В это еще мутное утро, он пришел на работу как всегда раньше всех прочих. Солнце, как ему и положено в этот зябкий месяц, не выбиваясь из графика, еле-еле раскочегаривалось где-то там за непроницаемой дымкой облаков. На улицах еще кое-где тягаются в свете с этим невидимым светилом блекнущие не выключенные проспавшими диспетчерами фонари. Нескончаемые вереницы ежившихся прохожих торопятся разойтись от метро по пешеходным зонам к своим рабочим местам. Спотыкаясь и скользя, они изо дня в день семенят по этой скользкой плитке на очередную безрадостную встречу со своим работодателем. Спешат, спотыкаясь на каменных торосах, местами взбучившегося бетона, этого немого укора законов физики даже не инженерной мысли, а рукам простых работяг и властителям городского бюджета. Люди спешат, торопятся, никто никого не замечает. Ведь мало кого из них к этому раннему часу уже отпустила утренняя суета домашних сборов. И вряд ли отпустит она, пока работодатель властной рукой, не захлопнет за ними входную дверь и не захватит в оборот своих нужд. Пока же они только спешат. Кого-то по дороге весь этот путь будит и приводит в тонус, а кого-то наоборот повергает в еще большую апатию. То тут то там, под ногами этой столичной массовки путаются оранжевые человечки пригорбленные рюкзачками, которые вяло елозят по плитке лопатами, соскабливая ночной снежок с тротуаров на проезжую часть. Вот так изо дня в день, несмотря на глобальное потепление, о котором вещают эксперты и успешную борьбу коммунальных служб над стихией, о которой с гордостью говорят городские чиновники всех рангов на всех каналах связи с населением, отмерзает ото сна и смиренно просыпается этот городище.
Со всеми, как один, привычным шагом лавируя между нагромождениями бетона и снега в этом замороченном потоке граждан, пробрался от метро до нечищеных ступенек своего бюджетного учреждения и наш профессор. Вот и его черед подошел, отлипнуть от этой несущейся лавины честных тружеников и начать протаптывать дорожку к парадной своего храма науки. Серый родной контур здания органично сливался с городской застройкой, так что погруженный в свои дела пешеход и не замечал, этот благородный фасад, а шел дальше, как не в чем не бывало мимо этого светила. Меж тем, привычным напряжением руки профессор с трудом оттянул дверь с ее неподатливой пружиной и сделал шаг в теплую запруду вестибюля. Знакомая до каждого непринужденного жеста охранников проходная. "Здрастье - Здрасте". Каждая трещина мраморных ступеней и скрип половицы встретили своего неизменного приятеля своим - "Привет". Единственное, промолчал, как всегда непредсказуемый выпендрежник лифт. Ну, это с ним случалось последнее время частенько, даже не по его вине или недоглядству местных хозяйственников, а скорее по жмотничеству сегодняшних заправил этого прославленного в прошлом института. Это было не самое унылое приветствие, которое видел наш герой за последние более чем сорок лет, которые он посвятил службе во славу российской науки. Хотя даже в голодные 1990-е, когда его уносило из этих стен в места менее академичные, где можно было прокормить семью, эти стены не сыпались так штукатуркой, как стали сыпаться в первой четверти нового тысячелетия. Но, что историку облупленная краска времен советской власти, когда его стихия пыль документов, куда из более глубоких анналов истории.
Поднявшись на свой этаж наш ученый муж, отпер заскрипевшую рассохшимися костями дверь, помнящую еще те вдохновенные годы, когда ее только-только внесли в этот коридор, и она была одним из тех первых новоселов, которые с энтузиазмом осваивали эту новостройку. Профессор сделал шаг в свой кабинет, и пустил свет. За порогом стол, полки, книги, книги, книги. Даже зажавшийся в углу несгораемый шкаф, смотрелся в этом интерьере куда более естественно, чем силившийся вырваться из вороха бумаг и книграссыпавшихся на столе, не очнувшийся еще от спящего режима компьютер. Какой-нибудь молодой человек, оказавшийся в данной остановке, был бы абсолютно уверен, что перешагнул в музейный вольер, где обитали когда-то давным-давно населявшие планету виды, занесенные в красную книгу. Более, менее внимательный глаз, что только мог не разглядеть в этом на первый взгляд хаотичном нагромождении всего на всем. От фанерного чемодана 1940-х годов замаскировавшегося под тумбочку где-то между столом и стенкой и примостившегося на нем телефона с циферблатом до скособоченного на стенке клееного по швам плаката то ли РОСТА "Товарищ, не поддавайтесь панике - она, делает обыкновенно из мухи слона", то ли какого другого политпросвета "Он достал из кармана мандат, но там не написано друг или враг!" Хотя более частые его гости были те, которые если и не с легкостью могли опознать, к какому наркомату относились эти плакаты, то уж точно высоко ценили их клееные швы.
Портфель привычно поставлен на свое законное место. Вот уже и куртка на плечиках болтается на вешалке. А сам хозяин, неторопливым шагом смерив комнату, остановился у окна, разглядывая знакомые жалюзи и занавески в доме напротив, витринные окна первого этажа и пустующее место зазывалы перед дверьми кафешки, меняющего раз в три года, а то и чаще свое названия. Все было в порядке - там тоже уже начинали подтягиваться свои работники, кто в офисы и кабинеты, а кто за прилавки и стойки. И это соглядатайство соседей давно уже стало скучной рутиной, если бы не последние веянья, опять поменявшего вывеску ресторанчика. Развлекали, появившиеся последние месяцы новые зазывалы, эти черные мальчики, которых по заморскому называют "промоутеры". Эти гости столицы из далекого континента сочетали уличную подработку с изучением великого и могучего русского языка, и так коверкали простые слова рыба, мясо, кофе, вино, что даже с пятого раза не всегда распознавался смысл звучащих словосочетаний. Зато это делалось с такой экспрессией, так чеканя дикцией, что волей неволей возбуждали у дотошного носителей языка желание вникать в суть услышанного и разобраться.
Закончив свою очередную утреннюю поверку и удостоверившись, что все на своих местах, он сел за стол, разбудил компьютер, достал толстую тетрадь, в которую заносил свои рабочие пометки и нырнул на дно очередной темы, в которой купался уже чуть более года. Иногда он вставал, чтобы подлить чайку и бросить мимолетный взгляд за окно, удостоверившись, что все идет своим чередом и световой день растет, и зима не застаивается. Его коллеги, да и администрация учреждения относились с уважением, к тому, что работают рядом с этим пользующимся большим авторитетом в узких кругах ученым. К тому же еще и фактор возраста, так что все старались лишний раз его не обременять разными там административными вопросами, которые неизбежно присутствуют в любой работе. Даже самой творческой. И тем более, если она проходит под эгидой государственного учреждения. Берегли его покой сослуживцы, справедливо считая, что ученые текста у него выходят на порядки лучше, чем выковываются приказы и исполняются поручения. Так что ходили к нему редко, а не званые гости в его закутке были практически исключены. Конечно, на чай к нему заходили осколки старой гвардии и некоторые молодые аспиранты, поболтать и если повезет черпнуть каких знаний, но не более. А уж звонки по служебному телефону в этой обители были сродни зимним грозам. Но именно это и разразилось в этот день, и нашего деда, как подсечённого налима выдернули из тихой запруды его мыслей и выволокли на лед суровой обыденности.
"Никита Ильич" - раздался в трубке голос секретаря директора. "Да, Ольга Тимофеевна" - ответил он настороженным голосом. Секретарша, женщина несущая не первое десятилетие важную миссию гласить своими устами приказы директора и проникнутая этой ответственной ролью до последнего килограмма своего упитанного тела мягко, но властно начала отчеканивать как по писаному: "У нас уже третий день проходит проверка регионального управления безопасности. В отличие от предыдущих лет, в этот раз было принято решение о более масштабных мероприятиях. Экспертизе подвергаются рабочие места всех сотрудников, которые по регламенту нашей организации имеют доступ к документам имеющих гриф. Очередность проводимой проверки сотрудниками государственной безопасности организуется в соответствии со структурой отделов нашего института. За прошедшие дни было проверено уже три отдела и сегодня проводится проверка сотрудников еще двух. В числе которых будет проведен осмотр вашего кабинета. Так что ждите Никита Ильич, к вам сегодня придут". "Спасибо Ольга Тимофеевна, что предупредили и пусть приходят, было бы что скрывать" - ответил он с интонацией иронии и не пожалел, что не сказал: "Хорошо, что ко мне придут, а не за мной" - поскольку Ольга Тимофеевна, прежде чем положить трубку заметила: "Никита Ильич, будьте добры приведите в должное соответствие с регламентом документы, которые вы используете в своей работе".
Положив трубку, Никита Ильич опять ушел в свои дебри, но уже не так самозабвенно как раньше. Если до звонка для него не существовало шагов в коридоре, то теперь он нет, нет, да и замирал, прислушиваясь, не остановился ли кто у его двери. Работа не спорилась. За окном супилось. Солнце где-то там за дымкой катилось к закату. Даже, казалось, басистый негритёнок не так чеканил буквы, чтобы вызывать прилив энтузиазма у слушателей. "Уйду сегодня ровно в 18:00" -решил он. "Я-то причем тут их проверок. Вообще не помню такого, чтобы после СССР они так ковырялись. Знаю этих служак - лишь бы выслужится. Без меня, пожалуйста" - и он скрупулёзно принялся что-то выписывать в свою тетрадку. Время от времени обращаясь для уточнения чего-то или какой справочки к интернет поисковику.
Туки-туки, в дверь постуки. В дверь бодро за тарабанила, чья-то молодцеватая костяшка указательного пальца. Никита Ильич среагировал моментально: "Да, да. Войдите". И он вошел. Молодой, красивый, подтянутый. В брюках в стрелочку, рубашка беленькая, темный пуловер в обтяжечку из чистой овчинки и блестящие ботиночки, несмотря на уличную слякоть. Это была встреча даже не поколений. Может быть пофилософствовать и сказать - эпох, а еще лучше культур! Но на суть это не влияет. Никита Ильич встал и протянул руку. Незнакомец ее крепко пожал, так что у старого ученого заломило в костях, и легкая судорога свела локоть. Давно не чувствовал он так близко горячей крови. Меж тем вошедший мужчина медленно обводил взглядом помещение. Его зрачки бежали по интерьеру взглядом оценщика, который ни как не мог выцепить что-нибудь для себя интересное. "Вы же знаете о проверке?" "Да, конечно. Жду Вас" - и он сделал пригласительный жест рукой, медленно отступая вглубь комнаты, освобождая пространство для молодого человека средних лет. "Вы, позволите?" - гость сделал уверенный шаг вперед и, оказавшись посредине комнаты, стал не торопясь ощупывать ее взглядом. Дошел до стола и так же без особого интереса перелистал глазами, рассыпанные по поверхности бумаги. Потом с не менее безразличным видом, подошел к книжному шкафу и прочитав некоторые корешки, обернулся с вопросом: "Тоже пишите?". "Да, понемногу". "А там что?" - поинтересовался он, указав рукой на сейф. "Исторические материалы, с которыми работаю" - невозмутимо ответил профессор. "Разрешите посмотреть?" "Да, конечно. Для это вы и тут" - и он полез в карман выуживать ключ, который и передал ревизору.
Сейф был забит под завязку. Какие-то папки. Пожелтевшие переплеты и подобная бумага, заполняла все полки этого металлического ящика. Из распахнутых створок сыростью, конечно, не веяло, но вид это все производило достаточно затхлый, как в закромах какого-нибудь букиниста, хранящего свои бесценные фолианты в подвалах векового замка. Неуверенно, может даже с чувством некоторой брезгливости, мужчина, оставаясь от шкафа на безопасном расстоянии протянув руку, вытащил первую попавшуюся папку. Держа ее одной рукой, второй небрежно развязал тесемочки и заглянул внутрь. Взгляд его, лишь только коснувшись первого листа, моментально стал осмысленным. Мужчина, даже сам несколько подтянулся и принял осанку соответствующую офицеру, а не праздно шатающегося мажора, с которой вошел в кабинет. Аккуратно перелистав несколько бумажек, он поднял глаза на старика и вопросил: "Они с непогашенным грифом?" "Да", - невозмутимо, как будто так и должно быть, ответил ученый. "И много там таких документов?" - спросил офицер, пронизывая деда сверлящим взглядом. "Есть" - не меняя интонации, ответил профессор. Положа папку на стол, поверх вороха бумаг, капитан, именно такое звание было у проверяющего, достал еще одну случайную папку и с сосредоточенным видом стал веером перелистывать содержимое, на предмет наличия грифа "совершенно секретно" в верхнем правом углу документа. "Вы понимаете, что это такое?" - подняв глаза на ученого, спросил он. Никита Ильич, уставший стоять, и к этому моменту уже севший в свое рабочее кресло произнес: "Да, документы первых годов советской власти. Не вижу отсюда, какие именно Вы держите в руках, может быть ЦК, а может переписка какого Наркомата". Усохший голос служивого до служебных интонаций отчеканил: "Эти бумаги не должны здесь находится. По-моему это не ваш допуск. Да и порядок хранения нарушен" В ответ же получил совсем несознательное высказывание: "Вы разве не понимаете, что это уже почти вековая история? Там нет ничего, кроме пересказа давно уже известных фактов". "От Вас можно позвонить?" - спросил капитан. "Пожалуйста" - и хозяин кабинета сделал жест рукой в сторону аппарата с циферблатом. Смерив это морально устаревшее устройство пренебрежительным взглядом, офицер достал из кармана свой смартфон и вытянувшись по струнке доложил: "Товарищ полковник, докладывает капитан Капитанов. Проводя по Вашему приказу проверку кабинета за номером 123, мной были обнаружены хранящиеся в ненадлежащем месте и ненадлежащим образом документы с грифом "совершено секретно". Разрешите приступить к документированию выявленного нарушения закона Российской Федерации о государственной тайне! Есть". Повесив трубку, капитан на каблуках, как на плацу сделал пол-оборота в сторону профессора и официальным тоном произнес: "Уважаемый Николай Ильич, будьте добры освободите стол, чтобы можно было выложить из сейфа документы и составить по форме протокол". Профессор вздохнул и с мыслью, что и сегодня ему раньше одиннадцати не появится дома, встал и принялся не спеша перебирать рассыпанные на столе бумаги.