.
- Замечательно!- воскликнул служащий и надел ему на голову большой чёрный шлем, соединённый с креслом тонким гибким шнуром, причём глаза Петровича упёрлись в серое матовое стекло в кромешной тьме непрозрачного шлема.
- Закройте глаза,- послышался из наушников голос служащего, - восстановите в уме образ вашей избранницы или избранника с возможной чёткостью, а потом глаза откройте и смотрите прямо вперёд, только ни на что не отвлекайтесь...
Петровичу не нужно было восстанавливать в уме любимый образ, - он жил всегда, всю жизнь, в его памяти, являясь ночью во сне, после чего он весь день был сам не свой, будто и в самом деле вновь встретился с ней, с Вероникой...
Он открыл глаза и смотрел в темноту секунды три, после чего служащий сказал, что достаточно, снял шлем с головы Петровича и указал пальцем на небольшой, размером с обычную дверь, экран в стене - и в этой "двери" навстречу ему шла, словно живая, Вероника... Она была именно такой, какою он, гость на чужой свадьбе, видел её в последний раз - в сверкающем подвенечном наряде, с распущенными вьющимися волосами,- но теперь взгляд её блестящих зелёных глаз и ослепительная улыбка были обращены к нему, Петровичу...
- Вы довольны?- спросил служащий.
Петрович не сразу смог ответить, не в силах отвести взгляд от чудесного, словно сон наяву, прекрасного образа.
- Д-да,- наконец выдавил он из себя.- Конечно!
Экран погас.
- Приходите завтра в это же время,- сказал служащий, пожимая на прощание Петровичу руку.
Не помня как, Петрович покинул Институт, ведомый Михайлычем.
- Ну вот,- говорил тот.- Завтра получишь свою жену - и живи себе счастливо! Да,- спохватился он,- у тебя ведь нет жилья?..
Петрович в замешательстве отрицательно покачал головой.
- Это не беда,- сказал его приятель.- Вот, смотри,- он указал на ярко-оранжевый двухэтажный особнячок,- видишь на воротах белый круг в зелёной окантовке - это значит, что дом свободен. Можешь смело селиться в нём...
Петрович был совершенно потрясён вдруг свалившимся на его лысую голову внезапным счастьем, но теперь, после разговора со служащим Института брака, он более внимательно, с опасением и настороженностью всматривался во встречных людей, пока не увидел мужчину средних лет, идущего под руку с юным писаным красавцем, будто только что сошедшим с обложки глянцевого журнала.
- Ну и ну,- снова подумал Петрович, однако от былой его настороженности не осталось и следа.
-...Если хочешь жить в квартире,- продолжал Михайлыч, - просмотри в любом доме на первом этаже список жильцов, там напротив свободных апартаментов будет такой же бело-зелёный значок... Не спеши, давай прогуляемся по городу, подыщем тебе жильё поудобней.
Петрович решил, что занять особняк было бы слишком нескромно, и второпях выбрал первую попавшуюся квартиру в ближайшем же доме. Она была просторной, в двух уровнях, полностью меблированной,но Петровичу сейчас было не до осмотра нового жилища, его мысли были целиком и полностью заняты Вероникой, и, попрощавшись с Михайлычем, который обещал вскоре навестить и оставил свой адрес и телефон, он прошёл в спальню и упал,обессиленный,на широкую мягкую кровать.
Он лежал на спине, глядя в открытую дверь, и вновь мысленно видел в светлом проёме Веронику... Ему никак не верилось, что завтра мечты всей его жизни станут реальностью и она войдёт в эту дверь в подвенечном платье, улыбаясь ему, своему супругу...
Вдруг укол чудовищной боли в правом боку заставил его вскрикнуть - и проснуться. Это Зинаида Аркадьевна,ворочаясь во сне,задела локтем сломанное Петровичево ребро. Вновь перехватило дыхание,в глазах поплыли красные круги,он покосился с ненавистью на сопящую краснолицую жену, застонал от боли и злости, выругался про себя, осторожно повернулся на левый бок и отодвинулся на самый край постели, подальше от супруги.
Петрович взглянул на зелёную стену, отделяющую их спальню от комнаты дочерей, подумал с содроганием:
- Ещё две пиявки подрастают!
И потом долго ещё в ночной тишине слышались его - хоть не глубокие, но - очень печальные вздохи...
- Не доживу...- проговорил он чуть слышно и обозвал последними словами современных генетиков, которые занимаются чем угодно, да только не тем, чем надо.