Аннотация: Семеро "бывших" в мире, который свихнулся. Солдат, врач, актер, студент... лидер. У всех свои заморочки. Все они умрут.
Семеро сидели у догорающего костра и пили колу в мятых жестяных банках. Позади матово отсвечивали вороненым металлом сложенные в козлы карабины. Ровно шесть. По числу сидящих лицом к огню. Седьмой карабин лежал на коленях человека, выставленного часовым.
- Вот я и говорю, - объяснял сухой лысоватый человек с манерами суетливого хорька. Часто жестикулировал, где надо, и ещё чаще, где не надо. Как ни странно, его слушали, хотя и без того внимания, что сопутствует прирождённому рассказчику.
- Вот я и говорю. В вагоны уже не пускали - кто не успел, тот опоздал - солдаты на каждом углу, БТРы, парочка танков - я сам видел, не сомневайтесь, большие, в камуфляжной раскраске, а на броне - странная такая фигулина, как бы вам объяснить... Что-то вроде медной трубы с раструбом на конце, патефонный такой раструб... Я сперва подумал на громкоговоритель, но там ещё насечки витые через всю фигулину, и знаки... А солдаты близко не подпускают, в кого-то даже стреляли - тётка с дитём рванулась к вагону, так её не пожалели... и ребёнка не пожалели, девочка маленькая, в ситцевом платьице, глаза огромные, личико чумазое - у моей такое же было после песочницы... Жалко девочку, до слёз жалко, нелюди они... а кто сейчас человек? Уж точно не солдаты. Да из нас тоже... разве вон Хальдемир... но и он не совсем. Я-то знаю, я был учителем, детским учителем, осмелюсь сказать... Пестовал души человеческие и детские в частности - мне даже грамоту дали, медаль за вклад... Секунду, дайте припомнить... Да. "За бесценный вклад в дело воспитания подрастающего поколения. Мы всегда будем помнить Вас, Учитель!" А учитель там было с большой буквы - между прочим.
- Ай, оставьте, Ежи! - с досадой прервал бывшего учителя высокий плечистый человек со шрамом через всё лицо. Было заметно, что и он уже прожил большую часть жизни - тёмные, гладко зачёсанные назад волосы местами побила седина, как черноту осени первый снег. Но ещё заметнее было, что эту большую часть он прожил совсем иначе, чем учитель. И нисколько об этом не жалел.
- Забудьте Ежи, обо всём что было "до "! Не было никогда "до", а есть только "после" и сейчас... да, да, сейчас, и не надо вертеть вашим куцым интеллигентским носом, пытаясь мне возразить! Может я тогда забуду про ваш "невосполнимый вклад в дело промывания мозгов юным дегенератам"... В том, что случилось, есть ведь и ваша вина, Ежи!
- Но позвольте... - попытался возразить учитель.
- Не позволю, Ежи, вы уж извините меня, старого солдафона, но ваши методы бросают в дрожь даже меня. Или бросали. Чему я искренне рад - так это тому, что все эти спецшколы для неисправимых и комнаты "Ж6" отошли в прошлое, стали "до"... Да, Ежи, не отрицайте, мне ли не знать вашей внутренней кухни, были такие комнаты, со специальным немарким полом и плёночными обоями, с которых так удобно смывать кровь, мозги и блевотину. И вы ещё удивляетесь, что они взяли в руки оружие? GENERATION NEXT стало DEGENERATION NEXT. Такая вот к дьяволу игра слов...
Генерал отбросил в сторону пустую банку, вытащил из кармана рубашки военного образца крошащиеся папиросы в картонной пачке, медленно закурил. Выдохнул синеватый удушливый дым.
- Хотите? - предложил остальным. Четверо покачали головами, часовой даже не повернул головы. Согласился, как ни странно, только учитель.
- Всё кипите, Ежи? - спросил Генерал, давая ему прикурить от своей папиросины. Учитель сверкнул подслеповатыми глазами, но промолчал, делая три быстрые неглубокие затяжки.
- А зря. - вклинился в беседу третий, молчавший до сих пор, человек. - Кипеть, Ежи, пустая трата сил и нервных клеток, которые, как известно, не восстанавливаются. Кому известно? Да всем. Спросите у кого угодно, вам ответят... Но если вы скажете: случилось мол несчастье - хотя это как посмотреть - кончились клетки... А что дальше? Умрёт человек? Станет идиотом? Дебилом? Впадёт в апатию? Я, например, не знаю. При всём своём десятилетнем медицинском образовании, пятилетней последипломной практике и восьми годах работы по специальности... Вот так. Не знаю. А любой неспециалист: балерина, дворник, сапожник, понимающий в медицине ровно столько, сколько показывают в телесериалах, объяснит вам, что потеря всех, я повторяю: всех нервных клеток ведёт прямым ходом в психушку, жёлтый дом, или, как их ещё называют, санаторий узкой специализации. Я, врач с красным дипломом, не могу ответить на вопрос, они - могут. Что прикажете делать? Отдать мой скальпель дворнику, расширитель рёбер балерине, а самому идти подметать улицы или танцевать в Большом Театре? Молчите? Правильно, Ежи, как сказал Генерал, - молчание золото.
- Я такого не говорил. - вмешался Генерал.
Бывший врач усмехнулся. Тонкие губы искривились, а вот улыбка в тусклом свете догорающего костра получилась страшноватой, словно у лежалого покойника внезапно задёргались мёртвые лицевые мышцы.
- Вы не единственный умный человек на свете, при всём моём к вам, Генерал, уважении. Значит, сказал кто-то другой... ещё более привыкший кидаться в собеседника округлыми фразами, схожими с булыжниками не только формой...
- Вы забываетесь, Вацлав!
- Нет, это вы забываетесь! Генерал? Какого войска, позвольте поинтересоваться? Уж не знаменитых ли Лазоревых Беретов, что так весело порезвились на юге? Вешали крестьян, посмевших разграбить государственные кладовые? Им нечем стало кормить детей? Да как они посмели?! Ну и что, что ваши продотряды отняли у них весь хлеб? Затянули бы пояса потуже - не на поясе, так хоть на горле... Ай-яй-яй! Да как они могли?! Да как они посмели?! В назидание повесим троих... ах, вся деревня ела?.. Ужо! Каждого десятого - на осину. Пацан... ну и что, что маленький, брал чужое наравне со всеми, а отвечать так в кусты? На осину, подлеца!.. Ударил солдата? Забить прикладами, вспороть брюхо... горстями - зерно. Ты хотел чужого хлеба? На - жри!
Молчите? Правильно, Генерал - молчание золото. Копите капитал на безбедную старость...
Генерал молча, по-особому пружинисто встал, не отрывая холодного взгляда от глаз врача. Шаг, другой... Вацлав продолжал усмехаться. Сидящие рядом с ним учитель и ещё один, полный некогда, а сейчас отощавший человек с огромными усами отодвинулись в стороны. Усатый руками попытался нащупать карабин, позабыв о том, что уже поставил его в общую пирамиду.
- Стоять! - прозвучал сзади негромкий приказ. - Генерал, я не шучу. У меня в руках карабин калибра семь шестьдесят два - вы имели возможность убедиться в его убойной силе вчера, при встрече с медведем.
Генерал повернулся. Натянутый, словно корабельный швартов в сильный шторм, и столь же опасный для находящихся вблизи...
- Ты - мне! - прорычал Генерал. - Мальчишка! Да я - тебя!
- Руки. Вверх. Медленно, - раздельно выговорил названный мальчишкой. Только у него, стоящего на часах, было оружие, но кто знает этих бывших... - Хальдемир, возьмите у Генерала нож. Тот, что на поясе... Засапожный пока трогать не будем, если господин Генерал пообещает вести себя разумно. Даже не пытайтесь! Как только нагнётесь, я всажу вам пулю в череп, господин бывший офицер. С восьми шагов трудно промазать. Да ещё с такого оружия...
- Мальчишка! - от ярости у Генерала задёргалась нижняя челюсть, и стало заметно, что он всё-таки немолод, шея выдала - кожа набрякла, отказавшись туго обтягивать по-прежнему железные мышцы. Но нагибаться за ножом Генерал передумал. Как и прыгать на человека с заряженным карабином в руках.
- Сядьте, Генерал. Пожалуйста... А Вы, Вацлав, извинитесь.
Врач снова усмехнулся и покачал головой.
- Я бы рад помочь Вам, Дамир, но... Увы, не могу. Совесть не позволяет.
Рычание Генерала прозвучало подобно рыку дикого зверя.
- Успокойтесь, Генерал, и возьмите себя в руки - вы же военный, в конце концов...
- Бывший, - уточнил врач.
- Да что вы в самом деле, Вацлав?! - теперь не выдержал учитель. - Вы что не понимаете...
- Что дразню зверя, вы это хотели сказать? - с потрясающим хладнокровием продолжал врач, упорно глядя в глаза военного. - Понимаю, Ежи, отлично понимаю... Господин Генерал давно не убивал? Ему захотелось крови? Понимаю, Ежи, что ж тут не понять - такая вот у господ бывших офицеров психология. Если бы господин Генерал сумел добраться до своего карабина, чему так благородно препятствует господин Дамир, то догадайтесь, кому досталась бы первая пуля?
- Пулю на тебя? - небывалое презрение прозвучало в голосе Генерала. - Да я на тебя, крысёныш, дерьмо очкастое, верёвки бы пожалел, не то что пулю!
- Ну хватит, Вацлав! - закричал Дамир. - Успокойтесь или я буду вынужден вас успокоить.
- Господину Генералу жалко пули, - врач словно не слышал ни рёва разъярённого военного, ни окриков Дамира. Всё ещё глядя в глаза Генерала, он говорил, говорил...
- Остановите его! - завизжал испуганный учитель. - Он сошёл с ума!
-... И даже верёвки вы мне не оставили. Выходит, голодающие южные крестьяне были счастливее меня - они то уж почувствовали вашу щедрость. Два локтя добротной пеньковой верёвки и осина им всяко были обеспечены... ручательством господина Главного Интенданта, я думаю, а господин офицер... - тут глаза Вацлава недобро сверкнули. - Всего лишь исполнял приказ. По-своему, конечно. С тщанием, с похвальным энтузиазмом и чисто военной сноровкой. А некоторые неприятные эксцессы полностью на совести рядовых солдат, малость перестаравшихся в процессе умиротворения бунтарей... Те, видите ли, не хотели тихо-мирно дохнуть с голодухи!..
А та юная девочка, что легла под взвод, а затем была брошена в компостную яму умирать, она-то в чём виновата? В том, что попалась вам на пути, господин Высокоморальный Высший Чин?! Вспомните! Голубые глаза, каштановые косички, родинка в уголке губ... Заметная такая родинка, и ещё одна - на шее... Сиреневый бантик и ма-а-аленький такой шрам под левой ключицей... Что вы так побледнели, господин Генерал? Нездоровиться?! Ай-яй-яй. Здоровье надо беречь. Если не чужое, так хотя бы своё... Чтобы лет эдак через десять - пятнадцать рассказать внукам о своих героических подвигах...
Генерал внезапно успокоился.
- Внуки? - произнес он устало. - Да какие к дьяволу внуки...
- Прекратите, - сказал до сих пор молчавший человек, сидевший через одного от Генерала. Он был высок, почти вровень с военным, но в плечах поуже и не так силён. Хотя никто не рискнул бы назвать его слабым. Был он темноволос, красив, но не как журнальные красавчики, а по-своему. Брови вразлёт, прямой долгий нос, карие глаза с неподдельной теплотой. Когда-то его звали Вячеслав, и был он хорошим инженером на нефтяных промыслах, едва ли не лучшим из всех. Потом руководил собственной фирмой по обеспечению пожарной безопасности. Но всё это было "до". "После" он приобрёл каменное выражение лица, привычку к оружию и новое имя, не имя, а скорее прозвище - Серый.
- Прекратите, - сказал Серый. - Прекратите этот фарс... Это слишком далеко зашло - даже для нас. Хальдемир, пожалуйста...
-... А сперва ты попользовался ей сам, старый филин! Всего тринадцать ле... - точный удар в висок заставил Вацлава потерять сознание и упасть лицом вперёд. В костёр. Сердобольный Хальдемир вместе с учителем принялись вытаскивать его оттуда и тушить загоревшиеся волосы. Потушить - потушили, но брови спасти не удалось - одна выгорела начисто, зато левая сохранилась в двух фрагментах: словно точка и тире рядом. Нос врача не пострадал, левая половина лица - тоже. На правой образовался сильный ожог во всю щёку, от угла тонких губ почти до глаза. Раненый застонал, не открывая глаз. Серый шагнул через костёр и начал лить из банки на лицо Вацлава холодную колу.
- Беги за водой! - приказал он Ежи. Тот запыхтел, суетливо закивал.
- Сейчас, сейчас... - хватал что-то и сразу же бросал, определив, что это не то, что нужно.
Хальдемир сунул ему в руки пластиковое ведро.
Генерал сидел, уставившись в догорающие угли, и не обращал внимание на суету вокруг. Серый раздавал приказы, нужные и не очень, но каждому досталось дело, способное занять его в эту критическую минуту, лишь Дамир остался за синой Генерала с карабином в руках, да лежал без сознания обгоревший Вацлав.
- Что с Вами происходит, Генерал? - Серый присел напротив, так, чтобы между ними оказалось пламя костра, и положил карабин на колени, убедившись предварительно, что патрон в стволе. Генерал безучастно поднял взгляд, минуту помедлил, затем сунул руку в нагрудный карман.
- Не делайте этого... - тихо попросил Серый. - Не получится, Генерал, поверьте на слово...
- Что не получиться? - не понял в первый момент военный. Взгляд его рассеянно блуждал по лицу бывшего инженера, рука что-то нащупывала в кармане. - Закурить не получиться?
Он вытянул из кармана мятую папиросную пачку из серого картона. На лицевой стороне коробки вяло скалилась чёрная молния. Ниже молнии -- красные витые буквы: "Морские".
Позади коротко хмыкнул Дамир. Серый расслабился и улыбнулся.
- Хотите? - спросил Генерал.
- Хочу, - сказал инженер. - Дайте огоньку... Спасибо.
Они одновременно выпустили вонючие сизые клубы, так, что Дамир закашлялся и замахал рукой, разгоняя дым.
Вернулся с ведром учитель Ежи и принялся лить холодную, аж до ломоты в зубах, воду на лицо Вацлава. Изредка он испуганно оглядывался на дружно дымящих Серого с Генералом, вздрагивал и струя воды вздрагивала вслед за ним.
- Хорош, - сказал Серый, когда лицо врача побелело до чистоты мела. - А теперь прогуляйся до лесочка, только карабин возьми, и посмотри, как дела у остальных. Хватит хворост собирать - пускай возвращаются... Но - осторожнее. Дамир, иди с ним.
- Но... - попытался возразить тот.
Серый положил руку на карабин.
- Я сумею разобраться с любой опасностью, умирающей от пули. Иди, нам с Генералом нужно поговорить... Генерал?
Когда они остались одни, Серый поудобнее устроил оружие на колене и взглянул на бывшего военного.
- Генерал? - тихо позвал Серый.
- А, да? В чём дело? Где все?
- Нам нужно поговорить - очень серьёзно. Вы правда были в Лазоревых Беретах?
Генерал с такой мукой посмотрел Серому в глаза, что тот волей - неволей отшатнулся. Покачал головой.
- Не были?.. Или были? Не понимаю...
Генерал силком разжал стиснутые, как капкан, губы... Слова не шли. Он прокашлялся, затем глухо, словно проталкивая с непомерными усилиями каждое слово, заговорил:
- Нет. Никогда.
- Но почему Вы... Стоп, - Серый понял, что ничего не понял. - А та девочка, о которой говорил Вацлав?..
Генерал глухо застонал.
- Нет. Я никогда не знал той девочки. Я никогда не вешал крестьян на осинах, никогда не вспарывал им животов и не сыпал туда горстями пшеницу! И в тоже время я помню, как проделывал всё это, и помню, как кричала она под очередным солдатом...
Её звали Светлана... Я не могу понять, я думаю, что схожу с ума - я помню, как делал то, чего не делал никогда! Понимаете, Серый, я просто физически не мог оказаться в южных районах в то время, когда шёл бунт "Десяти колосков" - и уж тем более в составе дивизии Лазоревых Беретов, брошенной на его подавление... Понимаете?
- Нет, - честно признался Серый. - Расскажите всё сначала.
- Хорошо, - с мукой в голосе сказал Генерал. - Если б ещё знать, с какого начала...
НАЧАЛО ПЕРВОЕ: ЗЕЛЁНАЯ ДИВИЗИЯ.
...Тогда Генерала звали не только по званию, а и по имени - отчеству. Правда был он тогда всего лишь полковником, хотя и подавал большие надежды. Но для простоты оставим всё как есть. Генерал пусть остаётся Генералом, а прошлое - прошлым...
Служил он к тому времени уже более десяти лет, на счету числился хорошем, да и воинская часть ему попалась не из худших. Зелёная дивизия была одной из пяти дивизий, получивших за особые заслуги вместо номерных обозначений так называемые цветные. Были кроме неё ещё Чёрная, Синяя, Малиновая и Лазоревая дивизии. Соответственно комплектовались они из лучших выпускников корпуса Морской Пехоты, ВДВ, внутренних войск и спецназа. Зеленая дивизия стояла в этом ряду особняком, так как пополнялась исключительно солдатами, прошедшему по конкурсу из обычных пехотных частей. Если ты можешь быть лучше других, значит и служить будешь в соответствующей части. Как следует из названия (зелёные - Пограничные Войска) служба проходила на рубежах горячо любимой Родины, чтобы разный внешний гад не пролез гадить внутрь, а разный внутренний змеёныш не задумал продать куски Родины по сходной цене наружу. И если он таковую пакость сотворить задумал, то - по мордам его, скотину, по мордам! Так и служили.
...В том дурной памяти году газеты в часть приходили нерегулярно, с огромными промежутками, писали же в них такую чушь, что читать стало не просто невозможно, а даже непереносимо стыдно. Благодаря жёсткому отбору, а может - вопреки ему, народ в дивизии подобрался в основном грамотный, образованный... С познавательной искоркой. Задавали вопросы, сами же на них отвечали. Место газет заняли передаваемые изустно слухи.
Юг в огне. Продотряды вывозят зерно подчистую, не оставляя ни горсти на прокорм. Крестьяне волнуются. Было несколько стихийных бунтов, разграбили государственное хранилище... В столице беспорядки. Рабочие вышли на демонстрацию. Для разгона вызвана Малиновая дивизия... Из толпы демонстрантов в солдат полетели камни - возможно, то была провокация... Какой-то майор с малиновыми петлицами приказал открыть огонь по безоружным людям. Больше четырёхсот пятидесяти убитых, треть из которых - женщины и дети... Три дня потом вывозили трупы. Вечером следующего дня прокатилась волна арестов. Людей вывозили на мебельных фургонах за город и там расстреливали... Число жертв достигло восьми тысяч, аресты продолжаются... Волнения в других крупных городах - в одном из них доведённые до отчаяния люди захватили городской арсенал... Пятый день идут уличные бои. На город брошены пехотная дивизия и вертолётный полк. Потери неизвестны, но огромны... Битва идёт за каждый дом, подъезд, улицу...
Дальше стало хуже. Слухи пошли страшные, такие страшные, что рассказывались недомолвками и иносказаниями...
В южных районах крестьяне самовольно захватывают хлеб, зерно, убивают сельских старост и продотрядовцев. Масштабы бунта ширятся, появились даже вожди. Правительство посылает туда армейские части и Лазоревых Беретов. Вертолёты сбрасывают на живых людей напалм. Страшно...
А в городе N продолжаются уличные бои. На десятый день командир приказал вывести солдат за пределы города - дивизия потеряла треть состава... Ещё через день к городу перебросили тяжёлую артиллерию... Вертолёты бомбят городские улицы, на которых и без того рвутся гаубичные снаряды... Город в огне.
В Североморске, главной базе флота на северном море - волнения, переходящие в открытый мятеж. Матросы и часть офицеров требуют прекратить избиение крестьян... Форты острова наводят пушки на стоящие в гавани корабли. Правительство отдаёт приказ уничтожить гнездо мятежа. Тем же вечером Североморск бомбят со штурмовиков. Остров огрызается. Штурмовики, потеряв две машины, уходят. На следующий день линкор "Победа" под прикрытием двух авианосцев выходит в море и открывает огонь по острову из главного калибра. Над Североморском - удушливый чёрный дым, горят склады... Ночью его бомбят снова, на этот раз с тяжёлых бомбардировщиков. Остров пылает.
А на юге солдаты танками давят безоружных крестьян. За обычными воинскими частями идут Лазоревые Береты и... Вешают, казнят, рубят руки, носы, вспарывают животы и набивают туда гниющий на улицах хлеб. Жара страшная, трупы смердят на виселицах, целые деревни вырезаны до единого человека, везде разруха и мор. Крестьяне дохнут как мухи...
Зелёная дивизия в полном составе стоит на северо-западной границе и ждёт приказа. Рядом, плечом к плечу, стоят ещё четыре полных дивизии, две из которых - танковые. Напряжение растёт. Никто не знает, чего ждать - то ли приказа подавлять внутренний мятеж, то ли наступать вглубь вражеской территории. Алантия, маленькое снежное государство, спешно строит линию противотанковых рвов, дотов, дзотов, в землю по башню вкапываются танки. Линия, названная по имени её главного инженера линией Оровио, в длину достигает ста тридцати километров, в глубину на некоторых участках - пять - десять километров. Спешно ставятся дополнительные зенитные установки и радары ПВО...
2 сентября в стране вводят чрезвычайное положение. А это значит, комендантский час и расстрел без суда и следствия. С границы снимают воинские части и бросают на подавление волнений.
После недельной канонады в город N входят войска. Они видят только разруху и смерть, улицы мертвы, в обломках домов лежат неубранные трупы, кое-где полыхают пожары. Вслед за армией город занимают малиновые и начинается чистка. Лагеря переполнены, эшелон за эшелоном отправляются в тайгу. Народ молчит, армия молчит...
Сентябрь - сравнительное затишье. По-прежнему огрызается Североморск, но даже флотские запасы провианта подходят к концу, на острове введено нормирование продуктов, в дефиците вода и медикаменты. Крестьянский юг практически разгромлен, там зверствуют Лазоревые Береты... Армия контролирует все крупные населенные пункты. В лесах затаились остатки мятежников, образовавшие партизанские отряды. Ночью выходят и жгут технику, убивают солдат, взрывают склады с зерном. Наш хлеб - говорят партизаны, пусть лучше никому не достанется, чем всяким гадам...
Октябрь. Горит мятежный остров. Выходят в море эсминцы "Стремительный", "Храбрый", лёгкий крейсер "Восток", берут курс на Ролстоу, главный порт Алантии. Наперехват устремляется правительственная эскадра в составе трёх тяжёлых крейсеров, пяти эсминцев, линкора "Победа", двух авианосцев и одного торпедного катера. Встреча происходит на закате. Тонет крейсер "Восток", теряет ход и ложится в дрейф один из эсминцев. "Стремительному" в темноте удаётся оторваться и войти в территориальные воды Алантии... Команда эсминца позирует репортёрам известных зарубежных газет.
7 ноября в Североморске высаживается вертолётный десант. На удерживаемом им плацдарме нельзя сделать и шагу, чтобы не наступить на мертвеца в пятнистой форме. Ночью на помощь Голубым Беретам приходят катера с десантом. Люди на них тоже одеты в пятнистую форму, отличается только цвет петлиц - они малиновые. Командование не доверяет морской пехоте и совершенно правильно делает. Чёрная дивизия глухо ропщет.
8 ноября два полка малиновых уже высадились. Бои идут за улицы города, матросы бешено атакуют. Потери с обеих сторон страшные. Утром малиновые захватывают береговые батареи. Тут же к острову устремляются десантные суда, полные солдат. Над островом - чёрный дым...
10 числа Североморск пал. 15 числа правительство направляет Алантии дипломатическую ноту, требуя возвращения на Родину экипажа эсминца "Стремительный" и самого эсминца. Правительство Алантии согласно вернуть корабль, разговаривать же о насильственной выдаче экипажа категорически отказывается...
24 декабря - война. Зелёная дивизия в четыре часа утра без объявления войны переходит границу Алантии. Гремят орудийные залпы. Самолёты бомбят аэродромы и мирные города. Вертолёты выбрасывают десант в тылу алантийских войск. Диверсионные группы Лазоревых Беретов взрывают склады боеприпасов и перерезают линии коммуникаций. Голубая дивизия в полном составе десантируется на парашютах позади линии Оровио. Чёрная дивизия образцово-показательно захлёбывается в крови, штурмуя укреплённое побережье вблизи Ролстоу. Алантийский флот заперт в шхерах. Линкор "Победа" укладывает снаряд за снарядом по узким проходам между скал, где скученно, борт к борту стоят корабли противника.
К вечеру правительства двенадцати стран заявили, что осуждают "неприкрытый акт агрессии против мирного государства". Зелёная дивизия продолжает своё движение вглубь этого самого государства. Над Алантией - удушливый чёрный дым...
- Я вам верю, Генерал. Вацлав... но как быть с Вацловом? Возможно, у него просто разгулялись нервы... а у кого они сейчас в порядке? Порою мне самому хочется всё бросить...
Забавно знаете ли вспоминать о том, что было "до". Вроде бы знаю, что всё в прошлом и к нынешнему настоящему имеет самое косвенное отношение, а поди ж ты! Словно вчера это было... - Серый бросил окурок в огонь и выпрямил затёкшую спину. Карабин, однако, он и не думал убирать. Ствол его по-прежнему смотрел на Генерала. - Однако мне всё-таки непонятно...
- Подождите, - устало сказал Генерал. - Есть ещё начало номер два...