Кандауров Александр : другие произведения.

По направлению к любви

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   АЛЕКСАНДР КАНДАУРОВ
   ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ЛЮБВИ
   0x08 graphic
   ГЛАВА 1
  
   И МОРЕ, И ГОМЕР - ВСЁ ДВИЖЕТСЯ ЛЮБОВЬЮ
  
   И море, и Гомер -- все движется любовью.
   Кого же слушать мне?
   Осип Мандельштам
  
  
  
   1
   Коврики мыть будешь? - пробасит, шмыгая носом, недоросль в мокрой резине с хлопьями ядовитого шампуня, одна капля которого может убить лошадь или дерево, а его не убивает, и что за акцент у него, подумаешь ты, не поймёшь, из какого медвежьего угла твоей бывшей безразмерной страны он тут понаехал.
   Ну, чо, шеф, будешь, нет?
   Буду, машинально ответишь ты, и вдруг обозлишься, а что это он мне тыкает, щенок, не видит, что ли, что дядьке за полтинник, да на него ещё хер дрочили, когда на меня шинель строчили, причём уже пятую, шефа нашёл, а впрочем, погоди, остынь, ну что ты так разошёлся, Бог с ним, ладно, успокойся, если бы не эта орясина, кто бы в этом сыром отравленном сарае гнулся, кто бы тут ещё тачку твою наяривал этой отравой за медный грош, сам-то ты, Андрюха, ещё тот дворянин арбатского двора, не ты ли сам понаехал, вспомни, дружок, барханы да арыки своей ненаглядной малой родины.
   Но вместо барханов ты примешься вспоминать свою встречу с Белкой после таких долгих лет отдельной жизни, когда ты разводился и сводился, менял работу и ездил в Америку и Европу, у тебя росли дети, любимая девочка, которая скоро эмигрирует от самой себя в маленькую страну у моря, и любимый мальчик, который всегда будет верен себе и равен самому себе, но скоро погибнет вместе с молодой женой, и ещё одна любимая девочка, которую родила не жена твоя, а другая женщина, а ты хоронил бабушку, папу, маму, строил дома у моря и у подмосковного леса, договаривался с пионервожатыми, медсёстрами и кладбищенскими рабочими, ты всем всё устраивал, встречал и провожал, отвозил в роддома и забирал из роддомов, пионерлагерей и больниц, покупал ёлки с шарами, футляры для скрипки, теннисные ракетки и спасал своих детей от учителей и одноклассников, лечил их и их собачек, хоронил их кошечек, страдал от вины и без вины страдал тоже, и всё тебе было одиноко, всё неуютно, всё как-то неприкаянно, всё было не похоже на счастье. Ну да - на то самое книжное, вычитанное, выдуманное счастье твоего детства. А того, что оно тобой придумано, тебе, как человеку книжному и по-книжному глупому, не дано было понять.
   0x08 graphic
Вы встретитесь с Белкой у метро, она будет с маленькой дочкой, ты поставишь на высокий круглый столик кружку с пивом, чтобы занять руки, дочка будет выглядывать как бы из-под стола и смотреть на тебя очень серьёзно, чуть ли не строго, а бледная Белка будет нервно теребить что-то своими длинными неспокойными пальцами и торопливо говорить и говорить про бросившего её мужа, да как она хочет найти работу с английским, который забыла, и ты почти не будешь узнавать в этой надломленной испуганной женщине ту девчонку, которую знал когда-то: стильную, уверенную, победную, объехавшую полмира с детским хором, в котором пела, а потом всю Америку в перестроечном шоу, в котором тоже пела, сочиняла песни и раздавала интервью, ведь кроме неё по-английски поговорить местным репортёрам было не с кем.
   Ты будешь слушать её сбивчивый рассказ о постигших её за эти годы бедах, она будет повторяться, ты попробуешь вставить слово, только она не будет слушать, а будет всё говорить и говорить, и ты почти пожалеешь, что пришёл, ведь ты ничем не можешь ей помочь, а она надеется, что ты очень взрослый, ты сильный, ты что-нибудь придумаешь.
   Так тому и быть.
   И ты не догадаешься тогда, как переплетутся ваши жизни, и какую ловушку заготовила тебе судьба, сведшая тебя с этой странной, такой обычной и всё-таки невероятной женщиной, в какой капкан ты угодишь со всеми своими книжками и стишками, как захрустят косточки и прольются слёзы и поселятся в душах чёрные обиды, как сотрясутся жизни и потекут, как реки, по другим руслам, сколько будет у тебя с ней счастья и боли, как будет окликать вас обоих из мрака ваше нерождённое дитя, как замаячит на горизонте одиночество, как горько и больно будет и ей, и тебе.
   А ещё до этого, когда Белке будет всего шестнадцать, её к тебе за руку приведёт её отчим, и она будет томиться напротив тебя за столом на матушкиной кухне, а ты будешь учить её английскому, будешь бубнить про времена и их согласование, про долготу гласных, от которой зависит смысл жизни, про домашнее чтение, которое так и называется потому, что его надо читать дома, а не в метро, ты будешь кое- как учить, умирая от недосыпа и закуривая, не думая о ней, а она будет стараться, как промокашка, но всё будет отвлекаться на музыку, которую сочиняла и пела, всё будет вспоминать своего голландского мальчика, которому Бог отмерил такой короткий век, всё будет придумывать, как начнёт новую жизнь с понедельника.
   Она всё будет опаздывать и забывать, переспрашивать, смущаться, заговаривать о своём, доверяясь тебе, как подружке, и ты будешь понимать, что это доверие дорогого стоит, а потом она расскажет тебе, что выходит замуж, и ты притворишься, что тебе всё равно, и наконец, когда закончатся уроки, ты неожиданно для себя попросишь, уже стоя в дверях, Белка, не пропадай насовсем - так одиноко тебе станет при мысли о том, что вот она уйдёт - и ничего не останется.
   Брось, скажешь ты захлопнувшейся перед тобой двери, не придумывай, она ведь ещё ребёнок, что с тобой, это же твоя ученица, да у тебя таких юных див на работе десять штук в каждой группе, но этим себя не убедишь, и останется надолго горечь и досада, обида на неё - что исчезла, и на себя - что потерял.
   А потом - потом она выйдет замуж и вполне себе опрометчиво, как дурочка с переулочка, приедет по учебным делам прямиком к тебе в квартиру на Холмах, которую ты в какой уж раз будешь снимать и выть там на Луну один, а она приедет, юная, солнечная, отрешённая, незаметно для тебя беременная, и ты вдруг поймёшь, что ты не хочешь отпускать её, что вы не можете взять и просто так опять расстаться, что ты хочешь, чтобы она была с тобой, была всегда, что ты ничего на свете так сильно не хочешь, как просто смотреть и смотреть на её девчачьи веснушчатые коленки, на её ещё не погасшие живые глаза, на длинные и ещё не нервные пальцы, слушать, как она усмехается, прежде чем что-нибудь сказать, будто робея, как прерывисто льётся её речь.
   Ты подумаешь, Почему же я раньше... где же я был прежде...
   И, словно почуяв беду, она вдруг скажет, вы знаете, Андрей, я ведь ребёночка жду, а ты скажешь, вот здорово, поздравляю, подскочишь с грохотом и вылетишь на кухню, я, Белка, покурю, не при тебе же, беременной, мне курить, а курить захотелось ну просто чертовски, а она удивится, но виду не подаст.
   Ну да, ты как всегда всё себе придумал, неизлечимый, наивный идиот, будешь шептать ты немытому оконному стеклу, и потом, рассказывая Белке про свой любимый Ragtime, и как его можно приспособить под её курсовую, всё будешь прощаться с нею, теперь уж - навсегда.
   И теперь, через двенадцать лет, через целую жизнь, неизвестно, зачем, то ли чёрт, то ли ангел горячо зашепчет тебе в ухо прямо на автомойке: ты же хочешь позвонить Белке, ну и позвони, чего ты ждёшь, ждать уже нечего, не обманывай себя и не мучай, откладывать уже некуда, ну раз уж всё равно пересеклись по делу, ты же не хотел этого, так получилось.
   Да хотел, хотел, вот только после той беременной встречи всё боялся и не решался, хоть и звонила она строго раз в год - на твой день рождения.
   А что же я ей скажу, ангел мой?
   А то и скажешь. Какой же ты всё-таки неисправимо глупый, ты что, первый год замужем? Да говори, что придётся. Потом же себе не простишь.
   А что Белка?
   2
   А Белка будет править свою честную службу на безопасном расстоянии от изучаемого когда-то английского языка в колл-центре одного из расцветших буйным цветом автосалонов раннего этапа русского дикого капитализма, со всеми делами: нежными и небескорыстными связями с поставщиками автометаллолома из Тольятти, с подмосковной дачей и сауной, куда на праздник будут приглашаться сотрудницы фирмы, там хозяин будет обходиться с приглашёнными без церемоний, по-хозяйски, а они это будут знать и не надеяться ни на что другое, с отстрелом конкурентов и легко коррумпируемым стражем на воротах.
   В телефонном бараке будет душно от общения с виртуальными мужиками и реальными бабами-товарками, от сплетен и подсиживания, там надо будет держать удар, там будет цениться умение танцевать со стулом для разминки, отбиваться от наглых вопросов, уметь, не краснея, откликаться на слова, Эй, ты, пизда, пошли бумажки ксерить.
   А потом надо будет возвращаться к дочке, которую никто не отменял, и воспитывать, и кормить, и одевать, и обувать эту девочку, у которой бабка по причине самоотверженной и увлекательной борьбы за вечную молодость на внучку забила, а папаша, Белкин бывший муж, уже давно объелся груш.
   Она будет воевать, как Тереза Батиста, и так же уставать от этого: ремонтировать дом, воспитывать дочку, отбиваться от шефа, пытаться любить, но больше всего - выживать, и выживать достойно.
   Ты подъедешь на вымытой машине под окна Белкиной конторы, незваный гость - хуже татарина, она выскочит из барака, отпросившись от телефона, смело заберётся в твой "Опель", ты начнёшь что-то говорить и вдруг увидишь её веснушчатые колени, выглядывающие из-под летнего лёгкого платья, увидишь её всю, как в первый раз, и узнаешь в её профиле девочку из своего детства, не настоящую, а ту, которую себе придумал, с соломенными волосами и глазами зелёными, бесстыжими, насмешливыми, и голос её будет обманный, девчоночий, и земля уплывёт у тебя из под ног, ухнет куда-то в тартарары, и холодок в сердце заледенит, и воздуха станет мало: погиб, ты погиб.
   Неожиданно для самого себя ты начнёшь неловко, больно целовать её в губы, а рука пролетит вдоль бедра, нащупает стринги под свободной юбкой, станет сладко - но в этот же миг тебя будто кто окатит ледяной водой, Боже, что я делаю, ей-то это зачем, я же по-другому хотел, ведь я хотел ей сказать... теперь она решит, что я сошёл с ума.
   А вдруг не решит? А вдруг ей понравится? Ну что с тобой? Фигня какая-то, ты что, брат, стареешь?
   И, почему-то зло на неё срывая: да что она, в первый раз, что ли?
   Вдруг ты услышишь трезвый, насмешливый голос твоей незаметно для тебя повзрослевшей Лолиты,
   Вы что, хотите, чтобы это произошло прямо здесь и сейчас?
   Вот оно как, задохнёшься ты, вот как мы заговорили...
   Нет, конечно, нет, ну что ты, как можно, мы, душа моя, отъедем куда подальше, мы немедленно спрячемся, мы всех перехитрим.
   Очнувшись, ты проедешь немного вперёд.
   Неплохо мы тут устроились, прямо под окнами моего начальства, продолжит Белка раздумчиво и беспечально. И ты опять задохнёшься от её спокойной готовности, её обманчивой податливости.
   Ты поверишь ей, потому что тебе очень захочется ей поверить.
   3
   Будет уже смеркаться, когда ты заедешь за ней на работу, чтобы отвезти домой. У её дома ты, ничего не объясняя, крутанёшь баранку и поедешь дальше, не разбирая дороги, куда глаза глядят, пока не кончится город, переходя в унылые беспорядочные серые новостройки, промзоны и пустыри московских предместий, а потом потянутся подмосковные перелески, а Белка всё это время будет молчать, будто не замечая странного нашего маршрута, молчать, как сообщница, молчать, будто мы в сотый раз едем по этим предместьям, а ты будешь бояться, что она сейчас возьмёт и спросит своим спокойным насмешливым голосом, А куда вы, Андрей, меня, собственно, везёте, меня вообще-то дочка дома дожидается, но она не сделает этого, она будет молчать, она как будто всё уже будет знать, на всё уже решится.
   Ты остановишь машину на пустынной дороге подальше от тусклого фонаря, который всё равно ничего не освещает, не рассеивает вязкую подмосковную темноту, и её лицо в отблесках светящейся приборной доски вдруг на секунду станет в твоих руках девчоночьим, растерянным и тут же опять насмешливым, а ты станешь целовать её тонкие пальцы, запястья, шею и губы, целовать поспешно, как будто боясь проснуться, как будто зная, что в любой момент её могут у тебя отобрать, и жизнь кончится, и вдруг почувствуешь, как Белка медленно раскроет рот и запустит твой язык, и вы замрёте, слившись, и земля остановится, и время потечёт по-другому, и исчезнет машина с её мерцающими во тьме приборами и доносящимся из динамиков джазом, потом отвалится дорога и чёрная стена леса, и вся нелепо огромная недобрая Москва станет точкой и тоже растает, сгинет во мраке, всё потеряется и пропадёт, кроме вас двоих, только вы двое и останетесь, и всё станет можно в этом полёте, а ты - ты захочешь выпить её до дна, ты, спеша и щупая, как слепой, отодвинешь чашечку её лифчика и в свою нетерпеливую ладонь возьмёшь её маленькую горячую, упругую грудь, не отпуская её рта, мучая её, не давая ей дышать.
   И ты опять задохнёшься, когда Белка вполне себе невозмутимо попросит, Подожди, я сниму лифчик, пока ты его не разорвал на части, и опять тебя, как холодный душ, окатит волна её спокойной уверенности, и только тогда ты наконец-то догадаешься, что с тобой женщина, а не девчонка, к которой ты так привык за все эти длинные-предлинные годы.
   Догадаешься на мгновение и снова немедленно об этом забудешь.
   И как бы ты сильно не хотел её в этот момент, и как бы ты не отвлекался на то, чтобы успеть ещё и посмотреть по сторонам, не крадётся ли к машине враг, ты впервые испытаешь вдруг страх её потерять.
   Этот страх будет преследовать тебя годами, даже в самые счастливые ваши дни, когда, казалось, для него не будет, собственно, никаких видимых причин, а тогда он промелькнёт, как тень из детского страшного сна и растает, потому что Белка расставит ноги, чтобы тебе было удобнее взять её между ними, взять её всю - горячую, влажную, чтобы ты мог проникнуть в неё пальцами, помучить её, услышать её то ли стон, то ли всхлип, испугаться, замешкаться, потеряться, и вдруг увидеть её соломенные волосы, рассыпанные по твоим расстёгнутым джинсам и закрыть глаза, и умереть, и воскреснуть.
   4
   Проезжайте, пожалуйста, я вам сейчас местечко покажу удобное, будет за малую мзду радоваться твоему приезду в автосалон страж, открывая шлагбаум и направляя тебя в неприметную для чужого глаза нишу на забитой парковке, при этом в его приглушённом голосе будет какая-то сутенёрская участливость и суетливость, как будто он открывает тебе тайный лаз в женский монастырь, как будто вы подельники.
   Иногда шлагбаум будет открыт, а страж отсутствовать, и ты будешь вздыхать с облегчением и быстро заезжать, радуясь, что проскочил незаметно.
   Выпуская нас с Белкой на волю, он будет изображать кореша, заговорщицки подмигивать и отдавать честь у своего шлагбаума вполне себе по-солдатски.
   Набирая Белкин рабочий номер, ты всегда будешь слышать разные женские голоса, бодро называющие свою контору и добавляющие, Добрый день, потом ты начнёшь распознавать эти голоса, а они, тоже привыкая к тебе, будут звать, Белка, тебя опять тот же мужик, а ты, обладая обострённым слухом, будешь всё это слышать.
   Однажды, зная, что ты поджидаешь Белку у конторы в конце рабочего дня, они проплывут мимо тебя и твоей машины, откровенно замедлив шаг и разглядывая тебя, хихикая и негромко переговариваясь, а ты смутишься из-за седеющей головы и неспортивной фигуры, чёрт бы тебя побрал, ты зачем вылез, кто тебя просил, сидел бы себе лучше в тачке, всё тебе жарко, меньше виски надо пить, был бы стройнее, а вдруг они теперь над ней посмеиваться начнут, а она станет тебя стесняться, дуры какие-то, надо же так пялиться, смотрины устроили.
   Но тебя признают, и ты будешь слышать в телефонной трубке,
   Белка, это тебя - Андрей.
   Иногда ты будешь набирать её номер в нерабочие часы, и автоответчик будет отзываться её таким знакомым, таким Белкиным, записанным голосом, а ты будешь ревниво думать, вот так каждый от нечего делать может позвонить и слушать, сколько захочет.
   Она долго не будет показывать тебя своей теперь уже двенадцатилетней дочке, не приводить домой, вы будете по-прежнему парковать машину на пустырях и в парках, на лесных полянах и тускло освещённых, занесённых снегом улицах, перебираться на заднее сиденье, прятаться там за тонированными и запотевшими стёклами, ты будешь целовать её губы, шею, грудь, пальцы, никогда толком не видя её без одежды, зная её только на ощупь, а она будет брать тебя в руки и, жалея тебя, постанывающего, изнывающего от нетерпения, целовать.
   0x08 graphic
Однажды в пригородной посадке к машине подойдёт милицейский наряд, зарабатывающий на жизнь, среди прочего, охотой за бесприютными парочками в автомобилях, менты сделают серьёзные рожи и потребуют паспорта, и ты заплатишь дань, ведь это их лес, а мы с Белкой здесь вне закона, мы тогда везде были вне закона, да только в ту пору не для нас он был писан, этот ваш закон.
   Для тебя всё это станет началом движения по направлению к любви, движения, которому будет постоянно требоваться ускорение, которому противопоказаны остановки и тем более задний ход.
   Это движение станет для тебя бесконечной радостью, оно будет казаться тебе единственно возможным условием и смыслом твоего существования. Оно не будет знать границ.
   Или по-другому: для тебя эти границы будут совпадать с границами твоего земного пути.
   Ты так никогда и не узнаешь, чем это движение станет для Белки. И будет ли эта история для неё движением вообще.
   Скорее всего, от постоянного ускорения у неё просто закружится голова.
   5
   0x08 graphic
В пиццерии, где мы будем поглощать что-то очень вкусное, Белка вдруг бросит вилку и неожиданно для тебя, а может быть и для себя воскликнет,
  
   Пока я тут объедаюсь, знаешь, что дома ест моя дочь? Тухлую капусту!
  
   В каком смысле тухлую? - изумишься ты.
   Ну, в смысле тушёную.
  
   Но не тухлую же!
  
   Ну не тухлую, просто мне совестно стало...
  
   Тогда ты догадаешься, что нас всегда будет трое, даже когда мы вдвоём.
  
   Ты честно будешь стараться подружиться с Машкой, кажется, в какой-то момент она тоже захочет этого, но ничего не получится.
  
   Вы будете втроём ходить в театр, где Машка захочет сидеть с мамой, вы будете вместе кататься на "Ракете" на подводных крыльях от Северного речного вокзала, а потом отправляться в прибрежный ресторанчик, где вас будут угощать вкусным шашлыком с домашним соусом, вы поедете в Бородино, и ты будешь рассказывать Машке про Багратиона, потом вы отправитесь втроём в Амстердам, Остенде, Кёльн и Париж, ты будешь разглядывать развешанные на стенах работы после родительского собрания в Машкином высоколобом артхаусном староарбатском фото клубе и ездить с Белкой в летний лагерь этого клуба под Можайском, тебя будут радовать её успехи, ты будешь навещать её вместе с Белкой в больницах, вы будете покупать ей платья и башмаки, устраивать дни рождения с салатами и мороженым, она вырастет и похорошеет на твоих глазах, вы вместе с Белкой будете поступать её в Универ, но ты всегда будешь знать, что втроём не получается, ну хоть убей.
   Потом ты поймёшь, почему: ты будешь вести себя с Машкой точно так же, как бы ты во всех этих ситуациях вёл себя со своей дочкой: будешь чего-то требовать, добиваться, обижаться, ожидать, поучать, заниматься английским, писать сочинения, отваживать от телевизора и опасных ночных прогулок, подсовывать книжки, воевать с вычитанными где-то диетами и прочими прелестями, посещающими голову пятнадцатилетних барышень.
   А с ней - выросшей без отца - надо было быть и тише, и осторожней, чем с дочкой. Потому что она не дочка.
   И ещё: некая тётя увела у Маши папу, а теперь этот умник того гляди и маму уведёт. И что тогда?
   И это ещё не всё: может, ей просто не хватало любви?
   Ты это поймёшь слишком поздно.
   А когда она станет совсем большой, объявится папа, и всё станет на свои места.
   6
   Добрый денёк, давненько вас не было, будет ласково, с надеждой на продолжение беседы говорить тебе дед, вечно дежурящий на лавке у Белкиного подъезда, бессменно там торчащий, во что-то тёплое закутанный, даже в жару.
   Иногда он даже будет успевать вставить, Хорошая у вас машина, наверно, дорогая - пока ты набираешь на домофоне номер Белкиной квартиры и ждёшь, пока она не откликнется своим девчоночьим голосом, и ты шмыгнешь внутрь, будто за тобой гонятся, будто дед сейчас возьмёт и не пустит.
   0x08 graphic
Перебегание из тени в свет, то есть из тесноты и полумрака твоего авто в просторную реальность Белкиной панельной двушки неожиданно окажет на тебя обескураживающий эффект.
   Наблюдая, как она деловито расстилает постель, как засовывает под одну из подушек игрушечное полотенце, как аккуратно укладывает ещё тёплый халатик на спинке стула, как обыденно она готовится к тому, что тебе представлялось сладким грехом, запретным плодом, соучастием в преступлении - короче, чем угодно, только не строчкой в распорядке дня, ты обнаружишь, что ничего не хочешь.
   И не можешь.
   Ты будешь леденеть от мысли, что это бессилие - болезнь, от которой не излечишься, ты будешь разгонять своё воображение до опасных скоростей, ты будешь с трудом достигать того, что в твоей машине казалось таким естественным и даже неизбежным. Ты начнёшь совершать ошибки, пытаясь бормотать какие-то оправдания ничего не понимающей, удивлённой Белке, она будет искренне недоумевать, успокаивать тебя, помогать тебе, говоря при этом всякие ласковые слова, а ты будешь лживым голосом выдавливать из себя идиотские шутки, от которых самому будет тошно.
   Мы будем, никогда не говоря об этом, искать лекарство.
   Однажды мы попробуем вместе залезть в душ. Ты намылишь руки и станешь водить ими по её шее, веснушчатым плечам, выступающим ключицам, маленьким аккуратным соскам, целовать в уголки губ. Ты почувствуешь долгожданный прилив сил и желания, ты начнёшь поворачивать понятливую и послушную Белку спиной к себе, изнывая от страсти, как вдруг на вас свалится проклятая пластиковая штанга для шторки вместе со шторкой, очевидно задетая тобой в порыве неземного вдохновения, мыльные брызги полетят по всей ванной комнате, и вы с Белкой - мокрые, нелепые, растерянные как актёры, когда занавес подняли до того, как они расселись и приняли позы - вдруг примитесь хохотать как ненормальные, страсть улетучится без следа, вы отправитесь на расстеленную постель, и опять почти ничего из этого не выйдет.
   Так будет продолжаться до тех пор, пока Белка же и не вылечит тебя от недуга.
   Однажды, лёжа с тобой в постели, она спокойно повернётся к тебе и задаст вопрос,
   Ну что с тобой, чего ты боишься, я обычная подмосковная девчонка, правда, обычная, ничего во мне нет ни загадочного, ни демонического, ты всё это придумал, вычитал в своих умных книжках, а я не придуманная и не книжная, а очень даже земная, ты просто делай, что надо делать, без оглядки, и вообще, что вы все только в этой щелке находите, удивляюсь, ей-богу.
   И всё. И ты будешь излечен.
   7
   ...из полутёмной залы, вдруг...топ-топ..., ты выскользнула в лёгкой шали... топ-топ ... тем краснее льются вина ... топ-топ..., до утра в хрусталь господский... топ-топ.
   Будет лютый московский январь, ночь накроет город, дома уснут и станут необитаемы, по опасным дорогам разольётся ледяной белый свет, и только россыпь близких звёзд да синяя лунная дорожка на колючем снегу скупо раскрасят пейзаж, только наше с Белкой дыхание и смех оживят эту пустыню, когда мы, взявшись за руки и топая в ногу, с треском и грохотом ломая хрупкую и хрусткую снежную корку, раз-два... левой-правой... топ-топ... станем нарезать круги и разучивать стишки, декламируя громко и с выражением, назло этой неживой ночи, этому холоду и этой пустоте, ну давай повторим, ну давай теперь я сама, а ты поправляй, только потом, когда закончу, ну пожалуйста, не перебивай, да ладно, не придирайся, подумаешь, одно слово перепутала, хочешь, все расскажу, ну, последний раз, на оценку.
   Лёгкие, счастливые, как будто и не смертные даже, а молодые и дурашливые боги, вы с Белкой будете топать по снежной коросте и читать стишки, и ты подумаешь, что это и есть счастье, и ничего уже не страшно, если всё это было, ведь так близко небо, что можно взять звезду и раскачать, как на ёлке.
   ...топ-топ, в сознании минутной силы...топ-топ...в забвении печальной смерти...топ-топ...топ-топ.
   8
   0x08 graphic
Что-то Машка в школу не торопится, бесстрастно, даже как-то почти мечтательно протянешь ты, вздохнёшь и лениво перелезешь с дивана, на котором сидела рядом со мной, на меня ко мне лицом. Расставив ноги и таким образом меня оседлав, ты поправишь длинную юбку и прижмёшься узенькой горячей полоской белых трусиков точно к той моей части, которая начнёт немедленно и преступно набухать.
   Белка, ты что, ты с ума сошла, Машка может войти, ну что ты, забормочу я, косясь на дверь, прислушиваясь.
   Машка сюда никогда без стука не войдёт, возразишь ты, наклонишься и примешься целовать меня в брови, нос, щёки, как бы ходя кругами, медленно, не разгоняясь, но между тем скользя, елозя, втираясь в меня, зазывая. Ну Белочка, Белушка, я тебе что, железный дровосек что ли, я.... не смотри, что я.... ну правда, Белка, что ты задумала, буду лепетать я лживым голосом, мы не можем здесь, а сам уже полезу под тонкую блузу, стану легко сжимать соски, как две спелые виноградинки, и ты задохнёшься, разрумянишься, задышишь часто.
   Плохо соображая, я возьму всю тебя, мокрую, в ладонь, но ты подпрыгнешь и прошепчешь, нет, Андрюш, правда, не здесь, поехали.
   Молча и споро, как на соревновании по гражданской обороне при получении сигнала тревоги, вы зашнуруете кроссовки, хлопнете дверью, проедете вниз на лифте, не проронив ни единого слова и не поднимая глаз, как опытные сообщники покидают банк с мешком наличных, но, уже на воле, пулей вылетите из подъезда.
   По случаю июльской духоты закутанный в ветхий старомодный шушун дед на скамейке встревожится, ребята, что-то случилось? Ну да, отзовёшься ты задушенным голосом, ещё бы не случилось, такое случилось, что врагу не пожелаешь, только вы ещё и не знаете, все уже разбежались кто куда, а вы тут всё греетесь, и после этой тирады прыгнешь в машину.
   По-прежнему не говоря ни единого слова, стиснув зубы и уставившись на убегающую под колёса дорогу, вы помчитесь за город, но не доедете, ты свернёшь на какую-то безлюдную аллею, вы выскочите из машины как только она остановится и запрыгнете на заднее сиденье, вы вопьётесь друг в друга так, как будто ты пришёл с войны после трёх похоронок, ты сорвёшь с Белки трусы и усадишь на себя, вы так сольётесь, что вас не разделить, вы станете о четырёх руках и четырёх ногах, вы задушите друг друга, вы станете стонать и всхлипывать.
   Вы и потом ещё долго будете вздрагивать, как в судороге или ознобе, когда очнётесь опустошённые и посмотрите друг на друга, будто не узнавая, будто вы проспали лет сто, проснулись и ничего не можете понять.
   9
  
   ...чинно и благородно, очень стараясь быть европейским и практически точно по расписанию двинется в осеннем подмосковном полумраке поезд-аэроэкспресс от Шереметьева в сторону Белорусского вокзала, на беззвучном экране будут мелькать виды неведомой вечнозелёной и вечноголубой страны - туристического Эльдорадо, не знающего ни заботы, ни труда, за окном поплывут облитые ледяными чернилами перелески, мокрые акварельные развязки и пульсирующие кислотные рекламы, а на окнах вагона вспыхнут, множась и мельтеша, блики автомобильных фар.
   0x08 graphic
Встретившая тебя в аэропорту Белка будет растерянно обнимать букет чёрных тюльпанов, доставленных тобой из города-героя Амстердама, а ты будешь прихлёбывать виски из маленькой, беспошлинной, быстро доживающей свой короткий век бутылочки-фляги, чудесным образом перелетевшая из амстердамской дьютифришной полки до продувной московской неразберихи, а вы с Белкой окажетесь зажатыми между двумя рядами высоких пассажирских кресел, как будто в домике, одни, совсем одни во всей этой чехарде чёрного московского октября, в зябко подрагивающем, плывущем сквозь мокрый мрак вагоне.
   Тебя будет волновать её близость, её неловкость, то, как она будет стараться не показывать, что не знает, как ей усмирить этот огромный, не по-здешнему упакованный шуршащий букет, пока он наконец не устроится у неё на коленях, тогда она улыбнётся, успокоится...
   Как ты его только довёз, такой здоровый букетище, надо же, а это таблетки, чтоб они дольше стояли, да?
   Ты снимешь куртку и положишь её Белке на колени, запустишь руку под куртку, расстегнёшь пуговицу на её джинсах, потом молнию, она привычно чуть расставит ноги, чтобы тебе было удобней, потом спохватится, зашепчет недоверчиво,
   Ты что это, прямо здесь?
   Ну да, здесь же никого нет, мы одни, ответишь ты, правой рукой поднимешь свою бутылочку с остатками виски и отхлебнёшь, а левую руку подашь дальше, и ещё дальше, ещё дальше...
   Она закроет глаза и отвернётся к чёрному вагонному окну, ты почувствуешь, как она, стараясь сдержаться, но не умея это сделать, слегка елозит бёдрами по креслу, как зовёт твои пальцы в свою глубину.
   И вдруг ты услышишь,
   Не молчи, ну делай же ты что-нибудь или говори, сейчас же все услышат, быстрее, я больше не могу...
   Ты расхохочешься на весь вагон и заговоришь громко и быстро,
   "Представляешь, я таксисту говорю, Чувак, мы же так опоздаем, давай так сделаем, если на Амстердам и Скипхол дорога забита, давай объездными рванём, ну он так и сделал, но и там пробка, тогда он - прикинь, до чего я голландского водилу довёл, они же так никогда не делают, - так вот он у шлагбаума вышел на встречку, обогнал тачек штук пятьдесят и первый под шлагбаумом шмыг - и мы на пустой почти дороге, и до Скипхола всего ничего осталось...
   Эти твои слова заглушат Белкино постанывание, а ты всё будешь говорить и говорить, допивая виски,
   Короче, успел можно сказать чудом...
   И тебе, и Белке надо будет отдышаться.
   Ну всё, хватит, я смотрю, ты вошёл в роль, рассмеётся Белка, катаешься туда-сюда, бросаешь женщину, видишь, до чего меня довёл... с ума совсем сошли...как мне теперь застегнуть... возьми у меня в сумке салфетку... ну расскажи, что там дальше было, только не на весь вагон.
   Ты посмотришь на её раскрасневшееся лицо, озорное, девчоночье, смущённое, насмешливое, поцелуешь её в губы, в мочку уха, в нос.
   Ну вот так, если коротко, мы и доехали до Скипхола, завершишь ты свою сагу совсем громовым уже голосом, и впервые за весь этот рейс на нас оглянутся впереди сидящие - так громко мы будем хохотать.
   0x08 graphic
10
   Будет мерно урчать твой надёжный серый конь, из динамиков будут петь о нездешней любви Азнавур или Каас, привычно будут проплывать за мокрыми окнами "Форда" подмосковные картинки: рекламы торговых центров, гимназий и спортивных школ, загородные гетто с одинаковыми бараками таунхаусов и диковатыми названиями типа "Бенилюкс", редкие березняки, строительные рынки и пустыри, на скорую руку отремонтированный монастырь с вечно запертыми воротами, придорожные забегаловки с заляпанными грязью тачками перед входом, игорные заведения под названием "Лас Дедовск", железнодорожные переезды с высокими рельсами и гнилыми досками между ними, забитые бетонные блокпосты ментовок, рваные тучи с проблесками синевы.
   Ты свернёшь с Новой Риги на параллельную дорогу, чтобы всего этого не видеть.
   0x08 graphic
Здесь будет больше леса и меньше человечьих следов, ты приглушишь музыку, возьмёшь Белку за руку, станет теплее и уютней, вы будете, как всегда, болтать ни о чём серьёзном или важном, и в этом как раз и будет заключаться прелесть, лёгкость, необязательность и безмятежность ваших бесконечных разговоров на протяжении восьми лет и трёх континентов, ты будешь слушать Белкин такой знакомый, мелодичный, с лёгкой хрипотцой голос, гладить её податливую руку и плотно упакованное в тонкие джинсы бедро, голую шею и затылок, замечая, как она размещается свободней и удобней в кресле, как сбрасывает туфли, как замолкает и то ли дремлет, то ли ждёт чего-то. Ты вдруг вспомнишь, чем беременны эти её паузы, повторы, длинноты, умолчания, уходы, её потерянность, когда время становится тягучим, а реальность вязкой и почти параллельной той, что проплывает за стеклом, когда только сильная вспышка или взрыв способны Белку пробудить, заставить вернуться. Незаметно вы перейдёте на свой язык, который не знает слов, которые ему чужды и непонятны, пророни мы хоть слово и исчезнет тайна, очарование, пропадёт наш заговор и договор, рухнет хрупкая стена, отделяющая нас от этой страны и этого времени, развалятся наши карточные домики, растают наши миражи. Ты крепко возьмёшь баранку в левую руку, а правой сожмёшь её между затянутых в джинсы ног, стиснешь её сильно, как добычу, по неведомому праву, по правилам нашей игры, заменившей на время жизнь.
   Вы подъедете к твоей даче, ты так же молча распахнёшь ворота и загонишь машину во двор, станешь совать ключ в скважину замка, торопясь, не попадая, не говоря ни слова, а потом вы ворвётесь в тёмный натопленный дом и приметесь срывать одежду друг с друга, швыряя её в сумрак комнаты, а когда одежды не останется, упадёте на пол и покатитесь по ковру, не понимая, кто из вас преступник, а кто жертва, сплетаясь, впиваясь друг в друга, жадно и почти уже без любви, сливаясь в одного прикованного к земле четверорукого и четвероногого зверя, рвущегося вознестись в необитаемое, беззвёздное, чёрное подмосковное небо, покинуть эту землю без сожаления, без печали, насовсем.
   Мы будем готовы к этой маленькой смерти - опустошённые, обессиленные и от этого уже почти незнакомые, отстранённые, чужие.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 2
  
   ВИДИШЬ, МИЛАЯ, ВОТ НАШ ПРЕДЕЛ
  
   Видишь, милая, вот наш предел,
   за которым ни зги, ни лампады.
   Кто назначил нам этот удел?
   Мы пришли. Почему нам не рады?
  
   В этой области сомкнутых век
   нас не ждали. Зачем мы спешили?
   Мы ещё не прожили свой век,
   не сносили, что вместе пошили.
  
   Здесь всё поздно: проси, не проси -
   ни вина не получишь, ни хлеба.
   Улетают в бесплатном такси
   наши души в холодное небо
   Now sweetheart I see we are stuck.
   No lamp, it's as dark as the midnight.
   Do you know who sent us this way?
   We have come, why aren't they happy?
  
   In this land of the eyes that are shut
   We are strangers. What made us rush here?
   We have not yet said all we had in mind
   Nor we have read all we wrote together.
  
   Here all is in vain: if you ask,
   No bread, no wine on the house.
   Here taxi is free if you want
   Fly right up into bottomless skies.
  
  
   1
   0x08 graphic
Так догадываются о скором и неотвратимом уходе того, кого очень любят: ещё не отводят глаз врачи, ещё такой знакомый тебе лоб не покрывает вдруг испарина, ещё ничто не предвещает перемен, и душа не ноет, не болит, но вдруг ты замечаешь, как она на считанные секунды замолкает во время общего шумного разговора или веселья, как словно вслушивается во внутренние мерно тикающие, очень свои, неслышные для других людей часы, и как будто душа отлетает, чтобы так же незаметно вернуться, ты видишь, как её взгляд, вместо того, чтобы привычно проскользить, задерживается на обычном предмете, словно пытаясь его запомнить, не упустить, как при свете ночной лампы будто бы заостряются черты и по губам, как рябь по воде, пробегает виноватая, растерянная улыбка,
   Что же это, почему же, братцы, я вас всех так подвела?
   Так холод проникает в душу, хотя ещё ничего не изменилось, хотя всё так же весело гуляется по Амстердаму и Тарусе, Питеру и Майами, Астрахани и Генту, так же расстилаются под нашими ногами Елисейские Поля и дорожки Люксембургского Сада, ведущие к памятнику Марии Стюарт, аллеи парка Тиволи и набережные Гамла Стана, но ты понимаешь, что будущее уже наступило, и оно у нас другое, отдельное, а общего не будет, ну просто не будет и всё, без объяснения причин.
   Ты просидишь за рулём почти четыре тысячи километров, вы приедете в маленький город у тёплого моря выбирать тебе жильё, вы выберете тебе квартирку в пяти минутах от тёплого моря, когда Белка вдруг скажет, что не будет здесь жить с тобой.
   Ну просто не будет. Никогда.
   Ты отменишь вполне себе безумный в этой ситуации первоначальный план пожениться. Чтобы счастливо жить порознь в разных странах?
   Ещё какое-то время ты будешь цепляться за прошлое, уговаривать себя и Белку, но всё будет тщетно, всё поздно и ничего не надо, ты устанешь, ты всё поймёшь, ты сядешь однажды ночью и накатаешь за один присест этот безумный стишок, как прощение и прощание.
   0x08 graphic
   Я буду искать тебя.
   Буду
   искать, пока не забуду,
   пока не забуду напрочь
   слова, что шептали мы, навзничь
   упав,
   слепыми глазами вглядываясь в темноту,
   как утром в медовой лени
   веснушчатые колени
   таяли в белой пене,
   как в "Девушке на мосту"
  
   кинжалы метал красавец,
   как руки соприкасались,
   смелея,
   и мне казалось,
   что впереди оставалась
   вечность,
   как ты смеялась
   и перешла на "ты" ...
   Буду искать, пока помнится,
   как ворковала горлица
   у нашей голландской горницы,
   как отражались цветы
  
  
   в старой воде Амстердама,
   как некая русская дама
   на Монмартре ревела
   просто от счастья,
   как пела
   женщина на непонятном нам с тобой языке.
   Без адреса на конверте,
   буду искать в круговерти
   жизни, прячась от смерти,
   будто страус в песке.
  
   Я буду искать, пока руки
   шарят, не веря разлуке
   во мраке,
   пока не устанет
   память,
   и не перестанет
   сердце вести потерям
   необратимый счёт.
  
   Я буду, как птица, прощаться:
   мне некуда возвращаться
   зимою, когда обратятся
   все мои реки
   в лёд.
  
   2
   Привет!
   Хочу предложить твоему вниманию маленький мемуар. Немного из позднего меня...
   Будет восемь утра в знойном южном августе, по дороге на речку, когда мы оба захотим сделать это в машине на скорости 90 км в час, на пустой степной дороге, следуя за машиной нашего хозяина в качестве ведомых. Увы, это славное дело довести до победного конца я так и не смогу: наш ведущий заблудится и начнёт искать дорогу, исчезнет очарование скорости и одновременно интимности происходящего.
   Зато когда мы причалим к речке и сбежим ото всех к нашему "Форду", чтобы переодеться, я уже своего не упущу.
   0x08 graphic
Будет пахнуть ещё прохладной с ночи степью с её дурманящими травами, над нами будут кружить птицы, которых мы не знали и никогда не узнаем, по Вертячке начнут расходиться круги от рыбы, которой в речке будет тесно, а мы - мы займёмся тем, что делали женщина и мужчина за тысячи лет до нас и будут делать через тысячи лет после нас.
   Твой идеально продолговатой формы хвост будет цвета персика от восходящего красного южного солнца.
   Мне тогда впервые ужасно захочется твоего ребёнка, но я решу, что не могу это сделать без твоего согласия. Наверное, это будет ошибкой.
   Ты скинешь ненужное на рыбалке платьице, которое мы прозвали трофейным и которое всё равно ничего не могло от меня спрятать, наденешь купальник со звёздочками и скажешь мне,
   Ты, Кот, совсем с ума сошёл. Пошли ловить рыбу.
   Пошли, Хвост, - отзовусь я, - хотя мне и здесь хорошо.
   По дороге я пропущу тебя немного вперёд и стану смотреть на твои мерно покачивающиеся бёдра, тонкие, покрасневшие веснушчатые руки, волосы цвета степи и подумаю, что могу тебя съесть - так буду любить и хотеть.
   Сегодня первый по-настоящему зимний день, а это тебе картинка на память - кусочек лета, которое ушло и не вернётся. Ты на этой картинке летняя, спокойная, лукавая и очень желанная.
   Андрей
   0x01 graphic
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"