Который день беспрерывный тоскливый дождь. Сильный ветер с моря. Он треплет и гнет рябину, растущую под окном. Ее ветки царапают окно, а гроздья ягод стучат по нему. Жутко от этого звука. Знаешь,что это всего лишь дерево пытается выстоять в борьбе с ветром, а все-таки отодвигаешь занавеску и смотришь. В заплаканное дождем окно бьются красные гроздья рябины, и давно подзабытое из детства всплывает в памяти под этот монотонный и тревожный стук. Ягоды рябины так похожи на коралловые бусы, подаренные мне,тогда десятилетней девочке, женщиной с непростой судьбой.
В 1961 году ввели новые деньги. Десять старых рублей обменивались на 1 рубль новых. Гагарин полетел в космос. Страна перешла в эпоху развернутого строительства коммунизма и была украшена лозунгами " Через 20 лет-коммунизм". Кукуруза упорствовала и не хотела расти в неподходящем климате. Я пошла в первый класс, а папе дали квартиру в ведомственном доме. Дом этот строился своими силами - после основной работы люди шли на стройку. У тех, кто больше часов на строительстве отработает, было больше шансов получить квартиру. Дом наш был четырехэтажный на шестнадцать квартир. Точно такими же небольшими домами и застраивался на пустыре новый район для работников железной дороги.
В нашем доме жили семьи машинистов и работников военизированной охраны при железной дороге. Одну квартиру занимал милиционер Смулько. Материально все семьи жили одинаково. И интересы были тоже одни и те же. Люди радовались, что выбрались из коммуналок. Квартирки были небольшие. Две комнаты, одна проходная. Кухни маленькие, туалет совмещен с ванной. Но они были отдельные! Помню, как моя мама радовалась, что на кухне она теперь сама себе хозяйка. Люди обживались, налаживались соседские отношения. Но не со всеми. Одна семья оставалась изоляции.
Это были Тихомировы. Семья их была бездетная. С ними никто не общался. К ним не забегали по-соседски за солью, спичками или перехватить трешку до получки. Здоровались с ними и то через губу. Правда, и они никогда ничего ни у кого не просили. Тихомиров был при должности заместителя начальника военизированной охраны по политической части. Мужчина он был видный и при погонах. Жена его, Антонина Михайловна, на вид много старше мужа. Была она высока ростом, худая, даже какая-то высохшая. Коротко остриженные седые волосы забраны гребенкой. Губы не красила, не пудрилась. Взгляд черных глаз угрюмый. Мы, ребятня, играя неподалеку, часто слышали, как женщины нашего дома, сидя на лавочке, перемывали ей косточки. Нигде не работает, а даже обеда дома нет. В столовую ходят. В очереди за белым хлебом, который привозили в магазин раз в две недели и давали по две сайки в руки, никогда не стоит. Да и вообще по магазинам и на рынок не ходит. Все на Тихомирове. А он ее еще по вечерам гулять водит и за ручку держит. Смотреть противно. Антонину Михайловну наши женщины осуждали, а самого Тихомирова жалели. Но избегали Тихомировых не из-за этого. Теперь я понимаю, что причина была в другом. Все взрослые нашего дома знали. Знали то, о чем нам, детворе , по секрету рассказала Валька ,дочка милиционера Смулько.
А рассказала она вот что. Валька слышала, как ее папка мамке говорил, что Тоська сидела в тюрьме за то, что политическая. А что это за политическая? Игорешка Логвинов учился уже в четвертом классе. И он нам рассказал ,что политическим был Ленин. За это царь посадил его в тюрьму. Ленину надо было писать воззвания к трудовому народу, а в тюрьме чернил ему не давали. Тогда Ленин сделал чернильницу из хлебного мякиша, налил в нее молока и писал. А когда заглядывал охранник, Ленину приходилось эту чернильницу съедать. Училка им на уроке рассказывала, что так Ленин страдал в тюремных застенках при кровавом царском режиме. Только когда это было ! Царя давно нету, а значит и политических нету. И Вальке никто не поверил.
Получилось так , что из-за этой же Вали Смулько я и подружилась с Антониной Михайловной. Учились мы с Валей в одном классе. И училась она из рук вон плохо. А раз мы жили с ней в одном доме, то наша учительница регулярно поручала мне передавать Валиным родителям записки. Я передавала - Вальку били. И били сильно, раз слышно было, как она плакала и кричала. Авторитет учительницы в те времена был высок. Тем более в младших классах. Ослушаться ее было для меня немыслимо, но и слышать, как после записки Валю бьют, было невыносимо.
В тот день я стояла возле квартиры Смулько с очередной запиской в руке и все никак не решалась нажать на кнопку звонка. Антонина Михайловна, войдя в подъезд, и застала меня там. Должно быть, вид у меня был очень несчастный, раз она остановилась и спросила что со мной. А я и ответить ничего не смогла. Расплакалась. Антонина Михайловна взяла меня за руку и потащила на третий этаж к себе домой. А дома у нее я и не заметила, как рассказала о своей беде.
-А ты больше не передавай эти записки -выслушав меня, спокойно сказала Антонина Михайловна.
-Просто брать и не отдавать?-обрадовалась я такому решению
-Нет. Брать и не отдавать нельзя. Завтра эту записку, что у тебя, верни учительнице и скажи, что больше ты их передавать не будешь. Наберись смелости, верни и скажи. Это трудно, но правильно.
На следующий день я так и сделала. А после школы уже сама пришла к Антонине Михайловне рассказать, что я смелая и смогла. Вот тогда она и пригласила меня заходить к ней в гости, если родители будут не против.
Моя мама вся была сосредоточена на старшем брате и меня вниманием не баловала. Он болел, и с ним все время что-то случалось. Помню, как я мечтала тоже заболеть, чтобы со мной носились, как с братом, но не везло- не болела и все тут. Я могла бы и не спрашивать у родителей разрешения на гости к Антонине Михайловне - где и с кем я болтаюсь после школы родители не интересовались. Но я не хотела обманывать тетю Тосю после того, как она мне так помогла, и разрешения у родителей спросила. Они выгнали меня из кухни пока посоветуются. В наших квартирках у родителей создавалась иллюзия, что раз детей не видно, то им и не слышно. Я и услышала, как папа маме сказал-
-Она ребенок, пусть заходит к Тоське. Но сама держись от нее подальше. Мало ли, как тут еще все обернется. У нас поговаривали, что Тихомиров раньше при большой должности был, а из-за Тоськи с нее и слетел.
И я стала бывать у Антонины Михайловны. Она спрашивала, что я читала, просила пересказать содержание, хвалила за хорошую память, расспрашивала про школу, про мальчиков. Суставы на пальцах рук у нее были узловатые и болели. Но все же она связала мне кружевной воротничок и манжеты на школьное платье. Как я ими форсила ! О себе Антонина Михайловна ничего не рассказывала, только однажды обронила, что она казачка и с мужем своим знакома с детства. Всех нас тянет к тем, кто нами интересуется. Вот и я привязалась к тете Тосе.
Время шло. Ясвины с четвертого этажа купили телевизор и приглашали соседей, кроме Тихомировых , приходить к ним со своими стульями его смотреть. Меня приняли в пионеры , а тете Тосе муж подарил щенка породы болонка. Его назвали Пушок, потому что он был весь беленький и пушистый. Песик рос и Тихомировы в нем души не чаяли. Когда у Антонины Михайловны случались приступы ревматизма, она не могла утром погулять с собакой. В тот год я стала ходить в школу в первую смену и помочь уже не могла. Тогда стала тетя Тося выпускать Пушка одного. Он сделает свои дела и сидит перед дверью в подъезд. Кто-нибудь его обязательно в дом запустит. Но один раз Пушок не вернулся. Искали его два дня. А на третий мальчишки принесли Тихомировым завернутого в тряпку убитого Пушка. Нашли они его в кустах на пустыре. Убит он был зверски. Поговаривали, что убил его Смулько , но это были только предположения. Женщины наши сочувствовали Тоське. Все сокрушались, как только ее сердце это выдержит. Ее сердце выдержало. Умер Тихомиров. Закопал на пустыре Пушка, вернулся домой, зашел в ванную вымыть руки, опустился на пол и умер.
Антонина Михайловна мужа своего здесь хоронить не стала. Решила сама уехать к дальней родне в Луганскую область и его там предать земле. Держалась она стойко. Ни слезинки, никому ни слова упрека. А перед отъездом повела себя странно. Попросила мальчишек показать место, где закопан Пушок, выложила его цветами, наняла художника, чтобы он сделал картину этой могилки, и с этой картиной в руках прошла мимо соседок на лавочке. Никто из соседей не усмехнулся на эту странность. И никто из соседей не осмеливался проронить ободряющее слово или слово соболезнования. Безмолвно, словно пристыженные, все разбрелись по своим квартирам.
Перед отъездом Антонина Михайловна подарила мне на память коралловые бусы.
Я открываю бархатный футляр. На белой шелковой подкладке лежат красные, как капельки крови, бусинки. И мне подумалось, что судьба Тихомировых - всего лишь одна бусинка на длинном ожерелье страны.