Кибернетика второго порядка

Кибернетика в начале своего развития обращала основное внимание на сходство между автономными живыми системами и машинами. Этому способствовало и определённое преклонение перед новыми технологиями вычислений и управления, присущее западному миру после Второй мировой войны. Таким образом, основное внимание новой науки первоначально было обращено на технический, «инженерский» подход, при котором именно разработчик системы определяет её дальнейшие действия. Однако после выделения на протяжении 1960-х гг. в независимые дисциплины теории автоматического управления и информатики, «остальные» кибернетики обратили внимание на необходимость отмежевания от этих более механистических подходов, путём придания бо́льшего веса в построении модели системы вопросам автономности, самоорганизации, когнитивного процесса и роли наблюдателя. В начале 1970-х гг. это движение стало известно как кибернетика второго порядка. Прежняя кибернетика и кибернетика, работающая в прежнем ключе, иногда обозначаются как кибернетика первого порядка. [1]

В идейную основу движения легло положение о том, что все наши знания о системах опосредованы нашими о них упрощёнными представлениями (моделями), которые необходимо игнорируют те стороны систем, которые несущественны для целей, в которых, собственно, и строится модель. Таким образом, свойства собственно систем следует отличать от свойств их моделей, которые зависят от нас как строителей моделей. [1]

В данном случае неуместна аналогия с инженером, работающим с некой механической макросистемой, поскольку тот почти всегда с высокой степенью точности знает её внутреннюю структуру и поведение, так что в таком случае различие между системой и моделью далеко не столь существенно, и им, зачастую, пренебрегают, считая модель и систему за «одно и то же». [1]

Более того, такой воображаемый инженер или исследователь или кибернетик первого порядка станет изучать систему так, как будто та является пассивной, объективно данной «вещью», которую можно произвольно наблюдать, воздействовать на неё, и даже разбирать на части. Кибернетик второго порядка, работающий с организмом или социальной системой, признаёт такую систему самостоятельным субъектом, который взаимодействует с другим субъектом, т. е., с наблюдателем. Ещё в ранней квантовой механике были провозглашены невозможность разделения наблюдателя и наблюдаемого и зависимость результата наблюдения от взаимодействия между ними. В кибернетике второго порядка наблюдатель считается кибернетической системой, пытающейся построить модель другой кибернетической системы. Чтобы понять этот процесс, как раз и требуется «кибернетика кибернетики», т. е., «метакибернетика» или «кибернетика второго порядка». [1]

Этот перенос внимания кибернетиков на вопросы столь эпистемологического, психололгического и социального свойства как бы компенсировал господство редукционизма, которое установилось под влиянием крупных достижений науки и техники тех лет. Но такой перенос внимания мог спровоцировать и некоторую переоценку новизны данного подхода. Во-первых, ещё такие основоположники кибернетики, как Эшби, Мак-Каллок и Бэйтсон, явно или неявно соглашались с важностью учёта автономности, самоорганизации и субъективности моделирования. Так что не столь справедливо представлять их кибернетиками-редукционистами (в смысле тождествености кибернетики первой волны и редукционизма). Во-вторых, интеллектуальные вожди нового подхода 1970-х гг., такие, как фон Фёрстнер, Паск, Матурана, сами участвовали в 1950-х – 1960-х гг. в разработке кибернетики первого порядка. Более того, при более внимательном рассмотрении истории кибернетики можно увидеть, что происходило непрестанное развитие в сторону именно большего нажима на автономность и роль наблюдателя, притом не будет видно никакого принципиального разрыва между поколениями или подходами. Наконец, подход второго порядка закрепился к нашему времени в самом основном материале кибернетики. По этим причинам более корректно рассматривать основные концепции и принципы кибернетики в целом, без разделения их по принадлежности к первому или второму порядку. [1]

Следует заметить, что некий идеологический пыл, присущий движению второго порядка (second-order movement), возможно, завёл слишком далеко. Подчёркивание несократимой сложности различных взаимодействий «система-наблюдатель» и субъективности моделирования привёл многих к полному отказу от формальных подходов и математического моделирования и к самоограничению лишь философским или литературным дискурсом. Парадоксальный пример, приводимый Хейлигхеном, это то, что одна из наиболее изящных машинных моделей, сделанных по методологии кибернетики второго порядка, была создана не кибернетиком, но экономистом Артуром. Более того, есть мнение, что присущее движению второго порядка увлечение самообращённостью и бесконечными цепями наблюдателей, наблюдающих наблюдателей, наблюдающих наблюдателей создало потенциально опасный отрыв исследователей от конкретных явлений. [1]

Итак, оказалось, что сама кибернетика может оказаться под наблюдением, проводимым изнутри, со стороны исследователей-кибернетиков. По словам фон Фёрстера: «Объективность это заблуждение субъекта, что наблюдение может быть сделано без него». Это касается, конечно, всякого субъекта, и тем самым неопределённость Гейзенберга возводится в ранг неуверенности. Иными словами, акт наблюдения перестаёт быть полностью прозрачным с точки зрения получаемого результата; не является таковым и акт группового наблюдения. [2] Именно имея в виду этот смысловой сдвиг, кибернетику (справедливо) именуют «прикладной эпистемологией». Самое малое, в чём она оказывается полезной, это производство полезных описаний и, в частности, описаний, включающих описание наблюдателя. [3]

Известно, что человек физиологически ограничен в своём восприятии мира. Есть и другие ограничения; человек воспринимает «ради того, чтобы...» и т.д. Этот взгляд был дополнен Гибсоном (1986) в его понятии о «разрешённости» (англ. affordance): мы можем позволить себе действовать определённым образом лишь потому, что лишь это нам разрешают наши способности восприятия. Таким образом создаётся «экологическая психология». [2]

Ещё ранее фон Укскюлль указал (1929, 1934), что физиологическая природа и условия восприятия широко различаются для различных животных, включая сюда и человека. Человеческое зрение и восприятие форм и цветов отличаются от таковых у мух или голубей или собак или, между прочим, людей-дальтоников. Зрение и восприятие форм и цветов зависят также от масштаба, например, у малых живых существ по сравнению с большими. [2]

Кибернетика второго порядка также многое позаимствовала из гештальт-психологий. В самом деле, человеческое восприятие движения и форм исследуется в гештальт-психологии с 1890 года, и, между прочим, было показано, что те обусловлены рядом физиологических и мозговых (cerebral) ограничений. [2]

Вскоре мы встаём перед существенным вопросом: до какого уровня и в каком смысле наше воспринятое и воссозданное внутреннее представление внешнего мира является верным изображением макрокосмоса вовне нас? И каким образом следует пользоваться этим внутренним «микрокосмическим» представлением, чтобы не впасть в заблуждения и не совершить опасных действий? [2]

В кибернетике первую попытку построить математическую модель основных мозговых функций предприняли Мак-Каллок и Питтс (1943). Главный вопрос здесь в понимании того, как нервная система и мозг строят свои модели, и допустимо ли (а если да, то почему и в каких пределах), чтобы мы признавали эти модели «истинными», и что мы считаем (или можем считать) «истинным». По наблюдению Виттгенштейна, в абсолютном и окончательном смысле этот вопрос, видимо, неразрешим вовсе. Поскольку «действительность» неизбежно является действительностью в восприятии, её онтологическая природа может быть лишь предметом домыслов и гипотез. Таким образом мы попадаем в тупик обыкновенного онтологического скептицизма. [2]

Однако то, что наши модели действительности с необходимостью являются эндогенными (внутренне-обусловленными) конструкциями, не должно останавливать наших попыток оценить условия обусловления этих конструкций, например, так, как в трудах фон Глазерсфельда «Построение знания» («The Construction of Knowledge», 1988) и «Радикальный конструктивизм» («Radical Constructivism», 1995); а также попыток оценить значение и ценность этих конструкций для практической деятельности или даже для проверки так называемой «истины», пусть даже и в попперовском вре́менном смысле (1959). [2]

Различные кибернетики подходили к этой проблеме с различных сторон. Штайнбух предложил «обучающиеся матрицы» (1963), которые могут находиться в «фазе обучения» (нем. Lernphase), при которой значения делаются соединёнными с символами или сигналами (заданными культурологически); и в уточнённой «фазе знания» (нем. Kennphase), при которой построенные соединения могут быть использованы для извлечения значений (смыслов) из сигналов, а иными словами, для представления значений (смыслов) сигналов. [2]

Бэйтсон в труде «Экология разума» («Ecology of Mind», 1973) развил мысли кибернетиков, а также взгляды Корзыбского на «здоровье разума» (душевное здоровье), достигаемое пониманием соотношения знака и того, что он представляет (в англоязычной литературе это соотношение называется «соотношение земли и географической карты» (map-territory relation); также употребляется образное выражение: «Слово «кошка» не может нас поцарапать»). [2]

Паск исследовал «беседы» (англ. conversations, 1975), т. е. обобщённые самоорганизующие условия для учёбы и познания, а также их рекурсивность. [2]

Т.наз. «фушльская группа» системщиков (по названию деревни Фушль в Австрии) была вынуждена принять модели «концептуальных окон» (англ. conceptual frames) индивидуума и группы, а также модели их построения, стабилизации и исторической и культурной эволюции (см. Фушльские доклады о беседах; англ. Fuschl Conversation Report). [2]

Но самая значительная работа в этой области была вдохновлена трудами фон Фёрстера и проделана в основном биологом Матураной, начиная с 1970, в ходе совместных с Аттвином, Мак-Каллоком и Питтсом исследований по нейрофизиологии восприятия.

Ключевыми понятиями Матураны являются самообращённость (англ. self-reference; также самореферентность) и организационной замкнутости (англ. organizational closure), и они ведут к самовоспроизводству (автопоэзу), т. е., к эндогенной (внутренне-причинной) способности организованной системы к воспроизводству собственных элементов и характеристических взаимоотношений между ними. Это краеугольный камень автономии и идентичности системы, и его исследовал также фон Фёрстер (1981) в концепции обобщённого рекурсивного «Eigen» (нем. Eigen, собственный¹). [2]

Эпистемологическая важность организационной замкнутости происходит из того факта, что всякий чувственный ввод во всякий мозг необходимо должен приспособляться к структурной и функциональной организации этого мозга. В результате то, что наблюдается, не может быть чётко абстрагировано и отделено от собственной биологической, нервной и церебральной структуры наблюдателя (здесь кибернетика второго порядка перекликается с общей семантикой Корзыбского). [2]

Труды Матураны были развиты в нескольких направлениях, например, Айгеном, Винклером и Шустером в их концепции самовоспроизводящегося гиперцикла (1975, 1979, 1981); Варелой в концепции самообращённого исчисления (self-referencial calculus, 1975). Впрочем, по мнению Франсуа, значение работ Матураны для биологии и социально-гуманитарных наук до сих пор не оценено по достоинству. [2]

Ко всем этим различным, но созвучным концепциям, известным под общим названием «кибернетика второго порядка», примыкают исследования Ватцлавика и фон Глазерсфельда по конструктивизму. [2]

Самопорождение, самопостроение и самовоспроизводство

Во времена, когда модель самовоспроизводства (автопоэза) была новостью, её часто неправильно понимали в том смысле, что термин, де, означает «самосотворение» сущности или системы. Но и в случае правильного понимания существование самовоспроизводных (автопоэзных) объектов неизбежно ставит вопрос их происхождения: каким образом возникают такие сущности? Иными словами, потребовалась модель того, что сейчас называется самопорождение (автогенез) и что тесно связано с онтогенезом в биологии. Это и сделал Шаньи (1989): он описал условия и правила, которые могут приводить к возникновению самовоспроизводной (автопоэзной) системы, если прикладывать их к минимальному набору компонентов, который Шаньи называет «предтечами самопорождающей системы» (англ. «autogenic system precursors»). До тех пор, пока отношения между элементами не станут повторяющимися взаимодействиями (функциональным и объединяющим образом), такой набор считается «нуль-системой» (англ. «zero-system»), т. е., лишь возможностью системы. Организованность приобретается при появлении хотя бы одного закрытого и самовопроизводящегося цикла. [2]

Эта обобщённая модель явно предшествует гиперциклу Айгена и Шустера. По мнению Франсуа, автогенезная модель Шаньи приобретёт, вероятно, фундаментальное значение в общественных науках, равно как и в новой отрасли т. наз. «искусственной жизни». Всё же, эта модель оставляет непонятной природу гипотетического изначального «организатора» (как это называлось в ранней биологии организмов). [2]

Итак, самовоспроизводство (автопоэз) оказалось очень важным и самобытным вкладом Матураны, как общая модель сохранения идентичности (тождественности) в сильно объединённых (англ. strongly integrated) сущностях. Существуют и другие, менее известные модели, открытые независимо от модели самовоспроизводства, но схожие с ней. [2]

Так, энтомолог Грассе предложил концепцию стигмергии (1959), т. е., взаимной, производимой в переменных направлениях передачи информации — структурной или функциональной или той и другой вместе — от индивдуумов к включающей их системе, и обратно. Такие процессы Грассе считает фундаментальными для самовоспроизводства сообществ любого типа. [2]

Оригинальная концепция, которая могла бы, по мнению Франсуа, оказаться важной в общественных науках, это «аура», предложенная Пратом. «Аура» это то, что может остаться от системы после прекращения её существования, а также то, что такой остаток может значить практически. Остаточные следы прошлых событий и структур, от ископаемых окаменелостей или корпусов погибших кораблей или доисторических орудий труда до заповедей древних пророков, философов и учёных, могут в любой момент дать новые эффекты соразмерно их наличному запасу «потенциальной информации». [2]