- Ждёшь кого? - лениво спросил Лодочник. Не было в его словах никакого любопытства - одна дежурная вежливость.
- Эльза... - Старик зябко повёл плечами. - Боюсь, она не выдержит...
- Женщины терпеливы... - Лодочник сидел на аккуратном, поставленном на попа берёзовом чурбачке и вырезал перочинным ножом из сочного липового брусочка забавную фигурку не то медведя, не то бегемота. - Гораздо терпеливее нас.
- У неё больное сердце, - Старик опять посмотрел на дорогу. - Сердце... - повторил он.
Дорога, петляя, уходила сквозь спелые пшеничные поля, ныряла в пушистую рощицу в низинке, а потом круто, издалека казалось - почти вертикально, взбиралась на гряду сизых, с жёлтыми клыками оползневых обрывов, холмов.
- А то вернись, - в словах Лодочника явственно прозвучала усмешка.
- И что, многие возвращаются? - не оборачиваясь, спросил Старик.
- Бывает... - Лодочник помолчал. - Редко, но бывает.
Старик, сутулясь, смотрел на дорогу.
- Нет... - он снова повёл плечами. - Устал... Да и не одолеть мне холмов.
- Да... С горы - катить, в гору - тащить... - голос у Лодочника был густой, с трещинкой, неторопливый. - А что устал, так сюда другие и не приходят... Дорога... - подытожил он.
- Я думал, здесь более оживлённо, - Старик наконец отвлёкся от дороги и с любопытством огляделся.
- Оживлённо - там, - Лодочник кивнул вдоль берега вверх по реке, где в зыбком мареве, на пределе видимости дрожали ажурными опорами взметнувшиеся на фантастическую высоту величественные конструкции мостов. Плыл оттуда волнами еле слышный то ли гул, то ли вой. Происходило там какое-то движение: то ли двигалось что-то по мостам, то ли сами мосты двигались, колыхаясь, сквозь серебристо-пепельное пространство.
- Сколько их? - Старик показал в сторону мостов.
- Было двенадцать. Сейчас - не знаю. Строят и строят... - Лодочник, прищурясь, посмотрел вдаль и, покачав головой, добавил: - Сплошной Вавилон.
- А ты типа теперь без работы? - Старик всё ещё смотрел на мосты.
- Ну... типа да.
- И на что живёшь?
- Когда как... Департамент пенсию платит.
- Большую?
- Хватает...
- Жалеешь?
- О чём?
- О прошлой жизни. Зарабатывал, небось, хорошо?
- ...Иногда жалею... Пусто сейчас.
- Пусто, говоришь... А тогда, значит, было не пусто. Косяками, говоришь, шли... - Старик говорил, продолжая смотреть в сторону, и только голос у него вдруг натянулся и задрожал (Лодочник с тревогой посмотрел на него). - Полной лодкой, говоришь, возил... Не толкаемся, не толкаемся!.. - голос Старика вдруг взлетел до звона. - Не напираем! Всем места хватит! Всех отвезём!.. Деньги готовим!! Оплата при входе! Отправление по заполнению!.. А людей ты жалел?! Людей?!.. - Старик уже стоял перед Лодочником и в упор яростно смотрел на него.
- Людей-то... - Лодочник положил нож и фигурку на землю, поднялся, аккуратно отряхнув с колен стружку, и взглянул в глаза Старику. - Я их и сейчас жалею.
Глаза у Лодочника были странные - какие-то незащищённые, как у очкарика, только что снявшего очки. Старик с минуту буравил его взглядом, потом отвёл глаза.
Встав, Лодочник оказался высок - одного роста со Стариком. Был он сухощав, даже, пожалуй, худ; щетинист, бос. Распахнутый ворот чёрной сатиновой рубахи, заправленной в чёрные же холщовые штаны, обнажал острые выпирающие ключицы. Необычным было лицо. Казалось бы, несочетаемые черты - широкие калмыцкие скулы, прямой римский нос и серо-голубые вологодские глаза - удачно гармонировали на нём, дополняясь шапкой густых жёстких чёрных, пробитых седой искрой, волос. Был он загорел до той бронзовой степени загара, какая бывает только у людей, постоянно находящихся на открытом воздухе. Напоминал он Старику почему-то сельского учителя, и только торчащие из свободных рукавов натруженные жилистые руки с широкими мосластыми запястьями выдавали в нём работягу.
- А ты знаешь, я тебя таким себе и представлял, - Старик виновато улыбнулся. - Точь-в-точь...
- Ну, если ТАКИМ представлял, о чём речь?
Старик, стерев улыбку, замер, а затем, поджав тонкие синюшные губы, невесело хмыкнул:
- ...Ах, вон оно что... И что же? Вплоть до девушки с веслом?.. Обнажённой.
Лодочник улыбнулся.
- Вплоть до... Впрочем, прецедентов не было: миф - штука устойчивая.
Старик, не мигая, смотрел на него.
- Ну... а остальное? - он неопределённо повёл подбородком.
Лодочник покачал головой.
- Гораздо в меньшей степени. Ну, там... детали, оттенки... Опять же погода.
- Да... Погода... - Старик запрокинул голову и, прищурясь, посмотрел в зенит, откуда щедро лупило лучами лимонно-жёлтое солнце. Странно, но здесь на него можно было спокойно смотреть.
- Обычно случается дождь... - Лодочник опять уселся на чурбачок. - Нудный мелкий моросящий дождь... Впрочем, иногда и не мелкий, - подумав, добавил он.
- Так мне, получается, повезло? - Старик двинулся к берегу.
- Это мне повезло.
Старик остановился.
- ...А, ну да... - он покивал головой. - Чёрт, никак не привыкну.
- К этому трудно привыкнуть, - Лодочник, подняв с земли фигурку, внимательно рассматривал её.
- ...Послушай, а почему она такая?
Лодочник оглянулся. Старик стоял на берегу и пристально смотрел на чёрную гладкую, как будто бы маслянистую, воду.
- Река... - Лодочник неопределённо пожал плечами. - Она всегда такая.
- И туман? - Старик показал рукой туда, где в сотне метров от берега стояла - именно стояла на воде, как совершенно невообразимой высоты забор, - плотная серая стена.
- И туман.
- Жутко... - Старик опять зябко повёл плечами, и Лодочник понял, что это - привычка.
- Послушай, а ты - кто... по жизни? - спросил он Старика.
- Я-то?.. Пожалуй, что - поэт, - Старик всё ещё смотрел на реку.
- Поэ-эт?.. - недоверчиво протянул Лодочник. - И что, хороший поэт?
- Ну... На том берегу скажут.
- Я тебе и на этом скажу, - Лодочник резко поднялся и двинулся к Старику.
- Разбираешься? - улыбнулся ему навстречу Старик.
- Приходится... - строго ответил Лодочник и, подойдя вплотную, вновь пристально заглянул ему в глаза. - Так ты говоришь - поэт?..
На этот раз Старик выдержал взгляд. Отвёл глаза Лодочник. Он вдруг схватил себя рукой за подбородок и, поспешно отвернувшись от Старика, застыл, нагнув голову и широко расставив босые ноги.
Старик ждал.
- ...Послушай... - хрипло сказал Лодочник и закашлялся. Старик смотрел на острые, ходящие ходуном лопатки, обтянутые чёрным, с белёсыми разводами, сатином и молчал. - ...Послушай... - с трудом удерживая кашель, выдавил наконец Лодочник. - Может быть, тебе - действительно - лучше вернуться?
- Даже так?.. - Старик недоверчиво покачал головой. - А как же Департамент?
- Да чёрт с ним, с Департаментом!.. - Лодочник порывисто повернулся. - Чёрт с ним, с Департаментом!.. - горячо зашептал он, шаря блестящими глазами по лицу Старика. - Ты возвращайся, Старик!
- А деньги? - насмешливо спросил Старик. - Как же с деньгами, Лодочник?
- А Эльза? - сжав в линию губы, жёстко спросил тот.
- ...Эльза... Да, Эльза... - Старик, опустил голову и с минуту стоял, глядя себе под ноги, а потом, развернувшись к реке, вновь уставился на воду.
Лодочник положил ему ладонь на плечо.
- ...Прости.
Какое-то время они молчали.
- Ладно, - сказал Старик, - поехали... На том берегу разберёмся.
- Да нет никакого того берега! - вдруг взорвался Лодочник. - Понимаешь - нету!
- То есть?.. - опешил Старик.
- Нет, и никогда не было! - Лодочник, сжав плечо, резко развернул Старика к себе. - Есть только этот берег, вот этот вот!!.. - топнул он босой ногой во влажный песок. - Только этот берег и никаких других берегов! Нигде!! Понимаешь - нигде!!
- А как же... все?.. - Старик всё ещё не верил. - Куда... все?..
- Туман!! Это всё - они! Просто - в туман! Понимаешь?!.. Это - туман! Пустота! Забвение! Понимаешь?!
Старик отрешённо покивал.
- ...А там? - он мотнул подбородком в сторону мостов. - Мосты-то куда?
- В никуда. Метров пятьсот-шестьсот - и всё... Дальше просто никто не доезжает.
- Дьявольщина!.. - Старик закрыл глаза и горько покачал головой. - Я ведь знал, знал!.. А всё ж таки на что-то надеялся... Старый дурак!
Он как-то весь сгорбился, как будто из него выдернули стержень, потом медленно развернулся и вяло побрёл по берегу, опустив голову и тяжело переставляя ноги.
- Я помогу тебе подняться на холмы! - крикнул ему в спину Лодочник.
Старик остановился и повёл плечами. Лодочник подошёл и встал рядом.
- Я помогу тебе, - повторил он.
Старик запрокинул голову и посмотрел на солнце.
- ...Так ты говоришь - вплоть до девушки с веслом?
- Да, - Лодочник внимательно смотрел на него.
- ...И ты говоришь - обычно дождь?
- ...Да, - Лодочник вдруг всё понял. У него вновь запершило в горле.
- Что ж, дождь - тоже неплохо... - Старик всё ещё смотрел вверх. - Я люблю дождь.
- ...Да... - Лодочник проглотил наконец горький комок. Потом уже спокойно спросил: - Ты так решил?
Старик помедлил буквально секунду. Потом опустил голову.
- Да.
Лодочник вздохнул.
- Так что?.. Тогда... в путь?
Старик оглянулся.
- Пора?
Лодочник кивнул.
Не говоря больше ни слова, Старик тяжело забрался в лодку и, осторожно балансируя, перешагивая через низкие скамейки, прошёл в корму. Там он сел на последнюю скамью, лицом к берегу. Лодочник, взявшись за нос лодки и упираясь ступнями в разъезжающийся песок, натужно столкнул лодку в реку и, прошлёпав несколько метров по воде, перевалился через борт. Лодка закачалась - Старик схватился руками за борта. Лодочник встал, мокрые штанины облепили его ноги, с них ручейками стекала вода, оказавшаяся на дне лодки вовсе даже не чёрной. Потом, устроившись на средней скамье, лицом к Старику, Лодочник поплевал на ладони и взялся за вёсла. Ловко развернув лодку носом от берега и пристально посмотрев на Старика (тот сидел, напряжённо выпрямив спину, и неотрывно смотрел поверх головы Лодочника на совершенно невообразимую, чудовищную стену тумана), Лодочник вновь опустил вёсла в воду и начал привычно и размеренно грести. Берег стал удаляться. Постепенно угасали звуки. Все звуки берега - шелест травы и листьев, пение птиц, стрекотание цикад и этот отдалённый, но назойливый то ли гул, то ли вой со стороны мостов - всё съедалось расстоянием, отдалялось, превращалось в шёпот, пока совсем не затихло, и только плеск вёсел да лёгкое журчание воды вдоль бортов нарушали сплошную тишину.
- Мёртвая тишина... - тихо, как бы про себя, сказал Старик.
Лодочник не ответил. Он уже подвёл лодку почти вплотную к стене тумана.
Вблизи туман оказался ещё более плотным, он больше напоминал дым - серый, густой, тяжёлый дым. Он струился над водой, он тёк, как вода; по его поверхности проходили волны; поверхность эта казалось упругой - на ней проступали какие-то фигуры, под ней скользили неясные тени. Изредка, словно щупальце, туман лениво выбрасывал из себя клок, протуберанец и так же лениво, не спеша, втягивал его обратно.
Лодочник перестал грести. Вёсла повисли над водой, с них срывались белые капли и медленно, маслянисто, со звоном падали в густую чёрную воду.
- Да, тихо... - сказал Лодочник и, развернув лодку носом по течению, сложил вёсла.
Некоторое время они сидели молча и неподвижно, глядя каждый в свою сторону: Старик - на клубящуюся, как будто рывками двигающуюся вдоль борта, зловещую грязно-серую стену тумана; Лодочник - на Старика и мимо Старика, за его спину. Мостов там уже не было видно. Ничего там уже не было видно, никаких деталей - только распахнувшаяся от земли до самых небес, подёрнутая голубоватой кисейной дымкой, необозримая речная даль.
Потом Лодочник, не вставая, повернулся поперёк лодки, спиной к туману, и поставил ноги на скамью. Упёршись поясницей в борт, он положил руки на согнутые колени, а подбородок - на руки и стал смотреть на медленно проплывающий вдали, ярко освещённый солнцем, берег.
Старик не шевелился. Потом, немного погодя, устроился так же.
Теперь даже вода не журчала вдоль бортов.
Берег двигался мимо, как в замедленном кино, и движение это казалось бесконечным. И неподвижное нежаркое солнце щедро лило лучи на бархатный прибрежный песок и на латунные пшеничные поля, и на прохладно-изумрудные рощи, и на синие, с жёлтыми вертикальными рубцами, далёкие холмы. Берег был бесконечен, и бесконечна была полноводная спокойная река, и уже было непонятно - что из них стоит на месте, а что течёт; да это было и не важно, это было сейчас не главное, а главное... Главное сейчас было - спокойно плыть.
Плыть спокойно - вниз по спокойной реке...
- Слушай, Поэт, - не поворачивая головы, сказал Лодочник, - а почитай-ка стихи...