Я иду домой в полночь. Раньше, до того, как появился он, меня преследовал увиденный в кино кошмар: я вот так же шагаю по тёмной улице - ночь, пустота, только звук собственных шагов, редкие фонари. Вдруг далеко за спиной - там, откуда я шла - раздаётся вой. Громкий утробный вой крупной, голодной твари. Я замираю и слышу цоканье твёрдых когтей по асфальту. По моему следу бежит оборотень. Я бросаюсь к подъезду, несусь, сжимая сумочку, изо всех сил. Иногда даже успеваю выхватить ключ, открыть и притянуть за собой дверь. Иногда получается добежать и спастись. Не всегда.
Однажды ночью - это было сразу после переезда в наш район - я ехала домой в метро. В тусклом свете вагона беседовали две женщины.
- ...и слышу, как она ему говорит: "Знаю, ты любишь причинять боль женщинам, ты этого не делай, не делай..."
Рассказчица замечательно сымитировала юродский тон той, чьи слова передала подруге.
- ...Здесь, на этой остановке. Тут он и вышел...
Это была моя остановка. Отныне мне предстояло ходить домой по этим ночным улицам, тёмным и скользким от дождя. Неоновые вывески - метро, сберкасса, кафе - не разгоняют, а сгущают тьму. Неон вообще никакой осветитель. Он только сигнализирует то, что угодно владельцу.
В первые одну-две ночи я, добираясь домой, почти дрожала от страха. До того, как я нашла себе работу, я вообще не выходила ночью из дому одна и никогда не возвращалась позже десяти часов. Многие мои ровесницы назвали бы это родительской тиранией, но для меня всё было совершенно естественно. Я привыкла, что по ночам нормальные люди спят, а по делам ходят в светлое время суток. У нас во дворе ночами шлялись только пьяные компании и психи. Мне было восемнадцать лет, и в первую же свою самостоятельную поездку в ночном метро, без матери и отца, я заметила разницу между дневными и ночными лицами горожан. Ночью одни были раскованнее, другие, наоборот, напряжённей, взгляды - острее, голоса несли подспудный заряд чего-то, что я тогда ещё не распознала - то ли особый сорт веселья, то ли осторожность, то ли страх. Гораздо меньше людей в метро читали, больше - молчали, а когда говорили, в их голосах звучало нездоровое оживление. Разговоры сидящих рядом пассажиров почему-то доносились приглушённо, словно музыка из далёких клубов и дискотек. Мир сужался до пределов освещения, которое никогда не бывало приятным глазу. Глаза от него уставали, хотелось спать, но было беспокойно. Как у костра в джунглях. Ночью в городе "нормальные" люди были на чужой территории, территории хищников. Все это знали.
Хищники вели себя иначе. Днём они, должно быть, отсыпались в пещерах и норах, а если и выбирались на свет, то тщательно притворялись нормальными людьми. Прятали когти и зубы. Ночью их можно было узнать по необычайной уверенности, с которой они двигались по железобетонным джунглям. Как рыбы в воде. Это была их биологическая ниша, их время. Охотятся такие твари стаей. Даже сейчас, когда моя перспектива сменилась из-за него и я сама стала ночным существом, я всё ещё боюсь. Не за себя, за других. Расставаясь недавно с сестрой после похода в кино, я увидела, что вслед за ней в подземку вошло несколько явно поддавших существ. Я тут же позвонила ей и предупредила об этом. Сестру никто не тронул, всё обошлось. Сама я давно уже не опасаюсь таких ситуаций. Мне нравится напряжённая тишина ночного метро, и я о них просто не думаю.
В холодное время года я раньше боялась и по утрам. Неприятно было выходить в школу, когда ещё нет восьми, дворы пустынны, в городе царит промозглый мрак. От этой погоды меня мучил насморк. Мои опасения были вполне оправданы. Однажды утром - было почти светло - я выглянула из окна общежития и увидела в подворотне напротив драку. Обшарпанная молодая женщина билась в руках какого-то негра. Он вцепился в неё и не желал отпускать. Она пару раз пнула его ногами, освободилась и убежала, бросив ему на прощание "Засранец!" Негр встряхнулся, ухмыльнулся и как ни в чём не бывало отправился в противоположную сторону. Не получилось сейчас - читалось на его лице - так получится в другой раз.
Самое серьёзное случилось, когда у меня уже была эта квартира, новая работа, хобби и кошка - моя нормальная жизнь. Домой я возвращалась всё так же поздно. Однажды, будучи за минуту ходьбы от подъезда, я услыхала пронзительный крик. Откуда-то сзади и справа со стороны тёмных кирпичных кварталов кричала женщина. Вокруг не было ни души, никакого движения, шороха, звука. Только крик. Я остановилась, гадая, не розыгрыш ли это, не игра ли весёлых подвыпивших пар. Во внутренних дворах здешних домов пьяненькие бабы то и дело озорно вопят от благодушных мужских щипков. Но было тихо, а потом повторился крик - серьёзный, полный отчаяния и ужаса. Я попыталась определить, откуда он шёл, но не смогла даже приблизительно прикинуть расстояние. Стены домов в таких местах создают мощное эхо. Я всё равно не решилась бы идти туда в одиночку, да и толку с меня бы не было никакого. Я примчалась домой, немедленно позвонила в полицию, назвала своё имя, адрес и рассказала о криках.
- Звучало страшно, - сказала я, - немедленно пришлите патрульную машину на Мёнкебергштрассе.
- Мёнкебергштрассе?..
Они пару раз переспросили, как будто не могли взять в толк, о чём я говорю и куда ехать. Потом до меня дошло.
- Простите, я перепутала - Мариенталер, а не Мёнкебергштрассе. Кричали со стороны Мариенталер Штрассе.
От волнения я ошиблась улицей. Это было показательно, потому что Мёнкебергштрассе находится в другом районе, в центре, а на Мариенталер Штрассе несколько лет жила моя семья. Я не должна была перепутать эти улицы и никогда не путала их ни раньше, ни позже. Только в ту ночь.
Полиция явилась через несколько минут. Они проверили мои документы, вышли на балкон, и я показала им, откуда кричали. За это время я больше не слыхала криков. Полицейский достал карманный фонарик и подал какие-то сигналы с балкона, внизу снялась с места машина, и полицейские ушли. Больше они меня не беспокоили. Я так и не узнала, чем кончилось дело.
Однажды ночью через несколько месяцев после криков я поравнялась с какой-то женщиной у сберкассы. Нам было по пути. Она пыталась идти как можно быстрее, но у неё были короткие ноги, да ещё туфли на шпильках. Тут быстро не побежишь. В моих удобных сандалиях я её с легкостью перегнала. Она было испуганно глянула на меня, но убедилась, что я не опасна.
- Хреново, правда? - сказала я. - Почему мы должны бояться ходить по улицам ночью? Это наши улицы, мы тоже платим налоги и имеем право ходить здесь когда захотим. Преступники должны не бегать на свободе, а сидеть в тюрьме.
Она только вздохнула. Люди здесь не обдумывают своё положение, они смирились с правилами, навязанными им кем-то полвека назад, с наилучшей, добрейшей, конечно же, целью. Когда-то я мечтала добраться до этого благонамеренного кого-то и сделать с ним то, чего он заслужил, но эти детские мечты давно прошли. Я перестала мечтать о справедливом воздаянии для всех с тех пор, как появился он.
Когда я подхожу к подъезду, уже два часа как темно. Подъезд открыт. Я жму на фосфоресцирующий выключатель и вижу, что новый сосед, молодой турок, хулиган и явный наркоторговец, без сознания валяется на ступеньках с разбитой мордой. Судя по вмятине на металлической дверце почтового ящика - к счастью, не моего - его жестоко приложили головой. Два приятных сюрприза: он ждёт меня в квартире, и этого турка тут больше уже не будет. А если будет, это будет поправимо. У нас неплохой дом и квартал, не стоит их загаживать. Я выхожу на перекрёсток, осматриваюсь - ни души - вызываю по общественному телефону скорую и, не представившись, вешаю трубку. Проходя мимо турка, я вижу, что на ступеньку из-под его головы натекла кровь. Кажется, у него не только морда разбита. Впрочем, это дело врачей. Меня ждут.
Обычно всё иначе. Придя с работы, я кормлю кошку, полчаса разминаюсь и таскаю гантели под быстрые лихие рок- или поп-песни, принимаю душ, а потом готовлю на двоих - обычно что-нибудь итальянское или испанское. Еда ждёт под полотенцем либо в тёплой духовке, а я накрываю на стол, достаю бутылку вина, включаю классический джаз или блюз и ложусь на ковёр в гостиной. На голых белых, без лишней мебели стенах висят картины. Хорошие, я их сама выбирала, копила деньги, чтобы купить. В основном это акварели. Я слушаю музыку, прикрываю глаза и жду.
С тех пор, как у меня есть он, я ночью не запираю дверь, только захлопываю. Он заходит бесшумно. Уже сколько раз я пыталась уловить хоть какой-то звук - безуспешно. Тихо ходить - один из его даров. Он материализуется рядом - как сейчас - берёт меня за руку, сильно, до боли сжимает ладонь. Он подхватывает меня с ковра, обнимает, целует мне шею. Я вцепляюсь в его плечи и чувствую, как под чёрной кожаной курткой ходят тяжёлые мышцы. Мой. Я держусь за него, как дитя, вдыхаю запах - сигареты, кожа, пот, иногда виски или ром - теперь я различаю аромат рома и виски - зарываюсь лицом в его волосы, запускаю в них пальцы. Густые жёсткие тёмные пряди, красивая проседь. Он мой.
В этот момент он обычно бросает меня на диван или на пол. Это бывает больно, но как бы то ни было, я почти не умею наслаждаться тем, что происходит потом. Вне зависимости от нежности или грубости. В самом начале я боялась, что он бросит меня из-за этого, но он не бросил. Ему, видимо, всё равно. Правда, в начале, обнаружив это, он дважды потушил об меня сигарету - я так и не поняла, почему - и наблюдал за моей реакцией. Я оба раза тихо ныла. Больше он этого не делал. Он, кажется, хороший любовник, и жаль, что я не могу это оценить. Но его всё устраивает. Я ценю его в других отношениях, и он это знает.
Потом мы идём на кухню и садимся за стол. Роли распределены традиционно, чётко, раз и навсегда. Это приятно. Я накладываю на тарелки спагетти, тортеллини, лазанью или паэлью. Он открывает и разливает вино. Иногда он приносит его с собой. Очень хорошее вино, изысканное, дорогое. Мы предпочитаем красные вина - каберне, кьянти, бордо... К этому моменту - стоит глубокая ночь - квартира пахнет иначе. Его присутствие всё меняет. Его чудесный запах - мужской, боевой, живой - располагается по-хозяйски и заполняет пространства комнат. Если бы я решилась просить его остаться навсегда, остаться днём, со мной, то здесь всегда бы пахло так. Запах бы быстро прижился. Хочу я этого или нет - перетащить его в день? Впрочем - аргументирую я про себя - эта квартира ему была бы мала. Две комнаты и кухня, что ему здесь делать? Судя по винам, у него есть более просторный дом.
Потом мы разговариваем. Иногда я рассказываю ему выдуманные и прочитанные истории, но по большей части он сам припоминает были и травит байки, и я наслушаться не могу. В эти часы его точка зрения полностью вытесняет мою. Опыт не терпит возражений. Его жизненная позиция подкупает своей обоснованностью, ясностью и реализмом. Я смотрю на мир его глазами. Иногда мы смотрим фильм или даже два - классические комедии или известные боевики. Картины Чарли Чаплина, Дэвида Кэррадайна, Арнольда Шварценеггера, Эдди Мерфи, Дэнни де Вито... Мы уже видели всю классику восьмидесятых и девяностых и подбираемся к сегодняшнему дню. Когда фильм кончается, я ещё некоторое время сижу у него на коленях, и мы молчим. У нас хорошо получается вместе молчать.
Под утро я укладываюсь спать, а он сидит в кресле у изголовья, гладит кошку, курит и допивает вино. Я засыпаю под мурлыканье и запах дыма.
Я всегда просыпаюсь одна, ближе к двум или трём. Если вина было выпито многовато, то голова, бывает, болит. Я встаю, будя перебравшуюся на одеяло кошку, убираю со стола его тарелку - свою я всегда мою сразу - выкуриваю на балконе сигарету и провожу часик-другой на диване, с кошкой и книгой. На столе в гостиной идут часы, уже лет восемь надёжно идут, не отстали ни на минуту. В них каким-то невероятным образом не кончается батарейка. Моя жизнь наполнена незаметными добрыми чудесами. Вот только его запах к этому моменту уже исчезает, выветривается в открытое окно в кухне. До следующего визита.
С тех пор, как он появился - главнейшее моё чудо, невидимое посторонним - и сколько же лет назад это было? шесть? семь? - у меня больше нет проблем. Я ничего не боюсь. Теперь ночь моя, как и он. По выходным я хожу гулять в город. Симпатичные молодые негры улыбаются мне, заговаривают, спрашивают, как дела. Спасибо - отвечаю я, смеясь - отлично, я замужем. Это почти правда - есть он. Ходить домой после полуночи приятно: очень спокойно, нет машин и их вечной вони, можно пересекать дорогу где хочешь и даже идти по проезжей части. Ночами, когда его нет со мной - или есть? время, ночи, часы и дни надвигаются друг на друга и сливаются для меня в одно - я иногда выхожу на улицу просто так, чтобы пройтись. Иногда я покупаю молоко или кошачью еду на круглосуточной бензозаправке, но это не цель, а повод для ночной прогулки. В другие ночи я слушаю музыку, выдумываю истории и танцую в гостиной. Пару раз соседи снизу, постоянно шумящие и грохочущие по утрам, жаловались на мои танцы в неурочный час. Он сходил с ними поговорить, и жалобы прекратились, а через несколько дней я заметила, что и утренний грохот куда-то исчез. Соседи меня больше не беспокоят и не тревожат мой сон.
Иногда мы с ним бродим по площади у заправки, пьём холодное пиво, разговариваем и курим. Иногда я засыпаю, и в этот момент он уходит. Во сне я слышу отдалённый шум и крики.
Того турка с разбитым лицом я больше не видела. Никогда.