Юрков Владимир Владимирович : другие произведения.

1961 г. Первомайский салют

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    С тех пор каждый партийный праздник превращался в кошмар для меня и моих родителей ─ заранее перед салютом меня начинали успокаивать и сказками и ласками, уводили поглубже в дом, подальше от окон, закрывали двери, занавешивали окна, укрывали, чтобы я ни в коем случае не услышал шума от праздничного фейерверка.
  1961 г. Первомайский салют
  
  Самым первым и самым сильным, за все мое детство, впечатлением, на всю жизнь врезавшимся мне в память, был праздничный фейерверк, зачастую неправильно называемый 'Салют'! Почти до девяти лет, ничто так не пугало, и не приводило в неистовый ужас мою детскую душу, как обыкновенный радостный и веселый салют.
  
  А началось это в мае 1961 года, когда мне было всего семь месяцев. Мои родители тогда жили в мамкином деревянном двухэтажном восьмиквартирном доме, в котором не было, ни кухни, ни туалета и одна печь на оба этажа. Теперь их переулок (Третий Краснопрудный) тянется слева вдоль стены огромаднейшего торгового центра 'Московский', если смотреть на него от Ярославского вокзала. Деревянные дома снесли к пятидесятилетию Великого Октября и от всего переулка к 2008 году сохранился один пятиэтажный дом в стиле модерн, построенный в начале века, а все остальное пространство застроено какими-то производственными и складскими помещениями железнодорожного почтамта.
  
  Как я сказал - мне не было еще и года (я октябрьский), когда, на майские праздники родители вздумали показать мне салют. Зачем им было это нужно - ума не приложу. Вероятнее всего - самим хотелось посмотреть на это довольно красочное зрелище, весьма редкое среди тогдашних серых советских будней.
  
  Мать с отцом вышли на угол переулка и Краснопрудной улицы.
  
  И тут бабахнуло!
  
  До сих пор в моей памяти сохранились обрывки этой ужасающей картины, видимые мною, как будто бы со стороны. Страшный грохот, мелькание света, дым, рев толпы ─ и мать бежит, со мною на руках, по переулку, а я ору, дико ору, потому что мне не просто страшно, а безумно страшно! Я не знаю куда деться от этого кошмара. Мне жутко, мне дико!.. Вырваться, вырваться, убежать...
  
  Сейчас я не уверен - действительно ли я это запомнил или рассказы матери об этом событии, породили в моем сознании такую картину. Но факт остается фактом - это было.
  
  Пришел я в себя только тогда, когда меня спрятали под одеяло, занавесили окно (благо оно было одно и довольно мало) не шторой, а родительским ватным одеялом1, которое задерживало, и свет, и звук. С той поры каждый партийный праздник превращался в кошмар для меня и моих родителей ─ уже заранее меня начинали успокаивать, и сказками, и ласками, баюкали с утроенной силой, пытаясь усыпить меня. Но я не засыпал, словно чувствовал приближение опасности и, несмотря на плотно закрытые двери и занавешенные окна, стоило только начаться салюту, устраивал очередную истерику. Ведь хлипкий деревянный домик сотрясался от выстрелов из салютного орудия, которое стояло всего-то метрах в ста от него.
  
  Когда я подрос и меня перевезли в отцов дом на Кутузовском проспекте, где я жил с бабкой, родителям пришлось на каждый салют приезжать ко мне. Ибо справится со мною, не столько старой, сколько дряхлой, бабке, было не по силам. Мать хватала меня в обнимку и запиралась со мною в туалете, как в самом удаленном от окон месте. Дом отца построенный в самом конце 19 века, был кирпичным, поэтому имел, и кухню, и рукомойник, и туалет. Салютное орудие здесь стояло значительно дальше, кирпичное здание не сотрясалось от выстрелов, мирно светила тусклая электрическая лампочка... И все-таки какие-то звуки проникали сквозь непомерно толстые стены, занавешенные шторами окна, через входную дверь я дрожал, стучал зубами, и, наконец, срывался в крик...
  
  Отец же, наоборот, очень любил смотреть на фейерверк, поэтому уходил из дома, оставляя мать со мной. Это стало началом конца их семейной жизни, поскольку мать почему-то это страшно раздражало. До нее, старше отца на пять лет, не доходило или она не хотела понимать, что мой отец сам еще пацан. Ну что такое - двадцать пять лет! Хочется посмотреть ему на цветастую картинку, погорлопанить 'ура' - хрен бы с ним - чем бы дитя не тешилось! Мамка начала ему выговаривать, а он возмущаться тем, что она произвела на свет такого 'недоделанного' сына, поскольку все другие дети, и двухлетние, и трехлетние, в том числе и мой двоюродный брат Андрюха, преспокойненько смотрят салют вместе с родителями.
  
  Когда мать рассказывала мне это, сразу вспомнилась строка Высоцкого '...и дразнили меня недоносок, хоть и был я нормально доношен'. Да, 'черной кошкой', пробежавшей между моими родителями, отчасти, был я.
  
  Я становился старше, научился разговаривать, узнал много слов и тут выяснилось, что панический страх на меня наводит даже само слово 'Салют'. Ощущение от него было такое, будто меня ударили хлыстом. Я вздрагивал всем телом, внутри меня все сжималось, холодело, дрожь пробегала вверх-вниз по телу и мне хотелось бежать, бежать без оглядки, бежать куда глаза глядят, бежать прочь, прочь от этого ужаса, от стрельбы, от взрывов, от огня.
  
  Помню, что у меня была пластинка с детскими стихотворениями, а последнее, представляющее собой загадку, заканчивалось словом 'Салют'. Этой пластинкой мать пыталась приучить меня к тому, что 'салют' ─ это совсем не страшно. Она думала, что без шума и грохота, просто слово, не произведен на меня устрашающего действия. А услышав его раз-два-сорок, я, может быть, перестану бояться не только слова, но и явления, которое это слово обозначает. Однако все получилось совсем наоборот.
  
  Я слушал стишок и ждал... Ждал приближения заветного слова. И чем меньше времени оставалось до него, тем возрастало мое беспокойство. Я понемногу вздрагивал, сопел, потом заливался слезами и убегал. Мать ловила меня, утирала слезы, успокаивала и засталяла слушать эту лабуду повторно. После какого-то по счету повтора я рванулся, чтобы выключить проигрыватель и сломал иглу, что вызвало гнев отца2 и очередную перепалку между родителями.
  
  Пластинка не уменьшила моего страха, а, похоже, что даже усилила его.
  
  Вся эта канитель продолжалась лет до 7─9. А потом как-то, сама собой, прошла. Я не помню когда и как.
  
  Запомнилось только, что уже обучаясь в школе, я как-то неуютно чувствовал себя во время салюта, нервничал, не находил себе места, ронял все и рук, не мог, ни пить, ни есть, а старался уйти в ванную, в туалет. Куда-нибудь подальше, где пусть и слышно, но хотя бы не видно огненного кошмара. Слез, визга, истерики уже не было, но оставался необъяснимый подспудный страх или даже не страх, а какое-то безотчетное волнение и беспокойство. Мне кажется, что этот страх у меня прошел мгновенно, резко и, вместо страха, я, ни с того, ни с сего, стал испытывать удовольствие от салюта, бегая с пацанами, дико крича и собирая неразорвавшиеся салютины. Хотя я точно в этом не уверен, а добиться от матери ответа я не смог. Она, на этот вопрос, отвечала только одно: 'не помню'...
  
  И вот сейчас, на склоне дней, я думаю ─ какую апокалиптическую картину должен был представлять праздничный фейерверк с точки зрения того, кто не знает причины и смысла происходящего.
  
  Площадь, достаточно большая, полностью заполненная людьми3
  
  Темнота... Только тусклые лампочки слабо освещают силуэты людей ─ лиц не видно, только неясные контуры...
  
  Все стоят, молчат и ждут, изредка поднимая свои лица к небу...
  
  Тишина...
  
  И вдруг ─ оглушительный шум и яркий свет с неба, вместе с которым, люди начинают истошно вопить и протягивать руки кверху... А сверху, прямо на них, летят искры небесного огня!
  
  Ну чем не картина Страшного Суда или Последнего Дня Земли.
  
  Что это? Что происходит? Как понимать?
  
  Люди испугались? Они просят пощады? Если на них льется с неба огонь - значит они умоляют не сжигать их, поэтому и тянут руки к небесам, поэтому кричат? Ну, это же Содом и Гоморра!
  
  Ребенку трудно осознать ─ кричат от радости или от страха?
  
  Маленькие дети не кричат от радости. Радуясь они улыбаются, пускают слюни и лепечут. Поэтому тогда я не мог понять, что кричать можно, и от радости, да и просто так - кричать ради крика. Вполне естественно, что такая сцена ввергла меня в панику. Я думаю, что не небесный огонь и грохот, ужаснул меня - ведь грозы я не боялся. Видимо меня устрашила совместная людская реакция на фейерверк.
  
  Кто знает - я, сам по себе, такой 'недоделанный' или это глубинная генетическая память? Ведь мои родители пережили войну! И пускай в Москве бомбежек, как таковых, практически не было, но зажигалки все же с неба летели, и мать ни один раз пряталась в бомбоубежище. А однажды даже ночевала в метро.
  
  Вполне вероятно, что во мне могут быть гены переживших извержение вулкана. Может я дальний потомок, выживших в Геркулануме и Помпеях? А может в Содоме и Гоморре?
  
  Кто знает - что записано там - в двойных спиралях ДНК.
  
  
  
  1 В холодном деревянном доме все лето спали под теплым ватным одеяло, ибо в нем безумно холодно в любую погоду. Я узнал, что такое деревянный дом только в 55 лет, когда отдыхал в усадьбе Тесово смоленской области. О! Боже! Одна ночь была поистине холодной. Обогреватель дул как сумасшедший, но тепло тут же уносилось ветром сквозь щели в полу и стенах.
  
  2 Отец в молодости был страстный кино и меломан.
  
  
   3 Тогда, в отсутствие телевизоров и отдельных квартир, народ больше, чем сейчас, тяготел к массовым зрелищам, так что на салют ходили почти все от мала до велика.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"