Сигнал зазвенел, когда Игорь дожёвывал последний бутерброд. Над выходом загорелось изрядно облупленное, бывшее когда-то красным табло с почти уже нечитаемой надписью: "Бригада N 2". Почти одновременно запел вызов интеркома.
- Доктор Войтич, на выезд... - спокойно произнёс голос диспетчера. - Доктор Войтич, на выезд...
Если бы Войтич не знал, то ни за что бы не поверил, что этот мягкий девичий, порой даже с детскими обертонами, голосок принадлежал пятидесятилетней расплывшейся тётке весом поболее центнера.
Игорь вздохнул, допил чай, аккуратно закрыл и завинтил крышку термоса, после чего, кряхтя, выбрался из продавленного кресла, попутно отряхивая с халата хлебные крошки прямо на видавший виды, протоптанный до проплешин палас.
- ...Доктор Войтич, на выезд...
Игорь подошёл к "техническому" столу и, наклонившись к интеркому, нажал кнопку ответа:
- Слышу, Ангелина Викторовна. Что там у нас?
- Мужчина. Сорок шесть лет. Сердце... Истории нет - вызов первичный, - неторопливо доложил девичий голосок.
- Спасибо, Ангелина Викторовна. Выезжаю.
Игорь распрямился и ещё несколько секунд неподвижно стоял и смотрел на горящую лампочку вызова на панели интеркома. Лампочка погасла. Погасло и табло "Бригада N 2" над выходом. Бригадой N 2 был он - доктор Войтич. Там же, над дверью, имелось и табло "Бригада N 1" - по степени облупленности активно соперничающее с соседним. Первая бригада, в лице врача Верочки Остроуховой и водителя Александро?ва, убыла на вызов с полчаса назад. Других бригад в комнате отдыха не наблюдалось. Игорь ещё раз вздохнул, потёр ладонями лицо и, подойдя к вешалке, снял с неё свою куртку и натянул прямо на халат, не застёгивая. После чего, захватив со стеллажа укладку - старенький, помнящий ещё, наверное, земских врачей, потёртый металлический чемоданчик, - решительно шагнул к дверям.
На улице было серо и сыро. Мутные рассветные сумерки плавно перетекали в не менее мутный ненастный день. Из сизо-белёсого киселя над головой нудно сеялся мелкий октябрьский дождь. Игорь поёжился.
Хлопнула дверь. Из диспетчерской вышел водитель и, сильно сутулясь, неспешно двинулся через двор, старательно огибая мутные, рябые лужи. В кулаке, пряча от дождя, он держал сигарету, время от времени поднося её ко рту и жадно затягиваясь.
Игорь влез в кабину потрёпанного "уазика", поставил укладку на кожух двигателя и заёрзал, устраиваясь на холодном, звенящем раздолбанными пружинами, сидении. Водитель торопливо докуривал, стоя снаружи, возле своей двери. "Соблюдает, каналья..." - отметил про себя Игорь.
Курение в кабине - это был тот пунктик, на котором Игорь и водитель решительно разошлись в первый же день совместной работы. На замечание Игоря, замечание врача, то есть - по всем раскладам - старшего на смене, водила тогда, помнится, остановил машину прямо посреди дороги и, повернувшись к Игорю, тут же заорал, выкатывая пуговичные глаза и обдавая собеседника вонючим никотинным выхлопом, что он, мол, тут ездил, когда некоторых молодых да ранних мамка ещё из сиськи кормила, что он, едри её, за вот этим вот рулём нажил себе геморрой и радикулит, что позаканчивали тут некоторые институтов и думают, что могут старших жизни учить, что, мол, откуда понаехали на нашу голову - пусть туда же и уё...вают, и - вообще - "хре?на им!", и "ни хрена?!", и так далее, и тому подобное ещё на добрых пять минут, и, наконец выдохшись и отдуваясь, и уже отворачиваясь, и вновь берясь за баранку, едко процедил: "Будет меня тут всякая со?пля зелёная, едри её, жизни учить...". "Зелёная со?пля" больше жизни не учила и, вообще, за весь оставшийся день и за всю последующую ночь не произнесла ни слова, но наутро, сразу же после смены с дежурства, посетила кабинет главврача. Вскоре туда же вызвали и водителя. Там крикливому обладателю геморроя объяснили в доступной для него форме, что врачей, а тем более врачей "скорой помощи", а тем более врачей такой квалификации сейчас днём с огнём не сыщешь, а если даже и сыщешь, то в такие забытые богом места, как наш занюханный "мухосранск", их ни за какие деньги не заманишь. А вот водителей как раз, хоть с геморроем, хоть без, тех, понимаешь, в нашем "мухосранске" - как собак нерезаных, их, понимаешь, тут - пруд пруди, особенно после того как закрылся единственный в городе завод, и среди них, между прочим, среди водителей, есть, что удивительно, много и некурящих, и очередь из водителей на бирже труда третья по величине после продавцов и грузчиков. "Агитбеседа" возымела своё действие, и между водителем и врачом установились хоть и холодные, но вежливые, чисто деловые взаимоотношения, наступил, так сказать, период временного нейтралитета, эпоха, если можно так выразиться, мирного сосуществования двух враждебных систем, что, впрочем, Игоря - при его нелюбви к туповатым, но болтливым собеседникам - более чем устраивало. По этой же причине "игорев" водитель и не сидел вместе с другими в комнате отдыха дежурных смен, а предпочитал диспетчерскую, где вволю - в нарушение всех запретов и постановлений - дымил, на пару с вечно худеющей Ангелиной.
Водитель докурил, выстрелил "бычком" в пространство и, резко распахнув дверь и качнув машину, тяжело взгромоздился на своё место. И сразу же стал терзать стартёр, всякий раз напряжённо выгибаясь назад и играя желваками, как будто желая своими физическими усилиями подстегнуть старый капризный движок. С седьмой или восьмой попытки двигатель "схватил", всхрапнул и застучал, покашливая и подтраивая, и водитель обрадованно завозился, поддавая газку, двигая туда-сюда ручку управления заслонкой карбюратора, включая печку, фары, "дворники", попутно поправляя всякие брюлики и безделушки, в изобилие прикреплённые на панели и по периметру лобового стекла, и совершая ещё множество суетливых и необязательных движений.
Наконец движок прогрелся, водила с хрустом воткнул передачу, и старенькая "буханка", дёрнувшись, тронулась и медленно, качаясь на колдобинах и скрипя всеми своими суставами, стала выбираться с больничного двора.
- Ну, что там?.. - отходя от стартовой суеты и поудобнее располагаясь в кресле, поинтересовался водитель. - Опять, небось, кому-нибудь голову проломили? С утра пораньше.
Улица Керамическая прилегала к закрытому в прошлом году фарфоровому заводу, и жили там в основном бывшие рабочие с этого са?мого, как все его называли в городе, "фарфорика". Завод во все времена оставался основным городским производством, как бы сейчас сказали - градообразующим предприятием, и после его закрытия все его работники враз оказались на улице, без особых шансов на последующее трудоустройство, - кроме "фарфорика" в городе из производств работало лишь несколько лесопилок да маленький, вечно дышащий на ладан, но всё никак не умирающий, деревообрабатывающий комбинат. Некоторые из уволенных, наиболее активные, подались на заработки, кто - в Питер, кто - в Москву, большинство же предпочло пособие по безработице, случайные халтуры и "богемную" жизнь "вольных художников". Времени свободного у них было теперь хоть отбавляй, самогон, как водится на Руси, не переводился, и заводской район вскоре уверенно вышел на первое место в городе по пьяным дракам, воровству и прочему мелкому хулиганству. Хватало, соответственно, в нём работы и бригадам "скорой помощи".
- Нет... - одной рукой придерживая норовящую съехать укладку, а другой - придерживаясь сам за ручку над боковым окном, лаконично ответил Игорь. - Сердце.
- Понятно... - водила, с натугой вращая руль, выводил машину на ведущую от больницы к центру города улицу. - Один хер - от перепития.
Игорь промолчал. Он вновь, как обычно при общении с водителем, ощутил глухое раздражение. Войтича всегда коробила безаппеляционность и категоричность водительских суждений, та лёгкость, с которой тот навешивал ярлыки совершенно незнакомым людям, его желание мерить всех окружающих на свой далеко не образцовый аршин. Сейчас к тому же бесила Игоря и шитая белыми нитками "неосведомлённость" водителя. Он же был в диспетчерской, когда Ангелина общалась по "громкой" с врачом. Слышал ведь разговор? Слышал. Знал, что вызов "сердечный"? Знал. Так какого лешего?!..
Ехали медленно - видимость была отвратительная, "дворники", двигаясь судорожными рывками, казалось, только размазывают дождевые капли по стеклу. Спустившись по откосу, пересекли по узкому мосту реку и покатили по недлинной центральной улице города. Игорь с грустью смотрел через боковое окно на проплывающие мимо голые кусты, грязные, замусоренные тротуары и унылые витрины магазинов, через одну "украшенные" объявлениями: "АРЕНДА" или "ПРОДАЁТСЯ". Да, город умирал. Не так давно сократили стоявшую в городе крупную воинскую часть, худо-бедно, но как-то кормившую немалую часть горожан. Теперь вот "фарфорик"...
А ещё пару лет назад никто бы не напророчил заводу столь печальной судьбы - "фарфорик" был производством крепким, исправно поставлял на рынок партии изоляторов и всякую прочую промышленно-керамическую дребедень и даже время от времени умудрялся кое-что продавать за рубеж. Но в конце прошлого года в городе поменялся мэр. Старый градоначальник, как оказалось, владел контрольным пакетом акций завода, который он тут же и незамедлительно "толкнул" некоему московскому бизнесмену. Тот перепродал завод китайцам. А китайцы - ребята ушлые - мгновенно закрыли завод якобы на модернизацию, выгнав всех работников в бессрочный отпуск и в течение двух недель демонтировав, порезав и продав на металлолом всё заводское оборудование. Ещё через пару месяцев стало ясно, что никакой модернизации не будет, и что вся эта катавасия была проделана китайцами с одной банальной и вполне понятной целью - устранения с рынка нежелательного конкурента. Старого мэра, к которому на тот момент возникли вопросы не только у работников завода, но и у прокуратуры, уже было днём с огнём не сыскать, московского бизнесмена - тем более, а китайцев - тех, вообще, иди попробуй достань из-за их китайской стены. Короче, пару недель помитинговав и побив стёкла в мэрии, заводчане разошлись, не солоно хлебавши. Некрасивая история попала в СМИ. В город даже приезжал зампредкабмина. Собрали людей. С трибуны высокий московский гость клятвенно заверил, что дело это они так не оставят, бил себя пяткой в грудь, обещал субсидии, дотации, инвестиции, сулил, короче, манны небесные. Однако позже, уже в узком кругу, на совещании у мэра, дал понять, чтобы особо не обольщались, мол, вы, ребята, сами должны понимать - вас таких много, а Москва одна, мол, у Москвы и без вас хлопот полон рот - кризис, национальные проекты, то, сё... опять же Олимпиада... и вообще - "поздно пить ?Боржоми?..."... поздно...
Подъехали к переезду. Шлагбаума на переезде не было (несколько месяцев тому назад снёс шальной пьянючий "зилок"), но красный светофор исправно моргал - метрах в двухстах зачуханный маневровый, светя мутно-жёлтым глазом, вяло тащил к переезду одинокий вагон с лесом.
Водила, не отвечая, "дал по газам", и "скорая", подскакивая на рельсах, резво перемахнула на ту сторону. Игорь про себя усмехнулся - за полгода общения с водителем он уже вполне изучил его повадки. Если бы Игорь сказал что-нибудь типа: "Ну что, проскочим?..", водила бы тут же встал как вкопанный и стоял бы до позеленения, до победного конца, до того, покуда этот калечный маневровый не растащил бы по предназначенным местам все имеющиеся на станции и в её окрестностях вагоны, полувагоны и вагонетки...
Проехав из конца в конец длинную и серую, как сама тоска, Большую Полевую, свернули на Керамическую и сразу встали - улица была перерыта и больше всего напоминала свежевскопанный газон.
- Газовщики, едри их... - процедил водитель, вприщур оглядывая открывшуюся невесёлую перспективу. - Накопают и бросют... Третьего ж дня ещё, их маму, здесь ездил - всё путём было!
До шестнадцатого дома оставалось ещё метров триста.
- Может не надо?.. - неуверенно сказал Игорь. - Потонем ещё.
- Сиди, доктор, - водила оскалился, обнажив жёлтые прокуренные зубы. - У тебя свои пилюли, у меня - свои... Дыбайло своё дело знает!
Он нагнулся и стал переключать и дёргать какие-то рычажки возле своих ног, шепча что-то себе под нос и время от времени поглядывая исподлобья на раскинувшуюся перед машиной, до жирного блеска напитанную влагой, рыжую глинистую топь. А потом распрямился, навалился грудью на баранку и кинул машину в грязь.
Игорь думал, что они встанут сразу. Но "уазик", переваливаясь с боку на бок, елозя задом и периодически завывая движком, упрямо карабкался по центру улицы, оставляя за собой неровную глубокую колею. Игорь, от греха переставив укладку с кожуха себе на колени и бережно обхватив чемоданчик руками, изо всех сил упирался ногами в пол, ощущая подошвами, как снизу в днище лупят выброшенные колёсами куски грязи; грязь летела и по сторонам, и вверх, и даже вперёд, сочно плюхаясь целыми ломтями на и без того не сильно чистое лобовое стекло. Водитель, подскакивая на сидении и не убирая с лица злого оскала, яростно крутил руль, как будто желая во что бы то ни стало вырвать его, выкрутить к чёртовой матери из рулевого шарнира эту, давно осточертевшую ему, потёртую "баранку". Сзади, в салоне, что-то гремело, перекатывалось и один раз даже сочно взорвалось стеклянным звоном. "Бутыль из-под тормозухи... - не оборачиваясь прокомментировал водитель. - С той недели лежит. Сменщик, едри его, оставил... В дребезги, нах!"... Метрах в пятидесяти от дома они ухнули правым передним в залитую водой яму. Игоря швырнуло вперёд, он чуть успел упереться рукой в панель, другой рукой прижав к груди драгоценную укладку. Движок взревел. Водила громко многоэтажно выматерился, добавив в конце что-то неразборчивое типа не то "Пошла!..", не то "Хорошо!.."; "уазик" весь завибрировал, затрясся, как припадочный, с трудом выкарабкался из ямы, тут же ухнул в неё задним колесом, выскочил окончательно и по чудом оставшемуся нетронутым куску старого потрескавшегося асфальта резво покатил к нужному дому. Игорь выдохнул.
- А ты говорил... - отдуваясь и вытирая широкой ладонью лицо, хрипло сказал водитель. - Дыбайло своё дело знает!..
Свернули во двор и по узенькой дорожке, между затоптанными - с остатками низеньких штакетников по краям - палисадниками и серыми, покосившимися дровяными сараями, подъехали и встали возле единственного в доме подъезда.
- Приехали... - выключая зажигание и с сочным треском ставя машину на "ручник", сказал водитель. - Станция "Вылезай".
Игорь глубоко вздохнул, открыл дверцу и, выбравшись из кабины, принялся разминать затёкшие ноги. Скупо шелестел по рубероидным сарайным крышам дождь. Остывая, тихо потрескивал двигатель. Откуда-то издалека, из-за пелены дождя, Игорю показалось - прямо с серых, насквозь промокших небес, прилетел протяжный и тонкий, жалобный гудок маневрового. Игорь поёжился, забрал с сидения чемоданчик и, захлопнув дверцу, обходя машину, двинулся к подъезду.
- Восьмая квартира, - приопустив стекло в своём окне, сказал ему в спину водитель. - Второй этаж.
Игорь, не оборачиваясь, покивал.
Дом, как и все дома в этом районе, был старый, двухэтажный, с облупившимися стенами, сквозь отвалившуюся штукатурку которых там и сям виднелась драночная обрешётка. В подъезде было темно и пахло кошками. Игорь наощупь поднялся на первый этаж. Здесь было чуть посветлее - сверху, из больше чем наполовину забитого фанерой окна на площадке между первым и вторым этажом, падал мутноватый серый свет. Наверх вела широкая деревянная лестница со стёртыми ступенями и отполированными до блеска ладонями, некрашеными перилами. Из-за двери, возле которой остановился Игорь, негромко доносилась музыка. Точнее - некий музыкальный фон, отчётливо был слышен лишь задающий ритм ударник: унц! унц! унц! унц!.. На двери белой краской была небрежно намалёвана цифра "3". Некоторое время Игорь стоял, прислушиваясь, а потом взялся рукой за перила и стал подниматься. Лестница поскрипывала.
На площадку второго этажа выходило четыре двери. Крайняя правая - с латунным номером "8" на потрескавшемся от времени дерматине - была чуть приоткрыта. Игорь вошёл.
В квартире было тихо. Остро и неприятно пахло сердечными каплями. В тесной прихожей ярко - в две лампочки - горело настенное бра. Слева, за дверью, торчала разлапистая металлическая вешалка, под которой валялось несколько пар обуви; справа, сразу за настенным зеркалом, куда-то вёл дверной проём. Игорь заглянул. Это оказалась кухня. За покрытым голубой клеёнкой столом, спиной к дверям, обхватив голову руками и чуть покачиваясь из стороны в сторону, сидела черноволосая женщина в домашнем халате. Рядом с ней, обнимая сидящую одной рукой за плечи и что-то шепча ей на ухо, стояла, склонившись, полная крашеная блондинка в ярко-розовом спортивном костюме. Игорь прошёл мимо. За второй справа, настежь распахнутой дверью обнаружилась спальня с незаправленной кроватью и разбросанной в беспорядке по полу одеждой. Дальше - прямо - шла дверь с наклеенной пластмассовой фигуркой писающего мальчика. Игорь свернул налево - в зал.
Ему навстречу из кресла торопливо выбрался маленький человечек с непропорционально большой лысой головой, из которой локаторами торчали круглые оттопыренные уши. Игорь сразу узнал его. Это был Лёнчик Кравец - примерно сорокалетний, помятый жизнью мужичонка, бывший медработник фарфорового завода, а ныне - фельдшер терапевтического отделения райбольницы, - никудышный специалист и тихий, безвредный пьяница.
- Поздно... - сказал Лёнчик, виновато разводя в стороны свои коротенькие ручки и неуклюже пятясь перед Игорем. - Опоздали... Отошёл... Минут пятнадцать как...
Он отступил наконец в сторону, и Игорь увидел. В углу комнаты, на диване, запрокинув голову и выставив вверх небритый кадык, лежал человек в синих спортивных штанах и белой майке, задранной почти до подмышек. Одна рука человека покоилась у него на животе, вторая - ладонью вверх, с судорожно скрюченными пальцами - свешивалась с дивана. Рядом с диваном, на полу, валялась пара одноразовых шприцов и мелкие осколки стекла - похоже, от раздавленных ампул. Игорь подошёл. Заострённый нос покойника смотрел в потолок, из-под полуприкрытых век матово отсвечивали белки глаз, кожные покровы имели отчётливый синюшный оттенок.
- Острая сердечная недостаточность, - навскидку оценил Игорь. - Что предприняли? Вы давно здесь? - задал он подряд два вопроса, оглядываясь на Кравца.
- Да я - как началось, - с готовностью откликнулся тот. - Часов в семь утра Надька за мной прибежала. Евоная жена, - он кивнул на покойника. - Я ж туточки рядом живу - на первом этаже... Ага... Прибежала, значить, говорит - Серёге плохо. Сердце, говорит. Я ещё удивился - сроду Серёга на сердце не жаловался. Ну, там, перепьёт, бывало. Или же, обратно, живот прихватит. А тут - понимаешь... Ага... Ну, пришёл... Он мне сразу не понравился - бледный весь, за бок держится, под глазами круги, и главное - потеет, мокрый весь, как с ведра окатили... Ага... Я его уложил сразу, "нитроглицерина" таблетку дал, ну, вроде как полегчало ему...
- "Нитроглицерин"? - быстро переспросил Игорь. - А давление мерили?
- Да чем же я померяю? - искренне удивился Кравец. - У меня и прибора-то своего нет. Только на работе...
- Ну?.. - нетерпеливо переспросил Игорь. - Ну?!..
- Ну что... - возвёл очи горе Кравец. - Значить, полегчало ему. Встал он... Но за бок всё ещё держится... Ага... Надька говорит - может "скорую" вызовем? А он - не надо, говорит, вроде отпускает уже... Покурил даже... Водочки, говорит, сейчас бы дёрнуть. Грамм сто. Водочки, говорит, хочется. Надьку даже послать хотел... Ага... А потом как-то всё шибко быстро пошло. Повело его. Хрипеть начал, задыхаться...
- Что ж вы сразу "скорую" не вызвали? - делая ударение на слове "сразу", прервал Игорь неторопливый фельдшерский рассказ.
- Так я ж и говорю, - Кравец прижал к груди маленькие кулачки, - быстро всё потом как-то пошло. Вот туточки ещё стоял у окна, курил, - стал показывать он руками. - Про футбол мы ещё говорили. А тут вот - ужо на диване, вены на шее вздулись, хрипит. А потом сразу почернел весь и вытянулся, ажно кости захрустели... - фельдшер поморщился, как от зубной боли. - Ага... Я ему ещё "фуросемид" вколол...
- Ещё и "фуросемид"... - покачал головой Игорь.
- Ага... - покладисто подтвердил фельдшер. - Вколол, значить, а он уже и не дышит... Надька - в крик, еле оттащил... Она с моей сейчас на кухне - там, - он мотнул головой.
- А как же!.. - с готовностью, но без энтузиазма откликнулся фельдшер. - Массаж делал. Да бе?столку всё это... Что куклу резиновую... - он помолчал. - А "норадреналину" этого у меня сроду не водилось... Его и в больнице нам только две упаковки на месяц дают, - он безнадёжно махнул рукой и, обойдя Игоря, устало опустился в кресло, ёжась и поводя из стороны в сторону своими большими круглыми ушами.
Игорь оглянулся, поставил укладку на маленький, покрытый белой кружевной скатертью, круглый стол и подошёл к окну.
Дождь усилился. С шиферной крыши мимо окна текли тонкие вертикальные струйки. "Значит, ветра нет, - подумал Игорь. - Хоть это хорошо... Да-а. Есть чему радоваться... Дождь без ветра. Ветер без дождя. Вот и радость... Когда последний раз солнце-то было?.. Уже и не вспомнить... Чем это тут так конкретно пованивает?..". Игорь скосил глаза. На подоконнике, в углу, стояла банка из-под растворимого кофе. Банка была доверху набита окурками. Рядом лежала надорванная пачка "Примы" и дешёвая пластмассовая зажигалка. "Смотри-ка, - удивился Игорь, - в баночку складывал. Хотя курил под форточкой. Другой бы в форточку ?бычки? метал, не задумываясь, а этот - в баночку... Кофе ?Нескафе?, - тут же вспомнилось Игорю, - лучший в мире поставщик банок под окурки! В каждой банке - бонус - пачка сигарет! Покупайте наш кофе - два в одном!.. - он пригляделся. - Окурки-то совсем короткие. Докуривал, что называется, ?под ноготь?... У него должны быть жёлтые пальцы на правой руке, - неожиданно подумал Игорь. - Жёлтые прокуренные пальцы... Или на левой, если он левша. У Женьки были на левой... Лучше б он, действительно, водки хряпнул вместо сигарет. Может быть, и жив бы был ещё. До ?скорой? бы дотянул"...
- Лучше б он водки хряпнул... - вслух повторил Игорь, и только тут до него дошло, что Кравец уже некоторое время что-то говорит у него за спиной. - Что?.. - повернулся Игорь к фельдшеру.
- Надьку, говорю... - покорно повторил Лёнчик; он всё так же сидел в кресле, задрав руки на подлокотники и съехав вниз так, что круглая голова его покоилась чуть ли не на средине спинки. - Надьку жалко. Даже и не представляю, как она теперь будет... У них же два ма?льца. Погодки... Ага... Оба в Твери учатся. И оба на платном. И комнату ещё снимают... Серёгина зарплата так вся целиком на них и уходила. Жили на одну Надькину...
- А он где работал? - поинтересовался Игорь.
- Дык в Москве, я ж говорил, - удивился Кравец. - В охране. Неделя через неделю... Они тут вчетвером скорешились - Серёга, Витька Дрозд, "Батон" и Петрович. У Петровича машина, вот они на ней и гоняли в Москву. Вскладчину-то дешевше получается... Ага... Витька Серёге говорит: "Мы с тобой вместе мяч гоняли, а теперь вместе балду гоняем на дежурстве". У Витьки-то язык без костей. Мелет вечно что ни попадя...
- Подожди... - сказал Игорь. - Так это что?.. - он перевёл взгляд на человека на диване. - Это что ж, получается - Серёга Зайцев?!
- А нешто ты не узнал?.. - задрал белёсые брови Кравец. - Заяц и есть... Ага... Вот тока отбегался, Заяц-то... - добавил он и опять весь потух, замолчал, втянув голову в плечи.
Да. Теперь Игорь узнал покойника. Это действительно был Зайцев - Серёга "Заяц" - лучший хавбек городской футбольной команды "ветеранов", в которую Игоря с недавних пор стали приглашать в качестве правого защитника. Они были накоротке знакомы и даже пару раз вместе пили пиво, сидя рядом на послематчевых междусобойчиках. Смерть изменила "Зайца" почти неузнаваемо. При жизни он был этаким колобком - полноватым, круглолицым, с обозначившимся уже "пивным" животиком, двойным подбородком и вечными дрябловатыми подглазными мешками. А сейчас на диване лежал человек с худым заострённым лицом, длинный, весь какой-то вытянутый, действительно напоминающий фигурой поджарого длинноногого зайца. "А пальцы у него и вправду жёлтые..." - подумал Игорь, рассматривая повисшую над полом, скрюченную ладонь.
На кухне что-то со звоном упало, послышались невнятные женские голоса.
- Пойду жену посмотрю... В смысле - вдову... - неловко поправился Игорь, снимая со стола укладку. - Дам что-нибудь успокоительное.
- Я ей "валосердина" накапал... - откликнулся Кравец и немного погодя добавил: - Надя её зовут... Надежда Андреевна.
На кухне помимо двух, уже виденных Игорем женщин, топталась ещё одна - рыхлая пожилая тётка в домашнем халате и тапочках на босу ногу. Тётка заметала на совок осколки разбитой цветастой чашки.
- Здравствуйте, - негромко сказал Игорь и, подойдя к столу, поставил на него свой чемоданчик.
- Здравствуйте, - сразу же откликнулась блондинка, и тётка с веником разогнулась и тоже сказала: - Здравствуйте.
Черноволосая женщина на появление Игоря никак не отреагировала. Она по-прежнему продолжала сидеть, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, закрыв припухшие глаза; лишь руки её теперь лежали на столе; в правой руке, в стиснутом кулачке, был зажат белый скомканный носовой платочек.
- Надежда Андреевна, - подсаживаясь к столу, мягко сказал Игорь. - Как вы себя чувствуете?.. Давайте я вас посмотрю.
Он осторожно взял неожиданно горячую руку женщины и стал слушать пульс. Блондинка и "пожилая" стояли рядышком, за спиной вдовы, и, одинаково приоткрыв рты, внимательно следили за действиями Игоря...
Пульс Игорю не понравился.
- Так, Надежда Андреевна... - Игорь расстегнул укладку и стал быстро доставать необходимое, продолжая при этом говорить и стараясь, чтобы голос у него был ровным, без эмоций, но в то же время максимально убедительным. - Я вам сейчас сделаю укольчик... Вы не волнуйтесь. Это - обыкновенное успокоительное... Оно - на травах. Никакой химии... Здесь, собственно, только успокоительное и глюкоза... Вам сейчас надо успокоиться. Это важно... Ну и глюкоза. Немножко поддержим ваше сердце... - Игорь распаковал шприц, вскрыл две ампулы и, набрав поочерёдно из них раствор, вновь повернулся к женщине. - Давайте, Надежда Андреевна... - он осторожно потянул руку женщины к себе. - Давайте чуток поднимем рукав... Я аккуратно, вы даже ничего не почувствуете.
Держа шприц иглой вверх, он стал осторожно сдвигать рукав халата.
И тут женщина подняла голову и как будто очнулась.
- Чего это?.. - её серые, влажно блестящие глаза в обрамлении набухших покрасневших век с недоумением остановились на Игоре. - Это чего?.. Зачем это? - она слабо потянула руку к себе.
- Укольчик... - терпеливо повторил Игорь. - Глюкоза... Вы успокойтесь, пожалуйста, расслабьтесь... Не надо так руку напрягать.
И тут женщину прорвало:
- Не надо! - крикнула она, откидываясь на спинку стула. - Уберите!.. Не хочу я!.. - она в панике прижала руки к груди.
- Надежда Андреевна!..
- Наденька!.. - кинулись к вдове подруги. - Надюш!..
- Не хочу!!.. - закричала Надя, с ужасом и отвращением глядя на шприц в Игоревой руке. - Уберите!!
- Надька, ты не дури! - блондинка обхватила вдову сзади за плечи. - Доктор знает! Укол сделает и всё... Тебе ж ещё мужа хоронить! А то ляжешь тут рядом с ним, не приведи господи!.. О детях подумай!
- Надежда Андреевна! Вам ДЕЙСТВИТЕЛЬНО необходимо сделать укол! - как можно убедительнее сказал Игорь.
- Слу?хай дохтура, слухай, - подтолкнула вдову в плечо "пожилая". - Дохтур, ён - грамотный. Дураков-то в дохтуры не берут... Не упрямься. Не зря ж он сюды, в таку даль, приехамши, по дожжю-то...
- Раньше надо было ехать! Раньше! - крикнула вдова, вскидывая на Игоря переполненные влагой глаза. - Раньше б приехали!.. Может тогда!.. Может ещё... - слёзы душили её, она уже ничего не видела. - Не дозовёшься вас!.. Сво-олочи... - она упала на стол, лицом на руки, и горько разрыдалась, судорожно всхлипывая и что-то бормоча неразборчиво себе под нос.
- Не слухай её, дохтур, не в себе яна, - замахала на Игоря руками "пожилая". - Сам должон понимать - не в себе... Изболевши душа у ёй-то...
- Надька, успокойся! - блондинка уже опять нависала над вдовой, тыча ей куда-то в ухо чайную чашку. - На, воды попей... Слышь, чё говорю?..
Игорь поднялся.
- Пусть поплачет, - тихо сказал он женщинам. - Не трогайте пока... Пусть поплачет.
Он аккуратно собрал со стола свои принадлежности, стараясь громко не щёлкнуть замками, закрыл чемоданчик и, осторожно протиснувшись вдоль стеночки мимо женщин, вернулся в зал.
- На! - Игорь протянул фельдшеру шприц. - Как успокоится - сделай укол. Внутривенно. Что-то мне её пульс не нравится... И вот ещё... - он вынул из кармана и протянул Кравцу упаковку. - Это - "норадреналин". Здесь ещё восемь ампул. Возьми. Ну... чтоб было. На всякий случай... А я пойду. Распоряжусь, чтоб носилки...
На лестничной площадке, облокотясь на перила и о чём-то вполголоса беседуя, курили двое. Сизый дым - слоёным пирогом - висел под сто лет не белёным, до густо-пепельного цвета закопчённым потолком, затмевая жидкий свет и без того тусклой, голой, жёлтой лампочки. При появлении Войтича курильщики замолчали, как по команде распрямились и в четыре глаза уставились на Игоря. Одеты они были, как и покойник, - в заношенные треники с пузырями на коленях и трикотажные майки с растянутым, обвислым воротом. "Что у них тут - униформа такая, что ли?.." - подумал Игорь, а вслух сказал:
- Мужики, сейчас человек с носилками придёт. Поможете покойника вынести?.. До машины.
- О чём базар, доктор? - сразу же откликнулся один из курцов - со сросшимися на переносице густыми чёрными бровями. - Конечно, поможем! Как не помочь?.. Святое дело.
Второй - с пропитым, брылястым лицом - тоже сразу закивал, затряс брылями, всем своим видом выражая готовность к любой посильной, а может даже, и непосильной помощи.
- Спасибо, мужики, - сказал Игорь и стал спускаться по лестнице, чувствуя на спине внимательные взгляды дымящей парочки.
- Доктор, а от чего он всё-таки?.. Ну... Серёга... Этот... диагноз какой? - спросил ему в спину "чернобровый".
Игорь дошёл до конца пролёта и остановился, глядя снизу вверх на любопытствующих.
- Отчего-отчего... - сердито сказал он. - От курева! Пишут вам на пачках, пишут: курение убивает, так нет - что об стенку горох!.. Запомните... - он прицелился указательным пальцем в курильщиков. - Убивает!.. Иллюстрация - за дверью, - мотнул он подбородком в сторону восьмой квартиры и пошёл спускаться, похлопывая ладонью по перилам, оставив на лестничной площадке над собой два онемевших манекена...
На улице уже лило как из ведра. Игорь вышел и, остановившись под подъездным козырьком, помахал рукой водителю. Тот приопустил стекло.
- Сан Саныч! - позвал Игорь. - Берите носилки и поднимайтесь. Там вам помогут... Да, простыню захватите.
Водитель, уже открывший было дверцу и поставивший ногу на ступицу колеса, замер:
- Что, опять опоздали?
- Опоздали... - кивнул Игорь. - Без вариантов.
Дыбайло длинно сплюнул и - "...едри её!" - тяжело спрыгнув на землю, зашагал к задку машины. Достав из кузова всё необходимое, он захлопнул дверцы и, обхватив двумя руками носилки и зажимая подмышкой свёрнутую простыню, прошёл мимо Игоря в подъезд.
Игорь посмотрел на часы. До конца смены оставалось двадцать пять минут. Как раз доехать до больницы и сдать в морг покойника. Да-а, невесёленькая смена выдалась. Чтобы два трупа за дежурство!.. Игорь в своей практике такого что-то даже не припоминал... Конечно, если не считать той жуткой аварии на трассе... "Много из того, чего раньше не было, теперь уже есть!.. И наоборот, товарищи!" - неожиданно вспомнилось ему из какой-то давным-давно забытой телепередачи. "Вот-вот... - невесело подумал Игорь. - Особенно: ?И наоборот!..?"...
Дождь не утихал. Крупные капли, падая практически вертикально, дробно стучали по чёрному рубероиду сараев, звенели - взрываясь тысячами мелких фонтанчиков - на тёмно-зелёной крыше "уазика", газетно шуршали в полёгшей, порыжевшей траве газонов, пенно пузырились в обширных мутно-кофейных лужах. Мелкая водяная взвесь, гонимая почти неощутимыми порывами ветра, оседала на лицо и на одежду.
Краем глаза Игорь заметил какое-то движение и, повернув голову вправо, увидел пса. Тот, видимо, вынырнул из-за угла и теперь, низко опустив голову, труси?л вдоль дома в сторону подъе?здной двери. Игорь несколько раз видел его и раньше. Пёс был приметным. Вообще-то это был самый обыкновенный беспризорный кобель, коих в любом городе считать не пересчитать - здоровенный, откровенно дворняжной породы, не слишком пугливый и вечно озабоченный какими-то своими - собачьими - делами. Приметным у пса был окрас. Матушка Природа, поскупившись, отпустила на его "отделку" всего два колера - белый и чёрный. Но эти два цвета, вступив на шкуре пса в непримиримое сражение, создали из обыкновенной дворняги чуть ли не целое произведение искусства. Белый и чёрный, обгоняя друг друга, проворно взбираясь по лапам пса, тесня противника и отвоёвывая у него плацдарм за плацдармом ныряли под брюхо, сходились, вновь разбегались в стороны и, захватив каждый по боку, наконец яростно сталкивались на собачьей спине. При взгляде на пёсью шкуру шло на ум сравнение с географической картой некой незнакомой планеты, где в белых морях теснились большие и малые чёрные архипелаги, побережья чёрных континентов лохматили причудливых очертаний заливы и фьорды, а по ночным, антрацитовым равнинам тянулись цепочки разновеликих заснеженных озёр. Морда же пса больше всего напоминала Игорю даосскую монаду, наглядно отображающую древнюю концепцию Инь-ян. За пестроту окраса Игорь даже окрестил про себя странного пса "Арлекином", хотя тому, пожалуй, больше бы подошёл образ печального чёрно-белого Пьеро.
Пёс тоже заметил Игоря и резко остановился метрах в трёх, широко расставив передние лапы и недоверчиво - исподлобья - глядя на человека умными тёмно-карими глазами. Пёс был совершенно мокрым, лапы его по самое брюхо были забрызганы грязью, шерсть - короткими сосульками - прилипла к спине и бокам. Только на загривке стоял дыбом, взъерошенный широким кожаным ошейником, пучок жёстких чёрных волос.
Игоря поначалу удивляло то, что большинство собак в городе - явно беспризорных - таскают на себе ошейник. Это могли быть и добротные собачьи аксессуары - кожаные, наборные металлические, а могли быть и совсем простые - брезентовые или капроновые, порой же и вовсе - "украшала" собачью шею обычная верёвочная петля. Игорь сперва даже подозревал наличие в городе некой - а ля Джейн Фонда - благотворительной организации, спасающей беспризорных четвероногих от живодёров-собачников. Но потом заметил, что многие псы волочат за собой обрывок цепи или верёвки, и понял, что всё это - бывшие дворовые питомцы, сбежавшие в своё время от хозяев, предпочтя голодное, но вольное житьё сытной рабской кормушке.
- Ну, что встал? - доброжелательно спросил Игорь. - Заходи, не бойся. Нечего под дождём торчать... Знаешь ведь, небось: в джунглях, что во время потопа, что во время засухи - перемирие... Как там?.. Мы с тобой одной крови - ты и я.
Пёс неуверенно махнул хвостом, и медленно зашёл под козырёк. Потом поднял голову и, старательно отводя от Игоря взгляд, потянул носом воздух. До Игоря долетел густой запах мокрой псины.
- Только не вздумай отряхиваться, - строго сказал псу Игорь. - А то знаю я вас... Блохоносцев.
Пёс неожиданно широко зевнул, обнажив при этом устрашающего вида белоснежные зубы в обрамлении нежно-розовых - с траурной каймой - дёсен и, повернувшись к Игорю боком, уставился на дождь. Игорь присвистнул: на левом - чёрном - боку пса красовалось начерченное торопливыми штрихами (скорее всего - белой масляной краской), слово: "ЧЁРТ".
- Вот те нате - хрен в томате... - вслух удивился Игорь. - Вот уж воистину - средь шумного бала, случайно... Как поживаете, Ваша Нечестивость?
Пёс не отвечал; он наклонил голову набок, высунул язык и часто и шумно дышал, выпуская из пасти маленькие облачка пара.
В подъезде послышались невнятные голоса, что-то гулко стукнуло в дверь. Пёс шарахнулся. Игорь широко распахнул и придержал створку. Мимо него, толкаясь плечами, протиснулись два давешних мужика, по случаю дождя накинувших поверх своих "корпоративных" маек тоже одинаковые - чёрные болоньевые - куртки; следом из подъезда выдвинулись накрытые простынёй носилки, противоположный конец которых поддерживали Дыбайло и Кравец.
- Направо, направо заноси! - вполголоса командовал водитель. - К задним дверям давай!..
Процессия вышла из-под навеса, и дождь тут же обрадованно затарабанил по казённой - с чёрными прямоугольниками печатей по углам - простыне, оставляя на ней свои тёмно-серые, круглые отметины. С каждой секундой отметин этих становилось всё больше, они расплывались, сливались в обширные пятна, и когда процессия добралась наконец до задних дверей автомобиля, уже совершенно мокрая простыня плотно облепляла лежащую на носилках фигуру.
Игорь поискал глазами пса и нашёл его метрах в семи-восьми от машины. "Арлекин" стоял в напряжённой позе и внимательно следил за действиями людей. Стоял он теперь к Игорю другим - белым - боком, на котором отчётливо читалась чёрная надпись: "АНГЕЛ".
"Во как! - удивился про себя Игорь. - Так сказать - един в двух лицах... Кто ж над тобой так поизгалялся-то, бедолага? Барин, чай, шутник был?.. Нет уж, братец, ты давай, определись со знаком. Надо какую-нибудь сторону принять... А то, понимаешь, устроил здесь... чёрно-белую ромашку!.. Ту би ор нот ту би, понимаешь...".
Хлопнули дверцы машины. Пёс сорвался с места и шмыгнул в узкую, заросшую жёстким бурьяном, щель между сараями. "А хорошо бы было тебе кем-нибудь из них стать... - провожая пса взглядом, подумал Игорь. - Да-а... Хорошо бы... Пожалуй, что уже назрело. И между прочим, давно...".
Возле Игоря остановился запыхавшийся Кравец:
- Тихомирыч, когда его теперь забирать-то можно будет? Завтра?
- Не знаю... - Игорь с сомнением покачал головой. - Вряд ли... Разве что только к вечеру... Гайда уволился. Сейчас медэксперта из Осташкова надо вызывать. Пока приедет, пока то, сё...
- Понятно... - Лёнчик вздохнул. - Ладно... Пойду... - он потоптался. - Присмотрю за Надькой.
- Давай... Если что - звони.
Игорь пожал вялую фельдшерскую руку и, обойдя машину, вскарабкался в кабину.
- Через "Черёмушки" поедем, - сообщил ему Дыбайло. - В объезд. Туда газовщики ещё вряд ли добрались.
Игорь не возражал. В объезд, так в объезд. Ему было всё равно. На него вдруг навалилась ватная обездвиживающая усталость. Игорь поставил укладку на кожух двигателя, поднял воротник и, сунув руки в карманы куртки, откинулся на спинку сидения... Мысли текли вяло, цепляясь друг за друга, - словно опавшие листья в медленном осеннем ручье: "В порядочных машинах, между прочим, сидения делают с подогревом... Вот так вот геморрой и наживают. Конструктивные недостатки в голове бьют рикошетом совсем по другому месту... И тогда наглядно видна тесная связь головы с задницей. Ой, что-то ведь было на эту тему! Что-то я где-то читал. Причём совсем недавно... Ага. Сейчас-сейчас... Вот! ?Что ж сделали с несчастною страной, коль в ней синонимы - мигрень и геморрой??. Чьё бы это было?.. Не помню. По стилю смахивает на Губермана... У них там, в Израиле, сейчас поди всё ещё лето. Бананы и жара... Каплаша вон фотографию в ?Одноклассниках? выложил - в одних плавках на фоне собственного бассейна. Прям - герой-любовник... Надо будет Ивану видео с Лёшкиного дня рождения скинуть. Пусть слюнки попускает... Давненько мы с ним не виделись. У них, в Питере, погода, пожалуй, ещё покруче, чем у нас - уже первый снег прошёл. ?Зенит? вон с ?Рубином? в воскресенье по щиколотку в снегу месились. Красным мячом даже играть пришлось... Нет, ?Зенит? всё-таки - молодца. А Спивак - вообще красава! Такую плюху под занавес вкатил!.. Теперь главное, чтоб в Еврокубке не осрамились... Что-то мы давно ветеранской командой не собирались. Понятно, что поле развезло, но ведь можно и в спортзале ?пузырь? погонять... Без Зайца в обороне теперь дыра будет. Не Семёныча ж туда ставить. Он пузо отрастил - бегать теперь вовсе не может... Да-а, Заяц, Заяц... Лежишь себе сейчас там, и всё тебе до лампочки - что простыня мокрая, что пол жёсткий...". Перед глазами Игоря опять замелькали картинки с зайцевской квартиры: сам Заяц - с запрокинутым почерневшим лицом... заплаканная, растерянная вдова... пожилая тётка в застиранном халате... осколки чашки на полу... и опять - запрокинутое лицо покойника...
- Вот едрит твою!!.. Куда ж ты, падла?!
Машина вильнула. Игорь открыл глаза. Они были на Большой Полевой. По правой обочине, впереди машины, низко пригнув голову и забавно занося набок задние ноги, торопливо семенил знакомый пёс. Вид у него был чрезвычайно озабоченный.
- Прям из-под колёс выскочил! - как будто ища у Игоря сочувствия, повернул к нему своё оскаленное злое лицо водитель. - Вот ведь с-сука!!..
- Кобель... - поправил Игорь и заёрзал затылком, пытаясь поудобнее пристроить голову на жёстком подголовнике.
"Да-а... - подумал он, вновь закрывая глаза. - Неплохо бы было тебе стать тем или другим. А то всё носишься только туда-сюда... суетишься без толку... И всё чаще опаздываешь... Нет, действительно, это было бы даже очень и очень неплохо!.. Если, конечно... Если, конечно, и вправду, уже не слишком поздно...".