В дверь приемной московского Императорского исторического
постучалась средних лет дама. Секретарь, стоявший у конторки, окинув ее быстрым взглядом, сразу оценил опрятную, но небогатую одежду посетительницы, понял, что вряд ли она может быть дарительницей. Скорее просительница. Поэтому на приветствие ответил лишь кивком, слегка повернув голову от бумаг на конторке.
-Что вам угодно, сударыня?- спросил он, не предлагая даме сесть.
Сейчас заведет нуднейший рассказ об отставном полковнике - покойном супруге, память которого непременно нужно увековечить.
Дама, будто прочитала мысли секретаря, поэтому сказала весьма холодно:
-Я хочу предложить музею купить у меня фамильные портреты, написанные в 1771-1772 годах. Вот мой адрес,- она протянула секретарю визитную карточку,- Если в течение двух дней музей не выкажет заинтересованности, я предложу эти портреты в серьезные собрания, здесь, в Москве, или в Петербурге. Не хочу , чтобы работы попали в частные руки. Меня заботит их дальнейшая судьба, поскольку принадлежат они кисти Рокотова.
Не произнеся больше ни слова, не прощаясь, дама покинула приемную, даже не взглянув на остолбеневшего секретаря.
Спустя два часа, трое ответственных сотрудников музея, отправились по адресу, указанному в карточке.
Увиденные портреты повергли экспертов в трепет. Несомненный Рокотов. Да еще и подтверждение замечательное подлинности портретов нашлось.. Известно, что Рокотов, свои работы не подписывал. А тут на обороте одной из картин: "Привез в Рузаевку в 1772 году. Рокотов" Графологическая экспертиза подлинность почерка подтвердила.Портреты были куплены за очень большие деньги.
***
Рузаевка177...Имение Николая Еремеевича Струйского.
Вот ведь как складывается жизнь. Первый брак Николая Еремеевича Струйского был счастливым, но недолгим. Жена умерла от родов, а младенец родился мертвым. С тех пор Струйский вел жизнь затворника. Но вдруг оказалось , что он стал наследником громадного состояния. Восстание Пугачева и чума разом разрушили большое семейство Струйских. Николай Еремеевич оказался последним в роду и стал наследником многочисленных имений и крупного капитала. Богатство не вскружило голову. Распорядился он им с толком. А как иначе? Если встретил он девушку необыкновенной красоты и ангельского характера. Совсем юную- ей было шестнадцать. И как же чудесно , какое счастье великое, что его предложение было принято. Состоялась помолвка, а обвенчаться они должны были к семнадцатилетию
Сашеньки.
Как оказалось, оба они мечтают о большом доме, где будут счастливо жить .
-Я, Николай Еремеевич, мечтаю о том, что будет у нас много детей - красивых, счастливых и таких же умных, как вы,- говорила Сашенька
-И красивых, добрых, со столь же ангельским характером, как у вас, моя богиня,- вторил ей Струйский.
- Еще хорошо бы при доме была часовенка, где бы я молиться могла, благодарить Господа за ниспосланное мне счастье встречи с вами.
-Богине нужен храм и он у вас будет, несравненная.
Струйский основательно готовился к новой семейной жизни. Мечтая о многочисленном семействе, у себя в Рузаевке выстроил большой четырехэтажный дворец по проекту самого Растрелли. И храм он воздвиг, большой, светлый, под высоким куполом. Проект храма сделал другой знаменитый архитектор- Баженов.
Брак их был счастливым. Дом гостеприимным. В рузаевском дворце Струйский стремился создать атмосферу поклонения искусствам, науке и праву. В домашней картинной галерее были собраны произведения художников русской и иностранных школ. Кроме Рокотова, с которым служил в одном и том же гвардейском полку, поддерживал отношения с Державиным и Сумароковым.
Тем не менее Струйский среди соседей-помещиков, не без оснований, получил прозвище странного барина. Странности были. На верхнем этаже дворца обустроил он кабинет, название которому дал " Парнас", где проводил очень много времени, занимаясь науками и творчеством. Может и стоило бы взять в кавычки слово "творчество", но рука не поднимается. Хоть стихи его были несуразны, тяжеловесны, а выраженные в них чувства и мысли до крайности экзальтированны и в то же время путанны, были они продиктованы искренней возвышенной любовью и поклонением в отношении супруги, которой он придумал поэтичное имя Сапфира, и звал ее так не только в стихах, но и в обыденной жизни. Разве может не тронуть женское сердце такое обожание?
Эроту песни посвящаю
Эротом жизнь мою прельщаю,
Эрот в мой век меня любил,
Эрот мне в грудь стрелами бил:
Я пламень сей тобой, Сапфира, ощущаю!
Это пристрастие к сочинительству, было бы занятием вполне невинным, если бы хозяин дворца без меры не развлекал гостей чтением своих творений. При этом являлся он приглашенным в весьма странном одеянии. Вот как описывал это один из современников:
"Носил он фрак в сочетании с парчовым камзолом, подпоясывался розовым шелковым кушаком, обувался в белые чулки, на башмаках находились бантики, а на голову подвязывал длинную прусскую косу. Получалась своеобразная смесь одежд разных времен и народов".
Но вот как интересно в жизни бывает - из чудачества, из графоманских наклонностей, возникла очень полезная вещь. Поскольку издательства не спешили издавать поэтические, философские труды Струйского, трактаты в области права и книги об искусстве, кстати, очень толковые, он решил заняться этим лично, для чего построил в своем имении типографию. Да какую?! Из многих стран Европы было доставлено лучшее оборудование для книгопечатанья, приглашены из-за границы лучшие мастера переплетного дела, куплена самая дорогая, необычайной красоты бумага. Типография Струйского стала не только лучшей в России, но и в Европе, а каждая изданная в ней книга - шедевром книгопечатанья.
***
Этот вечер в роскошной гостиной рузаевского имения был приятным и спокойным. Гостей сегодня не ждут. Александра Петровна сидит за пяльцами. На роскошном шелковом турецком ковре на полу посреди гостиной под присмотром нянек играют дети. Вихрем в комнату врывается Николай Еремеевич. Собственно, это его всегдашняя манера появляться никого не удивляет. Привыкли. Подхватывает по одному детей, целует в макушку, передает нянькам. Еще мгновение, и он уже целует жену. В следующее мгновение поворачивается к портрету императрицы и замирает в благоговейном молчании, глядя на портрет с молитвенным восторгом. Затем , глядя на жену столь же восхищенно, начинает говорить с присущим ему пафосом.
-Несравненная моя Сапфира, ты знаешь, что в храме моей души живут два божества- ты и Великая Императрица. И сегодня моя преданность замечена и оценена ее императорским величеством. Только что, фельдъегерь доставил мне благодарственное письмо за принесенные в дар царице книги моей типографии. Он рассказал мне, что книгами моими императрица гордится перед знатными иностранцами, объясняя, что такие шедевры печатаются у нее в далекой провинции. И вот за заслуги в книгоиздательстве жалован я драгоценным бриллиантовым перстнем.
Моя несравненная Сапфира, вели уложить детей спать и мы закончим этот незабываемый день тем, что я буду читать тебе свои оды и поэмы, посвященные Великой...
Неугомонный и и безусловно талантливый во многом( но не в поэзии!) графоман прожил в счастливом браке с красивешей женщиной восемнадцатого века двадцать два года. Александра Петровна родила восемнадцать детей, восемь из них выжили.
Умер этот странный человек так же необычно, как и жил - 2 декабря1796 года получив известие о кончине обожаемой императрицы Екатерины Второй, он замертво рухнул перед портретом царицы и мгновенно скончался.
Александра Петровна пережила супруга более чем на сорок лет.
***
Возможно время стерло бы память поколений об этой удивительной красавице, как не оставило следа от прекрасного дворца и храма в Рузаевке, если бы не гениальная кисть Рокотова, увековечившая загадочную грусть в глазах музы странного барина. Об этой загадочной грусти спустя почти два века написал замечательный советский поэт Николай Заболоцкий: