Однажды ранним воскресным утром, где-то часов в одиннадцать, когда самые первые из нас уже заканчивали пить свой утренний кофе, а самые последние ещё лениво почёсывались под своими пуховыми одеялами, в нашей холостяцкой квартире появился Славик Моисеев - старший лейтенант, лётчик братской второй эскадрильи - и попросил помочь ему перенести пианино.
Надо сказать, что мы ничуть не удивились этой просьбе. Действительно, куда идёт человек, которому с утра приспичило потаскать пианино? Разумеется, к любителям и тонким ценителям музыки. Шучу. Он идёт туда, где может единомоментно найти несколько здоровых мужиков, не обременённых семьёй и домашними хлопотами. В условиях военного гарнизона это - как правило, солдатская казарма или холостяцкая квартира. Солдатская казарма находилась от нашего городка в шести километрах, так что у старшего лейтенанта Моисеева выбор был небольшой.
Старший лейтенант Моисеев был далеко не первым и, разумеется, не последним подобным посетителем нашей квартиры. За время нашего проживания в ней мы привыкли к периодическим визитам таких "работодателей" и воспринимали их уже как неизбежное, пусть не особо приятное, но и не самое страшное из всех зол. Что-то типа налога на бездетность.
Уплачивая этот "налог", мы помогали загружать и разгружать контейнеры уезжающим и приезжающим, затаскивали владельцам на этажи холодильники, диваны и другую привезённую из магазина мебель, таскали радиаторы отопления в аварийные замерзающие квартиры.
Само собой разумеется, что в последующем, уже выросши из коротких холостяцких штанишек, обзаведясь своими семьями, детьми и неподъёмным домашним барахлом, мы сами при необходимости шли в точно такие же холостяцкие квартиры, где проживали уже следующие поколения холостяков, и точно так же просили о посильной помощи. И, между прочим, никогда не получали отказа.
- Какой этаж? - высунув из-под одеяла лохматую со сна голову, заспанным голосом поинтересовался Серёга Гасан.
- С третьего на пятый, - с готовностью ответил Славик и уточнил: - Из девятого дома в наш.
Он тоже жил в нашем 13-м ДОСе, только в дальнем от нас, первом, подъезде.
- На пятый!.. - присвистнул Серёга. - Нифига себе! А пониже ничего нет?
Моисеев оценил тонкую Серёгину шутку и заискивающе засмеялся.
- Тяжёлое оно, это твоё пианино? - спросил я, отставляя пустую чашечку из-под кофе на прикроватную тумбочку. Как я говорил, таскать нам приходилось много чего, но с просьбой о переноске пианино к нам обратились впервые.
- Тяжёлое, сволочь... - сокрушился Славик. - Я сам даже одну сторону приподнять не смог... Как железное.
- И где ты его только нашёл?.. - садясь на кровати, вздохнул Серёга.
- Техник какой-то с девятого дома уезжает, так моя жена с его договорилась, - тут же доложил Моисеев...
Пианино в нашем городке было товаром редким, штучным. Попадали они в наш гарнизон, по большей части, случайно - с чьим-нибудь контейнером с "большой земли" и оставались уже навечно: тащить обратно через всю страну тяжеленный капризный инструмент обычно желающих не находилось. Поэтому владелец пианино ввиду предстоящего отъезда начинал судорожно искать "наследника", кому можно было бы сплавить неподъёмную обузу. "Наследник" обычно быстро находился. У нас при ГДО (гарнизонном доме офицеров) действовала маленькая музыкальная школа, единственным отделением которой было как раз отделение фортепьяно. Офицерам хотелось приобщать своих детей к музыке, а купить где-нибудь в Благовещенске или в Хабаровске новое пианино и доставить его в Орловку было задачей практически неразрешимой. Вот и кочевали инструменты из одной семьи в другую...
- А это... - со своей любимой литровой чашкой в руке появился в дверях широкоплечий Олег Сацевич - наша главная ударная сила. - Фала есть?..
Раскрою небольшую тайну. Мы, как опытные грузчики, на тот момент уже знали, что тяжёлые предметы мебели лучше всего переносить не на руках, а на ремнях. Кто не знает технику этого дела, расскажу - может, когда пригодится. Берётся длинный - не менее пяти метров - кожаный или брезентовый ремень (толстая верёвка) и подсовывается под переносимый предмет так, чтобы по обе стороны оставались два свободных конца. Переносящие берут эти концы, пропускают их через свои плечи, подседают и, зафиксировав ремни руками, встают. Таким образом, вес переносимого груза приходится не на мышцы рук, а на более мощные спинные мышцы. При переноске длинных предметов используются два, три и т. д. ремня и, соответственно, две, три и т. д. пары грузчиков. Единственно, в отличие от грузчиков-профессионалов, мы, за неимением ремней, обычно использовали фалы от самолётного тормозного парашюта...
- Фалы есть! - обрадовался счастливый обладатель клавишной недвижимости. - Три фалы! Я у Голтвенко взял.
- Значит, вшестером понесём, - быстро подсчитал Олег и подытожил фразой из мегапопулярного на тот момент отечественного триллера, пытаясь подражать неподражаемому голосу Джигарханяна: - Все пойдём!.. (Нас как раз на тот момент в квартире находилось пятеро - двое были в наряде).
- Куда пойдём? Зачем пойдём? - потеснив Олега, в дверях появился Василий Крупин - он ещё ничего не знал, он возвращался из ванной комнаты, и мелкие капли воды бисерно блестели на его коротких чёрных волосах. - Что тут у нас за переполох с утра пораньше?.. Привет, Славик!
- Привет!
- Пианино... несём... - обрадовал его Серёга - он уже встал и, прыгая на одной ноге, пытался влезть в свои тесные джинсы. - На пятый... этаж... Бл-лин!!.. - он всё-таки, как обычно, навернулся.
- Весело! - констатировал Василий. - А я-то думаю - чего это мне с утра хочется? Хочется ведь чего-то, а что - понять не могу. Оказывается, пианино мне охота с утра потаскать! И как раз ведь на пятый этаж хочется! Вот на четвёртый бы было не то, низковато, понимаешь, а на пятый - в самый раз! Хорошо б ещё и без завтрака!.. Твоё?! - сурово поворотился он к Славику.
- Моё, - потупился тот.
Некоторое время Крупин, подбоченясь, рассматривал нашего раннего гостя, как будто видел его впервые.
- Надеюсь, "Армянский"? - наконец строго осведомился Василий. - А то у меня от "Юбилейного" прошлый раз изжога была...
Поясню. Во все времена грузчикам за работу что-то платили. Но, согласитесь, как-то негоже совать мятые рубли своим боевым товарищам. А с другой стороны, заставлять людей работать за простое "спасибо" тоже как-то не по-людски. Поэтому издавна в гарнизонах повелось в подобных случаях расплачиваться "жидкой монетой". Чаще всего речь идёт о пиве. Но поскольку пива в Орловке было днём с огнём не найти, а водка нас не интересовала по причине изобилия авиационного спирта, то расплачивались все с "грузчиками" коньяком - кстати, единственным спиртным напитком, который, по причине его дороговизны, можно было в те времена (времена тотальной борьбы с пьянством) свободно купить в магазине. Выше всего у нас ценился армянский коньяк. Азербайджанский и московский розлив не котировались...
- Да ты что! Какой ещё "Юбилейный"! - оскорбился в лучших чувствах Славик. - Это же пианино!.. Разумеется "Армянский"! Четыре звёздочки!..
- Четыре? - приподнял бровь Василий. - Четыре звёздочки - это только до четвёртого этажа.
- Это как? - не понял Славик. - А дальше?
- А дальше - сам.
- Как "сам"?!
- Это уж я не знаю, - развёл руками Василий. - Хочешь, ты на нём верхом. А хочешь, - оно на тебе. Это уж как вы договоритесь...
- Да как же?!..
- Думать надо было, когда коньяк покупал, - Василий постучал согнутым пальцем себе по лбу. - Ду-мать!.. Пятизвёздочный надо было брать, раз на такую верхотуру жить забрался...
- Да ладно тебе! - остановил я Васькино красноречие. - Чего ты напал на человека?!.. Славик, ты его не слушай. Он с утра всегда такой...
- Это какой "такой"?! - тут же взъелся Василий. - Что-то я не понял!..
- Хмурый, - примирительно сказал я. - Хмурый, но отходчивый. Сейчас он только кофейку попьёт и пойдёт... Да, Василий?
- Да?! Василий?! - тяжело положил свою руку на голое Васькино плечо Сацевич, он стоял рядом с Крупиным и насмешливо смотрел на него с высоты своих ста девяноста.
Крупин вывернулся из-под тяжёлой Олеговой длани и быстро исчез в своей комнате, но тут же опять появился. Полотенце на его шее смотрелось, как белый флаг.
- Я пойду, - гордо сказал он. - Но пойду исключительно из любви к музыке!
- А мы все типа идём из любви к коньяку! - донёсся из дальней комнаты возмущённый голос Лёхи Суханова. - Кто-нибудь там, кто поближе, дайте-ка ему по шее!
- Но-но! - Василий юркнул обратно в комнату. - Только без рук!.. И вообще, - донеслось из комнаты до нас, - я ещё не пил свой утренний кофе!..
Спустя примерно час мы стояли в квартире продавца пианино и смотрели на инструмент. С первого взгляда он внушал к себе уважение. Это был не какой-нибудь облегчённый продукт поздних ГОСТов, типа легкомысленных "Элегий" и всяких там "Ласточек", а полновесное - на три с половиной центнера - детище ленинградской фабрики "Красный Октябрь".
- Тут мы все и поляжем... - пророчески изрёк Санька Дамрин, мрачно любуясь на своё отражение в чёрном полированном дереве.
- Не каркай! - одёрнул его Лёха. - Подумаешь, пиянина! Фортекляп на ножках! Облепили - понесли!
- Ну-ну... - покачал головой Санька.
- Ладно, в самом деле, - подал голос Олег. - Что нам тут, до вечера стоять? Давайте уже тащить...
Спуск с третьего этажа прошёл достаточно гладко: пианино сначала вытолкали на лестничную площадку, а потом, пропустив под ним три фала, тремя парами подняли и за один подход снесли вниз. У подъезда чуток передохнули и тем же порядком понесли инструмент по улице. Расстояние между домами было порядка трёхсот метров - ДОС Љ 9 и ДОС Љ 13 стояли в разных концах городка. Напротив лётной столовой (2/3 пути) Крупин запросил привал.
Пианино осторожно опустили в пыль, и Василий сейчас же полез поднимать верхнюю крышку:
- Это чего ж оно такое неподъёмное? Что они туда напихали? Может отвинтить чего можно?.. - ему наконец удалось заглянуть под тяжёлую полированную панель. - А-а-а!!!.. - вдруг дико заорал Васька и, уронив крышку, отскочил в сторону. - Там!!!.. - он тыкал пальцем в инструмент и смотрел на нас круглыми ошалелыми глазами.
Мы ринулись к пианино и, стукаясь лбами, полезли внутрь... но ничего крамольного в его тёмных и пыльных глубинах не обнаружили. В недоумении мы повернулись к Василию:
- Что ты видел?..
- Что там?!..
- Что ты орёшь, как зарезанный?!..
- Мужики... - страшным шёпотом сказал Крупин, шаря глазами по нашим лицам. - Оно ведь железное!..
- Кто?!
- Пианино это. Оно внутри всё из железа!..
- А ты что думал, что оно бумажное? - язвительно спросил Лёха.
- Я думал, оно всё деревянное, - потерянно сказал Василий. - И снаружи, и внутри... Зачем же они туда столько железа напихали?
- Чтоб тебе тяжелее было! - зло сказал Серёга Гасан и, потирая ушибленный лоб, сплюнул в пыль. - Ненормальный! Орёшь тут! Я чуть не обделался!
- Это - рама, - пояснил я. - Она из чугуна. (Василий охнул). На ней натянуты струны. Сам понимаешь, без струн пианино играть не будет.
- А на дерево их нельзя было натянуть? - жалобно спросил Крупин. - На гитаре ж на дереве натянуты - и ничего.
- Но это ж не гитара, - возразил я. - Здесь струны гораздо толще. Да и никто при конструировании пианино внимание на вес особо не обращает. Тут главное - прочность и акустика. А вес - тут уж как получится. Пианино ведь, как гитару, с собой таскать не надо.
- Как же не надо?.. - потерянно сказал Василий. - Когда именно надо...
Вид он имел жалкий. По его лицу было заметно, что вера в человеческий разум и гуманизм только что дала в нём глубокую трещину...
Двинулись дальше. Крупин, поражённый сделанным открытием, что-то бормотал себе под нос и всё время сбивал шаг. Я стоял с ним в паре, и все его метания тут же по фалу передавались мне. Я пыхтел, матерился, но ничего поделать не мог - я ведь даже не видел Ваську за чёрным полированным туловищем нашего музыкального монстра...
Перед нужным подъездом сделали ещё один привал.
Василий сразу же лёг щекой на гладкую блестящую крышку и слабым голосом принялся допрашивать Моисеева:
- Эй, живодёр, ты нафига всё это задумал?
- Что задумал? - не понял Славик.
- Затея эта с пианино зачем? Для чего оно тебе?
- Как для чего?! - удивился Славик. - Дочку тогда смогу в музыкальную школу записать.
- Это понятно, - не унимался Крупин. - А ей музыкальная школа для чего?
- Ну как, чтоб играть на пианино учиться...
- И сколько в этой школе учатся?
- Семь лет... по-моему... Что ты всё спрашиваешь, я не пойму?
- Ну, хорошо, - сказал Василий. - Вот будет она семь лет учиться. Будет семь лет вам с женой по мозгам бренчать. Гаммы там всякие разучивать. И ради чего всё это?
- Как ради чего? - Славик совсем потерялся. - Чтобы... научиться играть на пианино.
- И чему она там научится? - Василий наконец отлепился от инструмента - на полированной поверхности остался влажный след от его щеки. - Я имею в виду, что она сможет играть по окончанию школы? Классику всякую-разную? Шаинского-шмаинского? Пахмутову какую-нибудь?
- Какая ж это классика? - удивился я. - Ты чё, Василий? Это всё - эстрада, попса. А классика - это Бетховен, Моцарт, Шостакович... Рахманинов...
- Слышь, ты... Рахманинов, - повернул ко мне голову Крупин, - у тебя это... монокль отклеился. Что ты всё время встреваешь?! Самый умный что ли?! Ты мне ещё по дороге надоел! Несёшь как попало, спотыкаешься на каждом шагу!
- Это я-то спотыкаюсь?!.. - возмутился я такой его наглости.
- Да она всё тогда сможет сыграть! - горячо вступился за свою дочь Славик. - И Шостаковича, и Бетховена! И Пахмутову, если надо!
- Что, и "Машину времени" сможет? - хитро прищурился Крупин. - И даже "Пинк флоид"?
- Запросто! - встрял в разговор Серёга Гасан. - У меня племяшка ещё только в пятом классе музыкалки, а уже "Битлз" на фортекляпе наяривает - будь здоров! А на отчётном концерте в прошлом году они на два рояля со своей преподшей "пёрпловский" "Дым над водой" забабахали! Я как раз в отпуске тогда был, приходил слушал. Ты чё! Там весь зал на ушах стоял!
Крупин ошеломлённо молчал.
- Ну что, несём дальше? - поднялся со скамеечки Олег. - А то обед уже скоро.
- Ну, уж если даже "Дым над водой"... - покачивая головой и глядя перед собой остановившимися глазами, пробормотал Василий. - Тогда, конечно... - для него сегодня явно был день откровений; он распрямился и обвёл нас просветлённым взглядом. - Тогда - да! Тогда за это и помереть не жалко! Теперь хоть буду знать, за что живот свой кладу!.. - он схватился за фал. - Ну что порасселись?! Подъём, слабосильная команда! Я, что ли, один за вас, за всех корячится буду?!.. Эй, эксплуататор! Давай уже, командуй!..
Однако на этот раз далеко унести инструмент не удалось - в подъезде нас ждала "засада". Оказалось, что лестничные марши в тринадцатом ДОСе намного уже, чем в девятом, и нести пианино, как раньше, - с боков, по три человека с каждой стороны - не получится. Пианино теперь можно было поднимать только с торцов, а там больше чем двум человекам одновременно подступиться было невозможно.
В конце концов, методом проб и ошибок, изрядно вспотев, отдавив несколько пальцев и извозившись в подъездной побелке, мы выработали следующую тактику, позволявшую худо-бедно, но преодолевать лестничные пролёты: двое приподнимали передний, верхний, конец пианино, а остальные сильно толкали инструмент снизу вперёд-вверх. Мы с Василием Крупиным волею случая оказались впереди. На счёт "три-четыре" мы с ним напрягались, отрывали наш край пианино от бетона, снизу ухали, напирали, и нам оставалось только быстро перебирать ногами, пятясь вверх по ступенькам...
Попробуй, мой уважаемый читатель, подняться спиной вперёд по лестнице. А теперь попробуй подняться спиной вперёд, согнувшись так, чтобы твоя голова оказалась на уровне твоих колен. Правда, уже интересно? А теперь попробуй проделать то же самое, взяв в руки двухпудовую гирю. А теперь - две двухпудовые гири. Это я всё к тому, чтобы ты слегка представил себя на нашем с Василием месте. Всей полноты ощущений ты, конечно, таким способом всё равно не добьёшься, но какое-то представление о сути происходящего процесса, несомненно, получишь...
Поначалу мы продвигались очень медленно. За один рывок пианино поднимали только на одну ступеньку. Но постепенно дело пошло на лад. Ко второму этажу наша бригада окончательно приноровилась, и у нас начало получаться, к третьему этажу мы набрались опыта и наловчились, а к четвёртому разошлись так, что преодолевали пролёт за один подход, тратя на десять ступенек от силы тридцать секунд. Правда, после таких рывков приходилось достаточно долго отдыхать на лестничных площадках, отдуваясь и унимая дрожь в руках.
Наконец, нам осталось преодолеть последний марш.
- Три-четыре! - скомандовали снизу.
Мы с Василием крякнули, подорвали свой край и сдавленно отозвались:
- Давай!
Снизу налегли. Мы стали быстро пятиться вверх, но тут моя левая нога зацепилась пяткой за ступеньку, и я, потеряв равновесие, опрокинулся на спину.
- Стой!!! - заорал Крупин, пытаясь из последних сил в одиночку удержать неподъёмную ношу, но было уже поздно.
Повинуясь бешеному напору снизу, пианино подмяло меня под себя и, въехав вверх до самого моего подбородка, наконец остановилось.
Мой затылок лежал на площадке пятого этажа. Пианино стояло на мне, верхним свои краем давя мне на горло и грудь. Я пока ещё мог кричать и активно пользовался этой возможностью:
- Вовку задавили!! - голосил Крупин, беспомощно пританцовывая возле моей головы. - Что вы там стоите, олухи?! Тащите обратно!!
Инструмент дёрнули снизу и... - тыдын-тыдын - стащили меня вместе с ним по лестнице на две ступеньки ниже, - металлическое колёсико пианино, зацепившись за моё плечо, действовало, как багор.
- Сволочи!!.. Стойте!! - захрипел я, поскольку кричать уже не мог.
Инструмент снова опустили на меня...
Ты подмечал, мой, без сомнения, зоркий читатель, одну любопытную закономерность в жизни наших российских городов и весей? Стоит где-нибудь возникнуть неординарной ситуации - не важно, смешной ли, грустной ли, - как тут же вокруг начинает собираться толпа сочувствующих и советующих граждан, появляются тонкие знатоки происходящего процесса и люди, неоднократно побывавшие вот точно в такой же ситуации и вышедшие из неё с честью. Но это происходит только в том случае, если возникшая ситуация не требует от присутствующих непосредственного участия и позволяет оставаться им живо заинтересованными, но совершенно сторонними наблюдателями. Если же попавшим в сложную жизненную коллизию требуется немедленная конкретная и действенная помощь, то наши только что предельно населённые пункты мгновенно превращаются в какую-то постапокалиптическую пустыню - с закрытыми на все замки, безответными дверьми, наглухо зашторенными окнами и звонким эхом, одинокой пивной банкой катающимся по гулким дворам.
Это я к чему. Пока мы, надрываясь и матерясь, тащили наш проклятущий фортекляп вверх по лестнице, в подъезде, по-моему, не осталось ни одной двери, из-за которой бы не выглянул одетый в домашнее жилец и не прокомментировал разворачивающееся на его глазах захватывающее действо. Некоторые даже выходили на лестничную площадку и, сыто цыкая зубом после обильного завтрака, давали мудрые, но совершенно бесполезные в нашей ситуации советы или, прикурив сигаретку и опёршись на перила, неторопливо делились своим богатым опытом по переноске тяжёлых и крупногабаритных предметов.
Когда же события неожиданно пошли вскачь, когда нашей бригаде экстренно потребовалась лишняя пара рук, когда мой истошный подпианиинный вопль, достигнув крещендо, начал постепенно стихать, то есть когда ситуация потребовала срочного вмешательства и незамедлительных конкретных действий, подъезд тут же, как по мановению волшебной палочки, превратился в какую-то урбанистическую пещеру, пустую и мёртвую, - с обильными следами жизнедеятельности населяющих её обитателей, но с полным отсутствием этих обитателей как таковых...
Итак, мы остановились на том, что пианино вновь опустили на меня. Я особо не возражал. Не мог.
Последовал быстрый обмен мнениями, но все предлагаемые варианты действий никуда не годились, поскольку Василий в одиночку не мог даже приподнять свой край пианино. Кому-то надо было спешить ему на помощь. Решили, что лучше всего с этой задачей справится Сацевич. Поскольку широкоплечий Олег не смог протиснуться мимо стоящего несколько наискосок инструмента, то он полез через верх, по нему.
Когда к трёмстам пятидесяти килограммам пианино добавился Олегов центнер, я только зашипел, как змея. Наверное, это из меня выходил последний воздух.
Олег спрыгнул на площадку пятого этажа и сразу взялся за дело.
- Давай! - кивнул он Крупину и, нагнувшись, ухватился за нижний край инструмента.
Вдвоём с Василием они подналегли, и дело сразу сдвинулось с мёртвой точки. В смысле с мёртвого тела, - к тому моменту я уже почти ничего не чувствовал, и перед моими глазами летали резвые разноцветные мушки.
- Три-четыре! - скомандовал над моей головой Олег, и пианино, приподнявшись с моей груди, пошло вниз.
Кто-то наступил мне на руку, но я даже не отреагировал. На полпути инструмент ещё раз умудрились выпустить из рук, и он ухнул мне на живот - я только мужественно пискнул.
Наконец я почувствовал, что свободен.
Мне помогли подняться.
Я стоял, покачиваясь, жадно ловя ртом воздух, и у меня было такое ощущение, что моя спина всё ещё сохраняет форму лестничных ступенек.
Поддерживая под руки, меня бережно свели вниз и усадили на скамеечку.
- Никогда!.. - шептал я себе под нос, и горячие слёзы застилали мне глаза. - Никогда!..
- Что "никогда"? - поинтересовался кто-то из моих убийц-спасителей; кажется, это был Лёха.
- Никогда!.. - повторил я. - Клянусь остатками своих рёбер!.. Что никогда и ни за что!.. В моём доме не будет никакого музыкального инструмента!.. Тяжелее гитары!..
Закончили затаскивать пианино уже без меня.
А вечером к нам на квартиру снова пришёл старший лейтенант Моисеев и принёс вторую бутылку коньяка. Мне, лично. В качестве, так сказать, компенсации за понесённые потери.
Вся бригада "грузчиков" вновь собралась вместе, мы разлили ароматную пятизвёздочную жидкость по рюмкам, и меня попросили произнести первый тост.
Ну, что я мог сказать? Разумеется: "За любовь к музыке!"...