Было начало апреля - время когда весенние каникулы уже, к сожалению, закончились, а до майских праздников было еще далеко как до Луны. Делать было совершенно нечего. Весеннее солнышко, как обычно, посветив два денька, растопило снег, да и смоталось куда подальше - за облака и тучи, оставив нам лужи и непролазную грязь среди куч наполовину перепревшей осенней листвы.
Делать, как я уже сказал, было совершенно нечего.
Два дня назад мы сходили в рощу и вернулись оттуда такими грязными, что мать, как всегда в таких случаях, закатила истерику. Вопила, что я ее в гроб загоняю своим отвратительным поведением, что ей теперь стирать не перестирать мою одежду, что она сдохнет от всего от этого, а меня отправят в детский дом. Но мне показалось, что раньше я сдохну от ее крика и ее тупости. Тем более, как уверял меня Колька - мужчины живут значительно меньше женщин. Кольке можно было верить - у него были две бабки, пусть и старые, но крепкие, как лошади и ни одного деда. Все они они умерли задолго до его рождения и причем - не на фронте.
Поэтому, выйдя из школы, мы потащились шататься по улицам, там где не было луж. Стараясь при этом не заходить во дворы, где еще было до фига нерастаявшего снега и, естественно, по колено воды. Со скуки мы рассматривали убогие витрины, пялились по сторонам, на дома, на троллейбусы и автобусы, изредка проезжающие мимо, на, немногочисленных в дневное время, прохожих. Подразнили, сидящую на узлах на остановке троллейбуса, старуху мешочницей. Но она, наверное специально назло нам, вместо того, чтобы разразиться громом ругательств, затеяв с нами словесную перепалку, не обратила на нас никакого внимания и мы ушли восвояси.
Подойдя поближе к магазину "Радуга", там, где пешеходный переход, принялись рассматривать объявления, наклеенные на фонарный столб. Но все они были ужасно скучные - меняю квартиру, меняю квартиру, меняю квартиру. Как будто бы весь городе мечтал переселиться. Мы дети не понимали разницу в престиже. Мы даже не ощущали разницу в размерах. У Кольки была трехкомнатная, у Илюшки - двухкомнатная, а у меня - однокомнатная. Но нам, детям, на всей этой площади все равно доставался небольшой уголок, где стоял письменный стол, традиционная настольная лампа, валялись ненавистные учебники и еще более ненавистные тетрадки с невыполненными домашними заданиями. Поэтому разницы в количестве комнат и метраже мы не видели, соответственно, как только это удавалось, драпали на улицу, где нам принадлежал целый мир. Это было конечно не так, но нам, тогда, так казалось. Мы принялись духариться над тем, что эти придурки меняют шило на мыло, но смех быстро утих, поскольку не было никакой зацепки - над чем конкретно поржать. Нам, мальцам, любая квартира, любой этаж казался хорошим. В отличие от наших родителей и уж тем более - бабушек-дедушек.
Закончив с одним столбом, мы перешли ко второму, также густо уклеенного объявлениями. Там тоже было Меняю - Меняю - Меняю и вдруг, как гром среди ясного неба - ПОТЕРЯЛСЯ КОТ!
Колька заголосил первым - весна, кот е...ся убежал! От этого мы все начали дико хохотать. В те годы, вопросы пола вызвали у нас еще не сладкое томление, а наоборот - смех и презрение. Мы не считали девченок за людей, поскольку они играют в куклы, вяжут бантики и хорошо учатся, соответственно, сторонились их, удивляясь на старшеклассников, то и дело встречаемых нами, и под лестницей, и у входа в подвал, и в кустах за школой, целующихся со своими, а то и с нашими одноклассницами. Нам это казалось настолько дико, невероятно глупо и действительно смешно. Мы даже в уме не держали - поцеловать девченку. Ну ее на х...! Хотя именно в этом были совершенно правы.
Но смеялись мы не долго - Колька продолжил читать дальше и нарвался на фразу "вознаграждение". Смех разом прекратился. Это уже не смешно! Деньги! За какого-то паршивого кота! Это тебе не девченки. На деньги можно купить все - и мороженое, и папирос, и фару для велосипеда! Мы замерли...
Колька, поняв, что игра стоит свеч, начал читать объявление с самого начала и уже без смеха. "Потерялся кот. Пушистый, черный, очень ласковый, среднего размера, лапки короткие. Выскочил из двери 3 апреля. Нашедшему вознаграждение!" и телефон.
- Барыги! - вскричал Илья - даже у нас нет телефона, а у них есть!
Илья был прав - телефона у него не было, несмотря на то, что его отец был каким-то начальником, проработал три года в Алжире и имел одну из трех автомашин нашего двора - черную Волгу с желтыми противотуманками, на которых красовались чехлы с нарисованной черной кошкой - несбыточная мечта каждого мальчишки.
- Ищем кошку! - продолжил Илья - надо деньги заполучить - у барыг их немерено!
- Да где ее найдешь! - грустно произнес Колька - уже задрали коты или собаки насмерть.
- Не хочешь денег - не ищи. - отрезал Илья.
Стало ясно, что кота придется искать.
Мы разделились и отправились срывать со столбов эти объявления, чтобы нас никто не мог опередить. Я в сторону Мневников, Илья - к Демьяну Бедному а Колька - в сторону Ополченцев. Дабы не тратить зазря две копейки мы не стали звонить и узнавать - не нашелся ли уже этот кот? А решили позвонить только тогда, когда будем держать его в руках, чтобы было о чем вести разговор.
Через час мы встретились в нашем традиционном месте - у помойки, куда мы притащили в карманах и запазухой ворох сорванных объявлений, которые тут же выбросили в мусорный бак. У Кольки с Илюшкой все обошлось без приключений, а меня, когда я начал срывать объявление на столбе напротив табачного ларька, неожиданно окликнул старческий голос.
- Ты зачем, мальчик, рвешь?
Голос был противный, надтреснутый, требовательный. Ему страшно было перечить. Я обернулся и увидел гадкого согбенного старикашку в очках, отходящего от ларька с пачкой "Дымка" в кулаке.
- Зачем рвешь? - повторил этот урод.
Я не знал, что ответить - мысли крутились в голове, но все как-то невпопад. Вместо правильного ответа, я почему-то подумал, что такому козлу только математику в школе преподавать. Профессор кислых щей!
И решил, что пора уносить ноги. Этот дед меня не догонит, а пока он завопит "Милиция" и кто-то обратит на это внимание, я уже буду далеко и в безопасности.
Но тут меня осенило - зачем мы их рвем? Чтобы никто не звонил, чтобы со всего района не тащили черных пушистых котов, требуя за них денег. Ведь мы как бы уже нашли этого кота! Ну конечно - Кот нашелся!
- Мамка сказала рвать - кот нашелся! - ответил я, стараясь подавить дрожь в голосе от душившего меня страха.
И вынул сигарету из пачки. Я взял ноги в руки и дал стрекача.
Колька в ответ на это сказал честно - я бы не хера не догадался! Ты - умный! Хоть и не отличник. Меня бы в милицию свели - грустно добавил он.
- Теперь - кота! - сказал Илья. Идемте все вместе, чтобы надежнее было.
На самом деле, можно было идти одному Ильюшке - мы ему в подметки не годились, ни по зрению, ни по реакции, ни по силе и ловкости рук. Только он один, в нашем дворе, а я думаю не только в нашем, мог словить голубя сухими руками. Хоп - и поймал. Только он, бил острогой, плавающую возле берега, рыбку. Только он, мог поймать на лету теннисный мячик, откуда бы его в него не бросали. Дурак Колька как-то решился повторить этот фокус и в результате расквасил себе нос. Я не стал делать ему поблажку, пусть он и мой лучший друг, а кинул мяч с такой же силой как и в Илью.
Котов в нашем районе было много и все они, в основном, пребывали возле помоек или кошатниц. Наверное с полчаса нам попадались все какие-то цветастые, но наконец, уже ближе к 130 школе, на помойке углядели черного. Наконец-то! Он сидел, как филин, на кирпичной невысокой стене огораживающей помойку. В те годы материал не жалели - строили на века и стенка эта была толщиной в полтора кирпича. Точно такая же, как и на нашей помойке, где Илюха ловил голубей.
Мы даже не заметили как он отделился от нас, а увидели уже его, несущего за шкирман кота. Кот слабо мяукал, но не рвался из рук!
- Спокойный, хорошо! - сказал я и попытался взять его на руки. Неожиданно, к моему и нашему удивлению, кот безропотно улегся на моих руках. - Вроде пушистый... - осторожно продолжил я, поглаживая голову кота правой ладонью. Осторожно - потому что кот мне совсем не казался пушистым. То что он был грязным - это точно, на животе его шерсть свалялась комками и я это чувствовал левой рукой, на которой он лежал.
- Барыгам и этот сойдет - заключил Илья - пусть деньги гонят.
Кольке мы приказали по бырому бежать домой за двушкой и занять очередь у телефонной будки, дабы нам не стоять в очереди, когда мы появимся там с котом.
На наше счастье, Колька взял три двухкопеечные монеты, потому что первую автомат слопал.
- Сука - сказал, высунувшись из телефонной будки за еще одной монеткой, Илья, который, как ученик английской школы и сын какого-никакого, а все-таки начальника, отряжен был вести переговоры. - Вынула двушку девка! То-то она так убегла!
Эти таксофоны, как почти все, чем мы пользовались были разработаны в Америке, а капиталистов, как известно, не обмануть. Можно было украсть свою монетку, но нельзя было ограбить телефонную компанию - следующая монета пролетала вхолостую. За бесплатный звонок предыдущего платил следующий. Поэтому в очередях внимательно следили за говорящими.
- Смотри-ка ты не вынь - рявкнул стоящий за нами молодой парень, от нетерпения подпрыгивающий на месте. Видимо, он собирался звонить какой-нибудь девке, чтобы потом тискаться с нею по всем темным углам. Ведь вечерело. - А то я тебе шею сверну. - добавил он злобно.
Илюшка добро улыбнулся и сказал: "ни в коем случае". А ведь с ним боялись связываться даже восьмиклассники - настолько он был силен! Хотя в драку никогда не ввязывался, даже когда его провоцировали на нее, как сейчас. Всегда старался отвертеться. Но, если драка была неизбежна, то соперники долго вспоминали его удары.
Не прошло и минуты, как он выскочил из будки, но его остановил парень стоящий сзади.
- Постой, жиган - сказал он, взявши Илью за рукав - вот не провалится монета, тогда пойдешь.
Илья покорился. Двушка не провалилась. Девка в момент ответила, да так громко, что даже мы, стоя поодаль, услышали ее голос. Парень побагровел и забыл обо всем на свете, включая и нас. Поэтому Илья быстрым шагом рванул к остановке.
- Куда - на бегу крикнул я.
- Мневники 15 корпус 2
- Это где? - спросил я. Улицу Мневники я знал, но такого дома не слыхивал.
- За сотой школой. Она - Мневники 13.
Не прошло и пяти минут, как мы, перебежав две, одна другой пустее, улицы, уже были у сотой школы. Шаг вправо, шаг влево и мы отыскали этот дом. Стандартная пятиэтажка, только в отличие от нашей крашеной и уже оползщей, была отделана плиткой, поэтому выглядела почище. Хотя на ней не было балконов. Мать всегда показно жалела за это здешних жителей, говоря, что им негде вешать белье и складывать ненужные вещи. Ей, как взрослой, было невдомек, что балкон нужен для того, чтобы на нем тайком курить и бросаться картошкой в кошек или старушек, проходящих внизу. Разглядеть что-либо на балконе было нельзя, ведь наши балконы были не решетчатые а загороженные.
Несмотря на наш бег, сопение и крики, кот не выказывал ни малейшего неудовольства своим положением и преспокойненько валялся у меня на руках, как будто бы сто лет лежал там. Только иногда пошевеливался, устраиваясь поудобнее. Но стоило нам только подойти к нужному подъезду, как он начал проявлять признаки беспокойства. Поднимать голову, оглядываться по сторонам, ерзать. Мне пришлось участить и усилить поглаживание, прижимая его, чтобы не дать коту случайно улизнуть и лишить нас денег. К тому же, в это чудище мы уже вложили две копейки, заплаченные за телефонный звонок.
Дальше хуже - как мы вошли в подъезд и стали подниматься на третий этаж, кот превратился в веретено. Я уже с трудом удерживал его. К слову, кошак был не из легких!
- Слышь, а он точно здешний - прихохотнув, сказал Колька - во как удрать норовит.
Да, похоже он действительно смотался отсюда, поскольку, когда Илюшка надавил на кнопку звонка, то этот паршивец, будто бы взбесился и единственным способом удержать его было - поднять за шкирку. Что я и сделал. При этом кот начал издавать какое-то жалобное сдавленное мяуканье, а моя рука - болеть от натуги.
Дверь открыла пожилая еврейка, очень похожая на одну из моих будущих учительниц Ревекку Григорьевну Еронину и заговорила с нами тем неподражаемым еврейским акцентом, который невозможно передать на письме.
Суть ее слов сводилась к тому - что вы такое, ребята, мне принесли? Несите эту грязь обратно! Это не Сема!
Но Илья был непоколебим. Его так задело наличие телефона у этой еврейки, что он решил во что бы то ни было выбить с нее положенное вознаграждение. Поэтому он выхватил у меня кошака, который при этом завертел всеми четырьмя лапами, и сунул его ей прямо в руки. Но при этом хитроумно не отпуская его шкирку.
Кот зашипел, забился, старушка вскрикнула, Илья подтянул его к себе и при свете, довольно тусклой, коридорной лампочки стало видно царапину от локтя до кисти на руке женщины и сочащуюся из нее кровь.
- Это не мой кот! Это антисемит какой-то! Мой Сема был такой ласковый... вскричала она. - Унесите его прочь! Я вам дам деньги, только унесите его!
При слове "деньги" Илья заухмылялся и, от радости, размяк, ослабив руку. Поэтому кот свалился на пол и дал по лестнице такого стрекача, как будто бы мы ему жопу перцем натерли. Но старушка этого уже не видала, поскольку, предусмотрительно заперев дверь, отправилась в комнату за деньгами.
- Заперлась! На..т, жидовка! - грубо сказал Колька. Он был, не то татарин, не то мордвин, короче, в его семействе евреев не жаловали.
- Еврейка не нае..т! - важно заявил Ильюшка. Папа всегда им доверяет. хотя жидами зовет, христопродавцами..
В этот момент приоткрылась дверь и мы увидели блестящий старушкин глаз.
- Унесли антисемита? - спросила она.
- Убег - ответил Илья.
- Как хорошо - сказала она, распахивая дверь и протягивая нам своею окровавленной рукою ТРИ РУБЛЯ!
Мы офигели! Ведь мы рассчитывали всего на рубль.
Илья который собственно и заварил эту кашу, который вел переговоры, который изловил этого кота-антисемита и который, в конце концов, стоял ближе всех к двери, нерешительно замялся на месте и густо покраснел. Ему было стыдно брать такие громадные деньги, но в тоже время - три рубля! Ох, как хотелось! Они были так близко и их действительно нам давали, честно. Мы их не воровали ни отнимали, нам их давали просто так.
- Берите, мальчишки, берите - забормотала она - вас же трое! Вы их честно заработали - избавили меня от этого антисемита. Берите быстрее - мне руку лечить надо, а то я истеку кровью и умру здесь на ваших глазах. Вас за убийство посадят!
Последняя фраза подействовала на Илью. Он схватил трешницу, стыдливо отводя глаза, буркнул "Спасибо" и помчался по лестнице, не хуже кота-антисемита, где на нижней площадке давно уже стояли мы, поскольку не могли похвастаться смелостью и смотались как только увидели три рубля.
Вернувшись во двор, мы, давно уже разыскиваемые нашими родителями, разбежались по домам.
А назавтра встал вопрос - как делить трешницу?
Вынуть у родителей три рублевых бумажки и заменить на трояк - заметят.
Пойти в магазин и попросить разменять - боязно - спрашивать начнут.
Проще всего было что-нибудь купить, но, не знаю почему, нам вообще не хотелось расставаться с этой трешкой.
Поэтому мы постановили схоронить ее на будущее. И только года через два Колька потребовал свою долю, когда задолжал деду, торгующему сигаретами поштучно, тридцать копеек. Но это уже другая история.