Червя работал в отделе статистики механизирующих предприятий. Он был довольно мерзкой наружности и распространялся слюнями и любил травить шуточки. В его обыкновение входило разразиться какой-нибудь шуточкой истерически громко и резко затихнуть после этого шутка теряла свою прелесть и Червя винил себя в нЕуДаЧе. Он глупо вертелся на своем стуле прикрывая глаза и хихикая время от времени. Он был завален бумагами но они его заебли и он только калякал на них что-то неспособный понять что на них написано и о чем они. Каждое утро, когда он приходил на рабочее место, стопка бумаг росла, росла, росла, как нечто грибное, несколько стопок, и все они росли в потолок. Это были ужасные бумаги! Червя ненавидел их. Он забирался с ногами на вертящийся стул и вращался и писал на них или рисовал каракули и складывал их в отдельную стопку. Эти разрисованные листы опять же девались куда-то каждое утро. Червя думал, что те, кто забирают, наверное, слишком заняты, чтобы читать его отчеты пристально и проверяют их поверхностно или вроде того! Так что он продолжал делать ничего только старательно их разрисовывал или расписывал пошлостями это была его работа и она ему нравилась. До тех пор пока он мог заниматься своими делами и никто не заставлял его втыкать и разбираться в бумагах. Он был как маленький противный жук иногда он издавал такой свойственный жукам звук. А вообще тут было так светло, это он тоже ненавидел. Свет резал глаза и все было бело-голубое и какое-то райское. Червя посмотрел на свою коллегу и захихикал растекаясь по рабочему месту. Его коллега была толстовата и Червя раздумывал, каково это потрогать ее складочки! Ехехе! Его коллега прижмется к нему, теплая и необъятная и заполнит все как мыло из человеческого жира. Хотя она никогда не поворачивалась к нему. Червя был разочарован и зол. Она все время смотрела в другую сторону и не очень-то двигалась. У нее на столе не было бумаг. Может быть, она с кем-то разговаривала там? Отсюда он не мог видеть других работников. Только одну это прелестную женщину в фиолетовой кофте! Да, она была прелестной, даже если он никогда не видел ее лица. Он думал о ней много и хихикал. Можно было бы пригласить ее на свидание, в какой-то ресторан. Китайский ресторан? О, это было бы экзотично. Он слышал по телевизору, что китайцы едят насекомых. И они бы вместе ели всяких жаренных масляных насекомых и смеялись! Он затрясся и принялся трогать себя везде и обнимать руками, будто бы по нему ползало много маленьких животных или насекомых! ДА! Насекомые! Это было главным недостатком в этой работе! Они были похожи на макароны или скорлупки или каких-то маленьких хитиновых тварей, и они НАВОДНЯЛИ! Они были такие мерзкие и никак было не отвязаться от них! Несколько из них ползали на выпирающей бледной складке на боку у примеченной им сотрудницы. Но она не реагировала на них, наверное потому что она работала дольше. Однако же Червя не мог помочь себе. Он постоянно трогал трогал трогал. Он крутил пальцы, дергал ногой, чесался, касался лица: носа или шеи, тер что-либо, переминался с ноги на ногу, за что-то хватался. Насекомые чуднЫе насекомые не отпускали его казалoсь они струятся и роятся зеленые хитиновые такие юркие маленькие дьяволы! Он был постоянно в напряжение! Как высоковольтная пружина или деталь! Он подумал о своих родителях. Мясных родителях. Сейчас уже никто такими не пользуется. Это - отголосок старой эпохи. Он чувствовал как будто немножко иной здесь, посреди них всех.
На всем этаже не было и звука. Все было очень тихо. И Червя в очередной день приходил на работу, ступая кожаными туфлями по серому ковролину, зажигал свет на этаже, ступал до своего рабочего места, на котором было выпечатано число 7. 1 2 3 4 5 6 7. Вот. Он садился и беспомощно смотрел на бумаги. Больше их. Кто-то положил их сюда. Он уже не надеялся обработать их все. Он взглянул на новую партию и предпринял еще одну попытку разобраться в числах, но не мог понять, откуда они являются. О чем эти непонятные числа. Бесполезно. Он взял первый лист и начал рисовать лицо в одном из квадратов. Потом пририсовал рога. ЛИцо получилось очень дьяволское и устрашающее. Червя подписал снизу: ДЛЯ НЕПОСРЕДСТВЕННОГО УПОТРЕБЛЕНИЯ ВНУТРЬ и еще рядом пилюлю. Он рисовал и писал всякое, как он делал всегда; и вдруг услышал звук. Это было на четвертом проходе. Звук гнущейся половицы. Вообще, схема рабочих мест тут напоминала кукурузное поле. Червя сначала испугался и прислушался. Было тихо, но его влекло любопытство. Он так давно не видел родственного лица здесь! А может быть это тот, кто приносит и забирает бумаги? И он идет прямо к рабочему месту 7? Может быть, он хочет поблагодарить за хорошую работу? Червя на всякий случай приготовился к почестям. Ему хотелось увидеть, кто это был.
Он встал так же осторожно. Он не хотел никого пугать, на всякий случай. Он прошел к четвертому ряду. Почему-то он не хотел кликать никого - здесь так давно было тихо и он не хотел рушить тишину, а еще ему на секунду мелькнуло видение, что если он подаст голос, то они все встанут и набросятся на него. Он шел медленно и уверенно, зная, что не один, хотя проемы выглядели пусты. Он проверял каждый из них, пока не увидел дверь. Она была похожа на выход, хотя там не висело зеленой таблички [EXIT] на ней, очевидно, это мог бы быть не выход. А, например, столовая, о которой он никогда не знал. Он открыл дверь, за ней куда-то вели коридоры. Ему на секунду показалось, что все это как большой крематорий, а он только размером с крысу, и вот он должен найти выход из лабиринта. Его не слишком волновало, если они наблюдали за ним. Его вело его врожденое крысиное любопытство.
В конце концов он, оказывается, вышел на улицу. Город был пуст, над ним висела серая буря, закручивала облака над головой. Оно казалось таким тяжелым, цельнометаллическим, сделанным из металла; и очень плотным. Как будто надвигалась война. Высокие многоэтажки росли из широких проспектов. Они казались такими высокими: одинаковые бетонные серые многоэтажки.
Ему было некуда торопиться. Чувствовалось, как надвигается шторм: навстречу ему дул сильный, серый ветер. Пахло какими-то химикатами. Он шел к эпицентру спирали, быстро разрастающейся. Все было так намного более великим, чем он, как бывает только во сне. Он следовал, не торопясь. Все улицы были одинаковы, как в видеоигре, выстроены ровно и упорядоченно, ничто не нарушало их. Оно было такое же, как и в том здании, которое он покинул давно. Он не мог вместить в себя чувство, что он ходит здесь последний раз. Однако он не огорчался этому. То, что ждало его впереди, было куда более многообещающим.
Шторм достигал расцвета, он рвал и готов был снести Червя, но это уже было неважно. Он вышел на площадь, туда, где над самым небом зияло око спирали. Не было ничего более огромного или глобального чем то, что происходило, то, что невозможно было вместить в несовершенную машину под названием Червя. Посреди площади стоял котел, огромный, размером с девятиэтажку, зиял черным боком, бешено выкручивая в небо все, что было в нем и неистово бурля, тысячи и тысячи мертвых варились там. Червя поднялся по лестнице, все уносилось и бушевало, он взглянул в глаз бездны, простирающейся на все небо и казавшейся так близко.