Аннотация: Я не понимаю, почему у всех всё плохо? Или есть хорошее, но о нем не говорят, а вот о плохом - постоянно. И этот негатив передают из уст в уста и еще во всех подробностях. Только зачем?
Из кастрюльки, зашипев, полилась вода.
- Ой, батеньки, не усмотрела...
Я вижу, как ты переживаешь из-за того, что всё-таки вода залила плиту и теперь приходится спасать потухшие комфорки.
- Ма, давай помогу, - не особо хочется вставать, но совесть говорит о том, что нужно предложить свою помощь.
- Сиди уж. В коем веке в гости пришла, так что, я тебя к плите пущу?
Вижу, как мама ловко справляется с мини потопом, и вот опять кастрюлька с водой стоит на плите. Смотрю, как она режет лук, мелко и удивительно ровно. Это действие завораживает, и я впадаю в транс, наблюдая, как луковица превращается в тонкие полоски, которое потом мама кидает в закипевшую воду. Я выхожу из транса от звука ее голоса и понимаю, что всё это время она говорила. Мама всегда говорит, когда я прихожу к ней. Вот только уловить суть разговора мне с годами всё трудней и трудней. Хотя и раньше я ее особо не понимала.
- Танюш, может чаю еще?
Вздрагиваю от ее голоса, который прервал поток моих философских мыслей о не понимании ее, и отрицательно качаю головой. Мама лишь вздыхает и принимается за чистку морковки. Опять впадаю в транс, видя, как ловко очищается морковка от тонкой кожуры, потом моется под струями воды, а затем нарезается. Причем эта технология резки морковки так и не была мною освоена, и даже к своим тридцати с гаком я так и не могу порезать для супа морковку в виде идеально ровной соломки. Хотя зачем мне это? Такую морковку можно купить в супермаркете, правда мама говорит, что всё нужно делать самой. Но вот стоит ли свою жизнь тратить на резку морковки в идеальную соломку или проще купить ее а магазине, порезанную и замороженную в пакете. Философия бытия, основанная на морковке. Мне становится смешно от собственных мыслей.
- Танюш, ты чего? - мама оборачивается и смотрит на меня. - Ты меня совсем не слушаешь. Я вот про тетю Катю говорила... муж у нее помер, а у нее кредиты и еще здоровье у нее не очень...
На этой информации мой мозг ставит блок. Я не понимаю, почему у всех всё плохо? Или есть хорошее, но о нем не говорят, а вот о плохом - постоянно. И этот негатив передают из уст в уста и еще во всех подробностях. Только зачем? Сколько раз я не приезжала к маме, постоянно этот поток негатива выливался и на мою голову. У всех всё плохо: смерти, болезни, разводы, измены... Неужели так они и живут? Опять философия жизни и бытия или желание не жить, как они? Или желание не слышать вот всё это: про тетю Катю и ее несложившуюся жизнь. Ведь я ей ничем не помогу, так зачем мне тогда всё это знать? Может, это и жестокая позиция, но я не хочу всё это слушать...
- Танюш, ты меня совсем не слушаешь.
Женщина засыпала морковку в кипящую воду и стала мыть под струей воды небольшой пучок укропа.
- Я слушаю, мама.
И мама продолжает говорить. Я понимаю, что за этот месяц у нее не было такого благодарного слушателя как я. Только вот зачем мне эта отрицательная информация? Не знаю. Но сколько бы я не приезжала навестить маму, я слушаю всё это, а потом в довершении и о себе непутевой. И с этим грузом ухожу. И мама еще обижается, почему я чаще не навещаю ее.
- Доченька, - опять голос мамы вывел меня из глубин осознания бытия, - может всё-таки с нами будешь жить? А то как ты там одна. Волнуюсь я за тебя...
- Мама, помнишь, сколько мне лет?
Хотя я понимаю, что я для нее еще ребенок. И поэтому замолкаю, слушая опять рассказ, как им плохо без меня, и как отец хочет, чтобы дочка жила с ними. Я молчу, пью остывший чай, откусываю кусочек от вафельного торта.
- Мы ведь любим тебя, ты для нас всё в этой жизни.
Слыша эти слова, чувствую, что они врываются в мой мозг воспоминаниями и опять возвращают в детство.
Я даже сейчас помню этот кабинет директора школы с массивным столом, заваленным бумагами, и я, стоящая перед ней, худенькая дрожащая девочка, непонимающая, почему всё это происходит.
За столом сидит полная, немолодая женщина в строгом костюме и объясняет моей маме монотонным голосом:
- Ваша дочь постоянно списывает домашнее задание у своей соседки по парте. Сегодня учительница математики застигла их на перемене за этим. Но самое плохое даже не в том, что Таня не делает уроки. Таня уже научилась врать. Она не признается в том, что списывала домашнее задание у Оли, соседки по парте.
- Я поговорю со своей дочерью, - сухо произнесла моя мама.
А я стояла рядом с мамой и видела, что она еле сдерживает себя. Но я тоже не смогла промолчать:
- Это Оля у меня всё списывает! - наверное, эти слова я уже повторила в сотый раз за сегодняшний день.
- Выйди за дверь! - прозвучал голос мамы.
Я послушно вышла и, закрыв дверь, прижалась к ней. Как же глупо всё получилось. Оля, она была моей подругой, и поэтому я каждый раз давала списывать ей домашнее задание. А как по-другому? Ведь она моя подруга и в этом и состоит дружба, чтобы помогать друг другу. Только когда нас поймали за этим, почему-то Оля промолчала о том, что это она у меня списывает, а не я у нее. Но, наверное, она испугалась.
Из кабинета директора вышла мама и взяла меня за руку. Мы молча шли по коридорам школы. Мама ничего не говорила, а я не могла вынести этой тишины.
- Мама! Это Оля у меня списывала. Ты мне веришь?
- Нет. И ты мне пообещаешь, что больше никогда не будешь списывать домашнее задание у других. Ты меня поняла?
Мама больно сжала мою руку, а я как рыба открывала рот и не могла произнести ни слова. Потом мама пошла вперед, больше ничего не говоря, а я так и не смогла понять, почему она молчит. Только вечером, когда родители сидели на кухне, а я пробиралась по коридору в туалет, я услышала слова мамы.
- Наша дочь списывала у Оли.
- Люд, ты ведь знаешь, что это не так.
- Знаю, но мама Оли моя начальница.
Я бросилась в свою комнату и упала на кровать. Тогда впервые я почувствовала эту боль внутри. Нет, у меня ничего не болело, ни руки, ни ноги, и вообще я была полностью здорова. Но только эта тупая приглушенная боль, она была во мне и я знала, что причина в словах, услышанных мной. Хотя даже не в словах, а в их сути. Моя мама знала, что я не списывала, и не защитила меня. Я не понимала почему? Тогда, в свои десять лет, я лишь осознала произошедшее и впервые познала боль в душе...
Потом, когда я стала взрослее, я вспоминала этот случай, боли больше не было. Я приняла действительность и даже понимала, почему так поступила моя мама, и отец поддержал ее. Вот только жить с ними я не хотела. И как только закончила школу и поступила в институт, переехала в общежитие. А после института с подругой пополам начали снимать квартиру. Так проще, легче, лучше.
Нет, я не виню своих родителей в том, что произошло. Это их выбор. Выбор между своим ребенком и незнакомой мне начальницей, от которой зависела моя мама. Даже больше. Я понимаю, почему она так сделала. Ведь благодаря работе у этой начальницы, которая была мамой Оли, у нас в доме были хорошие продукты и вещи, которые я носила, и вообще я росла, как обеспеченный ребенок. Но а то, что я узнала, что такое больно... так это и к лучшему. Я стала сильнее. Да, боль она закаляет. И с того момента я стала жить без иллюзий. Нет, я не считаю, что меня предали. Предательство - это звучит слишком пафосно. Для меня это слово ассоциируется с предательством Родины. Хотя для меня Родина - это наша двушка в Солнцево и как ее можно предать как Родину я не знаю. Поэтому всё произошедшее было лишь эпизодом, сделавшим меня такой, какая я есть.
А какая я? Мне тридцать с небольшим. У меня работа и смутная перспектива накопить на свою квартиру. Зато есть съемная квартира и своя жизнь. Я живу, как хочу. И еще постоянно свербящее чувство обязательства, правда, не знаю перед кем о том, что я должна выйти замуж и родить ребенка. Только непонятно за кого и для чего. Вернее, за кого - были варианты. Да только я понимала, что не обрету я в своем муже уверенности и не скажет муж так же как моя мама - он мой начальник, предавая меня. Значит, я боюсь предательства? Наверное... хотя нет. Предательство нестрашно. Страшна вот эта тупая ноющая боль, а потом пустота и безразличие.
Безразличие ко всему.
- Дочь, а суп?
Видя, что я встала, спросила мама.
- Не... спасибо. Я пойду.
И опять поток слов о том, что я худая, что нужно есть, что суп уже скоро будет готов, и что я редко бываю.
Одевшись, целую маму в щеку и, пряча глаза, выхожу за дверь, зная, что еще месяц у меня есть, а потом я должна приехать и навестить родителей. Так нужно, это мой долг....
Делаю шаг и вижу развязавшийся шнурок на ботинке. Присев, завязываю его. Из-за двери слышен голос отца.
- Хорошо всё-таки, что она с нами не живет.
- Да, я тоже этому рада.
Я знала это, я давно уже живу без иллюзий. Они разрушились еще в детстве.