Аннотация: Рассказ о мальчике Артёмке, ушедшем в красные партизаны, написанный бывшим военным комиссаром Особой отдельной бригады 3-й Армии Михаилом Николаевичем Миковым в 1950-х годах
Уголок детской литературы, так сказать.
М. МИКОВ
АРТЁМКА
(рассказ)
Артёмка дождался наступления ночи.
Сильно подгулявшие пьяные офицеры крепко спали в доме торговца Пузикова. Сейчас катай по ним толстые брёвна, и то не разбудишь.
В доме у шинкарки Дуньки то же самое. Унтера и солдаты спят вповалку на полу, на полатях, на печке и на западёнке. В избе, как в бане. Дух перегорелой сивухи-кумышки перемешался с запахом портянок и человеческого пота.
И в других богатых избах, куда ни загляни, - беляки. Днём грабёж и расстрелы, а ночью - бесшабашная пьянка, разгулы.
В Тёмкиной избе - полумрак. Горит трёхлинейный ночничёк. Окна завешены ситцевыми занавесками. Бабушка Настасья притулилась на лавке, мать гремит посудой у печки.
Артёмка ворвался с улицы красный с мороза, запорошенный снегом.
- Ну, мам, пойду я...
Мать будто и не слыхала Тёмкиных слов, на сына даже и не поглядела.
- Отпусти, мам... Слышь, пойду я!
Мать вытерла покрасневшие глаза, положила на плечо Артёму руку:
- Ох, и что будет, сынок, не знаю. Мал ты. Поймают ещё. Намедни соседку Аграфену пытали, где, дескать, [46] у Горюновых старшой сын-от, Калистрат, да чем занимался, куда ушёл.
Бабушка Настасья поглядела на внука подслеповатыми глазами, погладила по щеке шершавой морщинистой рукой, сказала матери:
- Отпусти, Степанида, чего уж мучить ребёнка. Чай, поди, охотничий сын. Обучался у деда Власа по лесам бродить, лесовал не хуже дедушки.
Смахнула мать непрошенную слезу, проглотила горе внутрь, крепко поцеловала сына в холодные, растрескавшиеся от мороза губы:
- Собирайся не то...
Бабушка Настасья, обхватив обеими руками голову внучка, прижала её к своей груди.
- Эх, горе-горюшко. Иди уж... Время не ждёт.
Из кованного сундука мать достала белый холщёвый рюкзак, положила хлеба ржаного каравай, варёной картошки, щепоть соли в тряпочке, огурцов солёных, пару белья, полотенце, топорик, простыню полотняную.
- Это простыня-то чего понадобилась? - удивилась бабушка.
- Потом узнаешь, бабусь, вернусь - расскажу.
Взобравшись на печь, Тёмка посмотрел на спящих, мал мала меньше, братишек, поцеловал сестрицу Наташку, самую маленькую, и кувырком вниз скатился, перекинул через плечо охотничье дедово ружьё, взял лыжи и не вышел, выкрался осторожно из избы в ночную темь. [47]
В крайней избе, у поскотинских ворот - огонёк. Ясно, тут у белых застава. Чего ж на рожон-то лезть!
Держась огородами, Артёмка перелез через поскотину и встал на лыжи. Маленький, худенький, в старом отцовском полушубке, в громадном заячьем треухе с полуоторванными ушами.
Валенки, обшитые кожей, прочно держались в ремнях лыж. Лыжи быстро катились в гущу пихтача, к Васькиному логу. Тёмка ловил губами мокрый снег, мчался с увала на увал, подставляя разгорячённое лицо ветру, посматривал на небо. А на небе - ни одной звёздочки, и луна где-то в тёмно-серых облаках заблудилась.
От Васькина лога недалеко и до речки Лудьвы. Хорошие места здесь для рыбалки летом! Отсюда с пустой лодкой домой не уедешь. За ночь ведра два-три окуней можно наловить. Под березником они с дедушкой Власом мережи ставили. Утром, когда мережу вытаскивали из воды, она краснопёркой на солнышке так и сверкала.
А вон у тех Синих Камней дедушка острогу большой щуке в загривок всадил. Большущая была щука, фунтов на десять. Колчаку бы такую острогу в шею всадить.
Всё быстрее и быстрее мчатся лыжи.
Вдали лес показался - это рябчиковый лес. Тут дедушка ставил лодку на прикол и шёл в мелколесье рябчиков пострелять, а Тёмка варил из ершей уху. На ночь ведро с недоеденной ухой опускали в студёный ключ. [48]
- Ставь уху в каменный ключ, - говорил дедушка. - Скусная будет, а может и студень затвердеет.
Действительно, знатная была уха. Такой ухи, наверно, самый большой начальник не едал.
Стало почти совсем светло. В крутом отвесном берегу Лудьвы Тёмка заметил небольшое, вроде грота, ущелье. Здесь казалось сухо. Можно было даже костерок развести, но Артём побоялся: вдруг увидит кто.
Надкусив огурец и отправив в рот кусок хлеба, не высовываясь из грота, как из закрадки, опытным охотничьим глазом окинул Артём местность - не таилась ли где неведомая опасность. Но кругом было пусто: перед ущельем расстилалось бескрайнее снежное поле, и даже кустов не было видно.
Целый день порошил снег. Тёмка лежал в своём укрытии и радовался: заметёт позёмка его следы, никто не догадается теперь, в какую сторону ушёл он из села.
Начало смеркаться. Артём надел рюкзак, прочно привязал лыжи к валенкам. Спасибо дедушке за лыжи. Лёгкие они и ходкие. Снизу лосевой шкуркой подбиты, щетинкой по ходу. На крутой склон горы взберёшься на лыжах, а обратно ни за что не с"едешь.
Стрелой летит Тёмка с горы.
Сейчас еще шихан будет. Стоит он наподобие высокой гранитной башни. Между скалами - щель. Под шиханом, налево, полынь на льду, вправо, в глубине логов, дым - пост белых, значит.
Раздумывать долго некогда. Смерял Тёмка глазом глубину расселины, подпрыгну л на лыжах и, как птица, [49] перемахнул через щель. Разогнавшиеся лыжи понесли в гору, к опушке леса. Аж дух захватило от быстроты!
С горы, как на ладони, всё видно. Впереди, на севере, полуразрушенный железнодорожный мост одним концом на железобетонный бык опирается, а на противоположном берегу уткнулся в реку. На уцелевшей части моста солдат-беляк стоит. Значит, нельзя туда идти. Вправо надо брать.
На большой скорости скатился Тёмка на шурфовое поле, где летом земляные выработки велись. Хоть и хорошо различал дорогу, а всё ж не заметил опасности.
Один из шурфов, оставленных разведчиками, не был огорожен, а может и покосники стаскали жерди на городьбу. С разгону в"ехал Артём на ровный снежный покров и вдруг почувствовал, что опускается куда-то.
Снег лез в глаза, рот, забивал ноздри. Страшно стало Тёме, понял он, что провалился в шурф.
Снег не вода, хуже реки. Из снега не вынырнешь. А шурф вон он какой глубокий. Хотел Тёмка опереться на лыжи, да не смог. Похоже было, что лыжи сломались и держатся только на подшитой лосиной шкурке.
И вдруг нащупала рука что-то твёрдое. Вот спасенье-то! Никак жердь! Стал Артём по жерди карабкаться вверх. Нелёгким это было делом: за спиной рюкзак висит, плечо ружьё оттягивает, а на правой руке верёвка с лыжами болтается. Но всё же выкарабкался из ямы, глубоко всей грудью вздохнул, отряхнулся. [50]
Достал из рюкзака простыню, как поп ризу на себя надел, два конца завязал узлом. Белую заячью шапку мехом наружу вывернул. Самому даже смешно над собой стало: как медвежонок белый в таком наряде. Но зато не заметят беляки на заставе "медвежонка", обязательно проморгают.
Недалеко лес виден, частый низкорослый пихтач. Эх, жаль, лыжи сломаны. Не очень-то быстро пойдёшь на них. Ну, да ладно!
Привязал Артём к ногам сломанные лыжи, чтобы не проваливаться при ходьбе в снег, в лесу из сушняка тонкую ёлочку вырубил, очистил сучья, сделал шест, полыньи прощупывать, спустился на лёд. И только прошёл реку, услышал из кустов ивовых:
- Стой! Стрелять буду!
Из кустов вылезли двое.
- А ну, пошли к начальнику караула!
- Да свой я, дяденьки. Свой!
- Иди, иди. На месте разберёмся - свой или чужой!
Красногвардеец говорил сердито, но Тёмке показалось, что, пока шли они на заставу, красногвардеец улыбался и всё посматривал на необычную Тёмкину одежонку.
Застава была расположена на разрушенном полустанке. На железнодорожных путях стоял товарный вагон-коробка, обшитая листовым котельным железом. Это был броневик. В стенах броневика спереди и по бокам виднелись бойницы для стрельбы.
Войдя в вагон, красногвардеец провёл Артема коридором [51] в большое купе. Здесь за столом с полевыми телефонами, склонясь над картой, сидел комиссар отряда.
Взглянул на Тёмку комиссар, отложил карту:
- Чей ты, паренёк?
Глава у комиссара голубые, весёлые. Сразу видать, добрый человек. Уж, конечно, уважит он просьбу Артема. Не может быть, чтоб не уважил.
- А я до Вас пришёл, товарищ комиссар! - не торопясь, степенно начал Артём, - Хочу в отряд к Вам записаться...
- А мать-то есть? Мать-то что скажет? - улыбнулся комиссар в русые пушистые усы.
Артёмка заторопился, зачастил скороговоркой, рассказывая о своей жизни. Конечно ж, мать и бабушка отпустили его с великой радостью к красным, а отца у него, Артёма Горюнова, нет. Отец убит в войну германскую, дедушко Влас на дутовском фронте погиб... Житья в их селе не стало от беляков, всех - и старых, и малых - мучают. И очень он просит принять его в отряд.
Комиссар тоже молчал. Он больше не улыбался, и о чём он думал - трудно было понять.
Но вот комиссар взял трубку телефона:
- Товарищ Ялунин? К тебе сейчас приведут хлопчика. [52] Обработай его в хозяйственном и материнском порядке.
- Ну, лесовик, - повернулся комиссар к Артёму. - Иди, прогрейся хорошенько, в баньке попарься, поешь. А о делах завтра поговорим. [55]
*[фрагмент про разведку вписан от руки на отдельных листах]
Во второй роте, где Артёмка обосновался, большинство товарищей были Лудьвенцы, они по просьбе его часто брали Артёма с собой в разведку.
Отвечая на просьбу Артёма, командир разведки Берестов говорил ему:
- Можно взять с собой. Охотничий глаз лесовика нам пригодится.
Группа разведчиков пробиралась в тыл противника на лыжах, одетые сверх одежды в белые халаты и заячьи шапки, преодолевая увалы и овраги по правому берегу Осьвы.
Дорога разведчиков имела направление через тайгу к большой деревне, занятой белогвардейцами от отряда "Череп", значит смертники.
Зоркий глаз Тёмки заметил, [53] что между сучьями ели, накрытыми снежными хлопьями, как большими кусками ваты, шевелилась голова беляка, одетая в белую зайчью шапку, подобно куропатке, мелко павшей между снежных сучьев.
Снайперский глаз Артёмки уловил между сучьей и конец дула трёхлинейки.
Артёмка нацелился в зайчью шапку - выстрел, и на скале повалился на камень, обламывая сучья ёлки, завоеватель власти для Колчака.
По привычке охотника или по инстинкту Тёма ещё вглядывался в ели и на каменном утёсе через шесть деревьев заметил среди снежных елей движение белоснежных сучьев и между ними опять белая шапка.
Из второго ствола центробоя снаряд картечи Тёма пустил [53об] в замеченную цель.
Со скалы, как по лотку или жолобу, скатился вниз раненый в руку беляк. На льду его разведчики подобрали, перевязали и языка отправили в штаб роты.
[54]
Крепко спал Тёмка после баниразведки на печке. Сверху его ещё шинелью накрыли. И вдруг почудилось Артёму сквозь сон, будто стреляют где-то. Скатился он кубарем с печки и понять ничего не может: стоят посреди избы два солдата-беляка, и один из них навёл дуло винтовки на Тёмку - сейчас выстрелит!
- Показывай, чего жрать есть! Долго тебе говорить, что ли?
Солдат был злой, с рыжими отвисшими усами. Он шарил руками на столе и нехорошо бранился.
- Пойдёмте, дяденька, в голбец, - дрожа от обиды, сказал Артём. - Может там что есть.
В голбце солдаты нашли масло, сметаны горшок, рыбу и ещё что-то. С жадностью набросились они на еду. Тёмка тоже кусок хлеба обмакнул в сметану, а сам левой рукой фитиль в лампе сбавил и будто нечаянно рукавом махнул. Огонь в лампе погас. Солдаты выругались и послали мальца наверх за спичками.
В избе было светло от лунного света. При таком свете хоть что увидишь. Но Артём не стал искать спички. Он подошёл к голбцу, осторожно опустил крышку и щёлкнул задвижкой. Беляки внизу закричали. А Артём повалил еще стол на крышку подполья и выхватил из ступки пест [55] чугунный.
За окном послышались крики. Артём присмотрелся - белые отсыпали. За ними гналась красная конница.
А, вот как... Значит, наши победили. Знаем теперь, что делать!
По крошке голбца угрожающе забарабанили кулаками, застучали чем-то тяжёлым.
- Белая скотина, не волнуйся! - звонко крикнул Артёмка и выскочил из избы.
Вернулся он через некоторое время с комиссаром отряда и бойцами.
Голбец открыли. Беляки вылезли наверх. И как ни страшно было Тёмке в эту минуту, но не мог он удержаться от смеха, увидев их вымазанные в муке и сметане лица.
А комиссар не смеялся. Он повернулся к Артёмке и сказал ему, совсем как большому:
- Спасибо за пленных, товарищ Артём! С сегодняшнего дня зачисляю тебя в роту.
Адрес автора: город Свердловск 14, улица Ленина, дом No5, подъезд No12, квартира No93, телефон Д1-01-93