Некоторых знают все: политиков, телеведущих, звезд шоу-бизнеса.
Музыканты же и артисты высокого класса, работающие в академических
жанрах искусства известны, в основном, просвещенному кругу, что не
так уж и мало.
Пианистов Дарью Монастырскую и Вадима Монастырского
просвещенные круги знают и высоко ценят в Израиле, в России,
в Европе, где эти музыканты активно и успешно концертируют - Вадим
Монастырский с начала 70-х, с его первого международного успеха
на конкурсе имени Листа и Бартока в Будапеште, а Дарья - с 90-х, уже
израильской пианисткой, начав с блестящих конкурсных побед в
Дармштадте, Гонконге, на итальянских и американских пианистических состязаниях и фестивалях.
Разумеется, первейшая составляющая успешного концертирования - индивидуальная артистическая, пианистическая одаренность, то есть качества природные, трансцедентные. Вторая же, не менее значимая часть профессионального существования в сфере академической музыки - это Школа. Школа не только в узком смысле - как узкоспециальный, сугубо пианистический тренаж, не только в обиходном значении - учебное заведение, но прежде всего как воспитание музыканта, артистической культуры, вкуса и интеллекта. И про обоих музыкантов - профессора Иерусалимской Академии музыки имени Рубина Вадима Монастырского и преподавателя консерватории в Кфар-Сабе доктора Дарью Монастырскую (звание "доктор философии" - Ph.D. - в Европе и Америке присуждается всем гуманитариям, написавшим работу и сдавшим экзамены 3-ей степени) можно сказать, что они сами - воплощение настоящей школы и в исполнительстве, и в педагогике.
Они оба - в разное время - прошли первоклассную школу, объединившую самые знаменитые клавирно-педагогические традиции: главнейшие русские - петербургскую и московскую - издавна переплетевшиеся с основательностью немецкой педагогической системы.
Вадим Монастырский, уроженец Ленинграда, учился в известной музыкальной школе имени Ляховицкой, что на Садовой (имя прекрасного педагога Софьи Самойловны Ляховицкой было дано этой школе в 1944-м), затем в училище имени Римского-Корсакова - и учился блестяще в специальном классе Натальи Шпигель и в камерном классе Марианны Френдлих. Увы, старейшая российская консерватория его не приняла, хотя выпускников родного училища, как правило, зачисляли охотно. Видимо, не попал в процентную норму для "Наумовичей". Ведь на дворе лето 67-го года, все газеты истерично клеймят израильских агрессоров. А те мало того, что уже весь Синай заняли и Голаны, так еще и по Ленинграду ходят. Вот Павел Алексеевич Серебряков, известный пианист и ректор консерватории, и решил (или ему так настоятельно посоветовали) ограничить прием абитуриентов определенной категории.
Нет, однако, худа без добра - талантливый пианист отправился в Москву и поступил в Институт имени Гнесиных (ныне - Музыкальная академия), в класс профессора Теодора Давидовича Гутмана, одного из первых (вместе с Натаном Перельманом), еще по Киеву, учеников Генриха Нейгауза. Вадим Монастырский, таким образом, "педагогический внук" великого пианиста, но и школа Теодора Гутмана с ее утонченностью, интеллектуализмом (это еще от Нейгауза!), особой культурой прикосновения к роялю, многокрасочностью туше - сама по себе значительное явление в пианизме. Сразу со студенческой скамьи Вадим Наумович оказался преподавателем высшего учебного заведения в Уфе, где с начала 60-х существовал филиал Института имени Гнесиных, на базе которого и был образован Институт искусств. И уже после многих лет педагогической работы в Уфе, концертирования по стране, успехов на международных конкурсах, Вадим Монастырский вернулся в конце 80-х в стены Петербургской (тогда еще Ленинградской) консерватории на белом коне - доцентом кафедры специального фортепиано. Я помню отчетный концерт этой кафедры 89-го года в Малом консерваторском зале имени Глазунова: по каким-то причинам выступления ведущих преподавателей были не слишком яркими (иных легендарных профессоров уже не было в живых, 82-летний Натан Перельман в концерте не участвовал, хотя еще гастролировал). Я даже поделился своим недоумением во время концерта с Натальей Платоновной Корыхаловой (пианисткой и филологом, бывшей некогда проректором консерватории по научной работе): и это спецкафедра старейшей консерватории России? Но вот, в завершении второго отделения, появляется Вадим Монастырский и с таким блеском, темпераментом и напором играет сонату Бартока, что публика встает и устраивает овацию. Наталья Платоновна глядит на меня торжествующе: не перевелись, дескать, в Питере первоклассные пианисты. Но я-то знал Вадима Наумовича еще со своих училищных лет по Уфе, где он почти ежемесячно играл несколько больших программ в год. И непременно 11 ноября, в день рождения Теодора Давидовича, Монастырский и его однокашник по Гнесинке и по классу Гутмана Игорь Лавров давали большой клавирабенд, что стало традицией.
С 1990-го года Вадим Монастырский - профессор Иерусалимской Академии музыки имени Рубина.
В Петербургской консерватории у Монастырского занималась и Дарья, выпускница училища имени Римского-Корсакова. Прибыв в Израиль уже супругой профессора Монастырского, Дарья завершила образование в Тель-Авивской музыкальной академии у Арье Варди, затем вернулась в родную консерваторию как питерская аспирантка, стажировалась в Кельне у профессора Павла Гилилова, где завершила и защитила докторат. Тогда же начались и ее международные конкурсные и концертные триумфы. Конечно, первые места и премии на престижнейших агонах ей присуждались не только за "породистость" педагогических школ - кому до этого дело где-нибудь в Гонконге или Риме?, - а за собственную исполнительскую неординарность, техническую безупречность и содержательность интерпретаций. Но без хорошей академической школы даже большой талант может увять.
Потому видимо, супруги Монастырские решили основать свою фортепианную школу в в прямом значении этого слова, которую они назвали Фортепианной Академией.
Некогда Платон, прогуливаясь в саду Академа, что в окрестностях Афин, учил юношество доброму и возвышенному, вечному и разумному. Оттого и стало имя афинского отрока Академа, вернувшего, согласно мифу, похищенную Тесеем Прекрасную Елену ее отцу, означать высшую науку. Великий философ Древности убеждал сограждан, кроме прочего, в исключительной благотворности музыкального воспитания, без которого все науки невпрок. Ныне в большинстве стран академиями именуются не только научные учреждения, но и многие музыкальные учебные заведения.
И вот, в гостиной их дома в Од-а-Шароне, окна которого выходят в сад, я беседую с супругами Монастырскими.
П.Ю.: "Когда-то, в далеком 1895-м году, пианистка Елена Фабиановна Гнесина и ее сестры Мария и Евгения основали в Москве частную музыкальную школу. Еще две сестры - Ольга Фабиановна Гнесина-Александрова и Елизавета Фабиановна Гнесина-Витачек также были педагогами-музыкантами. А их младший брат Михаил Гнесин (в год основания Школы он был еще 12-летним гимназистом) стал известным советским композитором (и даже одним из первых еврейских советских композиторов, знатоком еврейского фольклора, хотя семья его крестилась) и также крупным педагогом (у него учились, к примеру, Тихон Хренников, Арам Хачатурян, Соломон Юдаков, Альберт Леман, Борис Клюзнер). 10 лет - с 1910 по 1920 - Михаил Гнесин прожил здесь, в Эрец-Исраэль, на земле своих предков.
В начале 20-х годов сестры Гнесины сами обратились в Наркомпрос, предложив национализировать их школу. В ведомстве Луначарского школу переименовали в "музыкальный техникум имени Гнесиных", назначив бывших владельцев директорами и инспекторами. Позднее на базе этого техникума был открыт Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных, ставший, в сущности, второй консерваторией Москвы. Детская школа-семилетка, десятилетка, училище и институт образовали настоящий учебный комбинат имени Гнесиных. Не предполагаете ли вы такое разрастание вашей Академии?
Дарья Монастырская (поглядывая на часы, так как уроки в Академии начинаются с полудня и длятся до позднего вечера): - Будущее покажет. Пока же нас волнует настоящее. Ведь сколько в стране одаренных, талантливых детей, которых влечет именно рояль! В Израиле, конечно, есть где и у кого учиться, но ученье это отнюдь не всегда можно признать системным и назвать академическим. Я рада, конечно, за всех музыкантов-репатриантов, которые преподают игру на фортепиано и органите (игру с органитом?) в многочисленных матнасах или частным образом, но далеко не все преподающие - пианисты с пониманием рояльной специфики, знанием педагогического и концертного репертуара. Мне всегда претило высокомерие "консерваторцев" по отношению к тем, кто учился на музыкальных факультетах пединститутов или выпускникам культпросветучилищ - они специалисты в своем деле, но и в фортепианной педагогике надо быть, все же, специалистом. Конечно, все поголовно были обязаны изучать "общее фортепиано", поэтому каждый, кто учился в этих училищах, может показать ребенку, где какая клавиша. Израильские родители не очень различают все эти профили советско-российского музыкального образования. Ведь написано у человека в дипломе: "учитель музыки и пения в школе", так почему бы не отдать ему малыша в обучение! Но мы-то замышляли именно "школу высокой пианистической школы" академического направления и широкого общекультурного развития, без которого, что ни говорите, настоящий артист не может состояться. Поэтому такое большое значение придается у нас посещению концертов - фортепианных, камерных, оркестровых, вообще слушанию классической музыки. Не все наши ученики станут профессиональными пианистами, но, надеюсь, в духовной жизни каждого, кто у нас учится, настоящая музыка, серьезное искусство займет важное место.
"Разумеется, - поддерживает жену Вадим Наумович, - в израильских консерваторионах, не говоря уж об академиях обеих столиц, имеется немало пианистов очень высокого профессионального уровня. Я могу назвать не менее полутора десятка великолепных педагогов, ведущих фортепианные классы в консерваторионах Беер-Шевы, Кфар-Сабы, Герцлии (и это кроме Тель-Авива и Иерусалима) - к примеру Фаину Айзенберг, Адель Уманскую, Луизу Иоффе, Адександра Шнейдермана, который преподает в Герцлии. Многие из них, к тому же, сами успешно и регулярно концертируют в стране и в мире. У каждого свой метод, своя система, свои предпочтения, свои педагогические кумиры. Мне же особенно близка традиция, идущая еще от Николая Сергеевича Зверева, русского пианиста-педагога эпохи Чайковского (у Петра Ильича Николай Зверев брал уроки гармонии, хотя композитор был младше его годами). Зверев основал в Москве музыкальный пансион, в котором жили и учились одаренные подростки, среди которых были Рахманинов, Игумнов, Пресман, Самуэльсон. У Зверева же учился и Скрябин, хотя он не жил в пансионе. Потом ученики Зверева переходили в консерваторию на высший уровень - к Николаю Рубинштейну, Сафонову, Пабсту, Зилоти. Кстати, Александр Зилоти, двоюродный брат Рахманинова и его консерваторский профессор, сам был учеником Зверева".-
--
Ведь и в нашей Академии ученики почти живут - они здесь и занимаются, и слушают музыку, и обсуждают услышанное, и перекусывают, и общаются - разве что не ночуют" - объясняет Дарья.
--
Из собственно методических принципов Зверева - продолжает Вадим Наумович - мне особенно близки культивирование певучего звука, свободы пианистических движений, а более всего - воспитание художественного вкуса, уважение к нотному тексту с подлинными композиторскими указаниями. Эти идеи давно стали капитальными принципами русской пианистической школы. Надо много читать, смотреть театральные постановки, изучать всю мировую культуру. Словом, "обогатить свою память знанием всех богатств, которые выработало человечество", - как сказал немодный ныне классик совсем другого жанра, но в этом пункте как раз с ним был солидарен Генрих Густавович Нейгауз, человек разностороннего образования и феноменальной эрудиции.
--
А главное - это благожелательное, уважительное отношение к ученикам. При этом надо не только хвалить и умиляться, но и подробно, серьезно обсуждать работу каждого. И других учеников вовлекать в эти обсуждения.
П.Ю.: И кто из вас ведет большую часть уроков?
В.М.: В основном, конечно, Даша. Есть у Дарьи дар (на то и Дарья!) увлекательно учить детей. Да и опыт работы с начинающими немалый - 10 лет в консерватории Кфар-Сабы. Я-то ведь всю свою профессиональную жизнь работал преимущественно со взрослыми студентами, хотя имел учеников, которых вырастил с первых шагов, то есть начиная с первого класса музыкальной десятилетки - в Уфе, в Петербурге, и здесь, в Иерусалимском "тихоне" при Академии Рубина - аналоге российских "десятилеток" при консерваториях.
Д.М.: Вы же знаете учеников Вадима - это и Томер Гвирцман, ставший недавно лауреатом конкурса Пнины Зальцман и и лауреатом конкурса имени Шопена...
П.Ю.: Год назад состоялся его реситаль в абонементном цикле "Фортепианные вечера в Натании"...
Д.М.: Да, в свои 17 лет Томер - уже сложившийся концертант. У Вадима занимался с 12-летнего возраста и Ран Дан, который учится сейчас в Джульярдской Школе в Нью-Йорке, и Борис Гильбург (с 6-ти лет, то есть с самого начала), и Дорель Голан. В то же время, Вадим Наумович - методист и консультант, он прослушивает всех наших учеников, проводит мастер-классы. Поэтому, когда я говорю "наши ученики", то они действительно наши.
В.М.: Это так. Но все же, большую часть работы делает Дарья. Ведь и ее ученики завоевывают лауреатские места на детских, юношеских, да и взрослых конкурсах, успешно выступают. Совсем недавно на конкурсе Шопена, а потом и на конкурсе имени Пнины Зальцман блеснула шестилетняя Майя Тамир, стал лауреатом (но в другой возрастной группе) Нив Коэн. Пнина Зальцман - она была еще тогда жива - сказала о Майе Тамир, что это "самый большой талант". Ученица Дарьи Тина Ронкина ассистирует своему педагогу, помогая младшим в их самостоятельных занятиях.
П.Ю.: Тина Ронкина, к тому же, как и Томер Гвирцман, постоянно выступает в концертах абонементного цикла в зале вашей Академии. Она замечательно играла "Карнавал" в одном из шумановских вечеров - с понимаем, лиризмом, с тщательно выстроенной драматургией. Ее интерпретация, правда, мне показалась более эвсебиевской, чем флорестановской, если пользоваться характеристиками самого Шумана...
Д.М.: Но ведь Вы сами говорите - интерпретация! То есть свое понимание и умение донести это понимание до слушателя. Как раз то, что публика ждет от мастера. А здесь речь о юной исполнительнице, ученице.
П.Ю.: Намереваететсь ли вы продолжать ваш ежемесячный концертный цикл? Какие темы вы предложите в новом концертном сезоне и кого из музыкантов хотите привлечь?
В.М.: Разумеется, с ноября мы возобновляем камерные вечера раз в месяц на исходе субботы. Конечно же, мы привлечем и наших учеников, и известных в Израиле исполнителей: скрипачей, виолончелистов, духовиков. Программы будут строится, как и в прошлом сезоне, по монографическому принципу: каждый концерт - одно нетленное имя. Так, один вечер мы посвятим сонатам и пьесам Доменико Скарлатти, один вечер Моцарту, один или несколько вечеров Бетховену. Непременно вернемся и к Шопену: ведь это мир неисчерпаемый, вечно новый, всегда современный. Как и весь мир настоящей музыки.