Понедельник. Май. Проснувшийся город, умытый безбрежной синью, уже шуршит по улицам авто. Горожане стекаются ручейками к лазам в метро. И наш герой по одной из этих муравьиных троп уже идет, лавируя между сгрудившимися многоэтажками, которые озорно поблескивают ему стеклами вспыхивающих окон. Свежее утречко. Впереди будет конечно раскочегаренное солнце и удушливый зной забетонированной столицы. А пока, под короткие рукава рубашки залетает утреня прохлада и еще можно успеть, где-нибудь на окраине глотнуть пару раз свежести. Что с удовольствием и делает расторопный прохожий. Джинсы и сумочка через плечо. Живой шаг, ну насколько позволял возраст. Вчера была дача и поздняя электричка. Сегодня работа и ранее метро. Спешит наш старичок, стремительно приближаясь к седьмому десятку. Спешит по давно проторенному маршруту. Спешит на службу, в свой родной институт, где промелькнули лучшие годы. Где-то в глубине его житейских нужд еще молодится студент - тот Коля, который мечтал о чем-то невнятном, но великом. Сейчас же из под груды десятилетий бытовухи уже не до этого. Надо спешить вслед за потребой буден. Вот он и спешит, чтобы не прослыть опаздывающим за своей копеечкой, за этим приятным пустячком, без которого и пенсия ему в столице не в пенсию. Ну, по крайней мере, не по его нутру. И тем более не видать было бы ему тех туров по Европе, в которых он последние годы приохотился проводить свои отпуска. Хотя на одном этом пустячке с пенсией, без проданной родительской квартиры на Кутузовском, все-таки вряд ли улыбались ему эти Берлины и прочие Женевы. Впрочем, как и его дочка с сыночком, которые не налетали бы так благодушно с оперившимися внучатами, время от времени загорать на дедовой даче. Так что хочешь, не хочешь, а на встречу с давно обрыдлой работой спешить приходилось. Несмотря ни на какой прогнозируемый рост миллиметров ртутного столба. Вот и сейчас следуя закону Ньютона, наш герой придавал импульс своему телу, удерживая его от свободного падения, в устойчивом наклоне к тротуару, градусов этак шестьдесят. Неопытный наблюдатель, с первого раза и не разобрал бы, что к чему. Толи это голова тянет за собой таз, толи наоборот, и таз подталкивает вперед голову. Но в этом возрасте это уже и неважно. Движение, движение, движение - это жизнь. Вот, наконец, преодолены барьеры турникетов, а там "осторожно двери закрываются". Скок, скок пересадка, а может и не одна и следующая станция - "Здравствуй работа. Родная клетка кабинета".
Вот и они, его неизменные спутники трудовых буден. Замусоленный стол, шкаф, на фоне бесцветной стенки и беспризорный календарь трехгодичной давности. Весь остальной хлам время от времени вяло переползал по комнате, в зависимости от заданий начальства, когда требовалось отыскать нужный документ или еще какую дребедень. А так, все на своих местах застолбившихся еще лет десять назад. Ну и форточка, конечно, прикипевшая к окну на веки. Единственным пятном, оживлявшим этот интерьер, был монитор, меняющий время от времени свои незастенчивые заставки европейских пейзажей, под которыми скрывалось эхо свободы далекого мира. Форточка в мир, так сказать. Тот самый мир, который барахтался где-то там за виртуальной сетью. Наш дед любил, и эти заставки, и еще больше окунуться под их сенью в заголовки Эха Москвы, среди которых, выбрав один, другой углублялся в сокрушение, как хорошо живут там, и как несправедливо то, что его сейчас там нет. Надо сказать, что работа его последних десятилетий была не из тех, что горит, и уж тем более, не из тех, что требовала такого же взамен. Даже, не очень то и мозговать нужно было. Бумажка туда, бумажка сюда и закряхтел принтер. Так что ее (работу-то) всегда можно было успеть исполнить между приятным барахтаньем в мировой сети, чьих-то мнений, россказней и фотографий или вялым писанием по старой памяти, каких-то своих статеек. Вот такой он был наш начальник - начальник отдела связи. Не какой-нибудь там замухрышистый главный менеджер в новомодной организации - нет! Хозяин целого отдела в солидном институте. И не важно, что институт оставался институтом только по инерции. А весь отдел нашего начальника помещался в одной уже описанной комнатушке. И то, что со всеми его подчиненными мы уже знакомы. Ну, может быть, не представлена, какая-нибудь флешка, забившаяся в ящик стола или принтер, недовольно поскрипывающий каждый раз при печати. Но, поверьте, все эти рабочие формальности неважны. Ведь есть главное. Есть и подчиненный контингент с инвентарными номерами, как с погонами и, утвержденный в штатном расписании статус с соответствующим пустячком. Ну, а то, что не сложились мечты истфака или какого-нибудь еще там фака или теха. Ну, так что! Михаил Васильевич и не такое переживал. Поросло быльем и эстафета передана детям. Своим, чужим - без разницы, даже если и не передана. После стольких лет кропений, в остатке нашего Николая все таки была заслуга одного дела, которую он любил вешать на щит. Как он сам не без злорадства рассказывал в компании или просто в душевной беседе, когда речь заходила о СССР: "Это я развалили тут комсомольскую организацию" - и удовлетворенно улыбаясь, не без проскользнувшей в глазах гордости, хорохорившегося петушка.
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошел улыбчивый молодой человек. "Как жизнь?" - прервал Антон, ковыряние старичка в телефоне. Тот поспешно положив аппарат вниз головой, глянул поверх очков и, не вдохновившись вопросом, сокрушился: "Да, какая тут жизнь! Вон оно сколько". И он махнул рукой в сторону кипы распечатанной бумаги. "С каждым годом все больше. Чего хотят? Зачем? Кому в наше время вообще нужны их писания" - продолжил он с искренним удивлением. Его озорной блеск глаз так и потух, не найдясь, чем бы оригинальным дополнить фразу, куда бы можно было с пользой трудоустроить армию авторов, когда тем запретят писать. "Ну, разве все так плохо? Пусть по капельке, но все же кому-то нужно. Покупают. А потом, должен же быть ассортимент" - отпарировал парень. "Какой тут ассортимент - сплошная макулатура. Раньше еще любопытствовал. Проглядывал. Но, уже не могу. Никакого порядка". А ему было с чем сравнивать. В библиотеках он провел немало времени и по профессиональной нужде и для души. Бросив взгляд на собеседника, он уже более миролюбиво добавил: "Я же первый за то, чтоб читать, а не в ящик пялиться. Но, читать, а не мозги полоскать". А то, что их полощут он зал из первых рук. Поскольку уже долгие годы, сидя на связи, наш пожилой друг отвечал за прием и распределение всей корреспонденции. Корреспонденции не только своего института, но заодно и журнала, ютившегося под этой же крышей. Так что волей не волей, а вникать в присылаемый материал приходилось. Больше всего его удручал, даже не объем, а то бешеное количество графоманов, которые изрыгали потоки своего сознания, а он должен был всё это сортировать. А значит, если не вчитываться, то хотя бы просматривать. Будь его воля, он бы всех отправлял, не задумываясь на помойку, ну или хотя бы рассылал дальше по отделам, не распечатывая. "Так нет, неудобно, видите ли, им! Глаза болят в экран пялится - читать. Тьфу, это старая гвардия - престарелые пионеры". Хоть отрадно, что в беседах с коллегами все же кто-то с ним соглашались. "Невозможно так засирать эфир" - цокали языки. Он даже как-то вышел с предложением прописать критерии и регламент для всех этих писак. В ответ же от руководства получил, как и положено в лучших традициях наказуемых инициатив, а заодно и ярлык Главлит. "Это он-то Главлит!" - думал он тогда с возмущением, идя домой и, балансируя на собянинской плитке. "Я-то Главлит, я, который всегда был и есть за все свободы! Сволочи. Осталось еще фасады изразцами выложить - город комфортный для жизни". И он с тоской шел и думал, что и написать-то сейчас уже некому. Вот было время. Порядок. Черканешь листок другой в горком, и сразу везде движение, порядок наводят. Ныне же каждый раз, переводя на распечатку потоков чьих-то сознаний кипы бумаги, он с тоской глядел на заставку монитора, а в голове жужжало: "Довели страну. И всем наплевать. Никакого порядка".
Парень, взвесив рукой одну из приготовленных коллегой стопок, беспристрастно выдал: "То ли еще будет. У нас к 29-му запущен свежий конкурс. Так что это только прелюдия новой волны". Опешивший дед, только и произнес: "Зачем? Это кого клюнуло?". Парнишка дипломатично пропустил мимо ушей вопрос. И не только потому, что был один из инициаторов, а и потому что тема этого диспута поднималась не раз. "За следующей порцией зайду позже" - и он выскользнул в дверь, оставив возмущение варится в собственном соку. "Как они называют это? Как, как?" - вертелся вопрос в седой голове. "Ах, да. Активность. Видел я всех этих энтузиастов херовых! Лишь бы пыль в глаза! А толку ноль. А мне разгребать это дерьмо" - накручивал себя наш герой. Между тем, он залез на сайт института и стал вчитываться в появившийся раздел с условиями конкурса. Чем больше он вникал, тем отчётливей представлял себе ту лавину бумаги, которую должен будет начать пережевать его старенький принтер. Решение было принято быстро. Тем более, как раз и подвернулся материальчик. Он взял один из уже распечатанных текстов и решительно вышел из кабинета. Приняв свой привычный наклон градусов этак в шестьдесят, он юрко засеменил по родным коридорам в сторону кабинета начальника. Это как раз тот случай, когда подходит выражение - "не вынесла душа поэта". Наложилось одно на другое. Мелочные неурядицы в быту (не наскреблось на очередную поездку), тяготенье мелочным делом, с которым вынужден ежедневно ковыряться на работе (разве об этом мечтал он лет двадцать-тридцать назад) и куда без нее - банальная ревность старости к молодой жизни энтузиаста.
"Разрешите?" - спросил он, приоткрыв дверь. "А, Коля входи" - вскрикнул бодрый старикан, за наголо выбритым столом, где ни то, что монитора не наблюдалось, а даже ручки. "Я посоветоваться Андрей Кириллович" - проворковал гость. "Давно не виделись. Проходи, садись" - зазывал хозяин кабинета. "Вот посмотрите. Что нам с этим конкурсом шлют" - и Николай протянул распечатанный текст, садясь за стол напротив хозяина кабинета. Пока тот читал, он машинально оглядывал знакомые шкафы, может, что-то углядится новенькое. Пауза длилась не долго. Не дочитывая до конца, начальник возмущенно воскликнул: "Это что за партизанщина?" "Вот я и пришел, надо ведь что-то делать. А то докатимся, что наши имена как врагов народа полоскать начнут. Еще и институт с журналом туда же запишут". "Ну, ладно, Николай - все понятно. Это надо прекращать. И название-то какое - "Война советских партизан после..." "Андрей Кириллович, так мы же сами этот конкурс к дню партизан начали. И условия Антон писал. Я вот распечатал". И он зашуршал бумагами, но его визави сделал говорящий жест и он прекратил. "Вот, ты у нас всегда начеку был. Так что давай тебе это и поручим. Ты сперва условия отредактируй, чтоб там лесных братьев в партизаны не записывали, а потом возьми на контроль и весь приходящий материал. А то ты прав, если что так нас на клочки журналисты разорвут". "Андрей Кириллович, с условиями я еще могу. Так сказать, в качестве факультативной нагрузки. А вот, контроль, так это совсем не моя компетенция" "Да, брось ты Коля. Я-то тебя знаю. Контроль, это как раз твое". И он пододвинул к нему принесенный им текст. "Ну, если Вы приказом по институту функции курирования возложите, тогда деваться некуда. А так, пусть партизанами займется Виктор Петрович, это его тема". Два месяца до дня партизан, вот пусть и визирует, что подходит, а что нет. У него никакая лиса в курятник не прошмыгнет".
Когда наш блюститель порядка вернулся к себе в кабинет, около двери, его ждал Антон с пачкой текстов для отправки на публикацию. "А ты разве не слышал" - обратился к нему Николай Николаевич. "Лысенков приказал, теперь без визы Коробейникова ничего по конкурсу не отправлять. Так что рад бы, но позже. Вот я тебе еще пачку подготовил" - и он протянул ему еще одну кипу бумаги. Андрей все это взяв, развернулся и понес этот груз на четвертый этаж, а Николай Николаевич сел редактировать условия конкурса, с прицелом, чтобы не всем было не лень соблюсти эти условия.И результат не заставил себя ждать. Мало того, что старенький принтер стал реже кряхтеть. Еще дотошный Коробейников, так внимательно читал эту лабуду, что к концу конкурса, добрая половина осталась не оприходована.