На правом полубаке крейсера выстроился заступающий суточный наряд. Дежурный по низам мичман Дрогалин, стоя перед строем, выкрикивает фамилии из приказа командира и, получив в ответ краткое "Я", ставит карандашом точку напротив проверенной фамилии. На фамилии дежурного по электромеханической боевой части проверка застопорилась...
Мичмана Пасько не оказалось в строю. Дрогалин почесал кончиком карандаша коротко остриженный затылок и вялым, с оттенком досады, голосом приказал дежурному по дивизиону движения: - Ну-ка, Федоров, пошли кого-нибудь за Пасько, что там у него стряслось?
За мичманом был отправлен матрос Гылка.
Быстрый и расторопный Гылка тут же нырнул в люк, ведущий на нижнюю палубу. По коридорам скорым шагом он дошел до кормовых мичманских кают. Подойдя к каюте Пасько, матрос приложил ухо к двери и прислушался.
За дверью было тихо.
Гылка негромко, но настойчиво постучал в дверь и снова прислушался. И опять ничего не услышал. Тогда он нажал на дверную ручку и медленно приоткрыл дверь...
В каюте было темно. Полоска света из коридора упала на постель.
Пасько лежал в постели на спине в отглаженных брюках и в кителе, с повязкой "рцы" на левом рукаве. Он безмятежно спал
слегка похрапывая.
С самодельной полки, прикрученной над его головой, из вычурных деревянных рамок, Гылке заулыбались жена и дети мичмана. В середине этой полки на массивной текстолитовой подставке раскинул игольчатые ветви белоснежный коралл. Это сочетание, семейных фотографий в затейливых рамках и игольчатых белоснежных ветвей коралла, создавало атмосферу чистоты и домашнего уюта.
Но Пасько никак не отреагировал на робкий призыв матроса. Гылка, преодолевая свою застенчивость, шире приоткрыл каютную дверь, и хотел было переступить через комингс, чтобы растолкать разоспавшегося мичмана, но в изумлении замер с приподнятой ногой.
Полоса света упала на каютный стол. На столе, рядом с фуражкой и стаканом недопитого чая, сидела огромная серая крыса и грызла оставленный мичманом бутерброд с сыром. За год службы на крейсере Гылка повидал не мало крыс.
И на камбузе, и в кубрике ночью пробегали представители этого неистребимого племени. Но экземпляр таких размеров, он увидел впервые.
-Вот сучара прикормленная, даже не пугается, - подумал он,- Такие вот экзы и подгрызают по ночам пятки нашему брату. Утром с койки - в крик от боли!
Гылка так разволновался, что забыл, зачем был послан. В нем вдруг проснулся первобытный азарт охотника. Правая рука непроизвольно потянулась вниз, а правую ногу Гылка медленно, чтобы не спугнуть крысу, согнул в колене. Схватив пальцами рабочий ботинок за каблук, он медленно стянул его с ноги. Ощутив восемьсот граммовый прогар в своей руке, матрос почувствовал себя более уверенно. Он плавно сделал шаг влево для размаха, и, также плавно поднял руку для броска. Сделав глубокий вдох, со всей силы швырнул ботинок в крысу...
Но прогар, это не граната РГД-5. Пальцы руки не смогли придать ему правильную траекторию полета, и он, совершив двойной кульбит, прошёл несколько ниже и левее, как раз задев своим начищенным носком полку над койкой, а от нее подкованным каблуком по касательной и лицо спящего мичмана. От неожиданного осознания своей дерзкой выходки, матрос "ОЙкнул", присел, схватился за дверную ручку и захлопнул дверь. Из-за двери раздался испуганный человеческий вопль и звук упавшего и разбившегося предмета. Затем, послышались тихие всхлипы и подвывания, перешедшие в сдавленные короткие ругательства...
Каютная дверь открылась. В проеме двери выгнулась, закинув голову назад, отглаженная фигура Пасько. Левой рукой он прикрывал правый глаз и нос, а в правой держал, как поминальную свечку, ветвь коралла.
Из-под ладони, по щеке мичмана сочилась кровь. Матрос Гылка, оправившись от испуга, выпрямился, и осевшим испуганным
голосом произнес:- Товарищ мичман, вас на развод вызывают!
Пасько разогнулся и, повернувшись всем корпусом к матросу, ненавидяще, уставился слезящимся левым глазом в лоб матросу:
-Вали отсюда, недоносок! Не видишь, поранился! ...Скажи, что я в санчасти, и, повернувшись, нерешительным шагом двинулся в сторону медблока.
Гылка, ожидая от Пасько, как минимум, пинка под зад, минуту стоял не шевелясь, размышляя, о столь странном поведении мичмана. Потом толкнул дверь каюты и посмотрел на результаты своей "крысиной охоты". Вся палуба, как снегом, была усеяна мелкими коралловыми осколками, а массивная текстолитовая подставка с остовом коралла лежала на коврике у койки. Стараясь не наступить на рассыпанные осколки, Гылка пробрался к койке и стал высматривать свой ботинок. За подушкой у переборки он увидел завалившуюся с полки фигурную рамку с фотографией улыбающейся супруги Пасько. Приподняв фотографию, он обнаружил под ней свой прогар.
-Собой прикрыла!- сообразил Гылка, с теплотой вглядываясь в миловидное женское лицо, - Значит - поделом! За недоноска!...Похоже, спросонья, не допер "циклоп", что коралл без прогара не упал бы! Ну и ладушки!
Гылка аккуратно поставил фотографию на полку и натянул прогар на ногу...
На разводе дежурному по низам Гылка доложил, что Пасько в санчасти, видимо, поранился упавшим кораллом, подойдет попозже.
И действительно к концу развода появился Пасько с большой гематомой под правым глазом и полоской лейкопластыря на переносице.
Дрогалин подошел к нему и укоризненно процедил сквозь зубы:- Просил же - продай коралл, ...а ты что? Для уюта, ...для уюта! Вот теперь ходи с мордой науюченной.