Заметка первая
Экстаз

Кто говорит, что все барханы в точности похожи друг на друга, ничего, в сущности, о них не знает, - сам с собой рассуждал Ящерица, притаившись на камне. - А если даже и похожи, это еще ни о чем не говорит. Ни о чем и ни о ком, кто может сидеть за любым соседним барханом.

В тени камня, под сухим кустарником, восседал большой и опасный Паук, а вокруг него восторженно замерло с два десятка маленьких серых Пауковпауковпауков.

Ящерица подошел поближе, стараясь не шуметь - ему стало интересно, что же там творится. Но он мог и не прятаться: Паукипаукипауки так галдели наперебой, что заглушали собой все прочие звуки. Кто-то вытягивался во весь рост и пробовал отдавать честь, кто-то молитвенно воздевал ладони к небу. Еще пара паучков демонстративно встала в почтительном отдалении от Большого Паука. И вид у них при этом был очень важный и значительный.

Из общего гомона до Ящерицы долетали только отдельные слова и фразы, вроде: "О, Великий!", "Мудрейший и Чернейший!", "Мы не знаем тебе равных!", "Спасибо, что позволяешь нам прикоснуться к твоему Величию" и восторженное "Оооо!"

Ящерица понял, что это - молитва. И что мешать молитвенному экстазу никак нельзя: пару паучков, отказавшихся воздавать хвалу, тут же окружило и втоптало в песок с полдюжины собратьев.
Но на всякий случай он все-таки пригляделся к Большому и Опасному Пауку. Насколько он вправду велик и опасен, было не разглядеть - Паук полностью находился в тени и не шевелился. Только изредка издавал звуки, которые можно было посчитать за проявление милости. Насколько он был черен, тоже было никак не разобрать. Но Пауковпауковпауков это, похоже, ничуть не заботило. Хотя сильно смущало Ящерицу.
Поэтому он решил аккуратно отползти подальше и наблюдать с соседнего бархана. Мало ли.

А то вдруг посчитают, что и он тоже недостаточно усердно молился невидимому кумиру и побыстрее закопают в песок.

Заметка Вторая
Карма

Днем, когда Ящерица еще не успел отойти от послеобеденной дремоты, ему привиделся диковинный зверь.
Зверь флегматично жевал колючку, и во всем его виде была такая гордость, что Ящерица им залюбовался. Ну и что, что Верблюд был сгорбленным и худым, а с боков клочьями слезала старая шерсть, оставляя проплешины.

Короткий повод был обвязан вокруг пальмы, прямо за которой начинались целые барханы зеленой травы. Но Верблюд продолжал демонстративно набивать желудок колючими ветками.
- Ты так любишь колючки? - поборов смущение перед величественным зверем, на которого давно мечтал быть похожим, спросил Ящерица.
Верблюд поглядел на него сверху вниз и снисходительно улыбнулся, как улыбаются маленьким детям.
- А что же мне еще прикажешь жевать? - хмыкнул он.
- Траву, например. Ту, что позади тебя.
Неожиданно Верблюд расхохотался, да так, что Ящерица чуть не отпрянул назад.
- Что я сказал смешного?
- Ну вот. Еще один маленький паучок начал учить меня жизни. Подумать только!
- Я не паучок, - удивился Ящерица.
- Паучок. Причем, самый настоящий. Знаешь, сколько пауков я повидал в своей жизни? Так вот, что бы ты там сам о себе не думал: ты паучок. Мне виднее, - наставительно изрек Верблюд. - И не думай со мной спорить.
Ящерица недоуменно пожал плечами, но спорить и правда не стал.
Верблюд тем временем улегся на песок, насколько позволял короткий повод, и уставился на горизонт. Ящерица решил было, что ждать больше нечего и уже развернулся, чтобы уйти, но тут Верблюд снова заговорил:
- Ты хоть сам-то в это веришь, паучок?
- Верю во что?
- В траву. В то, что она существует.
- Она сзади тебя.
- Может, ты еще скажешь, что ее видишь?
- Вижу. И траву, и пальму, и маленькое озерцо, и...
- То есть, ты хочешь сказать, что позади меня - целый оазис?
- Да! - воскликнул Ящерица, обрадованный тем, что его наконец-то понимают. Но в тоне Верблюда явно был подвох.
Так оно и оказалось.
- Оазисов не существует. Сколько ты живешь на свете, паучок? Год, а, может, два? А я живу уже двадцать лет, и за все это время, сколько хожу по барханам, я не встретил ни одного оазиса! Мой отец и мой дед тоже никогда их не встречали. Ты слишком легкомыслен и веришь в детские сказки. Пора бы тебе уже и повзрослеть.
Ящерица задумался. Он кое-что понял.
- А повода, которым ты привязан, его тоже существует?
- Повода? - удивился Верблюд. - Отчего же. Повод всегда есть. Я вожу на нем своего человека.
- Как так?
- Многого ты не знаешь в жизни, паучок. Человек - это такой бледный зверек, который без верблюдов совершенно беспомощен. К тому же, он очень боится оставаться в одиночестве. Потому-то он только и ждет случая, чтобы прибиться к какому-нибудь высокоразумному существу, вроде меня, чтобы тот его защищал.
- Неужели?
- Точно. - Лицо Верблюда приняло благообразный вид. - Это наша карма - помогать слабым существам. Впрочем, стоит мне только захотеть, и мой человек прибежит по первому моему зову.
- Позови своего человека? - попросил Ящерица.
- Еще чего, - презрительно фыркнул Верблюд. - Ты должен верить мне на слово.

Через некоторое время, когда тень от кустарника переползла через сухую корягу, из оазиса послышался шум. Люди собирали свои вещи, тушили костры, набирали свежую воду. Один из них подошел к Верблюду, отвязал повод, поправил тюки и ловко влез ему на спину, больно ударив по бокам пятками. Голос у него был неприятный и раздраженный. Он говорил что-то про старую облезлую скотину, которая настолько упряма, что ее даже не подтащить к ручью.
От злости человек еще сильнее натянул поводья, и Верблюду поневоле пришлось подняться. Впрочем, делал он это со своей обычной величавостью.
Напоследок он оглянулся.
- Вот видишь! - сказал Верблюд Ящерице, лукаво подмигивая. - Я же говорил, что он прибежит, стоит мне только его позвать. Он боится, что вызовет мое неудовольствие, от того так торопится. Бедное, неразумное животное.
И с этими словами Верблюд и его человек влились в общий караван из десятка таких же, как они сами.
А Ящерица потом еще полночи думал над тем, в чем же его собственная карма. И немного радовался тому, что даже если он все-таки и паучок, то как же хорошо, что он не родился верблюдом!

Заметка Третья.
О хороших и всех, кто без зеркала

Солнце неумолимо клонилось к горизонту, и Ящерицу также явственно клонило в сон.
Когда же зеленый пресмыкающийся все-таки соизволил приоткрыть левый глаз, перед ним сидел светловолосый молодой человек нагловатого вида, в сером твидовом пиджаке и с картонной коробкой в руках.
- Сколько лет, а все не меняетесь, - грустно вздохнул Ящерица, сморгнув третьим веком на гостя и потягиваясь на песке. - Все воруете, Томас?
- Не ворую, а привношу. Ты неправильно смотришь на ситуацию, рептилия. - Гость хитро ухмыльнулся. - К тому же, все учебники физики на моей стороне.
- А если я в честь казуса нашей встречи, скажем.. попрошу автограф?
- Легко.
- А два?
- Раз плюнуть.
- А выйти и рассказать всю правду перед широкой общественностью?
- А как насчет туфлей из крокодиловой кожи?
- Я знал, что так просто нам не договориться. - Ящерица довольно облизнулся. - Ну и злодей же вы, Томас. Хотя у вас и тут преимущество в полсотни лет, с тех пор, как вы умерли.
- У тебя преимущество еще больше - тебя вообще не существует, - парировал гость. Хоть облизываться он по примеру и не стал, но выражение лица у него было очень и очень соответствующее.
- И тем не менее, у вас в руках коробка..
- Верно мыслишь, продолжай.
-... обернутая красной ленточкой..
- Недурно, хоть мне и казалось, что малиновой.
- ... Из плотного картона..
- Какая проницательность.
-...И я думаю, что наверняка знаю, что там у вас внутри. И стоимость всему этому - каких-то двадцать два цента! - Ящерица гордо скрестил передние лапы на груди и удовлетворенно взглянул на собеседника. - Тире и точка в такую маленькую коробку точно не поместятся.
Светловолосый смерил Ящерицу долгим скептическим взглядом безо всякой научной солидности:
- Ты думаешь от того, что из таких как ты делают туфли и сумочки, ты что-то понимаешь в коробках?
- А, по-вашему, я в них совсем ничего не понимаю?
- Совсем ничего.
- Вот так вот?
- Именно.
- Ну а что тогда внутри? В коробке?
- В коробке?
- Да. Вот в ней.
- Злодейство.
Ящерица искоса поглядел на светловолосого, недоверчиво принял у него из рук обернутый малиновой ленточкой плотный сверток и развернул.
Помолчали.
- Помнишь, ты как-то спрашивал, как опознать злодея, рептилия? Хотя на это изобретение я, наверно, не стану брать патент. Однажды я сказал себе, что не буду больше изобретать то, что никогда не окупится.
- И как оно работает? - на всякий случай боязливо уточнил Ящерица.

Томас Эдисон лениво взмахнул рукой, отгоняя мух, и поглядел на солнце.
- Да просто. Злодеем оказывается кто угодно, кроме того, кто тут отражается. Хочешь попробовать?
- Да ведь привыкну быстро, - расстроенно вздохнул Ящерица и на всякий случай отодвинул от себя подальше коробку с искушением. - Да и скучно мне будет - если совсем никак никогда, и чтоб не злодеем.
- Ну как знаешь, а мне пора, - вздохнул светловолосый. Поднялся на ноги, отряхнул брючину и быстро зашагал в сторону невесть откуда взявшейся на горизонте железнодорожной станции.
- Томас, а патент вы все-таки возьмите, это прибыльнее лампочек будет! - крикнул ему вслед Ящерица, снова тихо впадая в вечернюю полудрему.
Подуло с севера, и коробку с карманным зеркальцем начало понемногу заносить песком.
Барханы, в сущности, на редкость похожая штука.

Заметка Четвертая
О хвосте

- Я - маленькая сухопутная черепашка в большом-большом синем море. Меня беспокоит не столько, что я не умею плавать, сколько то, что плавать в воде - это так непривычно.

Или неприлично?
Вдруг найдется кто-то, кто плавает гораздо лучше чем я. Он пройдет мимо и усмехнется, а я останусь оплеванным, на берегу. И все будут стоять, показывать в меня пальцами и говорить: "Смотри, смотри, это же тот Ящерица, который не умеет плавать!"
- Ну и что? Ты же от этого не потонешь.
- Но мне будет неловко.
- И что?
- Я забьюсь в самый темный угол и очень долго не посмею выбраться из него снова.
- Ну так не забивайся.
- Но мне же будет неловко! Томас, мне кажется, что вы не понимаете.
- Я понимаю. Что ты боишься, как кто-нибудь ненароком наступит на твою гордость и прищемит тебе хвост. А, между прочим, это самая ненужная часть твоего тела, рептилия.

Ящерица задумался, незаметно оглянулся и тихонько повел хвостом. Эта неожиданная, но такая естественная концовка собственного тела ему втайне нравилась. Идея отбросить хвост была, конечно, заманчива, но ходить совсем без него... Для любой мало-мальски уважающей себя ящерицы это будет кощунством. Наверняка было бы. Нет уродливее и смешнее существа, чем бесхвостая ящерица. Самая ненужная часть?
- Вы совсем не разбираетесь в хвостах, Томас. Ни капли.
- А мне и не надо. - Светловолосый человек в твидовом костюме отбросил кепку, подтолкнул лодку к самой вершине песчаного бархана, забрался внутрь и извлек неизвестно откуда взявшееся посреди пустыни весло. Странно, но наличие лодки в пустыне Ящерицу отчего-то совсем не смутило.
- Так ты плывешь или нет? Если да, то гребешь ты, если нет - то можешь сидеть в своей норе дальше. Мне от этого ни горячо, ни холодно: нормальные джентльмены с рептилиями и земноводными вообще не разговаривают.
- Нормальные ящерицы тоже не беседуют с мертвыми джентльменами, - попытался съязвить Ящерица, но светловолосый определенно был прав. Вздохнув как можно более печально, Ящерица переступил с ноги на ногу, перевалился через борт лодки внутрь, тотчас получил большое весло в руки и неуклюже оттолкнулся от верхушки бархана. Лодка сначала не сдвинулась с места, а потом мягко поехала вниз, увлекая за собой струйки горячих песчинок.
Сегодня зеленый песок отдавал морским перламутром. На минуту Ящерице подумалось о какой-то нелепой странности происходящего, но Томас Эдисон сидел напротив с таким уверенным видом, что все сомнения быстро ликвидировались.
- А куда мы плывем, Томас?
- Куда получится, рептилия. Барханов много. Могу поспорить, что вон за тем ты точно не был. И за тем тоже. И во-он затем, видишь? Того, который похож на маленькую девочку в платьице.
- А разве он не похож больше на кота?
- Где это ты видел улыбающихся котов, рептилия? Греби шустрей, я тебе говорю, пока у нас ветер попутный.
Вздохнув в третий раз, Ящерица громко хэкнул, обмотал себя длинным хвостом, чтобы не мешал в дороге и энергично налег на весло.
А, может быть, правда что-то да будет?

Заметка Пятая
Клубничное дерево

У Алисы были большие темно-синие глаза, маленький рот, в котором явственно не хватало переднего молочного зуба, каштаново-русые умильные кудряшки и голубое кружевное платьице.
Со шляпкой.
Эта шляпка с чучелом геккона на полях навевала Ящерице мысли о детской красоте, невинности и каннибализме.
На малиновом небе не было ни облачка. Легкий полуденный ветерок лениво шевелил лежачие кактусы. Пока никто не смотрит, Ящерица наклонился и осторожно почесал кактус чуть пониже колючек. Тот сразу перевернулся, подставив мясистое брюшко, и довольно заурчал. Ящерица нервно сглотнул и поспешил догнать свернувших за большое клубничное дерево Эдисона и Алису.
Алиса весело пританцовывала на ходу, ухитрялась делать маленькие реверансы в адрес местной говорящей флоры и фауны. И очень много говорила.
Очень много.

Эдисон хмуро глядел под ноги, надвинув кепку до самого носа.
- ...По выходным мы ходим на озеро. Там хорошо и почти никогда не бывает дождя. Хотя, тут вообще никогда не бывает дождя, чтобы не портить нам выходные. А так как выходные у нас каждый день, то я сама поливаю сад из озера. Или я поливаю озеро из сада? У меня есть маленькая зеленая лейка... Он говорит, чтобы я не напрягалась, потому что.. ой, я не помню, почему. Но он всегда говорит что-нибудь такое, что я непременно его слушаю. Ну, тогда, когда мне хочется кого-нибудь слушаться...
- Он - это кактус или рыба-филин? - упавшим голосом поинтересовался Эдисон, не поднимая головы.
- Он - это мой кот. А я - сеньорита Алиса, его девочка.
- Чеширский кот. Конечно. - Эдисон обреченно пнул подвернувшийся камешек. Тот откатился в сторону и обиженно пискнул: "Сам дурак".

Что было дальше, Ящерица не видел, потому что кто-то ловко цапнул его за хвост и потащил вверх. Земля резко стала маленькой и далекой. Ящерица только открыл рот, чтобы закричать, но его уже отпустили на подушку посредине большого сорочьего гнезда.
Сам похититель лениво смахнул рыжим хвостом ореховую шелуху и устроился напротив.
- Хочешь клубники? - невзначай спросил он.
- Я хочу на землю.
- Земля - третья планета от Солнца. Могу сказать тебе, что ты по-прежнему на ней находишься.
- Я хочу на то самое место, с которого ты меня утащил. Кстати, зачем? Ты меня утащил.
- Чтобы предложить тебе апельсин. Или арбуз. Или пудинг. Ты любишь пудинги?
- Понятия не имею, - сознался Ящерица. - Только какая разница. Дерево-то все равно клубничное.
Собеседник весело фыркнул и махнул лапой.
- Это для тебя оно клубничное. Дерево для каждого такое, каким он хочет его видеть. В сущности, на самом деле, может и нет никакого дерева: присутствуем только ты и я. И то, что один из нас хочет видеть вокруг. Или не ты и не я, а, скажем, Алиса. Или твой приятель. Таким образом, для тебя это дерево клубничное, для Алисы - пудинговое, а для меня - сигарное. Тебе, извини, не предлагаю: возможно, что у меня наличествует предубеждение к курящим ящерицам, я этого еще не знаю и пока не хотел бы проверять.

- А какое тогда дерево для Эдисона? - Ящерица сорвал сочную клубнику, уже мытую и без веточки, и с удовольствием отправил ее в рот.
- Для Эдисона-то? - Че Шир снял с ветки прикуренную сигару, откинулся на спинку летного кресла и медленно затянулся. - А никакое. Он реалист.
- Это как тот верблюд, который стоял и не видел у себя за спиной оазиса?
- Да ты, я гляжу, совсем не видишь разницы между дураком и реалистом, ящерка.
Че Шир задумчиво поскреб щетину на подбородке и стряхнул пепел вниз. Туловище у него было по-кошачьи полосато-рыжим, а голова, и по ходу, легкие - очень даже человеческими. Кепки со звездочкой, правда, не было. Но Ящерица не мог быть уверен в том, что она не висит где-нибудь позади сорочьего гнезда.
- Дурак - это тот, кто видит только то, что хочет видеть, а реалист, он... Он видит только то, что вроде как взаправду есть. Ну, то есть, он думает, что есть, да. Таким образом, твой Эдисон видит дерево как дерево, а девочку - как девочку. И кто-то один из них как минимум, кажется ему ненормальным. Но он посмотрит на тебя как на больного, если ты скажешь ему, что я существую, а клубника тут настоящая. Теперь понимаешь?
Ящерица почесал затылок.
- Что-то странное получается. То ли реалисты - наполовину дураки, то ли дураки -наполовину реалисты.
Че Шир пожал плечами.
- В каком-то смысле, и то, и другое. А фантазеры и идеалисты - так те еще хуже. Но у них хотя бы жизнь красочная.

- Не понимаю я тебя, Кот, - раздался снизу знакомый голос. Ящерица перегнулся через ветку и увидел Эдисона. Тот сидел, прислонившись спиной к стволу сигарно-клубничного дерева, и прищурившись, глядел на них с земли. - Тебя послушать, так ничего настоящего не существует. Я с тобой не согласен.
- Я с собой сам иногда бываю не в ладах, так что тут нет ничего удивительного. - Че Шир выпустил изо рта струйку дыма. - Ну и что же, по-твоему, настоящее?
- Песок, на котором я сижу, например, - хмыкнул Эдисон.
- Это при условии, что под тобой правда песок, а не фиговые заросли, - хихикнул кот.
- А и такое может быть? - подал реплику Ящерица.
- Все зависит от Алисы. Это же ее сон. Даже мы втроем тут существуем только потому, что снимся Алисе.
- Бред полнейший, - недовольно буркнул Эдисон и выплюнул травинку.
Ящерица подумал, что, наверное, он и правда был реалистом, и где-то в глубине души его пожалел.
- А что не бред? - Че Шир потянулся, довольно заурчал и ловко спрыгнул на землю. -Может, оно все и странно, смешно и абсурдно, но девочке снятся очень красивые сны. А еще ей снимся ты и я. И ящерка. - Он подмигнул вверх. - Пока Алиса спит, мы существуем.
- А когда она проснется, мы исчезнем? - тихо спросил Ящерица, свешиваясь с ветки.
- А она не проснется. Не захочет. - Неожиданно отозвался Эдисон. - Что, по-твоему, ей больше понравится: говорящие лилии, кот-революционер и мятноконфетный пони или голая пустыня?
- Без конца и без края?
- Без края и без конца. Голая пустыня, ободранные верблюды, чахлые оазисы. Ящерицы, опять же. Не говорящие.
- Но я разговариваю! И я настоящий! - возмутился Ящерица.

- Ты когда-нибудь жил в сказке, ящерка? - вдруг перебил его Че Шир, улыбаясь. В то же время он азартно пытался связать узлом две громко ругающиеся живые лианы.
- Не знаю, наверное, нет.
- Ошибаешься. Просто сказка у тебя другая. Мрачная. И зеленая, как тот кактус. Или ты по правде считаешь, что все, что здесь вокруг - чей-то сон, а твоя зеленая пустыня - настоящая?
- Правда ли весь мир - твоя зеленая пустыня, и почему, скажи, пожалуйста, в ней не может расти клубничного дерева?
- Но я же в ней живу... И всегда жил. - Ящерица замолчал на середине и крепко задумался. - Получается, я тоже сплю? И мне снитесь вы все и Алиса? А Алисе снимся мы. А вам снюсь я, Эдисон и Алиса, а...
- А он реалист, - угадав его мысли, оборвал Че Шир и многозначительно кивнул на сэра Томаса.

_________________

Лодка лениво скользила по барханам.
Когда они отчаливали, Алиса весело пританцовывала на берегу и распевала веселую песенку. На поводке рядом с ней стоял зеленый, пахнущий мятой пони и робко смотрел на всех вокруг из-под густых черных ресниц. Че Шир помогал спускать лодку на песок, насвистывая что-то испанское. Эдисон наоборот был необычно хмур и ни с кем не разговаривал.

Ящерица забрался внутрь еще час назад и так и сидел, задумчивый, положив подбородок на ручку весла. Че Шир огляделся по сторонам, подошел поближе и поинтересовался, оперевшись о борт локтем:
- Думаешь?
Ящерица крепко стиснул весло:
- Если человек стремится к счастью, почему его не устраивает счастье в придуманном им мире?
- Ну не всех, не всех...
-...Он может изменить его, переделать, свернуть в трубочку, на худой конец. А как только он узнает, что где-то есть что-то настоящее, как все, что было раньше, сразу теряет для него свою привлекательность. И он все что-то ищет, ищет... А где искать, если тут сон, там сон?
Че Шир долго смотрел на него, потом, отвернулся и еще дольше глядел куда-то поверх пустыни, на горизонт. Потом вдруг обернулся, и молча указал куда-то вдаль.
- И что это значит?
- Это значит то, что... смотри внимательней, ящерка. Смотри внимательно на зеленый песок - барханы неодинаковы. Все барханы.
Неодинаковы, ящерка.

______________

- Коричное.
- Что? - Ящерица на секунду перестал грести.
- Дерево. Оно было коричное. - Эдисон в сердцах сплюнул за борт. - И не спрашивай меня больше ни о чем.
Тогда же Томас Эдисон дал слово "никогда больше не...". Но что именно никогда больше, так никому и не сказал.
А Ящерица и не спрашивал: он глядел во все глаза. Где-то там, за новым барханом, возможно, может быть, наверное, - будет же что-то такое, Настоящее.
И только его.

Заметка Шестая
Отшельник

Поздно ночью, а может и рано поутру, к берегу причалила лодка. Было прохладно и ветрено, а воздухе пахло скорым дождем.
Двое привычными движениями вытащили лодку на сушу, и тот, кто был выше ростом, достал со дна веревку и обмотал вокруг деревца. Потом собрал хвороста и развел костер. Оба путника уселись перед огнем, и тот, кто был ниже и худощавее, грустно вздохнул, поглядев на небо.

Отшельник задумчиво разгладил бороду и прислонился к дереву спиной. Был он отшельником уже давно, но, должно быть, был им как-то неправильно, потому что так и не сделался религиозен, не начал общаться с деревьями и цветами, да и просветления тоже не достиг. Он знал только, что однажды случится прозрение, и тогда он спустится с гор к людям, чтобы рассказать им о времени, когда на землю придет Настоящий Человек, и...

Заратустра помотал головой, стряхивая с себя наваждение. Уже вторую неделю ему во снах приходил странный усатый демон, который говорил что-то о немцах, поляках, христианах и людях в частности. Обыкновенно - всякие непотребства. Отшельник был разумным человеком и подозревал, что виной всему те странные плоды, что он принес однажды с восточного склона. Поэтому видения упорно гнал.

Отшельник давно не разговаривал с живыми людьми и был непрочь даже швырнуть камнем в того, кто нарушит его одиночество. Но две фигуры у костра никак не выходили у него из головы. Смущало его вовсе не то, что один из пришельцев был одет в нелепый серый наряд из плотной ткани, а его спутник был ящерицей, а то, что приплыли они на лодке не по реке, а из пустыни. Которой, а в этом отшельник мог себе поклясться, здесь никогда не было.

- Знаешь, что я думаю, рептилия? - внезапно спросил высокий, подбрасывая в костер дров. - Я думаю, что с нашей стороны это очень опрометчиво: постоянно куда-то торопиться, как будто мы все время опаздываем. А ведь понятия не имеем, что будет, если мы вдруг успеем.
- А разве мы куда-то спешим? - удивился второй, склонив голову набок.
- Все куда-то спешат, а значит и мы, - жестко отрезал сэр Томас. - Скорее всего. И мы совершаем большую глупость, пока сидим здесь и никуда не торопимся.
Ящерица помолчал и задумчиво поскреб подбородок.
- Томас, мне кажется или вы себе противоречите?
- Тебе кажется, рептилия. А все потому, что вместо того, чтобы слушать себя, ты считаешь мою чушь со стороны более авторитетной.
- Но тогда...
- Нет. У тебя внутри такая же чушь. Только из-за того, что я выгляжу солиднее, к моей прислушиваются такие, как ты. Ну и иногда такие как я тоже.

Отшельник вышел из-за дерева и направился прямиком к костру. Оба пришельца замолчали и уставились на него: Ящерица - с любопытством, Томас Эдисон - совершенно без оного.
- Прошу учесть, что лодка у нас только на двоих, - сразу же веско предупредил сэр Томас.
Отшельник усмехнулся в бороду, вынул из заплечного мешка мешочек поменьше и высыпал к ногам горку гладких речных камней.
- Что это? - недоверчиво покосился Ящерица на незнакомца.
- Игра, - спокойно ответил тот.
- Зачем?
- Потому что я так хочу. Вначале я хотел сыграть в нее с первым встреченным человеком, но за двадцать лет не встретил ни одного, - равнодушно пояснил отшельник. - Нет, люди ко мне, конечно, приходили, но ни одного человека среди них не было. Тогда я решил, что сыграю с вами.
- Уважаемый, вы понимаете, как компрометируете себя, играя в камни с ящерицей и покойником?
- Прекрасно понимаю. Если выигрываю я, то забираю вашу лодку и уплываю, куда мне вздумается. Если выигрываете вы... То, значит, вы выигрываете, и я ухожу. Если захотите, то сможете даже закидать меня камнями, хотя я не знаю, доставит ли вам это удовольствие.
- А если мы откажемся играть?
Отшельник неожиданно расхохотался:
- О, тогда я проснусь, и все исчезнет.

Эдисон и Ящерица переглянулись. За время путешествия им не раз приходилось встречать сумасшедших (а в том, что отшельник тронулся умом, сомнений не было), но... вдруг ведь и правда проснется?
Отшельник тем временем задумчиво поглядел на простирающуюся с левой руки зеленую пустыню и потянул ноздрями холодный воздух.
- Двадцать лет, - заговорил он безо всякого перехода, - я каждое утро спускался к реке и думал о том, как хорошо, если бы у меня была лодка. Не жалкий грубый плот, а Лодка. Конечно, самая лучшая, которую только можно сделать человеческими руками. Я долго о ней мечтал и наконец собрался с духом и решил, что время пришло.
Сначала я хотел взять доски в деревне и нанять плотника, но доски были слишком грубые, а плотники походили на оборванцев, которые не держали в руках ничего, кроме топора. Гвозди вообще стали целой проблемой.

До того момента я никогда не строил лодок, но откуда-то знал, какой она должна быть: самой быстрой, самой прочной, самой красивой, какой никто никогда раньше не видел. Я строил ее в одиночестве, придумывал ей имя, разговаривал с ней. И через два года взял в руки шест и оттолкнулся от берега. Моя Лодка не потонула и когда натолкнулась на ушедшее под воду поваленное дерево.

Никогда вода не видала таких прекрасных лодок, как моя. Я плыл по середине реки и радовался как ребенок. Пока мне навстречу не выплыл такой же человек в таком же балахоне как у меня. Он плыл на плоту против течения, и вместе с ним был его осел. Когда я спросил его, куда он держит путь, человек ответил, что там, в горах, живет один очень мудрый отшельник, который знает все на свете. Я сказал ему, что его отшельник - набитый дурак, который двадцать лет думал только о том, как бы построить лодку, сам не зная, зачем. Человек избил меня палкой, назвал лжецом и поплыл дальше. А я подождал немного и тоже повернул назад. Через неделю к пещере, где я жил, подъехал человек верхом на осле. Увидев меня, он заплакал, а потом взял топор и изрубил мою лодку на куски. Пять лет он искал чудесного отшельника в горах, который знает все на свете, говорит с деревьями и цветами и достиг просветления, а встретил дурака, который смог построить лодку, но которому не хватило ума, чтобы приделать к ней весла и руль.

- И какая мораль у этой истории? - робко поинтересовался Ящерица, который не очень хорошо представлял, как себя вести с полубезумными отшельниками.
- А это очень просто, - усмехнулся отшельник. Поднял один из камешков и бросил его в костер. - Никогда не подпускайте к своей мечте дураков с топорами. Теперь ваш черед играть.

Двое обменялись вопросительными взглядами, Ящерица покачал головой.
Эдисон скорчил гримасу и принялся сосредоточенно разгребать лунку в песке носком ботинка. Отшельник уже было торжествующе открыл рот, но тут Эдисон поднял голову:
- Однажды мы плыли по реке и встретили человека, у которого из спины росли тюльпаны.
Повисла тишина. Ящерица и отшельник вопросительно поглядели на сэра Томаса, но тот многозначительно улыбнулся, взял камень и подбросил его вверх.

Отшельник не сказал ни слова, а лицо его вдруг стало задумчивым. Он подхватил свой мешок, и, не прощаясь, скрылся в лесной чаще.
Почти три месяца Заратустра размышлял над притчей сэра Томаса, пока в одно утро на него не нашло озарение.
- Обновление! - воскликнул он, и выбежал из пещеры. - Побеги прорастут! Новое семя должно прорасти и дать всходы, дать Нового человека, а я стану его предвестником. Да!

_______________

- Томас, что же это значило? - спросил Ящерица через полчаса, когда они уже отплыли от берега. - Мы никогда не встречали людей с тюльпанами на спине.
- Я знаю. - Пожал плечами тот. - Но это первое, что пришло мне в голову. Нам же нужна была наша лодка?

Заметка Седьмая.
Странная история мастера Чи, рассказанная между делом.

Мастер Чи был немолод, невысок и нестроен. У него была теплая куртка с беличьим воротником, раскосые глаза, смуглая кожа и настойка опиума в дорожной котомке. Он ходил от одного поселка до другого, от другого до третьего. Не расстраивался он и когда деревеньки вовсе не встречались на его пути. Возможно, он и вообще никогда не расстраивался.

Ко всему прочему, мастер Чи обладал крайне непредсказуемым нравом, из-за которого его единственный ученик то и дело опасливо оглядывался назад, чтобы узнать, не переменил ли учитель своего решения пешком пройти от устья до истока великой Желтой реки или не сочиняет ли снова двустишие, стоя на одной ноге на краю обрыва, как в последний раз, когда у Ю Хэя сердце чуть не ушло в пятки. Теперь Ю Хэй понуро брел впереди и нес на длинном шесте узелок с вещами. За год, проведенный со своим мастером, он стал самим образцом смирения и покорности судьбе. Раньше он страстно мечтал вернуться в родную деревню, к сестрам, брату и отцу, но теперь даже это желание казалось чем-то далеким и совершенно чужим. Теперь Ю Хей знал точно, что никогда не достигнет просветления, но это тоже его не волновало: должно быть странность мастера Чи немного передалась и ему. Немного - потому, что Ю Хей был убежденным пессимистом.

Сегодняшний день начался как всегда плохо. Рисовые лепешки вот-вот грозили подойти к концу, вещи отказывались складываться как полагается в дорожный мешок. Свою соломенную шляпу Ю Хей потерял еще третьего дня, когда ее ветром сорвало с его головы и унесло в реку, и теперь солнце пекло его в самую маковку. Утром, конечно, еще не пекло, но он заранее ждал, когда начнет. Он всегда испытывал какое-то мысленное злорадство и удовлетворение, когда с ним происходило что-то еще более мерзкое, чем он рассчитывал. Но он не ворчал вслух. Вообще нет смысла говорить вслух, если тебя некому слушать. Мастер Чи был не из тех людей, с которыми хотелось поделиться своими проблемами.
Мастер Чи просто был сумасшедшим.

Ю Хей не знал, почему продолжает идти следом за ним уже год. Может быть все из того же злобного удовлетворения от понимания, в какой паршивый переплет он попал. А может просто потому, что, как ни крути, а бродить по горам и вдоль рек было куда веселей, чем каждый день сгибать спину на рисовом поле. В любом случае, этим утром Ю Хей кое-как запихнул свои немногочисленные пожитки в мешок и двинулся с рассветом на запад. Единственной вещью, которая принадлежала мастеру Чи, была бутылочка с опиумной настойкой. Ее Ю Хей положил на самый верх, прежде чем завязать свой узел, и отправился вверх по склону, даже не оглянувшись. Он знал, что мастер Чи пойдет за своей бутылочкой куда угодно и найдет его где угодно. Если только не сорвется с обрыва. С него может статься.
К полудню, несмотря на свежий ветер с гор, Ю Хей уже заливался потом, то и дело отирая рукавом лоб. А когда перед ним открылась широкая зеленая долина, покрытая неизвестными лиловыми цветочками, Ю Хей понял, что они заблудились. Он забрался из последних сил на какой-то выступ, с которого открывался хороший вид на округу, почуяв, как что-то съежилось у него в животе и нырнуло к пяткам, как только он поглядел вниз. Слева, справа, впереди и сзади - везде были горы. Горы, долины, ниточки рек. Как будто Ю Хей вдруг стал богом и теперь смотрел сверху на всю Поднебесную и весь мир, который развернулся под ним.

Ю Хей на коленях осторожно подполз к самому краю, вглядываясь в сизую дымку где-то на горизонте. Нигде. Нигде - ни деревеньки, ни города, ни следов человека или жилья. Везде и повсюду - ни одного знакомого места. Даже знакомая Желтая река - и та вдруг взяла и исчезла. Ю Хей нарочно всматривался, пока не начали слезиться глаза, причитал вполголоса, ругался, бил кулаками об землю, но ничего не менялось. Река исчезла. Дорога исчезла. Все вокруг было прекрасным, величественным и незнакомым.
И необитаемым.
Совершенно необитаемым. Чтобы не заплакать от досады, Ю Хей поглядел через плечо, примеряясь, как будет проще слезть, и из последних сил поплелся в долину. Ему хотелось растянуться на траве, перекусить опостылевшими лепешками и тут же забыться глубоким сном. Но он решил, что сначала нужно рассказать обо всем мастеру Чи.

Он нашел его за большим валуном. Одним из тех огромных каменных глыб, которые много тысяч лет назад притащил сверху растаявший ледник, и теперь они были разбросаны то там, то здесь, как головы мертвых великанов. Мастер Чи бегал между них по поляне, ловил бабочек и радостно смеялся.
- Мы заблудились, - сложив ладони рупором крикнул ему Ю Хей. Мастер Чи на секунду оторвался от своего занятия. Его брови удивленными ласточками вспорхнули вверх, а сам он в знак внимания склонил на бок голову и замер, как был: стоя на коленях и с большой яркой бабочкой в узловатых пальцах, которую держал за крыло.
- Мы заблудились, - снова крикнул Ю Хей, - Слышишь ты меня, чокнутый старик? У нас почти не осталось еды, мы никогда не выберемся отсюда, а нас никто никогда не станет искать. Я не хочу умирать, ты меня слышишь?
Мастер Чи только с интересом поглядел на него и тут же отвернулся, увлеченный новой, серой с изумрудами, бабочкой.
Ю Хей упал на траву, глубоко вздохнул и, жалея самого себя, заплакал. Но плакать почему-то не хотелось. Паники внутри не было, была странная спокойная пустота. И уверенность. Эта странная уверенность заставила Ю Хея вытереть слезы, вытряхнуть травинки и жучков из-за воротника и развязать узел со своими пожитками. В ярком свете весело блеснуло стекло опиумной склянки. Ю Хей с неожиданным для себя озорством прицокнул языком, воровато огляделся по сторонам и сделал глоток. А за ним второй.
И зачем-то закрыл глаза.
Когда он их открыл, Ю Хея больше не было.

_____________

Солнце было солнцем, трава травой, а камни камнями. Все они были в одно и то же время мертвыми, и живыми. Все они сразу и были, и не были. Наверно, поэтому мастер Чи не расстроился, когда понял, что путеводная река внизу исчезла. А ведь украсть реку не так-то просто. Почти также тяжело, как украсть собственное тепло.
Река для мастера Чи тоже была и не была одновременно.
Он устало покачал головой, закупорил бутылочку, в которой плескалось на самом донышке, и осторожно, как живое существо, сложил ее в дорожный мешок. Замешкался на минуту, а потом накрыл лицо ученика своей шляпой. Он мог бы не раз ему повторить, что не стоит так часто прибегать к помощи чудесной настойки. Мог бы. Но разве был хоть раз, когда этот печальный мальчик его послушал? Сейчас мастер Чи не ведал, проснется ли тот снова. Ни грусти, ни радости по этому поводу он не испытывал: он не знал, жил ли когда-нибудь Ю Хей или только существовал. Нельзя умереть тому, кто не живет. Можно только перестать быть. Но кто как не мастер Чи знает, что быть и не быть - две стороны одной монеты?

Когда он встретил Ю Хея, тот был уже немного безумным, нескладным мальчиком без роду и племени, с тусклыми грустными глазами, тонкой шеей и единственным желанием - узнать, где начинается исток великой Желтой реки. И все время ждал, что завтра будет еще хуже, чем вчера.
Прошел год, и все осталось по-прежнему. Так мастер Чи еще раз убедился в том, что все всегда остается неизменным. По крайней мере, с ним самим и Ю Хеем.

Мастер Чи глубоко вздохнул, оставил рядом с одурманенным учеником куртку с беличьим воротником и вернулся к бабочкам. Бабочки всегда отвечали ему взаимностью, поэтому они тоже вернулись к нему.
Он накрыл большую желтую руками. Под ладонями нервно встрепенулось теплое, шелковое и живое. Мастер Чи засмеялся и приподнял одну ладонь. Бабочка замерла на несколько мгновений, перебрала изящными лапками, вдруг вспорхнула и понеслась прочь - вверх-вниз. Как листок дерева, который перепутал землю и небо, и, кружась, стал падать вверх. На пальцах остались следы желтой пыльцы. Бабочки - это не то что стрекозы. Стрекозы - яростные и жесткие, как война. А бабочка всегда подарит на прощание немного себя.
Мастер Чи в глубине души тоже считал себя бабочкой. Пусть большой и нескладной, да и бескрылой ко всему. Но правда же...

Мастер Чи поднялся на выступ и сел там, скрестив под собой ноги и глядя на горы впереди. В такие минуты он думал обо всем и ни о чем. Когда мысль похожа на шелковичный кокон, чтобы закончить ее, нужно только его правильно размотать, точно ухватить конец. Но размотаешь весь - и из него никогда не выйдет бабочка. Потому мастер Чи не додумывал свои мысли до конца, не принимал ничьей стороны и лишь грустно качал головой, когда кто-то запальчиво утверждал, что солнце есть солнце, камни есть камни, и все они ясны и понятны. Стоит додумать мысль до конца, стоит в нее поверить, как она уже никогда не станет чем-то большим. Никогда не расправит крылья и не взлетит. И всегда будет привязана к тебе тонкой шелковой нитью своего кокона.
По сути, бабочками были всё и все: люди, горы, небо. Даже спокойная пустота внутри тоже была бабочкой. И в то же время бабочкой не было ничего.

Когда сзади по камню цокнули когти, Мастер Чи не испытал никакого чувства. Ни страха, ни интереса. Тот, кто пришел, сел за спиной так, что его дыхание согревало мастеру Чи затылок, и сказал:
- Здравствуй. Сегодня хороший день. Ничуть не хуже, чем все остальные.
- Ничуть. - То ли согласился, то ли наоборот поспорил с гостем мастер Чи.
Тот помолчал. Не то чтобы у него не было припасено слов на такой случай, но именно в этот момент было очень правильно помолчать.
Скоро гость заговорил снова.
- Если бы тебе предложили все изменить, вообще все. Все, что угодно. Скажи, ты бы обрадовался или расстроился?
- Чуть-чуть, - ответил мастер Чи. И был полностью прав, где-то глубоко и по-своему.
- Говоря между нами, меня пугает неопределенность. Идеальная жизнь - это та, в которой выбирать никогда не приходится. Самая прекрасная жизнь - та, в которой постоянно приходится выбирать. Как одновременно идеалист и любитель прекрасного я нахожусь в серьезном затруднении, чего мне хотеть.
Мастер Чи вздохнул полной грудью и слегка покачнулся:
- У гусеницы всегда есть выбор: остаться гусеницей в коконе или взлететь. Но что бы она ни выбрала, кокон будет все равно. Не будет его - не будет ни гусеницы, ни крыльев. Все это - только лишь твой кокон. И ничей другой. Тебе решать, хочешь ли ты что-то решать или нет.
- Было бы интересно пожить в мире, где каждый крылат, - подумав, согласился гость. - Хотя и непонятно, какая прелесть осталась бы тогда в крыльях.
Мастер Чи лишь покачал головой.
- В мире, где все были бы с крыльями, один все равно стал бы стрекозой, другой курицей, а третий - орлом.
Гость рассмеялся. А потом вдруг спросил:
- А как стать бабочкой?
Мастер Чи поднял глаза к небу: там, вдалеке, раскинув крылья, лениво парил орел.
- Главное, не забудь вылупиться из своего кокона и не позволяй никому учить тебя, как это сделать правильно.
- Ты самый мудрый дурак из всех, которых я встречал, - крикнул ему вслед Че Шир, когда тот начал спускаться в долину. Он не сомневался, что мастер Чи его услышит и улыбнется. Он всегда улыбался, когда Че Шир говорил ему какой-нибудь двусмысленный комплимент. Может быть, от того, что гусеница в нем самом уже год уживалась с бабочкой.

Че Шир откусил кончик сигары и выплюнул ее с обрыва вниз. Рыжее кошачье тело изогнулось под приятным теплом, и пушистый хвост пару раз скользнул по нагретому камню туда-обратно. Хорошо, что Че Шир никогда не пробовал никого понять, иначе ему пришлось бы задуматься, кто в итоге одержит победу и займет все место в этом маленьком хиленьком теле: Ю Хей или мастер Чи.
Мастер Чи ему нравился больше.