Это случилось, когда мы были в Польше со свитой короля Генриха, в которой я в сущности не состоял. Просто я зачем-то увязался с Рибейраком, состоявшим в ней, в эту ничего приятного не сулившую поездку. Большинство любимцев Генриха, за исключением моих старых боевых товарищей Рибейрака, Ла Роша и Сен-Мегрена, я на дух не переносил. Нет, конечно, среди них были и вполне приличные люди, но... Их ужимки и шуточки, столь приятные королю меня лично просто бесили. Как, впрочем, и сам король. Он не раз пытался обратить на меня свою благосклонность, но я благополучно делал вид, что не замечаю его намеков. В итоге, я умудрился перессориться практически со всеми приближенными Генриха и уже подумывал о том, чтобы развернуться и отправиться в Париж под каким-нибудь благовидным предлогом. Однако сему не суждено было исполниться. И вот почему.

  Дело было так - во время одного привала (как вы сами понимаете, путь от Парижа до Варшавы неблизкий, ехали мы медленно, а постоялые дворы в такой глуши как Польша встречаются не на каждом шагу)... Так вот, во время одного привала произошла большая попойка, что было делом совершенно обычным для благородных молодых людей тех времен. Лагерь стоял на берегу реки и Рибейраку почему-то пришла в голову мысль искупать в ней любимого коня.

  Дело шло к зиме. На дворе стоял ноябрь, и было холодно. Вода была такой, что сводило руки. Разумеется, Рибейраков конь в нее лезть не захотел. Категорически. Лошади - они, однако, умные люди. Но хозяин настаивал. Сначала Рибейрак пытался затолкать коня в воду - не получилось. Тогда он решил изменить тактику - и начал его тянуть. Животное упиралось, конечно. А Рибейрак все тянул его, кляня на чем свет стоит и этого несчастного коня и всю конскую породу. Видя страдания друга, я поспешил ему на помощь. А ко мне присоединились и другие участники попойки. Мы толкали коня сзади, а Рибейрак тянул его за узду... Будь мы по умнее или потрезвее, наверняка сообразили бы, что коню такая постановка вопроса не понравится.

  В итоге конь взвился на дыбы, и Рибейрак очутился в воде по пояс. Ни мало ни расстроенный сим фактом, он предложил устроить купание и тут же нырнул. А мы полезли вытаскивать Рибейрака. Франсуа отбивался как мог и в воде образовалась куча мала. Возможно, мы просто утонули бы по пьяной этой лавочке, если бы нам на помощь не пришли трое гвардейцев, охранявших лагерь и посему не участвовавших в попойке.

  Они нас вытащили, развели костер и попойка благополучно продолжилась. О том, что на нас мокрая одежда мы как-то забыли... Короче говоря, на следующее утро трое из участников ночного дебоша, включая Франсуа слегли с жаром. Судьба остальных, признаюсь, меня мало интересовала. А вот Рибейрак... Ему действительно было очень плохо. Половину оставшегося до Варшавы пути он бредил, его постоянно трясло. Везли его на носилках. Лекарь короля не мог сказать ничего определенного, но через какое-то время Оди вроде стал чувствовать себя получше, жар спал и мнение королевского лейб-шарлотана перестало интересовать меня, а заодно и самого Рибейрака.

  Он все еще неважно себя чувствовал, когда мы прибыли в Варшаву, но был на ногах. Король правда самолично велел ему отлежаться в постели. Но Франсуа, конечно же этим пренебрег и на вторые же сутки после того, как свиту польского короля разместили во дворце, ворвался в покои его величества. Именно ворвался, потому как стража отказывалась его пускать, под тем предлогом, что король-де изволит почивать, и вам сударь приказал быть в постели. Расшвыряв по сторонам слегка обалдевшую охрану, Рибейрак, повторяю, ворвался в покои Генриха, где застал его с молодым поляком...

  Увы, но в отличие от большинства генриховых любимчиков, выделывавшихся перед ним кто во что горазд ради положения при дворе, Рибейрак, мне кажется, питал к своему королю вполне искренние чувства. И присутствие постороннего юноши привело его в праведный гнев. Юноша был сгребен в охапку, под крики короля вытащен из его покоев и вызван на поединок. Король был в гневе, он приказал Рибейраку немедленно удалиться обратно во Францию и никогда больше не попадаться ему на глаза. На что Рибейрак ответил, что покинет это логово бесчестия сразу после того, как разделается нахалом.

  Поединок состоялся на следующее утро. Рибейрак был превосходным фехтовальщиком, но... Как я уже говорил, он еще чувствовал себя весьма скверно, а новый королевский любимец оказался вполне достойным противником. Дуэль закончилась обоюдным ударом. Не знаю уж, что случилось потом с тем поляком, а Франсуа получил удар в грудь. К счастью, вправо. Крови было море... Пока его донесли до замка, пока раздели, пока перевязали... В общем, королевский лекарь сообщил, что он умрет не позже, чем через сутки. Я выхватил кинжал, приставил к его горлу и потребовал, чтобы он сделал хоть что-нибудь. Но тут явился король, все еще прибывавший в гневе на своего любимца. Выслушав лейб-медика, он заявил, что раз так, значит такова воля господа. Что он устроит Рибейраку пышные похороны со всеми подобающими почестями и велит служить за упокой его души во всех храмах Варшавы.

  Ночью я не мог сомкнуть глаз. Через каждый час заглядывал в комнату Рибейрака, проклиная себя за то, что не могу сделать большего. Утром он был еще жив. Я взвился. Поставил у дверей своих слуг, велев ухаживать за ним и не впускать даже под страхом смерти этого придворного шарлатана. Я послал в город, приказал найти всех врачей какие есть в Варшаве и ее окрестностях, и пообещать золотые горы тому, кто возьмется вылечить Франсуа. К вечеру мне доставили нескольких. Но увы... Все они в один голос подтвердили заключение лейб-врача Генриха. Шансов нет. Ни единого. По их словам Франсуа оставалось жить сутки, самое большее... Один из них недвусмысленно намекнул, что можно не ждать и похоронить его заживо. Другой прямо предложил использовать кинжал милосердия. Будь моя воля - я бы отправил обоих на тот свет, и они бы несомненно очутились там раньше Франсуа. К несчастью, Ла Рош и Коссад меня удержали...

  А Франсуа не умер. Ни через несколько часов, ни на следующий день. Он не приходил в себя, едва дышал, его лихорадило, а через наложенную повязку слегка сочилась кровь, но он все же держался. Я не знал, чем можно помочь ему да и можно ли вообще, но продолжал, казалось, безнадежные поиски. Прошла неделя. Я готов был уже сдаться и признать, что все кончено, но вот...

  Он появился в моей жизни внезапно. Это произошло в один из тех польских зимних вечеров, когда единственное спасение от холода - это горячий камин, да эта, омерзительнейшая, кстати говоря, на вкус, жидкость под названием "водка"... Так вот, я сидел в кабинете, около пылающего камина, пил водку. Эту гадость я запивал молодым вином, привезенным из Франции, и куда более приятным на вкус. Употреблять это так, как это делали поляки (то есть, ничем не запивая) было, на мой взгляд, просто физически невозможно... Ну, к делу. Сами понимаете, в каком я был замечательном виде после такого сочетания. Поэтому когда в комнату вошел слуга и сообщил, что во дворец доставили "очередного", я даже не сразу понял о ком он... Потом сообразил.

  Когда все варшавские эскулапы оказались бессильны помочь Франсуа я отдал приказ во что бы то ни стало найти того, кто возьмется ему помочь. Не гнушаясь ни кем, включая, если на то пойдет, площадных гадалок и колдунов-алхимиков. Как ни пытался Ла Рош (подозреваю, что по личному приказу его величества) уговорить меня отказаться от этой кощунственной, в общем-то, затеи, я был непреклонен. Я во всеуслышание завил ему, что скорее продам душу дьяволу, чем позволю оставить Рибейрака умирать и бросить его на произвол судьбы. Мне, правда, никто ничего не сказал, но посматривать в мою сторону начали косо, а королевский капеллан вообще старался обходить меня за сто лье и каждый раз крестился. Тайком. Точнее, ему казалось, что он тайком... Ну да неважно.

  Но затея с колдунами, шаманами, деревенскими знахарями не оправдалась. Должно быть, за эту неделю мы перевернули все польское королевство и вытрясли на свет всех, так или иначе причастных к нечистой силе и прочей магии. Должно быть, святая церковь была нам за это безумно благодарна и следовала за нами по пятам... Дьявол их разберет - у них там в Польше свои порядки, им папа не указ, но... Вся эта шушера оказалась еще менее полезна, чем врачи. Я, как уже говорил, почти оставил надежду на то, что Рибейрака удастся спасти. Я даже смутно хотел, чтобы все поскорее закончилось. Тогда я смог бы напиться до чертиков. И убить короля. И меня бы тоже казнили... Наверное. Скорее всего, эти мысли лезли мне в голову из-за чувства собственного бессилия. Но лезли упрямо.

  И вот... еще одного доставили. Небось опять оборванец, в надежде на сытый обед, представившийся великим магом. Слух о том, что в королевском дворце де привечают волшебников разошелся по округе почти мгновенно, и местные бродяги сами валили толпами к его воротам... Генрих уже дважды обещал меня повесить. Я дважды соглашался быть повешенным. Потом король почему-то решил не связываться...

  - Накормите его, - бросил я слуге, - объясните, что от него хотят, а потом пусть катится к чертовой матери. - Они все так делали. Просили накормить с дороги, потом выслушивали, что от них надо и отрешенно качали головой. Мол, увы... Я был уверен, что и на этот раз произойдет то же самое. Однако через полчаса слуга вернулся и доложил мне, что со мной хотят говорить. На мой вполне, по-моему резонный вопрос, кто именно, слуга уклончиво ответил "Ну... этот". Очевидно, речь шла о свежедоставленном в замок колдуне или как его там. "Пусть войдет", кивнул я приготовившись увидеть очередного оборванца.

  То, что я увидел, однако, превзошло все мои ожидания. Это вообще было мало похоже на человека - скорее на пугало. При виде его я на миг лишился дара речи и даже протрезвел. Он был выше меня почти на целую голову и невообразимо худ. Казалось, его скелет просто туго обтянули кожей, забыв положить туда мясо и протянуть жилы. Его одежда вообще напоминала кошмарный сон - неимоверного покроя холщовые штаны, широкий балахон до колена из грубой шерсти, высокие сапоги, все забрызганные грязью... В довершение всего, у него были неестественно-рыжие волосы. Цвета медной проволоки. Непослушные и вьющиеся. Короткие. И такого же цвета усы... Я как-то не обратил тогда внимания, что и волосы, и усы, и одежда этого человека были слишком чистыми для простого бродяги. Не обратил я внимания и на его руки - тонкие запястья, длинные пальцы, ладони правильной формы, и на то, как он держится...

  "Это пугало возжелало говорить со мной, - думал я, - что ж, пускай. Какая мне разница, кто он и как он выглядит. Если он возьмется вылечить Франсуа, пусть он будет хоть рогат и пусть от него несет серой за сто лье"... Я уже приготовился было сказать ему что-то, или спросить. Но случайно встретился с ним взглядом и... Кажется, я второй раз потерял дар речи.

  Эти глаза... Этот взгляд никак не мог принадлежать тому оборванцу, которого я перед собой видел. Этот взгляд... Он видел меня насквозь, я был у него весь как на ладони, так мне казалось... Я перевел дыхание, на миг зажмурился. Потом еще раз посмотрел ему в глаза. Чувство не пропало до конца, но ослабло. Ничего... Обычные серые глаза с черно-карими звездочками... Это был взгляд умудренного опытом старца, а на вид, при всей несуразности этого человека, ему было чуть больше сорока.

  Он стоял передо мной, вытянувшись как по стойке смирно и ждал. Ждал, чтобы я нарушил паузу первым. И я нарушил:

  - Вы уже были у Рибейрака?.. - он утвердительно кивнул. Молча.

  - Что можете сказать? - спросил я. Кажется, он сам хотел, чтобы беседа

  велась как допрос...

  - Давно он в таком состоянии? - спокойно поинтересовался он. Вот бебе и на! Похоже, я не ошибся насчет допроса, но роли он, определенно, распределил иначе, чем мне хотелось бы. Помимо прочего, меня шокировал голос этого оборванца. Его трудно было назвать красивым и звучным. От его интонаций веяло замогильным холодом, говорил он тихо, но это... притягивало.

  - Его ранили неделю назад. Но и до этого он... Он болел и до конца не...

  - Понимаю... - протянул незнакомец. Я ждал, хотя уже представлял себе все то, что он скажет. - Что ж, - продолжил он, - ситуация сложная, много времени упущено и... обещать я ничего не могу... - А вот этого я никак не ожидал. Кажется, мои молитвы наконец были услышаны. Небо сжалилось и послало мне человека, способного помочь Франсуа. Я не боялся того, что он окажется мошенником - даже самые отпетые негодяи, видя безнадежность положения и мой решительный настрой пасовали и считали за должное ретироваться.

  - Так вы готовы?... - начал было я, и запнулся.

  - Я готов попробовать, - сказал незнакомец, в упор глядя на меня. - Хотя предупреждаю - надеяться вам особенно не на что, но я подожду подписывать ему смертный приговор.

  - Отлично. Ваши условия?..

  - Об этом - потом, - на его лице мелькнула тень усмешки, мне показалось. - Но я должен быть обеспечен всем, что...

  - У вас будет все, что потребуется. Я распоряжусь.

  - В таком случае, я готов приступать к работе немедленно, - заявил он, поклонился и направился к выходу.

  - Постойте. - окликнул я его. - Как вас зовут?

  - Гастон Бартье, сударь, - твердо произнес он, еще раз поклонился и вышел.