Мы в ответе за то добро, которое мы творим, следовательно, как никогда актуален тщательнейший контроль его качества...
Из ежегодной речи Председателя Благотворительного комитета, вдовствующей мормэрессы леди Джиневры Арчибальд Флоттэн.
Наша Светлость нервничали.
До встречи оставалось четверть часа... очень долгая четверть часа... я уже трижды успела пройти вдоль стены, доказывая Рыцарю - мой бедный собеседник, сколько всего ему приходилось выслушивать - что совершенно готова встретиться с почтеннейшими дамами.
И вообще зря их опасаюсь.
Это же леди.
Благотворительницы.
Им полагается быть добрыми, отзывчивыми и вообще...
Рыцарь слушал скептически. Сейчас, в приближающемся полдне, солнце расплавило и смешало краски витража так, что фигура выглядела как никогда зыбкой.
- ...и если рассуждать здраво, то я в этом мире - не последний человек. Моя поддержка что-то да значит. И на самом деле глупо нервничать! В крайнем случае...
Действительно, а что будет в крайнем случае? Перед носом Нашей Светлости дверь захлопнут? Не камнями же побьют в самом-то деле. Вернусь к себе. Пореву, наконец, от души по причине конкретной. Разобью чего-нибудь и успокоюсь.
Перспектива, конечно, не самая вдохновляющая, но какая уж есть. Тем более что напросилась я сама. Даже не напросилась - поставила почтенных дам в известность о своем грядущем визите. Ну надоело мне ждать, когда меня на эти заседания пригласить решатся!
Мир требует добра.
А у Нашей Светлости как раз свободное время имеется.
И группа поддержки.
Ингрид выглядела спокойной, а вот Тисса явно переживала, хотя, по-моему, в последний месяц это было нормальное ее состояние. Она осунулась, побледнела и обзавелась милой привычкой прикусывать губу, словно запирая в себе то, что хотелось сказать.
- Ваша Светлость, - мое предложение обращаться по имени Тисса упорно игнорировала, предпочитая держать дистанцию. - Выглядят подобающим образом.
Она была вежливой и милой.
Как механическая кукла, которую настоятельно выдавали за живую. И не могу сказать, что я поняла, в какой момент случилось это превращение. Надо что-то делать, но что?
Для начала поговорить с ней наедине, только момент бы выбрать подходящий...
- Иза, - Ингрид поднялась и расправила юбки. - Главное, не принимай близко к сердцу.
- Что не принимать?
Сержант, к чьему постоянному молчаливому присутствию я уже привыкла, занял позицию за левым плечом Нашей Светлости.
- Ничего не принимай.
Заседал Благотворительный комитет в Бирюзовой гостиной. И бирюзы, надо сказать, на инкрустацию мебели ушло изрядно. Особенно хорош был стол овальной формы с гнутыми ножками и кружевной столешницей. Во главе его восседала Председатель комитета, почтеннейшая морморэсса Джиневра Арчибальд Флоттэн.
Разменяв полсотни лет, леди Флоттэн не утратила былой красоты, скорее уж изменила ее согласно представлениям о приличиях. Ее лицо морщины украшали, как трещины украшают благородный мрамор. Рыжий парик подчеркивал белизну кожи. Платье было строгого покроя, приличествующего вдове темно-зеленого цвета. Украшения - из агата. И лишь желтый алмаз выбивался из мрачного ряда.
Меньше всего леди Флоттэн походила на добрую фею.
Да и остальные тоже...
Дамы пили чай и беседовали. Мило. В полголоса. Пили и беседовали... тонкий фарфор в нежных пальцах. Блюдца. Чашки. Сливки... сахар... Высокий чайник в руках лакея.
Крохотные пирожные на серебряной горке.
И полнейшее безразличие к происходящему вовне.
- ...безусловно, это имеет смысл, однако необходимо рассмотреть рекомендации. Мы должны быть уверены, что, предоставляя этой женщине помощь, мы поддерживаем ее, а не подталкиваем к губительному безделью...
Леди передавали друг другу розовые бумажки с виньетками. Кивали головами - и щедро напудренные парики соприкасались беззвучно - изредка вздыхали.
- Как это печально...
-...весьма печально... я бы сказала, что недопустимо... мы должны сочинить петицию против...
А я стояла, ощущая себя совершенно лишней на этом празднике мирового добра.
- ...или вот здесь. У нее трое детей. И муж погиб...
Я тихонько постучала о каминную полку.
- ...но следует заметить, что сыну уже двенадцать. Этого достаточно, чтобы пойти работать. А двое вполне в состоянии прокормить...
Нас не замечают? Что ж, придется заявить о своем присутствии.
- Добрый день, дамы, - сказала я, и реверанс сделала.
Ингрид утверждает, что сейчас мои реверансы действительно похожи на реверансы, а не на внезапный приступ подагры.
Обрыв разговора. Ледяные взгляды. И приподнятая бровь в молчаливом вопросе: какого такого лешего Нашей Светлости в сих краях понадобилось, и не найдется ли у нее по счастливой случайности дел иных, неотложных, где-нибудь в другом крыле Замка.
- Я... то есть мы, - не следует забывать об Ингрид и Тиссе, - пришли, чтобы принять участие в работе Благотворительного Комитета.
...выделите нам по стульчику, чашке и розовых бумажек с виньетками тоже дайте. Полагаю, в них вся суть, а не в профитролях. Впрочем, от последних Наша Светлость тоже отказываться не станут.
- Могу я узнать, по какой причине? - спокойно, Иза, кричать нельзя. Улыбайся. Держи лицо. Если у Тиссы получается, то и у тебя выйдет.
- Благотворительный комитет - организация, от которой зависит благополучие многих людей. И как вы сами понимаете, наша репутация должна быть безупречна.
Допустим, я понимаю.
- ...а вы - угроза для нее. Для всех нас.
- Почему?
Леди Флоттэн соизволила подняться. Что-то знакомое привиделось мне в ее движениях. Эта манера держать спину, и поворот головы...
- Потому что особа вроде вас, безусловно, имеет некоторую власть над мужчинами. Они слабы. Безвольны во всем, что касается их желаний.
И этот тон знаком до боли. А уж выражения-то...
- Но женщины - иное дело. Вам здесь не рады и никогда рады не будут.
Это я уже поняла. Осознала, так сказать, всем своим испорченным естеством.
- Вас терпят. Из жалости. И это жалость не к вам, а к вашему несчастному супругу, который, мы надеемся, все-таки прозреет.
И ушлет меня за край мира во имя всеобщего счастья и благоденствия? Не дождутся. А если ушлет, то я вернусь, хотя бы для того, чтобы высказать ему все, что думаю.
- Само ваше присутствие... - она приложила к носу кружевной платок траурного черного цвета, словно от меня воняло. - Действует разрушительно... и мне искренне жаль загубленную душу.
Это у Кайя что ли? Или я еще кого-то успела толкнуть на путь порока? Если так, то я нечаянно.
- Взять хотя бы эту юную леди...
Тиссу?
Тисса выдержала взгляд леди Флоссен, преисполненный праведного гнева. Этой вдовушке да в инквизицию бы...
- ...которая вела себя столь неосмотрительно, что дала повод мужчине прилюдно выразить свой к ней интерес в нарушение всяческих приличий...
- Знаете, - я поняла, что еще немного и сделаю что-то, о чем буду жалеть, - в моем мире говорят, что старые ханжи получаются из тех, кто в молодости не слишком-то задумывался над вопросами морали...
- Что вы себе позволяете?
- Все что угодно. Особы, вроде меня, они такие. Непредсказуемые. И мало ли, что им в голову взбредет...
Пора прикусить язык. Я ведь не собиралась им угрожать. И надо бы уйти, пока я не наговорила больше, чем нужно. Действительно, что я могу им сделать?
Выставить из Замка?
О да, Наша Светлость - воплощенное зло, изгоняющее бедных пожилых леди, которые только и радеют об общественном благе, прямо с утра просыпаются и радеть начинают... нет, они в безопасности и прекрасно это понимают. По глазам вижу.
Уходила я без реверансов. Обойдутся.
И за дверью взяла Тиссу за руку. О боги, у этого ребенка ладони ледяные, на ногтях - кайма лиловая, характерная такая, а пульс просто бешеный.
Она сейчас рухнет.
Сержант, коснувшись плеча, указал на низенький диванчик. По-моему, выражение его лица можно было истолковать, как сочувствующее. Хотя кому он сочувствовал: мне или Тиссе - не понятно.
Возможно, обеим.
- Садись, - я надеялась, что не кричу. Тисса послушно села, не сводя взгляда с запертой двери, точно ожидая, что леди Флоссен выскочит специально ради того, чтобы высказать Тиссе все, что еще не было высказано.
- Она - старая озлобленная стерва.
- Именно, - подтвердила Ингрид, до сего момента умудрявшаяся казаться невидимой. Надо бы перенять это полезное умение.
И нюхательная соль как нельзя кстати.
- Нет. Она правильно сказала. Я... я дала повод. И сама во всем виновата.
И губы синеют.
- Так, дыши.
Потом будем нянчиться. Сейчас ее вытащить надо.
- Вдох, считай до десяти и выдох. Слышишь?
Кивок.
- Вдох! Вот так... выдох. Умница. Еще дыши... правильно все.
Она постепенно успокаивалась, и в какой-то момент даже улыбнулась, робко, извиняясь за то, что заставила нас волноваться. Похоже, нельзя затягивать с разговором.
В городе ощущалась близость зимы. Юго вдыхал сырой воздух, наслаждаясь оттенками его вкуса. Отсыревший камень. И дерево. Черная смола, которую привозили в бочках, укрывая их прошлогодним сеном. Алхимики сварят потом кожные зелья, смрадные, едкие. Для этих зелий уже делают кувшинчики с широким горлом, примешивая к красной глине ассурский песок...
На пристани выгружали свежую ворвань в толстых, лоснящихся бочках. В старых - варенец, а в новых, помеченных красными крестами - сыроток. Этот уйдет дороже, глядишь, прямо с пристани. И вонь ворвани перебивала запах рыбьей требухи, которую вычищали из трюмов, полугнилую, мешаную с крысами и остатками хребтов. По воде плыли масляные пятна. И старый шкипер дымил, табаком заглушая горький привкус в легких.
Юго почти дошел до точки - уже виднелись впереди низкие здания складов с разноцветными, многажды латаными крышами - когда раздалась переливчатая трель.
Шлюхи нырнули в тень.
Матросы ускорили бег, и бочки с грохотом полетели с настила. Шкипер переложил трубку с левого угла губ в правый. А на пристани появились синие плащи.
Юго едва успел убраться с пути.
Редкая цепь, но плащи - это не городская стража. Движутся неспешно, расслаблены, даже ленивы, только впечатление это обманчиво. Лучше не пробовать сбежать. И Юго замирает, сутулясь.
Если охота за ним...
Невозможно. Он вел себя тихо.
Настолько тихо, насколько сил хватало. И недоучка должен был бы расслабиться... не успокоиться - он вовсе не глуп, но расслабиться. Немного.
Оцепление прошло мимо Юго, не удостоив и взглядом. Значит, все-таки склады... типография. Плохо. Уже пятая за прошедший месяц. И с каждым разом новую искать становилось все трудней. Деньги ничто, когда на кону голова.
В другой раз Юго тихо ушел бы - ему не было дела ни до типографии, ни до хозяина ее, которому грозила незабываемая ночь в подземельях Замка, ни до прочих глупцов... но имелось одно нехорошее обстоятельство. К счастью, Юго знал, куда направиться.
Пристани хорошее место для крыс и тех, кто желает остаться незамеченным.
Гудо, прозванный Шепелявым по причине отсутствия некоторых зубов, из-за чего речь его сделалась неразборчивой, не стал ждать, когда Синие выломают дверь.
Лишь только услышав тревожный свисток - не зря, ох не зря Гудо приплачивал местным шлюхам за пригляд - он подхватил куртку и бодрой рысью кинулся в комнатушку.
Нет, конечно, жаль было бросать все... станки, почитай, новые. Рамки не обкатанные. Шрифты в двойном наборе. И даже пунсоны, с которых уже сам Гудо мог бы шрифт отливать, какой надобно. Не говоря уже о таких мелочах, как запас краски, бумага и те самые листовки, уже перевязанные и готовые к отправке. Пасквиль, конечно, но... золотой в прямом смысле слово. Лично Гудо ничего не имел против Их Светлости, которую в глаза не видел. Но бизнес - это бизнес. И если кто-то там, в Верхнем Замке, готов вывалить талер за листовку, то Гудо будет их продавать.
Он выбил доску в полу и выгреб мешочки с золотом. Не так много, как рассчитывал... найти бы ту суку, которая сдала его. А что сдали, тут Гудо не сомневался: место он сам выбрал, тихое, спокойное, накатанное. И вот тебе, недели не прошло, как выследили, собаки...
Ничего. Гудо - матерый.
И с Их Сиятельством снова никак встречаться не желает. А потому уйдет, не прощаясь.
Он открыл шкаф и, забравшись внутрь, надавил на неприметный рычажок. Задняя стенка раскололась пополам. Гудо пинком расширил щель и оказался в узком проходе. Через пару шагов тот сузился еще больше. Пришлось на четвереньки встать. Ничего, Гудо не гордый и не брезгливый. Крысы сами разбегались, а про то, что хлюпает под его руками, Гудо старался не думать. Главное - золотишко при нем.
А есть золотишко и жизнь будет...
Выход был завален мусором, и Гудо пришлось выкапываться наружу. Человек, поджидавший его, не спешил помочь.
- Рад, что ты сбежал, - сказал он, глядя, как Гудо отряхивается от очистков, гнилых веревок и чего-то еще, волокнистого, осклизлого.
Гудо ответил матом.
Говорил он искренне, от души, избавляясь от пережитого страха. И замолчал, когда рот вдруг наполнился кислой слюной. А в брюхе закололо... так сильно закололо, что прям невыносимо. Гудо схватился больное место прикрыть, но оказалось, что в боку у него стальное перо торчит. Из тех, которые шлюхи с собой носят.
- Ты... - хотел сказать, но слюны стало слишком много. И она полилась из горла, мешаясь со рвотой и кровью. Ноги подкосились.
- Рад, - повторил человек, ногой переворачивая Гудо на спину, - что ты выбрался.
Он раздвинул немеющие губы и затолкал в рот что-то твердое, круглое...
Десятью минутами позже из лаза появится другой человек. Он выползет и, наткнувшись на тело, выругается: мертвец - не то, чего Их Сиятельство ожидают.
Впрочем, пенять за медлительность тан не станет. Он пройдется по типографии, касаясь машин, перебирая литеры в ячейках шрифтов. И листовки, лежащие на отдельном столе в связках по дюжине, вниманием не обойдет.
- Хоть бы новое что придумали, - тан почешет подбородок и, наконец, обратит внимание на мертвеца. - Ну что, Гудо, свиделись? А я ж тебя, паскуду, предупреждал, что в следующий раз зубами не отделаешься.
Тан обернет руку батистовым платком и сунет в рот мертвецу. Вытащив золотой талер, поднесет его к свету. Монета будет самой обыкновенной, ничем не отличающейся от тех, которые найдут в поясе Гудо. И ни у кого не возникнет желания пояс этот присвоить.
Во всяком случае сейчас, когда Их Сиятельство видели.
Позже в типографии - оцепление снимут, а тело унесут, но нюх портовых крыс любого размера подскажет им держаться подальше от складов - появится еще один человек, которого если кто и знал, то в жизни в знакомстве этом не сознался бы.
- Мальчик мой, лучше б ты выспался разок, - скажет он, стягивая перчатки из белой лайки. - Это отребье и другие погонять могут.
- Потом. Смотри, что получается.
Урфин сцепил пальцы за головой и потянулся, пытаясь подавить зевок. Спать ему и вправду хотелось, но он уже привык к этому желанию. Сперва дело. Сон - позже.
Когда-нибудь.
Например, после завтрашней встречи, которая кое-что да прояснит по "Золотому берегу". Но о завтрашней встрече он подумает завтра. Сейчас следовало разобраться с типографией.
- Во-первых, Гудо закололи и в пасть монету сунули. И значит, он был знаком или с Тенью, или с кем-то ему близким. Во-вторых, посмотри. Здесь почти все новое. Этому сквалыге не просто хорошо платили. Ему тут все обустроили... и я вот подумал, к чему добру пропадать?
Магнус прищурился и взмахом руки велел продолжить.
- Гудо - мелкая мразь. Он никогда не занимался печатью. И значит, их прижало почти в край. Настолько, что они стали искать любого, кто возьмется... может, пусть найдут? Не мы их, а они нас.
- Что ж, - Магнус прочел верхнюю листовку и скривился. - Есть у меня подходящий человечек...
Склад вспыхнул ночью. Хорошо горел. Ярко.
Ничто не вызывает такого прилива энергии, как вожжа, попавшая под хвост.
Нас не пускают в высокоморальную песочницу? Ничего. Построим собственную. Будем конкурировать.
Совет держали в гостиной при апартаментах Нашей Светлости. Что характерно, тоже за чаем.
И профитролями.
А вот розовых листочков с виньетками не нашлось. Чувствую себя ущемленной в правах, но похоже только я. Тисса сидит на полу - при здешней манере укрывать полы толстенными коврами простудиться она не простудится, а Ингрид ей волосы расчесывает. Волосы, к слову, у девочки красивые. Длинные, густые, невероятного пепельного оттенка - до сих пор я думала, что добиться подобного можно лишь искусственным путем. Правда, Тисса волосы прятала, заплетая в косы, а косы укладывая вокруг головы короной. И пепельный превращался в серый, скучный.
Она вообще предпочитала быть незаметной.
И с каждым днем у нее получалось все лучше.
- Ингрид, как вообще они работают? - я, наконец, села. Все-таки дурные привычки заразительны, и надо бы избавляться от этой манеры метаться по комнате, загоняя мысли в голову. Может, и удобно, но при моих полутора метрах выгляжу я смешно.
Ингрид отложила расческу. Разделяя пепельную волну на пряди, она ловко сплетала их, закрепляя крохотными цветами из золотой проволоки.
Тисса сидела неподвижно.
Надеюсь, она не решит, что Ингрид проявляет излишний к ней интерес. Моя старшая фрейлина по-прежнему верна Тианне.
- Жители города подают прошения. Гильдийным старейшинам или же смотрящим квартала. Могут и лично. Раз в месяц Благотворительный Комитет устраивает день открытых дверей, когда принимают прошения от всех желающих. Бумаги рассматриваются. И прошение удовлетворяется или не удовлетворяется.
В принципе, все довольно просто и логично, Нашу Светлость это устраивает всецело.
Осталось уточнить кое-какие детали.
- И много они отсеивают?
- Почти всех, - Ингрид отступила, любуясь делом рук своих. Тонкая сеть удерживала пепельную волну, в которой мерцали золотые звезды. Подав зеркало, Ингрид сказала: - Посмотри. Так тебе идет куда больше. Им важно оказать помощь достойному. А достойных мало.
Тисса смотрела на свое отражение с удивлением, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно проверяя, действительно ли та, которая в зеркале, - она?
- Ингрид, сколько в городе людей? - я испытывала нечто сродни зависти. У меня такая грива если и отрастет, то очень и очень не скоро.
- Много. Около трехсот тысяч.
По здешним меркам действительно много.
- А сколько бедняков?
Молчание. Пожатие плечами. И пауза.
- То есть не считали?
- Это город, Иза. Здесь все сложно. Люди приходят. И уходят. Гильдии заботятся о своих. Или вот смотрители кварталов. Им выделяют деньги...
...которые, полагаю, если и уходят по назначению, то в куда меньших суммах, чем заявляется.
- ...на эти деньги строят дома и покупают зерно. И любой, кто прожил в Городе больше пяти лет, может просить о помощи. Но порой бывает, что люди врут... часто врут.
- Мой отец знал всех арендаторов, - Тисса не без сожаления отложила зеркало. - И было понятно, кому надо помогать, а кому - нет. Когда сгорел дом Фарлендейлов, он дал пять серебряных талеров на отстройку, разрешил невозбранно лес брать. А вот когда у Стингисона овцы померли и тот пришел денег просить, то выпороть велел. Потому что Стингисон пил много, а за отарой не смотрел и значит, сам был виноват.
- Именно поэтому, - подхватила Ингрид, - Благотворительный Совет требует от просителя рекомендации, заверенные или в гильдии, или у квартального смотрителя. Это гарантирует право на помощь...
...но лишь для тех, кому подпишут бумаги.
А ведь подписывают далеко не всем. Это же такой удобный инструмент для шантажа и сведения мелких счетов. Его надо менять, но как?
Рассматривать прошения без рекомендаций? Сколько их будет? Не сотни - тысячи. Выслушивать людей, пытаясь понять, кому именно нужна помощь, а кто притворяется обиженным? Я верю всем.
Но сомневаюсь, что на всех хватит денег.
Даже у местной казны имеется предел.
Надо думать над системой, но я не умею!
Ладно, начнем с малого.
- Ингрид, а мы можем достать те прошения, которые Благотворительный комитет не счел нужным удовлетворить?
- Ну... - она задумалась, хотя думала недолго. - Пожалуй, я знаю к кому обратиться.
Пока нет своей системы, попаразитируем на чужой. И совесть Нашу Светлость, что характерно, не заест.
- Нет, милая, не надо смотреть под ноги. Ты же не служанка... - Ингрид критически осмотрела наряд Тиссы. - Иза, вы ведь одного роста? Я думаю, что то твое синее платье... оттенок для тебя неудачный, а ей будет вполне к лицу.
- Я не могу!
- Можешь, - тут я возражений не потерплю. Надо же Нашей Светлости хоть кем-то сегодня покомандовать. И вообще, почему мы раньше до этого не додумались?
Платье Тиссе почти впору.
Но до чего же она худая! И сейчас худоба особенно заметна.
- Тисса, - я отчетливо понимаю, что с возрастом ошиблась. - Сколько тебе лет?
- Шестнадцать, - отвечает она, слегка краснея. - Будет. Через неделю.
Ну Урфин, педофил несчастный... и пусть только попробует соврать, что не знал. И Кайя тоже получит. За соучастие.
- Иза, - Ингрид помогает выровнять швы на рукавах, - по меркам нашего мира она уже взрослая.
Про мерки этого мира я уже наслышана. Спасибо.
- Дай-ка это сюда, милая, - сняв с руки цепочку, Ингрид надела ее Тиссе на шею. - Если тебя уже записали в ряды падших женщин, то хотя бы получай от этого удовольствие.