Аннотация: And... Always look on the bright side of life.
Из окна виднелся ряд зданий, красных, как зубы дракона. Жилой комплекс "Алые паруса".
- Кровавые паруса, - сказал Иштван, глядя вдаль и близоруко щурясь, - мы так их звали, когда я работал на скорой. Когда их строили, каждый день с лесов падало по рабочему. Были дни, когда падало два, но ни дня - чтобы ни одного. Каждый день - падение с высоты, падение с высоты...
"Падение с высоты..." - эхом подумала Белка. Они сидели в коридоре инфекционной больницы, ждали результата анализов на ВИЧ. Белке вздумалось, от низкой самооценки, прижать уши поплотнее к голове, оперативно сделать их менее лопоухими. И анализы, собранные перед пластикой, подло насплетничали о смертельной заразе. Иштван явился с Белкой за компанию - как-никак половой партнер. Всю неделю, пока анализ делали, Иштван трясся, как заячий хвост, но сегодня держался на удивление твёрдо, даже шутил.
Очередь состояла из множества весёлых наркоманов и нескольких грустных геев. Практически каждые десять минут являлся остроумный дурак и оповещал присутствующих, что нарколог принимает, оказывается, в кабинете номер "два-два-восемь". Один мальчик сидел в очереди с мамой, и мама мрачно вытирала ему слёзки и козявки.
- Вот французские аристократы, - начал Иштван самогипнотизирующим речитативом, - жили всю жизнь как говно, а умерли красиво. К гильотине выходили напудренные, накрашенные, шутили, острили, кокетничали друг с другом. Неважно, как ты жил, главное - чтобы красиво умер.
Очередь повернула головы и посмотрела на Иштвана с ненавистью. Красиво умирать не хотелось никому. Дверь кабинета приоткрылась, высунулась медсестра и позвала:
- Белка! - и с любопытством оглядела очередь - кто отзовётся на такую фамилию? Белка встала со стула и сделала шаг вперёд. Она была сегодня в цивильном, в блузке и в юбке, отпросилась с работы, и бритые виски спрятаны были под собранными в хвост волосами. На физиономии медсестры промелькнула жалость, и Белка подумала, что в кабинет можно и не заходить, и так всё ясно. Но - зашла.
- Повторный анализ положительный, - пробубнил, не глядя на неё, кудрявый доктор, похожий на заросшее бородой яйцо, - я выпишу вам направление, сдадите статус, ПЦР и вирусную нагрузку. Станет ясно, что нам с вами дальше делать.
Он говорил, как пономарь, пережёвывал во рту словесную кашу - то ли смущение, то ли дефекты дикции. Это был инфекционист на первичном приеме, привратник в аду, и говорил он про "повторный анализ положительный" наверное, тысячу раз на дню.
"Подходите, записывайтесь, берите крест, становитесь в очередь - и выдвигаемся на Голгофу" - так, кажется, было у Монти Пайтона. Да, вряд ли этот доктор всё ещё кого-то здесь жалел - в этом гноище, гнездилище пороков. Пусть они все и молодые и красивые в этой очереди - всё равно пропащие, гробы повапленные, как говорят христиане. То есть снаружи красивые, а внутри гнилые.
Белка с удивлением отметила про себя, какими чёткими вдруг стали видеться ей предметы - словно мгновенно настроилась резкость. И заметны сделались пылинки в одиноком солнечном луче, и волосы у доктора в ухе, и забавный почерк на корешке медицинской карты, новой, совсем еще тоненькой - такой детский почерк, с самоуверенно задранным вверх хвостом буквы "д".
- Но у меня ещё могут быть дети? - спросила Белка спокойно и мужественно. Доктор поднял на нее чёрные равнодушные глаза:
- Конечно, могут, - ответил он мягко, но все-таки безразлично, - Начнёте принимать терапию, и все у вас получится.
Дверь в кабинет была стеклянная, матовая, и солнце било в неё, и люди в коридоре видны были как в театре теней - разновеликие силуэты, и различной расплывчатости. Тот, кто рядом стоял - был маленький и четкий, а тот, кто далеко - огромный и размытый. В самом ярком абрисе Белка узнала Иштвана - как он характерно чешется и поводит плечом.
- Девяносто процентов детей рождаются здоровыми, - сказал доктор без выражения, - если мать не пренебрегает терапией.
"Сколько в день у него смертных приговоров? - подумала Белка про доктора, - Сто? Двести? Ему нельзя даже начинать нас жалеть - сердце не выдержит".
- Ужасно, наверное, вот так сидеть, и всем говорить - "всенепременно вы умрёте", - сказала она сочувственно, и доктор посмотрел на нее ещё раз, уже человеческими живыми глазами:
- Да уж не пряник. До свиданья, и зовите следующего.
Иштван выпорхнул из кабинета сияющий и смущённый одновременно.
- Ничего нет. Отрицательный!
- Здорово! - Белка искренне за него обрадовалась. Выходит, у этого придворного гильотина клацнула над ухом, не задев...Но неправда, что легче умирать вдвоём, легче одной, зарывшись в нору. А он останется жить - и, право, слава богу.
- Первый был ложноположительный, потому что у меня гепатит. А второй, более подробный, отрицательный, - старательно разъяснил ее спутник. Они спустились на улицу и стояли в облаке какого-то то ли дыма, то ли пуха, завертевшегося вокруг маленьким пыльным смерчем. Ветер взвихрил и Белкины волосы, и вплёл в них стремительно - то ли дым, то ли пух.
- Ты домой сейчас? Поехать с тобой? - спросил Иштван, но видно было, что ему с ней не хочется, но он же вежливый. Он же рыцарь.
- And my very sweet companion, she's the angel of compassion, - пропела Белка, и Иштван тут же с готовностью обиделся.
- Не хочешь, как хочешь. Я к Ваньке заеду, для тебя взять что-нибудь у него?
- У него же не магазин, - усмехнулась Белка, - только два товара на прилавке - первое и второе. Нет, не нужно, вы там, за меня - не чокаясь, этими вашими фуриками...
Белка поцеловала Иштвана на прощание, и по тому, как он окаменел, оцепенел, поняла - отныне и навсегда он её боится. Больше нельзя будет его ни обнимать, ни целовать - он станет дёргаться и пугаться, что где-то, что-то, куда-то от неё к нему перескочит. Как эти средневековые гонады, или что у них там было, почему они не мылись...Вот так был половой партнер - и нету, сплыл. Кончился.
- Я тебе позвоню, - пообещал Иштван и побежал к дороге - ловить машину. Он был очень красивый, похож на короля Иоанна Безземельного, и такая же бестолочь. Белка вспомнила, как она сдавала экзамен в институте Патриса Лумумбы, а Иштван ждал её в коридоре. Он тогда работал на скорой, приехал прямо после ночной смены, и в коридоре уснул на какой-то парте. Белка вышла с экзамена и увидела, как стайка кубинок и бразильянок стоит полукругом и с восторгом что-то разглядывает. Так школьники смотрят в музее на чучело мамонта - но всё-таки с меньшим умилением и восторгом. Белка подошла - она была выше и кубинок, и бразильянок - и через их головы тоже посмотрела. На столе, закинув руки за голову, спал блондин - Себастиан, Христос, тот самый Иоанн, который Безземельный, только в джинсах и в футболке со знаком "анархия", и с неплохой такой утренней эрекцией. Блонд, лазурь, слоновая кость - сочетание цветов, магическое и чарующее и для кубинок, и для бразильянок, и для скучной дылды с претензией на эстетизм. Он был очень красивый, Иштван - и на этом всё. Проехали. Расстались. Было и сплыло.
Белка шла вверх по аллее, по облакам июньского пуха, и всё ещё удивлялась отчётливости предметов. Отныне у каждого было личико и характерец - даже у скамеек, даже у помоек. Словно каждая капля бытия с нынешнего дня стала драгоценна - и эта новая зоркость не позволяла ничего пропустить.
Аллея тянулась прямо и вверх, словно указующий перст, подиум в небо. Белка вспомнила, как в Амстердаме перформер Франко Би вот так же шёл по подиуму, руками придерживая разрезанное чрево, и кровь лилась, оставляя светло-кровавый след, и, кажется, даже кишка выпадала. На спектаклях Франко Би всегда дежурила бригада скорой помощи, чтобы потом зашить на нём всю эту роскошь, и перевязать. Хорошо придумано - вскрыть себе пузо, пройти под музыку, истекая кровью, и по окончании представления откланяться и позволить зашить свою рану - до следующего раза.
Белка тряхнула волосами - хвост рассыпался, показались бритые замшевые виски. "Давай без драмы, - сказала она себе, - нельзя же так, в самом-то деле, на серьезных щах".
Как там было? Подходите, записывайтесь, берите крест, становитесь в очередь - и дружно выдвигаемся на Голгофу.