Юдовский Михаил Борисович : другие произведения.

Тайная вечеря

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Михаил Юдовский

Тайная вечеря

1

   Над Гефсиманией встает заря.
   Лениво розовеющее солнце
   Крадется по траве, росой горя,
   Заглядывает в тихие оконца,
   Скользит по балкам, по стене, сырой
   От утренней прохлады, как ключами
   Позвякивая хрупкими лучами
   В движении. Над Масличной горой
   Взлетают птицы, радостный мотив
   Вплетая в посвежевший за ночь воздух
   И, на лету букашку ухватив,
   Спешат к своим птенцам, укрытым в гнездах,
   Которые их ждут, раззявив рот,
   По-детски беззащитно и нелепо,
   Такой же нежно-розовый, как небо,
   В котором разгорается восход.
  
  
   Земля еще печальна и тиха,
   Еще прозрачны утренние тени,
   Но головы приподняли растенья,
   Предчувствуя, как дева жениха,
   Веселую дневную суету,
   Полет неугомонных насекомых
   И череду покуда незнакомых
   Событий, выходящих за черту
   Обычной жизни - нынче, как-никак,
   Весенний праздник Пасха у народа,
   Прошедшего в буквальном смысле воду
   Да и огня увидевшего знак.
   И даже трубы медные рычат
   Над улицами Иерусалима -
   Не для его порабощенных чад,
   Но в честь победоносной славы Рима.
   И, всё же, нынче праздник у людей,
   Рожденный чудом из заморских чресел,
   И каждый правоверный иудей
   Сегодня добропамятен и весел,
   Хоть в этой радости таится грусть,
   Как некий яд вошедшая в природу,
   Должно быть, слишком древнему народу,
   Которому запомнить наизусть
   Пришлось страницы всевозможных бед -
   Завоеваний, рабства, надругательств,
   Пленения и собственных предательств,
   Сгоревших в восьмисвечнике побед.
   Сегодня праздник, праздник у людей!
   И пусть к нему природа приобщится -
   Пускай щебечут веселее птицы,
   Пускай сияет солнце золотей,
   Пускай наполнят небо поутру
   Невиданные красок переливы,
   И шелестят напевней на ветру
   Серебряными листьями оливы.
  
  

2

   С утра ворота в Иерусалим
   В честь праздника открыты. Древний город
   Гудит, как улей. Любопытства голод
   В любые времена неутолим.
   С возвышенности Храмовой горы
   Столица одряхлевшая, сутулясь,
   Сбегает в бесконечные дворы
   Змеящимися линиями улиц.
   По жилам их течет людской поток,
   Смешение наречий, терпкий запах -
   Вливается победоносный запад
   В смирившийся до времени восток.
   Со всех сторон стекаются извне
   Различные до удивленья люди:
   Вот едет римский воин на коне,
   А вот купец сирийский на верблюде,
   Разбойники, торговцы, колдуны,
   Священники, солдаты, лицедеи,
   Нубийцы, персы, греки, иудеи -
   Мозаика запутанной страны.
   И даже возвышающийся храм,
   Должно быть, самому себе не веря,
   Безропотно распахивает двери
   Служителям, менялам и ворам.
  
  
   К полудню солнце замедляет бег.
   Усталая листва не шевелится
   На склонах гор. Тринадцать человек
   Заходят в многолюдную столицу
   Сквозь Сузкие ворота. Взгляд их строг,
   За их плечами чувствуются дали.
   Густая пыль исхоженных дорог
   Покрыла их одежды и сандали.
   - Ну, вот и всё, друзья, конец пути,
   Как есть предел всему под небесами, -
   Речет один, лет тридцати пяти,
   С усталыми, но ясными глазами.
   - Ты прав, учитель.
   - Братец мой Андрей,
   Перебивать учителя негоже.
   - Ах, братец Петр, ты позабыл, похоже,
   Что самый добродетельный еврей
   Не наделен умением молчать,
   И заповеди этому не учат.
   Как сказано: ничто нас так не мучит
   Как долгого безмолвия печать.
   - Друзья, хотя б на миг прикройте рот.
   Мы вас уже наслушались в дороге.
   Припомните - нам даже в синагоге
   Хотели от ворот дать поворот
   За вашу болтовню. Хоть стольный град,
   Не знающий провинциальных галок,
   Избавьте от семейных перепалок...
   Иаков, что случилось, милый брат?
   - Да так... Мне, Иоанн, пришел на ум
   Родной поселок, дорогие лица...
   Мне больше по душе Капернаум,
   Чем эта сумасшедшая столица.
   Я чувствую здесь злобу и искус.
   - О нет, ты ошибаешься, Иаков.
   - Да в чем я ошибаюсь, Иисус?
   - А в том, что мир повсюду одинаков.
   Нельзя в нем расселить добро и зло
   По разным городам и разным весям.
   Повсюду пребывают в равновесьи
   Благое и худое ремесло.
   - К чему ж тянул ты в этот город нас,
   Куда не всякий бес рискнет вселиться?
   - Затем, мой друг, что вопиющий глас
   Услышат, к сожаленью, лишь в столице.
   Держава наша хоть невелика -
   Окраина живет покуда глухо.
   И слабый голос твой издалека
   Растает всуе, не достигнув слуха.
   Его услышит разве твой сосед,
   Закрытый для небесного знаменья,
   Который защищается от бед,
   Швыряя в вопиющего каменья.
   - Любезный друг, не прибедняйся зря -
   В столице знают имя Иисуса.
   У власти слух как у нетопыря,
   Когда ей что-то очень не по вкусу.
   - О, наш Иуда, как всегда, сердит
   И в выражениях подобен язве.
   - Шути, Андрей. Тебя уж точно разве
   Один палач хоть в чем-то убедит.
   Шути. Насмешка плеши не проест.
   Ты будешь в худшем случае обруган.
   Шути. Не для тебя смертельный крест
   Однажды будет плотником соструган.
   - Прошу прервать словесный ваш содом.
   Сегодня праздник. К вечеру нам нужен -
   Чтоб не забыть - простой, но чистый дом,
   Где мы накрыли бы Пасхальный ужин.
   Андрей и Петр! Отправьтесь тотчас в путь
   И на одной из городских окраин
   Сыщите нам ночлег какой-нибудь,
   Где будет посговорчивей хозяин.
   - А деньги? Ты ведь знаешь - мы пусты.
   - Скажите, что расплатимся трудами:
   Прополим грядки, подстрижем кусты,
   Посадим зелень ровными рядами -
   Придумайте.
   - А, может, припугнем?
   - Андрей, ты это что же, братец, снова...
   - Учитель! Их нельзя пускать вдвоем -
   Они до пены доведут любого.
   Поход их не окончится добром,
   Но приведет к последствиям чреватым.
   - Согласен. Иоанн, пойдешь с Петром.
   Что делать, если брат не ладит с братом.
  
  

3

   Над Гефсиманией синеет высь.
   Подрагивает раскаленный воздух.
   Светила диск в бездействии повис.
   Всё замерло. Лишь стайки длиннохвостых
   Неутомимых ящериц порой,
   Природы созерцая запустенье,
   Мелькнут песчаной струйкой под горой,
   Ища напрасно хоть подобье тени.
   Скучают мошки, в мареве юля.
   Жужжат о чем-то полусонно мухи.
   Рассохшаяся бурая земля
   Лежит рукой морщинистой старухи.
   Кустарник и густой чертополох
   Сквозь трещины протягивают мощи.
   И, выдохнув, боится сделать вдох
   Поникшая оливковая роща.
  
  
   Слышны шаги и слабый плеск воды
   В молчаньи раскаленного полудня.
   - Вознагради вас Боже за труды...
   Кому-то праздники, кому-то будни,
   А я уже, как видите, стара.
   Боюсь, пройдет еще совсем немного,
   И я не то, что два, а полведра
   Не дотащу до своего порога.
   Вас как зовут?
   - Я - Петр. Он - Иоанн.
   Мы об одном спросить хотели только...
   - Я б поднесла вам молочка стакан,
   Да от козы моей не больше толка,
   Чем от козла. Состарилась, как я.
   А резать жалко - время нас сроднило.
   Она ведь нынче вся моя семья,
   С тех пор, как старика похоронила.
   - А дети?
   - НИ дал Бог. Зато коза
   Была всем козам! Верите ль старухе -
   Казалось, что у ней растет на брюхе
   Не вымечко, а винная лоза!
   Какое, помню, было молоко!
   А сыр!..
   - Послушай, бабушка...
   - А масло!
   А нынче в нас обеих жизнь угасла,
   Обеим нам уже недалеко...
   - Ты замолчишь?!
   - Не принимай всерьез
   Его слова. Тебя он спутал с братом,
   Вот и рычит. Не будучи рогатым,
   Не любит он истории про коз.
   Скажи нам лучше, бабушка: твой дом...
   - Его построил мой покойный прадед,
   Перед женитьбой. Он еще...
   - Ну, хватит!
   Про прадеда расскажешь нам потом.
   Нам надобен...
   - Нам надобен ночлег...
   - И кров на вечер, чтобы справить праздник!
   - А ты молчи! Ты - хам и безобразник.
   И сколько ж вас?
   - Тринадцать человек.
   - Какое нехорошее число.
   - Ах, бабушка, не надо верить числам.
   Кому-то в этот день не повезло,
   И он его наполнил темным смыслом.
   А мы невероятный этот вздор,
   Уподобляясь в чем-то попугаям,
   Бездумно повторяем до сих пор
   И только зря самих себя пугаем.
   - Вам, значит, дом.
   - Нам комнату хотя б.
   - Так у меня их, друг ты мой, не десять.
   - Какой злодей придумал этих баб!
   - Тебя б, охальник, за язык повесить,
   Да только ты, глумливая душа,
   И так навряд помрешь своею смертью.
   А сколь дадите?
   - Бабушка, поверьте,
   У нас, увы, в карманах ни гроша.
   Но мы вам так прополим огород,
   Для очага нарубим столько веток,
   Что у соседей ваших и соседок
   От изумления отвиснет рот.
   Работников таких, как мы с Петром,
   Не сыщешь. Если вру - пусть Бог накажет.
   А если он еще хоть слово скажет,
   Огрею по спине его ведром.
   - А, может, выдоешь мою козу?
   Ты языком работаешь не худо.
   Ну, ладно, вы постойте - я покуда
   По чарочке вина вам принесу.
   - Вина? Ты что! И так стоит жара.
   В такую несусветную погоду...
   - Вы воду поднесли? Вино - за воду.
   Иначе прогоню вас со двора.
   - Как думаешь, старуха даст нам кров?
   - Пожалуй, да.
   - Не скромничай. Пожалуй?
   Да ты, я погляжу, преловкий малый
   И со старухами болтать здоров!
   Зачем так суетиться, Иоанн?
   Зачем так распыляться бестолково?
   Земные должно презирать оковы,
   Когда нам, к счастью, высший жребий дан.
   - Ты просто глуп. Ты любишь, не любя,
   В материях высоких холодея.
   А все живые люди для тебя -
   Всего лишь иллюстрации к идее.
   Учитель не такой учил любви.
   Старушка разговорчивая эта
   Мне ближе и понятней, чем твои
   Теории без сердца и просвета.
   - А вот и я с обещанным вином.
   Ну, значит так, чтоб не было накладок,
   Договоримся сразу об одном:
   Не оставляйте в доме беспорядок.
   Я стол накрою, напеку мацы,
   Кувшин вина из погреба достану,
   А вы уж потрудитесь, молодцы -
   Чтоб всё, как говорится, без обману.
   - Ах, бабушка...
   - Уж больно ты хорош.
   Такого б сына мне... Ну, ладно, детки,
   Повеселитесь. Я уйду к соседке.
   А ты - своею смертью не помрешь!

4

   Как суетно на Храмовой горе! -
   Коммерция столкнулась с верой лбами.
   Менялы и торговцы голубями
   Расставили прилавки во дворе.
   Смешение разнообразных лиц,
   Народностей, сословий, поколений.
   И звон монет совместно с криком птиц
   Перекрывает голоса молений.
   - Иуда, это храм или вертеп?
   - Зови иначе: это храм в столице,
   Где всё стремится воедино слиться,
   Рассчитывая, что Всевышний слеп.
   Он здесь, как видишь, нежеланный гость,
   Ему здесь равнодушною рукою
   Молитву бросят, как собаке кость,
   Затем, чтоб всех оставила в покое.
   Не нужно удивляться, Иисус, -
   Все люди от рожденья лицемеры.
   Запретный плод имеет сладкий вкус,
   Торговля предпочтительнее веры.
   - О нет, мой друг, не веры. У людей
   Поверивших отнять ее не просто.
   Но если в храме правит лицедей,
   На сердце появляется короста,
   А на глазу бельмо. Лицо добра
   В собраньи масок смотрится убого.
   И всяческих обрядов мишура,
   Лишившись смысла, вытесняет Бога.
   - Так сделай что-нибудь! Довольно слов.
   Переверни столы.
   - Еще скандала
   В Господнем Храме только не хватало.
   - Вот именно! Ты должен быть готов
   К скандалу, к заварухе - ко всему,
   Когда желаешь кем-то быть услышан.
   Нельзя, рассевшись по уютным нишам,
   Взывать к чьему-то сердцу и уму.
   Тебе был нужен Иерусалим?
   Тогда изволь - он весь перед тобою.
   Ступив на путь, будь непоколебим.
   Неся ученье, приготовься к бою.
   - Иуда прав, Учитель. Ты всегда
   Нас призывал на мир глядеть с любовью.
   Но стоит ли подобного труда
   Презренное торговое сословье?
   - Иуда прав. Когда грабеж и ложь
   Как ржавчина подтачивают душу,
   Необходим бывает острый нож,
   Чтоб гной из раны выпустить наружу.
   - Иуда прав. Когда царит искус,
   Дави его решительно и строго.
   Прошу тебя, обидься, Иисус,
   За веру и поруганого Бога.
   - Перевернуть столы?
   - Перевернуть!
   - И обругать торговцев?
   - Беспощадно!
   - Спасибо. Как приятно, как отрадно,
   Что вы постигли глубину и суть
   Ученья моего, что эти дни
   Я не напрасно расточал старанья.
   Перевернуть столы?
   - Переверни!
   - И обругать торговцев?
   - Черной бранью!
   - Ну, что ж, начнем моление с хулы,
   А роль раввинов отдадим солдатам.
   Каков был план? Перевернуть столы...
   Ах, да - и обругать торговцев матом.
   Послушайте, друзья! Не стыдно ль вам?
   К чему столпились вы в смертельной давке?
   Здесь всё же не базар, а Божий Храм.
   Зачем же вы расставили в нем лавки?
   Зачем монет немыслимый трезвон?
   Зачем кричат, ополоумев, птицы?
   Я обращаюсь к вам: ступайте вон.
   И пусть вам недомыслие проститься.
   - Ты был великолепен, Иисус.
   Как много гнева, горечи, размаха!
   Я по природе, знаешь ли, не трус,
   Но до сих пор еще дрожу от страха.
   Ты можешь так взывать к ним до седин -
   Увещеванье делу не помеха.
   Взгляни - тебя не слышал ни один.
   А те, кто слышал, давятся от смеха.
   Вы что за торг затеяли тут, псы!
   С какою грязью вы смешали веру!
   Долой отсюда деньги и весы,
   Нето воздастся мерою за меру!
   Откуда в храме столько мерзких лиц,
   Что сам Господь здесь, кажется, не нужен?
   Ступайте прочь и заберите птиц.
   И можете из них состряпать ужин.
   - Постой, Иуда...
   - Подлое нутро,
   Из храма сотворившее потребу!
   Долой прилавки! НА пол серебро!
   А голуби... Пусть улетают в небо.
   - Остановись, Иуда!
   - Действуй сам.
   - Да это же безумцы!
   - Люди! Стража!
   На помощь! Здесь разбой!
   - Насилье!
   - Кража!
   - Подействовало. Слава небесам.
   - Молчите все. Уймись, торговый люд.
   Довольно воплей на потеху черни.
   Торговля в храме мерзостней, чем блуд.
   Но горше то, что вы привыкли к скверне.
   Однако вы, друзья...
   - А это что ж,
   Главарь их?
   - Точно. Ихний предводитель.
   - Молчите. Он Учитель наш.
   - Учитель!
   Чему ж он учит? Учинять дебош?
   - А что, учитель ихний даже прав -
   Здесь, как ты ни крути, Господня кровля.
   А эти, понимаешь, всё поправ,
   Устроили тут куплю и торговлю.
   - Во-во. Еще три шкуры с нас дерут.
   Едят, не утружаясь, жнут, не сея.
   - Уймись, смутьян.
   - Глядите, фарисеи.
   Пускай они их сами разберут.
   - И то. Спросить у книжников не грех.
   Чего горланить зря, как птицы в клетях.
   Рассудят так-то - поколотим этих.
   Рассудят эдак - поколотим тех.
  
  

5

   Почтенные ученые мужи
   В богатых, но не вычурных нарядах -
   Их пятеро. В их умудренных взглядах
   Читается сомнение души.
   Срывая книжной мудрости цветы,
   Не видишь суть живых цветов порою.
   Увлекшись слишком умственной игрою,
   Теряешь чувство нежной простоты.
   - В чем дело? Отчего столичный храм
   Гудит, как голова солдата спьяну?
   - Да вот, пришли - разбойники, смутьяны.
   - Совсем торговцы потеряли срам!
   - Во-во. Дерут три шкуры...
   - Что ты врешь!
   - Вы сами врете, чертовы вы дети!
   Устроили средь бела дня грабеж!..
   - Да кто устроил? Те?
   - Да нет же: эти.
   - О Господи, хорош молельный дом.
   - Безнравственней, чем пир у Валтасара.
   - Воистину: Гоморра и Содом.
   Ох, как бы не постигла та же кара!
   - Вы кто такие? Из каких вы стран?
   С какою целью вы пришли в столицу?
   - Разбойники они. А длиннолицый -
   Их самый главный вор и атаман.
   - У Ноя был разумнее ковчег,
   Хотя в нем большей частью жили звери.
   Ты кто таков, ответь?
   - Я человек.
   И человеков сын.
   - Охотно верю.
   Для острословья требуется вкус.
   Он не заметен был в твоем ответе.
   Скажи, как ты зовешься?
   - Иисус.
   - Он - Божий сын!
   - Ах, все мы Божьи дети
   В какой-то мере.
   - Не в какой-то. Бог
   Есть наш отец. Он каждому поможет.
   Он может быть порой суров и строг,
   Но не любить детей своих не может.
   - Ты хочешь проповедовать любовь?
   А как же страх людской перед Всевышним?
   Здесь, на земле, он не бывает лишним,
   Поскольку человек есть плоть и кровь,
   А, значит, пыль, недолговечный прах,
   Мириться должный со своею частью.
   - Так перед кем же ты внушаешь страх?
   Пред Богом? Или всё же перед властью?
   - Ты человек, я вижу, непростой.
   Хлебнешь ты горя с мыслями такими,
   Любезный Иисус... Постой, постой -
   Мне, кажется, знакомо это имя.
   - А как же! Я сейчас припомнил ту
   Историю с припадочным. Ты лекарь?
   Ты возвращаешь зрение калекам
   И со слепых снимаешь немоту?
   - Ты что-то перепутал.
   - Я смеюсь.
   На то нас Бог и наградил глазами,
   Чтоб видеть шарлатанов. Иисус,
   Прошу тебя, потешь нас чудесами.
   Ведь человек такое существо -
   Он обожает всё, что незнакомо.
   - Обычные деянья одного
   Порою чудом кажутся другому.
   Как за деревьями не видят лес,
   Как от любви отходят ради блуда,
   Так жажда незначительных чудес
   От нас скрывает истинное чудо.
   Взгляните хоть единожды вокруг,
   На этот мир, уже довольно ветхий -
   На облако, плывущее на юг,
   На первый лист, пробившийся на ветке,
   На золотистые пески пустынь,
   На солнце, что бредет по небосводу,
   На неба распластавшуюся синь,
   На озера серебряную воду,
   На горы, на луга, на дальний лес,
   На лошадь, на собаку, на верблюда...
   Каких еще вам надобно чудес,
   Когда мы ежедневно видим чудо!
   - Ты мастер поработать языком.
   Я больше говорить с тобой не стану.
   Я, слава Богу, хорошо знаком
   С природой записного шарлатана.
   А, впрочем... Видишь - мальчик? Он слепой.
   С рожденья света белого не видит.
   Малыш, приблизься к нам. Господь с тобой,
   Не бойся - дядя добрый, не обидит.
   Что скажешь? Как красиво ты сумел
   Раскрыть нам чудо нашего удела!
   Ты на словах был беспримерно смел.
   Будь столь же смел, когда дошло до дела.
  
  
   - Послушай, мальчик, что ты видишь?
   - Мрак.
   - Неправда. Мрака вовсе не бывает.
   Ты видишь стаю черную собак,
   Которая бежит и громко лает.
   Малыш, ты слышишь лай?
   - Я слышу лай.
   - А кто же лает?
   - Черные собаки.
   - Всё правильно. Они бегут во мраке
   В один далекий-предалекий край.
   Смотри: вот пробежал последний пес,
   И ты увидел голубую речку,
   Над речкою желтеющий утес,
   А на утесе белую овечку.
   Что видишь ты?
   - Утес. Под ним река,
   А на утесе белая овечка.
   - Взгляни чуть выше. Видишь - облака
   Свиваются в пушистые колечки.
   Ты видишь их?
   - Я вижу облака.
   - А там, над ними, где еще ты не был,
   Большое, голубое, как река...
   Ты видишь, мальчик?
   - Вижу.
   - Это небо.
   Под ним лежит бескрайняя земля,
   На ней растут, тяжелые от хлеба,
   Протяжно шелестящие поля.
   Ты видишь их, малыш?
   - Я вижу небо.
   Я вижу небо, и поля, и хлеб,
   И облаков пушистые колечки...
   - А что еще?
   - Утес. Овечку. Речку.
   - А раз ты видишь, значит, ты не слеп?
   - Не слеп.
   - Скажи, а видишь ты меня?
   - Я вижу. Ты стоишь под небесами
   С улыбкой, с бородою и с глазами
   Как небо, за собой меня маня...
   - Остановите этот гнусный вздор!
   Сей шарлатан внушать умеет тонко.
   Неужто вам не ясно до сих пор,
   Что он морочит голову ребенку?
   Меня ты тоже видишь, или как?
   - Тебя не вижу. Ты стоишь во мраке,
   Закрытый стаей черною собак.
   Большие, злые, черные собаки...
   - Довольно! Всем понятно, что за врач
   Нас поразвлечь задумал чудесами?
   - Послушай, ты! Слепой бывает зряч
   И слеп, рожденный с ясными глазами.
   Зачем Отца Небесного ты злишь?
   Зачем исходишь пеною нелепо?
   Не бойся ничего, ступай, малыш.
   Ты будешь жить и вечно видеть небо.
   - Ну, что же, всё понятно, Иисус.
   Ты, верно, не устраивал скандала.
   В тебе страшнее заключен искус
   И много разрушительней начало.
   Лишиться лучше вредного цветка,
   Чем пощадить его, цветник калеча.
   Мы встретимся еще наверняка.
   И будет безотрадной эта встреча.
  
  

6

   Над Гефсиманией в разгаре день.
   Скользит светило к западу неспешно,
   Из-под деревьев выползает тень,
   К земле иссохшей прикасаясь нежно,
   Добреет небосвода синева,
   Движенья птиц таят в себе отраду,
   И оживает сонная листва,
   Предчувствуя вечернюю прохладу.
   Вершит природа свой круговорот,
   Блюдя определенный ей порядок...
   Невзрачный дом. Убогий огород
   С натянутыми ниточками грядок.
   Земля скудна здесь - лишь песок да грязь
   Перемешались как-то неуклюже.
   И овощи, под почвой притаясь,
   Торчат ботвой желтеющей снаружи.
   Над ними две смоковницы стоят
   Со сморщенными бурыми плодами,
   И листья их поблекшие годами
   Глотают жаркий воздух, словно яд.
  
  
   Работают в саду ученики.
   Подобный труд их увлекает мало -
   В руках мотыги шевелятся вяло,
   Как рыбины, лишенные реки.
   В движениях проскальзывет лень,
   Гнетет жара, смежает веки дрема.
   Скорей бы бесконечный этот день
   По небесам скатился к окоему.
   - Филонишь, Петр?
   - Андрей, зашей свой рот.
   И без тебя на свете жить несносно...
   Зачем старухе этой огород?
   Как без зубов осилят пищу десны?
   - Что, братья-рыбаки, опять разлад?
   У вас в семействе, что ж, такой обычай?
   - Они, наверно, откопали клад
   И выясняют, как им быть с добычей.
   - Не наломайте, родственники, дров!
   Раздайте деньги нищим без утайки.
   - Но не забудьте часть из них хозяйке
   Вернуть за ужин нынешний и кров.
   - Какие деньги?! Мне вас просто жаль.
   Не мерьте всех кривым своим аршином.
   Что ж до хозяйки...
   - Гляньте - не она ль
   К нам ковыляет с глиняным кувшином?
   - Она, она. В такую-то жару...
   - Ну, здравствуйте, хоть я не всем знакома.
   - Ты, бабушка, наверное, к Петру?
   - Еще чего удумал! Я к другому,
   К вот этому. Ну, здравствуй, Иоанн.
   - И ты, бабуся. Рад столь скорой встрече.
   - Всё трудитесь? Ну, да уж скоро вечер,
   А то жара пьянит, что твой дурман.
   Я тут тебе немного молока
   В кувшине принесла. Хлебни глоточек,
   А то сомлеешь.
   - Бабушка...
   - Сыночек,
   Потом со мной поспоришь, а пока
   Попей, пока не скисло от жары.
   Нет проще пожилого человека
   Обидеть, отклонив его дары.
   - Спасибо. Как зовут тебя?
   - Ревекка.
   Так звали мать Иакова, сиречь
   Израиля. Сама я книжных знаков
   Не ведаю, но муж мой, чтоб развлечь...
   - И брата моего зовут Иаков.
   - Так у тебя есть брат?
   - По счастью, да.
   - И где же он?
   - Стоит перед тобою.
   - Какой-то он смурной. Не с перепою?
   Иль, может, приключилась с ним беда?
   - По счастью, нет. Причина здесь не в том.
   Иакова иная гложет дума -
   Он вспоминает наш далекий дом.
   - А вы откуда?
   - Из Капернаума.
   - Ого! И в самом деле - далеко.
   Зато увидел древнюю столицу.
   Ну, ладно, разделите молоко -
   Авось и он тогда развеселится.
   - Ревекка, посуди, ведь ты мудра:
   Как можно пить вдвоем, когда другие...
   - Да будь я побогаче, дорогие,
   На всех купила б. Даже на Петра.
   Что делать с вами - пейте по глотку.
   Уж если ты такой стыдливый малый...
   Пускай по кругу. Я еще, пожалуй,
   Вам раздобуду к ужину медку.
   - Эй там, не допивайте до конца -
   Учителю оставьте и Иуде!
   - А это, милый, что еще за люди?
   Не те ли два лукавых молодца,
   Которые присели у горы
   И языками чешут беспричинно,
   Пока вы, изнывая от жары,
   Горбатите на огороде спины?
   - У них, Ревекка, важный разговор.
   - Ну да, куда важнее, чем работа.
   Мне тоже поболтать порой охота,
   Когда пора привесть в порядок двор,
   Кормить козу, мести в дому полы,
   С мотыгою ходить по огороду,
   Тащить за три версты в ведерках воду
   И прочищать очаг мой от золы.
   - Да что зола? Тут дело не в золе.
   Учитель не таков. Поверь, Ревекка,
   Во всей стране... Да нет, на всей земле
   Нет лучше и сердечней человека.
   Учитель не способен праздным быть,
   В его беседах нету суесловья.
   Он в этот мир пришел, чтоб возлюбить
   И озарить его своей любовью.
   - Какой-то у него тяжелый взгляд,
   Как будто что-то жжет его и мучит.
   Какой такой любви он вас научит,
   Когда он жизни, кажется, не рад?
   Второй-то, видишь, головой поник,
   А этот так и пышет диким взглядом...
   - Да это же Иуда, ученик,
   А Иисус сидит с Иудой рядом.
   - Бывают же на свете чудеса!
   Я даже растерялась поневоле...
   Нет, у него хорошие глаза,
   Но только чересчур в них много боли.
   Он нездоров? А, может, он пророк?
   Из тех, что поминаются в преданьях?
   Вот только растолкуй мне, что за прок
   В таких нечеловеческих страданьях?
   Ты с ним поговори, утешь слегка -
   Ему нужда в хорошем человеке.
   Дай Иисусу выпить молока
   От беспокойной бабушки Ревекки.
   Ну, до свиданья. Мир и счастье вам.
   Простите уж старухе многословье.
   Пойду к моей соседке, Мириам,
   И будем с нею праздновать по-вдовьи.
  
  

7

  
   - Иуда мой, ты, как обычно, хмур?
   Тебя чураясь, радость мчится мимо?
   Неужто только горечь и сумбур
   Ты чувствуешь от Иерусалима?
   - Что мне ответить, Иисус? Ты прав.
   Я здесь особой радости не вижу.
   Что Иерусалим? Я Кериаф,
   Родной свой город, столь же ненавижу.
   Я не люблю бескрайний этот свет.
   Кому-то в нем и счастье, и отрада.
   А только для меня отрады нет.
   И никакой отрады мне не надо.
   Ты скажешь, этот мир неповторим,
   А я живу, творению не внемля?
   Что, может, отравил мне сердце Рим,
   Который попирает нашу землю?
   Не в этом суть. Что Рим? - грядущий прах,
   Которым утешаются невежды.
   Мне безразличен Иудеи крах.
   И безразличны все ее надежды.
   Что этот мир? Обман и мишура,
   Небытие, навеянное снами,
   Всевышнего лукавая игра,
   В которой Он, смеясь, играет нами.
   Но Он устал. Доселе скалив рот,
   Он больше ничего уже не хочет.
   Ему и мне всего понятней тот,
   Кто этот мир поступком обхохочет.
   Как просто было жить мне, не любя,
   Без веры, без надежды, без желанья.
   И вот однажды встретил я тебя,
   Готового ягненком на закланье
   Отправиться, чтоб обновить Завет,
   Чтоб наконец-то вздрогнул и проснулся
   В самовлюбленности погрязший свет
   И сам себе спросонья ужаснулся.
   - Иуда, я не это...
   - Погоди,
   Я до конца излить обязан душу.
   Я слишком многое носил в груди,
   Чтоб не пускать и далее наружу.
   Да, я искал того, кто, видя грязь,
   Земной не подчинился круговерти,
   Кто мог бы всё отринуть, не боясь
   Ни боли, ни страдания, ни смерти.
   Да, я искал того, в ком скорбь и гнев,
   Того, кто в беспощадной укоризне
   Глядит на этот мир, осатанев
   От бесполезной и жестокой жизни.
   Да, я искал того, кто не забыл,
   Что в этом мире мы всего лишь гости.
   И я нашел. И сердцем полюбил
   Того, в ком есть страдание без злости.
   Я полюбил тебя. И я боюсь,
   Боюсь лишиться главного на свете.
   Послушай, друг, послушай, Иисус,
   Быть может, ни к чему нам жертвы эти?
   Кому и что мы доказать хотим,
   Творя прообраз будущего рая?
   Вдруг наша цель не более, чем дым,
   И мы идем к ней, главное теряя?
   Что если там нас ждет лишь пустота,
   Бесчувствие, бездумье, безнадежье?
   Что, если мир не высоты подножье,
   Не первая ступень, а высота,
   Начало и конец? Что, если Бог
   Не ждет нас за таинственною дверью?
   - Как странно, друг, сплелись в тебе в клубок
   Безудержная вера и неверье.
   Твоим словам и рад я и не рад.
   Твоя любовь - и в самом деле чудо.
   Но жребий брошен. Нет пути назад.
   Не предавай Учителя, Иуда.
   Перед вечерей отправляйся в путь
   К первосвященникам Синедриона.
   И не забудь особо подчеркнуть
   Несоблюденье древнего закона.
   Превозмоги отчаянье и боль
   И действуй, ни о чем не сожалея.
   Ты должен до конца исполнить роль -
   Она моей, быть может, тяжелее.
   Нельзя достичь заоблачных вершин,
   Не ощущая за собою бездну.
   - Но если эта жертва бесполезна...
   - Молчи. К нам Иоанн несет кувшин.
   При нем нельзя. Он молод. Он легко
   Наш план расстроит.
   - Иисус, Иуда,
   Я здесь принес вам козье молоко,
   Холодное и вкусное.
   - Откуда?
   Ты встретил тут козу?
   - Я встретил тут
   Прекраснейшего сердцем человека,
   Который предоставил нам приют.
   Его - верней, ее - зовут Ревекка.
   Как много теплоты в ее речах,
   Какой она одарена душою!
   Она заботится о мелочах,
   Но мелочи не застят в ней большое.
   Ей жить на этом свете нелегко,
   Она стара и очень одинока.
   И было б с вашей стороны жестоко
   Не пригубив, отвергнуть молоко.
   - Как нынче весела твоя душа!
   - А разве быть веселым преступленье?
   И разве так уж мрачность хороша,
   Чтоб перед нею преклонять колени?
   Развеселись, Иуда. Иисус,
   Гони печаль, непрошенную гостью.
   Пусть выжатою виноградгой гроздью
   Вам молоко покажется на вкус.
   - Спасибо вам с Ревеккой пополам.
   Давно от молока я не был пьяным.
   Ну, что ж, ступай, Иуда, по делам.
   А я развеюсь сердцем с Иоанном.
  
  

8

   Миры внутри чужды мирам извне.
   Иные в них и горечь, и отрада.
   В любые времена, в любой стране
   Во всех дворцах главнейшее - ограда.
   Не так уж предводители сильны,
   Чтоб избежать сомненья паранойю,
   И призрачность невидимой стены
   Подчеркивают видимой стеною.
   Их вписывает время как курсив
   В существованья ровное пространство.
   Дворец первосвященников красив -
   Не роскошью, но строгостью убранства.
   Как древний шрифт, он более широк,
   Чем строен. Всё в нем твердо, приземленно,
   И нитями суровыми колонны
   Сшивают пол и низкий потолок.
   Вечернее движение теней
   Крадется по холодным серым плитам
   С как будто бы нечаянно пролитым
   Скупым желтком мерцающих огней.
   Лампады и светильники шипят
   Горячим маслом в золоченом чреве
   И горький чад, как некий черный яд,
   Выплескивают в беспричинном гневе.
   Здесь царствуют обычай и закон,
   Творят вердикты, назначают штрафы.
   Здесь грозный суд вершит Синедрион
   Под праведным началом Каиафы.
   Первосвященник, мудрый и седой,
   Торжественный, как ворон на погосте,
   Задумчиво играя бородой,
   Глядит на неулыбчивого гостя.
  
  
   - Ты кто такой?
   - Обычный человек.
   - Обычный? Это истинное чудо
   В наш век мессий, в наш чудотворцев век.
   И как ты прозываешься?
   - Иуда.
   - Откуда ты? Далёко ли твой дом?
   - Я родом с севера, из Кериафа.
   Но, кажется, ты вовсе не о том
   Меня спросить желал бы, Каиафа.
   - Послушай-ка, любезный имярек,
   Подобный тон довольно непохвален.
   Не слишком ли, обычный человек,
   Ты необычно дерзок и нахален?
   Ты понимаешь, кто перед тобой?
   Будь чуточку скромнее и мудрее.
   Иль ты из тех, кто рад рискнуть судьбой,
   Чтоб щеголнуть словечком поострее?
   - Прошу меня простить.
   - Уже скромней.
   Так в чем причина твоего прихода?
   - Предательство.
   - Нельзя ли поясней?
   - Тому назад немногим большим года
   Я встретил человека.
   - Кто таков?
   - Он звался Иисус из Назарета
   И собирал к себе учеников,
   Толкуя им превратно суть Завета.
   Он говорил, что Бог-де есть любовь,
   Что нужно-де отречься от земного,
   Чтоб в освященный час воскреснуть вновь
   В объятьях мироздания иного.
   Он говорил о сущности души,
   Свободной от земного произвола...
   - В его словах не вижу я ни лжи,
   Ни, собственно, какой-нибудь крамолы.
   Чего ты хочешь?
   - Истины хочу.
   - Об истине твердит или мошенник
   Или безумец. Обратись к врачу.
   Зачем тебе, болтун, первосвященник?
   - Ты не дослушал. Он явился в мир,
   Чтоб надругаться над старинной верой.
   Он собирает тех, кто наг и сир,
   Мороча их несбыточной химерой.
   Он, видя цель, забыл про стыд и срам,
   Он, словно нож, вонзится в наши спины
   И выстроит конщунственный свой храм,
   От нашего оставив лишь руины.
   - Иуда, ты безумен и нелеп.
   Беседовать с тобою бесполезно.
   - Неужто ты, первосвященник, слеп?
   Неужто ты не ощущаешь бездну,
   В которую мы все готовы пасть,
   До срока оказавшись за порогом?
   Сегодня он ниспровергает власть,
   А завтра надругается над Богом.
   Вся наша жизнь расколота борьбой,
   Охвачено раздором наше время.
   Достаточно случайности любой,
   Чтоб проросло непрошенное семя.
   Мы в пламени невидимом горим,
   Уже не помня, что такое счастье.
   И лишь того и ждет кровавый Рим,
   Чтоб нашу землю разорвать на части.
   - Постой, при чем тут Рим? Меня вконец
   Опутал ты словесными сетями.
   Ты хочешь, неразумный ты глупец,
   Меня поссорить с римскими властями?
   Я ни за что не допущу разброд.
   Нас разделяет многое с тобою.
   Пойми, я отвечаю за народ
   И не могу играть его судьбою.
   - Разброд? Точнее слова не найти.
   А кто его, скажи, несет по сути?
   Кто хочет, чтоб из нашего пути
   Образовалось жалкое распутье?
   Прости, тебя не понял я сперва.
   Но истина пришла ко мне незримо -
   Теперь мне ясно, что его слова
   Направлены, конечно, против Рима.
   В столь шатком мире допустить нельзя
   Ни разногласия, ни перевеса.
   Пусть знают наши римские друзья
   О том, как мы блюдем их интересы.
   - Ну-ну. Так он хотел разрушить храм?
   - Не только храм - основы государства,
   Открыв дорогу шлюхам и ворам
   В какое-то неведомое царство.
   - Замедли, друг мой, красноречья бег.
   Достаточно. Тебя мы не забудем.
   Я вижу, ты разумный человек
   И подл, подобно всем разумным людям.
   Возьми в награду это серебро.
   - Не унижай меня, первосвященник.
   Я целью положил творить добро
   Добра же ради, а не ради денег.
   - А кто тебе сказал, что деньги - зло?
   Уж если ты избрал себе когда-то -
   Надеюсь, что по сердцу, - ремесло,
   Не стоит отрекаться от оплаты.
   Ступай. Не надо ложного стыда.
   У денег нет ни запаха, на вкуса.
   А ближе к ночи приходи сюда
   И отведи нас к дому Иисуса.
   Здесь что-то душно сделалось теперь,
   Проветрить помещение не худо.
   Эй, кто поближе, - отворите дверь.
   И выпустите этого Иуду.

9

  
   Над Гефсиманией плывет закат
   Огромною багровою волною.
   Густеет тень. Смеясь над тишиною,
   Потрескивают голоса цикад,
   Сменяя щебет подуставших птиц,
   Среди ветвей укрывшихся пугливо,
   И шорохом невидимых страниц
   Вечерней сенью шелестят оливы.
   Тревожная и грустная пора,
   Окутанная вековечной тайной.
   Всё призрачно, всё хрупко, всё случайно,
   Всё осыпается, как мишура.
   Спешат мгновенья, взятые внаем,
   К хозяину вернуться раньше срока.
   И солнце, уходя за окоем,
   Глядит с тревогой в сторону востока,
   Как будто размышляет по пути,
   Снижаясь, словно раненная птица,
   Случится ли ему опять взойти
   Иль суждено навеки закатиться.
  
  
   Разлился полусумрак по земле,
   Но дом, как будто сумеркам не веря,
   Залит уютным светом. На столе
   Расставлена Пасхальная вечеря.
   Янтарный мед, большой кувшин вина,
   Маца, орехи, зелень, чечевица -
   Еда неприхотлива и скромна,
   Но сердце почему-то веселится.
   Всем хочется за стол присесть скорей,
   Налить стакан вина, отведать блюда...
   - Садись, брат Петр.
   - Сначала ты, Андрей.
   - Ушам не верю! Совершилось чудо -
   Любезничают братья-рыбаки!
   - Последуй же, Иаков, их примеру.
   Сегодня праздник. Ругань не с руки.
   Да и сарказму знать не худо меру.
   Раздорами потворствуем мы злу
   И с собственной душой вступаем в битву.
   Ну, что ж, стемнело. Подойдем к столу
   И сотворим Пасхальную молитву.
   Всемилостивый Бог, что вывел нас
   На волю из египетского плена!
   Как вся земля Тобой благословенна,
   Благослови наш каждый миг и час.
   Прости грехи нам, горести развей,
   Дай каждому надежду и здоровье,
   Сердца наполни светом и любовью
   И дай частицу мудрости Твоей!
   Аминь.
   - Аминь.
   - Теперь к столу, друзья.
   Пускай переполняет нас веселье.
   Пускай вина таинственное зелье
   Напомнит, что печалиться нельзя.
   Пусть сладость бытия напомнит мед,
   Опресноки - суровость испытанья,
   А зелень - бесконечность мирозданья,
   Где умершее вновь произрастет.
   Всё это - наша кровь и наша плоть,
   И как бы долги ни были мытарства,
   Однажды распахнет для нас Господь
   Ворота ослепительного царства.
   Там откровенья новые нас ждут,
   Там новые откроются нам страны,
   И я уверен - все туда войдут,
   Без исключенья - поздно или рано.
   - Как, и торговцы, занявшие храм?
   - Как, даже воры, шлюхи и убийцы?
   - И гнусные тираны-кровопийцы,
   Забывшие про совесть, стыд и срам?
   - Все значит все. Не знаю лишь, когда.
   - Но так несправедливо, право слово!
   - Скажи, а справедлива ли вода,
   Поящая и доброго, и злого?
   А солнце, всем дарующее свет?
   А распростертое над всеми небо?
   Не нам давать Всевышнему совет,
   Что в мире справедливо, что нелепо.
   Есть бСльшая, чем мы, величина,
   Чей промысел весьма далек от мщенья.
   И если всем земная жизнь дана,
   То каждому дано и очищенье.
   - Включая и предателей?
   - К чему
   Спросил ты о предателях, Иуда?
   - Прости. Не знаю сам. Мне что-то худо,
   Как будто подтолкнул меня во тьму
   Стоящий на утесе человек,
   С улыбкою, с прозрачными глазами,
   И от меня закрылся небесами,
   Сияющими, словно горний снег.
   - Он бредит!
   - Эй, хлебни глоток вина!
   - Кто знал, что наш Иуда - неврастеник!
   - Не надо. Чашу выпил я сполна.
   А сверх того они мне дали денег...
   - Иуда, успокойся, замолчи.
   - Мне кажется, я в пламени сгораю...
   Скажи мне, Иисус, а палачи
   Войдут в ворота будущего рая?
   Рванут толпой из всех подлунных стран,
   С крестами, с топорами за плечами,
   И будут жертвы кровью свежих ран
   На небесах брататься с палачами.
   - Он одержим!
   - Да нет, он просто пьян.
   - Учитель, я сведу его на воздух.
   Пойдем, там хорошо, там небо в звездах,
   Там тихо...
   - Сядь на место, Иоанн.
   Сейчас он успокоится. Я прав?
   Я прав, Иуда?
   - Да... Я весел снова.
   Налей вина мне. Нет пути иного,
   Чем жить, чужою смертью жизнь поправ.
   Прости меня. Простите мне, друзья.
   Я перепил. На том поставим точку.
   Пойду пройдусь. Но только в одиночку -
   Со мною никому идти нельзя.
   Прощайте.
   - Бога ради, Иисус,
   Куда бежал Иуда без оглядки?
   Он словно обезумел. Я боюсь...
   - Не бойся, Иоанн. С ним всё в порядке.
   - Да он всегда был одинокий волк!
   - Не надо, Петр, злословить зря собрата.
   Того, кто выполняет тяжкий долг,
   Обычно ждет тяжелая награда.
   - Ты что-то с ним задумал. Объясни...
   - Я всё сказал. Не мучь меня кошмаром.
   Друг другу по звучанию сродни
   Предательство и преданность недаром.
   Всё решено. Дороги нет назад.
   Так запаситесь верой и терпеньем.
   Друзья, я предлагаю выйти в сад
   И насладиться соловьиным пеньем.
   Гоните мысли и сомненья прочь -
   Закончим праздник радостно и мудро.
   Сегодня удивительная ночь.
   И ждет нас удивительное утро.
  
  

10

   Над Гефсиманией повисла тьма.
   Всё стало незнакомо, непонятно.
   Седой луны дырявая сума
   Роняет серебрящиеся пятна,
   Как молоко их по земле разлив.
   Вздыхает ветер, тишину листая,
   И многорукие стволы олив
   Застыли, словно оборотней стая.
   Гора, сгорев в закате дочерна,
   Как великан, согнувшийся от боли,
   К земле приникла лбом. В небесном поле
   Разбросаны созвездий семена.
   Зарылся мир испуганно в постель,
   Как в некое спасительное лоно.
   И только соловьи роняют трель,
   И смотрят из ветвей на ночь влюбленно.
  
  
   - Как страшно и красиво, Иисус!
   Когда глядишь на это небо в звездах,
   Когда ты словно пробуешь на вкус
   Дрожащий от ночной прохлады воздух,
   Когда в тебя заходит тишина,
   Тревожная и робкая, как зяблик,
   И в сердце у тебя плывет луна,
   Как маленький серебряный кораблик...
   - Боюсь, ты много выпил, Иоанн.
   - Ах, Иисус, да разве в этом дело?
   Пускай. Я нынче сам хочу быть пьян
   И петь, и чтобы всё со мною пело.
   Я ночь люблю не хуже соловья...
   - Прости. Как ни отрадно с вами рядом,
   Мне нужно одному побыть, друзья.
   А вы покуда наслаждайтесь садом,
   Сияньем звезд и пеньем соловьев,
   Прозрачным дуновением зефира
   И наполняйте души до краев
   Дыханием полуночного мира.
   - Ушел. Поверьте, что-то здесь не так.
   - Что, Иоанн?
   - Ах, если б знать, Иаков.
   Я вижу в этом нехороший знак.
   - А я уже устал от всяких знаков.
   Учитель просто хочет быть один.
   - Ты легкомыслен, Петр.
   - А ты несносен.
   Вот доживу когда-то до седин
   И сразу стану дьявольски серьезен.
   Пока же разрешите мне уснуть -
   Вино и ужин давят мне на веки.
   Спокойной ночи, братья-человеки.
   И погасите звезды кто-нибудь.
   - А братец мой, как ни прискорбно, прав -
   Не худо бы сейчас и в самом деле
   Поспать на свежевыстланой постели
   Из ароматных и душистых трав.
   Покой, блаженство, нега и уют.
   Сомкнем отяжелевшие ресницы.
   И пусть нам колыбельную споют
   Над головой щебечущие птицы.
   - Они и вправду спят!
   - Что за беда?
   Уснем и мы.
   - Да как же спать, Иаков?
   - А что ж нам, брат, всю ночь глядеть туда,
   На небеса, на пляску зодиаков,
   На этот странный движущийся круг,
   Пророчащий напасти и возмездья?
   Учитель и без наших слабых рук
   Удержит от падения созвездья.
   Спи, Иоанн, не беспокойся, брат.
   Пусть в сердце низойдет тебе истома.
   И - Бог свидетель - как я был бы рад
   Тебе желать спокойной ночи дома.
   Очистимся от бесполезных дум,
   Пророчеств, предсказаний и преддверий.
   Пускай присниться нам Капернаум
   И мать с отцом за тихою вечерей.
  
  

11

   Застыл в молчаньи Гефсиманский сад,
   Окутанный спустившеюся ночью.
   Деревьев крона, порванная в клочья,
   И звезды, словно яблоки, висят
   Меж бесконечных лиственных прорех
   В каком-то беспокойном мельтешеньи,
   Напоминая первородный грех
   И новые внушая искушенья.
   Но на верхушке Масличной горы
   Ничто не заслоняет небосвода,
   И звезды, что таились до поры,
   Открыто совершают хороводы
   Вокруг луны, старинного божка,
   И весело горит лукавый месяц,
   Подобием пастушьего рожка
   На собственном сиянии повесясь.
   В молчаньи созерцает Иисус
   Движение светил на небосклоне.
   "Как странно... Неужели я боюсь?
   Я чувствую, как гвозди мне в ладони
   Вонзаются, как кровоточит лоб,
   Как плоть моя от боли онемела...
   Перед глазами проплывает гроб,
   И в нем лежит бессмысленное тело,
   Холодное и белое, как снег,
   И люди подступить к нему боятся...
   Неужто жил в нем раньше человек,
   Умеющий любить, страдать, смеяться?
   Не может быть. Куда же всё ушло?
   Богатый пир привел к убогой тризне?
   Не может быть добра сильнее зло,
   Как смерть не может быть сильнее жизни.
   Не дСлжно телу победить души -
   Врастая в эту землю, как растенья,
   Мы привыкаем к очевидной лжи,
   А истину считаем бледной тенью.
   Что человек? С рожденья гол и сир,
   Он жалок по сравнению с веками.
   Но для чего-то мы явились в мир
   И наделились сердцем и руками,
   И разумом? Страдая и любя,
   Являясь бесконечно малой дробью?
   Не для того ль, чтоб выстроить себя
   По высшему, бессмертному подобью?
   Вот спит земля, укрывшись в темноте,
   Ее разбудит утро нежной лаской,
   Завертит день в веселой суете,
   И успокоит вечер тихой сказкой.
   Как мудро всё - деревья и трава,
   Цветы и золотистые колосья,
   Вершины гор и неба синева,
   Движенье рыб и птиц многоголосье.
   Как эта жизнь бескрайня и полна!
   К чему иного создавать кумира?
   Не в этом ли вся суть заключена -
   Менять себя, не изменяя мира?"
   - Друзья, проснитесь! Разве можно спать?
   Взгляните, как прекрасно всё на свете!
   Как Бог - отец нам, так земля - нам мать,
   И счастье наше в том, что мы их дети.
   Ты прав был, Иоанн! Проснись, мой друг,
   Давай с тобой напару пить, хмелея,
   Пьянящий воздух из незримых рук,
   От каждого глотка душой светлея!
   Ну, ладно, спи... Я слышу шум вдали.
   Сюда идут, и это не случайно.
   Эй, люди! Хорошо, что вы пришли!
   Я должен вам открыть большую тайну.
   Взгляните на бескрайний этот свет,
   Взгляните на свершившееся чудо!
   И равного по силе счастья нет,
   Чем жить с сознаньем... Кто там?
   - Я, Иуда.
   - Иуда, как я рад, что ты пришел.
   Я должен с кем-то счастьем поделиться.
   Я суть нашел. Я смысл всему нашел.
   Закрой глаза. Ты видишь, как все лица
   В единое сливаются лицо,
   Как все тела единым стали телом,
   Как стали души все, сплетясь в кольцо,
   Одной большой душой в сияньи белом,
   Одним...
   - Я их привел. Отброшен груз.
   - Привел? Кого?
   - Солдат. Охрану. Стражу.
   - Зачем? А, впрочем, я доволен даже.
   Я им скажу...
   - Опомнись, Иисус!
   Охранники явились за тобой.
   - За мной? Ах, да - я позабыл об этом.
   Не будем мир насиловать борьбой,
   А будем жить и упиваться светом,
   Творить добро, нежнея от добра,
   Нести любовь, любви ответной внемля,
   Как месяц, не жалея серебра,
   Сиянием своим ласкает землю.
   Послушай, как поют нам соловьи,
   С какою радостью трещат цикады...
   Мир существует только для любви,
   И жертвы никакой ему не надо.
   Как пахнет упоительно трава,
   Как шелестят задумчиво оливы,
   Как речка...
   - Иисус, не трать слова.
   Пора. Солдаты ждут нетерпеливо.
   Прощай, мой друг.
   - Иуда, погоди!
   Пойми, что ничего теперь не нужно.
   Мы просто замок строили воздушный,
   Но ждет чертог иной нас впереди.
   - Я понял. Это слабость, Иисус.
   Не бойся, я останусь слову верен.
   Я знаю, что наш жертвенный союз
   Одной земною жизнью не измерен.
   Всё кончено. Дороги нет назад.
   Всё выжжено, подернуто золою.
   Будь проклят Гефсиманский этот сад
   Со всею ненасытною землею.
   Прощай. Мне не осталось ничего.
   Я ненавижу жизнь свою былую...
   Берите же, хватайте же его!
   Его, кого сейчас я поцелую!
  
  
  
  

12

   - Откройте дверь! Ревекка! Мириам!
   Впустите, отворите, Бога ради!
   - Что там за шум?
   - Похоже, кто-то к нам
   Желает в дом вломиться на ночь глядя.
   Чего ты хочешь? Кто ты?
   - Иоанн.
   - Таких не знаю. Дерзок ты, однако.
   Иди своей дорогою, буян,
   И не балуй, нето спущу собаку.
   - Соседка, погоди, ведь это тот
   Чудесный малый из Капернаума.
   Прошу, открой ему, пускай войдет.
   И не гляди так мрачно и угрюмо.
   - Ну, Бог с тобой. Входи уж, скандалист.
   Садись к огню, рассказывай, в чем дело.
   Ах, Господи, да ты дрожишь, как лист.
   Гляди, Ревекка, он белее мела.
   - Ревекка... Мириам... Они... они...
   - Мы, кажется, безумного впустили.
   - Да что случилось? Толком объясни.
   - Они его... они его схватили.
   - Да кто кого схватил, я не пойму?
   Ты что, сынок, разводишь нам турусы?
   - Охранники... схватили Иисуса...
   Ты приносила молоко ему...
   Вернее мне... А он его испил...
   Испил... всю чашу... до конца... до донца.
   Он улыбался мне. Он счастлив был.
   Глядел на птиц, на небеса, на солнце...
   Он напоследок всё хотел обнять...
   - Безумен или болен - или-или.
   - Да как же вы не можете понять -
   Они его... они его схватили!
   А мы проспали, мы, ученики!
   Учителя проспали мы, как твари,
   Как суслики, как пьяные сурки,
   Храпящие в бессмысленном угаре!
   Фигуры помню... тени... и огни...
   Их факелы горели и чадили...
   А я не ведал, что пришли ОНИ!..
   Они его... Они его схватили!
   - Соседка, принеси ему воды!
   Он весь горит, он бредит в лихорадке.
   - А мы... а мы, как зайцы... без оглядки...
   Спаясь бегством... путая следы...
   - Глотни воды, сынок.
   - Я не хочу!
   Я не хочу, чтобы меня простили.
   Откройте настежь дверь - я прокричу
   На целый мир: ОНИ ЕГО СХВАТИЛИ!
   - Ревекка, нужно снесть его в кровать.
   - Угомонись, сынок. Поспи немного.
   - Поспать? И вновь Учителя проспать?
   А что еще? Себя? Всю землю? Бога?
   Вы видите, как мечется огонь?
   Как вороны пируют на погосте?
   Как молот в беззащитную ладонь
   С размаху заколачивает гвозди?
   Всё вытоптано, выжжено окрест...
   Попавшись в сеть, мы ловим воздух ртами...
   Несет земля огромный черный крест,
   Согнувшись всеми горными хребтами...
   Чернеет бездна, отворяя дверь,
   Хохочет смерть, точа о камень бритву...
   И выйдя из воды, багряный зверь
   Читает богохульную молитву...
   - Ах, Мириам, он спятил! Иоанн,
   Сынок, очнись, не береди мне душу!
   - Обрушился на берег океан,
   И зверь с рычаньем выбрался на сушу...
   Земля в предсмертном мечется огне,
   Кровавая роса горит на звездах,
   И бледный всадник едет на коне,
   Косой смертельной рассекая воздух.
   Отныне в мире царствует вражда.
   Мы сами, сами в дом ее впустили,
   Когда ОНИ тайком пришли сюда,
   Когда ОНИ, смеясь, Его схватили!
  
  

13

   Над Гефсиманией горит восток,
   Бросая взгляд на землю удивленно.
   По побледневшим скулам небосклона
   Ползет зари густой кровоподтек.
   Давным-давно умолкли соловьи,
   И, пробудившись, утренние птицы
   Неспешно поднимают вверх свои
   Тяжелые от сновидений лица.
   Сереет мгла секирой палача,
   Ползут наружу тени боязливо.
   Невнятицу спросонья бормоча,
   Позевывают кронами оливы.
   В предчувствии живительной поры
   Всё неподвижно и безмолвно ныне.
   И зыбок контур Масличной горы
   С фигуркой человека на вершине.
  
   Лепечет ветер свой речетатив.
   Но заклинаниям его не внемля,
   Рукою подбородок обхватив,
   Сидит Иуда и глядит на землю.
   "Всё кончено. Всё отлетело прочь.
   До дна испито дьявольское зелье.
   В угаре пьяном промелькнула ночь,
   И наступило горькое похмелье.
   Истлели угли в голубой золе,
   Мелькнув на миг, растаял луч в эфире.
   И я один остался на земле,
   Как все мы одиноки в этом мире.
   А, впрочем, мне отныне всё равно.
   Я знал всегда, что всё на свете тленно.
   Что человеку человек? Бревно.
   Тупое, равнодушное полено.
   Не надо поддаваться на искус,
   Чтоб после не зачахнуть в укоризне...
   Но для чего, скажи мне, Иисус,
   Случился ты в моей ненужной жизни?
   Каким безумным ветром занесло
   Тебя на невозделанное поле?
   Добра желая, ты принес мне зло.
   Открывшись счастью, я достался боли.
   Проведена последняя черта,
   Последняя граница, а за нею
   Зияет, словно бездна, пустота,
   Зрачком умалишенного чернея.
   Лишилось всё и смысла, и души,
   Всё стало беспробудно и нелепо...
   И всё же я прошу тебя: скажи,
   Подаришь ли ты мне кусочек неба?
   Пускай умрут деревья и трава,
   Пускай в огне погибнет всё земное.
   Но трепетная эта синева
   Пусть явится когда-нибудь за мною.
   Я снова погляжу тебе в глаза,
   Приникнув к их живительному свету...
   Возьми меня к себе на небеса,
   Которых, может, не было и нету".
   Рассвет оскалил пасть свою, как лев,
   Щебечущая стая вверх взлетела,
   И проскрипела ветвь, отяжелев
   От веса человечского тела.
   Виденье наступающего дня
   Мелькнуло в небе, словно хвост кометы.
   И покатились вниз с горы, звеня,
   Серебряные горькие монеты.
  
  

24 января-23 февраля 2007 года

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   20
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"