Критично-Ненасытн Юлька : другие произведения.

Ненасытность

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка: 



Сборник рассказов о порке





Мои воспоминания



Это было в 1978 году. У меня с соседской девчонкой
было 8 лет разницы: мне было 5 лет, ей - уже 13 (почти маленькая
женщина, с развитой попкой и красивым бюстом, акселератка). Мы переехали
в коммуналку в 1978 году, в мае. В июне, кажется в начале, к нам
постучалась соседка - тетя Галя, которая попросила меня и маму зайти к
ним в комнату. В комнате стояла в ночной рубашке ее дочь Инга;
посередине комнаты стояла невысокая короткая гимнастическая скамейка,
рядом с ней, в корыте, мокли прутья, связанные в пучки (по два прута).
На скамейке лежали: маленький диванный валик и три веревки. Тетя Галя
пригласила нас с мамой сесть на диван и сказала: "Поскольку Инга себя
вела из рук вон плохо, то я собираюсь ее высечь розгами при свидетелях.
Прошу Вас, она обратилась к моей маме и ко мне, быть свидетелями
наказания моей дочери, ей это будет стыднее, а тебе - она повернулась в
мою сторону, послужит наукой."


Моя мама не возражала, поэтому порка началась. Инга
подняла подол рубашки на спину, обнажив свою пухлую попку и лобок.
Затем, она подошла к скамейке и легла на живот, лобком на валик. Тетя
Галя привязала дочь за ноги (у щиколоток), подмышками и связала ей руки.
Потом спросила мою маму, секла ли она когда-нибудь меня? Мама ответила,
что порола меня пару раз ремнем через трусики. Тогда тетя Галя
обратилась ко мне: "Смотри, что бывает с детьми, когда они грубят
родителям", потом взяла пучок прутьев, стряхнула с него воду, с размаху
ударила Ингу посередине попки. Инга вздрогнула, но молчала; на ее попке
начали вспухать две яркие полосы. Затем последовали новые сильные удары.
Тетя Галя порола от вершин ягодиц к ляжкам, особенно сильно - по нижней
части попки, выпиравшей на валике. После десятого удара Инга стала
вскрикивать: "больно-ооо, не буду-ууу, прости-ииии, а-ааааааааааааяй..."
тетя Галя дала ей рукой по губам и предупредила, что дети должны молча
терпеть порку, иначе будет добавка. Но Инга ее не слушала, дергала
попкой и протяжно выла. Ей дали 30 розог, но наказание не окончилось -
после этих розог Ингу подняли со скамейки за ухо, тетя Галя дала ей пять
сильных ударов по губам, пристыдила за трусость, потом подняла Инге
рубашку почти на плечи и нагнула дочку к полу. Затем она отошла в
сторону и с силой врезала по ногам Инги розгами, всего десять раз.
Только после этого Инга, придерживая рубашку на спине и пузе, стала на
колени, поцеловала розги и мамину руку и поблагодарила за наказание,
попросила прощения. Тетя Галя простила ее, но напомнила: "Теперь иди на
колени на горох. Рубашку не опуская, будешь стоять полчаса." Инга пошла в
угол их комнаты и стала на колени. Мне хорошо был виден ее голый
красный зад.


Меня испугала строгость порки, но Ингу я не жалел,
потому что она была виновата и сама признала правильность наказания.
Дальнейший разговор уже происходил в наше комнате и сводился к тому, что
тетя Галя убедила мою маму в правильности публичной порки ля ребенка.
Потом она посоветовала маме пороть меня по голой попке, а не через
трусы: "больнее, значит полезнее; видно, что делается на попке - не
переборщишь; после порки ставить на колени, поэтому либо трусики пачкать
о пол, либо потом снимать, так лучше сразу..." с этого дня меня по голой и
наказывали. В тот же вечер тетя Галя договорилась с моей мамой, что
Ингу теперь за особо плохие проступки будут сечь при мне, а меня при
Инге. За почти четыре года таких прилюдных порок было где-то двадцать
(кроме особых случаев). Четыре раза Ингу секли при мне совершенно голую.
Первый раз был в 1979 году. Инга провинилась на пляже, поэтому в
комнате она перед поркой была в купальнике. По приказу своей мамы она
сняла трусики и купальный лифчик и осталась совсем голенькая. Самое
интересное, что она даже не пыталась закрыть от меня груди или лобок.
После наказания Инга стояла посередине комнаты на коленях совсем
голышом. Мне она потом призналась, что больше стесняется порки на кухне,
при всей коммуналке, чем при мне; я был для нее почти младшим братиком,
кроме того, меня секли при ней.





Это снимало чувство неловкости. Вообще, на мой
взгляд, если в семьях есть разнополые дети, то не надо стесняться
наказывать их друг при дружке. Кроме обычного педагогического стыда, это
еще и урок спокойного уважительного отношения к голому телу. Два раза я
еще видел Ингу совсем голую в 1980 году (она получала розги за шалости в
школе и раздевалась догола, снимая школьную форму). Но самый крутой
случай был в 1981 году, когда не только Ингу, а и ее подругу Лену
наказали при мне за срыв урока химии.


Теперь об Инге и Лене. Это было в 1981 году, в
октябре. Инга и Лена, чтобы избежать контрольной по химии, устроили
пакость учительнице: на доске написали - "химичка блядь". Дурочки
думали, что их не вычислят, поскольку писали вместе (по букве); зато они
были дежурными в классе, поэтому никто без них не смог бы это написать.
От тети Гали я знаю, что обеих мерзавок хотели выдрать перед всем
классом, но решили выпороть дома, зато увеличить количество ударов
розгами. Первая порка походила в нашей коммуналке. Когда я вошел к ним в
комнату, обе были уже раздеты до трусов и лифчиков. На столе рядом со
скамейкой лежали раскрытые дневники с двойками; в тазике лежала куча
розог. Первой секли Ингу. Она разделась догола, подошла к скамейке и
молча легла. Тетя Галя быстро привязала ее и начала отчитывать за
провинность. Потом приступила к порке; Инге всыпали пятьдесят розог,
после которых ее ягодицы и ляжки были сплошь вздувшимся синяком. Инга
выдержала молча только пять ударов, а потом безостановочно кричала. Тетя
Галя после первого крика дала ей пощечину и сказала: "молчи или уши
оборву и ляжки без мяса оставлю". Она была жутко обозлена на Ингу. Так
сильно она ее никогда не драла. Попа Инги ходила ходуном и вертелась как
юла. После порки Инга получила двадцать розог по ляжкам за крики,
десять раз по губам (с замахом), левое ухо ей тоже хорошо накрутили. Она
стояла на горохе и ревела.


Но цирк начался, когда приготовились драть Ленку. Она
была крупнее Инги: толще и мясистей; попа - километр сзади, бедра
широкие, груди как дыни. Когда ей сказали раздеться и лечь, эта толстуха
начала визжать и умолять простить. Мне было противно смотреть на эту
жирную трусиху. Только угроза выдрать в школе заставила ее раздеться и
лечь. Ее привязали крепче Инги, и правильно сделали: ее Тело свисало
киселем со скамейки, а во время наказания она чуть не перевернула
скамейку своими дерганиями. Розги она перенесла с визгом, криками, ревом
и мольбами: "проститееееееееееееееее, ааааааааааааааай,
у-ууууууууууууууууууууууй, йоооооооооооооооооой" и т.п. После порки это
был кусок рыдающего и сопливого мяса, мне было противно и смешно. На
горохе девчонки простояли целый час (с 3 до 4 часов), потом час просто
на коленях. В пять часов их повели драть домой к Ленке. В пять часов
Ингу и Ленку повели драть домой к Ленке. Им одели только халатики, руки
связали, чтобы не мешали наказывать. Рассказываю по информации от тети
Гали. Девчонок не сразу пороли; сначала поставили голых на колени и
выясняли, сколько им дать и кто будет пороть.


Первой секли Ленку (хозяйка): растянули на кушетке,
привязали, пороли мама Лены и учительница-химичка, секли одновременно и с
двух сторон. Ленка верещала и рыдала, дергалась как бешенная и
заработала штрафную порку после наказания. Тетя Галя с удовольствием
рассказывала, как мама Лены и химичка драли Ленку, как она "в соплях" и
слюнях ползала на коленях и молила о прощении. Инга вела себя не так
бурно. Шестьдесят розог каждой из них - достаточная добавка к первой
порке. Потом девки стояли на коленях и дрожали от страха, сверкая
сине-фиолетовыми попами и ляжками. Родители и учительница обсуждали
продолжение наказания в школе.


Было несколько вариантов: показать всему классу голые
попы и ляжки Инги и Лены, поставить их с голыми попами на колени перед
классом... К счастью девочек, остановились на новом варианте: обе девчонки
написали на доске: "Меня высекли розгами по голой попе (сто десять
ударов) и ставили на колени. Я умоляю о прощении и раскаиваюсь в своем
гадском поведении!!!" Уже Инга рассказала, что она была счастлива, что
ей не пришлось раздеваться перед классом - не столько из-за голой попы, а
из-за женских интимных мест (скидка на начало 80-х и пуританство). Она
же рассказала об ощущениях от порки в квартире Лены: боль была вдвойне,
ведь секли сразу с двух сторон, даже не было сил кричать; Инга ведь
привыкла к системе "удар-крик", а тут сразу два удара. Стыд от наказания
тоже был вдвойне: пороли женщины, а зрителем был отец Лены (он не
вмешивался в наказания дочери). Ингина попа была синей несколько дней,
медленно переходила в желтизну, а совсем побелела только дней через 15. Я
об этом знаю, потому что она мне несколько раз показывала свою попку
(мы не стеснялись друг друга, так часто нас секли перед друг дружкой).
Месяца два Инга была идеальным ребенком, что подтверждает мысль:
"девчонке беспощадная и суровая порка очень полезна при воспитании!!!"


Это краткий рассказ о том, как проходили порки на
кухне в нашей коммуналке (в моем раннем детстве). Такие порки
происходили редко, только за особо серьезные проступки, когда порку
хотели сделать абсолютно публичной и стыдной. Дело в том, что на такой
порке присутствовали все: отец и мать Инги, моя мама, еще двое соседей
(старики), иногда присутствовала их внучка (младше меня на 2 года).
Всего за четыре года, которые мы жили в коммуналке (с 5 до 8 лет), такие
публичные порки происходили 6 раз. Правила были такие: Инга выходила на
кухню в одной ночнушке, без трусиков. Перед тем, как ложиться на
скамейку, она поднимала рубашку на живот и спину, обнажая перед всеми
лобок и попку. Также она стояла на коленях после порки, пока секли меня.
Меня выводили в кухню без трусиков, в одной коротенькой маечке, так что
мою наготу видели все.


Розги для Инги мокли в тазу, а для меня был ремень на
табурете. Для примера расскажу о порке в 1980 году (Инге было 15 лет,
мне - 7 лет). На той порке присутствовала и внучка стариков, ей уже
исполнилось 5 лет. В тот раз Инга опять сильно провинилась: получила две
тройки, нагрубила учительнице и своей маме. Я тоже тогда напроказил в
детском саду (дело было весной). Инге назначили 40 розог, а мне - 20
ударов ремнем. Порка происходила в субботу, в четыре часа. Меня без
трусиков привела мама. На кухне уже сидели старики, рядом стояла их
внучка. Меня смущало, что она видит меня без трусов, особенно мое
"хозяйство". К этому были основания: девчонка не первый раз была на
порке, и видел, что ее интересовала не порка Инги, а я. Она осматривала
меня перед поркой, а после порки с усмешкой смотрела, как я морщусь от
боли. Меня эти ее улыбочки раздражали.


Но вернусь к порке. Скамейка для наказания уже стояла
посредине кухни, на ней лежали веревки, валик под лобок и первый пучок
розог. Я сел голой попкой на табурет, на котором меня потом должны были
пороть ремнем. Ингу привела ее мама. Когда они пришли на кухню, Инга
сама подкатала рубашку на живот, так что ее лобок и пока были полностью
оголены. Она покраснела от стыда (ее смущали старики и их внучка). Тетя
Галя объявила всем о провинности дочери и добавила: "Инга получит за
свои проступки 40 горячих, и таких сильных, что это отучит ее плохо себя
вести!!!" Инга легла на скамейку, выставив под порку свою пухлую
задницу. Тетя Галя и моя мама быстро привязали Ингу. Затем тетя Галя
взяла первый пучок розог и начала наказание. Инга, как всегда, выдержала
10 ударов. А потом начала кричать, визжать, рыдать и умолять о
прощении. Ее попа отплясывала танец боли, потому что тетя Галя на кухне
порола дочку без пощады. Каждый удар отпечатывался яркой багровой
полосой на попке или ляжках (наказывали по нижней части попки). После 40
розог ягодицы были баклажанового цвета (в Одессе баклажан называют
"синенький"), ляжки - как вареная свекла. За крики Инга получила еще 15
розог по ляжкам. Во время этой штрафной порки она стояла, нагнувшись к
скамейке, потом еще получила по губам. Я уже писал, что штрафную порку
девочка получала в позе "нагнувшись". Сама по себе эта поза для девочки
очень болезненна и позорна, потому что кожа на попке и мышцы особенно
напряжены. А позор связан с тем, что видны и половые губы и анус. Обычно
женщина оказывается в такой позе без стыда только во время секса с
мужчиной в позе "сзади".





Инга потом мне жаловалась, что ей было стыдно
показывать себя в таких подробностях перед соседом-стариком и своим
отцом. Меня она не стеснялась, а относилась ко мне как к младшему брату.
В общем, порка на кухне для Инги была очень серьезным наказанием из-за
всех этих подробностей. После порки она стала на колени, и наступила моя
очередь получать порку. Мама взяла меня за ухо, подняла с табурета и
объявила всем мой проступок. На табурет положили свернутый плед, на него
- меня. Я касался лобком края табурета, руки и ноги свисали. Тетя Галя
подняла мне на спину край маечки, прижала меня к табурету за плечи. Мама
сложила ремень вдвое и приступила к порке. Я получил 20 сильных ударов
по попе и ляжкам. Пороли по нижней части ягодиц, они просто горели
огнем. Я едва удерживался от криков, но стонал и дергался. За мужество
меня похвалили. После наказания я, как и Инга, целовал орудие наказания,
мамины руки, благодарил за строгую и справедливую порку, тетю Галю - за
то, что держала, а соседей, что смотрели на мое наказание. После моего
наказания мы с Ингой отправились каждый в свою комнату, чтобы еще по
одному часу отстоять на коленях. Вот так нас наказывали на кухне.


Это один из моих рассказов о порках в подростковом
возрасте. Речь идет о порке в поезде, в купе, в присутствии проводницы.
Мы тогда с мамой ездили в Ленинград. Это было в 1988 году. На обратном
пути мы ехали не в скором поезде, а в "дополнительном", летнем. Он и шел
медленнее, и стоял подольше на полустанках, а главное был полупустой. В
нашем купе ехали только мы с мамой. Из-за долгой езды мы оба были
уставшими. Но я позволил себе быть грубым с мамой. Ее это очень
рассердило. Когда я был по младше, мама могла меня просто выпороть
ремнем даже в купе поезда, такое было часто. Но теперь мне было 15 лет, и
меня секли только розгами. Мама в ответ на грубость сначала пригрозила
сильно высечь дома в Одессе. А потом вдруг вышла из купе, только
приказала мне никуда не уходить. Через 10 минут она вернулась и сказала:
"Я тебя высеку прямо здесь..." Я был удивлен, потому что розог ведь не
было, чем меня собирались высечь? Еще через минут 20 мама приказала мне
снять спортивные штаны и трусы и ждать ее стоя. Я выполнил распоряжение
мамы и стоял в купе голый по пояс. Я жутко боялся неизвестности, кроме
того мне было стыдно от мысли, что кто-нибудь может открыть случайно
купе и увидеть меня в таком виде...


Пока я стоял голенький и пребывал в недоумении и
стыде, поезд тоже стоял на каком-то полустанке. Наконец поезд поехал, а я
все стоял... Думаю, что то ожидание порки было полезным; страх от
неизвестности и предстоящей порки был прекрасным дополнением к
наказанию. Наверное и мама это понимала. Потому что впоследствии,
наказывая меня дома она тоже заставляла голым ждать порку. Я уже начал
думать, что все наказание ограничится только стоянием с голой попой,
когда дверь купе открылась. От неожиданности я даже не успел прикрыть
руками член.


В купе вошли мама и проводница нашего вагона, женщина
лет сорока, но привлекательная. Я увидел в руках у мамы пучки прутьев и
понял, что меня все-таки высекут. Меня жутко смущало, что я стою
полуголый при посторонней женщине. Проводница села на лежак. Мама
сказала мне: "Ты был со мной очень груб, поэтому я высеку тебя розгами...
(она помахала пучками перед моим лицом) А Евгения Ивановна (проводница)
подержит тебя. Ложись к ней на колени. Живо..." Я был испуган и смущен от
необходимости ложиться на колени молодой еще женщины. Но меня не
слушали.


Проводница положила меня поперек своих коленей, так
что мои ноги свисали на пол, а головой я оказался на лежаке. Я
почувствовал на своей пояснице женские руки, они плотно прижали меня. Но
меня смущало не это. Я чувствовал своим членом тепло женского бедра,
потому что Евгения Ивановна перед тем, как положить меня, приподняла
свою форменную юбку. Забегая вперед скажу, что пока меня секли, мой член
терся об это бедро. Удивляюсь, как это я не кончил от такого трения.


Перед поркой мама еще раз подчеркнула мой проступок -
грубость, и назначила мне в наказание 30 ударов. Проводницу она просила
считать удары. Наконец раздалось пение розог и я почувствовал первый
удар. Не знаю, что это были за прутья (их срезала проводница на
полустанке с какого-то куста), но секли они здорово. Мою попку обжигали
удары, я только и мог, что дергать попой и стучать ногами по полу. После
первых 15 ударов, пока мама меняла пучок, она еще раз напомнила мне,
что я не имею права ей грубить, что меня выдерут в два раза больнее,
если я посмею до приезда в Одессу еще хоть раз провиниться. Вторая
порция ударов ложилась уже не только на ягодицы, но и ляжки. От резкой
боли я сжимал ягодицы и ноги... Наконец порка закончилась и мне разрешили
встать. От боли я уже даже не обращал внимания на то, что мой
возбужденный член стоял колом.


Зато на него обратила внимание проводница: "Ого,
какой большой мальчик..." Мама в ответ сказала с насмешкой: "Член больше
мозгов... Поэтому приходится драть. Ну, благодари за порку и целуй розги и
руки." Я выполнил весь ритуал и даже поцеловал руки проводницы,
поблагодарил ее за то, что держала меня, считала удары и помогла маме
добыть розги.


Потом уже мама рассказала мне, как ей удалось
уговорить Евгению наломать эти прутья и помочь меня наказать. После
ритуала благодарности мама шлепнула меня ладонь по попе и добавила:
"Становись спиной к двери, лицом к столику (на столике лежали розги)...
Смотри на розги и думай о своем поведении. Попу не закрывай..."





Мама и проводница вышли, а я остался стоять голый, с
выпоротой попкой. Мне было не только больно, но и очень стыдно, что меня
секли при посторонней, что мой член терся о бедро женщины. Наконец,
меня пугала все та же перспектива: кто-нибудь откроет случайно дверь и
увидит меня с голой и выпоротой попой... Как потом оказалось, у меня был
еще один повод стыдиться. Когда мама несла розги, чтобы наказать меня,
это видела женщина из соседнего купе. Потом она слышала характерное
пение розог. Когда мама с проводницей вышли после наказания, эта женщина
завела с мамой разговор о порке, советуясь как лучше выбирать прутья и
пороть. Таким образом, моя порка была известна в вагоне. На следующий
день эта женщина и проводница, когда мы выходили из вагона, еще раз
упоминали о моем наказании при прощании и насмешливо смотрели на меня.
Этот стыд мне мама напомнила уже дома, когда предупредила, что если я не
возьмусь за ум и не исправлю свои манеры, то она розгами распишет на
моих ягодицах правила хорошего тона.


На первом курсе универа меня тоже здорово выдрали.
Мне было уже 20 лет. В зимнюю сессию я получил двойку на экзамене. Я сам
позвонил маме и сообщил о своем проступке. Она ответила кратко: "Сам
все приготовь, будь готов к строгому наказанию, щадить не буду."


Я приготовил розги (3 пучка), веревку, подушку,
разделся до трусов. Чтобы не раздражать маму еще больше, я начал учить
вопросы на следующий экзамен, зачетка с не проставленной оценкой (это
означало двойку) лежала раскрытая на столике. Так получилось, что в
нашем подъезде в тот день произошло происшествие: на 2 этаже вспыхнул
пожар; пока его потушили (быстро), соседка из квартиры под нами
попросила разрешения переждать у нас со своим сыном, пока рассеется дым.
Убирать розги назад я не посмел. Поэтому, сгорая от стыда, что видно к
чему я приготовился, а еще больше при мысли, что мама может выпороть
меня при соседке и ее сыне, я принял их у нас дома; только одел
спортивные штаны и рубашку. Целый час, пока они были у нас дома, был для
меня хуже ожидания порки.


Наконец, пришла мама. Лена, так звали соседку (она
была старше меня всего на 12 лет), спросила мою маму: "Ты будешь прямо
сейчас его пороть?" Мама сказала, что да. Лена: "А розгами по голому
телу или через трусы?" Мама: "Обязательно по голой попе, иначе
неэффективно; а так и больно, и стыдно. Потом поставлю без трусов на
колени." Я готов был провалиться сквозь землю, а Валерка (сын Лены, ему
было 14 лет) смотрел со страхом на розги, на меня и моргал.


Я боялся, что мама предложит Лене остаться (Валерку я
не стеснялся) и смотреть на мое наказание, чтобы пристыдить меня и
устрашить Валерия. Дело в том, что я запал на Лену и, пардон, хотел
заняться с ней сексом; она уже узнала, что меня секут за проступки, но
предстать перед ней голым не для секса, а чтобы лечь под розги, потом
вихлять перед ее глазами своим исполосованным задом... Это было страшнее
розог. Но, к моему счастью, в тот раз Лена сказала: "Не будем мешать,
пойдем домой"; потом все-таки был случай, когда меня высекли при Лене.
Как только они ушли, мама произнесла обычное: "Догола..." Я разделся и
ждал голый... Мама сняла пальто и сапоги, помыла руки, потом осмотрела
розги, зачетку, взяла веревку и крепко связала мне руки. Потом за ухо
отвела к кровати и глухо приказала лечь.


За двойку я получил 60 суровых ударов розгами, потом
отстоял 1 час на коленях... А потом получил еще 40 розог за лень. Мама мне
объяснила такое двойное наказание так: "60 розог ты получил за двойку,
то есть за учебу. Но видимо порка за оценки для тебя слишком легкая,
поэтому я добавляю тебе за лень; потому что тебе учиться не трудно, ты
просто ленишься." После 40 розог я еще час стоял на коленях. Розгами
меня в целях профилактики секли всю зимнюю сессию. Больше я не получил
ни одной плохой отметки в ту сессию и пересдал экзамен на пятерку. После
пересдачи мама еще раз меня выпорола: "Не ленился и сдал все нормально.
Поэтому для профилактики получишь еще 40 розог."


Весь месяц моя попа была по цвету как баклажан. Но я
ни разу не сердился на маму и не обижался за столь строгое воспитание,
потому что знал, что я это заслужил, а мама просто заботится о моем
воспитании.Порка Валеры. Я уже писал, что был случай, когда мне было
мучительно страшно от мысли, что меня высекут при соседке Лене, которую я
хотел. Я боялся, что она мне не даст, если увидит, как я дергаюсь под
розгой; иначе говоря, сочтет меня маленьким для "траха". Но то, что
произошло после той порки, сняло эту проблему.


Сначала я должен рассказать об одном из случаев,
когда я сам порол кого-нибудь. Через несколько дней после порки, перед
которой у нас были Лена и ее сын Валерка, во второй половине дня ко мне
зашла Лена. Я был на зимних каникулах и один дома, мама была на работе.
Лена, смущаясь, спросила меня: "А тебя часто секут розгами; ну, в
смысле, у вас дома есть запас розог?" Я, тоже смущаясь, ответил: "Розги,
конечно, есть с запасом." Лена тогда спросила: "А ты мне не дашь
немного, я хочу выпороть Валеру. Я вообще-то хотела попросить твою маму,
чтобы она меня научила пороть." Я удивился, но ответил так: "Насчет
розог нужно спросить у мамы, но она будет только вечером. А научить
пороть могу и я. Я порол племянницу, мальчишку из подшефного класса.
Опыт наказывать у меня есть."


Лена помолчала и опять спросила: "Ты не можешь
позвонить маме на работу и спросить ее разрешения на розги и твою
помощь?" Я позвонил маме и получил ее разрешение взять 2 пучка розог и
помочь Лене в порке Валеры. Когда звонил маме, то очень волновался: на
работе у мамы не знали, что она меня порет, ведь мне уже было 20 лет.
Некоторых из сотрудниц мамы я лично знал, им было почти столько же,
сколько и мне. Я осторожно спросил маму: "Можно взять два пучка розог и
помочь Лене выпороть ее сына?" Мама произнесла приблизительно следующее:
"Я разрешаю обе вещи", - что означало - можно взять розги и помочь Лене
выпороть Валерку.


Я передал это Лене. Она обрадовалась. Перед тем, как
пойти наказывать Валеру, Лена расспросила меня о порядке наказания. Я
рассказал на своем примере: нужно раздеть ребенка догола или только до
майки, связать руки, чтобы не мешал пороть, положить на живот (под лобок
- подушку, чтобы приподнять попу). Рассказал, как держать розги и бить
(по нижней части ягодиц и ляжкам, чтобы было больнее и чтобы не
повредить позвоночник и почки). Особо заметил, что во время наказания
нельзя кричать и просить остановить порку. За это - по губам,
дополнительные удары, а потом за ухо на горох без трусов. Лене
понравились все правила, потому что они были направлены на наказание
непослушного ребенка. Чем строже, тем лучше. Дело в том, что Валера
тогда очень сильно провинился: он получил две "3", попытался скрыть это
от своей мамы, нагрубил классной. За это все Лена была готова спустить
ему шкуру. По просьбе Лены я взял не только розги, но и ремень с пряжкой
(офицерский) и веревку, чтобы связывать ее сына. Мы спустились к ним в
квартиру. Валера знал, зачем его мама пошла к нам, поэтому сидел и
дрожал от страха. До этого дня его розгами не пороли. Только иногда,
слегка могли стегнуть ремнем, через трусы. Теперь ему предстояло узнать
настоящее болючее наказание. Увидев розги и ремень, он начал хныкать и
умолять о прощении. Выглядел он жалко - чуть не ползал на коленках перед
своей мамой. Я не люблю трусов, тем более при наказании. Мне он тогда
напомнил подругу Инги, которую вместе с ней наказывали за срыв урока.
Только она была девчонкой, а он мальчиком. Мне было и смешно и противно
смотреть на него. Я решил, что выдеру его побольнее за эту трусость.


Лена строгим голосом приказала Валере раздеться
догола. Он опять начал канючить и просить не пороть. Тогда Лена
пригрозила: "Если ты сейчас же не разденешься и не дашь тебя наказать по
заслугам, то я тебя выдеру в школе голого перед девочками из твоего
класса. Ты так провинился, что тебя мало запороть до крови. Снимай с
себя все, иначе будешь вертеть голой попкой перед одноклассницами."
Валерка испугался такого позора и стал просить не сердиться, проныл, что
сейчас сам разденется. Дрожащими руками он снял с себя всю одежду и
закрыл руками свой маленький член и мошонку. Валера выглядел смешно:
маленькая попка покрылась от страха "гусиной кожей", худые ноги мелко
дрожали, обе руки прикрывали его "хозяйство".


Последнее можно было и не делать, потому что быть
голым перед родителями не стыдно, а передо мной ему скрывать было
нечего. Хотя я его понимаю: когда мне приходилось готовиться к порке,
тоже было страшновато, ведь будет больно и стыдно. Я связал Валере руки у
запястий, и мы положили его на низенький столик, привязали к нему
подмышками веревкой. Лена взяла Валеру за ноги и немного их раздвинула,
чтобы он не мог сжимать ягодицы. Лена объявила Валере: "Ты получишь 40
розог по голой попе и ляжкам. Если посмеешь кричать и просить остановить
порку, то получишь еще пряжкой и поставлю тебя голого на горох." Даже я
видел, как задрожал Валерка. Я поднял розги и сильно ударил. На
маленькой попке вспыхнули две полоски. Валерка взвизгнул тоненько и
резко дернулся от боли. Конечно, он не молчал: всю порку он визжал, орал
от боли, ревел белугой и умолял простить. Его "репертуар" был
стандартным: "а-а-аа-ай... оо-оой, больно-оо!!!!! Не буудуу!!!!!" и т.д. В
общем обычная "музыка", которую исполняет ребенок.


Кроме воплей, Валерка сильно дергался и вертел попкой
как пропеллером. Лене приходилось удерживать его ноги. После первых 20
розог, когда я менял пучок розог, Лена пригрозила Валерке, что запорет
его, если он не прекратит свои трусливые вопли. А меня попросила пороть
сына больнее. Валера начал упрашивать свою маму простить и не усиливать
наказание. На это Лена ответила: "Заткнись, скотина!!! Провинился, так
терпи порку." Вторым пучком я сек Валеру по самому низу попки, где она
переходит в ляжки. Там и больнее, и помнится дольше, если попытаешься
сесть. Попка мальчика была цвета вареной свеклы и вся распухла. Я не
жестокий человек, но бил Валеру сильно, потому что по себе знаю, что
мальчикам нужна очень болючая порка, чтобы исправиться.


За крики и просьбы Валера получил еще по 10 ударов
пряжкой офицерского ремня по каждой ягодице. Это добавило синевы на его
попке. После порки Лена только отвязала Валеру, но руки ему не
развязывала. Она подняла его со столика за ухо и несколько раз ударила
его по губам, приговаривая "за крики, за просьбы...", отвела на середину
комнаты и поставила на колени на горох. Так стоя на коленях, Валера
просил прощения, благодарил за порку, целовал розги и мою руку. На
горохе он простоял 2 часа. Лена потом рассказала, что спал он тоже
голый, не накрывая попку и на животе. На следующий день она заставила
Валерку в учительской просить прощения у классной, рассказать о порке и
показать свою голую попку со следами наказания.





На такую меру ее натолкнул мой рассказ об одной из
порок Инги (когда ее высекли за срыв урока химии), Лене очень
понравилось то, что к порке добавлялся стыд из-за оглашения факта порки и
демонстрации следов. Оказалось, что она достаточно суровая
воспитательница.


Сразу после порки Валеры мы вернулись ко мне. Лена
поблагодарила за помощь и похвалила меня за суровость, с которой я
наказал ее сына. Затем она спросила меня: "А мама тебя также сильно
порет или слабее? Следы надолго остаются?" Я, немного смущаясь, сказал,
что сейчас меня мама порет каждый день для профилактики, и добавил:
"Чтобы было полезно, нужно сечь без пощады, посильнее и побольнее! Мама
так и поступает. А следы от розог у меня и сейчас есть на попе." Лена
усмехнулась и сказала: "Покажи. Не стесняйся, спусти штаны и покажи мне
свою попу." Я покраснел и спросил: "Зачем?" "Так нужно, хочу увидеть
результаты воспитательной порки на твоем теле. А если не разденешься, то
вечером попрошу твою маму высечь тебя при мне и Валере." Это замечание
меня совсем выбило из колеи, но я все-таки задал еще один вопрос: "А
зачем же ты тогда ушла и увела малого, когда могла увидеть меня под
розгами?" "Тогда я еще не знала об эффекте от розог, а теперь мне
интересно. А ты бы тогда смущался, если бы мы остались?" Я медленно
произнес: "Больше, чем смущался. Я хотел тебя и боялся, что ты меня
отвергнешь, если увидишь меня во время порки как маленького." Теперь уже
Лена покраснела, помолчала и спросила: "А сейчас ты меня хочешь?" Я
почти выпалил: "Безумно!!!"


Дальше в полном молчании последовало раздевание: Лена
и я сняли с себя все, только трусики она сняла с меня, а я с нее.
Увидев мои ягодицы, расписанные розгами, Лена причмокнула и сказала:
"Здорово тебя!!! Твоя мама знает толк в наказании. Я очень хочу увидеть
тебя под розгами." Как ни странно, теперь меня это не смущало. Мы
занялись сексом, потому что были оба сильно возбуждены. Лена была почти
скелетом. Но секс с этой страстной и жестокой женщиной был сладостным.
Потом, лежа в постели, мы разговорились на тему порки. Я тогда рассказал
об Инге, о порках в возрасте ее Валеры, о своем восприятии этих
болючих, но справедливых и нужных в моем воспитании розгах. Лена
прерывала мои воспоминания восторженными похвалами в адрес мамы и
репетиторши. Мои рассказы возбудили в ней тигрицу. Я потом несколько раз
помогал наказывать Валерку и всегда его порка вызывала у нас желание
потрахаться. Вплоть до летних каникул не было ни одной недели, чтобы в
нашем доме не были слышны вопли Валерки под розгами. Весной Лена
помогала моей маме заготавливать розги.


Но самое интересное произошло, когда моя мама сама
предложила Лене присутствовать во время моей порки. Я был подготовлен к
такому делу нашим с Леной разговором. Меня даже возбуждала мысль
оказаться под розгами при Лене, чтобы показать свое мужество. А ей
хотелось увидеть мою реакцию на боль, посмотреть, как я стою на коленях и
целую розги. Думаю, что Ленка тогда стала просто классической верхней,
хотя сама ни за что бы не легла под розги. Вместе с тем, я рад, что наши
с ней отношения не растянулись надолго, потому что я все-таки свитч,
мне нужно не только получать порку, но и самому пороть. Так мне
интереснее, это увеличивает степень доверия к партнерше. Однако я
отклонился от рассказа. Весной, когда Лена и моя мама вместе заготовили в
парке розги, моя мама учила Лену правилам обработки прутьев: как их
отчищать от сучков, мыть от уличной пыли, выравнивать кончики, чтобы
прутья были одинаковой длины, как связывать "дежурные пучки" (чтобы не
терять время перед наказанием).


В общем, всем премудростям. Потом мама свистнула
одним свежим пучком и сказала: "Как раз свеженький, чтобы прибавить
Арсену ума через попу." Лена в ответ спросила: "А когда ты будешь его
пороть?" "А прямо сейчас." Лена: "А мне можно посмотреть?" Мама:
"Конечно, я даже хотела попросить тебя остаться. Тебе это будет
"стажировкой", а Арсену стыдом." Мама ведь не знала, что мы с Леной уже
были любовниками, и она видела мою попу после порки. Я изобразил
смущение, раздеваясь догола и демонстрируя себя Ленке во всей мужской
силе. Лена по просьбе мамы связала мне руки и взяла меня за щиколотки,
как Валерку. Ей были видны мои член и мошонка: какими они были до, во
время и после порки. То, что меня в таком положении видит и держит моя
любовница, возбудило меня, но не снизило воспитательный эффект от
профилактической материнской порки. Во время наказания я дергался, и
дергались мои мужские причиндалы. Лена потом мне рассказала, что ее дико
завело это зрелище. Я мужественно выдержал порку и поблагодарил маму за
розги, а Лену за то, что меня держала. Когда я вставал после порки, то
делал это специально медленно, чтобы продлить демонстрацию своих
исполосованных ягодиц, вздыбленного члена и напряженной мошонки. Лена на
следующий день сказала мне после секса, что ей снилась моя порка и,
особенно, мое вставание после порки, как я опускался на колени и целовал
мамины руки и розги. Когда она держала меня за щиколотки во время
порки, это очень сильно подействовало и на меня: руки женщины, с которой
я трахался, удерживая меня на месте, добавляли эффект подчинения.


Так сбылась мечта Лены, и смог ей показать, как
должен себя вести во время порки настоящий мужчина. Во время последующих
сексуальных контактов Лена похлопывала меня по попке и вспоминала, как я
дергался. Это служило ей как "виагра". Лена переехала из нашего дома
через полгода и наши отношения прекратились. Еще раз добавлю, что я рад
недолгому продолжению отношений с Леной. Вряд ли мы стали бы мужем и
женой, у нее был муж-моряк (он часто и надолго был в рейсе, поэтому и
возникли наши отношения; когда он вернулся из рейса, то сам стал пороть
Валерку, обо мне уже разговор не заходил), с которым она ни за что бы не
развелась; кроме того, я был намного младше нее. Так что расставание
из-за их переезда стало логичным завершением нашей связи. Для меня эти
воспоминания приятны (за эти слова Натка меня особенно больно секла),
потому что они позволили мне получить партнершу, которую не смущала
порка, я сам получил возможность пороть, пусть и мальчишку
(совершенствовалась моя техника). Наконец, я мог сравнивать свое
мужество на фоне девчачьей трусости Валерки, что повышало мое
самоуважение. Все было мне на пользу.


Речь пойдет об одном из дней, когда я получил за один
урок сразу несколько порок. В тот день Лина пришла, одетая просто
потрясно: облегающая кофта (казалось, что ее груди порвут кофту),
лосины, обтягивавшие ее ноги (от ушей) и тугую попу. Сразу скажу, что в
тот день все мои мысли были заняты сексом с такой женщиной. Какая могла
быть учеба. Но все-таки двумя болючими порками ей в тот день удавалось
заставить меня думать об уроке. Началось с того, что я должен был
ответить домашнее задание. Я подготовил его неплохо, но несколько ошибок
сделал. Поэтому получил 30 розог, стоя в позе "Г", со спущенными
штанами и трусами. Меня в тот день особенно беспокоила вздыбленность
члена, потому что я был заведен эротичным видом Лины Ивановны. Пока я
ожидал первого удара розог, стоя в такой позе, которая открывала меня
без утайки, я представлял себе в такой же позе саму Лину, но не для
порки, а для секса. Справедливости ради, замечу, что Лине удалось
розгами отвлечь меня от эротических мечтаний и направить мое внимание на
учебу. Но розог хватило только наполовину урока. Диктант я написал
хорошо, а на устной части опять отвлекся на сексуальные фантазии. Лина
Ивановна в гневе заметила: "Видно я тебя слабо выдрала первый раз,
гадкий мальчишка!!! Теперь получишь 40 розог, чтобы не отвлекался от
учебы!!!" И это она не знала настоящей причины моей невнимательности.
Вторая порка была суперболючей. Лина хлестала меня по попе и ляжкам так
сильно, что я едва удерживался от крика и в конце порки у меня выступили
слезы от напряжения. Когда я одевал трусы и штаны, то сожалел, что Лина
не ставит меня с голой попой на колени. Мне очень больно было одеваться
и садиться. Но я благодарен ей за такую суровую порку. Ведь она
приходила меня учить, а не удовлетворять мои сексуальные запросы.
Вечером я еще получил добавку в 40 розог от мамы и был рад стоять без
трусов на коленях, так раскалывался мой багровый зад. Пока Лина секла
меня во второй раз, я не просто дергался, а извивался из стороны в
сторону, но уже не стоя, а лежа. Стоя я бы мог и не выдержать от
болевого шока.


Но даже такая болючая порка не изменила реакцию моего
организма: член после второй порки был на изготове. Ночью, когда я
лежал на животе, в моих мыслях вновь возникала фигура Лины и желание
обладать ею Порка в школе в 15 лет. В этом возрасте практически весь наш
класс, включая девчонок, прошел через субботние порки в пустом классе.
Иногда претендентов было по 5 человек. В тот день, когда секли меня, я
был единственным провинившимся. Наша классная считала, что родителям
виднее, как воспитывать детей, и не мешала, а помогала пороть за
проступки. Это было в апреле 1988 года. Я прогулял на той неделе один
день в школе. Думал, что успею закрыть пропуски, и ничего не сказал
маме. Но оказалось, что классная уже сообщила моей маме, и они
договорились меня наказать в субботу. Тот день я запомнил так хорошо,
что даже все слова, которые здесь прозвучат, стенографически точны.


После последнего урока классная сказала мне зайти в
кабинет биологии. Я не встревожился, потому что она была "биологичкой", и
я подумал, что она просто хочет меня попросить помочь в чем-то. Но у
кабинета я увидел свою маму и понял, что меня раскрыли. Мы вошли втроем,
дверь закрыли на ключ. Состоялся такой разговор. Мама: "Ну, доигрался,
пропускаешь занятия и врешь мне!!!" Я: "Мамочка, я хотел сам все
исправить и не беспокоить тебя." Мама: "Однако, мне все известно от Н.С.
(классная). Как будем наказывать?" Я: "Розгой..." Мама: "Правильно, но не
дома, а здесь, в школе!!! Следует тебя выдрать перед всем классом,
чтобы было постыднее." Классная: "Ну при всем классе пока не стоит,
можно здесь, при мне. Если нужно, я помогу." Мама: "Ладно, договорились,
но в следующий раз выпорю при всех, особенно при девочках!!!!" Я чуть
сквозь землю не провалился. Я понимал, что они заранее обо всем
договорились, а сей час просто усиливают мой стыд. Но меня страшила и
порка. Я не знал, сколько мне дадут за такой проступок. В это время мама
сказала: "Раздевайся, а мы пойдем за розгами. Сними брюки и трусы,
совсем, жди нас..." И они вышли, а разделся и стал ждать порку. Я знал,
куда они пошли за розгами. Одного моего одноклассника родители секли в
школе с разрешения директора и в бытовке рядом с учительской они держали
розги в воде в течение всего учебного года. Это были ивовые прутья. Я
стоял полуголый в классе и со стыдом и страхом ждал порку. Наконец вошли
мама и классная. Мама уже приготовила 3 пучка розог. Я понял, что меня
ждет больше 40 ударов. Мне приказали лечь животом на парту, выпятив попу
и расставив ноги. Классная взяла меня за запястья и подтянула через
стол. Я мог теперь дергаться, но не вырвался бы во время наказания. Мама
подняла рубашку и майку на спину, оголив мне попу и поясницу. Потом я
услышал, как она пробует в воздухе розги. Их свист заставлял меня
сжимать ягодицы в предвкушении ударов. Наконец мама произнесла: "За твой
прогул ты получишь 50 розог. И не смей мне кричать. Иначе пойдешь из
класса без трусов и брюк...





Кстати, если за следующую неделю не закроешь все
пропуски на пятерки, то все-таки выпорю перед классом! Понял, маленький
негодяй?!!!" Я сказал, что понял. Потом мама попросила классную считать
удары и начала порку. Мама била с оттяжкой, чтобы кожа вспухала. Я
вихлял задницей, дергал ногами, дергался всем телом, отчего член и яйца
тоже болтались. И старался не издать ни одного звука. А это было трудно.
Попа была в напряжении, удары достигали не только кожи, но и мышцы,;
если верхний прут ложился на низ ягодиц, то нижний бил по ляжкам. Больно
было адски. После 20 розог мама меня отчитывала еще минуты 3. За это
время я хоть немного отдохнул от боли, а потом все продолжилось. После
порки классная отпустила мои руки, а мама приказала подняться.





Когда я встал, то член был в полной боевой
готовности. На это классная пошутила: "Мужское достоинство уже отрастил,
теперь ответственность за свои поступки отращивай." Мама добавила:
"Если не исправишь все к субботе, то будешь демонстрировать свой член
одноклассницам." Потом мне приказали опуститься на колени. Стоя на
коленях, я поцеловал розги, мамины руки и поблагодарил за порку,
попросил прощения. Потом поблагодарил классную за то, что она меня
держала, и попросил прощения у нее.


Меня простили и приказали одеваться. Одеть трусы и
брюки на только что выпоротую задницу оказалось очень трудно. Ноги и
попа раскалывались от боли. Но я морщась оделся. Мы попрощались с
классной и пошли на трамвай. В трамвае мне пришлось сесть на железное
сиденье. Как только мы пришли домой, раздалось мамино "догола". Я
разделся полностью. Мама взяла меня за ухо и подвела к зеркалу: "Смотри
на свою попу, как я ее тебе разу красила..." Я увидел в зеркале свои
багровые и вспухшие ягодицы. "Нравится? Если не исправишь все за неделю,
ей-богу, выдеру при всем классе. И мне наплевать на твой стыд." Потом
мама с размаха шлепнула меня рукой по заду и приказала: "На колени,
стой, пока не разрешу встать!" Она куда-то ушла из квартиры, а я стоял
голый на коленях и думал, как мне успеть исправить все 6 пропусков за
неделю, чтобы не заработать новую и позорную порку.


Через час мама вернулась. Я со страхом увидел у нее в
руках целую охапку ивовых прутьев. Я понял, что она ходила в парк рядом
с нашим домом, чтобы заготовить новые розги. Но так много прутьев сразу
никогда раньше весной не готовили. Мне стало страшно. Мама довольным
голосом произнесла: "Видал, сколько я приготовила для твоей задницы..."
Она унесла прутья в ванну, и услышал, как она готовит розги: моет их от
пыли и бросает в воду, чтобы отмокали для гибкости. Розги мама держала
прямо в ванной. Их вынимали только на время купания, а потом клали снова
в воду. Я размышлял, что мне готовят, когда мама вошла в комнату с 3
пучками розог и веревкой. Я дрожащим голосом спросил: "Маам, а за что ты
меня будешь пороть? За школу ты ведь уже высекла." Мама насмешливо
сказала: "Не до конца. Высекла за прогул. А теперь - за обман. Получишь
еще 50 розог."


Я попробовал попросить отложить порку на следующий
день, но ничего не получилось. Мама взяла меня за ухо и подняла с колен
словами: "Вставай, мерзавец, сейчас получишь все сполна." Я встал с
колен, морщась от боли в ухе и лег на кровать. Под лобок мне положили
свернутый плед, чтобы поднять попу. Я вытянул руки к голове, а мама
связала их веревкой. Потом провела рукой по моим ягодицам и насмешливо
сказала: "Конечно, твоей заднице надо бы дать отдых, но ты меня жутко
разозлил своим проступком. И не вздумай кричать или просить остановить
порку, иначе отлуплю пряжкой ремня..." Потом мама взяла первый пучок розог
и со словами "пусто в голове, добавлю на попе" ударила меня розгами.
Она сильно секла. Удары ложились на уже вспухшую попу и ляжки, поэтому
причиняли резкую боль. Я сумел сдерживать крик только первые 20 ударов, а
потом стал протяжно ойкать и стонать. Мама приостановила порку и дала
мне по губам со словами "замолчи, негодяй, терпи заслуженное". Но я не
мог сдерживать крики. Мне казалось, что на попе уже выступила кров, так
было сольно. Я стал вскрикивать "не буудуу боольшее, ообеещааюю...",
"проостиии" "оойй, боольноо" и т.п. Самому стыдно об этом вспоминать.
После розог мама снова за ухо подняла меня с кровати, надавала рукой по
губам. Затем повела к журнальному столику, на котором лежал ремень. Мама
взяла его в правую руку, положила меня поперек своих коленей, а я потом
почувствовал сильный удар по правой ягодице. Мне уже была знакома
пряжка, потому я не сомневался, что бьют ею. 10 ударов по правой, 10 -
по левой.


Потом меня отпустили. Со слезами на глазах я просил
меня простить, целовал мамины руки, розги, пряжку и обещал исправиться.
Мама, довольная тем, что так серьезно меня наказала, произнесла: "Будешь
теперь знать, как прогуливать и обманывать. Но на этом твое наказание
не окончено. Сегодня я тебя уже пороть не буду и завтра тоже. А с
понедельника и по субботу" утром и вечером буду всыпать для профилактики
по 20 розог, чтобы не расслаблялся. Справлять пропуски только на
"пятерку". За "четверку" высеку, а за "тройку" высеку в классе. Так и
знай." Потом мне приказали встать в середину комнаты на колени. Я
простоял так час. До самого сна мне не разрешили одеть трусы. Но я даже
был этому рад. Ведь попа разрывалась от боли. Всю неделю я спал на
животе. Кроме физики мне удалось все стать на пятерки. Физик поставил
четверку. Потому в пятницу я получил еще 40 розог и мама пригрозила, что
в субботу все-таки выпорет меня перед классом. Но увидев мое отчаяние,
сказала: "Ладно, если завтра классная поставит тебе "хорошо" по
поведению, накажу только дома, но накажу." В субботу классная со словами
"не хочется показывать голую попу девочкам?" поставила мне "хорошо".
Дома меня ждали еще 30 розог. Но я уже выдержал их молча. На этом
наказание закончилось. До самих летних каникул я вел себя примерно из
кончин тот учебный год на "отлично". Рассказывал так подробно, чтобы
было ясно, как полезны порка и даже стыд для мальчишек. А если это порка
от маминой руки и в присутствии учительницы, то стыд и польза от розог
ничуть не меньше отцовского наказания.





Ирэна Исааковна



На днях мне пришлось стать свидетелем весьма
интересной и захватывающей сцены. Речь идет об одной весьма достойной и
солидной даме. Это интеллигентная женщина сорока восьми лет, звать ее
Ирэна Исааковна. Она значительно старше меня по возрасту, очень умна и
начитана. Знакомы мы очень давно и отношения у нас самые дружеские.


В конце ноября мы вместе сидели у нее в кабинете и
пили чай. Зашел разговор о воспитании детей и мы коснулись темы телесных
наказаний. Я сказал, что порку в воспитании детей не приемлю. Она
ответила, что в этом плане полностью разделяет мое мнение. В ее понятии
порка ребенка отвратительна. Но вот взрослым, по ее мнению,
периодическая порка не помешает, причем сечь следует не ремнем, а
розгами - это куда эффективней. Я попросил ее обосновать это заявление,
которое меня тогда весьма шокировало. Ирэна Исааковна ответила, что
взрослые грешат значительно чаще и, в отличии от детей, вполне
сознательно. Осознание предстоящей порки очень многих людей удержало бы
от дурных поступков, стало бы значительно меньше грубости, хамства
оскорблений, супружеских измен и так далее. Я подумал и ответил, что в
принципе не нахожу возражений против ее аргументов, но, тем не менее,
многие из современников не согласились бы с этим. Она ответила, что в
дореволюционной России телесные наказания практиковались сплошь и рядом.
Розги свистели в учебных заведениях, в полицейских участках, в домах
весьма уважаемых людей, и так далее, действовала порка весьма эффективно
и никто не находил это наказание.недостойным. К нему тогда относились,
как сейчас к кратковременной отсидке или административному штрафу.
Советская власть от подобных наказаний наотрез отказалась, посчитав, что
это унижает человеческое достоинство. Это была ошибка. Телесные
наказания много десятилетий не практикуются. Именно в этом причина того,
что наше современное общество их не приемлет. В странах Европы, по
словам Ирэны Исааковны, до сих пор применяется порка в некоторых частных
учебных заведениях. В исламских же странах провинившихся порют на
площадях прилюдно. И никто не считает это неправильным. Эффект же от
подобных наказаний несоизмеримо больше, чем от всех наших штрафов и
прочих так называемых административных мер. свою речь Ирэна Исааковна
закончила тем, что современному правительству России просто необходимо
ввести телесные наказания в стране. Жаль, что правительство этого не
понимает. Розги решили бы многие проблемы.


Минут пять я, ошарашенный подобным выступлением,
думал над этой страстной речью солидной сорокавосьмилетней дамы в защиту
телесных наказаний, потом спросил, а считает ли Ирэна Исааковна себя
полностью безгрешной. Она ответила, что безгрешных людей не бывает, даже
самые порядочные люди частенько грешат.


Тогда я спросил, а как бы она отнеслась к тому, если бы ее секли за проступки розгами.


Ирэна Исааковна улыбнулась и ответила:


- Хороший вопрос. Раз я уж сама завела этот разговор и
прочитала на данную тему целую лекцию, то придется открыть тебе
небольшую тайну.


Она спросила, знаю ли я ее подругу Ларису Михайловну.
Конечно же я ее знал. Далее я услышал очень удивительную и весьма
пикантную историю.


Лариса Михайловна полностью разделяет взгляды Ирэны.
Они уже больше года, как один раз в месяц, в последнюю субботу
прошедшего или в первую субботу последующего месяца, встречаются вдвоем в
пустующей квартире и производят телесные наказания друг дружки за
накопившиеся за месяц пpоступки. Причем они внесли в это элемент игры.
Сначала женщины усаживаются играть в карты, в "дурачка". Та из них,
которая осталась дважды, а играют они не более трех раз, становиться
перед выигравшей по стойке "смирно" и перечисляет перед ней свои
прегрешения. Выигравшая слушает ее сидя, после чего решает, в
зависимости от количества прегрешений, сколько розог ей дать. Обычно
назначается от 30 до 8О розог, но не больше сотни. После чего
проигравшая с задранным подолом ложится на живот, а выигравшая берет в
руки розги и хорошенько сечет подругу. Я, конечно был поражен
услышанным. Потом я спросил, кто же из них чаще проигрывает. Ирэна
Исааковна ответила, что в карты ей везло больше. Поэтому Ларисе
Михайловне приходилось терпеть порку чаще. Однако и ей самой несколько
раз приходилось ложиться под розги. Она сказала, что это очень больно.
Ощущение такое, как-будто зад кипятком шпарят. А после порки проблема
сесть. Однако эффект, по ее мнению, положительный. Она стала меньше
опаздывать на работу, меньше стервозничатъ в семье и с окружающими,
одним словом, стала лучше себя вести во всех отношениях.


Закончив рассказ, Ирэна Исааковна спросила, могу ли я
аргументировано возразить против тех методов воспитания, которые они с
Ларисой Михайловной практикуют друг на дружке.


Я долго думал и ответил, что аргументированных
возражений у меня, пожалуй нет. Более того, я нахожу этот способ
воспитания весьма экстравагантным и очень смелым. Однако не могу
отделаться от ощущения, что весь ее рассказ не более, чем очень
остроумная шутка с ее стороны.


Ирэна Исааковна помолчала пару минут, что-то
тщательно обдумывая. Потом заявила, что она, конечно же, не лишена
чувства юмора, однако разговор у нас с ней серьезный и шутить она не
собирается. Более того, чтобы у меня отпали все сомнения, она намерена
разрешить мне поприсутствовать при их очередной встрече.


Я ответил, что нахожу данное предложение весьма
интересными, пожалуй приму его. Однако, не будет ли против моего
присутствия Лариса Михайловна. Сиена-то, согласитесь, весьма пикантная.
Ирэна Исааковна обещала переговорить с подругой. Еще Ирэна Исааковна вы
сказала мысль, что после всего увиденного и услышанного я, возможно,
решусь впредь принимать участие в их встречах уже не в качестве зрителя,
если у меня, конечно, хватит смелости.


Я ответил, что приглашение поприсутствовать принимаю, а над предложением подумаю.


На следующий день мы с Ирэной Исааковной созвонились.
Она сказала, что подруга не возражает против моего присутствия. Потом
она продиктовала мне адрес, по которому мне надо было явиться. Сказала,
чтобы я постарался не опаздывать, так как долго ждать они меня не будут.
Я записал адрес и сказал, что буду вовремя.


Я подъехал немного раньше указанного мне времени к
нужному подъезду нужного дома и стал ждать. Вскоре появились Ирэна
Исааковна и Лариса Михайловна.


В квартире Лариса Михайловна сказала, что не помешало
бы сначала выпить чаю. Женщины пошли на кухню заваривать чай, а я зашел
в ванную вымыть руки. В ванной на полу стоял продолговатый
пластмассовый таз, наполненный водой, в которой мокли с полтора десятка
прутьев. Я взял один прут, стряхнул с него влагу и пару раз взмахнул им в
воздухе. Розга была очень гибкой и просто идеально подходила для
хорошей порки.


За чаепитием женщины болтали о самых разных пустяках.
В их разговоре не проскальзывало даже намека на предстоящую вскоре
одной из них экзекуцию. После чаепития Лариса Михайловна сказала, что
следует произвести некоторые приготовления к наказанию в этих
приготовлениях попросили принять участие и меня. Стол, стоявший посреди
комнаты, был отодвинут, с балкона были вынесены две длинные деревянные
скамьи, которые были поставлены посреди комнаты и сдвинуты вместе.
Получилась идеальная скамья для порки. На эту самую скамью Лариса
Михайловна положила матрас, а Ирэна Исааковна застелила его чистой
простыню. Дамы, так сказать, заботились об удобствах. Потом в изголовье
скамьи была поставлена вынесенная из кухни табуретка. После этого
женщины сели играть в карты. Меня попросили раздать. В следующий кон
раздавать будет проигравшая. Я смотрел на лица играющих и увидел на их
лицах признаки волнения. Каждая из них была готова к порке и в тоже
время надеялась, что сегодня высекут не ее.


Ирэна Исааковна говорила, что чаще выигрывает она, но
тем не менее первый кон проиграла. С тяжелым вздохом она откинулась на
спинку стула.


- Что, подруга, порки боишься? - спросила Лариса Михаиловна.


- Да как сказать, - отвечала Ирэна Исааковна, - это вообще-то больно, особенно если много розог прописывают.


- Очень много нагрешила в этом месяце?


- В общем немало, по мелочам набралось.


- Однако, рано ты запереживала еще два кона в запасе.


- Это у тебя, Лариса в любом случае два кона в
запасе. Меня же если не повезет, ты уже после следующего кона отправишь
не скамейку.


И дамы снова стали играть. Случилось так, что Ирэне Исааковне снова не повезло.


Лариса Михайловна убрала со стола карты, достала лист бумаги и авторучку и положила перед собой на столе.


- Теперь, молодой человек, - сказала она мне, - садитесь в кресло и не мешайте.


Я уселся в кресло в углу комнаты и приготовился наблюдать.


Ирэна Исааковна поднялась со стула и вынула из своей
сумочки лист бумаги, на котором были подробно записаны все ее
прегрешения за месяц (наверняка у ее подруги имелся такой же листок) и,
встав напротив подруги по стойке "смирно", стала подробно перечислять ей
свои провинности.


Лариса Михайловна сидела на стуле, положив ногу на ногу, и внимательно слушала, делая пометки в своем листе бумаги.


Ирэна Исааковна закончила перечисление грехов и
терпеливо ждала вердикта, которой сегодня предстояло быть и судьей и
палачом. Минут пять Лариса Михайловна была погружена в какие-то
подсчеты, наконец она подняла голову и сказала:


- Да, Ирэна. Нагрешила ты действительно больше, чем
достаточно. Наверняка была уверена, что не проиграешь. И, как
выяснилось, совершенно безосновательно. Карты знаешь ли, вещь
переменчивая. Получишь 80 розог. Иди готовься.


Тяжело вздохнув Ирэна Исааковна отодвинула стул к
стене и стала не спеша раздеваться. На ней остались комбинация выше
колен, под которой были обтягивающие панталоны и телесного цвета
капроновые чулки.


- Я готова Лариса, - сказала она.


Лариса Михайловна встала и вышла в ванную. Через пару
минут Она вышла оттуда дерзка в руках сложенные в пучок мокрые розги,
после чего подошла к табурету и аккуратно разложила на нем прутья. Потом
она обернулась К Ирзне Исааковне и строгим голосом приказала ложиться
на скамью.


Ирэна Исааковна покорно подошла и встала возле нее.
Зная ее как весьма волевую женщину я дивился безропотности с которой она
выполняла приказы подруги.


Лариса Михайловна взяла в руки один прут, пропустила
его сквозь кулак стряхивая воду и пару раз взмахнула им в воздухе,
проверяя розгу на гибкость. Затем подобным образом был проверен весь
пучок.


- Снимай штаны Ирэна, - сказала она.


Ирэна Исааковна повиновалась.





- Ложись на матрас, - последовал новый приказ.





Ирэна Исааковна легла животом на матрас, постеленный
на скамью поерзала немного устраиваясь поудобнее, потом приподняла таз и
резким движением задрала подол комбинации, оголив свой широкий мощный
зад, после чего она вытянулась и, обхватив голову руками, замерла в
ожидании розог.


Лариса Михайловна взяв в левую руку пучок, правой
вытянула один прут и встала сбоку от Ирзны Исааковны. Отступив на
полшага, примерилась и резко взмахнула прутом.


Ирэна Исааковна негромко застонала и слегка заерзала
на скамье. На ее голых ягодицах тут лее выступила алая полоска.
Последовал новый взмах розги, еще один и еще.





Лариса Михайловна дала Ирэне Исааковне несколько
розог, после чего бросила измочаленный прут на пол. Перейдя на другую
сторону, и приготовив новый прут продолжила порку. Она секла Ирэну
Исааковну довольно основательно, раз за разом вытягивая ее гибким прутом
по голому заду.


Ирэна Исааковна лежала на скамье и мужественно
терпела порку. Она ерзала под розгами и негромко стонала всякий раз
когда прут опускался на ее ягодицы. Не будучи привязанной она не делала
никакой попытки увернуться. Лариса Михайловна порола как следует со
знанием дела. Она секла ее, то по одной, то по другой ягодице, то по
обеим сразу, периодически меняя розги и иногда заходя то с одной стороны
то с другой. Иногда тонкий конец гибкого прута попадал между ягодиц
наказуемой. Тогда Ирэна Исааковна стонала громче обычного и ерзала
сильнее.


Я сидел в кресле и с огромным интересом наблюдал, как
секут Ирэну Исааковну. До сих пор мне доводилось видеть порку розгами
только в кино. Сейчас же передо мной лежала на животе солидная женщина, у
которой был задран подол и спущены штаны, которую по настоящему
хорошенько пороли. Спектакль был просто захватывающий. К тому же задница
у Ирэны Исааковны была просто шикарная. Я нисколько не пожалел, что
принял предложение Ирэны.Исааковны поприсутствовать на этом спектакле.
Однако я думаю хитрая еврейка была уверена, что выиграет в карты и
хорошенько высечет проигравшую подругу, как это в большинстве случаев и
бывало. Она хотела, чтобы я посмотрел как она сечет попу Ларисе
Михайловне. Однако, на этот раз ей самой пришлось спустить штаны. Не
знаю пригласила бы она меня посмотреть, если бы знала, что ее высекут.





Экзекуция тем временем продолжалась. На ее широкой,
мощной заднице совершенно не осталось белого места. Вся попа была
лилово-синего цвета. Наконец Лариса Михайловна объявила:


- Еще шесть розог, Ирэна.





Вынув очередной прут, она взмахнула им в воздухе и
лихо прошлась розгой несколько раз по иссеченному заду подруги и бросила
прут на пол.


- Все! - объявила она.


Потом Лариса Михайловна собрала использованные
прутья, сложила их в один пучок с неиспользованными и переломив их
пополам выбросила в мусорное ведро.


Ирэна Исааковна продолжала лежать на скамье, переводя
дух. Ее голая лилово-синяя попа была сплошь покрыта вздувшимися
полосами. Через 10 мину т она медленно поднялась со скамьи и морщась от
боли осторожно натянула сначала трусы, а потом панталоны.


- Больно? - спросила ее Лариса Михайловна.


- Еще как.


- Получила то, что заслужила, Ирэна, в следующий раз будешь грешить меньше.


- Но в карты постараюсь играть лучше.


По дороге к метро Ирэна Исааковна мне сказала:


- Ну, что, видал как меня сегодня пороли, вся попа огнем горит.


- Видал, зрелище было весьма впечатляющее, - ответил я.


Ирэна Исааковна напомнила мне свое предложение
подумать над тем, чтобы принимать участие в их встречах, но уже не в
качестве зрителя.


Должен сказать, что действительно не нахожу веских
доводов против утверждения Ирэны Исааковны о пользе телесных наказаний.
Принимать или нет ее предложение, я пока не решил.





Английский приют



В то же доброе старое время существовал обычай, что
богатые и знатные лица содержали в складчину приюты для бедных сирот
обоего пола, где им давали бесплатно образование.


Понятно, что при воспитании их розги играли главную роль.


Я пользуюсь уставом одного из таких в Глазго в 1455
г. По уставу, попечительницами являлись жены и совершеннолетние дочери
лиц, на счет которых содержался приют.


За нарушение школьной дисциплины и особенную леность
дети обоего пола подлежали наказанию розгами. Но наказание розгами
производилось не иначе как одной из воспитательниц, собственноручно. В
экстренных случаях, правда, директор или директриса приюта могли
собственноручно наказать провинившегося ребенка, но курьезно, что это не
избавляло его все-таки от наказания розгами одной из попечительниц
приюта за ту же самую вину.


Воскресенье было излюбленным днем, в который
дамы-патронессы являлись в свои приюты, производили разбор поведения
покровительствуемых ими детей и затем на особом общем заседании
назначали каждому из провинившихся число ударов розгами, которое мальчик
или девочка должны были получить.


Так как среди виноватых и подлежащих наказанию
розгами были мальчики и девочки в возрасте от десяти до тринадцати лет,
то, по уставу, мальчиков могли наказывать только замужние
дамы-патронессы или вдовы. Девицы же патронессы могли наказывать розгами
только провинившихся девочек.


Миссис Бредон, подавшая петицию в парламент о
запрещении телесных наказаний в приютах, в одном из которых она сама
получила воспитание, а впоследствии вышла замуж за очень богатого и
знатного человека, подробно описывает церемониал подобных экзекуций так:
"Дамы и девицы-патронессы - приезжали обыкновенно около трех часов дня.
Директор или директриса приюта встречали их, окруженные воспитателями и
воспитательницами. Мы, воспитанницы и воспитанники, дрожим от страха,
так как от нас ничего не скрывают; мы все видели, как в обе классные
комнаты, одну, назначенную для наказания мальчиков, а другую - для
наказания девочек, пронесли скамейки и целый ворох розог, уже связанных в
пучки из длинных, толстых, распаренных в воде березовых прутьев,
накануне срезанных с деревьев... Если бы члены парламента, пишет Бредон, -
видели эти розги, то, конечно, не подумали бы, что они назначены для
наказания за невинные проступки мальчиков и девочек не старше тринадцати
лет. Такими розгами впору сечь солдат, а не детей!





Прошли при нас также четыре няньки и четыре сторожа, которые будут держать наказываемого или наказываемую.


Все провинившиеся за последнюю неделю стоят с
грустными лицами, если не ревут, так как по опыту или по слухам знают,
что их ожидает очень строгое наказание.


Патронессы немедленно по приезде собираются на
заседание. На нем сперва директор, а потом директриса докладывают о
проступках, и совет решает, какому наказанию подвергнуть виновного или
виновную. Если назначено наказание розгами, то против фамилии
проставляется число розог, которое совет нашел нужным дать. Так как у
каждого воспитанника или воспитанницы есть штрафная книжка, в которую
записывается вина и наложенное наказание, то совет, назначая число
ударов, рассматривает еще и книжку. Если проступок повторится, то
назначается большое число ударов, и виновного или виновную отдают для
наказания даме или девице из патронесс, которые известны как
наказывающие особенно сильно.





В приюте, где была Бредон, обычно давали девочкам не
менее двадцати розог и не более двухсот; причем, если девочке следовало
дать больше ста розог, то после ста ударов ей давали отдохнуть минут
десять и затем добавляли остальное число ударов.


В каждую комнату ставили две скамейки, так что
одновременно можно было наказывать двух человек. Мальчикам число ударов
розгами назначалось не менее тридцати и не свыше четырехсот. Причем
сразу им не давалось более двухсот, а делался антракт в десять минут,
после которого всыпалась остальная порция.


Насколько были жестоки наказания, видно из того, что
редкий раз обходилось без того, чтобы одного или двух из наказанных не
снесли на простыне прямо из экзекуционной комнаты в приютский лазарет,
хотя наказание производилось аристократическими женскими ручками.


Нередко за строптивость во время наказания розгами
или какую-нибудь дерзость, сказанную от боли, патронесса давала максимум
ударов уже без всякого совета или усиливала жестокость наказания,
приказывая виновного или виновную держать во время сечения на весу или
наказывая розгами, вымоченными в соли.


Я подвергалась очень часто наказаниям. Почему-то меня
постоянно секла одна уже немолодая леди Салюсбери. Раз, возмущенная
тем, что меня за грубость с нянькой решено было наказать восьмьюдесятью
розгами, я ни за что не хотела просить прощение у присутствовавшей при
моем наказании няньки и поцеловать у нее руку, как требовала
наказывавшая меня розгами барышня. Мое упорство привело ее в бешенство, и
она прибавила мне пятьдесят розог. Но когда я и после этого все-таки не
хотела исполнить приказания леди, та назначила мне еще пятьдесят розог,
причем велела державшим нянькам повернуть животом вверх и стала сечь
меня розгами в таком положении. Тут я света не взвидела и с первых же
ударов закричала, что согласна все исполнить. Но леди все-таки дала мне
двадцать розог в таком положении, а остальные тридцать - приказав
повернуть меня опять животом вниз.


Когда совет назначал всем провинившимся за неделю наказания, то их распределяли для экзекуции между патронессами.





Затем патронессы устанавливали между собой очередь, так как за раз можно было наказывать не более двух мальчиков и двух девочек.


После этого всех подлежащих наказанию розгами
собирали вместе - мальчиков и девочек; тем и другим сторожа и няньки
связывали руки веревкой.





Потом по два мальчика и по две девочки уводили для
порки. По приводе в комнату для наказания, их раздевали и прежде, чем
положить на скамейку, связывали веревкой ноги. Потом клали на скамейку,
держа за ноги и под мышки, пока патронесса давала назначенное число
ударов розгами. Так как одновременно пороли двух, то в комнате был
страшный вой и крики, соединенные с разными мольбами и клятвами. За свое
пятилетнее пребывание в приюте не помню, чтобы кого-нибудь высекли не
до крови.


После наказания обыкновенно весь наказанный был
вымазан в крови, и если не попадал в лазарет, то иногда несколько часов
не мог ни стоять, ни сидеть. Я помню, что я не раз после наказания часа
два могла только лежать на животе, в таком же положении приходилось
спать иногда дня два-три. Если бы можно было показать девочку,
вернувшуюся после строгого наказания, то у самого закаменелого человека
сердце дрогнуло бы.





Шестнадцати лет я поступила в приют, где сама
воспитывалась, на должность помощницы надзирательницы; в этом звании я
пробыла более года и затем заняла место надзирательницы, на должности
которой пробыла около трех лет, когда познакомилась с мистером Бредон и
вышла за него замуж.


В женском отделении приюта было не менее восьмидесяти
девочек, но иногда число их доходило до ста. Девочки распределялись для
обучения на два класса - младший, в котором были девочки от десяти до
одиннадцати и самое большее до двенадцати лет, и старший - в котором
находились девочки в возрасте от двенадцати до тринадцати лет и, как
исключение, четырнадцатилетние. Моложе десяти лет и старше четырнадцати в
приют не принимали.


Столько же мальчиков и в таком же возрасте было и в
мужском отделении нашего приюта, который считался самым богатым в
городе. Действительно, патронессы средств не жалели.


Одевали, кормили и обучали детей превосходно. Может
быть, из-за своей страсти к телесным наказаниям патронессы не жалели
кошельков.


Помещение приюта также было роскошное. Если бы не
жестокие телесные наказания, то лучшего нельзя было бы пожелать и для
детей состоятельных родителей.


В приют принимались только сироты или брошенные дети
обоего пола, но лишь вполне здоровые. Им давали очень хорошее
первоначальное образование и обучали разным ремеслам, а девочек -
рукоделью, домоводству и кулинарному искусству.


Цель этой петиции - обратить внимание членов
парламента на жестокость телесного наказания и необходимость если не
отмены его, то ограничения права патронесс наказывать детей столь
жестоко. По-моему, следовало бы уменьшить число ударов розгами до
пятидесяти для девочек и ста для мальчиков. Теперешний максимум - двести
розог для девочек и четыреста для мальчиков - слишком велик.


Ради справедливости я должна сказать, что
максимальное число розог, как девочкам, так и мальчикам, давалось в
крайне редких случаях, за какой-нибудь выдающийся по своей порочности
поступок. Обыкновенно же самое строгое наказание для девочек заключалось
в ста ударах розгами и для мальчиков двести розог, изредка давали
девочкам полтораста розог и мальчикам триста.





Но зато первая порция назначалась слишком часто.
Наибольшим числом розог наказывали в среднем не больше двух-трех девочек
в год и пяти-шести мальчиков.


Надо было видеть девочку, получившую двести розог,
или мальчика, которому дали четыреста розог, чтобы убедиться в
жестокости подобного наказания.


Если их не относили в лазарет, то у них, когда они
вставали или вернее, когда их снимали со скамейки и ставили на ноги, был
ужасный вид.


Было видно, что ребенок едва стоит на ногах, но
сесть, от боли, тоже не может. В обязанности помощницы надзирательницы
входило наблюдение за качеством и количеством розог, которыми заведовал
особый сторож. Розги покупались экономом. Сторож, под наблюдением
помощницы, вязал пучки для наказания мальчиков и девочек. Прутья для
мальчиков брались толще, чем для наказания девочек. Связанные пучки
клались в особые железные чаны, наполненные водой.


За полчаса до начала наказания или даже меньше, чтобы
они были как можно гибче, их в присутствии помощницы вынимали и
вытирали насухо. Концы пучков обертывались тонкой бумагой, чтобы не
поцарапать ручек патронесс.


Патронессы, особенно главная из них, находили, что
польза от наказания розгами зависит от качества розог, что мне с
совершенно серьезным видом она объясняла, когда я поступила помощницей
надзирательницы. Раз я была оштрафована на три шиллинга (всего около 1
р. 50 к.) за то, что она нашла розги недостаточно хорошо распаренными,
негибкими и небрежно связанными в пучки. Сторожа прогнали за это из
приюта. Новый сторож был специалист по этой части, и я больше ни разу не
получала замечаний, а главная патронесса раза два-три хвалила меня.
Дело в том, что, как объяснил мне новый сторож, нужно было смотреть,
чтобы прут был не особенно толст, но и не тонок, чтобы он не резал кожу
сразу, а причинял бы при ударе сильную боль, что составляло главное
достоинство березового прута. Но необходимо было наблюдать за тем, чтобы
прутья были срезаны со старых деревьев, с их верхов, где ветви тверже и
эластичнее. Совсем молодые ветви годятся для наказания только очень
маленьких ребят. Для наших же детей, как для взрослых, нужно, чтобы прут
был достаточно твердый и хорошо хлестал кожу.


Надо было видеть, с какой заботливостью он вязал
пучки или принимал от подрядчика прутья. Для девочек он выбирал прутья
тонкие и длиной в 70 сантиметров, для мальчиков толще и длиной в 1 метр.
По его словам, концы пучка из двух-трех прутьев должны быть тщательно
выравнены, чтобы при ударе выдающийся против других конец прута не ранил
преждевременно кожу, особенно, если такой кончик попадает на места, где
кожа особенно нежна. Розги, которые приготовлял прогнанный сторож,
вязались из сухих прутьев и плохо подобранных, почему патронесса и
заметила, что они кожу царапают, но не причиняют максимума боли.


Накануне воспитатель с директором и директриса с
надзирательницей вечером, когда дети ложились спать, собирались в
комнате директора на совещание, куда и я, как заведовавшая розгами,
приглашалась.


Тут составлялся список провинившихся воспитанников и
воспитанниц, записывались вины в их штрафные книжки и делались
предположения, какое количество ударов может назначить совет патронесс
виновному и виновной. Надо заметить, что, по обычаю, каждым пучком розог
давалось не более пятидесяти ударов, а затем пучок заменялся новым. За
этим опять же должна была наблюдать я. Когда я была воспитанницей, то мы
все это отлично знали и, пока нас раздевали, по числу лежавших на
столике около экзекуционной скамейки пучков мы могли сообразить, сколько
розог нам назначили. Число это не объявлялось. На том же столике стояли
стакан и графин с водой, а также пузырек со спиртом.


Мне давался особый "наряд" приготовить столько-то
пучков розог для мальчиков и столько-то для девочек. Кроме того, я
обязана была иметь, во избежание штрафа, запасные пучки. Иногда
случалось, что совет патронесс был особенно не в духе и назначал число
ударов значительно больше того, что ожидали директор и директриса, -
тогда приходилось сторожу спешно, пока наказывали детей, готовить пучки
розог.


Регламент требовал, чтобы наказываемый мальчик или девочка клались на скамейку и привязыв



ались к ней веревками или держались сторожами и
няньками за ноги и за руки, - выбор того или другого способа зависел от
усмотрения наказывающей патронессы. Обязательно было всех, подлежащих
наказанию розгами, приводить в экзекуционную комнату со связанными
руками, а по приводе немедленно связывать ноги.


Впрочем, некоторые патронессы отступали от этого
правила и наказывали детей, садясь сами в кресло, кладя виновного на
колени и приказывая сторожу или няньке придерживать за ноги. Наконец,
некоторые ставили свою жертву на четвереньки, садились на нее верхом и,
зажав коленками, секли. Но это уже были отступления.


Я уже выше сказала, что допускалось усиливать
строгость наказания за строптивость или дерзости во время самого
наказания. Тогда виновного держали на весу и в таком положении секли
розгами, что было несравненно мучительнее.


Наконец, иногда особенно жестокие патронессы, как было со мной, приказывали повернуть животом вверх и секли в таком положении.





Опять же ради справедливости должна сказать, что
несмотря на жестокость наказаний, благодаря хорошей пище и уходу за
детьми, вреда здоровью они не причиняли, хотя нередко бывало, что
наказанная девочка или мальчуган проваляются после наказания несколько
дней в лазарете.


Я заметила, что как только приводили двух девочек для
наказания, у патронесс, чаще девушек, появлялось особенное возбуждение,
глаза горели, пока девочку или мальчика, которых, как мы сказали, могли
наказывать только замужние патронессы или вдовы, раздевали и клали или
привязывали на скамейке. Особенно это было заметно у дам или девиц,
наказывавших в первый раз.





Надзирательница и помощница должны были наблюдать
каждая у своей скамейки, чтобы прислуга в точности исполняла приказания
наказывающей патронессы. Они же обязаны были громко считать удары розог.
При наказании мальчиков все это исполняли воспитатель и его помощник.


Совет патронесс, конечно, скрывал, что большинству из
них доставляло громадное наслаждение сечь детей. Он объяснял суровость и
продолжительность телесных наказаний, которым подвергал детей, только
тем, что слабое наказание бесполезно, если даже не вредно, и что
жестокое наказание розгами редко когда не исправит наказанного. С
последним я сама должна согласиться, - по крайней мере для некоторых
натур этот принцип был вполне верен.





Князь Аполлон Сергеевич Хряпнин-Писоцкий



Развратный и немолодой, но очень богатый князь
Аполлон Сергеевич Хряпнин-Писоцкий решил жениться на молодой, красивой
сироте из знатного, но обедневшего рода Гарусовых.


Он увидел Машеньку Гарусову в губернском городе на
ужине у предводителя Дворокорытцева и воспылал к ней порочной страстью.
Не имея прежней своей молодости и красоты, чтобы соблазнить и бросить
юную девицу благородного происхождения, князь решил сделать ей
предложение по всей форме, и уже потом, под личиной законного брака,
надругаться всласть над её юным неопытным телом.


Князь стал ездить в деревню, где сирота по имени
Машенька жила со своей пожилой, неумной и деспотичной тёткой, старой
девушкой - Семиоклой Кузьминичной Гарусовой.


Обе девицы жили уединённо. Ни та, ни другая ничего не
слыхали ни про грязное прошлое князя, ни про его наложниц и любовниц в
обеих столицах, ни про его забавы со своим гаремом из дворовых девушек.
Кое-кто из соседок пытался рассказать тётке и племяннице про любовные
утехи его сиятельства, но они не поняли и половины, одна - по глупости и
неопытности, вторая - из-за юности и невинности.


Машенька была чудо, как хороша! Она только недавно
кончила в институте для бедных благородных девиц, и её огромные серые
глаза смотрели на мир доверчиво и невинно. Тонкая и хрупкая, она имела
уже прилично развитую для своих шестнадцати лет грудь.


Скромные платья, дешёвые шляпки и капоты не могли
скрыть природную прелесть юной девицы. Стройная и изящная девушка целые
дни проводила за чтением французских романов о возвышенной любви и
верной дружбе.


Князь часами просиживал с её тёткой за самоваром и
искоса поглядывал то на белую и нежную шейку девушки, то на узенькую
ступню, нечаянно выглянувшую из-под простенького платья предмета своей
страсти. Делая вслух самые тонкие и изысканные комплименты уму и
добродетелям тётки Семиоклы Кузьминичны, князь мысленно раздевал
прелестную Машу и впивался страстными поцелуями в её божественное тело.


О, как хотелось ему стиснуть руками гибкий девичий
стан! По-хозяйски сорвать с девушки её одежду! Мять её груди с
целомудренными сосками, раздвигать не знавшие мужского прикосновения
бёдра, вонзаться раз за разом своим опытным жезлом в её горячую и
влажную глубину! Но приличия требовали прежде свадебного ритуала, и
князь решил подчиниться им.


В соседнем с Гарусовыми имении проживала дальняя
родственница князя, вдова Шишова Поклепея Ставридовна, слывшая не только
неглупой женщиной с бурным прошлым, но и ловкой свахой, сладившей не
одну свадьбу.


Некогда первая красавица губернии, госпожа Шишова
успела пожить в своё удовольствие. О её грудях ходили в своё время
легенды. Её выносливость в любовных баталиях не имела себе равных.
Почивший в бозе супруг рано освободил жадную до любовных утех даму от
жалких потуг своего немощного тела, и молодая вдова пере**ла почти всю
мужскую половину губернии. С годами Поклепея Ставридовна поутихла,
присмирела, обрюзгла телом, подурнела с лица и зажила праведно и честно.
Поговаривали, правда, о лакее Пантюшке, который в любое время был вхож в
барскую спальню и про отставного унтера, живущего в сторожке на "особом
положении"... но, чего только люди из зависти не скажут!


Хорошо распорядившись по молодости своею жизнью,
немолодая барыня предпочитала теперь - налаживать чужие. Знакомила,
сватала, советовала, и, бывало, тайком сводничала.


К ней-то и обратился князь Аполлон Сергеевич с
просьбой как можно быстрее решить дело со сватовством и свадьбой. И
вскоре бедная Машенька, не смея ослушаться суровой своей тётки, уже шла
под венец с князем, который годился ей не только в отцы, но и в дедушки.


Машенька вошла в двери малой гостиной:


- Звали, Поклепея Ставридовна?


- Звала, душа моя, звала! Да ты поди поближе, садись, поговорим, мы ж теперь с тобой родня.


Маша неловко присела на пуфик. Голова у неё кружилась
от усталости и от голода - из-за страха и волнения она не могла
проглотить ни кусочка за столом! Её лицо было белее фаты, руки в белых
перчатках лежали, словно неживые на коленках, мелко дрожавших под
белоснежным кружевом свадебного платья.


- Слушай меня, Машенька, и запоминай, - торжественно
начала новоиспечённая родственница и начала говорить такое, что Машу
сразу же бросило в жар!


Захлёбываясь слюной, смакуя в уме видения своей
прежней бурной жизни, Поклепея Ставридовна, долго говорила об
обязанности супруги быть покорной во всём (во всём!) своему супругу, о
позоре и невыносимом существовании брошенных мужьями, отвергнутых
обществом жён, о святом долге женщины доставлять своему мужу всяческие
удовлетворения, какие бы он не возжелал.


- Ты, Машенька, девица молодая, невинная, матери у
тебя нет, наставить тебя некому, вот и послушай меня, для счастья
своего, если не хочешь беды на свою голову, - и госпожа Шишова брала
новобрачную за ледяную руку, - То, что ты по-французски и на фортепьянах
обучена, это - хорошо, но главное, быть мужу покорной, так-то, голубка
моя! Вы теперь одна плоть, ложе теперь у Вас общее, и власть над тобой у
мужа теперь полная! Скажет тебе: "Разденься догола! Разденься." Скажет:
"Пляши, жена, нагишом! Изволь плясать нагишом. Так-то!"


То, краснея до слёз, то, бледнея до обморока, слушала
бедняжка липкие слова свахи, и чудилось ей что-то страшное, срамное и
неотвратимое. И, в своей непонятности, только ещё более пугающее и
ужасное. В голове у Машеньки был полный сумбур! Одно только поняла
бедная девушка - нельзя сердить князя, нельзя допустить, чтобы князь
вернул её к тётке с позором...


Ссутулившись, скособочившись, весь во власти своей
звериной похоти, князь резко, с размаху, пихался, словно пытаясь с
каждым толчком вдавиться всем своим корпусом в привязанное тело своей
юной жены. Его огромный член, разорвав девственную плеву, с громким
чавканьем раз за разом погружался между волосатых губок женского срама.
Сладострастная истома поднималась волнами от низа его живота, отдаваясь в
голове князя праздничным звоном. Руки мужчины сжимали нежное тело
свежеиспечённой женщины, то мучая и тиская её груди, то упираясь в
крутой изгиб её бёдер, то пробираясь к ней под зад, чтобы до боли
раздвинуть и так раскрытые бёдра и ягодицы!


Не проходящая боль в порванном влагалище всё ещё
мучила бедную страдалицу, но от ужаса и стыда она словно онемела. Все её
представления о любви и браке были растоптаны грубостью мужа. Машенька
не понимала, что он делает, зачем, и почему эта пытка всё никак не
кончается. Её пугали его хриплые стоны, изводили щипки и укусы, ей
казалось, что она сходит с ума!


Её волосы растрепались и спутались, груди и шея
пестрели засосами, соски, обработанные жадным мужским ртом, возбуждённо
напряглись и торчали неправдоподобно выпукло! Низ живота и ляжки были
перемазаны кровью, а припухшее от плача лицо - слезами, но супруг всё *б
и *б её!


Вдруг князь вздрогнул, громко, с подвывом, зарычал, и
так стиснул новобрачную, что она чуть не задохнулась. Всё тело его
пробила мощная судорога последнего наслаждения. Он дотянулся до Машиного
рта и всосал в себя её губы. Его член содрогался в тесном влагалище
юной жены, касаясь головкой шейки матки и извергая семя. Вой Аполлона
Сергеевича слышен был далеко за пределами усадьбы, и многие приняли его
за волчий.


Последний раз взвыв, князь размяк и замер, лёжа на
своей жертве, пока его член, тоже обмякнув, липкой улиткой не
выскользнул из сочащейся кровью и спермой щёлки юной женщины.


Наслаждение не надолго расслабило развратника, уже
через минуту он приподнялся над женой на руках, улыбаясь улыбкой
победителя. С его лица капал пот.


- Ну что, жёнушка? Каково тебе в замужестве, - игриво спросил он распятую на брачном ложе жертву насилия. И хрипло заорал:


- Девки-и-и-и! Развяжите-тка барыню!


Перелез через молодую супругу, рухнул на подушки и отёр краем простыни кровь со своего срамного органа.Вбежали девки.


- Стойте, погодите развязывать, - передумал вдруг
Аполлон Сергеевич, - ай, Маша, ай, ослушница, обратился он теперь уже к
жене, - что ж тебя уговаривать так долго пришлось? Плохая ты жена, Маша,
надо бы вернуть тебя с позором к тётке, да по всей губернии
ославить-осрамить!


- Нет! Воскликнула юная женщина, - забыв свой
сегодняшний интимный стыд перед грозящим общественным позором, - умоляю,
только не это!


- Ну, тогда я сам накажу тебя, непослушная жена, -
сурово проговорил барин, вставая с супружеского ложа, - подставляйте-ка
свою жопку, Марья Свиридовна... Глашка, розги неси! Лукерья, Агашка,
переверните-тка княгинюшку на живот, да поласковей!


- Умоляю, не надо, - хрипло, севшим от ужаса голосом
пролепетала мученица, - не-е-е-ет! Сорвалась она на крик, пока Агашка с
Лукерьей отвязывали шнуры и переворачивали её ослабевшее тело, чтобы
привязать, теперь уже - кверху спиной.


Вошла Глашка с ведром и розгами.


Маша лежала ничком, снова привязанная шнурами к
изголовью и изножью. Её раскинутые в стороны руки и ноги покрылись от
ужаса перед розгами "гусиной кожей". Хорошенькая белая попка, измазанная
снизу подсыхающей кровью, вздрагивала и сжималась в ожидании наказания.


- Прошу Вас... - сквозь непроизвольные рыдания шептала новобрачная, - Умоляю! Простите меня... я... я буду послушна!


- Бу-у-удешь... будешь, матушка, послушна! Ты у меня,
как шёлковая будешь, - похохатывал князь, пока девки омывали губками его
половой орган и смывали кровь с Машиного тела.


- А ты, Лукерья, смажь-ка мазью барыне ляжки и задницу, чтоб следов не было, - приказал он горничной.


Лукерья сбегала за мазью и втёрла Машеньке в ягодицы и
бёдра специальное средство, усиливающее боль от розог, но не
позволяющее оставаться на нежном женском теле следам и шрамам. Дуняша и
Агашка старательно подпихнули под её живот небольшую цилиндрическую
подушку. Задок юной княгини оттопырился кверху.


- Аполлон Сергеич, миленький, - взывала Маша сквозь
слёзы, - не надо розог, делайте со мной, что хотите, только не розги...
только не при всех...


- Сделаю, матушка! Что захочу, то и сделаю, на то я и
господин тут, а тебе - супруг и глава семьи, - строго вещал Аполлон
Сергеич, мучая молодую жену ожиданием позорной экзекуции, которое хоть и
не болезненно физически, но не менее томительно и стыдно, чем само
наказание, - но сперва - выпорю! Маша зарыдала.


Дуняша облачила князя в халат, и Глашка подала ему первую розгу. Раздался свист, шлепок и крик Маши.





Князь бил несильно. Прутья оставляли на ягодицах жены
только небольшие розовые полоски, но боль была настоящей, пороть князь
умел.


- Вот тебе, жена, за ослушание, - приговаривал
Аполлон Сергеевич после каждого удара, - вот тебе, за гордость! А вот -
за своеволие! А это - впрок, чтоб страх перед мужем имела!


Маша погрузилась в пучину новых мучений. Пытка болью и
стыдом продолжалась. То, что Машу пороли при дворовых девках, было
особенно унизительно! Помимо своей воли, Маша корчилась под ударами,
поддавая вверх задницей, чем доставляла своему мужу немалое
удовольствие, ведь в такие моменты были видны её половые губы с
волосиками на них, а стенанья, вызванные болью, были похожи на стоны
наслаждения.


Бедняжка дёргала руками и ногами, её порозовевший
задок вилял из стороны в сторону, пытаясь увернуться от мокрых прутьев,
приводя Аполлона Сергеевича во всё больший азарт. Временами бедняжка так
сильно выгибалась, что исхлёстанные ягодицы приоткрывались, показывая
всем не только женский половой орган, но и малюсенький розовый анус.


Ягодицы Маши горели, как в огне! Она уже не просто
плакала и вскрикивала, она пронзительно визжала и униженно умоляла
прекратить порку...


Незаметно для себя, "молодой" супруг пришёл в сильное
возбуждение. Халат его оттопырился спереди, и князь, задумчиво глядя на
припухший, вздрагивающий задок юной супруги, велел принести маслица.


Опытные горничные тут же отвязали ноги новобрачной и заставили её, приподняв бёдра, стать на колени:


- Рачком-с, барыня, рачком-с становись, - терпеливо сгибая Маше коленки, бормотала Лукерья.


Девки широко раздвинули Машины ноги и велели ей
прогнуться головой вниз. Дуняшка смазала свою правую руку маслом, ввела
палец в Машину попу и стала вращать, стараясь растянуть стенки прямой
кишки. Маша остолбенела от ужаса. Она думала, что страшнее розог пытки
уж и быть не может, но то, что происходило теперь, вообще не
укладывалось в её сознании...


- Слышь, барыня, - жарко шептала в ухо юной княгине
сердобольная Агашка, вытирая ей заплаканное лицо, - он как в тебя
тыкать-то зачнёт, ты зад не напруживай, не сжимай, а отдавай назад
кишочкой-то, будто по большой нужде присела... легче будет, ей-ей!


Маша вся одеревенела от неизбежности чего-то совсем уж незнакомого и жуткого...


Агашка ещё шире развела половинки, измученного
розгами Машиного зада в стороны, и Дуняшка ввела второй палец в тесную
дырочку. Пальцы вошли с трудом. Боль во влагалище Маша уже почти не
ощущала, но ягодицы горели от розог, и поэтому, когда Дуняшка попыталась
добавить к двум пальцам третий, юная княгиня тихонечко завыла,
непроизвольно отодвигаясь от рук мучительниц.


- Никак нельзя, Барин, - жалостливо проговорила
Лукерья, - больно узко, порвётся дырка-то! Время бы нам, так мы б
подготовили княгинюшку. У той, у балеруньи, у тощенькой, уж куда как
узко было, так мы, помню, семь дён...


- Много болтаешь, девка, - прикрикнул на Лукерью князь, - а ну, прочь! Все!


Горничные отпрянули, и Аполлон Сергеевич, снова, с
х*ем наперевес, пополз по брачному ложу к привязанной за руки супруге.
Ноги Маши теперь были свободны, но она не смела уже сопротивляться, хотя
от слов Лукерьи ей стало невыносимо страшно...


Немолодой молодожён стал на колени позади Маши, между
её широко раздвинутых ног и потыкал пальцем в розовый, тесно сжатый
вход в прямую кишку. Маша ойкнула и попыталась отодвинуться. - Стоять! -
Грозно рявкнул супруг, - и Маша, дрожа, замерла на месте, напрягаясь,
чтобы не дёргаться.


Аполлон Сергеевич дотянулся до пузырька с маслом и
смазал головку и ствол своего грозно торчащего вверх, твёрдого, как
камень, огромного члена. Затем, подхватив одной рукой жену под живот,
другой рукой направил свой половой орган прямо в беззащитную нежную
дырочку. Большая, лиловая головка княжеского елдака никак не хотела
пролезать в крохотный анус, она отскальзывала в сторону от намеченной
цели, и тогда князь стал как бы вкручивать своё мужское орудие в узкую
кишочку жены.


- Ай! Нет! Остановитесь, умоляю! Нет! А-а-а! -
захлебнулась криком юная женщина, прямую кишку которой распирала ужасная
тупая боль, отдаваясь острой болью в надорванном анусе.


- Ой! Ай! - взвизгивала новобрачная, то инстинктивно
отодвигаясь от источника мучений, то, возвращаясь на место из страха
наказания. Со стороны могло показаться, что она подмахивает супругу,
помогая ему насаживать себя на его кол. Кряхтя от удовольствия, старый
развратник всё глубже заталкивал свой член между, бывшими ещё недавно
девственными, ягодицами.


Засадив х*й жене в задницу по самые яйца, он вытянул
его почти до головки и снова задвинул. Тело несчастной женщины жило по
своим законам, и поэтому её влагалище, несмотря на сильную боль в анусе,
вдруг увлажнилось и набухло. Маша не понимала, что с ней, а её
мучитель, шлёпая яйцами раскрытому женскому сраму, продолжал е*ать её в
попу. К мучениям Маши прибавилось новое, странное ощущение, которое
могло бы быть приятным, будь её партнёр более внимательным, тем более
что собственные вскрики и стоны отвлекали страдалицу от болезненных
ощущений.


Но барин-самодур привык смотреть на женщин однобоко, и испытать оргазм в свою первую брачную ночь Маше не пришлось.


В этот раз князь е*ался, к счастью, недолго, - тесный
жар кишки, неприличная поза княгини, её свободно пляшущие внизу груди,
её вопли так раззадорили его, что он быстро спустил в упругую дырочку.





Пороть никогда не поздно!



Светлана была красивой женщиной, которая разменяла
пятый десяток, но выглядела по-прежнему лет на тридцать. Она стояла в
галантерее и уже собиралась купить обычную пластмассовую щетку для
волос, как неожиданно услышала голос: - Ой, Светка, это ты? Голос
принадлежал Ольге, давней подруге Светы. - А, привет, Оль, какими
судьбами? - Да, забежала купить шампунь. - А я вот как раз хотела купить
эту щетку для волос, - сказала Света, показывая на витрину. - Не надо,
возьми лучше возьми деревянную массажную. Очень хорошая вещь, немецкая. Я
такой уже давно пользуюсь. - Ладно, пожалуй, и, правда, лучше купить
подороже - не на один же день покупаю. Светлана купила щетку, и они с
Ольгой вышли из магазина. Подруги немного поболтали о работе, и перешли
на детей: - Как твоя Ленка? Учится? - спросила Ольга. - Да, совсем от
рук отбилась - постоянно грубит, пропускает лекции. Не знаю, что и
делать. А Сергей только через год вернется, ты же знаешь. Сергей, муж
Светы, был дипломатом, и на этот раз его послали работать в Португалию
на целый год. - Эх, не умеешь ты детей воспитывать, Светка. Я со своей
Викой строго: если провинилась - получи по попе. Так она у меня и
институт с красным дипломом закончила, и на работу хорошую устроилась,
по хозяйству помогает. - Ну, это раньше надо было думать. Ты-то свою лет
десять назад так воспитывала, наверно. А сейчас уж - что выросло, то
выросло. - Ничего подобного. В первый раз я ее выпорола в 18 лет, когда
она домой под утро пьяная заявилась. И до сих пор наказываю за серьезные
проступки. Вот, на прошлой неделе она забыла зарядить мобильный и
уехала на выходные к подруге на дачу. Мы с отцом ей всю дорогу звонили, а
"абонент недоступен". Не знали, что и подумать. Боялись, вдруг, с ней
что-то по дороге случилось, а телефона подруги не знали. Мы даже в
милицию заявили. А она приехала в воскресенье вечером, как ни в чем не
бывало. Я, конечно, сначала обрадовалась безумно, а потом стала ее
отчитывать за такую безалаберность. Да, попку я ей так подрумянила, что
сесть она спокойно до сих пор не может. Зато теперь всегда на связи,
трубку после первого же гудка берет. Светлана не верила своим ушам.


- Ты это серьезно? Ей же уже двадцать три года: - Ну и
что? Живет-то она с нами. А орет во время порки так, как будто ей три, а
не двадцать три. Я ведь ее только за дело наказываю, да она и сама
понимает, что виновата. - А чем ты ее наказываешь? - По-разному, но в
основном щеткой - такой же, как ты сегодня купила. - Щеткой??? Да она
ведь небольшая и легкая какая-то, разве можно ей сильно отшлепать? - Ой,
Светка, сразу видно, что тебе никогда щеткой не доставалось, -
рассмеялась Ольга. - Главное, что она деревянная. Сначала я Вику
пластмассовой шлепала, так она треснула буквально через месяц. Попка-то у
нее крепкая, как орех! А то, что она легкая, это хорошо - удар сильнее
получается. Берешь и тыльной стороной щетки со всей силы лупишь свою
красавицу. Кстати, поверхность у щетки гладкая, лакированная, поэтому
шлепать можно по голой попе - так гораздо больнее получается. Если
хорошо отшлепаешь, синяки останутся недели на две, как минимум - тоже
хорошее напоминание. Можешь мне поверить, уж я-то в этом кое-что
понимаю! - Ты это серьезно? А по голой попе обязательно? - Обязательно.
Во-первых, ты всегда можешь видеть, насколько сильно ты ей всыпала, а
потом ей должно быть стыдно - она ведь наказана.


- Да: Знаешь, а, пожалуй, это идея. Я попробую
выпороть Ленку. - Не "попробую", это должно войти в обиход. Твоя Ленка
должна знать, что, если она провинится, то будет наказана - вот тогда
будет результат. Тут одной поркой не ограничишься. Я свою Викусю тоже
долго не хотела пороть, хотя, что надо бы. А, когда ей 18 лет
исполнилось, я и сама поняла, что пусть лучше ее пятая точка страдает,
чем вся жизнь наперекосяк пойдет. В глубине души, она мне благодарна, я
уверена. - Да, ты права. Знаешь, спасибо тебе большое за совет, мне бы
самой и в голову такое не пришло. - Не за что! Ну ладно, подруга, мне
пора. Давай, до скорого! - Пока! Приехав домой, Света никак не могла
выбросить из головы разговор с Ольгой. Она зашла на кухню и
остановилась. Там пахло табачным дымом, причем довольно сильно. Неужели
Ленка еще и курит? Светлана разозлилась не на шутку. - Лена, подойди
сюда! Минут через пять дверь открылась, и Лена неторопливо подошла к
матери - Ты курила? - жестко спросила Света. - Да, я курила. Мама, мне
уже 21 год и я сама могу решать, курить мне или нет. - Ну уж нет,
дорогая моя. Пока ты живешь в моем доме, я за тебя отвечаю. Мы с отцом
тебе много раз говорили, что курение недопустимо, особенно для девушки! -
Мне все равно, что вы там говорили - я могу делать то, что хочу, а ты
можешь орать сколько угодно - истеричка! - Это я истеричка? Что ж,
похоже, мне придется прибегнуть к крайним мерам. Иди в спальню и подожди
меня там. Мы продолжим этот разговор, но уже по-другому. Лена пожала
плечами и вышла из кухни. Зачем продолжать разговор в спальне: что за
блажь? Вообще-то ей не очень нравилось курить, и делала Лена это в
основном, что показать свою независимость. Она уже начала жалеть, что
нахамила матери, но, как всегда в таких случаях, не собиралась
признавать свою вину до последнего.


Она вошла в спальню и встала перед зеркалом. Лена
была очень красивой стройной девушкой небольшого роста. На ней были
обтягивающие джинсы и облегающая майка - все это как нельзя лучше
подчеркивало ее соблазнительные формы, на которые заглядывались парни. -
Продолжим? - спросила мама, закрывая дверь. - Я не вообще не понимаю,
что нам продолжа:, - осеклась Лена, увидев в руке у матери небольшую
массажную деревянную щетку для волос. -


Что это, спросила она, показывая пальцем на щетку. - Я
купила ее сегодня в магазине и мне кажется, что пришло время
воспользоваться покупкой. Лена непонимающе уставилась на маму. - У тебя,
что совсем крыша поехала, да? Ты меня причесывать собралась? - Да,
сообразительностью ты никогда не отличалась. Я собираюсь тебя выпороть
за курение. По-другому я с тобой общаться в состоянии. Слов ты не
понимаешь. Лена онемела. Она не могла поверить своим ушам. - Выпороть, -
знаешь, мне уже не пять лет, да и в том возрасте меня никто не порол. В
любом случае, насколько я знаю, для этого не используют щетку, -
фыркнула Лена. - Вот именно, что никто. А зря! Но ничего это мы сейчас
исправим - лучше поздно, чем никогда. Про щетку я и сама недавно узнала.
Ольга Викторовна утверждает, что это весьма действенный метод
наказания. Лена была в шоке. Она хорошо знала мамину подругу и ее дочку
Вику. Вика была старше ее на 2 года, она была высокомерной девушкой с
внешностью фотомодели. Лене и в голову не пришло бы, что Ольга
Викторовна ее наказывает. Ленкины размышления были бесцеремонно прерваны
мамой: - Раздевайся! - Что??? - Ленка все еще не верила в реальность
происходящего - А ты подумала, я тебя по джинсам пороть буду. Нет, ты
получишь настоящую порку по голой попе, о которой еще нескоро забудешь.
Лена уже не могла ни о чем думать. Все это было как-то слишком - ее
взрослую девушку мать собирается выпороть по голой попе, к тому же
какой-то щеткой. Она по- настоящему испугалась, поняв, что с ее ростом
она не сможет вырваться. У Лены задрожали руки. - Мама, извини меня,
пожалуйста. Не надо меня пороть, я все поняла, я была такой дурой, - она
была готова расплакаться. - Раньше надо было думать. А теперь снимай
джинсы и побыстрее! Лена поняла, что спорить бесполезно - мать была
полна решимости выдрать ее, как следует. Она расстегнула молнию и стала
стягивать джинсы. - А теперь сложи их и положи на стул - в ближайшее
время они тебе не понадобятся. Девушка осталась стоять в белых хлопковых
трусиках и красной облегающей майке, которая едва доходила до талии.
Она переминалась с ноги на ногу, потупив глаза и не зная, что делать
дальше. Мама села на кровать и сказала: - Подойди сюда, поближе. Лена
подошла на ватных ногах. Светлана одним рывком спустила с нее трусики.


- Мама, нет! - закричала Лена, пытаясь одеть их
обратно. - А я сказала: "да". Света сильно ударила Лену по рукам,
совсем, как в детстве. Она поняла, что сопротивление бесполезно. Лена
стояла красная от стыда, даже не думая о том, что ей предстоит. - Ложись
ко мне на колени и упрись руками в пол. Лена выполнила указание. Света
задрала и без того короткую майку, чтобы она не мешала во время порки.
Теперь девушка чувствовала себя совсем беззащитно. Лена часто посещала
тренажерный зал, питалась исключительно по какой-то диете, поэтому
Светлана невольно улыбнулась, увидев ее очаровательную упругую белую
попку. В настоящий момент она была вся покрыта мурашками - зрелище
достойное кисти какого-нибудь художника. Лена почувствовала мамин взгляд
на своей прелестной округлости и подумала, что лучше бы ее увидел
какой-нибудь парень. Несмотря на потрясающую красоту, Ленке
катастрофически не везло в личной жизни - попадались одни нахалы и
придурки, а умные обходили стороной в страхе быть отвергнутыми такой
красавицей. Так что в свои 21 она оставалась девственницей, что ее не
очень-то радовало. Она и курить-то начала, в том числе, для того чтобы
познакомиться с каким-нибудь нормальным молодым человеком. Светлана
провела ладонью по изгибу Ленкиной попы, затем взяла щетку и несла
первый удар тыльной стороной. Казалось, что звук от удара заполнил собой
все помещение. В спальне было не так уж много мебели, и акустика
оказалась просто потрясающей. Лена ощутила резкую жгучую боль и
застонала - ей совсем не хотелось кричать, как маленькой девочке. Она
решила достойно вынести эту порку, раз уж так все получилось, но девушка
никак не ожидала, что небольшая щетка способно причинить ТАКУЮ боль. К
этому она была явно не готова.


- Шлеп, шлеп, шлеп, - удары посыпались один за
другим, и уже на десятом Ленка не выдержала: - Ай, не надо, оооуу,
пожалуйста, - заорала она. Но Света и не подумала прекратить. Несмотря
на протесты дочери, она выдала ей еще тридцать отличных ударов. Она
намеренно наносила настолько сильные удары, на которые только была
способна, чтобы дать Лене понять, что в любом возрасте порка может быть
очень серьезным наказанием. - Ой, ай, больно, я больше не буду,
мамааааа, - Лена вскрикивала после каждого удара. Света как раз
закончила обрабатывать каждый кусочек ягодиц, и сейчас Ленкина попа была
темно-розовой. Она была очень довольна произведенным эффектом. Ольга
была права: небольшая щетка оказалась отличным орудием для наказания. -
Ну что, ты по-прежнему считаешь себя слишком взрослой для хорошей порки?
- усмехнувшись, спросила Света. Лена только молчала и напряженно
сопела, ощущая жар во всей попе. Ей ужасно хотелось потереть горящие
ягодицы, и она больше не сомневалась в эффективности порки в любом
возрасте.


- Молчишь? Тогда продолжим! Светлана била со всей
силы, вкладывая в каждый удар душу. Шлеп! Шлеп! Шлеп! - три удара по
левой ягодице. - Ой, Ай, Ай! Шлеп! Шлеп! Шлеп! - три по правой. -
Ай-и-и-и! - Шлеп - удар посередине, по двум ягодицам сразу. -
Аааауууууу!!! Этот удар оказался особенно болезненным. Лена поняла, что
она орет, как ненормальная. Выдержать порку молча явно не получилось.
Теперь она поставила перед собой новую цель - не заплакать. Она
понимала, что это довольно непросто, но ей ужасно не хотелось быть
униженной окончательно. Поэтому она поклялась, что если заплачет, то все
расскажет Катьке - своей подруге. Лена всегда дисциплинировала себя
таким образом: если ей надо было что-то сделать, она давала себе
обещание сделать что-то очень неприятное, если задумка не удастся. До
этого редко доходило, но обещания, данные самой себе, она ни разу не
нарушала. Сейчас был такой же случай - она и подумать не могла о том,
как ей будет стыдно, если кто-то узнает о порке, а тем более - Катька.
Но Лена считала, что подобные неприятные клятвы помогают ей
мобилизоваться. Света продолжала методично нашлепывать Ленкины ягодицы.





- Шлеп, шлеп, шлеп - будешь еще курить? Будешь? Шлеп,
шлеп! Чтобы больше к сигаретам близко не подходила! Шлеп! Шлеп! Шлеп!
Лена, наверное никогда не испытывала такой дикой боли. Ее попка горела, а
новые Оааайии, Ыыыыфффф! Не буду, я больше не буду, мама, никогда не
буду! Света продолжала шлепать дочку. Теперь она нашлепывала то место,
где ягодицы переходят в ноги. - Ты у меня теперь сидеть долго не
сможешь! Теперь тебе даже в голову не придет закурить: Ленкина попа
приобрела багровый цвет с явно наметившимися синяками. Лена уже не могла
контролировать себя: мама порола ее, не переставая, не останавливаясь
ни на секунду. - Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Лена почувствовала, как
слезы покатились по щекам, но ничего не могла сделать. Она уже охрипла
от крика. - Хваааатит, Аййииии, О-о-о-оййй, прошу тебя, умоляю, -
визжала она сквозь слезы. - Хватит? Это ты мне будешь указывать? Здесь я
говорю, когда хватит. Ну, ты у меня сейчас получишь! У Светланы
открылось второе дыхание, и она принялась наносить особенно болезненные
удары по двум ягодицам одновременно. Ленка постоянно сжимала половинки
перед каждым ударом, что еще больше увеличивало боль.


- Трах! Трах! Шлеп! - Неееееееееет,
ааааааааууууууууу, яяяяа не укаааазываююююю, боооооольно Слова Лены
становилось все сложнее разобрать сквозь слезы, катившиеся градом по
щекам. - Поплачь, поплачь - это полезно. Я из тебя выбью всю дурь. Ты у
меня научишься отвечать за свои поступки. Светлана наносила удар за
ударом, и Лена потеряла всякую надежду, ее крики уже перешли в
непрерывный плач. - Ты у меня запомнишь. Шлеп! На всю жизнь. Шлеп! Это
только начало. Шлеп! Теперь ты у меня будешь получать порку за каждую
провинность. Шлеп! Шлеп! Это сделает из тебя. Шлеп! Приличную девушку.
Шлеп! Совсем от рук отбилась. Трах! Трах! Трах!





- Я будууу хорошей девушкой, ай, ай, обещаааю!!! Не
надо! Уйёёё!!! Света, наконец, остановилась и критически осмотрела
результаты своей работы: на Ленкиной попе буквально места живого не
было, она очень сильно контрастировала с ножками и спинкой, которые были
девственно белыми. - Твое наказание еще не закончено. У Лены внутри все
сжалось - неужели она продолжить ее шлепать. Она рыдала и умоляла
Светлану: - Мамочка, пожалуйста, я больше не выдержу: - Вставай, -
неожиданно сказала Света.


- Одень трусы и встань в угол, лицом к стене. Лена
уже и думать не могла о том, чтобы спорить с мамой. Конечно, она
понимала, что стоять в углу в ее возрасте безумно стыдно и нелепо, но с
другой стороны после порки она уже ничему не удивлялась. Лена стала
натягивать трусики, которые болтались где-то в районе щиколоток в
течение всей порки. Когда резинка соприкоснулась с напоротой попкой,
Лена поморщилась от боли и тихонько вскрикнула. С трудом надев трусы,
она дотронулась до ягодиц и принялась их тереть, пытаясь унять боль и
жжение. - Кто тебе разрешил трогать попу? Немедленно убери руки и в
угол, да поживее. Лене ничего не оставалось, как подчиниться. Она встала
в угол, всхлипывая и мечтая охладить горящие ягодицы. - Постой и
подумай о своем поступке, а я вернусь через полчаса, - сказала Светлана и
вышла из спальни. Лена была ужасно зла на себя. Как она могла
расплакаться? Она, взрослая девушка, рыдала, как ребенок на коленях у
мамы. Она не могла себя простить за это. Ну, теперь все расскажу Катьке,
- сказала она самой себе. - Мне будет стыдно, но я это заслужила. Даже
не потому что курила, а потому что не смогла вытерпеть порку. Больше
всего ей сейчас хотелось оказаться в ванной и принять холодный душ. Но в
ближайшее время эта мечта была недостижима. Лена кое-как вытерла слезы и
стала тереть попку, пытаясь унять жжение, однако каждое прикосновение к
ягодицам доставляло такую боль, что вскоре она отказалась от этой идеи.
Она просто стояла в углу и думала, что никогда больше не будет курить.
Это несчастная сигарета не стоила и сотой доли страданий, через которые
ей пришлось пройти. Наконец, когда Лена поняла, что уже не в состоянии
стоять, дверь открылась и на пороге появилась Светлана.


- Можешь выйти из угла. Ты хочешь мне что-нибудь
сказать? - Да, я все поняла, я больше никогда не буду курить. Честное
слово. Это вредная привычка и я сожалею, что попробовала сигарету. -
Хорошо. Я рада, что ты все поняла. Но если я застану тебя за этим
занятием еще раз, надеру задницу так, что сегодняшняя порка покажется
легким массажем. Надеюсь, ты усвоила, что отныне этот метод воспитания
будет применяться к тебе регулярно. Лена густо покраснела и
пробормотала: - Да, мама! Но я буду вести себя хорошо: - Сомневаюсь, в
последнее время ты настолько распустилась, что я думаю, ты довольно
скоро вновь окажешься над моим коленом.


Раньше я думала, что порка - это непедагогично, что
это может травмировать детскую психику. Но теперь ты уже взрослый
человек и я считаю, что порка пойдет тебе только на пользу. Это
действительно очень эффективное средство для воспитания испорченных
девушек. А теперь я хотела бы напомнить тебе еще об одной провинности.
Ты уже и забыла, как нахамила мне сегодня, когда я пыталась объяснить
тебе, что курение вредит здоровью. У Лены и вправду совершенно вылетело
из головы, как она сегодня огрызалась, отвечая на мамины вопросы. Она не
знала, что делать и понимала, что ей не избежать еще одной порки. -
Мамочка, прости, пожалуйста. Я не хотела тебе грубить, сама не знаю, что
на меня нашло: - Понимаю, но знаешь это уже не в первый раз. Только за
последнюю неделю ты позволяла себе разговаривать со мной на повышенных
тонах не один раз. Или тебе напомнить? Лена опустила глаза. Она
прекрасно помнила эти отвратительные истерики, которые она закатывала по
любому поводу. - Не надо, я все помню: - Вот и замечательно. Кстати, ты
мне не подскажешь, что бывают с юными леди, которые грубят родителям, -
поинтересовалась Светлана. - Им: они: их наказывают, - прошептала Лена -
Громче, я не слышу! - Их наказывают. - Неужели? И как же их наказывают?
-: - Ты не знаешь, как наказывают непослушных девушек? Что ж, видимо,
нам с тобой придется повторить предыдущее наказание - короткая же у тебя
память. Светлана потянулась за щеткой, которая все еще лежала на
кровати.


- Нет! Нет! Не надо! Я знаю. Их: их: шлепают по голой
попе - Вот это уже лучше. Тебе повезло, что ты так быстро сообразила, а
то я и впрямь собиралась повторить твое наказание. А чем их шлепают? -
Щеткой, - быстро ответила Лена. Ей совсем не хотелась повторения
наказания, она ужасно испугалась, когда мама потянулась за щеткой,
поэтому решила отвечать на вопросы быстро, как бы стыдно ей ни было. - А
вот это уже не совсем правильно. На самом деле, я думаю, что щетка -
это лучшее средство для твоего воспитания и сегодня я в этом убедилась.
Но я уже наказала тебя щеткой, причем довольно сильно. Поэтому, если и
вторую порку ты получишь ей же, твои ощущения будут уже не столь яркими,
да и рука у меня устала. Но оставить твое хамство безнаказанным я тоже
не могу. Поэтому я решила, что на этот раз ты получишь ремня.


В детстве Свете самой довольно часто доставалось
ремнем от папы, так что она по опыту знала, что это такое. Последнюю
порку Света получила в шестнадцать лет, когда отец узнал, что его дочь
неделю не была в школе, а вместо этого бегала на свидания с молодым
человеком. Ей до сих пор было стыдно вспоминать об этом. Лена испуганно
потерла попку.


- Мама, а может не надо, мне и так больно. - Тебе и
должно быть больно, только так ты научишься отвечать за свои действия.
По- хорошему ты не понимаешь, в этом я уже убедилась. Теперь сними трусы
и майку, чтобы не мешалась. Лена нехотя уже второй раз за сегодня сняла
трусики и стянула майку. Теперь она была в одном лифчике, который
оттенял правильность и красоту ее груди, умница а теперь ложись на
кровать попой кверху, - весело сказала Света. Лена легла на краешек
кровати и стала ждать своей участи. Светлана тем временем взяла из шкафа
старый кожаный ремень мужа и подошла к кровати. Краснота уже немного
спала, Ленкина попа была розовой, только в некоторых местах проступали
большие синяки. Света сложила ремень вдвое и нанесла удар со всего
размаха. Ленка почувствовала сильное жжение, но промолчала.





- Хлесть! Хлесть! Хлесть! Света ритмично наносила
удары. Лена уткнулась в подушку, стараясь не кричать. Ей было очень
больно, ягодицы уже пульсировали. Хлесть! Хлесть! Света нанесла еще
десять ударов, а Лена по-прежнему не вскрикнула - она только стонала,
уткнувшись в подушку. Светлане это не понравилось: - Ты и дальше
собираешься играть в партизанку? - спросила Света и нанесла три удара
подряд по одному и тому же месту. Ленка отчаянно сжала кулачки, но не
издала ни звука. Светлана окончательно рассердилась. - Ты хочешь
сказать, что порка тебя не берет, да? Сейчас посмотрим. Светлана
принялась хлестать Лену по бедрам изо все сил. - Хлесть! Хлесть! Хлесть!
Хлесть! Хлесть! Лена изогнулась от боли и рефлекторно прикрыла бедра
руками - Убери руки! Немедленно! Ну, что ж - тебе же хуже. Света со всей
силы нанесла удары по левой и правой руке дочери. Ленка взвыла от боли и
отдернула руки, как ошпаренная - это было гораздо больнее, чем по попе.
Света, довольная произведенным эффектом, продолжила стегать Ленкину
попу. За несколько минут она нанесла около тридцати ударов. Тут Ленку
прорвало: - Ай, ой, уй-уй, как бооооольно!!! - Будешь еще мне грубить? -
спросила Света, продолжая нашлепывать обе половинки. Ленка сучила
ногами, как сумасшедшая. - Нет, никогда. Я больше не будуууууу. Ай!
Фсссс: Света закончила порку дюжиной обжигающих ударов по складочке под
ягодицами. Все это время Ленка вопила и дергалась. - Твое наказание
закончено. Одевайся и иди в свою комнату. Надеюсь, ты что-то поняла. -
Да, мамочка, прости меня, я буду вежливой - Прощаю! - улыбнулась Света. -
Поживем - увидим, но что-то мне подсказывает, что это не последнее твое
наказание: Лена с трудом поднялась с кровати. Натягивая трусики, она
обнаружила, что попа настолько припухла, что с трудом в них влезает.
Затем она с большим трудом надела узкие джинсы и пошла к себе.





Первая порка Дашки



Это произошло уже довольно давно. Дашка к тому
времени уже была привлекательной старшеклассницей с внушительными
грудками и безмерно красивой круглой попой. Её довольно смуглая кожа и
характерное лицо выдавали соответствующую национальную принадлежность к
"народу Книги". Но, несмотря на свою привлекательность, тогда Дашка
только начинала прилагать усилия для привлечения внимания
противоположного пола.


Сейчас Дашка уже закачивает школу, имея за плечами
внушительный опыт половых похождений. Но не это то самое главное, почему
её приключения заслуживают столь пристального внимания. Куда интересне
то, что по иронии судьбы Дашкиной попке приходилось иногда отвечать за
её непослушание в очень пикантных ситуациях.


А первый такой случай выдался в аккурат в конец
учебного года. Тогда мы, несколько человек, по приглашению Дашки
согласились зайти к ней домой после уроков в последний день учебного
года и за чашкой чая обсудить ушедший год и поделиться друг с другом
планами на лето. Дашка жила минутах в двадцати ходьбы от школы на
двенадцатом этаже. Пока мы в составе пяти-шести человек двигались в ту
сторону, Дашка от чего-то решила поделиться с нами довольно-таки
внутренними подробностями об их семье. Так как я давно дружил с Дашкиным
братом Денисом и всё это знал, мне эти подробности были скучны. Дашкина
мама, рослая и крепкая женщина, имела много любовников и часто их
меняла. Отец Дашки об этом знал, но предпочитал молчать с целью
неразрушения семьи. Вот такой вот он был еврей. Но я знал и о другом.
Так как я был хорошо знаком с Дашкой, она рассказывала мне, что самый
последний любовник её мамаши ей и самой понравился и она не прочь была с
ним сама пофлиртовать. В общем, ему эта идея не особо понравилась, и,
когда похотливая Дашка сняла свои штанишки, выставил её вон с обещаниями
рассказать всё маме, когда та вернётся из командировки. Это событие
ожидалось через два дня, и Дашка не знала, что от него ожидать.


Дома у Дашки мы просидели недолго, когда входная
дверь в её квартиру начала издавать характерные звуки. Это мама Дашки и
Дениса, который поехал на пикник со своим классом, параллельном нашему,
вернулась из командировки, почему-то раньше запланированного срока. По
Дашке было видно, как неприятно было для неё это обстоятельство, ведь
ожидался непредсказуемый разговор мамы с неудавшимся партнёром. Так оно и
было - первым делом мама поприветствовала нас и пошла в свою комнату
звонить. Дашка тоже схватила трубку и по мере продолжения разговора
постепенно белела. Внезапно она кинула трубку, и буквально через секунду
в комнату, где мы находились, ворвалась её мать, которая, наоборот,
выглядела заметно покрасневшей от ярости.


Перед нашим взором предстала удивительная картина.
Мама начала кричать на Дашку и сказала ей спустить штаны и лечь, положив
попу на мягкий подлокотник дивана. Она вынула из юбки свой декоративный
чёрный ремень, спешно сложив его вдвое. Дашка фактически потеряла дар
речи и могла только робко просить прощеия и произносить отдельные слова
насчёт того, что её раньше так никогда не наказывали и что здесь много
её друзей.


В этот момент я понял, как не повезло Дашке с ремнём -
тонкий и круглый в разрезе, он скорее был похож на средней толщины
гибкий провод и, наверняка, стягал очень больно. Как я понял, перед нами
должна была произойти самая первая порка этой юной красавицы - это
следовало из того, что произносила Дашка, и что раньше она никогда не
рассказывала мне о таких инцидентах.


Я не успел опомниться, как Дашка послушно
повиновалась перед нашими глазами указаниям своей мамы. По её лицу мы
могли наблюдать, как она напугана гневом матери и, вероятно, пытается
сделать так, чтобы не злить её ещё больше. Она уже лежала, как сказала
ей мать, нервно оглядываясь в её сторону. Джинсы её были расстёгнуты и
спущены, что открывало взору пышную для её возраста гладкую довольно
смугловатую задницу. Но было заметно, что прижимая ляжками верх брюк к
внешней стороне подлокотника дивана, Дашка всеми силами старается
удерживать свои штаны, чтобы они не спали ещё ниже и не
продемонстрировали всем нам её девичью письку.


Я посмотрел на других невольных, но, по-моему, даже
благодарных за это, зрителей, чтобы завпечатлеть в своей памяти
выражения их лиц во время такого душещепательного события. Как и
предполагалось, пацаны разинули рты и всецело устремили свои взоры на
круглый объект наказаия. Была там и одна девчонка, Валька. Она тоже с
неподдельным интересом разглядывала попу своей подруги, но я заметил на
её лице ещё и некоторое волнение. Кто знает, может её тоже захотят
выпороть! Ведь они то все так и не знали, за что наказывают Дашку.





И в это время, которое после появления матери и
отдаче ей своей дочери соответствующих приказов было заполнено её
криками и длилось не больше полминуты, мать нанесла первый удар по
спешно оголённой Дашкиной попе. Удар был очень резкий и молнеиносный.
Сразу после соприкосновения ремня с попой мама приложила усилия для
того, чтобы отдёрнуть свой ремень обратно, тем самым причиняя наибольшую
боль. Узкий красный одинокий рубец показался на девичьей попе, несмотря
на то, что ремень был сложен вдвое. Дашка издала впечатляющий крик, но
второй удар последовал незамедлительно. Он был абсолютно идентичен
предидущему - такой же быстрый и резкий, оставляющий яркий рубец. Дашка
орала от боли, а мама в ярости продолжала наносить всё такие же быстрые и
болезненные удары, не оставляя пауз между ударами, насколько это
возможно.


"Мамочка, прости!" - вопило юное создание, вертя
своей очаровательной попой, которой, однако, ни разу не удалось
увернуться от всё новых и новых ударов. Где-то после десятого удара
штаны, наконец, свалились, а трусы находились посреди ляжек, что уже не
могло помешать полному характеру открывшейся картины.


Дашка уже не могла сдерживать себя и старалась
раздвинуть ноги, насколько это возожно. Под очаровательной исполосанной
попой появилась юная пися, которая, к моему удивлению, уже не казалось
девственной, хотя установить это стопроцентно не представлялось
возможным. Но мать не обратило на это внимания, приговаривая: "Вот так,
опозорю тебя перед всеми, будешь знать!" или "Так тебе, повертись перед
мальчиками!". Позже я узнал, что нам всем, находяшимся там, очень
понравилось это зрелище.


Дашка дрыгала ногами, вертела попой, визжала,
выкрикивала матные слова. На это мать заметно усиливала удары, стараясь,
однако наносить их параллельно друг другу, чтобы нарисовать аккуратную
картину из красных полос. Она била свою дочь без всякого сострадания,
невзирая даже на то, что Дашкина попка впервые знакомилась с таким
наказанием. Вероятно, она была слишком обижена проделками её дочки и не
желала ограничиться приемлимой для такого случая строгостью порки,
применяя все свои силы для причинения Дашке невыносимой боли.


Это было видно и по Дашке, чья попа подпрыгивала, и
которая ревела словно ребёнок, безо всякого достоинства, умоляя мать
прекратить.


После минуты экзекуции, что примерно соответствовало
40 ударам, мать стремительно бросила ремень на диван, на который
упиралась попой и руками Дашка, и выша из комнаты. Дашка, поняв, что
наказание окончено, после того, как я и другой пацан подошли и погладили
её попку, попыталась встать, но ещё какое-то время находилась в этом
заманчивом положении. Вдруг ей пришло в голову попросить нас полить её
попу холодной водой.


"Красивые у тебя прелести" - промолвил я. "Классно
тебя лупили" - сказал кто-то из мальчиков. Потом Дашка легла на диван
выпячив голую отстёганную попу, которую Валька заботливо накрыла мокрой
материей. Но я вскоре эту материю сорвал - так красивее, и Дашка ничего
не смогласделать - слишком уж интересное зрелище открывалось, чтобы
мальчишки позволили себе его упустить. Мы подвинули стулья и начали
расспрашивать её про порку. Не сразу возник вопрос, за что же, всё таки
её высекли, но она рассказала всё, как рассказывала мне. "Ну ты даёшь!" -
искренне удивилась Валька.





Крепостная девка и ее хозяин



Матрена была горничной в доме Коровиных. Ей было
тринадцать, когда умерла жена барина. С тех пор прошло два года. Кирилла
Матвеевич после смерти жены жил в имении родителей. Он был молод
красив. Темные шелковистые кудри свисали до плеч.


Глаза синие большие. Добрые такие ласковые глаза.
Матрена знала, барин скоро снова женится. Даже невесту его видела. Но
все равно, стоило ей увидеть его, ноги у нее становились ватными, голова
шла кругом, а сердце хотело выскочить из груди. Она любила его, как
преданная собака. Она хотела близости с ним. Она хотела его ласк, хотела
его власти над собой.


Кирилла Матвеевич пришел однажды вечером на берег
реки и увидел девушку. Она входила в воду медленно. Когда вода дошла ей
до ягодиц, она поняла, что мочит волосы. Коса у нее была длинная, очень
светлая, пушистая. Девушка подняла руки и завязала косу узлом, а сверху,
что бы узел не развязался, повязала платок, который до этого лежал у
нее на плечах. Так он увидел ее всю. Она стояла спиной к нему,
совершенно голая. Тело ее было на вид плотным, упругим. Очень хотелось
коснуться ее. Кирилла Матвеевич бросил удочки на берег и отослал лакея
прочь. Планы его на сегодняшний вечер изменились. Он спрятался в кустах и
стал ждать, когда она выйдет из воды. Он узнал ее, когда она шла к
берегу. Почему он раньше не замечал ее. Черты лица нежные. Носик
маленький курносый, губы пухлые, мягкие. Грудь высокая, полная. Лицо и
руки чуть тронуты солнцем, а тело белое. Кожа слегка розоватая, может от
вечернего солнца, может от природы.


Кирилла Матвеевич вышел из кустов, когда она было совсем близко. Увидел, что девушка смущена, но не испугана.


- Позвольте мне одеться, барин. Ваша матушка
недовольна будет, если я сейчас не вернусь. Я должна ей раздеться помочь
перед сном и книжку почитать.


- Одевайся, кто тебе мешает?


Молодой человек не спускал с девки глаз. Он с
удовольствием взял бы ее прямо здесь на берегу, но не хотел спешить. Он
понял, что она специально ждала его и будет рада разделить с ним
постель. Кирилла Матвеевич немного удивился, что даже барыни своей она
не побоялась и решилась соблазнить его. Крутой нрав своей матушки он
знал, знал, барыня своих горничных наказывает сама. Часто слышал их
крики. Да и у девушки вон на ягодицах следы от хозяйской плетки.


- Да, я вижу тебе недавно досталось, за что барыня наказала?


- Я проспала, и когда она меня позвала, была не причесана и не одета.


Поторопись тогда, а то барыня опять накажет. После
того, как Анна Родионовна уснет, придешь ко мне в комнату, поможешь
раздеться и расскажешь сказку.


Кирилла Матвеевич повернулся и пошел домой. Он знал, она придет обязательно.


Матрена с трудом дождалась, пока барыня отпустила ее. В дверь молодого барина она вошла тихо:


- Вы приказали прийти, - прошептала еле слышно и низко опустила голову.


- Пришла, так раздевайся, я что ли тебя раздевать буду.


Молодой барин уже лежал в кровати и смотрел на девку
ласково и насмешливо. Гостья безропотно подчинилась, и стояла возле
двери в одной рубашке.


- Рубашку тоже снимай, я тебя на речке уже всю видел.
Ты ведь туда специально пришла и ждала меня. Ты не могла не знать, что я
каждый вечер рыбу ловлю в этом месте. Давай, давай иди сюда. Я ведь
вижу, ты сама этого хочешь.


Они лежали рядом, но барин не спешил, он хотел
заставить ее действовать. Ему нравилось, когда девки сами лезли к нему.
Матрена была у него далеко не первой. Он дотронулся до ее груди, соски
налились, сомневаться в том, что она сгорает от желания не приходилось.
Погладил низ живота, раздвинул складки кожи между ног и нащупал влажную
воспаленную плоть.


Ему нравилось дразнить ее, это возбуждало, доставляло
дополнительное удовольствие. Его ласки кружили ей голову. Она
раздвигала ноги и выгибалась навстречу его руке, но он продолжал лежать
на спине. Она знала он тоже сгорает от желания, видела как поднялось
одеяло в том месте, которое интересовало ее сейчас больше всего. Она не
выдержала и погладила этот бугорок, сначала поверх одеяла, а когда
поняла, что барин доволен, откинула одеяло, села на кровать и начала
руками ласкать его член. Девушка целовала его грудь, затем ее губы
коснулись его живота. Его возбуждение усиливалось, но контроля над собой
он не терял. Она не выдержала первой, легла на спину, широко раздвинув
ноги и прошептала:


- Возьми меня, я так хочу, что сил нет терпеть больше.


Он был у нее первым, но даже боль не помешала ей получить удовольствие.


- Ну что, тихоня, понравилось? - спросил Кирилл, когда все было кончено, и они лежали рядом, тяжело дыша.


- Да, - прошелестело в ответ еле слышно.


В ту ночь он взял ее трижды, она ушла под утро,
прилегла думала, что вздремнет минуточку и проспала. Когда она пришла в
комнату барыни, та была уже наполовину одета. Матрена стояла у дверей,
не смея поднять головы. Она знала - сегодня ее ждет порка. Барыня на нее
сердита и накажет безжалостно. На столе уже лежал березовый прут.


- Подойди ко мне, красавица. Оголяй задницу буду учить, - сказала Анна Родионовна, когда прическа ее была закончена.





- Барыня, простите Христа ради, - по щекам девки
потекли крупные, как горошины слезы. На пощаду она не надеялась, просто
очень боялась, знала достанется ей сегодня здорово.


- Ты милка, даже зная, что будешь порота, ведешь себя
безобразно. Если я тебя сейчас прощу, ты мне совсем на шею сядешь.
Может быть, через задницу до твоей головы достучусь. Задирай сарафан, а
не то прикажу привязать к лавке, и выпорю трижды, помнишь как Наташку за
воровство секла? Умеешь шкодить, умей отвечать.


Девушка сжалась от ужаса, но ослушаться не посмела.
Как секла барыня Наташку она видела и забыть еще не успела. Сначала
вожжами порола, потом сходила в сад погуляла, долго выбирала подходящий
прут а когда вернулась продолжила этим прутом. До вечера Наташка
пролежала привязанной к лавке, пока хозяйка не выпорола ее в третий раз,
тем же ивовым прутом. Наташка потом неделю сидеть не могла. Матрена
молча подошла к лавке и легла на нее, задрав подол сарафана. Она
взвизгивала после каждого удара, плакала и просила прощения. Наконец,
барыня решила, что девка наказана достаточно, отбросила в сторону прут и
скомандовала:


- Вставай, иди работай. Я думаю, что ты все поняла.


- Спасибо за науку барыня, - сказала Матрена, вставая с лавки, и отправилась накрывать стол к завтраку.


Молодой барин увидел за завтраком заплаканное лицо девушки и обратился к матери с улыбкой:


- Это она сегодня так орала, что всех лягушек в болоте перебудила? За что ты ее так маменька?





- Спать долго по утрам любит, второй раз за это порю,
не знаю поможет или нет. Я бы ее давно в деревню отправила да кроме нее
никто из девок читать не умеет. Я без книжки уснуть не могу, а глаза не
видят. Вот и терплю эту дуру.


Ночью Матрена сама пришла к барину в спальню и снова
ушла под утро. Боялась проспать и потому в постель даже не ложилась.
Поспать несколько минут смогла только после обеда, когда ушла отдыхать
барыня. К вечеру девка едва держалась на ногах и уснула, едва вошла в
свою комнату и добралась до кровати. Кирилл долго ждал, когда она придет
и не дождавшись тоже уснул. Утром он проснулся рано. Пожалел о том, что
спал ночью один. Пора жениться. После смерти первой жены прошло уже два
года. Дворовые девки конечно решали его мужские проблемы, но хотелось
большего. Спать один молодой барин не любил и потому утром решил
попросить у матери Матрену. Она прислуживала им за столом и выглядела
весьма привлекательно. Ночью она явно выспалась и сегодня была свежей.
На щеках румянец. Глаза голубые, ресницы темные, густые. Вся такая
ладненькая, крепенькая. Похлопал девку пониже спины и спросил
насмешливо:


- Ну как задница помнит еще матушкину науку?


Девка смутилась и опустила глаза. То что она услышала дальше заставило ее задрожать.


- Маменька, а знаешь, почему она проспала? Меня
ублажала. Позволь мне с ней еще немного развлечься, пока холостой.
Прикажи пусть после того, как ты ее отпустишь, идет ко мне, а то я
сегодня плохо спал. Она видно проспать боится и не приходит ко мне.


- Кирюш, ты взрослый человек, и разрешения спать с
девкой у меня спрашивать тебе не зачем. Ночью делай с ней, что хочешь,
но днем она работать должна. Я думаю, ты на ней не воду возил. На это
дело много времени не нужно. Ну, а ты, милка, опять готовь задницу.
Сейчас чаю попью и выпорю, чтобы знала, девушка невинность свою должна
для мужа хранить. Коли лишилась невинности без времени, будешь наказана.
Я не думаю, что барин тебя силой взял. Что скажешь Кирилла Матвеевич?


- Ты, маменька как в воду глядела. Представляешь
прихожу на рыбалку, а эта сучка там нагишом купается. До меня она правда
девкой была, но ноги раздвигать ее учить не надо. Даже уговаривать не
пришлось, сама просила, а потом еще и припрашивала.


- Кирюш, мне сейчас ей богу некогда, соседи в гости
звали, а я еще даже не знаю, что одену. Выпори эту потаскуху сам. Я
думаю, ты знаешь, я их прутом порю.


- Сделаю маменька, как ты скажешь. А ты милая приходи в мою спальню, и прут приноси. Поучу тебя немного.


В голосе хозяина слышались презрение и насмешка. Но
Матрена продолжала любить его. Она знала, он накажет ее даже больнее,
чем барыня, но все равно не могла на него обижаться. Все равно он был
самым лучшим, самым красивым, самым добрым. Она ведь сама без
принуждения отдалась ему. Она действительно порочная распутная девка.


Кирилла Матвеевич лежал на кровати и ждал. Девка явно
задерживалась. Он не сомневался в том, что она не посмеет ослушаться и
скоро явится, просто ему не терпелось поиметь ее. Выпорет он ее потом,
сначала нужно утолить свое желание. Наконец он услышал стук в дверь и
приказал войти. На пороге стояла она, с березовым прутом в руках. Она
смотрела на хозяина жалобно, как собака, и ждала приказаний. Барин
молчал и девушка не смела заговорить первой. Наконец ему надоело, и она
услышала приказ:


- Раздевайся и иди в постель. Выпороть я тебя еще успею.


Она понимала, что будет бита за распущенность, но не
смогла скрыть блаженной улыбки на своем лице. Кирилл видел ее насквозь,
пожар между ног волновал ее сейчас гораздо больше, чем страх наказания.
Он опрокинул ее на спину и взял грубо, без единой ласки, и все равно ей с
ним было хорошо. Она стонала и выгибалась ему навстречу. Он кончил
быстро, она не успела. Он лежал на ней, тяжело дыша, и она продолжала
прижиматься к нему бедрами и двигала задом. Такое бесстыдство разозлило
барина и он решил, что девка порки действительно заслуживает. Он
перевернулся на спину и закурил. Так молча, он лежал около пяти минут.
Матрена за это время несколько остыла. Она покорно ждала своей участи.
Наконец барин встал с кровати, надел халат и взял в руки прут.


- Ну что разлеглась, вставай, буду учить.


Матрена подчинилась и стояла перед своим господином.
Она не смела поднять глаз и посмотреть ему в лицо. Смотрела на его
волосатые ноги, обутые в мягкие тапочки. Отсутствие одежды делало ее
особенно уязвимой перед наказанием.





Он занес руку для удара и резко опустил прут на ее
задницу. Матрена вскрикнула от боли и отскочила в сторону. Кирилл
подошел к ней, развязал ленту в ее косе и связал этой лентой ее руки.
Связанные руки девушки он привязал к подлокотнику кресла. Матрене
пришлось наклониться вперед. Стоять так было особенно страшно и
неудобно. Зато барин ее позой остался доволен. Он усмехнулся и приступил
к наказанию.


Первый удар оставил на ягодицах Матрены красный
припухший рубец. Она вскрикнула и дернулась всем телом. Неожиданно
Кирилл почувствовал резкое сексуальное возбуждение. Он стал наносить
удары один за другим.


- Барин, родненький, ой больно. Ой пощади, ой больно.


Ее крики только усиливали его возбуждение. Он на
минуту прекратил наказание и погладил ее зад. Его рука проникла ей между
ног, и его палец проник в нее достаточно глубоко. Желание проснулось в
ней мгновенно, она задвигала задом и застонала от удовольствия. Кирилл
почувствовал, как налилась и стала влажной ее плоть. Он взял ее сзади.
Она приняла его с готовностью. Ее тело двигалось с ним в такт. В таком
положении он проникал в нее очень глубоко. Она кончила почти сразу, и
уже через минуту возбуждение вновь заставило ее извиваться и стонать от
сладкой муки.





Дисциплинатор (сеанс воспитания на дому)



Такой засады Маша от родителей не ожидала, совсем не
ожидала! До сегодняшнего случая, так с ней не поступали никогда, за все
прожитые ей 16 с половиной лет. Если бы она знала, чем закончится для
неё эта суббота, не за что бы не согласилась на просьбу родителей
задержаться дома.


Открыв по звонку дверь, Маша увидела не свою подружку, Светку, которая должна была подойти, а незнакомую, взрослую тётку.


- Вы, простите, к кому? - Поинтересовалась Мария, не совсем вежливо поинтересовалась, тётка ей определённо не понравилась.


- Мне назначено, - важным тоном сообщила неприятная дама, - Ерохины здесь проживают?


- Да, это наша квартира, - растерянно, аура тётки как-то сковала Машу.


- Ты, я так полагаю, Мария? Пригласи родителей.


- Па..., Ма, к вам пришли.


Отец, выйдя из комнаты, увидев в дверях женщину,
сразу посерьёзнел, подтянулся. Маша не обратила на эту мелочь внимания, а
следовало бы, отец был по натуре человек мягкий, и подобное выражение
лица ему было не свойственно. Не став держать гостью в дверях, отец
предложил ей зайти, принял чёрный, пластиковый тубус, в каких носят
всякие бумаги-чертежи и пальто. Раздевшись, дама не показалась Маше
меньше, наоборот, деловой брючный костюм, строгая причёска, очки в
тонкой оправе и плотная фигура бывшей спортсменки создавали весьма
значительное впечатление.


- Вы не предупреждали Марию о моём визите? - Спросила тётка, отец смутился ещё больше.


- Да, нет, не успел, - пробормотал Машин отец.


- Вы не передумали? - мужчина качнул головой, давая
понять о неизменности своего решения, женщина кивнула в ответ, - а ваша
супруга?


- опять утвердительный кивок.


- Тогда, приступим, пожалуй. Ситуация, как я поняла с ваших слов, запущенна и не терпит промедления.


- Эээ... я не пойму, а что случилось то? -
встревоженная, не на шутку (до неё только теперь начало доходить
странность происходящего), девочка переводила взгляд то на отца, то
снова на строгую даму, - я не поняла?


- Помолчи, - одёрнула её женщина, - сейчас всё
поймёшь, и даже прочувствуешь, обещаю. Улыбка, которой дама подкрепила
свои слова, бросила Машу в дрожь, в ней было 101% уверенности в себе.


Взяв под локоток ошарашенную таким заявлением,
девочку, женщина направилась в комнату. При предварительной встрече с
родителями Марии, детали предстоящей встречи были оговорены и
согласованы. Дело предстояло, мягко скажем, щепетильное, мама и папа
Маши долго не могли решиться на это, пока на одном из "родительских"
и-нэт форумов им не порекомендовали обратиться к специалисту и даже дали
е-mail. После того, как Маше стукнуло пятнадцать, девочка, пользуясь
мягкостью и нерешительностью своих родителей, совсем отбилась от рук.


Ненасильственные методы и попытки повлиять
"по-хорошему" успехов не принесли. Решение воспользоваться услугами
профессионального дисциплинатора далось им нелегко, обнаруженные у
девочки в кармане таблетки не оставили родителям выбора. - Жена
попросила разрешения не участвовать, - виновато произнёс отец, она пока
сходит к подруге, у них возникли дела.


- Я не против, так, пожалуй, будет даже лучше. Мы с Марией пообщаемся сами, - согласилась дама, - так сказать, "тет-а-тет".


- Комната в вашем распоряжении, Валерия Николаевна, -
если что, я на кухне. Развернувшись на 180 градусов, отец покинул
комнату, оставив дочь в распоряжении женщины.


Дама, которую, как поняла Маша, звали, Валерия
Николаевна, придирчиво осмотрела обстановку комнаты, потом перевела свой
взор на девочку.


- М... да, начнём. Как меня зовут, ты уже знаешь,
значит, представляться мне нет нужды. Я дисциплинатор, меня пригласили
твои родители, для проведения сеанса общения с трудным подростком - с
тобой, с последующим наказанием, которое тебе назначили родители за твои
проступки.


- Какое наказание? - Девочка встала, - да я вообще щяс вам такой скандал закачу, вы тут охренеете все.


- Сидеть, - властный голос дисциплинаторши ударил как
бичом, - закрой рот, и делай, что велят. И не зли меня, будет только
хуже. Научись отвечать за свои поступки. Жаль, что ты не у меня в офисе,
ну да ладно, - женщина оглянулась, - вот, это вполне подойдёт, -
сказала Валерия Николаевна, выдвигая мягкое, невысокое кресло на
середину комнаты. Маша заметила лёгкость, с которой женщина передвинула
тяжёлую на её взгляд, мебелину, силёнки этой тётке было явно не
занимать.


- Сейчас ты будешь выполнять все мои распоряжении,
быстро, и без пререканий, неповиновения я не потерплю. - Стань сюда, -
Валерия Николаевна подвела Машу к креслу со стороны спинки, - наклонись,
руки сюда, вниз. Маша неохотно, слабо понимая, что и зачем делает,
наклонилась. Женщина быстро, с завидной сноровкой связала ей руки
плотной полосой эластичного бинта, привязав их к ножкам кресла, тем
самым перегнув Машу через спинку кресла сзади.


- Сейчас ноги зафиксируем, - проговорила Валерия
Андреевна, привязывая щиколотки девочки к задним ножкам кресла, - и
можно начинать.


- Что начинать, что вы вообще со мной делаете. Я сейчас закричу! - Маша почти плакала.


- Обязательно закричишь, и не раз, - обнадёжили девочку. Родители поручили мне наказать тебя, высечь.


- Неет... Вы врёте! - полный сюрреализм ситуации оглушил девочку.


- Сейчас сама всё узнаешь, ты себя просто невозможно
вела в последнее время, пользуясь мягкостью папы и мамы. Я помогу твоим
родителям, я в этом специалист, поверь. Валерия Николаевна стянула
спортивные домашние штанишки вместе с трусиками с Машиной попы,
похлопала по сочным, розовым ягодицам девочки, - попка, я смотрю, ни
разу не поротоя - исправим.


Женщина щёлкнув пультом, включила стоящий в комнате
телевизор, выбрала музыкальный канал, добавила звук. "Кричать
бесполезно, подумала девочка, никто меня не услышит".


В чорном тубусе оказались длинные прутья, розги.
Вытянув одну из них, дисциплинаторша резко секанула ей по воздуху. Сняла
жакет, оставшись в белой рубашке, подошла к зафиксированной жертве,
погладив прутом по попке.





- Запомни этот момент, Мария, у тебя начинается новый
этап, раз... - прут со свистом рассёк воздух, впился в Машину попу.
Поначалу девочка ничего не поняла, а потом пришла жгучая боль, по попе
полыхнуло огнём.


- Два, три, - хлёсткие удары падали на попку, девочка задёргалась, выступили слёзы.


- Перестаньте, вы за это ответите! Я в милицию
сообщу! - женщина никак не отреагировала на угрозу, методично продолжая
наказание.


- Осталось ещё семнадцать ударов, четыре, пять... Но, я могу добавить, добавить?


- Не надо, - Маше совсем не хотелось испытывать свою попку на прочность, она и так, вся горела огнём.





На десятом ударе Валерия Николаевна сделала перерыв, перейдя на другую сторону.


- Простите меня, не надо больше, - попросила девочка, - я не выдержу.


- Выдержишь, двадцать, это немного. Вот недавно я
секла одну из жен, богатого, восточного коммерсанта, вот там было
немало, три по двадцать.


Девочку пришлось увозить, а тебе что, пару дней попка поболит, и всё, зато сразу послушной девочкой станешь.


За разговорами дисциплинаторша не забывала своё дело,
розга раз за разом, размеренно ложилась на попку Марии, заставляя
жертву стонать и всхлипывать.


- Девятнадцать, двадцать, всё, наказание завершено.
Потерпи, я обработаю твою попу специальным гелем, следов не останется,
боль пройдёт через два-три дня. - Выдавив на пальцы немного геля из
тюбика, женщина втёрла препарат в повреждённые участки ягодиц. Отвязав
Машу, Валерия Николаевна с лёгкостью вернула кресло на прежнее место.


- Минутку внимания, - обратилась она к девочке, - Ты, я надеюсь, поняла, что теперь за плохое поведение придётся отвечать?


- Да, - прошептала Маша, - попа горела, что делало слова этой жестокой женщины очень понятными.


- А теперь, в ванную, и отдыхать. За завтра всё утихнет, и к понедельнику ты сможешь сидеть.


Девочка кое-как натянула трусики, затем штанишки и
осторожно, стараясь беречь выпоротую попку, прошла в ванную. Дама
уложила свои принадлежности, и тоже направилась к выходу, её работа
завершена.


- Как она? - В прихожей ждал отец девочки.


- Отлично, мне кажется, мои услуги вам потребуются
ещё очень нескоро, - ответила женщина. Следов и повреждений на коже не
останется, не волнуйтесь. Будет нужда в моих услугах, привозите дочь ко
мне, в офис, в экстренных случаях, вызывайте на дом. - Отец промолчал.


- До свиданья, - Валерия Николаевна протянула мужчине руку.


- До свиданья.


Женщина ушла, отец тихо присел на тумбочку в
прихожей, не сделал ли он ошибку, эта мысль не давала ему покоя. В
ванной комнате тихо плакала Маша, не, сколько от боли, сколько от обиды и
сознания того, что, в её жизни произошли необратимые перемены.





Урок для учительницы



Двадцатитрехлетняя Линда Чарлтон заканчивала свой
первый год в школе Редмонт в качестве учительницы. Ей понравилась
преподавать - она думала, что выбор карьеры, сделанный ею, когда она
пошла учиться на педагога, был правильным. Молодая и красивая
учительница была очень популярна у своих учеников - как мальчишек, так и
девчонок. Возможно, ей даже удалось привить им хотя бы минимальную
любовь к истории. Более старшие девочки, кроме того, восхищались вкусом,
с которым Линда подбирала себе одежду, чтобы подчеркнуть тонкую фигуру.
Директор школы, Колин Престон, недавно поблагодарил ее за отличную
работу и спросил, желает ли она стать классной дамой у семиклассников на
следующий год.


Как только приблизился конец учебного семестра, Линда
обнаружила, что значительную часть времени придется затратить на
подготовку оценок по истории для всех учеников. Для этого надо было
отсортировать все баллы, полученные ими в течение года. Для того, чтобы
повозиться с контрольными, она взяла из школы папку, содержащую все
баллы учеников и их работы, решив увезти ее домой на один уик-энд. В
пятницу, конечно, за контрольные ей садиться не хотелось, а когда
наступило субботнее утро, она никак не могла найти папку. Думая, что она
все-таки оставила ее в школе, Линда поехала туда, но и там не оказалось
злополучной папки. Учительница поняла, что пропажа случилась
когда-нибудь по пути домой. Да, документы были потеряны! Некоторое время
Линда была в отчаянии и не знала, что делать. Ей не хотелось допустить,
чтобы мистер Престон узнал, что его молодая подопечная потеряла такую
важную папку - папку, содержащую информацию, с учетом которой
выставляются итоговые оценки за год всему классу.


Она пришла домой, успокоилась и попыталась еще раз
подумать. У нее возникла довольно хорошая идея - восстановить
приблизительно данные по памяти. Линда взяла табель и начала выставлять
оценки ученикам, вспоминая свое личное отношение к каждому. Это заняло
все выходные, но в понедельник она уже смогла передать директору
результаты, чтобы мистер Престон не заподозрил ничего плохого.


На следующий день мистер Престон заглянул в классную
комнату, где Линда вела урок, и попросил ее, чтобы она зашла к нему в
офис после окончания дневных занятий - в четыре часа. Линда не могла
даже предположить, зачем могло быть это приглашение.


После того, как уроки кончились, Линда пришла к
кабинету директора. Она так и не постучала, потому что на панели над
дверью сиял красный свет, а Линда знала, что это означает - мистер
Престон выдавал порцию розог какому-нибудь непослушному ученику.


Только директору и старшим госпожам разрешалось
использовать розгу в школе Редмонт, и вообще-то порки производились не
очень часто - только как исключительное наказание для худших нарушений
школьных правил или за повторение этих нарушений. И все же в течение
первого года работы учительницы она видела некоторых только что
выпоротых учеников на своих уроках. По большей части, это были мальчики,
но также и несколько девушек. Она обратила внимание, как после их
визита в кабинет директора они суетились и извивались на своих местах -
иногда даже в течение нескольких дней после наказания.


Пока Линда стояла перед дверью, она слышала изнутри
слабые звуки наказания. Во-первых, это был тихий свист - по-видимому,
это был свист розги по заду школьника. Моментом позже она слышала
подавленный визг юной жертвы. Учительнице оставалось только гадать,
сколько ударов получил мальчик прежде, чем она приблизилась к двери, и
сколько еще он должен вытерпеть... Новый удар вызвал визг боли, слышимый
даже через толстую деревянную дверь. Линда криво улыбнулась самой себе.
Мистер Престон связался с этим жалким мальчиком, но кто бы ни он был,
Линда не сомневалась, что наказание было заслужено и принесет хороший
эффект.


Хотя сама Линда девочкой не получала розог, она была
убеждена, что они очень эффективны для некоторых девушек - и убедилась
она в этом вскоре после своего прибытия в Редмонт. Через пару недель
работы она впервые пожаловалась своей коллеге мисс Грин, классной даме,
на поведение Джули Хэллам, своей ученицы, ни в какую не хотевшей учить
историю.


- О, я не думаю, что вам нужно беспокоиться
относительно нее, - ответила мисс Грин, - я думаю, миссис Лонгворт
устроит этой молодой леди проблемы для ее зада!


Линда не поняла сначала, что это означает, а потом
узнала. Джулия была хорошенько выпорота Мэри Лонгворт, старшей госпожой -
по голому заду, подобно мальчикам. Моментально поведение ученицы
улучшилось настолько, что Линда Чарлтон ее буквально не узнала.


Линда была отвлечена этими воспоминаниями, но вдруг
услышала, что наказание закончено. Она отступила от двери на секунду
прежде, чем она открылась. Тринадцатилетний мальчик возник перед ней.
Его лицо было искажено болью. Он, очевидно, пытался не плакать, но это
ему не удавалось - слезы блестели и медленно сочились по его щекам.
Линда узнала его - это был Дерек Ньюман. Вообще-то Линда действительно
не была удивлена, что Дерек был послан под розгу: поведение мальчика
недавно резко ухудшилось. Фактически было два случая, когда Линда сама
чуть не послала Ньюмана для порки к мистеру Престону.


Дерек проковылял, спотыкаясь, в коридор и потянув
дверь, закрыл ее за собой. Там он поплелся по коридору, припрыгивая с
ноги на ногу и обеими руками тщательно массировал свой болезненный зад
через темно-серые школьные брюки. Все еще улыбаясь, Линда постучала и
прошла в кабинет мистера Престона. Директор сидел на столе. Линда
никогда не видела розги для наказания и посмотрела вокруг офиса, ища тот
инструмент, который так действенно учит лентяев и нахалов. Но вокруг не
было никакого признака розги или вообще того, что недавно шло
наказание.


Мистер Престон посмотрел на историчку с серьезным
выражением лица. Линда была удивлена. Она привыкла к директору,
одобрительно улыбающемуся ей. Но сейчас она предположила, что он еще не
отдохнул после махания розгой по попе Дерека.


- Вы просили, чтобы я зашла, мистер Престон, - напомнила Линда.


- Да, Линда. Вы помните результаты по истории, которые вы подали мне вчера?


- Да, конечно. Там что-нибудь неправильно? Я
заполнила форму не так? - Линда все еще не могла понять, почему директор
выглядел таким сердитым. Вед незначительная опечатка с результатами не
должна расстроить его.


- Нет. Все, кажется, полностью в порядке. Вот почему я
так удивился, когда мне передали это! - и мистер Престон вынул папку
для бумаг из ящика своего стола.


Линда узнала ту самую папку, которую она потеряла в автобусе.


Мистер Престон продолжал обращаться к шокированной Линде.


- Вот это - истинные результаты. Откуда я их взял?
Они обнаружились в школьном автобусе. Но когда я сравнил их с
результатами, которые в мне подали, я обнаружил массу различий. Вы
поставили Кэти Шир на место лучшей ученицы в течение всего года, но она в
действительности была лишь четвертой! Вы переместили Пола Грогана, кто
был действительно лучшим, на второе место... Эти результаты, которые вы
подали мне - чистый вымысел.


Линда была полностью обескуражена. Сначала она не
могла проговорить что-либо совсем, но потом, заикаясь, начала объяснять
мистеру Престону, что случилось. Она не намеревалась нарочно изменять
результаты, а просто попыталась покрыть потерю по своей неосторожности
папки для бумаг.


Директор был очень сердитым. С присущей ему прямотой
он сообщил Линде, что после этого эпизода она не может больше работать
учителем в Редмонт. Халатность, благодаря которой случилась потеря
документов в автобусе, была плохой сама по себе, но в случае, если бы
учительница призналась, она отделалась бы просто словесным
предупреждением. Но она попыталась обмануть директора! Даже хуже -
ученики, отданные под ее попечение, должны были принести домой
результаты ее лжи! Это, по мнению мистера Престона, было
непростительным.


- Я не позволю вам, мисс Чарлтон, бесцеремонно
продолжать столь дурное профессиональное поведение. Я боюсь, что наша
школа даст вам такую рекомендацию, которая отпугнет от вас любого
будущего потенциального работодателя. Я сожалею. Вы были перспективной
учительницей, я думал, что вас ждет успешная карьера. Но теперь ничего
этого быть не может - в свете ваших действий...


Бедная Линда ужаснулась. Она только теперь поняла,
как ей хочется работать учительницей. И теперь ее карьера должна
закончиться в возрасте двадцати трех лет? Если бы ее уволили по подобной
статье, то она уже не могла никогда надеяться на получение работы
учителя. Более того - в серьезных конторах она вообще должна была бы
теперь бороться хоть за какую-то должность - кому же захочется видеть
сотрудником виновную в подлоге? Она попросила директора о втором шансе.
Но мистер Престон был тверд, как алмаз.


- Мисс Чарлтон, мои руки связаны. Я не могу вытерпеть
такую... я бы сказал, оптовую фальсификацию результатов. Я сожалею, что
этим должен закончиться ваш путь, но ваши же действия сделали такой
конец неизбежным. Я приостанавливаю ваше преподавание; вы не должны
возвращаться в школу после сегодняшнего дня до самой пятницы. А в
пятницу я выдам вам чек с вашим жалованьем - и до свидания.


- О, нет! - Линда разразилась слезами. - Пожалуйста,
мистер Престон, ох, пожалуйста! Может быть, что-то другое? Я знаю, я
была... я вела неправильно... я глупая, я знаю, что вы не сможете просто
проигнорировать это. Но я действительно не заслуживаю, чтобы разрушилась
моя карьера, моя целая жизнь - и все из-за одной маленькой ошибки!
Пожалуйста дайте мне другой шанс, пожалуйста! Я буду работать
сверхурочное время за бесплатно! Снизьте мне оплату! Сделайте
что-нибудь, но позвольте мне сохранить мою работу, пожалуйста!!


Мистер Престон не изменил решение.


- Не имеет смысла все это, Линда. Вы беспокоитесь
зря. Потеря бумаг в папке была обычной ошибкой. Но подача
фальсифицированных оценок не была ошибкой; это профессиональное
преступление. Вы не можете работать бесплатно сверхурочное время или
работать за пол-зарплаты, потому что другие учителя тут же обратят
внимание и начнут задавать вопросы. Причина неизбежно обнаружится...


Линда собралась уходить. Она попросила прощения, но
потерпела неудачу. Она зарыдала сильнее и достала платок, чтобы уйти по
крайней мере м некоторым достоинством, но тут у нее в сознании
промелькнула ассоциация с встречей пятиминутной давности, когда она
увидела Дерека Ньюмана. Она сделала последнее отчаянное заявление.


- Мистер Престон! А что вы сказали бы, если бы наказание осталось между нами? Вы могли бы...


Линда замялась, а потом всхлипнула:


- Могли бы высечь меня... розгой, как только что этого...
Ньюмана. Я знаю, я заслужила это. Я должна принять все, что вы скажете,
это все было честно. Тогда я могла бы остаться учительницей? Я обещаю
Вам, я никогда не сделаю ничего подобного больше!


Мистер Престон подался назад от этого неожиданного
предложения. Никогда в его длинной карьере учителя не было такого
случая. Поведение молодой учительницы поистине было возмутительным, так
что ее следовало бы высечь, но как сделать это со взрослой женщиной?


Наконец он ответил медленно, пытаясь думать о последствиях:


- Это несомненно интересная идея. Я не сомневаюсь,
что если бы я хорошенько приложил розгу к вашей заднице, то это
составило бы прекрасное наказание за ваше поведение. Вы больше никогда
не потеряли бы папку с бумагами. Но это не просто. Вы же не
тринадцатилетняя школьница подобно Ньюману. Я буду рисковать собственным
местом, соглашаясь на это. Если я соглашусь, а слух об этом просочится
персоналу или ученикам - я буду должен все же вас уволить, а самому уйти
в отставку. Я должен быть уверен, что вы никому не расскажете, а для
этого вы должны получить... настоящее наказание, после которого прикусите
язык.


Линда молчала, ожидая конца монолога.


- Вы предложили мне нечто, о чем можно подумать, но
не сейчас. Придите ко мне за полчаса до начала уроков завтра утром. Если
вы все еще захотите получить розги, я дам вам свой ответ.


Эту ночь она провела в тревожных снах, думая в
моменты пробуждения о своей альтернативе. Согласно логике, было
совершенно ясно, что лучше розга - если, конечно, порка учительницы
может быть допущена. И тем не менее она боялась боли и унижения. Она
видела непослушных учеников после определенной дозы розог и знала, что
неудобство продолжалось впоследствии не один день. Линда начала
беспокоиться, что если ее высекут, она не сможет потом избавиться от
рубцов на ягодицах. Хорошо было лишь то, что она не увидит Дэйва, своего
друга, до середины августа - у него начиналась летняя квалификационная
учеба. Наверное, любые рубцы прошли бы за два месяца.


Линда в страхе гадала, сколько ударов назначит ей
мистер Престон, каково будет его решение о том, насколько серьезную
порку она заслужила. Она знала, что девушки в школе обычно получали от
двух до шести розог, хотя в редких случаях девушкам старше шестого
класса, отличавшимся толстыми и крепкими задами, давали по восемь и даже
двенадцать ударов. Линда чувствовала, требовался всего один удар - она
была уверенной, что даже просто один удар розгой должен ее ранить и
погрузить в ужасный стыд. Ее признание своего унижения должно показать,
что она признала свою вину и никогда не будет действовать так снова. Но
она хорошо знала, что мистер Престон вряд ли согласится на один удар...


И вся эта боль будет иметь огромный смысл? После
того, как она будет высечена директором, словно школьница, даже если бы
никто не знал об этом - они с ним должны были когда-либо вернуться к
прежним отношениям? Бедная Линда представила себе, как будет краснеть
каждый раз при встрече с мистером Престоном впоследствии - ведь он и она
всегда будут помнить о том, как он драл ее подобно непослушной
маленькой девочке! Зная некоторые психологические символы, мисс Чарлтон
подумала, что он может понять эту ситуацию как сексуальную...


Несмотря на эти и другие мысли, Линда в конечном
счете заснула. На следующее утро она вскочила раньше, чем обычно - с
тем, чтобы, чтобы увидеть мистера Престона перед уроками.


В кабинете первой вещью, о которой спросил Колин
Престон, было то, хочет ли все еще Линда получить розги как альтернативу
увольнению.


- Да, Мистер Престон. Я думала об этом всю ночь. Я
знаю, будет больно... но я заслуживаю, чтобы быть наказанной. Я хочу
остаться учителем.


- Та-а-ак... В этих необычных обстоятельствах я сделал
некоторые приготовления. Я даю вам два письменных соглашения для вашей
подписи. Но прежде, чем я отдал их вам, хочу спросить: вы когда-либо
получали розги, когда учились в школе?


Заметно смутясь, Линда ответила:


- Нет, в моей школе не было розги. Но я однажды
получила от учительницы в гимнастическом зале тапочком по попе, а когда я
была непослушной дома, моя мать шлепала меня щеткой для волос.


Мистер Престон улыбнулся:


- Хорошо, Линда. Ваши учительница и мама ничему вас
не научили, но это поправимо. Я могу гарантировать вам, что розга
является очень серьезным инструментом наказания. В отличие от тапочка и
щетки, она существует уже тысячи лет специально для наказания
непослушных задов. И в моих руках, по крайней мере, она доставляет
столько боли, что ее воспитательный эффект просто замечателен.


Линда представила себе этот эффект и заизвивалась от стыда, стоя перед столом директора, но потом кивнула головой:


- Я знаю, что розга ранит, но мне больше хотелось бы иметь раны, чем отказываться от преподавания.


- Хорошо, Линда. Раз вы понимаете, что это наказание,
что мы не играем в игры... - он взял лист бумаги, взял шариковую ручку и
передал их Линде. - Вы увидите, что этот документ устанавливает, что вы
сделали. В нем вы сообщаете, что вы согласны уволиться. Если то, что я
вас выпорол, когда-либо станет известным, вы будете уволены согласно
этому документу.


Линда подписала бумагу без комментариев и передала назад. Мистер Престон отдал ей другой лист.


- А вот этот документ, скорее всего, никто никогда не
увидит. Просто он нужен на случай, если о вашей порке узнает мир. Я
хочу, чтобы всем было ясно, что эти розги были вашей идеей.


Линда взглянула на эту бумагу, прежде чем подписать - и захлопала глазами в ужасе. Она гласила следующее:


"Я, Линда Чарлтон, предлагаю, чтобы мистер Престон,
директор школы Редмонт, использовал для меня розгу как дисциплинарное
наказание. Тем самым я соглашаюсь, чтобы он шестнадцать раз сильно
ударил меня по моему обнаженному заду.


Подпись...


Дата..."


- О, пожалуйста, не по обнаженному! И не шестнадцать! Это слишком много, я не смогу выдержать это!


- Я не вхожу в согласование со школьниками или
школьницами, - неожиданно резко ответил директор, - сколько ударов им
следует получить! И с вами не буду советоваться! Вы будете высечены по
голому заду. С одной стороны, чтобы я не прилагал лишних усилий, чтобы
произвести необходимый эффект, а главным образом - для того, чтобы вам
стало стыдно. Когда я секу учеников, то все знают об этом - мальчики или
девочки в классах видят красные полоски друг у друга на ногах или
наблюдают друг за другом каждый раз, когда садятся, чтобы увидеть,
больно ли им. Этот элемент будет пропущен - не могу же я выставить вас
на посмешище. Хорошо, пусть никто не знает, что вы высечены. Но элемент
стыда необходим, так что - розги по голому заду.


Линда сглотнула, представив на секунду, как ученики смотрят и видят полоски на ее голых ногах...


- И шестнадцать - это не слишком много, - продолжал
директор. - В прошлом году миссис Лонгворт дал девочке Шерил Уоткинс
двенадцать ударов розгой за курение и за продажу сигарет младшим
девочкам. Она на пять лет моложе вас, ее зад намного меньше по размеру,
но ничего, она прекрасно перенесла это наказание. И вы перенесете. А
если нет - вы можете предпочесть увольнение после любого количества
ударов: после пяти, десяти, даже пятнадцати. Вы должны понять, что ваш
единственный способ остаться в этой школе - подставить обнаженный зад
под шестнадцать розог. Вы подписываете - или я объявляю о вашем
увольнении на совете школы? Он начнется через три минуты!


Линда видела, что споры были бесплодными. Нетвердой
рукой она молча подписала свое имя под бумагой. Мистер Престон взял
подписанные бумаги и запер их в ящике своего стола.


- Вы придете ко мне в десять часов вечера, - сказал
директор учительнице истории. - В это время большинство учеников будет
уже в кровати или в комнатах для отдыха на другой стороне школы. Вы
скажете всем, что будете работать допоздна.


Девушка кивнула.


- Как только вы войдете в мой кабинет вечером, -
твердо сказал Престон, - вы будете вести себя как непослушная школьница,
присланная для наказания. Вы будете называть меня только "сэр", как это
делают ученики. Любое неуважение - и вы заработаете дополнительные
удары.


Линда сделала над собой усилие, чтобы
сконцентрироваться на работе в этот день. Она не хотела, чтобы каждый,
кто видел ее, что-либо подозревал. По горькому совпадению, ее первым
классом в этот день был тот, в котором учился Дерек Ньюман. Мальчик был
более подавленным, чем обычно. Он, очевидно, еще не полностью избавился
от боли, вызванной последними розгами - он извивался и извивался на
своем месте в течение всего урока, пытаясь найти позу, в которой он мог
бы посидеть. Линда чувствовала жалость к небольшому бедному задику
мальчика, который уже чувствовал то, что она сама должна была
почувствовать через несколько часов...


Через двадцать минут Дерек снова заерзал на лавке и
сел неудачно. Его перемещение неумышленно закончилось нажатием на
наиболее болезненную часть его зада. Он заскрипел зубами от боли, а руки
Дерека невольно потянулись к задней части брюк. Лицо выпоротого вчера
ученика покраснело. Реакция класса была разной. Более непослушные
мальчики, кто сам чувствовал, что такое розга, тоже отнеслись к Дереку с
жалостью и сочувствием. Лучшие ученики, наоборот, решили позабавиться
над шалуном. Одна девушка, Целия Икр, громко хихикнула и щелкнула
пальцами так, чтобы увидел Дерек.


Целия была хорошей ученицей - одной из любимых у Линды, но она не могла допустить ее забав.


- Целия Икр! Встань, девочка!


В смятении Целия встала, ее рот приоткрылся.


- Я вижу, - заговорила Линда, - что ты забыла, как
вести себя на уроке. Ты забыла и про то, что непослушных девочек в школе
тоже наказывают. Я думаю, ты изменишь свое мнение, когда я пошлю тебя к
миссис Лонгворт.


Девчонка задрожала на глазах.


- О нет, мисс Чарлтон! Простите меня! - воскликнула напуганная ученица и сложила руки.


- Хорошо. Я сделаю заключение о твоем поведении в
конце урока. А до тех пор постой-ка на своем месте с руками, положенными
на голову.


Целия мгновенно подчинилась, не понимая, что это
такое нашло на их обычно такую добрую учительницу. Она никогда не имела
проблем в школе из-за мисс Чарлтон - не могла же она послать ее для
порки розгами...


В конце урока Линда задержала Целию, которая стояла у
своего стола, держа руки на голове. Учительница истории сообщила
извиняющейся девчушке, что та вообще-то заслужила розги, но ее можно
простить. Для этого ученица должна переписать предложение "Неправильно
получать удовольствие из неудач других людей!" двести раз. Двести строк
должны быть представлены Линде Чарлтон в шесть вечера.


- И если ты не напишешь их или если они не будут
написаны достаточно аккуратно, - добавила учительница, - я пошлю тебя к
миссис Лонгворт, чтобы ты сама убедилась, как хорошо учит розга.


Целия убежала, а Линда тем временем мучилась, думая, как ее собственный зад будет себя чувствовать, пока ученица пишет строки.


Утро прошло - и Линде захотелось, чтобы время
тянулось помедленнее. Она мучилась ожиданием, удивляясь самой себе, что
приняла такое смелое решение. В обед в комнате персонала к ней подошла
другая учительница, Эмма Валентина. Она хотела сделать замечание насчет
Целии Икр. Эмма Валентина была полностью согласна с историчкой, что
поведение девушки в последнее время бывает возмутительным, и что порка
была бы полезной для Целии.


Поскольку Эмма заговорила на эту тему, Линда решила получить некоторую информацию о предмете, который захватил все ее мысли.


- Колин порет всех мальчиков одной и той же розгой,
Эмма? Или Дерек, скажем, получил другим прутом, чем, например,
первоклассники?


- О, я забыла, что вы у нас всего год. Это не секрет,
Линда. У Колина четыре розги: "младшая", "средняя", "старшая" и
"специальная". Первая - для первоклассников, вторая - для
третьих-четвертых классов, и так далее.


Линда немного помолчала, думая, с каким мальчиком ее можно было бы сравнить, а потом все же спросила:


- А "специальная" розга?


- Ох! Он ее почти не использует. Колин держит этот
прут только для наказания за особенно гнусное поведение... Погодите!
Последний старшеклассник, кто получал этой розгой... о-о, это была Шэрил
Уоткинс. Она получала этой розгой от Мэри Лонгворт. Я думаю, урок пошел
впрок. Теперь она никогда не курит и не выбивается из линеечки, в
которую ее загнали. Глупая девушка!...


После того, как уроки кончились, Линда пошла в
библиотеку, пытаясь представить дело так, что ей надо поработать. Вскоре
она увидела знакомое личико. Целия Икр, которая жила в общежитии школы с
пятью другими девушками, тоже пришла после обеда в библиотеку, чтобы
переписать заданное ей предложение. Неудачливая девушка писала и писала в
мрачной тишине, время от времени косясь на читающую учительницу. Она
все еще чувствовала себя удрученной и думала, что мисс Чарлтон
понравилось ее унижать. Ей было обидно, что из-за писания этих двухсот
строк она пропустила любимые телевизионные программы.


Рука Целии начала болеть от этого постоянно
повторяющегося упражнения, но она пересилила себя, чтобы продолжить
писать аккуратно. Ученица знала, что мисс Чарлтон была серьезной в своей
угрозе послать ее на порку к миссис Лонгворт... Боль в запястье и кисти
были предпочтительнее, чем боль от розги в ягодицах!


К пяти вечера двести предложений было написано. Мисс
Чарлтон все еще сидела в библиотеке, очевидно, мечтая. Целия встала и
прошла к ее столу.


- Я сделала мои строчки, мисс, - сказала она.


Линда испуганно встрепенулась. Она была далеко в мире
грез, думая об эффекте приложения к собственным ягодицам длинного
гибкого прута. Потребовалась секунда, чтобы возвратиться в
действительность и понять, что к ней подошла Целия Икр, тринадцатилетняя
ученица, которую так забавлял эффект порки Дерека Ньюмана.


Линда взяла предложенную тетрадь у Целии и проверила
упражнение. Строки были выписаны на стандартной школьной бумаге, которая
имела пятьдесят строк на странице, чтобы облегчать подсчет количества
строк. К несчастью для Целии, предложение, которое продиктовала Линда,
не умещалось на одной строке. Вместо четырех ей пришлось использовать
восемь листов бумаги. Линда рассмотрела строки тщательно - более
тщательно, чем она обычно это делала.


Запись была сначала очень хорошей, но ухудшилась к
концу, поскольку девочка устала. Линда определила места, где Целия
опустила апостроф не после слова "человек", а на букву "s". Она холодно
подчеркнула красным карандашом эти оплошности и сообщила несчастной
девушке:


- Тебя ждет офис миссис Лонгворт завтра утром, перед уроками. Я прослежу, как смирно ты будешь сидеть завтра на истории!


Глаза Целии расширились в ужасе. Она вспомнила, что
вчера этот хулиган Ньюман перед всеми обнаруживал свою боль, когда
садился. Ей казалось ужасным, что завтра она сама получит розгой и будет
извиваться за партой от боли. Целию еще никогда не секли, но она знала,
что самые смелые девочки вопят, когда возвращаются в спальню от миссис
Лонгворт.


Ученица упала на колени посреди библиотеки:


- Мисс Чарлтон!


Линда проявила милосердие к напуганной девчушке. Она
подождала несколько секунд, чтобы Целия полностью поверила, что ее ждет
розга, а потом сообщила ей, что передумала - за ее прежние заслуги.


- Ты счастливая, Целия. Я послала бы тебя к миссис
Лонгворт - ты полностью заслуживаешь розгу. Запомни, это израсходовало
все твои поблажки. Следующий раз я сразу пошлю тебя на порку.


И учительница бросила тетрадку с двести раз написанным предложением в мусорный бункер.


Целия, задыхаясь от облегчения, оставила библиотеку.
Линда была оставлена один на один с ее мыслями. Каждые несколько минут
она смотрела на часы - время никогда не шло так медленно. В половине
девятого она сходила туалет, чтобы находиться в безопасности во время
порки, несмотря на то, что не ела и едва пила что-либо в течение
двадцати четырех часов. Затем она возвратилась к одинокому бдению в
библиотеке.


Наконец часы показали без пяти минут десять. Время,
чтобы сообщить мистеру Престону о том, что она готова. Линда поставила
недочитанную книгу на полку и двинулась к директорскому кабинету. Она
пару раз глубоко вздохнула и твердо постучала в дверь.


- Войдите!


Когда она вошла в кабинет, то увидела мистера
Престона сидящим за столом. Но на этот раз она не восприняла его, как в
предшествующих случаях, коллегой или боссом. Это был просто сердитый
директор школы, который собирался сделать ей больно. Ее глаза шарили по
кабинету, но она никак не могла увидеть розгу.


Мистер Престон молчал, понуждая Линду говорить первой.


- Вы просили, чтобы я зашла к вам, сэр, - сказала она, помня все свои инструкции.


- Да, Линда. И для какой цели?


- Потому что... что я... должна быть наказана, сэр, - прошептала Линда, чувствуя, что краснеет.


- Правильно, девушка! И что это за наказание?


Линда посмотрела вниз на свои ноги и смущенно пробормотала:


- Шестнадцать ударов розгой, сэр... по моему заду... сэр!


- Очень хорошо, Линда. Поставьте вашу сумочку.


Она бессловесно подчинилась.


Директор поднялся и прошел к большому шкафу в углу
комнаты. Он открыл дверь и отступил немного - так, что Линда смогла
увидеть четыре прута, о которых говорила Эмма Валентина. Мистер Престон
немного замялся, а затем выбрал самую правую розгу. Закрыв дверь шкафа,
он повернулся к Линде, удерживая прут горизонтально в обоих руках.


- Это моя специальная розга, - сказал он. - Она не часто бывает использована, но я думаю, что она соответствует данному случаю.


Линда пристально смотрела широко раскрытыми глазами
на ужасный инструмент наказания. Он был желтовато-коричневого цвета,
свыше трех футов длиной и в треть дюйма толщиной. Учитель согнул прут в
своих крепких руках. Несмотря на свою толщину, он оказался неприятно
гибким. Престон отпустил одну руку - так, что прут немедленно выпрыгнул
обратно со свистом.


- Вы никогда не видели розгу, мисс?


Линда потрясла головой, не веря сама, что не может проговорить ни слова, потому что готова разразиться слезами.


- Хорошо, посмотрите на нее получше. Представьте
себе, как она приласкает вашу задницу! Шестнадцать ударов, юная леди,
причем так больно, как я смогу. Это не очень приятно, правда?


У Линды перехватило дыхание. Розга была более
тяжелой, чем она ожидала, а кроме того, казалась очень гибкой.
Учительница истории смогла представить себе ласку, которую подарит этот
прут ее округлому заду.


- Что случилось, девушка? Кошка украла ваш язык?


- О, нет, сэр... Простите меня, сэр...


- Прощу, Линда. Поверьте мне! - директор положил
розгу на стол и скомандовал: - А теперь снимите вашу юбку и нижнее
белье. Положите их аккуратно на моем столе.


Когда она одевалась этим утром, то знала, что вечером
ей предстоит раздевание. Она захотела выглядеть интеллектуально и
профессионально, а потому выбрала зеленую вельветовую юбку, белые
хлопковые трусики и колготки. Она сняла юбку и разложила ее на столе,
как было указано.


- Колготки, Линда.


Двадцатитрехлетняя учительница подчинилась, сначала
сбросив туфли. Когда и колготки находились на столе, она на мгновение
остановилась, смотря на Колина Престона.


- Не тратьте зря время, девушка! Трусики вниз! Положите их на стол.


Линда подчинилась, умышленно не смотря на директора.
Она остановилась в полусогнутом положении, ожидая, что порка розгой
могла бы начаться, но директор удивил ее приказом:


- Пойдите и встаньте лицом к стене, с руками на ее голове.




Мистер Престон не спешил. Он хотел, чтобы Линда
Чарлтон запомнила ее наказание, а для этого нужна была не только боль
хорошо высеченного зада, но и долгое время ожидания. Линда должна была
постоять у стены в течение некоторого времени - чтобы директор привык бы
к ней именно как к непослушной девочке, посланной для порки, а не как к
остроумной и очень привлекательной учительнице, с которой он не раз
смеялся на вечеринках, с бокалом хереса в руке.


- Стойте, девушка, и не суетитесь. Я хочу, чтобы вы
стояли там, держа руки на вашей голове, уткнув нос в стену. Ноги держите
плотно вместе, пока я не скажу вам, что пора к столу.


Мистер Престон отрегулировал свое вертящееся кресло, в
то время как Линда стояла лицом к стене, думая время от времени, что
мужчина средних лет сейчас разглядывает ее незащищенную, голую,
белоснежную попу. Фактически она не почувствовала никакого
дополнительного унижения, на которое рассчитывал директор.


Линда изучала обои перед своим носом, ее груди
уперлись в стену. Нет, это было положительно глупо! Может быть, все это
было только частью сексуальной ролевой игры Колина? После нескольких
минут Линда, чувствуя глаза директора на своей попе, решила немного
раздвинуть ноги и повилять задницей, чтобы увидеть, как он отреагирует.
Это было ошибкой. Мистер Престон поднялся с места и сердито подошел к
молодой женщине.





- Как вы осмелились! Вы здесь для наказания, а не для стриптиза или танцев! Встаньте смирно, ноги вместе!





Линда выполнила приказ и в следующую секунду
почувствовала интенсивную язвительную боль. Это был удар прутом. Она
задохнулась от этого сюрприза и тихо вскрикнула. Ее руки непроизвольно
оставили волосы и двинулись защищать ягодицы.


- Руки назад - на вашу голову! Как вы осмеливаетесь трогать задницу!


Линда снова подняла руки на голову. Ее ягодицы
горели. Она едва могла поверить, что директор вызовет такую боль одним
ударом. Линда почувствовала то же самое чувство, как при встрече с
материнской щеткой.


- Жалит, Линда?


- Да, сэр, - ответила она угрюмо, чувствуя слезы на веках.





- Хорошо. Пусть это напомнит вам, чтобы вы стояли, пока я не скажу вам, что делать дальше.


Прошла добрая четверть часа, прежде чем мистер
Престон поднялся из-за стола и прошел к Линде. Она слышала, как он
выдвинул кресло на середину комнаты. Линда дрожала, потому что понимала,
к чему идет дело, но держала нос уткнутым в стену.


- Браво, Линда, - сказал он. - А теперь идите сюда,
сгибайтесь над креслом. Вы получите шестнадцать ударов розгой на вашей
голой заднице.


Линда глубоко вздохнула и пошла к деревянному креслу.
Она наклонилась и перегнула через спинку свой зад. Колин восхищался
этим зрелищем. Гладкая белизна ее голых ягодиц подчеркивалась
покрасневшей полоской от единственного удара. Она сохраняла ноги плотно
сжатыми...


Линда оглянулась назад. Мельком она увидела брючины
директора, стоящего за ней. Около них она заметила руку, держащую розгу.
Потом розга вдруг исчезла из ее вида. Линда сжала руками ножки кресла и
закрыла глаза поплотнее. Розга поднялась и со свистом упала вниз.


Свист! Удар!


Первый удар пришелся через центр растянутого зада
Линды. Она вскрикнула от внезапной боли и все ее тело охватила судорога.
Удар по попе, который она получила пятнадцать минут назад, тоже жалил,
но он не шел ни в какое сравнение с этим. Напряжение спало - Линда
почувствовала почти облегчение, потому что ЭТО наконец началось.


Свист! Удар!


Второй раз розга приземлилась на три дюйма ниже яркой
полосы, оставленной предшествующим ударом - через верхнюю часть бедер
Линды. Идея Колина была в том, что первые две полосы должны быть как бы
ограничителями. Он решил нанести все последующие четырнадцать ударов
между ними и выстроить на попе подчиненной полосу интенсивной боли,
которая должна не давать молодой Мисс Чарлтон садиться по крайней мере
несколько дней.


Девушка вскрикнула и вся сжалась. Она ждала следующий
удар, пытаясь немного облегчить боль тем, что сжимала и разжимала
"нижние щеки".


Жужжание! Удар!


Теперь, когда Колин прицелился, он начинал сечь больнее.


Свист! Удар!


Следующий удар он нанес с такой силой, как если бы
порол самого отъявленного шестнадцатилетнего негодяя. Конечно, этот
негодяй должен был носить брюки и иметь кое-какой предшествующий опыт
розог. Линда не имела ни того, ни другого, а потому издала
душераздирающий вопль.


- Ааааиееее! Ооооу! Оввввууу!!! - ее попа дугообразно выгнулась, а голова запрокинулась. Волосы взлетели.


Колин наблюдал, стараясь сдерживать эмоциии. Он знал,
что зад Линды был уже очень болезненным после первых трех ударов, но
понимал, что надо на будущее выбить из нее всякое желание выходить из
подчинения, обманывать или хитрить. Он остановился на некоторое время,
позволяя девушке перетерпеть боль.


Линда подняла одну щиколотку в неопределенном положении и помахивала попой из стороны в сторону. Она начала рыдать.


Розга заплясала снова в устойчивом ритме.


Удар!


- И-эээээ!!!


Удар!


- Оуууууу!!!


Удар!


- Оуууууу!!!


Удар!


- Йееееуу!!! Оууу!!! Оух!


Восьмой удар заставил молодую блондинку отпустить
ножки кресла, вскочить и дико закричать. Она крутилась около спинки,
слезы текли по ее лицу. Девушка не имела сейчас понятия ни о чем, кроме
боли в ее попе. Она отчаянно массировала зад обеими руками, напрасно
пытаясь сжать, уменьшить боль. Учительница совсем не подозревала, какое
зрелище она представляла.


- Линда! Ложитесь обратно вниз!





Плачущая учительница не отвечала.


Колин положил розгу на стол и подошел к ней. Он взял
ее за плечи и посмотрел на красивое лицо, искаженное болью. Она дрожала в
его руках подобно испуганному животному.


- Это ваш выбор, Линда, - сказал он. - Или вы
согнетесь обратно над этим креслом и примете остальную часть наказания,
как мы договорились, либо мы прекращаем это. Но тогда значит, что вы
вытерпели восемь розог впустую. Вам все равно придется покинуть школу...
Вы согласны?


Линда попыталась заставить себя подумать логично. У
нее не было выбора. Эта порка была как раз тем, что она сама
потребовала! Она знала, что это больно, что розга ужасно ранит. Она
кивнула. Ее взлохмаченные волосы снова упали вниз. Красная от стыда
девушка, не говоря ни слова, медленно перегнулась





Комната под лестницей



Сегодня 14 мая, 5 часов вечера. Я стою, опираясь на
лестничный парапет, и с тоской смотрю на входную дверь. Скоро придет моя
мать. Я с ужасом думаю об этом. Что меня ждет?! От представления того,
что она сделает со мной, сердце мое падает, в животе все сжимается, руки
и ноги трясутся мелкой дрожью, а мягкое место покалывает тысячами, нет
миллиардами острейших иголок! Причина моего животного страха -
предстоящее наказание. Безусловно, я его заслужила, плохо написала
годовую контрольную по алгебре, хотя и занималась с репетитором. Не
понимаю, почему так вышло?


Слышу скрежет ключа в замочной скважине, ну вот и
все. Уже совсем скоро я буду визжать от боли в "комнате под лестницей". Я
так подозреваю, что раньше там была спальня моих родителей. Это
просторная квадратная комната с прекрасным видом из окна, отделана
красным деревом, в ней очень тихо и звуки, раздающиеся в этой комнате,
не слышны больше ни в одной точке нашего просторного дома. Здесь же есть
своя туалетная комната.


Отец мой умер много лет назад, и я его почти не помню
- мне было всего 5 лет, когда это случилось. Мы с мамой живем на втором
этаже, слуги занимают левое крыло первого этажа. А с этой комнатой я
познакомилась, когда пошла в школу, хотя, впрочем, не совсем сразу.


Дело было так: я получила запись в дневнике - не
выучила стихотворение, я даже и предположить не могла, чем это мне
грозит! Мама, конечно, предупреждала меня, что учиться я должна только
на "Отлично", что у меня есть для этого все данные и все условия, что
она одна занимается бизнесом, тяжело работает, не устраивает свою личную
жизнь - и все это ради меня. От меня же требуется - только отличная
учеба и послушание. Присматривала за мной няня, она же и уроки
заставляла делать, хотя мама говорила, что я должна быть самостоятельной
и ругала няню за то, что она меня заставляет, считала, что я с детства
должна надеяться только на себя, и учиться распределять свое время. Вот я
и "распределила" - заигралась и забыла! Мать пришла с работы и
проверила дневник (она это не забывала делать каждый день). Потом
спокойным голосом сказала мне, что я буду сейчас наказана, велела
спустить до колен джинсы и трусики и лечь на кровать попой кверху, а
сама куда-то вышла. Я, наивное дитя! Так и сделала! Я думала, что это и
есть наказание - лежать кверху попой!


Но каково же было мое удивление, когда через
несколько минут, мать пришла, а в руках у нее был коричневый ремешок!
Она сказала, что на первый раз я получу 20 ударов! В общем, ударить она
успела только 1 раз. От страшной, не знакомой боли я взвыла, и
быстренько перекатилась на другую сторону и заползла под кровать. Это
произошло мгновенно, я сама от себя этого не ожидала! И как она не
кричала, не грозила - я до утра не вылазила от туда. Там и спала. От
страха не хотела ни есть, ни пить, ни в туалет.


По утрам мать рано уезжала, а мной занималась няня.
Няня покормила меня и проводила в школу. Целый день я была мрачнее тучи,
очень боялась идти домой, но рассказать подружкам о случившемся - было
стыдно. Уроки закончились, и о ужас! За мной приехала мать.


Поговорив с учительницей, она крепко взяла меня за
руку и повела к машине. Всю дорогу мы ехали молча. Приехав домой, я, как
всегда, переоделась в любимые джинсики, умылась и пошла обедать,
пообедала в компании мамы и няни и, думая, что все забылось, пошла
делать уроки. Часа через два, когда с уроками было покончено, в мою
комнату вошла мать, и спокойным голосом рассказала мне о системе моего
воспитания, что за все провинности я буду наказана, а самое лучшее и
правильное наказание для детей - это порка, так как "Битье определяет
сознание", и, что моя попа, создана специально для этих целей. Если же я
буду сопротивляться ей, то все равно буду наказана, но порция наказания
будет удвоена или утроена! А если разозлю её, то будет еще и
"промывание мозгов".


Потом она велела мне встать на четвереньки, сама
встала надо мной, зажала мою голову между своих крепких коленей,
расстегнула мои штанишки, стянула их вместе с трусами с моей попки и
позвала няню. Няня вошла, и я увидела у неё в руках палку с вишневого
дерева. Конечно, я сразу все поняла! Стала плакать и умолять маму не
делать этого, но все тщетно. Через пару секунд - вишневый прут начал
обжигать мою голую, беззащитную попу страшным огнем. Мать приговаривала -
выбьем лень, выбьем лень. А я кричала и молила о пощаде! Меня никто не
слышал. Но через некоторое время экзекуция прекратилась. Моя попа
пылала, было очень-очень больно и обидно, я плакала и скулила, но
отпускать меня никто не собирался. Мама передохнула, и сказала, что это я
получила 20 ударов за лень, а теперь будет ещё 20 за вчерашнее
сопротивление. Я просто похолодела от ужаса! А вишневый прут опять
засвистел с громким хлопаньем опускаясь на мою уже и без того больную
попу. Я уже не кричала, это нельзя было назвать криком - это был
истошный визг, я визжала и визжала, мой рассудок помутился от этой
страшной, жгучей, невыносимой боли. Казалось, что с меня живьем сдирают
кожу. Что я больше не выдержу и сейчас умру!! Но я не умерла...





Порка закончилась, и меня плачущую, со спущенными
штанами, держащуюся за попу обеими руками, повели в ванную комнату. Няня
велела мне лечь на живот на кушетку, я легла, думала, что она сделает
мне холодный компресс, думала, что она меня пожалеет, но не тут-то было.


Она стянула с меня болтающиеся джинсы и трусы и
заставила встать на четвереньки, я взмолилась и взвыла одновременно!
Думала, что меня снова будут пороть.


Но, как оказалось, мне решили "промыть мозги"! Мне
стало еще страшнее! Я не могу передать словами свой ужас от
неизвестности и боязни боли! В тот же момент в дырочку между половинками
моей истерзанной попы вонзилась и плавно проскользнула внутрь короткая
толстая палочка, я закричала, больше от страха, чем от боли, а мама с
няней засмеялись. В меня потекла теплая вода, я почти не чувствовала её,
только распирало в попе и внизу живота, а я плакала от стыда и обиды.
Через некоторое время страшно захотелось в туалет. Но мне не разрешали
вставать, а в попе все еще торчала эта противная палочка, а няня
придерживала её рукой. Наконец мать разрешила мне встать и сходить в
туалет.


Это наказание я помнила очень долго.


Я всегда во-время делала уроки, все вызубривала,
выучивала. Часами сидела за уроками. Я всегда была в напряжении и
страхе. Повторения наказания я не хотела. Так прошло три года. Начальную
школу я закончила блестящей отличницей с отличным поведением. Мама была
счастлива!


Вот я и в пятом классе. Новые учителя, новые предметы. Первая двойка по английскому языку...


Дома я все честно рассказала маме, и была готова к
наказанию. Но в тот вечер наказывать меня она не стала. Я думала, что
она изменила свою тактику моего воспитания. Сама я стала очень стараться
и скоро получила по английскому четверку и две пятерки!


Неожиданно в нашем доме начался ремонт, как
оказалось, в комнате, о существовании которой я не подозревала. Она
располагалась под лестницей и дверь её была обита таким же материалом,
как и стены, поэтому была не заметной. Через неделю ремонт закончился.
Привезли какую-то странную кровать: узкую, выпуклую, с какими-то
прорезями и широкими кожаными манжетами. Тогда я думала, что это
спортивный тренажер - мама всегда заботилась о своей фигуре.


Еще дня через три меня угораздило получить тройку по математике и знакомство с "комнатой под лестницей" состоялось!


Вечером, после того, как мать поужинала и отдохнула,
она позвала меня в новую комнату. Комната была красивой, но мрачной. В
середине комнаты стояла странная кровать. Мама объяснила мне, что теперь
эта комната будет служить для моего воспитания, то есть наказания. Что
кровать эта - для меня. На неё я буду ложиться, руки и ноги будут
фиксироваться кожаными манжетами так, что я не смогу двигаться, а попа
будет расположена выше остальных частей тела. В общем - очень удобная
конструкция, да еще и предусмотрено то, что я буду расти. Вот какую вещь
купила моя мама! Она определенно гордилась этим приобретением, как
выяснилось, сделанным на заказ! Потом она показала мне деревянный стенд.
На нем был целый арсенал орудий наказания! Черный узенький ремешок,
рыжий плетеный ремень, солдатский ремень, коричневый ремень с
металлическими клепками, красный широкий лакированный ремень с пряжкой в
виде льва, желтый толстый плетеный ремень, тоненькие полоски кожи
собранные на одном конце в ручку (как я потом узнала - плетка), ремень
из грубой толстой ткани защитного цвета.


Потом мы пошли в ванную комнату. Здесь мама показала
прозрачное красивое корытце, в котором мокли вишневые прутья из нашего
сада - это розги, сказала она.


Затем я увидела кушетку и шкаф возле нее. Шкафчик был
стеклянным и то, что я в нем увидела, страшно напугало меня - там на
всех полках лежали огромные шприцы! Они были разными: полностью
металлические, стеклянные, стеклянные с металлом, у всех у них были
огромные наконечники, у некоторых ровные, у некоторых изогнутые. Я
просто онемела и оцепенела от страха. Господи! Что меня ждет? Внизу в
шкафчике лежали разных размеров и цветов наконечники и шланги "для
промывания мозгов".


Затем мама вручила мне красивую папку и велела ознакомиться с её содержимым. Я стала читать:


"4" - 20 ударов ремнем на твой выбор


"3" - 50 ударов черным узеньким ремешком


"2" - 70 ударов желтым толстым плетеным ремнем


"1" - 70 ударов коричневым ремнем с металлическими клепками


"замечание по поведению" - 30 ударов ремнем защитного цвета, "промывание мозгов" из шприца


"замечание по учебе" - 20 ударов розгами, "промывание мозгов" из шприца


"сопротивление наказанию" - двойная порция наказания, большая клизма


"ложь" -60 ударов черным узеньким ремешком, большая клизма, 100 ударов розгами


Контрольные работы и тематические оценивания:


"4" - 60 ударов розгами


"3" - 100 ударов розгами


"2" - 100 ударов розгами


"1" - 100 ударов розгами


Оценки за семестр


"4" - 60 ударов розгами, за каждую


"3" - 100 ударов розгами, за каждую


"2" - 100 ударов розгами, за каждую


"1" - 100 ударов розгами, за каждую


Я поняла, что выбора у меня нет - я должна быть
круглой отличницей с идеальным поведением! И твердо решила, что буду
очень стараться, что комнату эту, мама сделала для моего устрашения! И я
ни в коем случае не буду частой посетительницей этой ужасной комнаты, а
может, и вообще не буду! Наивная! Как я заблуждалась! В последующие
годы, я испытала на себе все "орудия наказания". Конечно, это было не
часто, но все, имеющиеся на стенде ремни и плётка "погуляли" по моей
попе. Несколько раз были розги. Должна сказать, что порка любым ремнем -
больно, но гораздо милосерднее, чем порка розгой. Розги - это страшно
больно!


"Промывание мозгов" из шприца - страшно, унизительно! Но не больно!


В тот день я, естественно, была наказана за все свои
"прегрешения". Мне было очень страшно, я хотела по-сопротивляться, и по
уговаривать мать, но я испугалась "двойной порции наказания и большой
клизмы.


Итак, мать напомнила мне о моих "успехах": 2 по
английскому, 4 по английскому, 3 по математике. Если посчитать в сумме,
то получалось, что я должна получить:


20 ударов ремнем на свой выбор


50 ударов черным узеньким ремешком


70 ударов желтым толстым плетеным ремнем, всего
получается 140 ударов! Я была просто ошеломлена! Как я это выдержу!
Неужели моя мама сможет так поступить со мной?!


Из оцепенения меня вывел голос матери. Она сказала, что я должна пройти в комнату и лечь на скамью наказаний.


Я молча повиновалась. К этому времени, я уже много
слышала от подруг по школе о системах наказаний в их семьях. Пороли
почти всех! Ведь наша школа очень престижная, обучение в ней стоит
дорого, и все родители бизнесмены, времени на уговоры детей "учится
хорошо" нет. Некоторые девочки даже показывали страшные кровоподтеки!
Многих пороли даже няни! Но такой комнаты для наказаний, наверняка, не
было ни у кого!





Я легла на эту ужасную кровать. Мать велела мне
вытянуть руки вперед и закрепила каждую кожаным манжетом. Потом она
закрепила мне ноги под коленями и внизу. Затем подняла мою юбку, стянула
трусы, спустила их до колен и пошла за ремнем.


Я чувствовала себя ужасно! Я была настолько
беззащитной и не подвижной! Попа моя торчала кверху так, что даже
половинки нельзя было сжать (девочки говорили, что если сжимать ягодицы
во время порки, то не так больно).


Мать спросила меня о выборе ремня за "4". Я сказала,
что мне все равно. Она выбрала красный широкий лакированный ремень с
пряжкой в виде льва. Пощелкала им. Я оцепенела от страха, сердце мое
учащенно забилось, я напряглась в ожидании страшной боли, и тихонько
заскулила. Ну-ну, рано еще - сказала мать. Потом подошла ко мне,
намазала чем-то попу (как потом оказалось - кремом для тела, чтоб не
было синяков) и взмахнула красным ремнем, который тут же опустился на
мою попу. Шлёп, шлёп, шлёп - сыпались удары. Несмотря на громкий звук,
появляющийся при ударе ремня по моей голой попе, было не больно! Я
воспряла духом и мужественно выдержала 20 ударов! Даже ни разу не
ойкнула.


Мама присела передохнуть. Потом встала, взяла черный
узенький ремешок. Пощелкала им над моей попой, но мне уже не было так
страшно. Думала, раз ремень узкий, то вообще не будет больно. Но я
заблуждалась! Мать взмахнула черным ремнем. Хлоп! Он опустился на мою
попу с меньшим шумом, чем красный, но больно "обжег". Хлоп, хлоп, хлоп.
Больно! Больно! Мамочка! А-а-а! Ой! Уй! О-о-й! Больно! Больно! Я кричу.
Внезапно удары прекратились. 25 - сказала мама. Сейчас передохну, и
пойдем дальше. А я заскулила и стала умолять её простить меня и
прекратить наказание! Но она и не думала прощать меня, и сказала, что я
получу все, причитающееся мне, сполна! И снова взялась за ремень! Хлоп!
Хлоп! Хлоп! Больно! Очень больно! Я уже не кричу, а взвизгиваю. Ну
наконец-то всё! Никогда в жизни не получу больше "3"! Моей попе о-о-чень
больно! Я плачу.


Мать отвязала меня. Я встала. Она спросила меня - не
хочу ли я сходить в туалет, так как впереди еще 70 ударов за "2"! Я чуть
сознание не потеряла, бросилась перед ней на колени и стала молить о
пощаде, говорить о том, что исправила "2" и так далее. Но мать холодно
сказала мне - не зли меня, сходи в туалет и возвращайся на прежнее
место! А не то пожалеешь!


Долго не хотела я выходить из уборной! Но, увидев там
корытце с розгами, на ватных ногах поспешила в комнату. Скуля и плача,
легла на эту скамью. Мать снова привязала меня. Снова намазала мне попу и
взяла ремень, да, да - желтый плетеный. Я не переставала выть и
скулить. И вот, взмах материнской руки с плетеным ремнем - хлоп! Ремень
просвистел и шумно хлопнул меня по-попе. Господи! Совсем другая боль!
А-а-а! Больно! У-у-у-у-уу-у! И-и-ы-ы-ы-ы! Ой-ой-ой-о-о-о-о!!!!!! Я
страшно вою, ору, визжу. Ужасно больно! Как будто живьем отрываются
куски кожи с моей несчастной попы! Мне кажется, что на моей попе уже
раны. Больно! Больно! Больно! Мамочка, прости! Ненадо!





Вот порка прекращается, но я знаю, что это "перерыв".
50 - сказала мать. Я уже не молю её о пощаде. Знаю что бесполезно! Но
она отвязывает меня и велит идти в уборную.


Я плетусь туда. Она входит следом и велит лечь на
кушетку, поджав под живот колени. Объясняя мне, что 20 оставшихся ударов
решила заменить "промыванием мозгов"! Я плача благодарю её! Но что я
вижу! Мать берет огромный, страшный стеклянный шприц из шкафчика! Я
опять визжу! Умоляю её не делать мне больно. Она злорадно смеётся! Она
набирает в шприц какую-то розовую жидкость из банки. Я вижу ужасный
наконечник шприца - конусообразный, длинный и толстый. Я трепещу от
страха! Наконец, она подходит ко мне, велит расслабиться. Но пока ничего
не происходит, я вся в ожидании чего-то ужасного! Мать намазывает
чем-то наконечник. И вот в мою попу вонзается что-то холодное и
скользкое! Я кричу - на всякий случай. Мама шлепает меня рукой по попе.
Замолчи! Так орать причины нет! Я затихаю. Струя воды быстро наливается в
меня. Всё! Я хочу в туалет! Но мама не сразу отпускает меня. Некоторое
время она еще держит этот ужасный шприц, не давая наконечнику
выскользнуть из моей попки. Я постанываю. Ну вот она вынимает "орудие
для промывки мозгов". Слава богу! Я свободна!


С тех пор, как я ни старалась, но "комнату под
лестницей" посещать всё же иногда приходилось. Могу сказать, что
привыкнуть к этому нельзя! Это было всегда очень больно и очень страшно.
Не считая, конечно, наказаний за просто "4". Двойки у меня были всего 2
раза. А так - тройки и замечания, но не часто. Должна сказать, что за 6
лет я посещала эту комнату 25 раз. 15 раз - за четверки. Конечно,
система воспитания действовала почти безотказно! В нашем классе
большинство были отличницами. Среди всех я была самой блестящей!


Но в 10 классе началась очень трудная алгебра.
Справиться было очень сложно. И посыпались тройки, а потом и двойки, я
даже единицу умудрилась получить! Можете себе представить! Я, уже
взрослая девушка, почти каждый день визжала, лежа голой задницей кверху,
под маминым ремнем, а иногда и розгой в "комнате под лестницей"! Моя
попа была багрово-синей в черный "горошек" от коричневого ремня с
круглыми металлическими заклепками!





А когда я получила даже не "4", а "3" за тематическое
оценивание, я не сказала маме! За что потом поплатилась: "ложь" - 60
ударов черным узеньким ремешком, большая клизма, 100 ударов розгами.
После этого наказания сидеть я могла с большим трудом! Каждое движение
причиняло мне боль! Да и "большая клизма" - не то, что не большое
"промывание"! Очень не приятная процедура!


Но все тщетно. Оценки по алгебре не улучшались. По остальным предметам у меня все было отлично.


Мама задумалась. Пороть меня перестала. Наняла
дорогущего репетитора, и дело постепенно пошло на лад. Мы решали с ним
домашние задания, вперед учили темы, зубрили правила. Я очень много
занималась. Успех не заставил себя ждать. После месяца занятий я
получила "4". Наказания за "4" я не боялась. Это было не больно. Но мама
не стала меня пороть, а даже похвалила. В конце концов, я выровнялась, и
стала получать только "5"!


И вот сегодня такой конфуз! Я очень боюсь, но все
рассказываю маме. Она молчит. Идет принять душ, потом ужинает.
Предлагает поесть и мне. Но я не хочу. Моя душа, вернее моя попа
трепещет! Сердце замирает!


Я вся в ожидании наказания!





И девочки тоже...



"От: Директор школы Дипден. Ларчфилд Лейн, графство Беркшир


Кому: мисс Бэт Уиллис, вилла "Сэндаун"


Дорогая мисс Уиллис,


Я был очень разочарован, узнав от мистера Дженкинса,
что вчера утром вы прогуляли школьные занятия. Это произошло всего через
несколько дней после моего выступления на общешкольном собрании, где я
говорил о посещаемости. Ваш поступок кажется мне серьезнейшим нарушением
школьной дисциплины. Я настроен самым серьезным образом бороться с
подобными нарушениями. Поэтому мне бы хотелось, чтобы вы пришли в мой
кабинет сегодня в 18:30. Вы будете наказаны. Обратите внимание, что я
намереваюсь применить в отношении вас такие же методы наказания, которые
применяются к ученикам мужского пола в подобной ситуации.


А. Тейлор, директор".


Бэт два раза перечитала это письмо и побледнела. Ее
руки дрожали. "Такие же методы наказания". Но ведь это... В прошлом году к
директору вызвали мальчика из выпускного класса и выпороли тростью,
после чего он был отчислен из школы". Но ведь девочку не могут выпороть
тростью... Во всяком случае, ей хотелось утешать себя такой мыслью. Не
могут - - и в этом главное преимущество старшеклассницы престижнейшей
школы перед старшеклассником. А если ее отчислят? Ужасная мысль. Какой
позор! Страшно представить, как отреагирует на это ее отец.


"Что там у тебя, Бэт?" К ней незаметно подошли две одноклассницы.


"Да так, ерунда. Насчет репетиции спектакля".


"Ты в порядке?" - - поинтересовалась одна из девочек.


"Да, а что?"


"Просто ты очень бледная, вот и все. Надеюсь, ты не больна, не хотелось бы подхватить от тебя какую-нибудь заразу!"


Бэт выдавила из себя улыбку:


"Я здорова, можешь не сомневаться".


"Тогда пойдем, пообедаем?"


За обедом она все время молчала, погруженная в свои
мысли. Ее могут выгнать! Только за то, что она на несколько часов
вырвалась из школы...


Подруги ее не забывали. Когда она вышла из столовой,
ее лучшая подружка Салли подошла к ней и заботливо обняла за плечи: "Ты
правда в порядке, Бэт? Ты совсем ничего не съела и все время молчишь."


Бэт не могла дольше держать все в себе:


"Салли, я очень волнуюсь"


"Бэт, что произошло?"


"Прочитай", - - она протянула подруге письмо.


"Ой! Что ты натворила?"


"Мне нужно было сделать пару вещей, а за уик-энд я не
успела, потому что сначала был матч, а потом репетиции спектакля. Тогда
я решила в понедельник пропустить первые пару уроков, а Дженкинс поймал
меня, когда я уже возвращалась в школу".


"Ужасно! Он заложил тебя директору?"


"Да. Что директор со мной сделает? Видишь эту строчку
о наказании для мальчиков? Меня она пугает. Помнишь Джонса, в прошлом
году?"


"Ты имеешь в виду? Нет, это невозможно. Девочку не
будут пороть тростью. О, Господи, но ведь он же может отчислить тебя из
школы. Что скажут твои родители?"


"Страшно себе представить. Папа просто выйдет из себя"


В это время зазвонил звонок к началу следующего урока.


"Слушай, Бэт, не волнуйся. У тебя хороший повод для
извинений - ты занималась школьными делами все выходные напролет. Он
тебя просто отругает и все". "Хотелось бы на это надеяться. Не
рассказывай никому, ладно?"




* * *




Этот день казался ей вечным. Два урока математики -
очень сложно было сконцентрироваться. Когда она записывала домашнее
задание, то подумала, что завтра ее может уже не быть в школе. Что
скажет ее папа? Он никогда ей не простит. Какой стыд! Весь год все было
так хорошо...




* * *




18:10. Бэт кладет книги в свой шкафчик и медленно
направляется в сторону кабинета директора. Она слегка подушилась. Легкий
запах хорошей девочки. Чистой девочки. Не наказывайте меня, пожалуйста.
Кабинет все ближе. Мимо проходит одноклассница: "Будешь смотреть
телевизор перед ужином, Бэт?" "Нет, у меня другие планы".


Господи, как это ужасно. Она стучится в дверь. Ей открывает секретарь директора.


"Я Бэт Уиллис, меня вызывали к директору".


"Заходи, детка. Садись. Он будет с минуты на минуту."


Как тянется время... 28минут седьмого... Двадцать девять... Директора даже не видно... 34минуты... Это настоящий ад.


Неожиданно открывается дверь. Входит Тейлор. Он выглядит очень злым.


"Заходите, Уиллис".


Она заходит в кабинет, по коже бегают мурашки.


"Закройте дверь за собой и садитесь"


Она садится на деревянный стул с высокой спинкой перед массивным столом директора.


"Объясните свое поведение, пожалуйста"


Она рассказывает о выходных:


"... Мне нужно было кое-что сделать и не было свободного времени, поэтому я пропустила уроки."


"Вы были на последнем школьном собрании и внимательно слушали мой доклад?"


"Да, сэр"


"Что я говорил?"


"Что прогулы - очень серьезное нарушение дисциплины, сэр, и вы намерены искоренить это явление"


"Я действительно намерен"


"Да, сэр"


"Хорошо, что вы понимаете. Вы знаете, что я делаю с мальчиками, когда хочу преподать им урок, Бэт?"


"Нет, сэр!" Похоже, оправдываются ее наихудшие опасения...


"Я порю их тростью. Сильно. Так сильно, что они не
хотят повторения. До настоящего времени мне никогда не приходилось
делать это в отношении девочки. Может быть, потому, что мы начали
принимать девочек в нашу школу только три года назад. Но в данном случае
вы не оставили мне никакого выбора. Вот что я собираюсь с вами сделать,
Бэт"


"Нет. сэр. Пожалуйста..."


Дженкинс подошел к шкафу, стоящему у правой от входа
стены. Он открыл шкаф и достал трость. Бэт не верилось в происходящее,
она буквально трепетала с головы до ног.


Он согнул трость. Она была очень длинной - фута четыре (1,2метра), не меньше.


"Сэр, вы не можете этого сделать"


"Не дерзите. Есть только одна вещь, которая нравится
мне еще меньше, чем непослушание. Это когда кто-то не хочет принять
назначенное наказание"


"Но вы не можете..."


"Увидим. Встаньте. А теперь снимите трусики и положите их на стол"


Нет... Это было ужасно.


"НЕМЕДЛЕННО!"


Она засунула трясущиеся руки под юбку и осторожно стянула трусики. Директор подошел к ней поближе.


"Положите их на стол. А теперь, я собираюсь дать вам
шесть ударов тростью. Я намерен сделать так, чтобы это было больно. Если
вы будете вскакивать или кричать, удар не засчитывается. Вы меня
поняли?"


"Да, сэр"


"Встаньте, пожалуйста, за спинку этого стула, поднимите юбку и наклонитесь через стул"


О, Боже! Этого не может быть. Теперь в любой момент этот человек может на нее напасть и причинить ей боль.


"Нет, сэр". Она повернулась и направилась к двери. И даже успела взяться за дверную ручку. Он схватил ее за руку.


"Как вы смеете! Я директор этой школы и я имею право
говорить вам, что вы должны делать. Я принимаю решения. Вы будете делать
то, что я сказал. А за попытку сбежать я дам вам два дополнительных
удара, так что теперь получится восемь. А теперь поднимите юбку и
наклонитесь, если не хотите заработать еще".


Из ее голубых глаз по бледному лицу потекли слезы. Бэт начала задирать подол юбки. Ей очень хотелось прикрыться.


"Выше, так чтобы ваша задняя часть была хорошо видна"


Она подтянула материю еще выше. Теперь она была
полностью выставлена напоказ - бледная полоска плоти была прямо перед
глазами у директора. Как унизительно.


"Перегнитесь через стул"


Бэт наклонилась и взялась руками за сиденье.


"Нет, нет, нет. Встаньте вплотную к стулу, расставьте
ноги, прижав их к задним ножкам стула и дотянитесь руками до передних
ножек."


Она наклонилась еще и с трудом достала передние ножки.


"Пониже руки. Ноги прижаты к задним ножкам стула. Прижмитесь крепче, девочка".


Она потянулась еще. Она чувствовала, что выставлена напоказ - этот мужчина может увидеть все.


Он со свистом взмахнул тростью. Какой ужасный звук.


"Восемь ударов. Не вскакивать. И пожалуйста, считайте, сколько вы получили".


Она слышала его шаги. Он немного отошел назад. О,
Боже, он собирается бить со всего размаху. Она оглянулась и увидела, как
он поднял трость над головой. Шаг вперед, свист трости и - удар! Палка с
такой силой опустилась поперек ее ягодиц, что она почти оцепенела. А
затем почувствовала боль. Боль началась в том месте, куда попала трость и
затем начала опускаться вниз по телу. Все горело, сильнее и сильнее.


"Считай"


"Один, сэр". Она это произнесла с наибольшим достоинством, на какое была способна.


Он снова отступил назад и замер. Теперь это может произойти в любой момент.





"Ааааа..." Невероятно. Выше первого, прямо по центру ее ягодиц. От вспыхнувшей боли перехватило дыхание.


"Не орите. И СЧИТАЙТЕ"


"Два, сэр"


Прошло десять секунд. А может больше? Бэт чувствовала
себя бессильной, порабощенной. И опять на нее опустилась трость. На
этот раз прямо в то место, где ягодицы переходят в бедра. Она с трудом
смогла вынести эту боль.


"Три, сэр". Она помнила, что надо считать.


И еще раз. Гораздо сильнее и немного раньше, чем она
ожидала. Она подскочила, схватившись руками за свою попу. Слезы потоками
потекли по ее лицу. Он попал прямо посередине между отпечатками двух
первых ударов, и вместе с болью в новой полосе ожила боль в старых двух
линиях.


"Этот не считается. Нагнитесь"


С чувством стыда и унижения она опять перегнулась через стул и приняла прежнюю позицию.


"Юбку"


Она завела руку назал и подняла юбку выше пояса. Директор опять отступил.


Пауза. Как она выдержит оставшиеся удары?


Свист трости. И прямо по месту предыдущего удара! Она
вновь подскочила, схватилась за попу и начала прыгать по комнате,
пытаясь унять боль в горящих филейных частях.


"Вы мешаете сама себе, Бэт. Вы по-прежнему на трех
ударах и я намерен продолжать, пока вы не получите все восемь. А теперь
не тратьте мое время и перегнитесь через стул".


У нее снова потекли слезы. Она нагнулась.


"Руки! Спасибо"


Она чувствовала, что Дженкинс на этот раз встал к ней
поближе. Трость мягко прикоснулась к ее ягодицам. Он отвел ее назад,
высоко в воздух и с силой опустил. Бэт сжала ножки стула со всей силой,
на которую была способна - только бы выдержать красную жаркую боль,
горящую в ее ягодицах.


"Четыре, сэр"


Он по-прежнему стоял близко. Опять свист - и удар, намного сильнее, чем любой из предыдущих. Но она выдержала.


"Пять, сэр" Того, что происходило, она не могла
представить в самых страшных кошмарах. А еще осталось целых три. Боль
была настолько интенсивной, что ей не верилось, что может быть еще
больнее. Она должна вытерпеть. Но на этот раз он отошел назад и ударил с
размаху.


"Аааа!" Она вскрикнула. И сквозь слезы добавила: "Шесть"


Она слегка подняла взгляд и попыталась не сводить
глаз с деревянного края директорского стола. Сконцентрируйся, Бэт.
Игнорируй боль. Но когда следующий удар опустился на ее ягодицы, она не
смогла удержать себя. Она опять подскочила, сжимая свои ягодицы, тщетно
пытаясь унять боль. Казалось, что ее попа уже не принадлежит ей. Она
стала тяжелой, как будто удвоилась в размерах и вся казалась одной
большой раной. Чувство того, что Дженкинс смотрит на нее, заставило Бэт
принять прежнюю позицию.


"Все еще шесть, сэр".


И опять удар приземлился низко - между нижней частью
ягодиц и верхней частью бедер. Она удержалась от крика, а слезы уже
текли из ее глаз, не останавливаясь.


Дженкинс заговорил с ней:


"Остался один, мисс. Предположим, что вы сможете его
принять нормально, и тогда ваше дисциплинарное взыскание закончится. И я
искренне надеюсь, что никогда снова вы не захотите повторить своих
нарушений дисциплины".


"Нет, сэр, я не буду"





После уроков



"Мисс Ньеучик! - выпалил я, - Я делаю вам серьёзное замечание, вы меня поняли?... Я жду вас сразу после уроков."


Красная от стыда старшеклассница поморщилась и
повернулась на стуле лицом в обратную сторону. Другие ученики тихонько
зажужжали - как всегда, когда знали, что кому-то после школы придётся
возобновить знакомство с моей розгой. Нэнси поёрзала в явном трауре
местом, отчётливо осведомлённом о будущей боли. Я ничего не сказал,
угрозы не повторил - и спокойно продолжал мой урок.


Когда прозвонил звонок, Нэнси встала из-за своего
стола - медленно, пока прочие ученики выходили. Наблюдение за ней
повергло в дрожь моё сердце. Я был захвачен этим зрелищем. Её кожа была
великолепной, чистой, как горное озеро. Сине-зелёные глаза излучали
энергию и страсть. Вид пухлых грудей мучил меня, выпирая из-под такой
консервативной школьной блузы. Мои руки, желавшие поскорее проскользнуть
под её платья на эти прелестные бугорки. Я вспоминал прошлый раз,
который не забыл. Я не мог забыть изгиба её бедра, взмаха её ягодиц при
наказании.


О, это была лисичка, ангел, богиня-подросток! Я любил
её мощной страстью, глубоко неучительским чувством. Я едва мог
дождаться, пока уроки не закончатся.


День был невыносимо длинным, но наконец три часа
прошло. Последний звонок прозвонил - и за десять минут школа опустела,
стихла. Я услышал мягкий стук в мою дверь.


"Войдите", - сказал я.


Нэнси Ньеучик вошла. Она была одета, как перед тем:
светлая синяя блузка и обтягивающая джинсовая юбка. Она выглядела
великолепно. Мои глаза широко раскрылись, когда она заперла изнутри
дверь и затем медленно пошла на меня...


"Вы хотели увидеть меня, мистер Бенсен?"


"О, да!" - я едва не плакал от счастья. Наш поцелуй
был сладким и всеобъемлющим, он продолжался очень долго. Мы были оба
чуть не задохнулись от него.


"Я чуть не упустил тебя", - признался я Нэнси.


"Я умирала от страха, верите? На всех этих уроках..."


"Я тебя понимаю. На других уроках ты, говорят, чаще
получаешь плохие оценки, а на моих... Я так долго хотел поиметь тебя, а ты
так долго меня игнорировала..."


"В следующей четверти буду провиняться у вас почаще, я обещаю, - засмеялась Нэнси.


Я и вправду могу быть очень непослушной".


Я тоже рассмеялся и поцеловал её снова; на этот раз
мои руки потянулись к ней, лаская блузу снаружи. Она не надела накакого
бюстгальтера, маленькая негодяйка, так что соски, как ниппели, были
твёрже скалы. Я ущипнул их в знак симпатии, и это сделало
девочку-подростка красной, заставило застонать. Через минуту её грудь
была полуобнаженной, я присосался к ней, а руками заскользил по её
гладкой ноге. Я проскользнул до промежности и почувствовал влажность.
Она была готова.


"Эй, ты же провинилась, - обрёл я дар речи. - Думаю, есть нечто, что мы должны сделать сначала..."


"O-о-о, - раздался недовольный стон Нэнси. - Пожалуйста, мистер Бенсен, проявите милосердие..."


"А ты хотела прийти и остаться нетронутой? Ты не подумала, что это может привлечь чьё-то внимание?"





После короткой паузы и затем длинного вздоха она согласилась: "Хорошо. Но пожалуйста, сделайте это не очень больно".


Я подошёл к шкафу и взял оттуда заготовленную розгу -
толстый, хлёсткий прут берёзы. Он жалил, как дьявол, и двоечница Нэнси
знала такой прут слишком хорошо.


Нэнси ждала около моего стола, задирая юбку. Я указал
ей, чтобы она нагнулась. Приказание было исполнено, но было очевидно,
что девчонка не слишком счастлива от этого.


Для наслаждения её нервозностью я немного погладил
промежность в течение нескольких секунд прежде, чем начать её драть. Там
всё было влажно и будило дрожь с благоговением.


Вжик! Острый первый укус розги был очень сильным.
Нэнси завизжала и завиляла попой, как не может вилять человек. "Ooуууу!
Пожалуйста... не так больно!"


"Я должен сечь тебя так, чтобы это было похоже на
реальную порку, - сказал я самым прозаичным своим голосом. - Несомненно,
твои подруги захотят увидеть следы у тебя на твоём заду".


"Это вы, чтобы я была погорячей! Я знаю, - со слезами
на глазах сказала она, - Но мне же правда больно! Я хочу не так, а
как-нибудь по - друго-о-ому..."


"Молчи и терпи!" Вжик! "Оооо-о-о-ох!" - Нэнси
подпрыгнула с моего стола, дёрнула вниз юбку и заревела. Я быстро поймал
её и целуя бегущие по щекам слёзы, зашептал в мягкое ушко, чтобы она
потрогала свои трусики - она потрогала, улыбнулась и скоро застонала от
удовольствия. Я снова положил её зад на мой стол.


"Положенное наказание я прерываю, - продолжал шептать я. - Сейчас мы погреемся по-другому..."


Прежде, чем она смогла протестовать, я сдёрнул с неё
трусики и положил тело девчонки, перекинув через моё колено. Голый зад
завилял передо мной, и я звонко шлёпнул его. Она вскрикнула, но потом
тихо захихикала от этого сюрприза. Я пошлёпывал всё сильнее, постепенно
поднимая её. Тело Нэнси дрожало и тряслось, почти танцевало на моём
колене - так она извивалась под моими ладонями.





"Теперь придётся потерпеть ещё, мисс Ньеучек, -
прорычал я самым твердым голосом, на всякий случай, чтобы было слышно за
дверью. - Вы же знаете, что заслужили это..."


"О-ооо-ох!" - застонала она, виляя бедрами, хотя я уже не трогал её. Она приняла игру. - "Пожалуйста, остановитесь!"


Вместо ответа я снова её шлепнул, стараясь, чтобы
получилось громко. Моя рука "смазала", а покручивание ягодиц, ставших
розовыми и очень тёплыми, сводило с ума. Кожа была мягкой, задик -
круглым. Я мог бы шлёпать её целую ночь, но ладонь уже заболела. Между
тем моим ногам было не очень приятно - штаны сопротивлялись желанию. Я
остановил экзекуцию, поднял Нэнси на ноги. Она мягко приникла ко мне на
секунду, а потом запустила руку между своими ногами.


Трусики Нэнси спустились к щиколоткам, так что она
просто перешагнула их. Я сделал вид, что опять хочу согнуть её и
протянул руку к розге... В глазах истекающей желанием девчонки появился
ужас. Вжик! Я свистнул розгой по воздуху, а она по инерции вскрикнула.
Две пурпурных полоски уже украшали её ягодицы, и видно было, как ей не
хочется получать прутом ещё.


В этот день я чувствовал себя жестоким и готовым на
солидную порцию розги этой ученице, постоянно гуляющей где-то вместо
того, чтобы учить уроки. Впрочем, я примерно догадывался, на что уходит у
негодяйки время, отведённое на домашние задания - вот и сейчас она на
моих глазах грациозно расстегнула юбку, оставшись в блузке. Нэнси снова
потерла себя, выгнула спину дугой и сама двинула задом в сторону моей
розги. Кремово - белые ягодицы были немного красными и накрест
пересечёными красными следами. Я больше не мог терпеть, я сопереживал
ей, совершенно забыв о положенных ей за двойку двенадцати ударах. Я
расстегнул брюки. Туда было нельзя, но была еще одна дырочка и я открыл
ее пластмассовой воронкой.





Стоя, я приник к выгнутой около стола горячей попке
Нэнси и отбросил розгу на пол. Прошло совсем немного времени, как я
снова пришёл в себя, удачно кончив. Она благодарно стонала, и я погладил
её повлажневшие ягодицы.


Несколько секунд визга Нэнси, а также свой
последующий оргазм я воспринял так, как будто не было подготовки к этому
длиной в полдня. Впрочем, довольно скоро я захотел её снова, и Нэнси
снова закрутила частью, к которой я прижался так, что невозможно было
оторвать. Выпоротые ягодицы подмахивали и колыхались под моим весом и
чувствовалось, что Нэнси захотела так, что всё готова сделать для меня...


Мы лежали, соприкасаясь нашими телами, восстанавливая
дыхание. Нэнси была в полном беспорядке - волосы растрёпанные, обвитые
вокруг шеи, грудь вылезла из-под задранной блузки и изящно болталась. Я
надеялся, что я выгляжу всё же ближе к уставу школы, но не был тоже в
этом уверен.


Наконец, Нэнси поднялась на ноги и начала одеваться. Я
наблюдал за ней, не двигаясь. Когда она была готова, я медленно
последовал за ней. Мы помогли друг другу принять презентабельный вид,
ликвидировав все следы нашей небольшой деятельности. Затем Нэнси сделала
шаг к двери, чтобы уйти.


"На следующей неделе?" - прошептал я. Она глотнула и поглядела на меня смущённо, но ответила:


"Когда моя задница заживёт. И не так больно в следующий раз, o"key, мистер учитель?"


"Я боюсь, что вы будете чаще повторять свои
правонарушения, - усмехнулся я, - чем ваша задница будет заживать, мисс
Ньеучек. Каждая следующая розга должна быть больнее, чем в последний
раз. Вы же знаете школьные правила!"


Она кивнула, наклонив голову, чтобы поклониться на
прощание. Когда её взгляд снова упал на меня, то улыбка была мягкой и
интимной. "Это действительно не такая большая цена, чтобы заплатить за
такой кайф, - сказала девчонка, глубоко и с удовольствием вздохнув. - Я
никогда не чувствовала себя так здорово." Её рука потёрла болезненный
зад...


"До следующей недели", - попрощался я шёпотом, целуя её.


"До следующей недели", - ответила она, сияя глазами.


Она закрыла дверь за собой, а я устало рухнул за стол. Впереди была целая неделя без любимой, хотя и крайне неприлежной ученицы.





Леночка






Лену сегодня будут пороть. Она это знает, ведь в ее
доме давно заведен обычай - если Лена получает двойку, то она должна ко
времени, когда придет отец, лежать с голыми ножками (да что ножками - с
голой попочкой) на диване рядом с раскрытым дневником и ремнем. Пороли
Лену в этой жизни не так уж мало. Училась она, в общем-то, неплохо, но
всегда ведь случаются неудачи. В этот раз она была просто так
невнимательна на контрольной, все ее ошибки были лишь следствием
элементарных описок, просчетов.


Лена знала материал, но во время контрольной думала о
том, как классно погуляет на дискотеке с Сашей, как ей приятно с ним
танцевать, прижиматься к его телу, а потом целоваться...


Контрольная была вчера, а сегодня результаты
выставили в дневник. Да, двоек у Лены уже как пару лет не было, а за
двойки всегда была серьезная порка и тут даже Лена осознавала, что это
вполне заслужено, где это видано, чтоб она, умная девочка и получала
двойки? Растяпа, что же поделать... Конечно не всех за двойки порют, но,
наверное, если бы не этот метод, она бы не училась так хорошо... Но черт
возьми, ей ведь уже 17 лет! В довершение ко всему, порка - это не только
больно, но и так стыдно, скорей бы уже школу закончить... Ну, да ладно -
сегодня придется потерпеть, а впредь надо быть менее рассеянной. Отец
уже скоро должен прийти, эх-эх-эх...


Лена не спеша снимает юбочку, обнажая свои ноженьки...
Бедненькие вы мои! Легкий холодок пробежал по ее коже... Вот он и ремень.
Лена взяла его в руки и слегка шлепнула себя по ножке - вот тебе,
глупышка, ну почему ты такая растяпа!? Осторожно положив ремень на
стульчик, девушка сама потянула вниз трусики. В зеркале была видна ее
попка. Беленькая, она выделялась на фоне загорелых ножек. Да, сегодня
она будет красненькой! Вот облом же! Лена легла на диван и стала ждать.


Сердечко юной девушки бешено стучало:


- Когда? Вот-вот! Ничего нельзя сделать, что за
напасть! Уже скоро... - Лена напоследок погладила попку, а потом ущипнула,
- Эх, непослушная, вечно ты меня подводишь, ну и достанется же тебе
сегодня...


Мысли Лены были прерваны внезапным звуком ключа и она
поняла, что это папа. Он открыл дверь и увидел дочь, лежащей на диване в
столь покорной и безобидной позе. Не спеша папа взял в руки дневник.


- Так, двойка по математике. Я вижу ты уже совсем обленилась!


- Нет, папочка, просто я была невнимательной, - жалобно пролепетала Лена, уже явно не надеясь на пощаду.


- Дочь моя, в любом случае ты сама виновата. Не правда ли?


- Да, папочка, но я больше не получу ни одной двойки.


- Может быть, и не получишь, но сегодняшняя порка будет тебе уроком.


С этими словами отец взял ремень, а Лена вся напряглась, со страхом ожидая удара.


- Вот тебе, непослушная девчонка, - первый же удар отца был достаточно сильным.





- Ой!


Лена слегка взвизгнула и на ее белой попке выступила розовая полоска.


- Что ты кричишь? Порка еще не началась! - с этими
словами отец принялся еще сильнее стегать Лену. - Вот тебе, гадкая
девчонка, получи, получи, получи, еще, еще...


- Ой, ой, больно! - Лена начала делать непроизвольные
движения руками и пыталась закрыть попу, за что получила сильный удар
по рукам.


- Будешь сопротивляться, получишь дополнительную порцию горячих!


Отец продолжал стегать. Попа покрывалась все новыми
полосами, иногда доставалось и ножкам, которые дергались и пяточки то и
дело сверкали.


- Ой, не надо, не надо, прости папочка, ой, ой! -
Лена старалась сильно не кричать, потому что понимала, что в таком
случае ей достанется больше.


- Ты еще все не получила! Получи! Получи!





Ремень опускался на ягодицы бедной девушки все сильнее, и ее попка начала покрываться новым слоем красноты...


Внезапно в дверь позвонили. Отец остановился:


- Странно, кто же это может быть? Лежи так, а я пойду посмотрю.


Лена обрадовалась внезапной передышке, но неужели она не получила сполна? Девушка потрогала попу.


"Какая горячая, бедненькая моя попочка..."


В комнату зашел Саша. Увидев Леночку, лежащую с голой
попой на животе, он смутился и поспешно хотел выйти, но отец Лены
задержал его. Лена ничего не понимая, схватила какой-то кусок покрывала и
накрылась.


- Так вы с Сашей на дискотеку сегодня собирались?
Ладно, я отпущу тебя с ним, но сейчас наказание еще не окончено. Что это
ты на себя накинула? Живо убери! - с этими словами отец два раза подряд
стеганул Лену.


Девушка с трудом сдерживала слезы обиды и стыда. Во время порки она крепилась, но сейчас...


- Папочка, нет!


- Ах нет?! - отец сорвал покрывало, взял ремень и стеганул Лену пряжкой.


Бедная девчонка протяжно взвыла и чуть не скатилась вниз, слезы лились по ее лицу.


- Ладно, пряжкой больше не буду, но это будет тебе наука.


Отец продолжал стегать ремнем.


- Ой, ну папочка, ну миленький, ну не надо!


Саша смотрел на эту сцену. У него было двоякое
чувство: с одной стороны ему было жалко Лену, но с другой - вид
обнаженного тела, извивающегося под ударами ремня привел Сашу в
сумасшедшее возбуждение. Часто на дискотеках, прижимаясь в танце, он
трогал эту попу, но через платьице, а ведь ему так хотелось залезть
поглубже, дальше...


Похоже, папа Лены заметил Сашин взгляд, а главное то, что выпирало у него из штанов.


- Что, нравится? А ну, давай ты! Расстегивай свой ремень!


Саша, не понимая, что делает, начал расстегивать
ремень . Лена лежала и плакала, ей теперь было уже все равно... Сашин
ремень был уже папиного, но резиновый в отличие от папиного кожаного.


- Давай же, закончим наказание вместе, я уверен, что теперь эта девчонка не получит ни одной двойки.


Отец стеганул Лену:


- А теперь ты!


Саша посмотрел на Лену, в ее глазах была обида, Саша
понимал, что если ударит, то он потеряет Лену навсегда, но желание
превозмогло все и Саша слегка шлепнул Лену.


- Сильнее, ты не мужик, что ли? - сильно стеганул отец.





Второй Сашин удар был посильнее, он почувствовал, как дернулось девичье тело.


- Я тебя ненавижу, - крикнула Лена, - ничтожество!


- Ах так?! - и Саша ударил Лену вне очереди.


- Она у нас научится уважать мужчин, - поддержав Сашу, шлепнул отец.


Потом Саша, снова отец, Саша, отец... Лена почувствовала новый приступ боли.


- Папочка, ну прости!


- У Саши проси прощения!


- Сашенька, прости! - Лена уже не понимала, что говорит.


Саше стало чудовищно неудобно и он положил ремень.


- Ладно уж, так и быть, - отец тоже положил ремень, шлепнул Лену рукой по попе. - Одевайся!


Он подозвал Сашу и они вышли из комнаты.


Попа Лены болела и горела. Но это было не главное - она думала о том, каким подлецом оказался Саша. А ведь он ей так нравился!


Девушка осторожно взяла трусики и начала натягивать их на напоротую попку.


"Ох и больно! Да, все, в следующий раз на контрольных буду внимательней... Но Саша-то каков!"


Лена надевала юбку, когда парень вошел в комнату.


- Прости Лена, я не хотел. Так получилось... Понимаешь,
я тебя люблю, мы идем сегодня на дискотеку... - с этими словами Саша
поцеловал Лену в щечку.


- Я никуда с тобой не пойду, подлец!


- Ну ладно, я пойду сам и ты больше ты меня никогда не увидишь!


Саша вышел, хлопнув дверью.


- Ну и пошел ты! - крикнула ему вдогонку Лена.


И тут ее охватил страх еще больший, чем ожидание
порки: неужели она его потеряла? Ну что тут такого, ведь виновата-то она
сама. А парень просто очутился в такой ситуации и все-таки он попросил
прощения...


Девушка выбежала на балкон:


- Сашка, подожди, я иду с тобой! - крикнула Лена.


- Жду, - крикнул Саша и на его лице выступила улыбка.


- Лена, не задерживайся слишком.


- Не буду, папочка.


Уже через десять минут Лена шла в обнимку с Сашей в
сторону дискотеки и прохожие удивлялись, насколько эти люди любят друг
друга и радуются жизни.


Вот такая она, загадочная женская натура.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"