Аннотация: реакция на события 11 сентября, написанная в полгода спустя...
Владимир Яременко-Толстой
"ПАРФЮМЕР"
или
ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ МЕНСТРУАЛЬНОГО МАНЬЯКА
(пьеса)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Иван Денисович, молодой журналист по прозвищу "Парфюмер".
Виолетта, девушка из "Интернета".
Бабушка со вставной челюстью.
Николай Благодатов, коллекционер живописи.
Вера Бибинова, редактор журнала "Новый мир искусств".
Художник Семёнов, владелец галереи "Дупло" на Моховой улице.
Светлана Джонсон, профессор славистики университета Северного Лондона.
Миша Тимофеев, ученик Устюгова.
Шейла, американская студентка.
И др.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СЦЕНА 1.
Сцена. Посреди сцены стоит голый мужчина. Декорации интерьера комнаты. На заднем плане стол со стоящим на нём компьютером, заваленный книгами и бумагами. Несколько вдалеке - стул. На стуле - телефон. В углу лежит сваленная в кучу одежда. Из окна комнаты открывается вид на крыши домов и купол собора. Ясный, солнечный день.
Монолог главного героя иллюстрируют слайды и кинопроекции в стиле "slapstick".
Иван Денисович: Здравствуйте, меня зовут Иван Денисович. Я сын Дениса Ивановича, сына Ивана Денисовича...
Да-да, того самого Ивана Денисовича, бывшего героя Советского Союза, политзаключённого, впоследствии реабилитированного, которого так талантливо описал наш великий классик и современник - Нобелевский лауреат. Было это давным-давно, меня тогда ещё не было на свете.
Я появился на свет в 1967-ом году на Урале в славном городе Первоуральске, где мой папа Денис Иванович трудился на шахте шахтёром. Шахта называлась "Заря Коммунизма". Однажды на шахте случился взрыв, несколько шахтёров погибло, а мой папа потерял правую ногу. С тех пор он ездил по двору нашего дома в коляске, ругался, курил и играл с дедом в шашки.
Я был единственным ребёнком в семье, и поэтому вся тяжесть отцовского воспитания легла на меня, я бегал за сигаретами и за водкой в маленький магазин, в котором работала тётя Галя - мамина младшая сестра, угощавшая меня леденцами. Мама моя была вагоновожатой на четвёртой линии первоуральского трамвая. Вставала она рано - в половине пятого утра и отправлялась на стареньком велосипеде "Украина" в трамвайное депо. Мама обычно работала в первую смену, поэтому, когда я приходил со школы домой, мои родители всегда были дома. Мы вместе обедали, потом я делал уроки и уходил, чтобы не попадаться под руку домашним, которые норовили заставить меня помогать по хозяйству - давать корм кроликам, убирать в курятнике или пропалывать огородные грядки.
Говорить с родителями и с дедом мне было не о чем, мне хватало разговоров за ужином, когда дед вспоминал одни и те же истории о войне и под конец пьяным сонно валился со стула, как правило, на словах - "когда я сидел во Владимирской тюрьме..."
Что знаменательного случилось с дедом во Владимирской тюрьме, я так никогда и не узнал, потому что он фразу эту ни разу не договаривал, а спросить его об этом, когда он бывал трезвым, я так никогда и не догадался. Сейчас я об этом жалею, но тогда мне это было совершенно безразлично. Деда я боялся и с расспросами к нему не приставал.
Одним словом, я уходил гулять. Особых друзей у меня не было. Я любил одиночество и избегал шумных развлечений. Мне нравилось убегать в поля и посадки, наслаждаясь там запахами цветов и трав. Запахами я действительно наслаждался, я чувствовал их все вместе и каждый в отдельности, мог по запаху запросто найти в густом разнотравье тот или иной цветущий цветок. Запахи сводили меня с ума. Порой они даже снились мне, я чувствовал их во сне так же отчётливо, как и наяву. Я даже мечтал запахами.
Зимой запахов становилось меньше, они были другими, более грубыми и ощутимыми. Это были запахи снега, сигарет прохожих, древесного и угольного дыма топимых печей, выхлопов автомобилей, шуб, дублёнок, драповых пальто и резиновой обуви. Но были ещё и запахи людей, ощущавшиеся в это время года отчётливей. Люди потели и мёрзли под своими одеяниями, и источали различные ароматы. Все люди пахли по-разному. Запах пота у каждого свой. Сначала я научился распознавать по запаху своих домашних, затем одноклассников, затем учителей. Затем...
Затем я стал ходить по улицам, охотясь за тем или иным запахом, как бы коллекционируя их. Обычно я увязывался за каким-либо прохожим и тщательно изучал его запах. От одних пахло сладковатым, от других - кислым, от третьих - горьким, от четвёртых несло плесенью, от пятых - гнилью, от шестых - табаком, от седьмых - водкой или вином, и так далее. Запахов было целое море, и я даже одно время подумывал над тем, чтобы составить таблицу запахов, упорядочив их на манер того, как упорядочил Менделеев свои химические элементы. Но от затеи этой я отказался, поняв, что двух одинаковых запахов просто не существует, что от двух разных людей даже одним и тем же мылом пахнет по-разному.
Запахи чем-то подобны цветам, я имею ввиду - краскам, количество которых практически безгранично. Однажды я прочитал в какой-то научной брошюре, что у эскимосов Гренландии, живущих за полярным кругом, существует 132 слова, обозначающих белый цвет. В качестве эксперимента я собрал всё белое, что только было у нас в доме, и принялся сравнивать. Действительно, все белое, будь то листок бумаги, стена, постельное бельё, молоко, зубной порошок - всё это было по-разному белым.
Так вот и запахи. При внимательном изучении диапазон запахов оказался невероятно огромным, подобным безбрежному океану, в который я отчаянно и с головой окунулся. С тех пор этот малоизученный человечеством мир стал моим миром. Я решил подчинить его себе и научиться им управлять. Но получилось наоборот - запахи стали управлять мной.
Сейчас мне 34 года. Я - журналист. Мне нравится моя профессия. У меня много времени, и я могу его свободно распределять. Я пишу для нескольких изданий - журнала "Новый мир искусств", газеты "Невское время" и культурного раздела ежедневника "Коммерсантъ". Моя тема - искусство. Я хожу по выставкам, театрам и концертам, передавая на бумаге свои впечатления от увиденного.
Родительский дом я покинул сразу же после окончания школы. Поступать я решил в университет, только поначалу не знал в какой - в Московский или в Ленинградский. Москва была столицей, поэтому мне больше хотелось жить там, но Ленинград привлекал меня своей архитектурой, музеями и историей. В конце концов, я решил ехать туда, так как подумал, что поступить в ленинградский университет будет легче. Мне повезло, я с первого раза прошёл на филфак и получил место в студенческом общежитии.
На филфаке обучались почти одни только девушки, парней было мало. В общежитии и на факультете я оказался в окружении ароматов духов, пудры и помады. В этом была важная новизна моей жизни, поскольку в советской школе пользоваться косметикой девочкам строго запрещалось. Каждый день я открывал для себя новые и новые запахи, радостно кружившие мне голову. Я просто балдел.
За мои выдающиеся способности безошибочно определять марки духов меня вскоре прозвали "парфюмером". Я не возражал, это прозвище мне даже льстило. Я сделался факультетской знаменитостью. Однако меня интересовали не только запахи женских духов, но и женского тела. Словно пёс, я стал чувствовать, когда они начинали испускать кровавые соки.
Это был ни с чем не сравнимый запах, от которого я буквально терял голову. В нём были перемешаны ароматы свежей крови и молодых гормонов. Я был в состоянии неотступно ходить за менструирующей девушкой, ощущая, как во мне поднимается необузданное желание. Мои ноздри начинали дрожать, а мой хуй твердел и становился тяжёлым от томительного возбуждения. Но я робел, боясь себя выдать. Я забивался в туалет и самозабвенно мастурбировал до изнеможения.
Однажды я подошёл к студентке третьего курса по имени Света, курившей вечером у окна в коридоре нашего общежития и сказал: - "Я знаю, чем от тебя пахнет". - "Чем же?" - насмешливо спросила она. - "От тебя пахнет похотью. У тебя месячные и ты хочешь, и я тебя хочу" - "Пойдём" - решительно сказала она, посмотрев на меня внимательно.
Мы зашли в её комнату, и она заперла дверь, а затем распахнула халат, и я на неё набросился. Я зверел, а ей это нравилось. Она закусывала губы, чтобы не кричать, больно вцепившись мне в волосы, в то время как я вонзал ей в живот свой окровавленный хуй, словно нож. Наши тела и простыни были в крови и гормонах. Осуществлённая реальность казалась мне даже лучше мечты. Я задыхался от переполнявшего меня восторга. Этот мой первый опыт научил меня многому. Теперь я умел распознавать желание.
С тех пор я начал охотиться, твёрдо уяснив для себя, что есть женщины, которые во время месячных безудержно и страстно хотят, излучая при этом неповторимый особенный запах, безошибочно улавливаемый моим извращённым нюхом. И я понял, что я - менструальный маньяк!
Неожиданно раздаётся телефонный звонок. Он вздрагивает и направляется к телефону.
Иван Денисович: Ах, это Вы! Я жду Вашего звонка! Уже даже думал, что Вы не позвоните. Ну, как, Вы готовы встретиться? Тогда выезжайте. Сколько вам нужно времени, чтобы доехать до станции "Чернышевская"? Хорошо, я подойду туда через двадцать минут. Значит так - встречаемся в "Колобке". Это от станции метро по проспекту Чернышевского направо. Вы ведь там бывали... Да... Я узнаю Вас по фотографии, а я буду одет в жёлтую куртку, у меня очки, борода и длинные волосы. На столе передо мной будет лежать журнал "Новый мир искусств", для которого я пишу. Ну, ладно, до встречи!
Подходит к вещам и начинает одеваться.
Так, что же мне одеть?
Одевается, накидывает сверху жёлтую куртку, берёт в руку журнал. Поворачивается к компьютеру.
Ну вот, знакомство по "Интернету". Встреча женщины из виртуальной реальности. Кажется, я немного волнуюсь. Это моё первое знакомство такого рода. Её фото я видел. Она мне понравилась. Когда несколько недель назад я залез на сайт знакомств, я стал просматривать только анкеты с фотографиями.
Свет гаснет, начинаются проекции страниц "Интернета". Десятки девушек. На некоторых он задерживается, читает:
"Ирина, 26 лет, шатенка, студентка, люблю фантастику, детективы, характер нормальный, но порой... симпатичного парня, с которым можно бы было бы поговорить и может быть чего-то большего..." - так...дальше... "Ольга, 19 лет, глаза серо-зелёные, волосы русые, честная, скромная, с чувством юмора, ранимая, романтичная, ответственная, в меру серьезная... ага... люблю бананы, финики, ананасы, груши, арахис, чипсы, шоколад... подробности письмом или при личной встрече..." - дальше... дальше...
Через какое-то время останавливается.
Да, вот эта! Это она! Я выбрал одну - самую лучшую и написал ей письмо. Она мне ответила. Потом я дал ей свой номер, она позвонила, и мы договорились встретиться. Теперь она уже едет, я увижу её через десять минут. Будет ли это разочарование или любовь с первого взгляда? По виду мне даже трудно представить, как она пахнет...
СЦЕНА 2
Пирожковая "Колобок" на углу проспекта Чернышевского и улицы Чайковского. Посетителей много. Иван Денисович берёт чашку кофе и два пирожка, растерянно озирается по сторонам в поисках свободного столика. Из-за одного из столов у окна поднимаются люди, он направляется к нему и удобно располагается, положив перед собой журнал. К столу подходит бабушка со стаканом бульона в руке.
Бабушка: Я Вам не помешаю? (И, не дожидаясь ответа, усаживается).
Иван Денисович: Простите, у меня здесь свидание. Прямо сейчас - через несколько минут. Мне неудобно Вас прогонять, но ...
Бабушка: Да я быстренько. Других свободных мест всё равно нету. Вот только бульончик по-быстрому проглочу и дальше пойду. Ой, какой он горячий! (начинает отчаянно дуть. Затем вынимает вставную челюсть и делает большой глоток. Снова вставляет челюсть и замечает): - Да разве это бульон! Это же вода! Вот раньше был бульон, так бульон! Я раньше каждый день здесь, в "Колобке" бульон пила, а теперь дорого... (бабушка не успевает договорить. Появляется она. Иван Денисович поднимается с места). Ухожу, ухожу, ухожу... (скороговоркой бормочет бабушка) Вот только бульон допью... (вынимает изо рта челюсть и делает большой глоток).
Иван Денисович: Здравствуйте, Виолетта! Что вы будете пить - чай, кофе, сок? Я принесу. А пирожки будете? Я здесь уже все перепробовал. Могу Вам рекомендовать с яблоками или с картошкой, а ещё лучше с луком и с яйцом...
Виолетта: Нет, спасибо, мне только сок. Если есть - ананасовый... (косо поглядывает на бабушку).
Иван Денисович: Я сейчас. Можете пока журнал полистать. Там, на десятой странице моя статья о выставке немецких театральных художников в "Балтийском доме".
Бабушка: (вставляет челюсть и говорит): - Фу, какая гадость! Вот раньше был бульон, так бульон! Пять копеек стоил! А теперь - семь рублей! И совсем даже не бульон, а вода голимая! Перестроили всё в "Колобке", переделали, чистоту навели, только окна как прежде остались, а бульон варить разучились, только деньги гребут лопатой! А я пенсионерка - откуда у меня деньги? (Виолетта молчит, уткнувшись в журнал).
Иван Денисович: (вернувшись с соком) Ну, вот! Пожалуйста.
Виолетта: Спасибо.
Бабушка: Обдираловка! Семь рублей за бульон!
Иван Денисович: Как Вас дома зовут? Постойте, я сам отгадаю... Виолетта... вообще-то необычное имя... Значит, так - Виола, Виля, Лета...
Виолетта: Вета.
Бабушка: Фу, какая гадость этот бульон! Тьфу! (смачно плюёт в пустой стакан и уходит).
Иван Денисович: Замечательно! Вета! Это же, как у Саши Соколова в "Школе для дураков"! Читали?
Виолетта (обиженно): Нет!
Иван Денисович: Простите, не хотел Вас обидеть. Очень хорошая повесть. Там главная героиня - девушка Вета. А Вы, значит, тоже Вета, но только из "Интернета". Вам, наверное, много пишут?
Виолетта: Ну не такая уж я, как Вы думаете, интернетчица. Так, иногда балуюсь.
Иван Денисович: А чем Вы вообще занимаетесь?
Виолетта: Учусь. В финансово-экономическом.
Иван Денисович: А я - журналист. Человек свободной профессии. Сегодня, кстати, на выставку иду. Здесь рядом - на Моховой. Хотите, вместе пойдём. Там фуршет будет и публика интересная - художники, коллекционеры, музыканты. Одним словом, питерская богема. Да и галерея богемная. Её один художник у себя в доме на чердаке держит. Я сам там ещё ни разу не был, но уже много слышал. Пойдёмте?
Виолетта: Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. У меня сейчас времени нету. Я сегодня вечером в Москву еду. Там круто. Дискотеки - не то, что в Питере. У меня там друзья. Может быть, когда вернусь - куда-нибудь сходим.
Иван Денисович: А хотите - ко мне зайдём. Я здесь живу рядом.
Виолетта: А что у Вас?
Иван Денисович: Любовью заняться можем. Мы - взрослые люди. Что затягивать? Согласны?
Виолетта: Вы меня не за ту принимаете! Я девушка порядочная, а не какая-нибудь там блядь, и вообще, у меня сейчас месячные!
Иван Денисович: Вот как! Не обижайтесь. Я не думал, что Вы так отреагируете.
Виолетта: А как я, по-вашему, должна была отреагировать?
Иван Денисович: Не знаю... (раздражённо) И вообще Вы не в моём вкусе!
Виолетта: Тогда спасибо за сок. А сок-то здесь отстойный! И дорогой, наверное? Фу, какая гадость! Тьфу! (смачно плюёт в пустой стакан и уходит).
Иван Денисович (задумчиво дожёвывая пирожок): Да-а-а, вот Вам и Вета из "Интернета"! Да-а-а... И месячных у неё нет, и внешностью не блещет, прыщи на лбу толстым слоем запудрены, и закомплексована вся...
СЦЕНА 3
На улице. Иван Денисович идёт на выставку.
Иван Денисович: Я как чувствовал, что не надо было встречаться. Все эти знакомства по "Интернету" - говно. Может, кому-то это и нравится, кто просто так знакомиться не умеет, а у меня другой стиль. Я - охотник. Мне нужен запах живой женщины, мне нужна игра. "Интернет" - это для закомплексованных. Пусть они там друг друга ищут и находят. Я лучше буду по-своему, по-волчьи. Вот недавно я за женщиной увязался, даже лица её не видя, только по запаху. Вечером дело было. Она меня за собой через весь город на 3-ю Советскую привела. Мы вместе с нею в лифт сели. Чувствуя, что она хочет, я бросился её целовать. И она меня к себе прижала. В квартиру вошли и только на следующее утро вышли. Она мне свой телефон записала, но я ей не позвонил. Слишком нам хорошо с ней было, больше так, наверное, не будет. Иногда мне внутренний голос подсказывает, нужно ли отношения завязать или нет. Тогда я точно знал, что не надо.
А вот и Моховая! Это уже где-то близко - дом номер 41. Нет - это в другом конце улицы, я пока только у номера 7. Люблю гулять по питерским улицам. Думается хорошо, мечтается, особенно, если день такой как сегодня - солнечный, тёплый. Какое же сегодня число? Да, вспомнил, сегодня - 11 сентября. Отлично, может быть, на выставке я кого-нибудь встречу! Мне нужна женщина! Вот уже несколько недель у меня никого нет. Наивно было рассчитывать на "Интернет" - все эти электронные письма, а затем перезвоны по телефону - пустая трата времени и сил, неадекватная результату. Всё, точка, никогда больше не стану знакомиться таким образом!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СЦЕНА 1.
Галерея "Дупло" располагается на чердаке многоэтажного дома. Картины развешены прямо многочисленных на балках чердачного перекрытия, между которыми, нагибаясь и иногда стукаясь головами, расхаживает публика. Слышны оживлённые голоса. Иван Денисович входит и озирается вокруг в поисках знакомых лиц. Его губы растягиваются в улыбке, и он устремляется вперёд.
Иван Денисович: Вера Борисовна! Собственной персоной!
Вера Бибинова: А, Ваня, здравствуй! Отлично, что ты тут. Нужно будет об этой выставке непременно написать. В следующий номер. Хорошо, что место ещё осталось. Здесь прелюбопытнейшая публика. Сделаешь мне страницы три-четыре. Ты Устюгова-то знаешь?
Иван Денисович: Вроде бы слышал о таком, но лично встречаться не доводилось. Это его картины?
Вера Бибинова: Да, говорят - он сумасшедший...
Иван Денисович: А его что, самого-то здесь нет?
Вера Бибинова: Нет.
Иван Денисович: Почему?
Вера Бибинова: Пригласить побоялись.
Иван Денисович: Шутите?
Вера Бибинова: Нет, Ванечка, не шучу. А вот почему не пригласили - самой любопытно. Об этом тебе разузнать и написать поручаю. Возьмёшь несколько блиц-интервью. В первую очередь - с галерейщиком Семёновым. Потом - с коллекционером Благодатовым. Кроме того, тётенька здесь есть интересная, я тебе её покажу - из Лондона, русского происхождения, профессор славистики. Она, как оказалось, работы этого самого Устюгова давно собирает. Он вообще-то котируется, а мы о нём за четыре года нашего журнального существования ни строчки не дали. Неловко как-то.
Иван Денисович: Вера Борисовна, всё будет в ажуре, как всегда, можете во мне не сомневаться. Будут Вам три-четыре страницы.
Вера Бибинова: Вань, а диктофончик у тебя с собой?
Иван Денисович:И диктофон, и фотоаппарат - всё с собой.
Вера Бибинова: Ну, идём, сейчас открытие будет. Сам Благодатов речь приготовил. Идём, идём - картинки потом посмотришь.
Публика собирается вместе и образует полукруг, внутри которого стоят коллекционер Благодатов и галерейщик Семёнов. Слышны нетерпеливые покашливания. Наконц Семёнов торжественно поднимает руку вверх и громко произносит:
Семёнов: Дамы и господа, прошу минутку внимания! (водворяется тишина). Сегодня знаменательный день! Я имею честь открыть выставку произведений Геннадия Устюгова - нашего живого гения, которого я смею называть своим другом и учителем. К сожалению, самого Гены здесь нет...
Возгласы из толпы: Почему? Почему?
Семёнов: Понимаете, как бы это понятнее объяснить... Мы не хотели, чтобы он волновался. Он старый и больной человек. Психически больной. Ну, сами понимаете...
Коллекционер Благодатов: Давайте, лучше я всё расскажу, я речь приготовил.
Семёнов: Да, вот Благодатов сейчас всё расскажет. Он речь приготовил - "Я слушаю и слушаю" называется. Это строчка из стихотворения Устюгова, он ещё и стихи пишет. Его книжка "Улитка на берегу" сегодня у нас продаётся, если кого интересует - ко мне подходите. Тогда, давайте, Николай, начинайте!
Коллекционер Благодатов: Как сказал здесь Семёнов, картины Устюгова я предлагаю слушать. Слушать картины Устюгова - это очень глубокое чувство, это гораздо глубже, чем подвергать их искусствоведческому анализу. Сначала хочу дать несколько сухих биографических данных: - Устюгов Геннадий Афанасьевич. Родился в 1938 году в городе Токмак, Киргизия. Учился в СХШ им. Иогансона. Работы художника находятся в собраниях Государственного Русского Музея, ЦВЗ "Манеж", музея Зиммерли, коллекции Доджа, в частных собраниях и так далее... Но не хочется говорить об Устюгове сухо. Об Устюгове можно рассказать значительно больше этих скучных официальных строк.
Взять пусть даже тот небезынтересный факт, что родился он в обрусевшей семье киргизов-кочевников, стал рано рисовать, главным образом - степи, верблюдов, лошадей и ослов. Линии его рисунков были сдержаны и минималистичны. Кроме ландшафтов он ещё полюбил срисовывать висевшие в юрте иконы, а также изображать портреты родственников в условной иконописной манере - плоскими и в обратной перспективе.
Во время учёбы в СХШ Устюгов сблизился с Владимиром Шагиным, Олегом Григорьевым и Михаилом Шемякиным, учившимися с ним вместе. Часто бывая в Эрмитаже, он невольно попал под очарование произведений Анри Матисса, и, однажды, "наматиссив" за ночь целую серию новых работ, выставил их на очередном школьном обходе, за что и был со скандалом исключён из элитного учебного заведения и отправлен на принудительное лечение в так называемый "Фонтанный дом" - психиатрическую больницу N 5, расположенную на набережной реки Фонтанки 132...
Семёнов: Простите, я Вас перебью. Хочу ещё раз вернуться к причине отсутствия здесь художника. Мне, право, неловко, поймите меня правильно - я боялся показать Устюгова почитателям его творчества. Просто знаю по опыту - когда на выставку приходит Устюгов, посетители думают, что это пришёл бомж...
Выкрик из толпы: Ну, и что? Это всё предрассудки!
Семёнов: Виноват, виноват - простите! (закрывает лицо руками).
Коллекционер Благодатов (заметив, что публика стала проявлять нетерпение): Я буду заканчивать. Нас ожидает фуршет. Мне самому не терпится. Напоследок расскажу одну поучительную историю: "Художник должен верить глазам и выбирать глазами" - сказал мне однажды Устюгов, когда мы зашли с ним в гастроном на Литейном, чтобы купить себе по бутылке Кока-колы. Причём он требовал, чтобы ему дали бутылку с витрины. "Но они ведь все одинаковы!" - возмутилась симпатичная продавщица, которой ради глупой причуды странного покупателя не хотелось лезть на самый верх полки. "Нет" - вежливо попросил её я. - "Пожалуйста, дайте ему именно эту, он - художник!"
Все разбредаются по чердаку, кто-то ещё рассматривает картины, остальные устремляются за стаканами, в которые Семёнов щедро разливает водку. К Ивану Денисовичу подходит Вера Бибинова со стаканом в руке.
Вера Бибинова: Смотри, вон она - беседует с рыжей девушкой по-английски. Её зовут - Светлана. Не знаю, как по отчеству, но фамилия - Джонсон. Вероятно, это по мужу. Ну, вперёд!
Иван Денисович подходит к беседующим и деликатно останавливается в сторонке. Минуту-другую он неуверенно мнётся. Краем уха прислушиваясь к разговору, но не решаясь вмешаться. Наконец, он набирается мужества и подходит.
Иван Денисович: Простите за вторжение. Я - журналист, пишу для журнала "Новый мир искусств". Если позволите, хотел бы задать Вам пару вопросов (показывает журналистскую карточку и достаёт диктофон).
Светлана Джонсон: Кому из нас?
Иван Денисович: Вам. Мне сказали, что вы собираете Устюгова. Это правда?
Светлана Джонсон: В какой-то степени - да. У меня есть несколько его работ в Лондоне, и сейчас я хотела бы приобрести вот эту женщину без головы или вон ту женщину без ноги. Я пока ещё не решила. А, может быть, я возьму эти лодки.
Иван Денисович: Скажите, как и когда Вы начали собирать Устюгова?
Светлана Джонсон: К сожалению, с творчеством Устюгова я познакомилась уже на Западе, когда моим бывшим супругом примерно около десяти лет тому назад были приобретены четыре его картины у Юрия Гурова, вывезшего в Великобританию внушительное количество произведений петербургских художников. Три работы моему мужу сразу же удалось перепродать, а четвёртая, называвшаяся "Вечное лето", оставалась висеть у нас в спальне, став для меня своего рода символом нашего недолгого семейного счастья.
Иван Денисович: Поговаривают, что Юрия Гурова убило КГБ. Что вы об этом думаете?
Светлана Джонсон: Я знаю только одно - он погиб при загадочных обстоятельствах: в очередной раз поехал в Россию за картинами и попал под автомобиль. Конечно, он играл заметную роль на культурной сцене, был одним из основателей Товарищества Экспериментальных Искусств, собирался открыть в Лондоне музей современного русского искусства, неплохо зарабатывал на продаже русской живописи, которую скупал за бесценок в больших количествах у художников, иногда ему отдавали ту или иную работу просто за бутылку водки. Так что, всякое могло быть.
Иван Денисович: А стихи Устюгова Вы уже читали?
Светлана Джонсон: (улыбаясь) Более того, я даже знаю некоторые из них наизусть. Хотите услышать? Они все короткие.
"Ворона закаркала где-то,
Плеснулась рыба в воде..."
Ещё?
Иван Денисович: Читайте!
Светлана Джонсон:
"Колено у девушки сбито.
Наверно, стремилась к наукам -
К доске Пифагора..."
Иван Денисович: А можно ещё?
Светлана Джонсон: Пожалуй, вот это -
"Друга письмо я, не дочитав,
Скомкал и бросил в окно -
Теперь я один, а он далеко..."
Иван Денисович: Большое Вам спасибо за интервью! А теперь ещё один вопрос, если можно, но уже частный...
Светлана Джонсон: Смотря какой! Если очень личный, ответить не обещаю. Ладно, задавайте!
Иван Денисович: Эта рыжая девушка, с которой вы только что беседовали, она - кто?
Светлана Джонсон: Ах, вот что Вас, оказывается, интересует! Она - студентка, американка, пишет диссертацию по политологии. Вас познакомить?
Иван Денисович: (смущённо) Да.
Светлана Джонсон: (делает знак рукой) Шейла!
Рыжая девушка занята рассматриванием картин и не слышит оклика Светланы Джонсон. Слышны реплики публики, обсуждающей творения Устюгова и просто болтающей между собой:
- Юра, это же какая-то херня, а не живопись!
- Осталось там ещё что-то выпить?
- Я люблю, чтобы всё было понятно, как у Шишкина, или у Айвазовского, а у этого Устюгова просто какие-то сплошные каляки-маляки! Он что, действительно сумасшедший? Правда?
- Смотри, я сегодня часы купил новые - "SWATCH" - из последней коллекции!
- Классно! Дай поносить!
- А Светка уже нажралась. Кто её домой вести будет? Её от водки быстро развозит.
- Да ну тебя в жопу, Антон, у меня у самого денег нету, так что стольник тебе не займу...
- А полтинник?
- Полтинник тоже...
- Займи тогда рублей двадцать - завтра в институте отдам!
- Ладно, но только до завтра...
Светлана Джонсон: (повышая голос) Шейла! Шейла!
Девушка вздрагивает и отрывается от созерцания полотен. Оглядывается. Замечает Светлану и подходит, с любопытством поглядывая на Ивана Денисовича. Иван Денисович смущён.
Светлана Джонсон: Шейла, хочу вас познакомить! Это - молодой журналист.
Иван Денисович: Иван.
Шейла: (с акцентом) Очень приятно. А Вы - от какой газеты?
Иван Денисович: Вообще-то я для нескольких изданий пишу.
Шейла: Как интересно! Давно мечтала познакомиться с русским журналистом.
Иван Денисович: Светлана сказала мне, что Вы пишите диссертацию по политологии.
Шейла: Это не совсем так. Моя тема - манипуляция сознанием индивида средствами массовой информации.
Иван Денисович: Думаю, нам было бы о чём поговорить. Вы ещё не уходите?
Шейла: Пока нет.
Иван Денисович: Тогда давайте продолжим нашу беседу позже - мне необходимо взять ещё несколько интервью. Это моя работа.
Шейла: Я понимаю.
Иван Денисович отходит в сторону, меняет в диктофоне кассету и направляется к Семёнову, развлекающему скабрезными анекдотами несколько девушек-искусствоведов.
Иван Денисович: Прошу прощения...
Семёнов: Чем могу служить?
Иван Денисович: Не моги бы Вы ответить на несколько вопросов относительно выставки для "Нового Мира Искусств"?
Семёнов: (польщёно) Могу! (девушки смотрят на него зачарованно и принимаются ловить каждое слово, бурно реагируя на шутки, которые тот отпускает).
Иван Денисович: С чего мы начнём?
Семёнов: Наверное, Вы хотите узнать что-нибудь о самом Устюгове?
Иван Денисович: Скажите, а где он сейчас?
Семёнов: Думаю, он собирает окурки... (девушки реагируют смехом).
Иван Денисович: Собирает окурки?
Семёнов: Совершенно верно... (делает многозначительную паузу и продолжает) но не для того, чтобы их докуривать.
Иван Денисович: Тогда для чего же?
Семёнов: Он собирает их на той стороне улицы, где их больше, и перекладывает на ту сторону улицы, где их меньше, чтобы сохранить равновесие. Он полагает, что этим он спасает мир, что, если бы он этого не делал, земля бы давно уже перевернулась.
Иван Денисович: А у него остаётся время для творчества?
Семёнов: Что за вопрос? Разумеется, нет! Он не рисует уже больше года. Свою палитру он разрубил на три части и выбросил на помойку, а краски и холсты раздарил.
Иван Денисович: Пожалуйста, расскажите мне о том, как Вы с ним познакомились и как стали его учеником? Пожалуйста, умоляю Вас!
Семёнов: С удовольствием, но только немного попозже, мы с девушками хотим ещё что-нибудь выпить. А Вы пока можете взять интервью у Миши Тимофеева. Он - второй ученик Устюгова. Нас всего двое. Смотрите - вон он там, в углу скучает, трубку покуривает... А Вы что - ничего не пьёте? Давайте, я Вам налью! Веселей будет! (Семёнов идёт за бутылкой водки и за стаканами, наливает девушкам, Ивану Денисовичу и себе) За Устюгова! (все выпивают).
Иван Денисович отходит в сторону, проверяет запись на диктофоне. Слышны обрывки фраз - "Думаю, он собирает окурки..." "Собирает окурки?" "Совершенно верно, но не для того, чтобы их докуривать...". Иван Денисович довольно улыбается и идёт к Тимофееву.
Миша Тимофеев: Вы журналист?
Иван Денисович: Да.
Миша Тимофеев: Я так и подумал. Не люблю журналистов.
Иван Денисович: Почему?
Миша Тимофеев: Сам не знаю, просто не люблю и всё.
Иван Денисович: Тогда извините (собирается отойти).
Миша Тимофеев: (снисходительно) Ну, ладно, если хотите об Устюгове что-то узнать, тогда расскажу. Только вы меня не перебивайте. Не выношу диалогов, поэтому скажу только то, что скажу. Устраивает?
Иван Денисович: Вполне (включает диктофон).
Миша Тимофеев: С Устюговым я познакомился в конце 80-ых через художника Семёнова, который тогда концептуалистствовал - снимал бесконечный видеофильм с рассказами о первой любви. Он зазывал к себе знакомых и полу знакомых, заставляя их вспоминать и рассказывать свой первый опыт. Я зашёл к нему, а у него сидел маленький усатый человек, похожий на таракана, и рассказывал о своей учительнице.
Дело было в Киргизии сразу после войны. Он бегал подглядывать, как она ходила в старый дощатый туалет за школой и подтиралась там камешками. "Почему камешками?" - спросил я, разрываясь от смеха. "Потому что там, в Киргизии, все подтираются камешками" - спокойно ответил мне Таракан. - "Идёшь в уборную, по дороге камешков в карман набираешь. С бумагой тогда трудно было. Мы в школе на полях газетных писали, там, где текста нет. Так что подтираться бумагой никому даже и в голову не приходило".
Мне сразу понравилось, как он всё это рассказывал. Потом мы пошли на Марсово Поле. Была весна, и Устюгов лежал там в траве. Кроме него, больше никто не лежал, а он - лежал. Один единственный. Затем мы ходили в Гостиный Двор, выбирать ему молнию на брюки. Его молния сломалась несколько дней назад. Он выбрал себе самую яркую - жёлтую и сам потом её в свои любимые вельветовые штаны собственноручно вшил. Всё.
Иван Денисович: Спасибо.
Миша Тимофеев: Пожалуйста.
Иван Денисович возвращается к Семёнову. Тот уже изрядно выпил, продолжая развлекать девушек.
Семёнов: Ну, как? Он что-то сказал?
Иван Денисович: Выдал великолепный монолог. Просил не перебивать.
Семёнов: О чём рассказывал?
Иван Денисович: О том, как он с Устюговым познакомился.
Семёнов: У меня?
Иван Денисович: У Вас.
Семёнов: (самодовольно) То-то. О Гене много историй рассказывают. Пожалуй, и я Вам сейчас расскажу, как я с ним познакомился. Как я его для себя открыл. Только Вы меня тоже не перебивайте, а не то собьюсь.
Иван Денисович: Прошу Вас, расскажите. Уверен, что это какая-нибудь из ряда вон выходящая история!
Семёнов: Ещё бы! Значит, так - с Геной я познакомился в 1984-ом году, когда приехал из Нижнего Новгорода. Я был тогда начинающим живописцем и очень хотел познакомиться с хорошими питерскими художниками. Тогда как раз было создано Товарищество Экспериментальных Искусств, и я пошёл на одну из их первых выставок. Было это на Петроградской, во Дворце Молодёжи. Я ходил по экспозиции, внимательно рассматривая работы десятков отличных художников, решив для себя, что мне нужно выбрать одного самого лучшего из всех. Им оказался Устюгов.
На выходе из Дворца Молодёжи стоял информационный столик. Сидевшая за ним девушка охотно дала мне требуемый телефон. Я позвонил, но оказалось, что Гена в больнице, в очередной раз. Я поговорил с его мамой и выяснил адрес. Поехал на Фонтанку, купив по дороге три килограмма больших марроканских апельсин. Я ужасно волновался и думал о том, что я скажу при знакомстве. Заготовил целую речь.
В приёмной стояло несколько битых эмалированных тазиков. Мне сказали, чтобы я высыпал свои апельсины в один из них и уходил. Я возмутился, стал настаивать на встрече, сказав, что приехал издалека всего на один день, что я его родственник - двоюродный брат. Дошёл до самого главврача, и надо мной сжалились - стали звать Гену. "Устюгов Геннадий Афанасьевич!" - закричали санитары. Оказывается, Гена в больнице требовал к себе уважения и обращения исключительно по ФИО. Он меня не знал, но авоську с апельсинами опасливо схватил и удалился.
Первое знакомство он не запомнил, пришлось мне потом с ним знакомиться ещё раз. Со временем он ко мне привязался, стал заходить пить чай, приносил с собой сосиски, я их ему варил, и он их сам все пожирал. Я тогда вовсю занимался концептуализмом, считал это актуальным и современным, живопись почти совсем забросил, а Устюгов мне сказал - "Ты, Семёнов, больше рисуй! Бери кисть, холст, краски, и рисуй!"