Аннотация: Каждый поход в дальнюю тайгу, превращается в эмоциональное приключение!
...Справа, долина Амнунды, с синеватой лентой воды, петляя среди тёмных елово-сосновых лесов уходила выше, в сторону скалистых вершин виднеющихся на горизонте.
Прямо перед нами, за долиной, поднимались невысокие вершины Северо-Муйского хребта.
Слева, вдалеке, сквозь чистый прозрачный воздух видна была синяя полоска Муякана, а за нею, круто вверх поднимались заснеженные отроги Муйского хребта. И совсем уже далеко, километрах в пятидесяти по прямой, вздымались снежные вершины Кадарского хребта.
Между тем, с Юрой случилось несчастье, - сапогами, которые были ему малы, он натёр кровяные мозоли на ступнях и ходил прихрамывая на обе ноги.
Я, жалея его, никуда после обеда не пошёл и мы спокойно дождались вечера, пораньше устроившись на ночлег, выбрав место в густом ельнике, на небольшой полянке, рядом с которой бежал журчащий ручеек.
Устроившись, заготовили на ночь побольше дров, поужинали и вернувшись на гребень уже без рюкзаков, лежали и смотрели вниз по склону, надеясь увидеть пасущихся оленей...
Так и случилось!
Перед заходом солнца, на маряну откуда-то слева, вышли две матки и бык, их "повелитель". Он шествовал уверенно и величаво. А матки шли следом и пощипывали подсыхающую травку на обочине торной тропы.
Мы с восторгом, стали шепотом обсуждать великолепие сильных и здоровых диких животных.
Бык - изюбрь, был величиной с добрую лошадь, только с более мощной передней частью и поджарым задом. Цвета он был тёмно-коричневого и на заду, светилось желтоватого цвета, "зеркало". На голове торчали мощные рога с светлыми, отполированными концами, торчащими вперёд как многоотростковые вилы!
Матки были поменьше, с длинными шеями потоньше и аккуратными головками, с длинными подвижными ушами. После лета они выглядели сытыми и гладкими, и уже поменяли шерсть, приготовляясь к зиме. Ровно короткая и плотная, волосок к волоску, она глянцевито поблескивала и лоснилась на тугих мускулистых плечах и стёгнах. Ножки были пропорционально туловищу длинны и стройны, и в них чувствовалась немалая сила, которая без напряжения, несла их тела и в гору и под гору.
Словно услышав наш шёпот, матки остановились, замерли и поводя ушами уставились в нашу сторону. Мы притихли, а у меня мелькнула мысль:
"Неужели оленухи услышали нас? До них, вниз по склону было метров сто, не меньше..."
Бык, к тому времени чуть приотставший, заметив насторожённость маток крутнулся на тропе чуть оседая на задние ноги под массивным передом и мерной рысью догнав оленух, чуть боднул заднюю рожищами и обежав стоящих маток, переходя на размашистый галоп поскакал, "поплыл" мерно двигая крупными мышцами, перекатывавшимися под кожей как у кровного скакуна...
Матки легко, с места, взяли в карьер и через несколько секунд, все олени скрылись за бугром, вправо.
Мы, долго, с восхищением обсуждали увиденную картинку - каков же слух, каково же обоняние у этих диких копытных, если они за сто метров да ещё снизу, обнаружили нас и скрылись? Тут становиться понятным, почему так редко человек видит оленей в тайге, даже если их там много.
Но есть и другие причины.
Дело скорее всего в том, что обоняние у человека практически отсутствует, а слух он в полной мере не использует потому что, когда идёт сам, то так шумит, что кроме себя ничего больше вокруг не слышит.
Зрение у здорового человека неплохое. Но ведь надо знать куда и когда смотреть, а как раз общей координированности чувств человеку и не хватает...
Мы с Юрой вернулись на бивуак в сумерках и сразу разожгли большой костёр. Место было глухое, тёмное, с застоявшимся запахом еловой хвои, который будил в моей памяти тревожные воспоминания о медведях, прячущихся в еловой чаще.
Юра быстро и крепко заснул намучавшись за день, а я лежал и слушал ночную подозрительную тишину.
Часов около двенадцати ночи, где-то недалеко протяжно и басовито заревел изюбрь...
"Нас наверное услышал. Костёр трещит так, словно олень по чаще ломится. Вот бык и решил на всякий случай показать, что он здесь..."
Оставшуюся часть ночи, я провёл в полудрёме. Бык ревел и ходил большими кругами вокруг нас. А я думал, что если олень не молчит, то значит медведей поблизости нет. Мы ночевали в такой чаще, что медведю подкрасться к нам ничего не стоило.
Сквозь прогалы в еловой хвое, наверху, полосками едва заметно светилось, обсыпанное звёздной пылью чёрное небо, и было одиноко и неуютно в безбрежности и вневременности этих космических пространств.
"Инстинкт самосохранения поддавливает, - думал я, вспоминая свои мысли о медведях и поглядывая на мерно посапывающего Юру. "Всё-таки одиночество будит в человеке первобытный страх. Особенно в незнакомом месте..."
Незаметно наступило время окончания ночи. Подул небольшой ветерок, ели вокруг дружно зашумели плотной хвоей и я разбудил Юру...
Попили чаю и уже по свету, одевшись во всё тёплое пошли на гребень горы. Я показал Юре место, где он будет лёжа сторожить оленей, отдал ему свою двустволку, а сам ушёл чуть назад и вниз по гребню, спрятался в развилку толстого пня и стал ждать...
Через десять минут уже заметно посветлело на востоке, синева уходящей ночи сменилась серым рассветом там, где бежал по долине Муякан.
Неожиданно, где-то в той же стороне, молодой бык высоко и пронзительно затянул боевую песню.
Через минуту, но уже справа, за бугром, ответил ему второй и тут же за рекой, далеко, чуть слышно отозвался третий...
То ли от утреннего холода, то ли от азарта меня начала колотить мелкая дрожь...
Я постарался расслабиться подышал во всю грудь, а потом затянул изюбриную песню - в начале коротко рявкнув, как рявкает рассерженный бык, а потом уже стал выводить начав высоко, продержав эти ноты несколько секунд, перешел в басы, чем и закончил - дыхания от волнения не хватило протянуть низы подольше.
Но бык, справа, в той стороне, где лежал на гриве Юра, отозвался незамедлительно!
Я, мгновенно согревшись от волнения и чувства неведомой опасности, переждал немного и вновь заревел. Бык ответил уже много ближе... На дальние оленьи голоса я уже не обращал внимания...
Прошло ещё немного времени, бык рявкнул ещё раз, уже совсем близко, где-то за бугром и я с добродушной завистью подумал: "Юра наверное уже выцеливает быка!"
Но время шло, а выстрела всё не было. Я, согнувшись, стоя на коленях в основание пенька, "пропел" ещё раз вызов - призыв и тут же услышал за бугром щёлканье щебня под копытами и вдруг, выскочив из-за бугра, появился быстрый бык!
Он остановился и я, прячась как мог, разглядел его сильный, мощный силуэт, коричневый мех чуть отвисающий на гривастой толстой шее, слюну висящую возжой из разинутого рта, красный язык болтающимся внутри.
Большие глаза зверя блестели и ноздри раздуваясь, выпускали струйки синеватого пара. Это было какое-то доисторическое разъярённое чудовище, и я разгорячённый воображением, чуть дрогнул, испугавшись такого напора.
В тот же миг, бык, упёрся в меня взглядом, как мне показалось длившемся долго - долго, а на самом деле доли секунды - Он меня увидел!
Резко вздыбившись, зверь развернулся на одном месте и как мне показалось, одним прыжком исчез туда, откуда так неожиданно появился.
"Ну что же там Юра?! - негодовал я. - Ведь бык прошёл под ним, метрах в тридцати - сорока!!!"
Я почти бегом заторопился по гребню к Юре. Но когда подошёл, то увидел, что он спит, отложив ружьё в сторону и укрывшись с головой капюшоном куртки.
Делать было нечего и я спокойно тронул его за плечо. Он открыл глаза увидел меня и смутившись произнёс.
- Я тут... Я тут немного задремал...
- Так ты что и быка не слышал и не видел? - безнадежно спросил я и Юра со смущённой улыбкой ответил:
- Да ты понимаешь... Кажется на минутку глаза закрыл и ... и ... задремал...
Я невольно махнул рукой, но потом заставив себя успокоиться, проговорил:
- Ну это может и к лучшему. А так, как бы мы отсюда мясо выносили к трассе - было бы сплошное надрывательство...
Юра был явно сконфужен и я не стал его "додавливать"...
Мы ещё посидели, послушали тишину наступающего дня. Взошло солнце и стало потеплее. Тревожный серый цвет рассвета, сменился оптимизмом ярких цветов осени.
Внизу, как на громадном красочном полотне, развёрнутом природой перед нами и в нашу честь, темнели зелёные хвойные леса перемежающиеся вкраплениями золота березняков и коричнево - красных осинников. Серые скалы предвершинья, по верхам были уже кое - где припорошены первозданно белым снегом.
Через некоторое время, в устье долины, вдруг возник жужжащий звук перешедший в рокот мотора и мы заметили маленькую точку, которая приблизившись превратилась в вертолёт. Юра вспомнил, что он договаривался с знакомым вертолётчиком, если будет оказия, чтобы он, забрал нас с Амнунды.
Мы замахали куртками, закричали, что есть силы, но всё было напрасно. Вертолёт серой стрекозой прокрутил несколько кругов, под нами, метрах в трёхстах ниже и улетел.
Звук мотора постепенно затих вдалеке и Юра с огорчением вздохнул. Он бы сейчас не раздумывая улетел, появись такая возможность...
Мы ночевали ещё одну ночь в долине, у реки.
Среди ночи у Юры, из кармана брюк выкатились патроны и два из них попали в костёр - они не выстрелили, как это бывает с металлическими гильзами, а просто пластмасса расплавилась и порох, с пшыкающим звуком, сгорел. Мы отделались лёгким испугом!
Утром позавтракав, двинулись вдоль Амнунды, вниз, к Муякану. Вода в реке была прозрачна и холодна и камешки на дне, под солнечными лучами светились разноцветьем...
Пройдя несколько километров, мы наткнулись на заброшенный лагерь геологов, где хромающий Юра, на мусорной свалке, нашёл старые резиновые сапоги, которые тоже были малы, но он сделал из них, при помощи острого ножа, подобие японских сабо. И шёл дальше медленно, но без боли, счастливо улыбаясь...
Рядом с геологической стоянкой, мы, увидев белый камень под ногами, обнаружили целую меловую гору у подножия которой и был сделан этот лагерь...
- Из неё, - посмеивались мы, - можно было, как казалось, добыть мела для всех школ страны...
День разыгрался солнечный и тёплый. Ветерок шевелил лёгкие разноцветные листья на деревьях, а в низинах глубоких распадков, на траве ещё сохранилась утренняя роса.
По пути к Муякану, в одном из таких глухих заросших оврагов, мы нашли белый череп изюбра с замечательными толстыми и развесистыми рогами. То ли волки его задрали, то ли медведь подкараулил на тропе, но кости все были растащены и остался только этот череп с рогами.
Юра цокал языком, разглядывая рога, а потом решил, что такие рога, будут подлинным украшением его ленинградской квартиры. Я помог ему нести рога до реки и мы, не спеша, часто останавливаясь, наконец достигли берега Муякана.
В последний раз сделав привал ввиду реки, на опушке молодого леса заросшей брусничником, мы вскипятили чай, поели, а потом долго переговаривались, полулежа ели спелую, сладко-кислую, рубиново-красную под солнцем, бруснику.
Но день клонился к вечеру, надо было покидать этот райский уголок и искать возможность переправиться на другой берег, на трассу.
Снявшись с привала, какое -то время брели без цели вверх по течению реки, вдоль берега Муякана.
И вдруг, под ноги к нам, откуда то справа со стороны Белых озёр, выбежала торная тропа, которая и привела нас к переправе, сооружённой совсем недавно рыбаками. Это было подобие металлической корзины, катающейся на колёсиках по толстому тросу туда и обратно, через реку.
Мы, не спеша переправились поочерёдно на другой берег и буквально через пять минут вышли к трассе. Тут мы были почти дома...
Подождав полчаса, действительно без проблем, остановили попутный КРАЗ, загрузились в просторную кабину и с комфортом доехали до Тоннельного...
Вечером мы пошли к знакомому плотнику из Тоннельного отряда, в баню, и парились нещадно, в паузах между заходами в адски горячую парилку, выбегая в чем мать родила из предбанника в пустынный огород.
Юра разомлел, блаженно улыбался и беспрестанно повторял: - Об этом я буду рассказывать своим друзьям в Питере и они будут мне завидовать!..
Мы посмеивались, но понимали его восторг. Ведь горожане не видят ничего подобного, потому что бояться оторваться от рутины обыденной жизни засасывающей человека, как зыбучее болото...
Напарившись и отмывшись до прозрачной лёгкости, мы сели на кухне у нашего приятеля, и достав контрабандную бутылку водки (на БАМе был сухой закон), выпили по первой, закусывая солёным, с чесночком, ароматным и необычайно вкусным, жирным омулем, которого хозяин поймал, сбегав в браконьерский рейд, на Верхнюю Ангару.
Водочка была хрустально холодной и такой аппетитной, что мы немедленно повторили...
И тут Юра сказал тост!
Он встал расправил левой рукой пушистые усы, а-ля английский композитор Элгар, кашлянул и начал: - Я хочу выпить за то, что судьба, подарила мне возможность попасть сюда, познакомила меня со всеми вами и позволила увидеть такую красоту жизни и природы, о которой я мечтал сидя перед скучными, пыльными слепками в рисовальной студии в Академии Художеств. Я запомню на всю жизнь и этот наш поход на Амнунду, и эту почти римскую баню - он ухмыльнулся довольный собственным каламбуром...
- Ещё раз хочу сказать всем вам большое спасибо - продолжил он - и обещаю вам, что если вы приедете в Ленинград, я со своей стороны постараюсь показать вам, что называется " лицо товаром" - он ещё раз ухмыльнулся.
- И... и... выпьем за сказанное!!! -завершил он и опрокинув рюмку в рот, одним глотком выпил. Потом поправив усы, закусил кусочком омуля и кусочком хлеба с хрустящей корочкой (в посёлке была замечательная пекарня). Все последовали его примеру...
Когда мы вышли на улицу, направляясь в сторону Дома Быта, был глубокий вечер и звёздное небо во всю ширь и глубину раскинулось над спящим посёлком. Из под речного обрыва, доносился необычно громко, шум быстро бегущей по камням воды и я привычно прогнозируя погоду назавтра, подумал, что назавтра будет дождь...
А потом, спохватившись довольно резюмировал - который нам уже не страшен!
2003 год. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно- историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal