Карман Владимир Георгиевич : другие произведения.

Конкордатс

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что они делают, когда мы выключаем компьютер? Посвящается тем, кто узнал себя...

   Предисловие.
  
   Интернет, а точнее социальные его пространства - особое бесконтактное сообщество. Нам только кажется, что мы входим в Интернет. На самом деле, мы всегда остаемся вне его, с этой стороны экрана. И общаемся мы друг с другом не напрямую, а посредствам тех виртуальных персонажей, которыми этот мир населяем. Наши ники обрастают виртуальной плотью, приобретая для собеседников конкретность, которая, на самом деле, является плодом их воображения. В какой-то момент, мы начинаем замечать, что те, кто замещают нас в глубинах электронного мира, начинают претендовать на особую, не свойственную нам, манеру поведения. Они - наши ники - по сути дела уже не совсем мы. Особенно ярко проявляется это на литературных сайтах, там, где образ автора нередко смешивается с представлениями о лирических героях его произведений.
   И поэтому не требуется большой фантазии, чтобы сделать еще один шаг - представить, будто бы наши ники реальны и самостоятельны. Что они живут какой-то своей особой жизнью, вынужденно выступая посредниками в те моменты, когда у нас в них возникает необходимость. И здесь уже вполне естественно задаться вопросом: 'А что делают они, когда мы выключаем компьютер?'
  
    []
  
  Пролог
  
  Судьбе было угодно свести их на этом поле, здесь, чтобы на глазах всего воинства наконец решился вопрос, кто из них! Здесь боевым оружием наконец должна быть поставленная точка в их давнем и нескончаемом споре. Ибо нет благородней повода для победы, чем война, и нет более достойного повода для славы, чем победа в бою. Сэр Роэллан, несомненно, был переполнен такими же чувствами. Сейчас, сегодня все должно было решиться. Судьба распорядилась так, чтобы им выпал жребий встать друг против друга! Конкордатсу неудержимо захотелось поприветствовать своего соперника, но расстояние было слишком велико для того, чтобы приличествующие моменту ритуальные движения не выглядели нелепо. И он сдержался. В гордой радости он оглядел свой отряд. Справа от него на горячем, как и сам хозяин, коне восседал барон Дюг - безудержный в бою и в пирушках. Кровь и вино будоражили его... Когда этого не было, он становился апатичен и сонлив. Сейчас же словно в предвкушении хорошей пьянки, барон был возбужден и нетерпелив. Да, он отличный рубака, но не очень надежный товарищ: опьянение вытворяло с ним недобрые штучки, и потому довериться ему в бою было бы непредусмотрительно. Зато далее, в окружении ладных и молчаливых вассалов, словно скала, возвышался неподвижно граф Роджерс. Человек, для которого понятие "надо" являлась основой его непреклонности. Сэр Гонер и сер Картуен два неразлучных друга, весельчаки и певуны, съехавшись, о чем-то весело разговаривали, совсем не обращая внимание на неприятельские приготовления. Возможно, обсуждали какую-то любовную интрижку. Вчера во время трапезы, напоминавшей пир, сэр Гонер исчезал куда-то. До позднего вечера не могли отыскать и фрейлин Беатрисс, придворную миссис Корин. Миссис Корин... Сердце Конкордатса ударило чаще и за подкладкой куртки, словно отозвался этому биению шелковый платочек с причудливо вышитой монограммой. Слева юный Антор горячил коня. Ему хотелось выглядеть бывалым воином, и потому он прямил спину, задирал подбородок и хмурил брови. За ним был нужен глаз да глаз. И хотя подготовлен он был хорошо - Конкордатс сам ставил ему руку - первый бой есть первый бой. Но сегодня Конкордатсу будет не до опеки малыша, потому накануне он поручил это старому Боулису. Увальню и неторопыге. Этот бульдог по природной склонности к упрощению не говорил лишний слов и не делал лишних движений. Он завершал дело с одного раза, понимал с полуслова и не повторял сказанного. Далее уже плохо различались малознакомые лица дальних вассалов и их военных слуг.
  Если бы Конкордатся в это ясное майское утро мог предвидеть, чем кончится разгорающийся день... Но никто не может знать того, что закрыто от него пологом, отделяющим жизнь от смерти.
  
  Глава 1
  
   Концепция реинкарнации не является ни абсурдной, ни бесполезной.
   Вольтер
  
   Его сознание пробудила вспышка, в ослепительном сиянии которой, словно в свете молнии, возникла странная комната, в которой Конкордатс неизвестно как оказался. Когда свет померк в его глазах, небытие вновь поглотило его. Но было оно уже другим - осязаемым, словно тяжелой сон, пронзаемый короткими периодами вязких сновидений и состояний полудремы. Он начал пусть неясно, осознавать свое существование. Потом, вспоминая этот период своего пребывания в новом мире, он сравнивал его с младенчеством.
   Позже, когда вспышки - менее яркие и уже осознаваемые - стали обычным явлением, а мозг его достаточно развился, Конкордатс понял, что озарения связаны с тем, что неведомая сила заполняет его тело. Эта сила вливала в него жизненные соки, возбуждала сознание. Во время озарений он становился частью чего-то большого, сверхъестественного. Он слышал отзвуки то ли речей, то ли мыслей того, кто вселялся в него, переживал безудержное ликование, наполняющее все клеточки тела, переживал чувство причастности к чему-то высокому, непостижимому в реальности. Потом, когда все заканчивалось, он забывал о том, что видел и слышал в эти слияния, но отзвуки ярких ощущений еще долго жили в теле, медленно просачиваясь в сознание, превращаясь там в новые, не всегда поддающиеся объяснению слова и понятия.
   Постепенно к Конкордатсу начала возвращаться память о прошлой жизни. Сначала он стал видеть сны. Это были большей частью эпизоды битв, в которых сходились в единоборстве люди и войска, вздымались на дыбы кони, мелькали знакомые, но неузнаваемые лица. Понимая, что это отголоски его прежней жизни, Конкордатс пытался вспомнить, что же это была за жизнь. И однажды он вдруг вспомнил.... Вспомнил клинки, напором своим превышавшие его возможность противодействовать им, сминающую тело усталость, мешавшую разить точно и беспощадно, нагромождение тел, не позволявших двигаться так, чтобы лишать врагов их уверенности и настойчивости. Вспомнил тот момент, когда вдруг почувствовал, что обречен. Он будто бы снова ощутил сокрушительный удар палицей, ошеломивший его и повергший наземь, почувствовал ищущие слабину в доспехах удары клинков и резкую боль в межребрье, когда один из них наконец прорвался сквозь металлические кружева к телу... А затем его ослепила та первая, вернувшая ему сознание, вспышка, сияние которой обозначила грань непостижимой бездны мрака, которая разделяла роковой удар клинка и его осознание себя здесь. Небытие оказалось лишь переходом, а не финалом земной жизни.
  
   Глава 2
  
   "Кто знает, может быть, жить - это значит умереть, а умереть - жить?".
   Эпикур
  
   Осознав, что он мертв, Конкордатс словно ожил. Определенность, пусть и самая мрачная, хороша тем, что позволяет подумать о дальнейшем. И если все известное и понятное, в том числе и самое страшное, позади, это не значит, что впереди пусто. Первое, что увидел Конкордатс, когда наконец пришел в себя окончательно, были два ярко горящих факела, закрепленных в металлических, изящной ковки упоры. Первое, что услышал, была тишина - тягучая и умиротворенная. Такую он слышал в родовом склепе.
  
  Конкордатс кликнул слуг, но никто не отозвался. Он был один в этом незнакомом, хотя почему-то и не чужом ему доме. То странное обстоятельство, что он остался один - человек его положения никогда не остается один - было первым вкупе с множеством других несуразностей, которые подсказывали, что его нынешнее состояние не совместимо с жизнью. Его жизнью.
   Горячее любопытство охватило его. Тело послушно откликнулось на желание встать. Оказалось, что он одет. Одет по-походному: в легкую одинарную кольчугу с панцирными пластинами на груди и животе, в штаны из мягкой толстой кожи, тяжелые кавалерийские сапоги со шпорами. На перевязи - простой, без убранства - длинный узкий меч, за поясом - два кинжала. Он узнал и одежду, и оружие - все это было его. Конкордатс обнажил кинжалы и, толкнув ногой дверь, оказался в коридоре. Узкие, вытянутые вверх окошки-бойницы, нижний край которых располагался на высоте плеча, частыми маячками светились в стенах, уходящих вдаль. Яркий свет падал из них наклонно, резко очерченными полосами, хотя воздух был совершенно прозрачен. Пол был устелен широкими, грубо тесаными плахами, потолок, забран в узкую доску, опирающуюся концами в поперечные потолочные балки. На неоштукатуренных стенах кем-то развешаны были щиты и самое разнообразное оружие, которое он доселе не видел, никогда не держал в руках и не забирал у поверженного неприятеля.
   Странная эта галерея совсем не напоминал ни одного из виденных им изнутри замков, куда более обустроенных и обжитых. Скорее она был похож на южный форпост герцогства - маленькую древнюю крепостицу Ют, близоруко всматривающуюся свои донжоном в сторону давно дружественного сопредельного графства.
   Но вот что интересно: Конкордатс почему-то отлично знал, что это жилье принадлежит ему. Он был совершенно в том уверен, будто только что получил от нотариуса все бумаги, подтверждающие право наследования. Однако ни нотариуса, ни бумаг, конечно же, не было и в помине. Конкордатс не представлял, на каком праве держал эту собственность, но это его нисколько не волновало. Пройдясь по коридору, попробовал на руку несколько мечей, а потом охваченный внезапным порывом, вдруг выхватил из гнезда копье и мощным движение метнул его в дощатую дверь, едва различимую в конце коридора, и рявкнул от удовольствия, так как попал в самую ее середину - именно туда, куда метил. Эхо шарахнулось от него, в испуге натыкаясь на неровности стен, и дробясь на отголоски. Дом наполнился звуками и загудел, словно отвечая. Конкордатс, выдернул, упершись в дверь ногой, копье и метнул его в другой конец коридора. Оно, промчавшись под самым потолком, долетело до тупиковой стены, ударилось в каменную кладку и со звоном отскочило. Конкордатс, довольно хмыкнув, продолжил свой путь. Ну и что он утратил, оставив тот свет? Тот, этот - придется привыкать к смене названий.
   За дверью, из которой он только что вырвал копье, был небольшой тамбур. Вверх шла узкая винтовая лестница, еще одна дверь, видимо, вела на волю: сквозь щели в ней пробивались ниточки света. Конкордатс секунду поколебался, но, преодолев подмывающее его любопытство, сначала поднялся по лестнице и оказался на узкой площадке, на которую выходила забранная в железо массивная дверь. Толкнул ее рукой, но дверь не поддалась. Что ж, успеется, есть что посмотреть, без применения силы.
   Конкордатс спустился вниз и распахнул дверь наружу. Первое, что он увидел, было небо - белесое и совершенно ровное, пронзаемое нитями внезапных ослепительно голубых вспышек. Небо без облаков и солнца. Оно было устрашающе безучастным, глухой, едва уловимый, однотонный гул исходил из его глубин. От него веяло тоской и безысходностью. Конкордатс, потрясенный этим зрелищем и совершенно уверовавший в то, что находится в загробном обиталище, совсем было собрался пасть на колени и молиться, но промедлил секунду, отвлекшись на предметы низменные, бытовой своей ординарностью здесь неуместные, а потому поражающие воображение, и упустил момент. Он вдруг увидел, что находится на высоком, грубом крыльце, выходящем на двор, мощеный булыжником. Вдали виднелись хозяйственные постройки, а напротив крыльца располагался скульптурный фонтан в виде склоненной над разбитым кувшином обнаженной женщины, с огорчением наблюдающей за тем, как вода бодрой струей вытекает из пробоины. Вода эта по желобу бежала вдоль высокого частокола к конюшням. Фонтан Конкордатсу понравился. Он подошел поближе, внимательно оглядел женщину и остался доволен ее сложением, а вот частокол пришелся ему не по душе: показался низким. Конкордатс критически осмотрел его и вдруг разглядел среди зелени сливающихся крон остроконечную красную крышу. Веселая и совсем не гармонирующая с его настроением. Это его приободрило.
   Наряду с таинственным и устрашающим было ЗДЕСЬ много понятного, не возвышенного, а совершенно приземленного. Это не удивило, но успокоило: ведь фруктовый сад, как говорил его духовник, помещался в раю, а сковородки пока Конкордатсу нигде не встретилось. А небо... Что ж небо! Он принюхался, но запаха серы в воздухе не уловил.
  
  Глава 3
  
  У вдохновения нет расписания.
  Гриффины (Family Guy)
  
   Конкордатс прошелся по двору. Он поймал себя на мысли, что хотя и считает это все своим, однако чувствует себя здесь не совсем уверенно, не по-хозяйски. Почему? Конечно, волновало его и то, что не мог он понять на основании чего и кем была жалована ему недвижимость. Лен это или феод, собственность или держание? Но, в конце концов, какая разница? Здесь всем сюзерен - Лорд, именно так он и обращался к Нему в молитвах при жизни. Другое волновало его значительно больше. После кого достался ему этот дом - без признаков жизни, но будто обжитой не одним поколением? Где населявшие его ранее? Что с ними? И отсюда следовал вопрос, что будет с ним, Конкордатсом? Двор совершенно пустынен. Будто челядь, заслышав шаги нового господина, спешно попряталась. Ему даже показалось, что он чувствует на себя взгляды укрывшихся за постройками. Конкордатс зашел на конюшню, но не увидел там ни людей, ни лошадей. Второе, между прочим, огорчило его больше. Не было и признаков того, что конюшня обитаема: даже следов сена или навоза, хотя разнообразная сбруя была развешана по стенам, как на продажу. Но иной раз ему чудились какие-то звуки: то удар копыта, то отголосок ржания. И казалось, вот сейчас, в этом загоне увидит он высокого крепкого коня, и представлялось ему, что будет он непременно вороной масти. Пройдя меж пустующих загонов, Конкордатс вновь вышел во двор. Зачерпнул воды из фонтана и поднес ко рту, но, прежде чем пить, задержал ладонь у рта - понюхал воду, пытаясь учуять какой-нибудь запах (серы, что ли?), и не обнаружив, сделал осторожный глоток. Вода! Вода, просто вода: пролитое из горсти омочило одежду. И тут он без удивления вспомнил, что за все время, проведенное здесь, ни разу не подумал ни о питье, ни о пище, потому что не испытывал ни жажды, ни голода.
  
   ***
  
   Горячий толчок в лицо. Это не ветер! Похоже, но другое: словно сгусток тепла, начиненного легкой силой отталкивания, сходной с той, что заставляет свежевымытые волосы уклоняться от расчески. Это клич Сущего. Конкордатс напрягся и застыл в ожидании озарения. Вспышка была так ярка, что мир померк перед глазами. Последнее, что увидел он в меркнущем мире, была конюшня с распахнутыми воротами, в проеме которой - откуда только взялся - бил копытом твердый грунт вороной конь, словно вырезанный этой вспышкой из сгущающегося мрака. И еще успел подумать, что он сам, словно конь под Сущим, который ангел ли, дьявол ли - пока неизвестно, да только для него все едино - наездник. И тут же сознание его свернулось, притупилось, а душа наполнилось ликованием... Озарение!
   Что такое озарение? Или может быть вдохновение, ибо наполняющее озаренного не есть свет в чистом виде... Свет летуч, он не может составить внутреннего содержания. Озарение - это, когда все вокруг вдруг вспыхивает ярким, пульсирующим свечением, когда порыв ветра... или не ветра, но чего-то ощутимо бьющего в лицо, откидывающего волосы, горячащего кожу - пронзает тебя, продувая насквозь и наполняя энергией. Когда вдруг легкость наполняет тело. Ты чувствуешь в себе небывалые силы и способность совершить то, на что в обыденной жизни не хватает сил.
   Все это связано с явлением Сущего. Почему Конкордатс знал о нем? Он не мог этого объяснить. Он просто ощущал чужую волю, подчинявшую его собственную. Он вдруг начинал чувствовать себя частицей чужого Я. Сознание словно становилось общим, и неизвестно было, где та граница, по которой происходит раздел Я - не Я. И еще состояние радости, опьянения происходящим, отуманивающее сознание и чувство отрезвления в конце, после которого остаются самые смутные воспоминания о том, что было, и какие-то мысли и знания, будто забытые Сущим. Например, слова, которыми Конкордатс никогда не объяснялся при жизни...
   И еще письмена. Когда мир растворится, перед глазами возникает кружево из знаков, петелька за петелькой, строка за строкой нараставшее снизу. Неведомые знаки вытягиваются в причудливые линии, мерцающие огни прорисовывают за этим кружевом плохо различимые контуры, образуя на некоторое - весьма малое - время причудливые видения, смысл которых глаз не успевает уловить. И слышались тогда из глубин видений звуки, мелодичные или резкие, а еще плохо различаемые обрывки фраз. Неясное звучание, то напоминающее дробь барабана, то стук копыт, то перестук каблуков в танце, то далекий напев. Конкордатса захватывала и опьяняла эта ритмичность. И раздражение охватывало его, если вдруг по неведомым ему причинам, ритм сбивался, нарушаясь или теряясь в какофонии неведомо откуда взявшихся шумов. А такое случалось довольно часто. И тогда неведомая сила вмешивалась в звучание, повторяя много раз трудное место до тех пор, пока ритм не выравнивался. Но иногда выправить звучание не удавалось и тогда все барабан резко замолкал и сразу же устанавливалась тишина: сущий в таких случаях уходил резко, будто бы захлопывал за собой дверь.
  
  Глава 4
  
  Если ты знаешь себя, но не знаешь врага, то рискуешь проиграть бой.
  Д. Намрак
  
   Конкордатс вышел со двора и попал на улицу, мощенную булыжником, зажатую с двух сторон высокими заборами. За-над ними - крыши строений, кроны деревьев. Тусклые, приглушенные краски. А что, собственно, он ожидал увидеть? Было тихо. И только едва слышно и монотонно звенели небеса. Впрочем, он уже почти не воспринимал этого шума. Гробовая тишина, - усмехнулся Конкордатс и двинулся вдоль по улице. Камень откликнулся его подошвам звонким стуком. И никого! Он не без волнения готовился к встрече с кем-то из здешних обитателей, однако, улицы были пустынны, хотя за высокими заборами, в глубине усадеб слышались голоса. Сначала эта безлюдность его удивила, потом насторожила, потом раздосадовала и, наконец, рассердила. Странно. Потому, когда послышались впереди отзвуки речей, он обрадовался и приосанился, обдумывая повод начать вежливую беседу и подыскивая в памяти слова приветствия, которые бы звучали и достойно и в то же время дружелюбно. Ибо, признав всех населяющих чистилище равными себе, он совершенно не собирался уступать в этом равенстве первенства. Но чем ближе приближался шум голосов, тем менее Конкордатсу они нравились, поскольку были вызывающе громки. Так не шумят простолюдины, которым за не приличествующую подлому сословию наглость быстро обломает бока древками копий городская стража, так не шумят подгулявшие дворяне, которые опасаются все-таки получить укорот со стороны вельможи, следующего в сопровождении вассалов и дворни на богомолье или охоту, так не шумят вельможи, которые именно тишиной, сопровождающей движение их кавалькады, привлекают к себе внимание. Так шумят только те, кто не чувствуют над собой никакой власти. Навстречу ему, перекрывая собой улицу валила веселая компания, по всему видно было, что господа искали развлечения, и повод устроить скандал им подошел бы как нельзя кстати. Многие из них были в черных масках, наподобие карнавальных, но без блесток. Возглавляла шествие дама в черном, ведущая на поводке ослика. Конкордатс сместился с центра дороги чуть вправо, это была единственная уступка, которую он соблаговолил им сделать. Он не знал, есть ли среди них равные ему по положению, но, как человек здесь новый, посчитал возможным проявить вежливость в форме такой предупредительности. К тому же, сместившись с центральной линии, он обеспечивал себе более удобную позицию и для обороны, и для атаки. Заметив Конкордатса, гуляки подобрались. Бравый вид увешанного оружием молодца с нахальным взглядом их несколько насторожил, однако они знали то, чего тогда еще не знал он - образ не равен сути. Потом Конкордатсу и самому много раз приходилось встречать бравых с виду рубак, которые оказывались никудышными бойцами. В прошлой жизни такое было невозможно. Кичливость и заносчивость были следствием положения или личной доблести, поскольку провоцировали окружающих на агрессию, и те, кто безосновательно позволял себе быть высокомерным, давно почили в бозе. Лишь тот мог выдержать натиск желающих наказать гордеца, кто обладал для этого высоким положением или исключительными качествами воина. В тот момент, когда Конкордатс не сошел на обочину, а лишь сместился с тем расчетом, чтобы протаранить толпу в удобном для него месте, он проявил суть и обеспокоил их, но было уже поздно. Противостояние состоялось. Впрочем, для Конкордатса оно началось значительно раньше, ибо сама манера их поведения была для него сродни вызову. И нужен был только явный повод. И он нашелся. Какая-то мелочь, о которой тут же забыли.
   Блеснули клинки и черномасые, взяв его в полукольцо, решительно, самоуверенно и не очень умело атаковали. Он уклонился от столкновения, откатив назад и вправо, запутал нападавших этим движением, развернув их так, что они оказались за спиной друг у друга, и тут же контратаковал. Клинки его кинжалов поразили двух его соперников, не давая им возможности увернуться или отпрянуть. Атака его была так стремительна, что ошарашила толпу. Но... Конкордатс и сам был ошарашен. Результатами своей атаки. Пораженные им противники не пали в судорогах на дорожную брусчатку, а, отпрянув, остались на ногах, будто бы металл не побывал в их чреве, будто бы не пронзил их внутренности. Они вели себя так, будто просто хорошенько получили по бокам. Воспользовавшись его замешательством, враги перехватили инициативу. Они бросились на него со всех сторон.
   И тут случилась вторая неожиданность: его броня не держала ударов их шпаг и кинжалов. Даже самое легкое касания оружия отзывалось в теле, словно удар хлыста: жгуче и болезненно. И каждое такое прикосновение отнимало у него силы. Большинство ударов и касаний Конкордатс парировал, но те, что не смог, обессилили его. Уже через несколько минут он чувствовал себя смертельно уставшим. Враги его выглядели не лучше. Некоторые сидели на земле с отрешенным видом, другие продолжали нападать, но уже не так яро, как ранее. Дама в черном, привязав ослика к ограде, издавала истошные вопли, бегала по обочине то ли колдуя, то ли воодушевляя своих сотоварищей. Иногда и сама запускала в Конкордатса дротик, но они чаще всего летели мимо цели или же легко отражались. Но Конкордатс сильно устал. И, поскользнувшись, тяжело дыша опустился на одно колено. В голове зашумело, желтые с ядовитой прозеленью круги поплыли перед глазами. Он опустил веки, понимая, что это все. Что же дальше? Снова смерть? Теперь куда? Но вот какое-то движение вдруг возникло рядом, и подчиняясь ему, вокруг Конкордатса образовалось свободное пространство. Сразу стало светлей. В глазах прояснилось. Прохладная влага протекла ему в рот. Он сделал несколько жадных глотков и почувствовал, как силы возвращаются к нему.
   - Вот и хорошо, - сказал человек, державший в руке серебристую плоскую флягу, из которой только что пил Конкордатс. Это была женщина, скорее девушка в светлой одежде, с упрямым и умным взглядом. Конкордатс с ее помощью приподнялся. Бравый, несколько тяжеловатый в движениях рыцарь оттеснял толпу, размашисто разя мечом. Нападавшие, не выдержав свежего напора, отступили. Дама в черном, вскочив верхом на осла и изрыгая проклятия, ускакала первой, ее свита рассеялась в окрестных садах и канавах, унося тех, кто не мог идти сам.
   Рыцарь подошел, и Конкордатс смог рассмотреть его. На воине был блистающие золотым отливом цельный панцирь, с причудливым искусным тиснением, который сидел на чуть грузном теле удивительно ладно, словно был не выкован, а сшит. И носил он свою металлическую одежду так же легко, как иные носят камзол. Однако облачен был Рыцарь не как подобает: не было на нем шлема, и перчаток не было.
   - Я благодарю вас, мадам, и вас сэр, - начал было Конкордатс, напрягая силы.
   - Да ладно, - махнул рукой Рыцарь. - Ничего особенного. Они уже еле стояли на ногах.
   - Подобно мне, - усмехнулся Конкордатс.- Но кто это?
   - Не знаю, - отвечал Рыцарь, - я в Сиите недавно.
   - В Сиите?
   - Таково название этого места.
   - Откуда же вы пришли в этот город?
   Рыцарь был смущен вопросом.
   - Пришел? Разве сюда приходят откуда-то? - спросил он. - Появился.
   - Но как?
   - Помню, что была вспышка, - отвечал Рыцарь терпеливо, но с такой интонацией, словно приходится объяснять, как и почему он сегодня проснулся.
   - А до этого?
   - Ничего.
   - Совсем ничего?
   - Совсем, - ответил рыцарь, чуть подумав. - А что-то должно было быть? - Спросил он чуть насмешливо, но без ехидства, видимо, учитывая нездоровое состояние своего собеседника.
   - Я тоже не сразу вспомнил. - Конкордатс произнес это с некоторым беспокойством. Этой фразой он словно пытался утешить себя. Но почему?
   - А что вы вспомнили? - спросила с любопытством дама.
   Но он ничего не ответил, потому что понял, этот разговор преждевременен.
   Они посидели рядышком на обочине, после этого Рыцарь помог Конкордатсу подняться на ноги и, прежде чем попрощаться, поинтересовался, дойдет ли он сам? (Конечно, дойдет, не хватало еще чтобы его вели под руку на глазах у досужих горожан). Дома Конкордатс вместо того, чтобы завалиться на кровать в чем был, впервые попытался раздеться. Но ему удалось лишь освободиться от шлема: он не смог даже найти застежку плаща. В сердцах разрубив мечом табурет, он упал на свое ложе и забылся сном.
  
  Глава 5
  
   Кто испытал наслаждение творчества, для того уже все другие наслаждения не существуют.
  А.П. Чехов
  
   Но и на этот раз подойти Конкордатс к монаху не сумел. Вновь помешали обстоятельства. Пока он придумывал фразу, приличную для знакомства со столь благочестивым лицом, общество переместилось к большому камину. Иманэ, оказалась в центре широкого полукруга: все внимание было приковано к ней. Она замерла на мгновенье, откинув голову, потом вдруг сделала вперед быстрый легкий шаг и коснулась ладонями каменной боковины камина справа от зева. И тот час огонь, дремавший в угольях, рванул вверх и бросил в лица сгрудившихся возле камина людей охапку золотых отблесков. Языки пламени забились в стремительном ритме, отбрасывая на пол и стены мечущиеся блики. Это было захватывающее и чарующее зрелище. Пламя, горячее, богатое оттенками - от солнечно-майского до мягко багрового, отдающего в февральский фиолет - бушевало неистово, и за всем этим была Иманэ, словно душа ее выразилась в этих горячих всполохах.
   Последний всплеск - и изображение, сложившееся из всполохов, застыло в проеме каминного экрана. Шум радостного восхищения пронесся среди присутствующих. Глаза Иманэ сияли восторгом. Видно было, что она испытывает в этот момент высочайшее наслаждение от того, что ей удалось воплотить себя в огненной феерии, и от того, что друзья ощутили ее власть над стихией и радуются ее успеху. Каждый из них спешил выразить свое восхищение. Но вдруг тональность шума изменилась. Конкордатс не сразу уловил том момент, когда из благожелательно-радостоного, прерываемого всплесками смеха, разговор стал напряженным. Из него вырвались, возвысились несколько спорящих голосов, наполнившихся металлом настолько, что звенели, сталкиваясь. А потом остались и вовсе два: мужской и женский. Мужской, полный сознания своей правоты, нападал, женский, растерянный, защищался. Защищалась Иманэ. Это было так неожиданно, ведь только что она купалась в волнах поклонения, что Конкордатс не поверил своим ушам. Он пробился к месту спора, растолкав зевак, с интересом наблюдавших за назревающим скандалом. Молодой господин с радостным выражением лица, каковое появляется у мелкого старательного клерка, обнаружившего у своего более способного товарища незначительную ошибку и получившего тем самым возможность заявить о своей значимости, азартно нападал на Иманэ. Разговор шел о причудливом изображении, возникшем на экране камина, где яркие языки пламени вдруг застыли в напряженном горячем рисунке. В переплетении горячих волокон угадывался сложный, многоплановый, может быть не совсем четко выраженный, но причудливый и волнующий этюд.
   []
   - Этот прием огнетворчества уже не нов, милочка. У тебя есть работы и поинтересней. Стоп, - вдруг воскликнул он с нескрываемой радостью, будто внезапно осознал что-то важное - а это и не оригинал вовсе. Заимствование! Сознательное заимствование. Я даже знаю, откуда взят сюжет, - и он победно поправил узел своего щегольского галстука.
   Иманэ была смущена до крайности. Видно было, что она никак не ожидала этой атаки.
   - Да, сюжет может быть и не нов, - слабо протестовала она, - но цвета, композиция...
   И растерянно оглянулась, ища поддержки, однако странное дело: ближние, несколько минут назад игравшие, словно свита играет короля, хозяйку салона, вдруг сникли и глухо молчали. Господин в сером, стоящий поодаль со скучающим выражением лица, небрежно взглянув на картину, выговорил невыразительно и монотонно, но со значением, будто бы не говорил, а изрекал: "Штампы, Иманэ". И многие, кто стоял рядом, и, казалось, только и ожидали его авторитетного мнения, тут же согласно и сочувственно закивали головами, мол, да, штампы, и мы видим, мы тоже в этом понимаем. Трехслойное окружение, только что непроникаемо плотное, вдруг растрепалось, ослабило свои объятия. Конкордатс без напряжения прорвал его, полюбовался на изображение, а затем, сознательно не замечая серого, повернувшись к гордо приосанившемуся клерку, сказал почти нежно:
   - Вы, судари, профаны в искусстве светоживописи.
  Серый гордо промолчал в ответ, а клерк взорвался:
   - Кто ты такой, чтобы мне выговаривать!?
  Но словно споткнувшись о взгляд Конкордатса, отступил. Лицо его пошло пятнами. Он набрал воздуха, словно для того, чтобы возразить, меж тем правая рука его паучком пробежала, нервно перебирая пальцами, вниз по камзолу к эфесу шпаги, но, не добежав несколько шажков, словно испугавшись блеска гарды, быстро вернулась назад к галстуку, который только что оставила.
   Конкордатс, проследив это движение, усмехнулся:
   - Я могу доказать, что эта миниатюра исполнена человеком, не нуждающемся в образцах, поскольку он черпает сюжеты и образы в душе. А коли вы сами того понять не в силах, то у меня есть убийственный аргумент, - говоря это, он вызывающе положил руку на эфес меча, - который, уверен, поразит вас настолько, что вы уже просто не сможете больше поддерживать свои абсурдные утверждения.
   Клерк смешался. Чувство свободы и уверенности, которое испытывает победитель, не встречающий сопротивления, пьянящее ощущение окрыленности, которое испытывает обыватель, на секунду ощутивший себя ПРАВЕДНИКОМ, ГЛАГОЛЯЩИМ ИСТИНУ, оставили его. На этот раз, чтобы стать триумфатором, надо было драться.
   Дерзкая реплика Конкордатса, подкрепленная надменным выражением лица, в котором читалось нескрываемое желание поединка, качнула толпу. Большинство присутствующих испытало внутреннее волнение и порыв к действию, ограничившиеся, впрочем, у многих лишь судорожным движением губ. Но несколько человек молча встали рядом с критиком, всем своим видом показывая, что они готовы обнажить клинки. Конкордатс мог поручиться, что далеко не все они уловили причину ссоры. Видимо, это были те, кто отреагировал на его тон и воспринял наглость никому неизвестного забияки как личный вызов. Странно переместился монах, став так, чтобы то ли лучше видеть, то ли, чтобы продемонстрировать свою совершенною непричастность к происходящему и одновременно выказать свое презрение к людской суете. Однако и Конкордатс не остался в одиночестве. Стремительной, легкой тенью мелькнула через залу к нему стройная фигура. Широкополая шляпа, плащ и шпага говорили за то, что это юноша, но манера держаться, изящество сложения и голос противились такому предположению. Мрачноватого вида господин с пронзительно-едким взглядом, тот самый Волдик, который давеча доказывал старшему своему товарищу, что Сущая нуждается в Иманэ больше, чем та в ней, так же встал рядом с Конкордатсом.
   - Друзья мои, - сказал Конкордатс, обращаясь к соратникам. - Я здесь не так давно и могу ошибиться в поступках, тем самым невольно нарушив местные обычаи. Прав ли я, предположив, что драться в доме нашей очаровательной хозяйки, было бы не совсем пристойно.
   Он обернулся, словно ожидая ответа, к невысокому своему товарищу, но на самом деле за тем, чтобы понять наверняка, кто это. И увидел, когда тот поднял лицо, закрываемое до этого широкими полями шляпы, что черты его женственны, однако взгляд пылающ и тверд. Голос, вот что поможет решить загадку, подумал Конкордатс.
   - Сударь, - сказал он, - если уж выпало нам стоять плечом к плечу против неприятеля, то не могли бы вы назвать себя? Но когда у вас есть причина скрывать свое подлинное имя, а ваша манера держаться и прятать лицо, говорит за это, то соблаговолите хотя бы сообщить мне ваш ник, чтобы в случае опасности я мог предупредить вас окликом.
   - Вы можете называть меня Фокс ин Умбра, - сказал его собеседник высоким голосом, и Конкордатс склонился ко мнению, что перед ним дама. Но виду не подал и, изысканно поклонившись в ответ, как кланяются мужчинам, произнес свое имя.
   - Меня вы можете окликать "Волдик", - сказал второй его товарищ. - И не только во время сражения, но и во время пирушки. Тем более, что драки, скорей всего, не будет,- добавил он и указал рукой на клерка, с несчастным видом протискивающегося сквозь толпу к двери. Вид у него был жалкий.
   - Но ведь ему, действительно, больно и обидно! - воскликнула вдруг Иманэ, глядя на Конкордатса растерянным взглядом, словно ища у него поддержки.
   - А тебе? Тебе не было больно и обидно, выслушивать глупости этого завистника? - Отвечал он, настраиваясь продолжить разговор, ибо, как ему показалась, что после того, как он защитил ее от наглой нападки, между ними возникла дружеская симпатия, переводящая его в разряд близких друзей. Однако Иманэ, кажется, не заметила его порыва, а может быть именно потому, что заметила, повернулась к нему спиной. Но сделала это как бы и не специально, а просто потому, что к ней как раз в этот момент с другой стороны подошел святой отец, пряча под приспущенными веками горящий чадящим пламенем взор.
  
   Глава 6
  
   Где пиршество или застолье, там обязательно монах или священник.
  Сицилийская поговорка.
  
   - Я слыхал это ваше недавно, - проговорил монах, зорко взглянув на Иманэ из-под надвинутого на лоб капюшона и тут же погасив взгляд.
   - Ты слышал?
   - Да, мы с Сущим бываем у вас иногда. Я слышал, как звучит эта огненная миниатюрка в звуке.
   - Не знала, что вы заходите к нам. Приятно удивил, - откликнулась она с почтением. Голос ее замер на мгновенье, и Конкордатсу показалось, что она сейчас добавит "отче". Но нет, пауза так и осталась незаполненной.
   Разговор этот ему не нравился. Во-первых, потому что монах, слишком выразительно молчавший до этого, заговорил со столь же выразительной интонацией, с которой имели право говорить лишь люди значительные, то есть признанные таковыми обществом, в данном же случае Конкордатсу, вообще недоверчивому к авторитетам и имевшему слабость к их низвержению, почудилось явное самозванство. Во-вторых, не понравилось то, что Иманэ всем своим видом, всем поведением вдруг начала демонстрировать перед монахом свою незначительность. Это было по сути неверно, и потому выглядело неискренне, хотя, - и в том сомнения не было - говорилось и делалось от души. В-третьих, ему не нравилось то, что такое ее поведение вдохновляло монаха на демонстрацию своей особенности.
   - Почему не заходим? Удивлен твоими словами, - отвечал монах, - если ничего не говорим, то, значит, и не заходим? - В голосе его прозвучало недоумение, и ясно было, что удивлялся он ее непониманию той простой истины, что его смиренность в некоторых случаях даже превосходит его незаурядность. Не потому, что незаурядность мала, а потому, что смирение, порожденное тяжкой духовной работой, достигло в его душе колоссальных размеров.
   - Мне казалось, что тебе неинтересны мои работы, - оправдалась Иманэ. - Я так думала, но это никак не влияло на моё к тебе отношение. За критику я всегда благодарна, а вот с "доброжелателями" труднее... Как различать доброжелательных и доброжелателей"? Они бывают так похожи...
   - В этом-то и вся сложность, - произнес святой отец значимо, интонацией подготавливая свою собеседницу и всех, кто внимал ему в тот момент, а таковых собралось немало, к тому, что сейчас прозвучит мудрое слово. И все напряженно вслушались. - Самое выдающееся достижение дьявола состоит в том, что он заставил поверить всех в свое несуществование. Здесь мы видим то же самое.
   Конкордатс хмыкнул, не уловив аналогии. Мудреный выходил разговор.
   - Емкая аналогия, - поспешила согласиться со святым отцом Иманэ. И тут же добавила комплимент собеседнику, умалив свои достоинства, - Не думала об этом в таком ракурсе.
   Конкордатсу очень хотелось влезть в этот разговор, однако повода не представлялось. Монах не грубил, не вымогал, он говорил то, что хотел сказать сам и то, что хотела услышать Иманэ. Но то, как держались они при этом, вызывало у Конкордатса протест. Монах уже заслужил хорошую оплеуху, интересно было бы посмотреть, как будет он выглядеть, когда вслед за клобуком слетит с него спесь. А Иманэ... Странно, насколько она не знала себя. Во всем, что она делала: в манере держаться, говорить, слушать сквозила особая, неосознаваемая ею одаренность. И главный ее талант - был талант общения, талант сопричастности к происходящему, к потребности примерить на себя все боли мира.
   - Ты и сама попыталась прекратить этот разговор,- бубнил меж тем монах с назидательно-одобряющей интонацией, - я видел. Но, как всегда, слишком мягко, чтобы вдруг случайно не обидеть "сирых и убогих"...Говорят, "не суди..." и я не берусь судить. И обижать не люблю. - Он помолчал, и вдруг добавил неизвестно зачем: "Но когда нападают - яростно защищаюсь". - Но тут же подпустил толику смирения в фразу: "Если успеваю".
   Конкордатс понял вдруг смысл этой тирады. Монах, признав в нем - Конкордатсе - соперника, объяснял Иманэ почему он не пришел к ней на помощь, когда она в том нуждалась, и как относится он к тем лицемерам и выскочкам, которые, рядясь в одежды доброжелателей, на самом деле вынашивая дьявольские замыслы.
   Монах побормотал еще, явно красуясь и поворачиваясь к собеседнице то так, то этак, чтобы она могла лучше рассмотреть его добродетели, и Иманэ почти с восторгом любовалась ими.
   Наверное, надо было пропустить вызов взревновавшего святоши мимо ушей, однако земные привычки взяли верх, и Конкордатс с той почтительностью, к которой привык общаться с людьми, которых собирался отправить к праотцам, обратился к монаху:
   - Сударь,- он специально применил здесь обращение, неприменимое к духовным лицам, - осмелюсь просить разъяснения. Вы сейчас так мудро и глубокомысленно разобрали ситуацию, сложившуюся накануне в неком доме, объяснив истоки и побудительные мотивы случившегося, обрисовав в общих чертах людей благородных и мудрых, а также тех, кто, пользуясь благосклонностью и долготерпением хозяйки, приносит ей огорчения и душевные страдания. Не могли бы вы уточнить, к какой из групп, по вашему мнению, относится ваш покорный слуга Конкордатс, и к какой вы относите себя? - И смиренно склонил голову в ожидании ответа.
   - Я не стану отвечу вам, - отозвался монах голосом полным ехидного смирения, - не обижайтесь. Во всяком случае, здесь. Может быть где-нибудь и когда-нибудь. Тем более, что мое предназначение требует мне удалиться для беседы с высшими сферами.
   Он не спеша повернулся и пошел к выходу, преисполненный понимания своей особой значимости.
   - Сдается мне, мосье Конкордатс, что их бесподобие нажило себе сегодня смертельного врага, - послышалось вдруг сзади. Конкордатс повернул голову и увидел на уровне своего плеча крупную светло-коричневую лысину, незаметно перетекающую в широкий крепкий лоб, надвинутый на твердое, словно выструганное из хорошо просушенного дуба, лицо. Голова была плотно втиснута в покатые мясистые плечи, прикрытые рубашкой зеленоватого отлива. За правым ухом у говорившего белела большая с заранее примятым мундштуком папиросина. Как Конкордатс, никогда не видавший курительных принадлежностей, догадался, что это папироса, он и сам не смог бы объяснить.
   - Имане, - переключился крепыш на хозяйку, - ты не спросила у пастыря, почему он сегодня без планки? Вы, верно, не знаете, - повернулся он к Конкордатсу, не дожидаясь ответа от девушки, - но гражданин монах всюду ходит с измерительной планкой. Она ему нужна, чтобы замерять уровни талантов. Но он никого не знакомит с результатами своих промеров.
   - Ах, Ерофеич, - откликнулась Иманэ и посмотрела на него ласковым взглядом. - Ты опять бурчишь!
   - Как это грустно, - отозвался Ерофеич, - получать такой взгляд, как вознаграждение за выслугу лет. Будь я молод и красив, мне не просто было бы заслужить его, а так мне его даруют как компенсацию за утраченные возможности... Впрочем, отставники они и в Сиите отставники!
   - Вы ведь не станете враждовать со святым отцом? - улыбаясь, обратилась Иманэ меж тем к Конкордатсу. Но это была уже совсем другая улыбка - дружески сердечная.
   - Кони с козлами не враждуют, - пошутил Конкордатс по-солдатски грубо. Он был недоволен тем, что остался по сути дела в дураках, и что посторонние поняли его состояние.
   - Кони? - переспросила Иманэ с живым интересом, - какие кони?
   - Такие, как я, - отвечал Конкордатс, - друзья называют меня Кони. Сокращенно от полного моего имени - Конкордатс.
   - Можно и я буду так вас называть? - И улыбнувшись в ответ на его поклон, добавила: "Как жаль, что я должна вас оставить. Столько дел!.
   - Хороший дом, светлый - сказал Ерофеич, когда Иманэ, увлекаемая кем-то из гостей, покинула их, - один недостаток - нечего выпить, кроме того кваса, который катает в бочонке этот нечистый! Он ткнул пальцем в темно-красного чертенка. - А вот у Ерофеича на усадьбе совсем другой расклад: может быть, у него не так культурно, зато всегда есть, что выпить настоящему мужчине. Я вас приглашаю к себе, сэр! Или сударь?
   - Как вам будет угодно!
   - Я так понимаю, что это "да". Тогда пошли. Здесь сегодня ничего интересного больше не случится.
   Но до усадьбы Ерофеича Конкордатсу в тот день добраться было не суждено. Как только они вышли за калитку, украшенную шаловливыми купидонами, горячий ветер шибанул Конкордатсу в лицо, и он замер, приготовившись воплотить Сущего. Ерофеич все понял, развел руками и, проговорив: "Святое дело! Ну, что ж, тогда в следующий раз", - быстро пошел прочь.
   Конкордатс еще некоторое время видел его квадратную спину. Потом, ощутив слабость в ногах, нащупал рукой опору - ею оказалась металлическая стойка ворот - и оперся на нее. Правый Амур, забыв про яблоко, сочувственно смотрел на него. Левый ехидно щурился. Вспышка ударила в глаза Конкордатсу, мир стал стремительно меркнуть. Он, конечно, не решился бы подтвердить это под присягой, но ему в тот момент показалось, что в руках у малыша больше нет стрелы...
  
  Глава 7
  
  Озарение - это молния среди неясных мыслей отчаяния.
   Евгений Ханкин
  
   Но озарение можно назвать еще и затмением, потому что встреча с Сущим только в первый момент отмечена сиянием. Затем приходит мгла. А может быть просто ослепление. Растворение в Сущем (или растворение Сущего?) влечет за собой потерю непосредственной связи с окружающим. Мгла окутывает сознание. Словно пелена, состоящая из мерцающих пылинок застит глаза. Гул, состоящий, если прислушаться, из таких же, как и знаки, частых, перекрывающих друг друга пылинок звука. Иногда, под влиянием неведомых Конкордатсу сил, все эти пылинки сливаются воедино, и на мгновенье встает перед глазами, а скорее - в воображении, яркая, поддающаяся осмыслению картина. Но только на мгновенье. Она исчезает так быстро, что Конкордатс не успевает осмыслить видение, а оно не успевает задержаться в памяти. Сладостно подчиняться чужой могучей воле, чувствовать себя ведомым. Воплощением согласия и покорности.
   Кто такой Сущий? Ангел, дьявол? Куда увлекает он Конкордатса? В Преисподнюю? Но почему в таком случае она не внушает отчаянья и ужаса? А ведь должна! Не об этом ли внешнем пространстве сказано в Евангелие? Туда будут отринуты грешные души на вечное пребывание. Это что же - экскурсия в адские просторы из Чистилища? Зачем? От чего предостережение, на что намек?
   Но эти вопросы приходят уже тогда, когда все заканчивается. Когда возвращаются способность мыслить и действовать самостоятельно.
   - Мистер Конкордатс, если не ошибаюсь?
   Конкордатс приоткрыл глаза. Незнакомец смотрел дружелюбно и, видно, настроен был на долгий разговор.
   - Мы встречались с вами третьего дня, - напоминает он, видя, что Конкордатс не изменился в лице, не сгладил улыбкой высокомерно вежливого выражения лица, - и имели приятную беседу о смысле творчества.
   Конкордатс чуть склонил голову, но отвечать не стал. К чему вести пустые разговоры? Однако избавиться от неожиданного собеседника, видимо, не удастся. Он уходить не собирался. Во всяком случае, до тех пор, пока не выяснит, то что его интересовало.
   - Ну как же, вспомните, наши Сущие беседовали о смысле творчества. Помните, мой сказал, о том, что берясь за перо, всегда настраивается на создание шедевра!
   Вот тебе и на... Ничего такого Конкордатс не помнил. Но... Во всяком случае сказать, что его сегодняшний собеседник ему совершенно не знаком, было бы не верно. Что давало основания так думать? Мгла, состоящая из мерцающих искорок. Силуэт, на фоне мглы... Было! Он даже не припомнил, а словно бы сам создал в памяти эту картину, зацепившись за мелькнувший в памяти силуэт. И тот час к этому силуэту добавился, словно слепленный из биения звуков голос. Неясный, еле слышный, проходящий фоном. В памяти всплыла фраза, озвученная будто бы тем голосом и очень похожая на фразу, сказанную сейчас незнакомцем. Конкордатс наклонил голову, убирая этим движением надменно выпяченный подбородок и показывая, что вспомнил. Хотя, конечно, ничего он не вспомнил, так как еще не научился сосредотачиваться в состоянии озарения. И вслед за этим движением соткались в памяти звонкие слова: творчество, установка, шедевр. Все это было чужое, словно забытое кем-то и подлежащее возвращению. Но его новый знакомый, в отличие от Конкордатса, серьезно полагал, что имеет какое-то отношение к тому разговору и теперь вот пытается продолжить его.
   - Вы, видимо, еще не очень освоились со своим...- Тут он довольно улыбнулся в ветвистые усы, - мы же с Сущим нашли полное взаимопонимание...Знаете ли, сударь, мой Сам (он сказал не Сущий, а Сам и это прозвучало у него несколько насмешливо и покровительственно) бывает самоуверен и тороплив. Оттого его суждения в прошлый раз были не достаточно точны и, может быть, даже противоречивы. Я хотел бы уточнить некоторые позиции. Тогда вы говорили, будто бы творец не ставит перед собой никаких задач...
   - Я говорил? - удивился Конкордатс. Его начинало сердить непонятное упорство неожиданного собеседника. Он даже незаметно осмотрелся, уточняя, не отводит ли он ему внимание разговором, давая возможность черным маскам неожиданно напасть сзади. Но нет, вокруг было тихо. Собеседник на мгновенье, казалось, смутился.
   - Ну да, конечно. Не вы. Ваш Сущий. Вы человек новый. А мы, те, кто уже хорошо освоились и наладили с Сущими контакт, не всегда разделяем себя и их. И вы обвыкнетесь.
   - Ну, так вот с Сущим и говорите, пока я буду обвыкаться, - ответил Конкордатс довольно невежливо, чем смутил своего собеседника. - И это займет, сдается мне, немало времени, ибо попал сюда я совсем недавно. А до того ни с чем подобным мне дела иметь не приходилось.
   - До того: До того, как попал? - опешил собеседник. - Когда это?
   - В прошлой жизни... - ответил Конкордатс, начиная раздражаться его непонятливостью...
   - Когда?!!
   - Я имел ввиду: при жизни, - поправился Конкордатс.
   - Не понимаю, - тряхнул головой собеседник, - при чьей жизни?
   Такого тугодума Конкордатс ещё не встречал. Ну, на самом деле, как объяснить смысл простых вещей, когда проще того, как сказано, и не скажешь? А ещё берется рассуждать о высоких материях. Конкордатс прикинул, как лучше поступить: послать его ко всем чертям, или всё-таки продолжить разговор? Так как господин этот ему ничего плохого не сделал, он посылать его не стал.
   - Перед тем, как умер, - уточнил он нехотя, и по выражению лица собеседника вдруг понял, что этого-то как раз говорить не следовало. Однако была и польза от его откровенности - незнакомец поспешно раскланялся и пружинисто убежал прочь ...
  
   Глава 8
  
   Что есть творческое горение: искушение лукавого или же благодать, ниспосланная свыше?
   Г. Питерсон
  
   Сущий вошел во вкус. Он "вызывал" Конкордатса по несколько раз в день и, облачившись в него, уводил в гулкие туннели преисподней. Человеческие тени, выступавшие из мерцающего тусклыми искорками полумрака, были зыбки и неуловимы в очертаниях. Но как только они оказывались в зоне контакта, словно искра проскальзывала по неясному контуру, прорисовывая силуэт. Конкордатс никогда не смог бы повторить грифелем этот абрис, но успевал понять, пока длилась движение рисующей искры, что скрывается в этом начертании. Абрис был для него словно знакомый символ, словно слепок с характера, с ума. Хотя и ничего определенного. Просто обозначение уровня, статуса собеседника. Большего разглядеть обычно не удавалось. Потому что тут же возникала пелена из непонятных знаков, вытянутых в множество рядов. Что-то скрывалось в этих начертаниях, какой-то неуловимый для Конкордатса смысл. Сущий же был, без сомнения, посвящен в секреты тайнописи - Конкордатс чувствовал это по его настроению, меняющемуся в соответствии с появлением новых рядов, которые он откуда-то это знал, назывались строками. Чувствуя эту связь, Конкордатс напряженно всматривался в просветы, стараясь увидеть что-нибудь между строк. Иногда это удавалось. Чаще всего получалось уловить взгляд собеседника, что было равнозначным уловить настроение. Только таким образом он мог участвовать в общении Сущих. Однако, постепенно Конкордатс научился определять характер этих разговоров. Часто общение носил весьма добродушный характер, но иногда они перерастали в поединки. И тогда Конкордатс чувствовал, что он нужен Сущему: тот подпитывался у Конкордатса энергией и задором!
   Странные это были дуэли. Будто бы сходились две не поддающиеся словесному определению силы и, напрягаясь, противостояли друг другу. Буйная радость в такие моменты заполняла Конкордатса. И когда озарение заканчивалось, Конкордатс чувствовал, что в нем словно оставалась частичка Сущего. Со временем он начал распознавать среди обитателей Сиита тех, с кем встречался осуществленным. Они тоже узнавали его и делали это более легко, нежели он. Сегодня он вдруг узнал О*Ду. И прояснение это его не порадовало. Вчера, при встрече Сущих состоялся напряженный разговор, в котором его Сущий был переполнен чувством собственной состоятельности и как бы даже отчитывал собеседницу за что-то.
   Не обижайся, О*Да - сказал Конкордатс, неуверенно подходя к девушке.
   - Еще чего! Да и причем тут ты!? - у нее был веселый, звонкий, почти детский голос. Совсем не похоже было на то, что она расстроилась.
   - Послушай, Конкордатс, - вдруг, смеясь, спросила она, - а зачем тебе эта железная шапка? Чтобы прикрывать глупую чугунную голову? Что же с ней может случиться? Она же крепче твоего шлема...
   Конкордатс растерялся. Говорила эта девчонка с ним в манере вызывающей и дерзкой. Хотя он лично ей ничего плохого не сделал. И даже собирался было извиняться за чужие прегрешения. Ведь надо же понимать - Сущий это Сущий, а Конкордатс это Конкордатс. И если разобраться кто чей, то выйдет, что не столько Сущий его, сколько он Сущего.
   Он подумал, что самое правильное сейчас уйти. Широкий плащ взвился у него за спиной, играя краями, как при порыве ветра, пусть и не очень сильного. Каблуки стучали твердо и звон шпор - это благородный аккомпанемент шагам дворянина, - был звучен и мелодичен.
   Конкордатс представил, какое величественное зрелище продемонстрирует он сейчас... Гордая осанка, чеканный шаг, выразительная спина. Такое зрелище не оставляет женщин равнодушными. Он знал, какими глазами глядели в след ему женщины. Но ему не удалось красиво уйти. Острая боль пронзила колено, и он понял, что не дойдет до ворот. Надо было остановиться, но остановиться было никак нельзя: это выглядело бы глупо. Но не глупей, чем повалиться навзничь. А как раз это и произошло. Нога вдруг перестала держать, и Конкордатс, отчаянно взмахнув руками, грохоча всеми железными частями своего костюма, рухнул на спину. Лучше бы это произошло за воротами, - подумал он,- и закрыл глаза от бессилия, обиды и стыда. Проклятая нога!
   Он очнулся в светлой просторной комнате. На кровати. Левая нога ныла, но как-то даже приятно и пульсировала горячими токами. Не надо было даже ощупывать ее, чтобы понять - колено распухло... На Конкордатсе не было доспехов. Только узкие штаны и рубашка. Как ей удалось все это снять? Она сидела возле кровати на высоком табурете и что-то шила. Услышав шевеление, О*да подняла глаза и с интересом стала его разглядывать, будто видела в первый раз. Рыжая! Так и есть - ведьма. Неприятный взгляд, с холодком. Это она подломила ему ногу! Но тут О*да улыбнулась, и Конкордатс, как ни хмурился, как ни сдерживался, не сдержался и в ответ раскатал губы в глупой улыбке.
   Так, улыбаясь, они и смотрели друг на друга некоторое время. Потом Конкордатс сделав над собой усилие, сорвал свою улыбку и отвернулся к стене.
   - Я должна извиниться? - спросила О*Да таким тоном, в котором послышалось Конкордатсу высокомерное недоумение и которым дают понять собеседнику, что далее последует "никогда!". Она секунду помолчала и добавила тихо, словно заканчивая фразу: "Извини". Внутри у Конкордатса потеплело. Он повернулся к ней и забрал в свою ладонь ее маленькую теплую кисть. Несколько секунд она сидела смирно, словно заранее отмеряла, сколько ему положено для компенсации душевных переживаний, потом со словами "подержался и хватит", убрала руку.
   И Конкордатс не стал препятствовать, потому что более длительное держание было бы уже чем-то другим, а не жестом примирения. А он не знал, надо ли ему это. То есть надо ли ему это от О*Ды. 'Хороша бы была у меня подружка!' - подумал он вдруг весело. Но как ей удалось его раздеть? Он так и не смог даже расстегнуть пряжку на ремне.
   - Ты можешь подняться? - спросила она. - Ты же понимаешь, что оставить тебя на ночь у себя я не могу...
   - Мне бы тоже этого не хотелось, - слабо огрызнулся она, - в таком случае мне пришлось бы на тебе жениться.
   - Это не так просто сделать, как тебе кажется, - ответила она с усмешкой, впрочем, скорее добродушной.
   - Но проще, чем кажется тебе, - парировал он. - Настоящие трудности начнутся после.
   - Не беспокойся, тебе их не испытывать. Как нога? - спросила она, понаблюдав за тем, как он растаптывался у кровати.
   - Ходит...
   - Давно это у тебя?
   - Никогда не было.
   - Значит это боль Сущего, - сказала она серьезно.
   Он задумался на мгновенье и вдруг вспомнил, что во время последнего озарения ясно почувствовал боль в ногах. Его боль в своих ногах.
   - Иди, ладно. Железки забери. - Она нагнулась, с трудом приподняла панцирь и тут же уронила его с ужасным грохотом. Конкордатс не исключал, что специально.
   - Как ты это все носишь? - удивилась, кажется, искренне. - Слушай, ты ведь, наверное, очень здоровый?
   - Есть здоровье, - ответил он, зло усмехнувшись, - и мгновенным движением подхватил ее, почти без усилия подняв под потолок и, покачав из стороны в сторону, посадил на шкаф. Она не цеплялась за его руки, и вообще вела себя вверху довольно прилично и все время молчала. Но когда он направился к выходу, спросила: "Ты хочешь меня здесь оставить?"
   - А ты предлагаешь взять тебя с собой?
   Она не ответила.
   - Тогда он вернулся и подставил руки: "Прыгай!". Она спрыгнула без колебаний. И молчала, пока он держал ее на руках. Однако стоило ему поставить ее на пол... Впрочем, Конкордатс не стал ее слушать, а повернулся и пошел прочь твердым уверенным шагом под победный аккомпанемент шпор. Демонстрируя спиной все, что может продемонстрировать мужчина его склада и сложения. На этот раз нога его не подвела.
  
  
   Глава 9
  
  Или умейте побеждать, или умейте дружить с победителем.
  Фокион
  
   Конкордатс вернулся только к вечеру. Прошел по двору - все такому же пустынному, как и всегда - взглянул мельком на проем ворот конюшни, в котором ему давеча померещился вороной конь с метущейся гривой. Возле лестницы на второй этаж остановился, а затем вдруг решительно поднялся по ней до площадки. Тяжелая дверь, кованная железом, как и прежде, преграждала ему путь. Из-за нее не доносилось ни звука. Но ему вдруг отчетливо представилось, что за дверью кто-то есть. Будто бы с той стороны, точно так же, как и он, вслушивается в тишину неведомый ему обитатель второго этажа. Он усмехнулся, еще раз осмотрел дверь. Крепко сработана! И открывается - вернее должна открываться - сюда, на площадку, что делает ее еще более неприступной - не выбить! Он подергал за массивную, резную рукоять, но дверь даже не шелохнулась. Если есть отверстие для ключа, то должен существовать и ключ, который подходит под это отверстие. Но где он? У кого? Ответ прост - у того, кто запирает замок. У Сущего? Ему стало смешно. Зачем бестелесному Сущему ключ, если он и так вхож во все пределы, куда простым смертным вход закрыт? Конкордатс хлопнул ладонью по металлу обшивки и, грохоча коваными каблуками, спустился вниз, ловя себя на мысли, что гремит специально. И опять улыбнулся: о Конкордатс, ты подобно одинокой вдове, которой послышались шорохи, гремишь, чтобы дать понять воображаемым злоумышленникам, что бодрствуешь: авось уберутся.
   В полумраке комнаты все так же ровно горели факелы. Он задумчиво посмотрел на них, потом взял левый и ткнул пламенем в пол. Огонь некоторое время боролся за жизнь, а затем сник и погас. Конкордатс осмотрел факел. Обычный факел, ничего особенного. Он всунул его на место не зажигая, затем легко разделся, бросил одежду на топчан, и, обернув бедра холстиной, вышел во двор. Гладкий булыжник приятно холодил ступни. Вода в фонтане была студеной, но студеной на грани приятности. Он устроился поудобней, удивляясь тому, что ночью фонтан был значительно больше, чем казался днем. Поплескался до легкого озноба и уже собрался выбираться наружу, как вдруг тонко запел зенит. Вспыхнуло синим прямоугольником небо над головой, и словно порыв ветра ударил в лицо. Конкордатс, подчиняясь импульсу, ухватившись за каменные борта, полностью втиснул себя в воду. Он видел сквозь толщу воды ищущий его свет и, дождавшись, когда он померкнет, осторожно поднялся на ноги. В окнах второго этажа его дома затухало сияние, напоминающее отблеск заходящего солнца. Этот отблеск вдруг рванулся к нему, ослепил, но тут же померк...
   Озарения не произошло... Конкордатс стоял возле непонятно каким образом разросшегося до размеров небольшого бассейна фонтана. Каменная девица нахально пялила на него глаза. Конкордатс показал ей язык и, подхватив одежду, направился к дому. На крыльце остановился, оделся, не вытираясь. Вошел в тамбур, и только тогда до него дошло, что сегодня он одолел Сущего. Ликование наполнило душу. Конкордатс вскинул над головой руки и подняв лицо, издал громоподобный победный вопль. И тут увидел, что дверь на площадке второго этажа медленно закрывается. Одержимый боевым возбуждением Конкордатс в два прыжка оказался перед ней. Он опоздал всего на несколько мгновений. Удар ладонью по металлу и клацанье замка слились в один звук. Удар ногой и плечом ничего не дали. Тогда он сбегал в коридор и, выхватив из гнезда тяжелый двуручный меч, вернулся к двери. Однако клинок в щель между ней и лутком не прошел. Конкордатс принес тяжелый шестопер и ожесточенно принялся крушить преграду. Но дверь не поддалась и на этот раз. Бросив оружие на площадке, он спустился вниз, прошел в свою комнату и повалился на постель.
   - Он не узнал меня, это понятно, - размышлял Конкордатс. - Но почему? Не нашел в воде? Но ведь вернулся же! Одежда! - вдруг пронеслось в голове. Он сумел снять то, во что нарядил его Сущий. Разрушил образ, - вдруг всплыло из глубин сознания чужое, не произносившееся им до того ни разу слово.
  
   Глава 10
  
   Будем благодарны зеркалам за то, что они отражают только нашу наружность.
  Сэмюэл Баталёр
  
  
   Конкордатс уже понял, почему улицы Сиита обычно пустынны: кто же в Сиите, кроме совершенно зеленых новичков, передвигается по улицам? Быстрее и интереснее добираться до цели задворками: короткими переулками, а то и тропинками, проложенными вдоль задних оград усадеб. В этих оградах полно калиток, раздвинутых прутьев, держащихся на одном гвозде досок, образующих потайные и явные лазы, через которые и ходят обычно друг к другу в гости. Кроме того, на щитах объявлений, расставленных напротив каждой усадьбы светились заклинания вызова, соответствующие тем местам, где в данный момент были гости. Если в надписи упоминалось знакомое имя, Конкордатс не преминул "слетать" туда. А также не упускал возможности побывать в разного рода "опохмелочных", "гостевых", "трапезных", где чаще всего находил приятную беседу, хорошую выпивку, а нередко и возможность поработать мечом.
   Но, если Конкордатс шел с визитом к незнакомому человеку, то обязательно выходил на улицу, чтобы взглянуть на фасад. То, как оформлено было имение, о многом говорило. Это в первую очередь характеризовало Сущего, ну и обитателя домена, естественно тоже, поскольку он был во многом его копией. Далеко не во всем, конечно, но какие-то глубинные основы, принципиальные черты характера обитатель Сиита отражал. На некоторых фасадах было обозначено собственное имя Сущего, на других - имя проживающего в особняке. Различие здесь было существенным. В первом случае отличие между ведущим и ведомым было минимальным, особенно, если выставлен был портрет и обозначены другие данные. В тех случаях, когда имя Сущего было неизвестно, а обитатель жилища носил ник, отчуждаемый его от Сущего, самостоятельность его была выше. Он был свободней и развязней. Хотя, если Сущий был очень значим умом и талантом, то и отблеск его в Сиите был ярок.
   За эти несколько недель он пообвыкся, стал проще в общении, перестал заботиться о соблюдении сословных приличий. Он много дрался, много любезничал с дамами и много ходил по городку, изучая быт его обитателей. Немало было таких, кто уже считали его своим, дамы приветливо улыбались при встрече, а местные бретеры перестали пробовать его меч на быстроту, и, потеснившись, выделили ему законное место в своих рядах. То, что его больше не проверяли на умение владеть мечом, освобождало массу времени, но, с другой стороны, делало досуг более постным. Но сам Конкордатс без причины ни с кем не задирался. Хотя он и был бы не прочь позвенеть кое с кем, да повода не представлялось, а навязываться было не в его правилах.
   Теперь он часто галантничал у дам в приемных, но пока только приглядывался, притирался и, рассыпая любезности налево и направо, делал вид, что волочится сразу за всеми, однако не спешил ввязываться в серьезную амурную историю. Впрочем, бывал он у женщин не только за тем, чтобы покартуазничать. Пару раз посетил особнячок дамы, предпочитающей всем одеждам черные ризы. И хотя оба этих раза не обошлось без скандала: она обладала несносным характером, но визитами он остался доволен. Дама эта хотя и писала нелепые грамотки с целью назидания молодежи, однако - и этого нельзя было не признать, - обладала колоссальными знаниями в области сакральных наук. Она легко управлялась с труднопроизносимыми и лишенными с точки зрения здравого смысла формулами, относящимися к области таких областей знаний, как любомудрствие и любословие.
   В потасовках с многочисленной черномасой свитой Черной дамы, Конкордатс сильно продвинулся в тактике ведения боя на неубивающем оружии. На ее кавалерах он впервые испробовал свой ныне коронный прием, цель которого была не поразить клинком, а повергнуть на землю. Легкие касания клинка, отнимающие часть силы или, как говорят здесь, сути, не наносили видимого урона сопернику, и бессмысленное размахивание могло затянуться на часы, а на другой день, после восстановления сил, начаться с нуля. Умение же повергнуть на землю, то есть демонстрация видимого боевого превосходства, отбивала охоту у соперника продолжать бой.
   Бывал Конкордатс и в доме Иманэ, с которой у него установились теплые отношения, чуть тронутые отблеском романтичности. Бывал у О*Ды, с которой пил пиво, шутил грубовато-добродушно, и с удовольствием выслушивал от нее едкие замечания по поводу своей особы, за которые мужчина получил бы от него клинком под ребра, а женщина короткую и острую, как только что упомянутый удар, реплику. Взялся было даже учить ее метать дротики, но не задалось... Разок огрел мечом, правда не доставая его из ножен, хамовитого орка из фэнтезийского квартала, повадившегося ходить к О*Де с нелепыми, фривольными и бессмысленными разговорами. Впрочем, она справлялась с охальниками обычно сама. Но в тот раз, проявив благосклонность, позволила поработать за себя Конкордатсу.
   Постепенно Конкордатс обрастал друзьями. Сам он никому не предлагал дружбу первым и не всякое предложение принимал, но так вышло, что сдружился именно с теми, кого бы и хотел видеть среди близких людей.
   Но вот с О*Дой у него не ладилось. Их беседы, часто начинавшиеся вполне мирно, нередко переходили в перебранки вроде последней.
   - Не надо меня жалеть! - оборвала она его, когда он сказал ей что-то в утешение по поводу какой-то неудачи. - Ругайся лучше, как всегда!
   - Тебя хоть хвали, хоть ругай - все без толку. Только слово зря испортишь! - Ответил он, оскорбившись в ответ на эту неожиданную грубость.
   - Спеси у тебя не убавилось, но и благородства не уменьшилось. - ответила ему на это О*Да.
   Пока Конкордатс размышлял, чтобы это значило, и возможно ли это еще принять за дружескую шутку, она добавила с усмешкой:
   - Потому что меньше благородства уже некуда.
   - Вот почему ты всегда грубишь? - огорчился в ответ Конкордатс.
   - Почему ты прямоту считаешь за грубость? Ты не хочешь слышать правду? Так и скажи. Я буду молчать.
   - А ты знаешь правду?
   - Я ее вижу.
   - Ну-ка, ну-ка. Почему же мое благородство так незначительно?
   - Потому. Ну, ладно твое тщеславие и твое высокомерие - эти качества вполне присущи благородным. Еще ты задира. Вечно встреваешь во все склоки, даже если они тебя не касаются. Но кроме того, ты лицемер, а это с благородством несовместимо.
   - Послушай, - сказал он, негодуя, - ты должна отдавать отчет своим словам. Объяснись!
   - А что тут объяснять, - голос ее был до противного холоден и ровен. Видно было, что она не боится его обидеть. - Ты говоришь, что черная маска признак трусости, а сам надевал ее!
   - Я?!
   - Ну не я же!
   Да уж, не она: это точно. И представить себе такое невозможно.
   - Послушай, О*Да, от тебя скрывать не стану: да, надевал, но ведь не для того, чтобы нападать не узнанным, а совершенно с другой целью. Куртуазной. - Похоже, он уже оправдывался. - Видишь ли, я должен был пробраться в будуар к даме ... Цветы у изголовья, поцелуй в щечку и всякая такая лирическая дребедень. Ну, цветы на подушке, это же так поэтично!.. Представь себя на ее месте: ты просыпаешься, а на подушке рассыпаны... хризантемы. - Конкордатс плохо представлял себе, что такое хризантемы, но слово звучало благородно.
   - Фу, какая гадость! Терпеть не могу цветы.
   - Ну, не цветы, что-нибудь что ты можешь терпеть. Конфеты.
   - И сладкого не люблю!
   - Разговор не о тебе, в конце концов. (Эх, Конкордатс, Конкордатс! Он даже не заметил, как обидел ее! Впрочем, пожалел бы он, если бы заметил или же, наоборот, был тому рад?) До будуара мне надо было добраться незамеченным. Для этого и нужна была маска.
   - Твою чугунную голову никакой маской не скроешь! А целовал ты ее что, тоже через маску?
   - Ах вот оно что! Слушай, ты в меня влюбилась? Ну так знай: у тебя нет шансов. Не терплю грубиянок!
   - В тебя? Посмотрись в зеркало!
   - Причем тут зеркало? - отвечал надменно Конкордатс, - оно не отображает сути! Оригинал всегда содержательней копии, - но к зеркалу все же подошел и не без удовольствия. Встал перед ним, подбоченясь.
   - Это точно - оригинал, притом большо-о-ой! Что ты там видишь?
   - Вполне представительный мужчина. Даже, я бы сказал...
   - А теперь. - Она подошла и встала рядом, оттеснив его в сторону. И в тот же момент с отражением произошло что-то необъяснимое. Может, давая ей место, он немного отодвинулся и попал на "волну стекла", только на него из глубин параллельного мира смотрел уже другой человек. То есть тот же самый. Настолько тот же, что на первый взгляд и отличить его было невозможно от настоящего отражения Конкордатса. Только... Что-то изменилось в его лице. Будто оно стало жестче, взгляд - высокомерней, и в нем прибавилось наглости и самодовольства.
   - Ты меня таким видишь? - спросил он тихо, - я думал ты просто ерничала, когда говорила это.
   Она не ответила.
   Тогда он вспыхнул и, хлопнув дверью, ушел с твердым желанием больше никогда не появляться в этом доме. В самом деле, каждый видит то, что хочет увидеть. Ранее его твердости в таких случаях хватало дня на два. В последнее время сроки эти стали значительно длиннее. Если бы Конкордатс был наблюдательней, то понял бы, что не потому злится О*Да, что влюбилась в него, а потому, что не может добиться этого от него.
  
   Глава 11
  
   Основной тон жизни - это впечатление чего-то серого.
  Ж. и Э. Гонкуры
  
  
   Зеркало было не так уж и пристрастно. Вопреки благородным правилам Конкордатс соврал: хризантемы он никому не носил, и в будуары Сиитских красавиц пока не поднимался. Да и вообще, в будуары конкордатсы ходят не для того, чтобы возлагать цветы к сонным ликам, а затем на цыпочках удаляться: у них там находится занятие более прозаическое и захватывающее. Однако аристократ, хочешь не хочешь, должен быть куртуазен или, по крайней мере, производить впечатление такового. Положение обязывает! Понятие "рыцарь" наполнено двумя значениями.
   Остановившись в задумчивости на развилке, Конкордатс увидел на доске недавних визитов имя господина Лера - своего приятеля. Того самого, с которым он подружился в пику монаху и, не долго думая, нажал движок.
   Лер встретил его с прохладной доброжелательностью. Впрочем, скорей всего, не потому, что визит Конкордатса был ему неприятен. Просто по характеру хозяин был несколько меланхоличен. Они пили холодное с приятной кислинкой вино, компенсируя эту кислинку сладостями, говорили о жизни, то есть обо всем, не касаясь, впрочем, двух тем: поединков и женщин. Лер вообще терпеть не мог драк, а Конкордатс в этот день терпеть не мог женщин! Поэтому беседа велась главным образом на темы философические, умственные, в которые ни драки, ни женщины никак не вписываются. До чего же было это приятно, потягивая холодное винцо, рассуждать о высоком, бестелесном, не относящимся к предметам чувственным, а полностью расположенным в сфере умозрительного и отвлеченного. Судьба, воля, предназначение, воздаяние... И как приятно было блуждать по диковатому саду Лера, не заботясь о том, чтобы выбирать дорогу. В руках у них были плетенные лукошки и длинные трости, которыми они разгребали листву в поисках грибов. Лер нашел уже несколько, Конкордатсу же не везло. Впрочем, ему и не нужны были грибы, ему нужен был разговор. Именно такой. Беседа шла на грустной ноте, и оба отлично понимали, что нет в жизни счастья. И это было весьма приятно, поскольку освобождало от хлопотливой обязанности искать его и завоевывать. Конкордатсу почему-то вспомнились грустные глаза Иманэ, когда она узнала о том, что ее оскорбитель - монах - повержен. Вспомнились слова ее о том, что для нее ближе поверженный враг, чем тот, кто дрался за нее, защищая ее доброе имя и достоинство. Это было сказано искренне, от всей души и потому прозвучало особенно обидно. Может быть, в словах ее и заключалась какая-то глубинная, непостижимая для простой, загрубевшей души солдата истина, но это было так не по-дружески! Он вспомнил, как вытянулось лицо Волдика, когда тот услыхал это. Вспомнил, как твердо прошел он через залу. Волдик ушел с видом человека, который уходит навсегда. Так и получилось. Конкордатс же остался. Потому что Волдик, это Волдик, а Конкордатс - Конкордатс. Он не мог оставить даму без поддержки в тяжелый для него момент. Хотя оценила ли она это?
   В конце концов Конкордатс тоже нашел гриб. Это был мухомор.
   - Зачем ты сделал это? - удивился Лер.
   - Стало слишком грустно, - ответил Конкордатс, - и я решил пошутить. - И сам улыбнулся своей нехитрой шутке.
  
   Глава 12
  
   Счастливой жизни нет, есть только счастливые дни.
  А. Терье
  
  
   После разговора с Лером у Конкордатса на душе немного просветлело. Хотя практической пользы от разговора того, если честно сказать, было мало. Ничего этот разговор не прояснил. Лер, как и все остальные, с кем уже доводилось говорить, тоже не помнил прошлой жизни. Правда, Конкордатс не решился задать ему этот вопрос. Больно уж выразительно смотрели на него прежние собеседники, стоило ему как-то коснуться этой темы. Лер сам начал разговор. Было это, кажется между третьим и четвертым грибом.
   - Про вас странное говорят, Конкордатс. Будто вы, - он как бы запнулся, но лишь на мгновенье и закончил, явно делая над собой усилие, - будто бы вы видели другие места... Помимо Сиита.
   - Да, видел, но не здесь. - Получилось нелепо. А где можно увидеть другие места кроме как в другом месте? - Я хотел сказать, что это было до того, как я оказался здесь. - И опять вышло не так. Ну, а когда еще? Однако собеседник его понял.
   - Вот как... - произнеся эти слова, Лер надолго замолчал.
   Конкордатс догадался, о чем он не решается спросить теперь. И начал говорить сам.
   - Видите ли, мне кажется, что до того, как я очутился здесь, я прожил жизнь в другом месте. Совсем другом. И в конце ее был убит. И сразу после этого оказался здесь.
   - Убит? Это не гипербола?
   Конкордатс слабо представлял себе, что такое гипербола, но ответил отрицательно.
   - Нет... правда, жизнь та была не очень длинна. Я даже не успел жениться.
   - Жениться?
   Как объяснить человеку, не помнившему земную жизнь, смысл брака? Его, этот смысл, порой трудно отыскать, даже пребывая там.
   - Там все не так. Там металл режет плоть, в жилах течет кровь, которая при ранении вырывается наружу. Там есть небо. Там люди едят для того, чтобы насытиться, а не соблюсти ритуал. Там рождаются дети, потом они вырастают, взрослеют и старятся. Там все по-другому.
   - Нет, я не помню, - грустно отвечал Лер. - Хотя иногда мне кажется, что, в подсознании у меня представление обо всем этом существует. Вы знаете, иногда мне кажется... Что я помню себя ребенком. Вернее, во сне мне иногда так представляется. Появляется такое ощущение, или отголосок ощущения. Вот видите, вы сказали, и сразу понял, о чем речь. Хотя детей никогда не видел. Здесь ведь нет детей!
   - Вы не находите это странным?...
   - Что вам кажется странным?
   Странным Конкордатсу казалось многое. В том числе и отсутствие детей... Ну хорошо, допустим, они безгрешны и в Чистилище им делать нечего. Но старики! Старики ведь умирают много чаще. Здесь же в основном люди молодые или на худой конец в ранней стадии старости. Это казалось ему много более странным, чем отсутствие воспоминаний о прежней жизни. Как раз это еще можно объяснить. Там, на Земле, человек тоже не помнит, что было с его душой до этого. Наверное, так надо. Может быть, как раз для того, чтобы полней очиститься. Чтобы ничто постороннее, связанное с прошлыми заблуждениями и предрассудками не влияло на ход очищения. Душа один на один с собой. Впрочем, не видно что-то, чтобы освободившись от плоти, души здесь жили духовной, нравственной жизнью. Много суеты, много плотского. И плоть есть, правда, слаботелесная какая-то: пищи и воды не просит, оружием не повреждается, однако по образу и подобию. Руки, ноги, голова... Будто бы плотское привносится пребывающим здесь со стороны. Со стороны Сущих? Но говорить ничего этого он Леру не стал - если про смерть не понял, вряд ли поймет про Чистилище. И на вопрос, что кажется ему Конкордатсу, странным, ответил:
   - А то странно, многоуважаемый Лер, что мы с Вами до сих пор не перешли на "ты".
   - На "ты", я полностью "за"! - улыбнулся в ответ Лер, хотя и, без сомнения, понял уловку Конкордатса, - И честно тебе (он бессознательно выделил это "тебе", интонацией) скажу, терпеть не могу обращения на "вы". Было бы разумно, если бы все говорили друг другу "ты", независимо от возраста и пола.
   - Ни за что! - вскричал Конкордатс в притворном ужасе, - чтобы каждый встречный и поперечный мне тыкал?! Я этого не переживу!
   - Ты или они? - откликнулся комплиментарной остротой Лер.
   Как так могло быть, что никто не помнил, а я помню? - удивлялся Конкордатс, бредя в задумчивости к дому. Может быть, это его наваждение и не было никакой прошлой жизни? Может быть, все вокруг нормальные, а у тебя, славный рыцарь, видения? Тогда никакой ты не граф, пускай даже принадлежащей к младшей ветви обедневшего и потерявшего влияние рода, а самозванец! Впрочем, на что здесь претендовать графу? Принадлежность к воинскому сословию не дает никаких привилегий, а только накладывает обязанности. Притом исключительно морального плана. Службы физической здесь никто, кроме Сущего не требует. Но игра ли поврежденного разума эти видения? Может быть, не было никогда ни кромки дальнего леса, ни зеленой открытой равнины, почти идеальной для конной атаки? Не было на расстоянии трех полетов стрелы шеренги пехоты? Как бы хорошо, если бы не было этого! Как легко бы было жить здесь сейчас, готовя себя к следующему этапу перевоплощения. А он должен быть, иначе зачем все это? Это низкое, плотное, искрящееся разрядами небо? Этот пустой дом и эти размышления по поводу того, была ли прошлая жизнь? Был ли тот последний, вызывающий жгучее чувство стыда и ущемленности день?
  Но тот день был! И лес был, и поле было, и пехота вдали.... Он помнит это точно так же отчетливо, как помнит улыбку Иманэ, зеркало О*Ды или кирзачи в прихожей у Лера. Как можно забыть конный отряд на фланге пехотного построения, развернутого прямо против воинов Конкордатса? Яркие плюмажи, выровненные плащами силуэты, частокол пик над всадниками. В центре, Конкордатс отчетливо помнит это, восседал на могучем своем Дориале сэр Роэллан...И радостное предчувствие схватки веселило сердце. Здесь у него никогда не было такого живого, волнующего ощущения... Впрочем, и сердца здесь нет тоже. Тогда судьбе было угодно свести их на том поле, чтобы на глазах всего воинства наконец решился вопрос кто из них! Там боевым оружием наконец должна быть поставленная точка в их давнем и нескончаемом споре. Ибо нет благородней повода для победы, чем война, и нет более достойного повода для славы, чем победа или смерть в бою. Но, проклятье! Он не хотел вспоминать того, что было дальше. Стыд и боль... Стыд и боль...
  
   Глава 13
  
   Жизнь тем и интересна, что в ней сны могут стать явью.
  П. Коэльо
  
  После случая у бассейна Конкордатс осознал, что теперь он способен противостоять Сущему и всячески пытался это делать. Но получалось не всегда. И еще смущало его то, что он не знал, имеет ли на это право, не нарушает ли он установленный порядок вещей, который всегда значимей, чем личные амбиции. Если появление Сущего обусловлено природой этого мира, то обусловлено ли природой покоряться ему? Есть ли какие-то другие возможности взаимоотношений? Если это отношения сюзерена и вассала, то да, есть. Вплоть до выбора себе другого сеньора. А если господина и раба?
   Однажды Сущий ему приснился. Было все как всегда: вспышка, порыв ветра, но не онемело вслед за тем тело, не откатилось в неосязаемое его "я". Сущий стоял рядом и молчал и от молчания этого шло ощущение мощи. Конкордатс чувствовал огромное необъяснимое преимущества качественно другой силы, непонятной и не имеющей с его силой никаких сходных качеств, опираясь на которые можно было произвести сопоставление. Он приготовился спрашивать, но Сущий опередил его.
   - Кто ты? - будто спросил он, не произнося ни слова.
   - Я Конкордатс.
   - Кон-кор-датс? ... Странное имя. Для чего ты здесь?
   - Этого не знаю я...
   Они помолчали.
   - Это твой дом? - спросил Сущий, кивая в сторону его жилища, вырисовывающегося темным силуэтом на фоне фосфоресцирующего неба.
   - Не знаю...
   Конкордатс вдруг увидел, что стоит на лестнице, ведущей к таинственной железной двери, ключ от которой находился неизвестно где. А Сущий уже протягивал ему длинный массивный, отливающий желтым сиянием предмет. Несколько мгновений Конкордатс любовался на его изысканную форму, сложный орнамент бородки, затейливый вензель рукояти, затем вставил в замочную скважину и повернул. Замок отозвался четким красивым глуховатым звуком, дверь открылась, и Конкордатс шагнул в нетерпении вперед, желая поскорей увидеть, что там в этом таинственном помещении. Но яркий свет, хлынувший в глаза, заставил его зажмуриться. А когда открыл глаза, то увидел, что наступило утро, а он лежит во дворе, неподалеку от своего мрачного дома, напоминающего готовую к осаде крепость.
  
   Глава 14
  
  Если сегодня нет солнца на небе - это не значит, что его нет вообще.
  Би Дорси Орли
  
   Конкордатс, поколебавшись, снял перчатку. Ну, что ж, еще одна попытка. Очень важная попытка. Именно здесь он может узнать ответы на многие из тех вопросов, которые не дают ему покоя. С человеком, к которому он пришел сегодня, он ни разу не встречался... Один на один не встречался. Но они уже несколько раз беседовали осуществленными. Их Сущие, без сомнения, друг к другу испытывают приязнь. Пора познакомиться напрямую. Он взялся голой рукой за большую удобную ручку, напоминающую самодельную, повернул ее и толкнул калитку. Звонко откликнулся на его движение небольшой колокол. Во дворе никого не было, но не успел он сделать и пяти шагов, как из дома появился хозяин, легкий на ногу, бодрый, крепкий, одетый просто и неброско. На лице его не отразилось ни удивления, ни досады - все-таки незваный гость и в неурочный час - а только веселое любопытство, подчеркнутое легкой, но отчетливо приветливой улыбкой. Они пожали друг другу руки и Ниго уверенно назвал Конкордатса по имени, произнеся это не очень-то складное имя без запинки, словно не раз уже повторял его.
   - Можно просто Кони, - сказал, распуская улыбку, Конкордатс.
   В дом они не пошли - там душно, объяснил Ниго - а разместились в беседке. Хотя Конкордатс не отказался бы взглянуть на то, что там, в этом доме. Наслышан был.
   - Сухое вино? Легкий дождик? - спросил Ниго.
   - Бурю и водку, - в тон ему ответил Конкордатс. Но тут же, увидев, что хозяин готов выполнить его волю, добавил:
   - Сухое вино да, - и выждав паузу, добавил, - но пусть светит солнце.
   - Солнце? - Ниго бросил на Конкордатса быстрый изучающий взгляд. И Конкордатс увидел, что он понял, о чем речь. И внутри у него встрепенулось. Неужели нашел, наконец? Однако ответ был необнадеживающим.
   - Ну, это мне не под силу. Чтобы представить, надо представлять.
   Значит, тоже не видел. Или не помнит.
   - Забыл? - спросил он, незаметно для себя переходя на "ты".
   - Наверное, это забыть нельзя... А ты... Видел?
   Конкордатс кивнул в ответ несколько раз. И добавил.
   - Его не забудешь. Поставь ранее утро. Предрассветный час.
   - Это хорошее решение. - Коротко ответил Ниго, хотя видно было, что у него есть вопросы. Впрочем, куда спешить?
   Они, наслаждаясь утренней прохладой, не торопясь, попивали холодное винцо и вели светскую беседу. Разговор скользил по второстепенному, никак не выруливая на главную тему. Впрочем, сколько было здесь этих главных тем? Несколько и у каждого свои. Конкордатс уже и не очень хотел касаться того, за чем пришел. Ну да, у него есть вопросы, только надо ли их непременно решать? А если можно обрести спокойствие без этого? Может быть, лучше ждать? Все придет само. В нужный час. Хотя, наверное, оно так и приходит... Не по нашей воле и не сообразуясь с нашими усилиями. Искать ответы можно по-разному. Например, таким вот образом. Что еще надо, когда идет добрая мужская беседа за бокалом приятного вина? Проблемы? Они что мешают? Сейчас мешают? Да, было. Мешали и даже мучили, а теперь вот нет. Ниго разлил еще по одной... По третьей? За дам! Третий тост за любовь. Конечно же, стоя!
   За время, проведенное в городке, Конкордатс пока ничего не предпринимал по поводу женского полу - честно сказать, не до них было. Хотя, может быть, Иманэ. Но... здесь он не хотел спешить. Тем более, что Иманэ нужно было выиграть как приз. Ибо не он один добивался ее благосклонности. У Конкордатса, конечно, было значительно больше достоинств, чем у многих претендентов, однако он чувствовал, что они ничего ровным счетом не решают...
   Что касается Ниго, то он был окружен поклонницами. Однако, насколько было это серьезно, Конкордатс не знал, и знать не хотел. Хотя бы потому, что его напрягали некоторые откровенные высказывания Сущего Ниго относительно дам, высказывания совсем не куртуазного свойства, а по-мужицки грубовато-циничные. И он постарался направить беседу так, чтобы миновать женской темы. Спорить ему не хотелось, а пришлось бы. Не для того пришел сюда Конкордатс, чтобы, в конце концов, поссориться. Потому что, добрые отношения - это важно, но принципы дороже.
   Тост сказал все-таки Ниго. Хороший в общем-то тост, правильный. Впрочем, будь за столом женщины, он конечно бы сформулировал его по-другому.
   Озарение случилось, когда они поднесли стаканы к губам... Вдруг тонко запел зенит...
   - За кем? - успел подумать Конкордатс, уже внутренне собираясь противостоять осуществлению.
   Но сияние вспыхнуло над Ниго. Конкордатс поставил было стакан на стол. Сейчас сметет Ниго волной света и опустеет беседка. Сущему нет дела до того, что они здесь хорошо сидят и душевно беседуют. Пора уходить. Но Ниго отрицательно пошевелил пальцем, обращая этот жест к Конкордатсу, а затем небрежно махнул рукой куда-то в небо, с таким выражением лица, словно говорил при этом "попозже, дорогой, сейчас мне некогда". И тотчас унялось сияние, а звук в зените прервался на высокой ноте.
   - Как ты это делаешь? - пораженно спросил Конкордатс.
   - У нас договоренность, - объяснил Ниго, - если я занят, он меня не беспокоит. - И опрокинул стакан, призывая Конкордатса сделать то же самое. Конкордатс выпил, не почувствовав вкуса.
   Это "он" было произнесено так, словно под ним подразумевался не ОН - "Сущий", а некий обычный он, равный им по сути. Такой же как Ниго или Конкордатс...
   - С кем договоренность? С Сущим? - переспросил Конкордатс, дрогнувшим голосом... - Но... как?
   - У нас с ним разделение. - отвечал Ниго совершенно спокойно, но не скрывая того, что наслаждается произведенным впечатлением. Глаза его смеялись. - Мой, - опять взмах в сторону неба - плохо знает местную специфику и поэтому полностью мне доверяет, я же не контролирую его в тех сферах, где он разбирается лучше меня. Это ведь разумно?
   Конкордатс не понял. Особенно поразило его: "Не контролирую его в тех сферах". А что, мог и контролировать? Но промолчал, потому что боялся выглядеть еще большим дураком, чем уже, как ему казалось, выглядел.
   - Вот, - Ниго сунул руку под стол и достал пачку бумаги, - коммы. Он сам не успевает...
   - Что? Какие коммы?
   - Ну что ты делаешь во время озарения?
   - Балдею, главным образом, - ответил Конкордатс честно.
   - Ну, это пройдет. Я поначалу тоже, как говорится, кайф ловил. Состояние душевного подъема - это приятное чувство. Но потом начал замечать, что Мой не всегда бывает точен в формулировках. Несколько раз поправил его. Так вышло, что приходится теперь выполнять роль секретаря при нем. Обременительно, что ж. Но престиж... Да и есть в этом свои преимущества.
   - Какие преимущества?
   - Ну ты же видел, - он небрежно махнул рукой в небо.
   - А что ты делаешь, как секретарь?
   - Отвечаю на оставленные в разделе записки. Ему такой вал не осилить.
   - Ты вхож на второй уровень?! Но как ты попадаешь туда?
   - Так там у нас не заперто...
   - Как...? Почему?..
   - Как? - продолжил через некоторое время Ниго. Он задумался, словно ища способ, как проще ответить на вопрос. Но, видно, не подобрал слов, которые могли бы объяснить Конкордатсу происходящее вот так сразу. И пошел в обход.
   - Ну вот ответь, что лежит в основе всего? - спросил Ниго тихим голосом.
   Конкордатс, терпеть не мог отвечать на вопросы. Что за допрос? Ниго уловил его настроение и ответил сам.
   - Ну, это известный постулат - слово. Мысль, конечно, однако, мысль существует только в словесной форме. Оно - слово - в начале всего. Любого действия, любой задумки, любого явления. И наше разделение с Сущими проходит именно в этой плоскости. Мы приставлены к их слову.
   Что-то знакомое послышалось в этом рассуждении. Ну да, "сначала было слово". Конкордатс слышал когда-то краем уха духовную беседу их домового священника со святым отцом, следующим в Авиньон и остановившемся в их замке на отдых. Тогда он не очень понял, что за слово и почему. И даже когда ему объяснили, что подразумевается под Словом, он так до конца и не разобрался с этим. Но, кажется, Ниго говорил не о том. Если "Бог - слово, и слово у Бога", то в данном случае Бог - Сущий? Не похоже. Тем более, что у каждого свой Сущий, по образу и подобию. А известно, что Бог един. Ну пускай в трех лицах, но не в 16 же тысячах! Нет, ангел божий, куда не шло... И то. Больно уж они, Сущие эти, приземлены и суетны. И интересы у них не возвышенные. Вот его Сущий, например, на днях открыто заигрывал с Сущей... Впрочем, к чему имена? Тем более, какой он ему соперник? Сущему сущее, а Конкордатсу - конкордатсово. Здесь им делить нечего.
   Ниго немного помолчал, словно прислушивался, как осуществляется, материализуется его слово в глубинах Конкордатса, но, кажется, ничего не услышал. Улыбнувшись своей располагающей улыбкой, продолжил.
   - Кони, ты ведь умеешь воздействовать на окружающее?
   - Ну, - уклончиво ответил Конкордатс, вспомнив вчерашнюю ворону, - немного.
   - А как ты это делаешь?
   - Не знаю... Просто представляю себе, как должно быть...
   - А слов никаких при этом не произносишь?
   - Да нет! Зачем?
   - Но ведь все, что ты делаешь можно выразить в словах? Все это имеет название?
   - Наверное... Не знаю...
   - А вот Сущие знают. И выражают. Пытаются выразить. Но у них это получается не одинаково хорошо. Потому и мы разные. Чем сильней Сущий в слове, тем сильней и мы.
   - Отголоски мы их, что ли?
   - Можно и так. А слово живет в любом предмете, даже если оно в нем и не видно... Тебе не кажется? Одни умеют превращать слова в предметы и действия, другие нет. Но для того, чтобы сделать это, надо было сначала извлечь слово из предмета. Это непросто. Выразить жизнь в словах не менее трудно, чем выразить или осуществить слова в жизни.
   Из всего этого Конкордатс понял только то, что пора уходить. Беседовать с умным хорошо третьим. Когда они заняты друг другом, а ты сидишь и только слушаешь. Но быть для умного собеседником - утомительное занятие. Надо ведь время от времени отвечать и не только "да", "нет", и "ну". Сколько можно еще сидеть дурнем и делать умный вид, словно понимаешь, о чем речь, если ровным счетом ничего не понимаешь?
   Но у Ниго был свой интерес. И Конкордатс понимал, что интерес этот касается солнца. Вернее, темы солнца. Только говорить ему об этом не хотелось. Потому что пришлось бы рассказывать о той, земной жизни. А это здесь вызывает странную реакцию. Тем более, что он узнал, то что хотел узнать: Ниго не видел солнца, а значит и не помнит прежней жизни. Что еще спрашивать?
   Выручил колокольчик. Ниго сокрушенно развел руками: помешали! Конкордатс же обрадовался. Не все сразу. Будет еще время. Он неловко поднялся, все-таки винца уговорили немало... Ниго тоже встал. Непонятно только, для того ли, чтобы попрощаться с Конкордатсом или, чтобы встретить другого гостя, с решительным видом шедшего по золотистой песчаной дорожке.
   - Все-таки хорошее вино у тебя, Ниго... Заговоренное? Точно, слово знаешь! - пошутил Конкордатс со значением. Тот засмеялся в ответ, чуть склонив голову.
   - Ладно, пойду. Иди гостя принимай.
   - Примем, - ответил Ниго, как показалось Конкордатсу, насмешливо.
   Ниго проводил его до калитки, и, прощаясь, отвесил изысканный и полный достоинства поклон. Конкордатс удивленно посмотрел на него: здесь так прощаться было непринято.
   Пройдя немного по улице, он свернул на тропинку, чтобы срезать путь. Обходя усадьбу Ниго, взобрался на косогор, и бросив сверху взгляд во двор, остановился удивленный. Ниго, заложив левую руку за спину, фехтовал с гостем. Конкордатс разбирался в этом деле, но такого он не видал. Ниго двигался легко и ловко, уклоняясь и отступая, его противник наседал, горячась и наскакивая. Он разил невпопад и мимо цели, постоянно при этом проваливаясь вперед, и безбожно подставляясь под клинок. Ниго же не разил, хотя мог бы сделать это уже несколько раз. Он словно забавлялся с противником. Наконец выражение лица незнакомца изменилось. На нем появилось недоумение. Он ускорил движения, но Ниго, которого он в силу того, что тот не сделал ни одного выпада, полагал никчемным бойцом, по-прежнему находился в недосягаемости. Конкордатс следил за происходящим со все с нарастающим интересом. В этот момент он еще больше зауважал Ниго, потому что сам давно бы уже ткнул соперника в землю. Но побеждать так, совершенно не заботясь о том, чтобы обозначить победу, у него не хватило бы выдержки. Ниго меж тем, отступая, довел посетителя до калитки, не оборачиваясь, открыл ее левой рукой, а потом ложным движением спровоцировал его на очередную неуклюжую атаку. В изящном повороте пропустил бурно атакующего визави мимо себя и захлопнул за ним дверь. Тот с дурацким видом сунулся было назад, но наткнувшись на преграду, стукнул в сердцах по ней ладонью и, оглядевшись по сторонам, не видит ли кто его унижения, (Конкордатса он не заметил) сердито впихнул так и не пригодившийся ему тесак в ножны и пошел прочь.
  
   Глава 15
  
  Имена выражают природу вещей.
  П. А. Флоренский
  
   Конкордатс шел по улице, и ему впервые не нравилось, что каблуки его дробно стучат о камень, что шпоры звенят, разнося весть о его передвижении за пятьдесят шагов, что плащ волочится следом, сообщая время от времени плечам о неровностях мостовой. Все это снять! И как Ниго: легкая рубаха с открытым воротом, удобные брюки.
   "Дело - слово, слово - дело". Повторял он в ритм шага. Что имел ввиду Ниго? Может быть, что у каждого хорошо получается именно то, что он умеет хорошо высказать? Взять, к примеру, поединки. Конкордатс может описать каждый из них. Притом в таких деталях, которые большинство просто не заметят. Рассмотреть все возможные варианты действий. И потому, наверное, они ему удаются.
   Стук молотка вернул Конкордатса к реальности. Ерофеич, собственной персоной - в потертом галифе и тапочках на босу ногу - ладил калитку к высокому, сбитому из широких досок, забору. Заприметив Конкордатса, всматривался в него несколько секунд с выражением "кого это там черт несет?", но, признав, приветливо помахал ему молотком. Конкордатс церемонно раскланялся. Они не дружили, но, кажется, испытывали друг к другу симпатию.
   - Ко мне? - Поинтересовался Ерофеич.
   - Нет, - засмеялся Конкордатс, - мимо проходил...
   - Без Сущего стесняешься? Приводи. Посидим втроем, он у тебя пьющий? - пошутил Ерофеич.
   Отставник был чудаковат, но непрост: хотя он любил выражаться по-простому - порой грубовато, порой наоборот в изысканной "галантерейной" манере, - однако, балагуря, умел сказать точно и емко. Он мало заботился о том, что о нем говорят и думают, ходил в старом тельнике и галифе, не любил излишеств и, если бы здесь было, что копить, то, несомненно, был бы прижимист. Своеобразие его проявлялась и в том, что он, стремясь противостоять общепринятому, в то же время довольно рьяно, почти агрессивно, оберегал устои, словно, говоря: внутри устоев вытворяй, что хочешь, но вне их - ни шагу. Крепкий свой домик Ерофеич всерьез собирался покрыть соломой, утверждая, что это приближает к истокам простоты и нравственности, изготовлял самолично квас, чем очень гордился. Кстати сказать, весьма вкусный получался у него квас, а по словам Ерофеича, еще и полезный: даже с точки зрения патриотичности, еще он держал канареек и, в лучших традициях, курил трескучий пересушенный Беломор. Любил поучать, трудно привыкал к новым знакомым, не чаял души в старых друзьях, покровительствовал, впрочем, вполне по-родственному, молодым особам и пользовался у них ответным расположением.
   Со своим Сущим был он в каких-то странных напоминающих уставные, отношениях, во время озарений, которые называл "напастями", оглашая "сокровенное", нередко сопровождал мысли Своего выразительными, меняющими сказанное на противоположный смысл, жестами. Как у него получалось выходить из-под контроля - неизвестно. Некоторые даже утверждали, что Сущий его побаивался из-за вредности и упрямства, и - но это конечно из области сплетен, поскольку, кто же это мог слышать? - назвал его даже однажды сволочью. Но за Ерофеичем действительно водилось: если он сердился на Сущего, то изводил его, выбирая самые длинные пути к адресам, заставляя тем самым долго ждать важной для того встречи. Во время контактов Сущих не спешил оформлять его мысли, и, как уже говорилось, строил рожи. В общем, мотал тому нервы.
   - А ну-ка, - велел Ерофеич, показывая на дубовую стойку калитки, - приподними! - Попробовал бы еще кто-то обратиться к Конкордатсу подобным образом, но здесь он даже с удовольствием подхватил тяжеленное бревно и легко потянул его кверху. Ерофеич одобрительно хмыкнул.
   - Здоров ты, лыцарь! В мирных бы тебя целях использовать! Хотя понятно: ломать - не строить.
   - А зачем мне строить? - отвечал в тон ему Конкордатс. - Мне Сущий все, что надо, построил.
   - А ты уверен что он? Сдается мне, они - Сущие эти - здесь, как слепцы. Оторваны от реальной почвы, крысы штабные. Только ля-ля! Мы для них, глаза, уши и средство передвижения. Они и не видали никогда всего этого. Чтоб они без нас, разведки, делали?!
   - Ну и ты их не видел...
   - А мне и не положено. Не нами система связи организована и не нам ее менять.
   - А хотел бы увидеть?
   Ерофеич покрутил головой удивленно-осуждающе, будто спросил Конкордатс по недоумию что-нибудь об относящемуся к военным секретам, обтер руки о пузырящиеся на бедрах галифе и посмотрел строго.
   - Хотел не хотел... Какая разница? Надо будет - покажут.
   - А я, кажется, видел.
   - Да ну! - Ерофеич посмотрел на Конкордатса изучающе. - Докладывай. Или ты предупрежден о неразглашении?
   - Нет, такого не было. Я, правда, во сне видел.
   - Это не важно! "Напасть" тот же сон, только что на ходу.
   - Странно, но он совсем не похож на меня. Роста невысокого, темный, сутулый и ... ступает тяжело.
   - А почему он должен быть похож на тебя?
   - Не знаю. Сказано же "по образу и подобию". Оно так и бывает, я, как только начинается озарение, уподобляюсь ему.
   - А я нет!
   - Знаешь, о чем я подумал? Пусть они ничего не создают здесь изначально. Но ведь и ы изначально были никакими, а становимся собой, общаясь с ними. Например, я говорю множество слов, значения которых до конца не понимаю...
   - Это точно. Не спорю, - согласился Ерофеич.
   Конкордатс сделал вид, что не заметил колкости и продолжил:
   - Но говорю их к месту, правильно употребляю. Это его слова! А слова - это знания, это опыт, при помощи их я влияю на других людей, а значит на мир.
   - Н-да, - буркнул Ерофеич, - Чувствую, с Ниго пообщался.
   - Так хотя бы в этом смысле Сущий создатель. - Продолжал, не обращая на его слова внимания, Конкордатс, - И создает по образу своему и подобию. То есть мы с ним сближаемся постепенно. Я его ипостась здесь. Значит, я ему равен?
   - Э, кто тебе это сказал? А если он создает тебя сознательно противоположным себе? С серьезной целью или для развлечения, для маскарада. Вот ему там в своем царствие небесном не хватает твоего меча и звонких шпор. Хочется ему побыть рыцарем, а там, это, допустим, непринято. Ответь-ка мне, - вдруг ехидно сощурился он, - зачем тебе шпоры, Конкордатс? вот лично тебе! У тебя и коня нет. Они же мешают при ходьбе. Снимать-то пытался?
   - А тебе галифе, Ерофеич, зачем? Или полоски на майке? - вздернулся Конкордатс.
   - О! - Сказал Ерофеич и поднял указательный палец свободной от молотка руки кверху. - Вот и думай.
   - О чем?
   - О чем, о чем? - Почему мой напялил на меня этот наряд, а твой на тебя рыцарские украшения. Или... ты, например, кто? Конкордатс! А что это такое - Конкордатс?
   - Имя. - неохотно ответил Конкордатс.
   - А имя больше, чем имя! Оно, если правильно подобрано, суть отображает. Я вот Ерофеич. Посмотри на меня. Разве не похож?
   - На кого? - не понял Конкордатс.
   - На кого! На Ерофеича, понятно дело. На кого же еще?
   - Я других Ерофеичей не встречал, а на себя ты похож.
   - Вот и я о том. Равен себе по определению. Ерофеич я и есть. Подумай сам, а были бы на мне твои железяки, был бы я похож на Ерофеича? Сварил?
   Конкордатс взглянул на собеседника внимательней и, кажется, понял, о чем речь. Действительно, Ерофеич - это Ерофеич: и галифе это, и тельник, и усы с проседью, и вечные беломорины - одна в зубах, другая за ухом, и даже молоток под мышкой. А Иманэ - это Иманэ - легкая, стремительная, ускользающая, солнечная. Одинаково согревающая всех, попадающих в ее лучи и одинаково отстраненная от всех. О*Да даже именем своим состоит в противоречии с другими. Какое "да" может с ней согласоваться? А Конкордатс? Это что значит? Что-то неуклюжее, трудно выговариваемое, угловатое, тяжелое - обломок скалы на дороге. И мешает, и сдвинь попробуй.
   - Пойдем, - вдруг сказал Ерофеич, и двинулся вглубь двора. Конкордатс пошел следом, стараясь не звенеть шпорами.
  
   Глава 16
  
  Это был премилый дом, со всеми современными неудобствами.
  М.Твен
  
   Участок перед домом у Ерофеича был аккуратно разделен на грядки и засажен всяческой огородиной. Возле крыльца, обвитого виноградной лозой, росли две яблони: одна стояла еще в цвету, ветви же другой были отягощены спелыми плодами. Ерофеич потянулся и, сорвав крупное сочное яблоко, протянул его Конкордатсу.
   - Оботри об штаны. Ничего... Хороший сорт: сладкие и без огрызков. А вот это, - он ткнул молотком в сторону цветущего дерева, - говорят какого-то редкого вкуса, но больно красиво цветет, не могу наглядеться. Пускай еще постоит, душу порадует...
   Они уже поднимались на крыльцо, как вдруг от калитки донесся женский крик:
   - Клеветник! Грубиян!
   Конкордатс оглянулся удивленно.
   - Это меня, - успокоил его Ерофеич. - Княгиня Волконская, рекомендую. Ваших кровей - благородных. Кстати, - стукнул он себя по лысине ладонью, - ты спрашивал. Так вот она, как и ты, умирала. Правда, здесь и на прошлой неделе и только для меня. Это для тебя существенно?
   Ерофеич говорил серьезно, но в глазах его прыгали чертики, и Конкордатс, как ни доверчив был - люди, которых опасно разыгрывать, могут позволить себе такую роскошь - понял, что он шутит.
   В пустом проеме рядом с прислоненной к столбу калиткой стояла барышня в длинном пышном платье, шитом из дорогого материала. Волос ее был забран вверх, открывая стройную белую шею. Глубокое декольте почти полностью лишало наблюдателя возможности фантазировать.
   - Я умерла для тебя! - продолжала кричать княгиня высоким благородным, правда чуть фальцетящим голосом. - Слышишь, навсегда!
   - Я ценю вашу жертвенность, мадам, - отозвался Ерофеич, - но я ведь уже, кажется, пожелал вам вечной памяти? Воздал, так сказать, последние почести. Что вы ходите? Я ведь не говорил, что мне будет вас не хватать!
   - Вы недоучка и примитив! - откликнулась княгиня, потрясая юбками.
   - Нет, - грустно сказал Ерофеич, - княгиня не оставит меня даже после смерти. Ладно бы она являлась ко мне лишь во сне... Сударыня! - крикнул он даме, - померла, так померла! Прекращайте таскаться в наши пределы. Ерофеич сипло рассмеялся, схватил недоумевающего Конкордатса и поволок его в дом, говоря сквозь смех: "Пошутил я: она живей всех живых!".
   В доме его было сумрачно и прохладно. Пахло стружкой, разогретой глиной и, кажется, чабрецом. В коридоре на гвоздях висели полевой бинокль, офицерская планшетка с потрепанным от многолетних застегиваний-расстегиваний язычком, кобура.
    []
   На вешалке пристроились рядом ватник без воротника и почти не ношенная сизая парадная шинель с золотыми майорскими погонами. Ерофеич сунул руку в кобуру и достал увесистый, явно самодельный ключ со следами молотка и напильника.
   Конкордатс двинулся было к лестнице, но Ерофеич наверх не пошел, а строго взглянув на него, ответил на вопрос, горевший в глазах гостя:
   - Не положено! Субординация. Какой бы он ни был, а старший по званию и, стало быть, начальник. Только, если вызовет...
   - А ключ ты зачем достал? - спросил Конкордатс.
   - На, - Ерофеич протянул ему металлическую загогулину. У себя попробуешь.
   - А подойдет? - спросил Конкордатс, рассматривая ключ: нет, совсем не таких благородных очертаний, как во сне, был он!
   Ерофеич засмеялся и быстрым легким движением тюкнул его молотком по шлему. Металл откликнулся благородным звуком. Конкордатс схватился было за рукоять меча, но тут же отпустил ее. Ерофеич он по сути, и ничего с этим не поделаешь...
  
   Глава 17
  
  Жизнь и сновидения - страницы одной и той же книги.
  А. Шопенгауэр
  
   Конкордатс считал, что суть - это жизненная сила, энергия. Но чтобы шпоры были частью сути... А с другой стороны, почему он их, действительно, никогда не снимает? Гремят, цепляются. Придя домой, он завалился в кресло и задрал ногу в ботфорте к лицу. Поискал, но не нашел никаких замков и зацепов. Шпора была вделана в сапог намертво, словно проросла из него. Тогда он принялся стаскивать сапог. Но тот словно пристыл к ноге. В какой-то момент Конкордатс испугался: а вдруг сапоги и есть его ноги? Вспомнились виденные ни раз у Иманэ Крыса и Мышка, которые, кажется, вовсе не имели человеческих лиц. Но мало-помалу с невероятными усилиями ступню удалось протащить сквозь узкое голенище и выдернуть наружу. Отдохнув, вытащил и другую ногу. Это удалось легче. Конкордатс, откинувшись на спинку, долго рассматривал пальцы на ногах, в первый раз задумавшись над тем, что никогда их прежде не видел... В этой жизни. А в той, прошлой?
   Стоп, опять: прошлая, настоящая. Где он все-таки? Где!? Чистилище? Может быть. Молчащее сердце. Освобожденность от земного бремени. Ни забот о хлебе насущном, ни славы мирской. Но суета - та же самая. Только, если уж начистоту, на Чистилище не очень похоже. Например, много приходящих и мало уходящих. И знакомых никого. Вот почему Конкордатс здесь, а сэр Роэллан нет? Он что в кущи райские попал прямым ходом?
  Теперь Сущий. Кто он? Дух? Человек, обладающий сверхъестественными способностями? Зачем ему вселяться в них? У каждого Сущего - свой адепт. Но слыхал он, что у некоторых их несколько. Но это пока не важно. Не похожи Сущие ни на светлого ни на темного. Зачем они приходят сюда? Любезничать и браниться? Нет, есть что-то такое, что непостижимо нам даже в момент озарения. Что-то сокровенное. Главный предмет, сокрытый от глаз осуществляемых. Об этом они говорят главным образом. Что-то хвалят, что-то ругают. Вот она вторая задача - узнать, что это.
   Он прилег на лежак - без сапог было легко и приятно, - и почти сразу же заснул. Над ним нависло непривычно голубое небо, словно выгоревшее вокруг сияющего солнца и сгущающееся до синевы к горизонту. Конкордатс спал и вроде не спал. Будто смотрел сон со стороны. Он знал, что ему будет сниться... То, воспоминание, которое бодрствующий разум гнал прочь, замыкал в каких-то недоступных для восприятия глубинах. Но стоило этому сторожу ослабить бдительность, как вновь услужливо стелилась под ноги зеленая трава, притягивающая морды коней, и голубое, словно выбеленное жарой небо, накрывало его сверху.
  Сон этот, тревожащий и мучающий время от времени, тем не менее был и желанным, поскольку содержал в себе то, что было мило и дорого его сердцу. Впереди до кромки дальнего леса зеленела открытая равнина, почти идеальная для конной атаки. Там на расстоянии трех полетов стрелы растягивались, разворачивались полукругом темные шеренги пехоты. А прямо против них - прикрывая фланг копейщикам, на небольшой возвышенности стояла конница. Яркие плюмажи, выровненные плащами силуэты всадников, частокол пик. В центре, Конкордатс отчетливо видел его, восседал на могучем своем Дориале сэр Роэллан. Судьбе было угодно свести их на этом поле, здесь, чтобы на глазах всего воинства наконец решился вопрос, кто из них! Здесь боевым оружием должна быть поставленная точка в их давнем и нескончаемом споре. Ибо нет благородней повода для победы, чем война, и нет более достойного повода для славы, чем победа в бою. Сэр Роэллан несомненно был переполнен такими же чувствами. Сейчас, сегодня все должно было решиться. Судьба распорядилась так, чтобы им выпал жребий встать друг против друга!
  Конкордатсу неудержимо захотелось поприветствовать своего соперника, но расстояние было слишком велико для того, чтобы приличествующие моменту ритуальные движения не выглядели нелепо. И он сдержался. В гордой радости он оглядел свой отряд. Справа от него на горячем, как и сам хозяин, коне восседал барон Дюг - безудержный в бою и в пирушках. Кровь и вино будоражили его... Когда этого не было, он становился апатичен и сонлив. Сейчас же словно в предвкушении хорошей пьянки, барон был возбужден и нетерпелив. Да, он отличный рубака, но не очень надежный товарищ: опьянение вытворяло с ним недобрые штучки, и потому довериться ему в бою было бы непредусмотрительно, более того за ним следовало присматривать. Зато далее, в окружении ладных и молчаливых вассалов, словно скала, возвышался неподвижно граф Роджерс. Человек, для которого понятие "надо" являлась основой его непреклонности. Сэр Гонер и сер Картуен - два неразлучных друга, весельчаки и певуны, съехавшись, о чем-то весело разговаривали, совсем не обращая внимание на неприятельские приготовления. Возможно, обсуждали какую-то любовную интрижку. Слева юный Антор горячил коня. Ему хотелось выглядеть бывалым воином, и потому он прямил спину, задирал подбородок и хмурил брови. За ним был нужен глаз да глаз. И хотя подготовлен он был хорошо - Конкордатс сам ставил ему руку - первый бой есть первый бой. Но сегодня Конкордатсу будет не до опеки малыша, потому накануне он поручил это старому Боулису. Далее уже плохо различались малознакомые лица дальних вассалов и их военных слуг.
   И вот прокричали рожки, и ряды пехоты дрогнули, пошли на сближение. Сколько ждать Конкордатсу сигнала к атаке - неизвестно. Перед битвой его величество потребовал от своих союзников и вассалов полного повиновения, о чем клялись они на распятии и оружии...
  
  Глава 18
  
  Когда душа видит сны, она - театр, актеры и аудитория.
   Джозеф Аддисон
  
  И неожиданно пошел этот привычный, терзавший его многократно сон по другой стезе. Вдруг стали меркнуть, теряя плотность, дали. Будто бы из картины, написанной на стекле, начали отваливаться в строго пропорциональном порядке мельчайшие частички краски. Изображение меркло, слабело, но оставалось в тех же контурах. Но сквозь картину стало проглядываться ранее не видимое, застилаемое. И показалось Конкордатсу, что за картиной сидит некто огромный и, приблизив лицо к стеклу, внимательно всматривается в этот мир. Конкордатс вдруг ясно увидел глаза с отливом синевы, отбрасываемой отсюда туда. Мир же этот стремительно растворялся, и Конкордатс понял, что вот-вот останется один на один с великаном. В какой-то момент Конкордатсу показалось, что в этих огромных глазах возникло удивление, потому что... великан увидел его. Они на мгновение встретились взглядами. Похоже для него это было так же неожиданно, как и для Конкордатса. Ужас охватил Конкордатса, бешено заколотилось сердце, он, не помня себя, привстал в стременах и метнул в нависающее лицо копье. Но в этот же момент мир погас окончательно, великан то ли пропал, то ли перестал быть видимым, и Конкордатс не понял, попал он или нет...
   И еще одно странное событие произошло в этот момент, вернее за мгновенье до того, как он бросил копье: порыв горячего ветра обдал его. Конкордатс даже поначалу не заметил этого, ему просто показалось, что нарушилась какая-то последовательность в мире, что не случилось чего-то, что непременно должно было случиться. И только спустя несколько секунд он понял: не произошло озарения! До этого не было никогда, чтобы начавшись, оно не прошло все свои фазы. И с этим пониманием Конкордатс проснулся. Он долго лежал без движения, переживая вновь все моменты яркого волнующего сновидения. Сон сохранился в памяти во всех деталях. Он даже помнил, как билось во сне его сердце: и скорость, и тональность. Сейчас оно молчало, как и положено здесь. И эти глаза... Ему казалось, что они и сейчас смотрят на него. Из темноты.
   Конкордатс не сомневался, что это были глаза Сущего. Он не сомневался, что, метнув копье, сорвал озарение. Это понимание и радовало, и тревожило. Но тревога не имела ничего общего со страхом. Прежде всего, потому, что глаза, смотревшие на него, не были глазами сверхсущества. Это были человеческие глаза. В них смешались удивление, растерянность и даже обида. Осознав это, Конкордатс вскочил на ноги и закричал во весь голос. Это был боевой клич и одновременно крик победителя. Наконец-то он не хитростью превозмог Сущего, а встретившись с ним лицом к лицу.
   Если судить по рассказам, то у многих были встречи со своими Сущими, после которых они начинали, ну, скажем так, общаться. И, возможно, именно сон создает самые лучше условия для такого общения. Недаром Ерофеич не отмахнулся от Конкордатса, когда тот сказал, что видел Сущего во сне. Но их встреча была совсем не мирной.
   Нет, он не станет с ним договариваться! Богоборчество! Впрочем, вспомнив глаза великана, он подумал, что 'богоборчество' - это слишком громко. Он хотел видеть меня воином, желает, чтобы я выражал его суть именно так: в боевых доспехах, с мечом в руках, потому что самому не хватает мужественности? Но я снял доспехи. Я изменился. Откуда взялась эта новая одежда, которую он носил уже не сколько дней, Конкордатс не знал. Но она висела в шкафу - не новая, но и не поношенная.
  Потом, одевшись, он подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Никакого железа! Бархатный берет темно бардового цвета с огромным пышным пером, кожаная плотная куртка со стоячим воротом и широкими обшлагами. И на боку вместо тяжелого меча висела легкая шпага. Вот только сапоги и штаны остались те же. И шпоры никуда не делись. Вот зачем они нужны?
  
  
   Глава 19
  
  Женщина создана для того, чтобы ее любить, а не для того, чтобы ее понимать.
  О. Уайльд
  
   Иманэ, изящно облокотившись на белый мраморный столик, засыпанный яркими хризантемами, смотрела на Конкордатса, сложив ладони и подперев подбородок большими пальцами. Массивный тонкой резьбы мраморный вазон для цветов Конкордатс составил вниз, к ее ногам - чтобы не мешал смотреть на нее. Сегодня голубизна глаз ее подсвечивалась изнутри золотистым теплым маревом, смешивалась с ним и оттого в них преобладало зеленое. Они казались теплее и светились счастливой радостью. Это случалось нечасто. Что-то произошло. Но Конкордатс понимал, что с ним это происшествие никак не связано. Более того, оно не требовало его вмешательства. Здесь он не помощник...
   Конкордатс сидел в трех шагах от нее в большом кожаном кресле, так не подходящему к сияющему к сияющему непостижимой голубоватой белизной комнате. Как клякса на тисненой розовой альбомной страничке. Зато оно очень шло Конкордатсу: мрачноватому массивному, несколько нелепому в своем несменяемом боевом облачении. В его позе, сочетающей подчеркнутую почтительность и свободную непринужденность человека, обладающего особым расположением хозяйки, ощущалась неукротимая мощь воина, однако не было той вызывающей, рельефной мужественности, к которой мало чувствителен противник, но так чувствительны женщины.
   - Не обижал ли тебя вновь кто? - спросил он шутливо-сочувствующим голосом.
   Она откинула голову и, коснувшись его теплым, но согретым мыслями о ком-то другом, взглядом, ответила весело:
   - Кто же теперь осмелится?!
   Это был такой хороший, полный скрытой благодарности и восхищения ответ, что Конкордатс внутренне просиял, и чтобы скрыть рвущийся наружу свет, опустил, как бы в полупоклоне голову. Но она тут же, по простоте душевной, сделала добавление, которое свело все сказанное на нет.
   - Но, мне кажется, ко мне теперь стали меньше приходить...
   Как вовремя он опустил голову, потому что, смотри он ей сейчас в глаза, вряд ли сумел бы скрыть горечь.
   - Иманэ, тебе мало той толпы, которая ошивается день и ночь у твоего домена? - спросил он только и замолчал, потому что... Потому что и так уже сказал слишком много неприятного, а пришел совсем не для того. Нет не для того...
   - Мало, - ответила она просто, не обидевшись на резкость тона и даже не возразив по поводу формулировок.
   Он чуть было не сказал "Ну, извини, что навешал тогда этому зарвавшемуся бездельнику, повадившемуся ходить сюда для того, чтобы развлекать себя глупыми и наглыми шутками. И тому, который вел себя слишком панибратски и позволял себе фривольности, и тому, который пытался вести себя высокомерно-покровительственно, и уже не раз упомянутому хаму-монаху, и философу, не заметившему сразу, что рядом с тобой есть тот, чье присутствие позволяет высказываться, не заботясь о формулировках. И многим-многим другим..." Разве она виновата, что именно такая, а не другая? Что всех жалеет и привечает? Что поверженный обидчик ей ближе, чем повергший его защитник?
   - Я думаю уехать, - сказал Конкордатс, сам удивляясь своим словам. Куда отсюда уедешь?
   - Мне будет тебя не хватать, - ответила она грустно, не удивившись его словам и совершенно не интересуясь далеко ли и надолго ли. - Я тебя люблю.
   Впрочем, это "люблю", хоть и приятно тронуло душу, но не обожгло, как в первый раз, когда он еще не знал истинного его смысла. Теперь он выслушал его с грустью, ибо любила она всех, даже тех, кто делал ей больно. От того, что Иманэ так легко отпустила его, Конкордас помрачнел. Но она не заметила перемены его настроения. Ее взгляд уже затуманился мыслями о чем-то...И тогда, он спросил: "Ты где?"
   - Здесь, Конкордас, здесь. Не обращай внимания.
   - Ты о ком-то грустишь?
   - Нет. Это другое. Это совсем другое. Тебе нет причины для ревности. - Она улыбнулась чуть насмешливо.
   - А разве я когда-нибудь говорил с тобой о любви? По-моему это ты о ней только и твердишь.
   - О, нет, - засмеялась она, - конечно, не говорил! Ни-ко-гда! Так куда ты собрался? - Она вновь была рядом.
   - Хочу навестить брата.
   - У тебя есть клон? Ты не говорил... Давно?
   - Я думаю, он старше меня.
   - Вот как. Ты зайдешь попрощаться?
   - А я что делаю? Именно прощаюсь...
   - Ну тогда...
   Она протянула руку, и он сделал шаг вперед, чтобы принять тонкие пальцы в свою ладонь, и уже склонил голову для поцелуя, но она обошла своей рукой его руку, обняла за шею и коснулась губами его щеки. А потом быстро протерла место поцелуя пальчиками.
   - Возвращайся скорей.
  
   Глава 20
  
  Самое изысканное блюдо за дружеским столом - это общение.
   А. Годына
  
   Клон. Конкордатсу приходилось уже слышать о них. И теперь вот оказалось, что у него тоже есть клон. Конкордатс думал о клоне, как о брате. Странно, но у них, в отличие от братьев обычных, наверное, нет ничего общего. Они противоположны во всем. Иначе, зачем бы они были нужны вдвоем?
   В той жизни Конкордатс имел трех братьев. Старших. У них были сложные отношения, отягощенные обидами, возникшими в ходе применения закона о наследовании. Конкордатс, согласно ему, не имел права ни на что, кроме титула. Но здесь другое дело. Здесь делить нечего. Если только Сущего. Так его Конкордатс готов отдать даром. Впрочем, нет - не даром. Обменять на разгадку мучавшей его тайны. И разгадка, он чувствовал это - совсем рядом. Тем более, что сам Сущий, кажется, подталкивал его к ней. Но где ее искать?
  О клоне сказал ему Тоулисс, с которым они близко сошлись. Но не сами собой. Что-то объединяло их Сущих. Кажется, они были знакомы в странном мире, который называли Реалом. Так вот Тоулисс со своим Сущим бывали там, где воплощался сущий Конкордатса в иной персоне. Имели с ним беседы. Надо было с ним переговорить и все выяснить.
   Они встретились в опохмелочной Ярикса. Конкордатс забегал сюда порой пропустить стаканчик-другой легкого винца, бывал здесь и Тоулисс. Встретились, не сговариваясь, но с чувством, будто бы условились о встрече, потому что оба искали ее. Поговорили сначала о том, о сем, посетовали между прочим на постоянный увеличение жителей городка: когда-нибудь ресурс лопнет, не выдержит. Но спасибо Держателю, пока тьфу-тьфу! Кстати, сам он осуществляет кого-либо? Поговорили и о том, что среди новичков немало хамовитых персон, которых приходится учить хорошим манерам. Тех, кто буянил раньше, уже давно успокоили.
   - Некоторые перебираются к нам из других мест, - присоединился к разговору Ярикс. - У нас общение, видишь ли, интересней.
   - Клоны? - эта тема для Конкордатса была теперь крайне интересной.
   - Ну почему, клоны. Сущие, конечно.
   - Послушайте, друзья, - спросил вдруг Конкордатс, - а у вас клоны есть?
   - Думаю, у меня нет, - ответил Тоулисс задумчиво... - Не похоже, чтобы был.
   - Спрошу у Сущего, - засмеялся Ярикс, - он шустрый. Может и еще кого наплодил.
   - Были у него еще? - спросил Конкордатс, - когда Ярикс отошел к стойке.
   - Да, - ответил Тоулисс.
   - И что? - Тоулисс пожал плечами.
   - Интересный человек.
   - Адрес! - не сдержался Конкордатс.
   - Ну, как я могу его тебе сказать? - ответил Тоулисс сконфуженно. Конкордатс его отлично понимал и ему стало неловко за свою несдержанность. Как можно во время озарения запомнить адрес?
   - Ты бы смог узнать его? - спросил Конкородатс мягко. - Мне очень надо, дружище.
   - Он не наш, - отвечал Тоулисс, - не из нашей тусовки. Я никогда не видал его раньше. И еще он трехименный.
   - Я догадывался, - отвечал Конкордатс задумчиво. - Главное воплощение сути. А как его ник.
  - Константин.
   - Константин...А две других составляющих имени?
   - Он представлялся так... А зашли мы по тропинке, коротким путем, так что надписи на фасаде я не видел.
   - Неужели твоему Сущему было не интересно посмотреть его цифры? Они первым делом глядят на это, хотя и говорят, что не ставят их не в грош. Ох, сдается, у него ты не один. И ходил он туда по-настоящему со вторым...
   - Мне бы это было неприятно, ответил серьезно Тоулисс.
   - Я пошутил. Ты мне поможешь?
   - В чем?
   - В поисках, конечно!
   - Помогу. Я не знал, что для тебя это так важно.
  Зал мало по малу наполнялся. Ярикс разливал из тяжелого каменного сосуда багряную ароматную жидкость. За их столом собралось человек десять. Компания была очень уж разношерстой и Конкордатсу с Тоальи приходилось выполнять роль не только центра компании, но и барьера. Главным образом между Юлом и Волдиком, сидевшими в разных концах стола, и не глядевшими друг на друга. Однако напряжение, возникавшее между ними, чувствовали все. Их разделяли расстояние в двойной шпажечный выпад, несколько блюд и другие гости, которые отлично знали об их вражде, - это была мера предосторожности. Вообще-то Конкордатс был уверен, что здесь они задираться не станут, однако был постоянно на стороже. Не пригласить же за свой стол кого-то из них было совершенно невозможно. Тем более, что оба они были Конкордатсу дороги. Каждый по-своему. И хотя Юл его тоже раздражал иной раз своей манерой с уверенностью знатока говорить ерунду, задираться со всеми и с крайним раздражением ругать существующие порядки, был он свой. Словно буян-родственник, который, конечно, добавляет головной боли, но родная кровь и никуда от этого не деться.
   Стол был накрыт на втором этаже беседки. Все собравшиеся были его приятели и хорошие знакомые. В друзьях же числился - только Офлакерн. Они сдружились, хотя трудно было понять, что их объединяло, что внушало взаимную симпатию: может быть, сродство характеров, а может быть, независимость мнений, возможно, природная задиристость. Что-то однажды подтолкнуло их навстречу друг другу и неспешный в сближении с людьми Конкордатс ни секунды не задумывался, когда Офлакерн протянул ему руку. Остальные руку не протянули, впрочем, Конкордатс не очень сему обстоятельству расстраивался: он и сам первый никогда никому не предлагал дружбу. С одной стороны, готовность дружить со всеми снижало его статус, с другой стороны престижней быть в малой компании.
  Сколько они ни пили, как ни увлечены были разговором, однако не забывали следить, чтобы между Юлом и Волдиком выдерживался разрыв, превосходивший длину выпада. И все-таки не усмотрели. Как они оказались вдвоем во дворе? Какой повод заставил взяться их за мечи? Впрочем, повод - это пустое. Поводом было уже само их существование. Конкордатс все понял, когда услышал вдруг внизу звон металла и возбужденные голоса. Он поставил кубок и подошел к перилам беседки. Бойцы кружили по двору, выставив перед собой клинки. Иногда они стремительно сходились, потом разбегались вновь на расстояние полутора выпадов. Юл сражался небрежно и рискованно, выкидывая иной раз замысловатые, почти шутовские коленца, делая ложные выпады и все время подставляясь под удар. Волдик разил прямыми, мало обращая внимание на подставы и не поддаваясь на провокации.
   - Опять он устроил потасовку, - сказал недовольно Офлакерн. Без сомнения, он имел в виду Юла. - Его уже не пускают в приличные дома, Кони. Зря ты его приваживаешь.
   - Оставим это, дорогой друг, Юл мне интересен. Он дерзок и груб, но прям и не станет подличать. И дерется умело. Посмотрите, какой блистательный ремиз. Волдика спасло лишь его феноменальное хладнокровие. Будь он более азартен, обязательно купился бы на этот финт.
   Конкордас еще немного выждал, давая забиякам возможность разойтись самим, но они уже перешли ту границу, где поединок имеет спортивный оттенок и является демонстрацией фехтовального искусства. Чувствовалось, что дуэлянтов все больше пронизывает ожесточение. И в какой-то момент Конкордатс, обладавший безошибочным чутьем на эти дела, понял: надо вмешиваться, иначе не успеть. Он перемахнул ограждение и, выждав несколько секунд, стремительно и точно встал между соперниками и, раскинув руки, разом вцепился в клинки. Движение было молниеносным и точным. Соперники замерли, никто из них не решился потянуть на себя оружие, боясь причинить ущерб сути Конкордатса. Гости, вовремя и дружно зааплодировали, снимая неловкость ситуации.
   - Друзья мои, - сказал Конкордатс, - вложите мечи в ножны. Право, во время дружеского застолья не прилично уединяться для отработки фехтовальных приемов. Подоспевший Офлакерн подхватил под руку Волдика, задиристого Юла, с которым никто не хотел иметь дела, увел Конкордатс.
   - Друг мой, - говорил он ему, придерживая за локоть, - я не верю, что вы хотели испортить нам вечер... Видимо, для того, чтобы взяться за оружие у вас была уважительная причина.
   - Уважаемый Конкордатс, - отвечал ему Юл голосом полным почтительности и светскости. - Причина того, чтобы затеять драку с Волдиком - только одна, и она существует постоянно - это он сам. Для нормального человека не нужно никаких других причин.
   - Увы, уважаемый мой Юл, в таком случае ваш покорный слуга - ненормальный человек. Согласно вашему определению, вы отказываете мне в праве таковым называться ибо, мне совсем не хочется драться с Волдиком. Более того, скажу вам по секрету, мне более нравится вести с ним глубокомысленные беседы на темы искусства. Впрочем, как и с вами на темы теологии.
  
   Глава 21
  
  Танец - это почти объяснение в любви.
  Ф. Достоевский
  
   Волдик и Юл сразу после потасовки ушли. Волдика немного задержали разговором, но, так ради проформы: все понимали, что, если они успели сговориться, то сегодня же и продолжат. Остальные досидели до раннего вечера, выпив изрядно вина и переговорив обо всем, о чем принято говорить в мужских компаниях, а потом все как-то сразу заскучали.
   - Нет, ну без девчонок не то, сказал Ярикс. Пошли ко мне!
   Но в опохмелочную идти никому не хотелось. Да и не очень-то там под вечер водились девчонки! То есть такие, с которыми бы хотелось водиться. С утра, на светлое пиво еще забегали. У Ярикса подавали (впрочем, почему подавали? Сами брали со стойки) отменное светлое пиво! Стали решать, куда идти. Мнения разделились, а за ними и компания. Сначала Конкордатс вместе с Тольи и Лером оказались в "Похмелочной", затем зашли в "Флудильню" А потом как-то растерялись. И Конкордатс оказался один в тихом чистом зале с аккуратной стойкой возле двери и маленькой эстрадой в глубине зала. Народу здесь было немного, и он занял удобный столик возле окошка.
   Кажется, тут не подавали горячительного. Только горячее. Огромный самовар, сияя зеркальным боком, как латник в парадном одеянии, взгромоздился на стойку и пылал так, что, казалось, будто даже здесь, за три столика, ощущается его жар. Музыканты тихонько пиликали, сбившись в кучу: настраивали инструменты. Конкордатс заказал большую чашку чаю и кусок пирога с брусникой. Достав из сапога флягу, плеснул в кружку светло-коричневой пряно пахнущей жидкости и сделал несколько неспешных глотков. Тепло побежало по телу. Он вдруг почувствовал, что устал. Было так хорошо сидеть здесь одному ничего не хотеть и грустить. Ни о чем. Просто для настроения. Думать о том, что никто по-настоящему его не любит, вспоминать какие-то случайные фразы, сказанные близкими людьми, которые можно было бы истолковать, как небрежные или нелюбезные по отношению к нему. Краем глаза он увидел в зале Ерофеича, но не обрадовался, а сделал вид, что не заметил, потому что тот мог пригласить его к себе или подсесть, а ему этого не хотелось. Не то настроение. Впрочем, тот, кажется, не очень и нуждался в чьем либо обществе, поскольку был не один, а с симпатичной молодой особой, правда, Конкордатс заметил это не без злорадства - почти на полголовы его выше.
   Как-то незаметно, почти без перехода, разрозненные звуки вдруг слились в мелодию, и от оркестра поплыла музыка: нежная, грустная, серебристая. Однако в этой грусти не было уныния и на душе у Конкордатса просветлело. Заиграли бликами трубы, создавая настроение преддверья праздника. Именно преддверья. Кануна. Когда еще не радость, а предвкушение радости. Когда хорошо уже от мысли, что самое главное впереди, завтра, а завтра это еще далеко! И не тяготит потому душу понимание того, что завтра уже наступило, и не тревожит еще мысль о том, что праздник идет к концу. Радость в полнакала... Конкордатс плыл на волнах мелодии, покачиваемый легким, едва заметным ритмом. Мимо него статный молодой человек провел за руку девушку... Начались танцы. Конкордатс посмотрел им вслед. Ему захотелось так же вести за собой через зал на глазах у всех послушное, изящное существо, сжимать тонкое девичье запястье, ощущая нервный возбужденный пульс. Преддверье танца. А потом... Головка в обрамлении мягких возбуждающе пахнущих волос, искорки в глубине затуманенных глаз, вспыхивающие от соприкосновения взглядов, обоюдная неловкость и неловкая ее попытка спрятаться от партнёра в его же плече. Преддверие любви... Он задумался и не заметил, как сменилась мелодия, не услышал произнесенных с эстрады слов... Легкая тень легла на столик Конкордатса. Он поднял глаза. Перед ним, чуть наклонив голову, стояла девушка. Высокая, стройная, с тонкими запястьями, и напряженно-взволнованным взглядом затуманенных глаз. Та, что была только что с Ерофеичем. Он не сразу понял, чего она хочет, и только чуть склоненная головка и тревожное ожидание в глазах, словно воскресили утонувшую уже в мозгу фразу, произнесенную музыкантами: "Белый танец". Он отстегнул плащ, который тут же с шумом обрушился у него за спиной, и, обойдя стол, бережно принял ее ладошку. Танец был ему совсем не знаком, однако он быстро приноровился к незамысловатым движениям, словно вспомнил, тем более, что партнерша умело повела, и он положился на ее умение. Раз-два-три, раз-два-три, - отсчитывал кто-то невидимый внутри.
   - Ты хорошо двигаешься, Конкордатс, - улыбнулась она и подбодрила его своей улыбкой.
   - В поединках без этого нельзя... Ты знаешь мое имя?
   - Знаю, - ответила она тихо.
   - А я не знаю твоего...
   - Алика...
   И они замолчали. Но не было неловкости в том молчании, будто молчали они об одном. Время от времени он ловил ее взгляд, смущая ее этим, и тогда она спряталась от него у него же на плече. И он тихонько коснулся ее волос губами. О, если женщина приглашает на белый танец, это многое значит!
   Он собрался проводить ее к столику. Его немного смущало, как отнесется к их танцевальному партнерству Ерофеич. Но она покачала головой: "я ухожу" и, махнув на прощанье Ерофиечу, картинно пившему чаек с блюдца, установленного на короткие растопыренные пальцы, направилась к выходу.
   - Я провожу! - сказал Конкордатс. Она кивнула не оборачиваясь.
   Он вернулся за плащом и вышел следом.
   - Прохладно. - Сказала она. - Ветер...
   И тот час в лицо ему ударило сыростью, и мелкие капли стегнули по лицу. Надо же, он и не заметил, пока она не сказала. Конкордатс поколебался секунду, раздумывая, не накрыть ли Алику полой плаща, однако этому должно было сопутствовать объятие, а он не знал, не обидит ли ее этим. Вернее, не уверен был, что знал. Тогда он снял плащ и накинул ей на плечи.
   - Ого, - ответила она, кутаясь под ним - тяжелый какой! И теплый.
   На мгновенье полыхнул свет, вырвался из помещения шум голосов, и тут же всё стихло. Дверь выпустила Ерофеича. Он подошёл к ним, по-хозяйски снял с Алики плащ, и со словами:
   - Э, лыцарь, она тебе вещи носить не подряжалась, - набросил на тонкие плечи легкую накидку и оправил ее, проведя по плечам руками ... - Так оно справней будет.
   - Спасибо, Ерофеич, - засмеялась Алика, отстраняясь - это действительно удобней.
   То, что она с такой легкостью отказалось от плаща, Конкордатса неприятно задело, но за то, что отстранилась от Ерофеича, он тут же ее простил.
   Ерофеич уже собрался было уходить, как вдруг остановился и произнёс горестно вздохнув:
   - До чего ж, погода неожиданно испортилась, только выходил покурить - ни дождя, ни ветра. И на тебе сразу налетели. Ворожба какая-то да и только!
   Алика спросила его, пряча улыбку:
   - И как ты только узнал? Как дождевик вынести сообразил?...
   - Так ведь старость - не радость. Ревматизм проклятый - хуже барометра...
   - Хуже или лучше? - Весело переспросила Алика уже без нотки смущения.
   - Хуже, конечно! Пусть бы лучше у меня барометр был, чем ревматизм...
   - Мне кажется, нет у тебя ни того, ни другого... Мы пошли!
   - Идите уж. Эх, почему я не лыцарь!? Почему у меня нет такого красивого берета и такой длинной шпаги! Пойду себе грустить... А то и напьюсь.
   И вновь на мгновенье полыхнул свет и бухнули голоса.
   []
  Некоторое время шли молча. Конкордатс старался умерять шаг, но каблуки всё равно грохотали с тупым фанфаронским самодовольством, и никчемные шпоры звенели с неуместным безразличием к романтической тишине ночи.Алика вдруг остановилась, посмотрела пристально ему в глаза и спросила:
   - Ты и правда помнишь то, что было "до"?
   Конкордатс кивнул головой.
   - Но почему? Почему?...
   - Не знаю... - Его тяготила эта исключительность. Он на самом деле не знал, почему вдруг в момент перехода кто-то могучий и влиятельный не стер из памяти то, что здесь не полагалось помнить.
   - Почему я не помню? - расстроилась она. - Я должна была помнить... Что-то очень важное... А что помнишь ты?
   Конкордатс помолчал. Что рассказать ей? Про родовой замок, затерянный в глубине безлюдного края, про бесконечные стычки, победы, в том числе и любовные? Поражения и отсидки за каменными стенами? Про поединки, про турниры? Про пьяные кутежи, про бешенные скачки по полям во время охоты... Здесь это кажется каким-то далеким и нереальным...
   - Все помню, - ответил он наконец.
   - Там по-другому?
   - Все по-другому...
   - Ну, что, например?
   - Небо, например. Там есть небо.
   - Небо, это то, что вверху, - ответила она быстро, словно радуясь тому, что знает ответ на непростой вопрос. И быстро взглянула вверх. - И какое оно?
   - Разное... - На самом деле, как описать небо? Конкордатс тоже поднял голову. В фиолетовом мареве бились едва заметные всполохи света, неизвестно отчего рождавшиеся. Не молнии и не отблески луны или звезд, а едва заметные вспышки. Неба здесь не было. Днем - низкая белесая пелена, словно густой туман, ночью фиолетовое, словно подсвеченное изнутри, марево.
   - А кого-нибудь из тех, кого встретил здесь, там ты не знал? - она приблизила свои глаза к его, и он увидел них отблески небесных всполохов.
   - Нет, - ответил он, - почему-то отстраняясь
   Она тут же отступила на шаг, словно остыла, и эта дистанция сохранялась у них до конца прогулки.
   Они как-то отстраненно попрощались у калитки узорчатого забора. Конкордатс постоял, думая не пойти ли домой, но махнул рукой и вернулся в чайную.
   Ерофеич не напился. И даже не грустил. Он танцевал с Иманэ, постоянно тыкаясь носом в огромную желтую хризантему, которую она держала в руке, и демонстрировал своё наслаждение, закатывая глаза от деланного восторга. Иманэ, подыгрывая ему, смеялась и время от времени убирала хризантему в сторону, отчего Ерофеичу приходилось ее преследовать. При виде Конкордатса, Ерофеич что-то негромко сказал, и она с интересом взглянула в его сторону и помахала ему хризантемой. Вообще-то Ерофеич уже начудил не на одну дуэль, но Конкордатс словно отодвигал границу позволенного. Ему почему-то совсем не хотелось с ним драться. Хотя соперник он, чувствовалось, несмотря на внешнюю чудоковатость, был интересный.
   Есть много признаков, характеризующих бойца. Прежде всего, взгляд. Дерзкий и вызывающий - признак того, что противник, вкусив сладость побед, еще не упился романтикой поединков. Как правило, это юный, одаренный от природы, уверовавший в себя, опасный для сверстников и для высокомерных дуэлистов, слепленных из того же теста, соперник. С таким главное не спешить, потому что его упорство и настойчивость, быстрота и наглость может случайно проткнуть брешь даже в надежной защите ветерана. Однако две-три уверенных контратаки сбивают спесь с этих юнцов, они теряются и становятся доступной целью для клинка. Опасней тот, чей взгляд спокоен и даже чуть отрешен. Тверд и насмешлив. Кто смотрит сквозь тебя. Кто не видит твоих глаз, но читает их выражение, кто не следит за руками, а видит само движение в момент его возникновения.
   И ещё движение. И ещё осанка. И ещё... Много чего ещё.
   Конкордатс не стал заходить в чайную. Он постоял у входа, повернулся и пошел домой, поняв, что сегодня он получил все, что было ему уготовано.
   Вернувшись к себе, он легко разделся и, окунувшись в фонтане, улегся спать. Интересно, а как остальные? Они ведь никогда не переодеваются! Неужели спят одетыми... Ну ладно мужчины, а женщины? Об этом он почему-то подумал в тот день впервые.
  
   Глава 22
  
   В детях нас больше всего раздражает то, что они ведут себя по-детски.
  Розанн Барр
  
  
   Конкордатс открыл глаза и не сразу понял, где находится. Он не узнал комнату. Прежде всего, из-за того, что она была ярко освещена. Дневной свет лился через большое - откуда оно взялось? - окно и все преображал. Рама с множеством небольших почти невидимых в чистоте своей стеклянных прямоугольников занимала большую часть стены. Но, если бы только это! Конкордатс огляделся: комната его была гладко оштукатурена и аккуратно выбелена. Или впотьмах он этого раньше просто не видел? Нет, она, конечно, изменилась. Стала просторней и даже, кажется, потолок приподнялся. Исчезли факелы, а в тех местах, где они были (черт возьми, а были?!) не осталось даже массивных колец, в которые вставлялись их рукояти. И потолок чист, будто бы его никогда не коптили. Возле окна желтел свежеструганными досками стол, на котором громоздились причудливый, фигурный чернильный прибор и подсвечник с тремя огарками. Тут же лежала стопка бумаги и связка перьев похожих на то, что Конкордатс вытащил когда-то из берета. Странно, зачем они? Впрочем, когда не удивляешься письменному столу, глупо удивляться письменным принадлежностям. Не то чтобы он вспомнил, он и не забывал этого, просто... Просто сны и явь здесь перемешаны настолько тесно, что их переплетение становится делом обыденным. Да, был сон. Он видел эту комнату во сне. Правда, не совсем эту. Выглядела она, кажется, несколько иначе и было еще что-то, поразившее его, но что, он не понял. А то, что окружает его сегодня, словно описание по памяти. Будто человека, побывавший в диковинном, незнакомом ему месте, описал, то что увидел так, как запомнил.
   Да, кажется, он слишком быстро привык к своему пребыванию здесь. Обжился, обтерся. Даже скучновато стало: поединков, понимаешь, с ним избегают! Вот он поединок. Вот он выпад. Ответь, попробуй. Конкордатс встал и подошел к столу. Кто мудрит? Сущий? Или сам он, того не желая. Зачем ему этот стол? Бумага. Перья. Ну, ладно окно, с ним действительно, лучше. А это? Он подержал в руках листок и отпустил... Листок скользнул вниз, выписывая сложные пируэты и нырнул под кровать. Конкордатс нагнулся за ним и увидел, что лежит он рядом с ключом. Тем самым, что когда-то сунул ему Ерофеич. Конкордатс в тот же вечер опробовал его на заветной двери, но он не подошел. Да и понятно: зачем нужны замки, которые можно открыть первым попавшим ключом? Надо вернуть Ерофеичу, подумал Конкордатс и сунул железяку в карман висевшей на гвозде куртки, а затем вышел в коридор: здесь, кажется, ничего не изменилось. Во дворе тоже. Ну и ладно. Хуже не стало? Не стало. Ну и нечего ломать голову. Он запрыгнул в фонтан и принялся плескаться в пронзительно холодной воде. Именно такой, студеной, о которой думал все утро. Он, насколько мог, продлил удовольствие, потом пробежал нагишом к дому, на ходу погрозив каменной девице кулаком.
   Однако, - подумал он, обтираясь куском холстины, - теперь и дом оставить нельзя, во всяком случае, пока не устаканится. Мало ли что тут еще образуется! И мысль эта, о том, что дом оставить нельзя, пришлась ему по вкусу. Вот и повод нашелся, - будто откликнулся с усмешкой кто-то внутри. Конкордатс не стал спорить. С кем? Да, и о чем? Ну вот, - подумал он опять, словно бы не в тему, - в такую комнату и девушку не стыдно пригласить. Например, Алику, - подсказал тот же голос. А почему бы и нет? Впрочем, сначала надо узнать, захочет ли она видеться: расстались они вчера как-то нехорошо.
   Конкордатс быстро собрался, нацепил кинжал и шпагу, покрутился возле зеркала и довольный собой, вышел за калитку. Определенной цели не было. Так, пройтись. Хотя, конечно, все его сегодняшние пути должны были привести в совершенно определенное место. Определенное ее присутствием.
   Когда рассматривал свое отражение, мелькнула мысль начать моцион с визита к О*Де: захотелось вдруг снова посмотреть на себя ее глазами. Изменилось ли что? Но он тут же отогнал эту мысль. Что нового он там увидит? Вот если бы с зайти с Аликой... Здравствуйте вам и вашему зеркалу! Нельзя ли мне взглянуть на себя со стороны... взглядом молодой особы... Чушь! Он не стал признаваться себе в том, что зеркало, в общем-то, предлог, и что зайти он хотел бы потому, что соскучился. Но что толку в визите, неприятном хозяину? Ведь разговаривать, скорей всего, придется в прихожей. Представилось, как вежливо и сдержанно она будет отвечать на вопросы, не задавая своих, чтобы не разжигать беседу. Как будет всем своим видом вытеснять его, и усмехнулся: нет, туда он больше не ходок. Перемахнув через невысокую ограду, он оказался в диковатом заброшенном парке. Странно, что здесь он раньше никогда не был. Густая трава ковром стелилась под деревьями, и ему так захотелось упасть в нее, что он тут же отстегнул плащ, и повалился на него. Некоторое время лежал, прислушиваясь к тишине, и наслушал-таки неуверенное стрекотание кузнечика. Во всяком случае, что-то очень похожее на это стрекотание.
   Конкордатс увлекся и не сразу заметил, что уже не один. Когда, уловив неясное движение, повернул голову, среди сплетения теней и ветвей вырисовывалась перед ним женщина с печальным, напряженным взглядом. Она смотрела на него так, словно хотела заговорить. Конкордатс легко вскочил и приветствовал незнакомку поклоном, впрочем, довольно легкомысленным. Дама улыбнулась в ответ. Но выражение лица ее при этом не изменилось. Она явно что-то хотела спросить и, то ли не решалась, то ли не могла преодолеть стеснительность.
   - Что-то случилось, сударыня? - спросил Конкордатс как можно мягче.
   - Нет, - ответила она тихо, - но мне надо кое что узнать у вас...-
   не было похоже на то, чтобы она дичилась. Скорей всего не робость являлась причиной ее неуверенности.
   - Я постараюсь ответить на ваши вопросы, сударыня, - проговорил Конкордатс. - Вас кто-то обидел? - спросил он с тем, чтобы продемонстрировать ей свое расположение и готовность участвовать в ее судьбе, хотя уже понимал - дело не в обиде.
   - Нет, - улыбнулась она, - меня никто не обижает. Но разве к Конкордатсу обращаются только в поисках защиты?
   - Вы меня знаете? - улыбнулся в ответ Конкордатс. - Представляю, какая молва идет обо мне, коли первым делом незнакомые люди упоминают мой задиристый норов. Но в чем же все-таки дело?
   - Скажите, - спросила она, заметно волнуясь, - там... Там, где вы жили раньше... ну до того, как воплотились здесь, там ведь было немало того, чего здесь нет?
   - Видите ли, сударыня, - начал было Конкордатс уклончиво: ему не хотелось удовлетворять праздное любопытство. - Там многое было не так...
   - Там были дети? - вдруг спросила она, глядя ему прямо в глаза.
   - У меня!? - удивился Конкордатс, не понимая к чему этот разговор. - Но зачем вам?
   - Какие они?
   Конкордатс менее всего ожидал разговора об этом. И вдруг понял, что она никогда не видела детей.
   - Видите ли, я, честно сказать, с ними мало имел дела...
   - Расскажите, какие они, - спросила дама. - Мне это очень важно.
   - Но зачем?
   - Не знаю... Моя Сущая. Мне кажется, она постоянно думает о них. - И вот я теперь тоже. Мне чего-то не хватает. Но я не могу понять чего! Какие они?
   - Маленькие, но довольно вредные, - ответил Конкордатс, - припомнив своих семерых племянников. Они постоянно меняются, потому что растут. Совсем маленьких носят на руках. Они ничего не понимают, постоянно плачут и пачкают пеленки... Впрочем, подумал он, этого здесь не поймут. Беспокойные. Впрочем, если в семье хорошие няни и дядьки, а детей приводят только утром поцеловать ручку и вечером пожелать родителям спокойного сна, то их существование не так обременительно. Однако в семьях простолюдинов детишки - сущее наказание...
   - Нет, - сказала дама, - вы говорите не то. Но все равно, спасибо. - Она встала и, уронив при этом в траву венок из ярких осенних листьев, не попрощавшись, ушла.
   Конкордатсу стало не по себе. Словно он соврал. Вспомнилось, как племянник Анри бросался ему навстречу, не обращая внимания на предостерегающий оклик воспитателя, и припадал к ноге, хватаясь одной рукой за перевязь меча другой обнимая ботфорт. Как серьезно и печально смотрела на него маленькая Эльза, когда он приходил навестить ее во время болезни. И даже сейчас он ощутил горячую сухость ее слабой руки. Но ведь все равно этого не рассказать. Не суметь, да и не станет он этого рассказывать. Конкордатс перекинул плащ через плечо и стал выбираться из парка. Настроение испортилось. Конкордаст уже совсем было собравшись возвращаться домой, огляделся с тем, чтобы определить, где находится. Странное здание привлекло его внимание. Было оно явно не частного, а общественного предназначения.
  
   Глава 23
  
   Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи.
  Н. В. Гоголь
  
   "Перлы навалом", было начертано над входом. То ли вывеска, то ли объявление. Конкордатс зашел, чтобы немного отвлечься: надо было чем-то перебить настроение. На нескольких столах рядками в одну нитку (на каждом столе рядок) были разложены мелкие округлые камушки. Похоже, что разложены они были в каком-то порядке, но вот в каком, Конкордатс сам понять не смог. Они не были отсортированы ни по величине, ни по форме, ни по цвету. По залу передвигалось с десяток посетителей. Была здесь и приличная публика, но тон задавали субъекты в черных масках. Они были более нахальны, более суетливы и менее уверены в себе, чем прочие. Одного из них Конкордатс будто ненароком пнул в проходе, другого задел локтем. Но они не стали задираться, и он, махнув на них рукой, принялся осматривать выставку. Посетители ходили меж столов, переговаривались между собой и со служителями, стоявшими, склонившись над крайним столиком, где камешки были пока еще не разобраны и лежали кучкой. Члены жюри - так они себя называли - изредка отвлекаясь на то, чтобы ответить на вопросы посетителей или огрызнуться на приставания черных, сортировали жемчуг. Они брали камешки, разглядывали их на свет, катали в пальцах, а некоторые даже пробовали на зуб, а затем вновь клали на стол, но не в кучу, а в рядок, который уже начал вытягиваться вдоль стола. Однако не сразу каждый объект их внимания занимал свое окончательное место. Некоторые перемещались несколько раз. Предшествовала каждому перемещению сходка. Члены жюри собирались в кружок и, трижды тряхнув навстречу друг другу кулаками, выбрасывали разом столько пальцев, сколько по их мнению заслуживал камешек. Потом один, самый уважаемый, производил подсчеты, сложив количество выставленных пальцев и разделив сумму на число участников.
   Конкордатс, крайне заинтересованный происходящим, обратился к одному из экспертов с просьбой рассказать, чем они занимаются и тот отвечал весьма охотно и серьезно:
   - Видите ли, сударь, мы сортируем жемчуг. То есть, определяем его сортность. Если вы взглянете на соседний стол, который мы готовили для просмотра в прошлый месяц, то увидите, что жемчуг на нем расположен в строгом порядке, определяемом качеством каждой жемчужины. Начиная с первого сорта и заканчивая 61-м.
   - Другими словами 61 сорт еще является свидетельством качества? - с дружелюбным ехидством поинтересовался Конкордатс.
   - Несомненно! - тут же откликнулся от соседнего стола человек в черной маске, - только, видать, очень скверного!
   - Но одновременно, - подсказал другой черномасый, - показатель низшего качество все таки является свидетельством того, что это жемчужина по определению.
   - Другими словами, все что находится здесь - жемчужины, и все что вне этого зала - никак не может претендовать быть жемчугом? - уточнил Конкордатс.
   - Жемчугом является только то, что получило такой статус по заключению господ членов жюри! - отвечал ему первый черномасый.
   - Обратите внимание, сударь, - гневно воскликнул уважаемый член жюри, с которым только что беседовал Конкордатс, - господа Бэ и Мэ - известные бузотеры и забияки. Они терпеть друг друга не могут, постоянно на ножах и единственное, что их объединяет - ненависть к нашему проекту.
   - Я заметил, - отвечал Конкордатс. - Но может быть они в чем-то правы?
   - Ну уж нет! - начал сердиться его собеседник, - ни Бэ ни Мэ не понимают, да и не хотят понять, нашей цели. Она им чужда. Они могут только критиковать, сами же не имеют никакой конструктивной идеи. Почему бы им самим не организовать свое предприятие по отмывке золота, например? Так нет же - специально приходят сюда, чтобы мешать работать. Скажу Вам по секрету, что лучше нас здесь никто в жемчуге не разбирается...
   - А откуда вы его берете, достопочтенный сэр, - поинтересовался Конкордатс, чтобы сменить тему.
   - Ищем и находим!
   - Странно, - отвечал Конкордатс, - мне он попадается значительно реже.
   - Не удивительно, - отвечал его собеседник, - у нас особая интуиция. Там, где Вы увидите просто камушек, мы узрим жемчужину. Так уж мы устроены.
   - Позволено ли мне будет взглянуть на драгоценности?
   - Пожалуйста! - и он отодвинулся, давая Конкордатсу возможность подойти к столу.
   Не надо было быть специалистом, чтобы узнать среди лежащего на столе жемчужины. Несколько практически безукоризненных по форме горошинок, отливающих нежным - от мягко-голубого до снежно-белого - сиянием, сразу же бросались в глаза. С остальными было сложней. Еще с десяток ярких, однако неказистых, бисеринок можно было, поколебавшись, прибавить к тем нескольким почти безупречным. Но были там и такие, которые иначе как пустой породой, не назовешь.
   - Да чего там, - отвечал эксперт, когда Конкордатс указал ему на один из таких экспонатов, - пускай будет. Все равно выше 50-го сорта ей не присвоят, а владельцу приятно.
   - Но ведь есть люди, которые больше полагаются на мнение авторитетов, чем на собственное. Они станут считать этот камушек подлинной драгоценностью.
   - И что с того? Мы должны творчески подходить к своим обязанностям. Не дело пытаться измерить красоту при помощи стандартов. Надо уметь смотреть на вещи широко, уметь заглянуть в глубь явления.
   - Но, если камешек не имеет ничего общего с жемчугом, чем же он тогда жемчуг?
   - В наши задачи не входит ничего доказывать, мы только находим и классифицируем.
   - А это тоже жемчуг? - поинтересовался Конкордатс, рассматривая странный нелепый кусочек, напоминающий больше обломок кирпича.
   - А почему нет? Смотрите, как крепко он сделан! - С этими словами господин член жюри постучал камушком по столу. - Действительно, как говорится, неладно тесан, да крепко сбит...
   - А почему вот эта жемчужинка, - Конкордатс указал, - на маленький сгусток голубоватого сияния, расположенного в середине ряда, - лежит среди вот этих тусклых камешков?
   - Жюри решило, что она слишком похожа на жемчужину, чтобы претендовать на высокую сортность. Жемчуг товар штучный, и чем больше в нем своеобразия, тем, по мнению жюри, он ценней. Конкордатс рассмеялся и от всего сердца поблагодарил высокочтимых членов жюри. И было за что! К нему вновь вернулось хорошее расположение духа.
  
   Глава 24
  
  Испытай один раз полет, и твои глаза навечно будут устремлены в небо.
  Леонардо да Винчи
  
   Алика, казалось, совсем не боится высоты. Они стояли на краю пропасти и смотрели вниз - на черную каменную россыпь, тянущуюся почти до самой воды. Конкордатс на всякий случай взял ее за руку. Кисть была послушной и даже робкой. Но вдруг Алика мягким, но уверенным движением высвободилась и отошла к скале, ограничивающей площадку с другой стороны. Положила ладони на ее шероховатую поверхность, прислонилась к камню щекой и замерла так. Конкордатс видел: ей нравится ощущать теплоту камня, и ещё, он вдруг почувствовал это, ей нравилось, что Конкордатс на нее смотрит. А она некоторое время стояла без движения, растягивая удовольствие от того и другого, а потом вдруг быстро повернулась и пристально посмотрела на него через плечо, поймав на любовании. И тут же засмеялась весело и неожиданно для нее уверенно. Он, смешавшись было от этого контрольного взгляда, от вызывающей хитрости, улыбнулся в ответ. Все стало понятно без слов. Конкордатс шагнул было к ней, - он уже ощущал горьковатый запах тяжелых светлых волос, теплую податливость ткани, - как вдруг Алика, легко отстранившись от скалы, помахала ему рукой и бросилась к краю пропасти. Это был разбег. Стремительный и легкий. Она бежала не для того, чтобы остановиться на краешке с желанием испытать себя или пережить острое чувство смертельной опасности. Конкордатс, успел. Потому что тело сработало раньше, чем включилась голова. Он перехватил ее почти на самом краю и следуя ее движению вывернулся, гася инерцию. Ноги ее пронеслись над бездной. Словно в танце они совершили широкий круг и вновь оказались около скалы. Она была легкой и удобной. Конкордатсу не хотелось отпускать ее с рук. Он нашел ее губы своими, и она ответила.
   - Это не хуже, - прошептала она через несколько секунд с запинкой, словно переведя дыхание. - Но - другое. Ты что испугался, дурачок? Смотри. Ну, пусти, пусти же ... Соскользнув на землю, она подбежала к обрыву, и вдруг прыгнула.
    []
   У Конкордатса оборвалось сердце... Сердце? Но Алика не упала, а, вскинув руки, взмыла по крутой дуге вверх. Это было необычайно красиво: стройная изящная фигура, скользящая по крутой дуге, раскинутые, как крылья, руки.
   - Не дурачок, а дурак, - подумал он, ощутив неловкость, - Пора бы привыкнуть... Алика, набрав высоту, стремительно понеслась вперед, затем сделала несколько крутых пируэтов и нырнула вниз. Она резвилась, как стрижонок, впервые отведавший полета. Но вдруг длинная широкая юбка спарашютировала, и Алика, ойкнув, резко изогнулась, подхватив подол, отчего потеряв устойчивость, закрутилась будто в водовороте. И снова Конкордатс залюбовался ею. Биение юбки, с которой она никак не могла управиться, взволновало его. Охваченный внезапным чувством восторга, он закричал что-то ликующе-озорное и, разбежавшись, прыгнул с кручи... Конечно, он испытал ощущение полета. Только за то время, что стремительно несся вниз, не успел им насладиться. Удар был так силен, что Конкордатс на некоторое время потерял способность воспринимать происходящее. Если бы у него была жизнь, то после такого приземления он с ней неминуемо расстался бы.
   Первое, что ощутил Конкордатс, придя в себя, было легкое касание ее рук.
   - Ты слишком приземлённый, - прошептала Алика и коснулась его щеки. - Больно?
   - Хорошо, - ответил он, пытаясь придержать её руку. Но она отстранилась: 'Не надо!'
   - Рожденный Конем летать не может, - сказал он неожиданно для себя. Очень даже к месту. Неужели сам сочинил?
   - Откуда это? - спросила она, взглянув на него с интересом.
   - Сущий, наверное, забыл, - сделал он самое достоверное предположение. - А я приспособил к себе.
   - Ты всё-таки удачно приземлился, - проговорила она серьезно и протянула ему ладошку, то ли извиняясь за недавнюю резкость, то ли, чтобы помочь встать.
   - Да, - ответил он, и не отпуская ее руку, но и не опираясь на нее, стремительно поднялся. Они возвращались в город уже затемно. Возле ее калитки задержались на минуту. Конкордатс наклонился было к ее лицу, но получил только ладошку с отстраняющим движением и строгий взгляд.
   - Ты меня пригласишь к себе?
   - Нет.
   Дверь захлопнулась. Конкордатс постоял немного соображая. А почему, собственно, "нет"? Он толкнул калитку и решительно вошел во двор. Шагах в пяти от него стоял Ерофеич и ладил к скамейке какую-то дощечку. Увидев Конкордатса, выпрямился и строго спросил, будто и правда так думал:
   - Ко мне?
   - К тебе, - ответил Конкордатс, приходя в бешенство и хватаясь за рукоять меча.
  
   Глава 25
  
  Если противник наступает на тебя, отступи - дай ему провалиться.
  "Учебник по дзюдо"
  
   - Ну-ну, - ответил Ерофеич спокойно и перехватил поудобней молоток. - Что так рано?
   - Отчет пришел дать... - клинок с сухим шорохом выехал на четверть и отбросил тусклый длинный блик на куртку.
   - О делах благородных? Ну-ка, ну-ка. - Ерофеич словно бы не понимал опасности. Он стоял спокойно, глядел насмешливо. - Только вопрос у меня к вам, благородный рыцарь. Вы собираетесь меня наказать, как простолюдина или сражаться со мной, как с равным?
   Конкордатс ничего не собирался. Просто приступ гнева застлал ему разум, и рука, почуяв волю, сама привычно схватилась за оружие. Но слова Ерофеича опередили взмах меча. Необходимость отвечать, заставила мозг работать. А действительно, Ерофеич благородный или простолюдин? И вообще, по каким признакам определить, кто здесь кто, если у них не было предыдущей жизни, где все расписано строго по ранжирам? Да и благороден ли здесь сам Конкордатс, тем более, обнажив меч против безоружного? Он растерялся. Глупое положение, из которого нет выхода. Меч обнажен, намерение обозначено. Бросив его в ножны, не применив на деле, можно дать повод для злых кривотолков, ибо такое поведение вполне могут истолковать как браваду, позерство, не свойственные бойцу, а то и объявить трусостью. Но напасть на безоружного...
   []
   - Сражаться как с равным, - ответил он сурово, тяня время и стараясь угадать, что придумал Ерофеич, ибо, как он вдруг понял, он определенно что-то придумал.
   - Это правильно. Представь сам, - в голосе у отставника появились доверительные нотки, - если бы ты зарубил меня сгоряча, так сказать, неспровоцированно, безоружного, какую бы заработал репутацию?
   Конкордатс кивнул. Неожиданно для себя. И тут же пожалел о том.
   - Ведь для людей незнающих молоток против меча - не оружие. А если бы я поразил тебя, то это было бы для тебя тем более неудобно. Ну, как же? Репутация и прочее. Поэтому нам надо бы уравнять оружие. Для приличия.
   Конкордатс проглотил это молча.
   - Нет ли у вас, благородный дон, - откуда только взялось это неведомое "благородный дон"? Но оно так ладно влилось в речь, будто именно так и надо было обращаться к Конкордатсу - Нет ли у вас, благородный дон, запасного меча?
   У Конкордатса не было запасного меча.
   - Хорошо. У меня есть ещё один молоток. Только, вот незадача, боек у него не 500-граммовый, а 750 - граммовый. Не желаете?
   Конкордатс презрительно выпятил нижнюю губу.
   - Вы правы: опять неравенство оружия. Или вот что.
   Ерофеич, оглянулся и указал в сторону двух совершенно одинаковых лопат, воткнутых в землю.
   - Острые и очень удобные. Не желаете ли сменить меч на орало? Вижу, что тоже нет. Эхе-хе, незадача. Придется отложить наш поединок до того времени, пока мы подберем устраивающее обоих оружие.
   Ерофеич говорил серьезно и убедительно. И вся эта ересь в его изображении приобретала смысл, да она и имела, наверняка, смысл в этом нереальном бессмысленном мире. И Конкордатс, не знал, как воспринимать сказанное. Потому что в глазах у Ерофеича плясали чертики, и эти чертики, в отличие от самого Ерофеича - серьезного, вдумчивого и заботливого, словно отец родной, откровенно глумились над Конкордатсом. И тот, чувствуя облегчение от того, что ситуация, пусть и таким образом, разрешилась, твердо пообещал себе: я подберу оружие и поединок состоится.
   - Ну а пока... Могу ли я предложить вам, господин Конкордатс, стаканчик доброго вина?
   Приглашает в дом? К Алике? Неужто он не только вхож, но и ввож? Что у них? Ну, если он ведет себя, как хозяин, нетрудно предположить.
   Конечно, сейчас было бы самым правильным с достоинством удалиться, пойти к себе, обдумать, как устроить поединок, а вечером прислать секунданта. Но ему вдруг остро захотелось узнать, что их связывает. Может быть, для того только, чтобы испытать жгучую горечь и разочарование и насладиться этим. Это все же лучше, чем неопределенность, в которой он сейчас находился. Конкордатс, сглотнув комок, кивнул головой.
   - Нет, уважаемый Конкордатс, не туда, - Ерофеич угадал его движение, - у Алики мы кроме чая ничего не обретем. Пойдемте-ка ко мне. Там сыщется и добрая выпивка, и хорошая закуска. Да она и спит еще, почитай. Утро ведь раннее.
  Конкордатс с удивлением обнаружил, что действительно, забрезжило утро. Словно поздний вечер, минуя ночь, превратился в предрассветный час.
  - Не будем мешать ей, - продолжал меж тем Ерофеич, - она поздно ложится. Знаете, - продолжил он доверительно, - этих молодых особ хлебом не корми, а дай им помечтать на ночь о принце. И вдруг сказал просто, без интонации: "Да и незачем тебе к ней идти..."
   Конкордатс рванул головой, но Ерофеич мягким жестом остановил его.
   - Не серчай ты, чудак человек. Ты себя без одежды-то видел когда?
   Конкордатс опешил. Что было за этими словами? Что-то было. Но не желание обидеть или посмеяться, а что-то более серьезное. Что-то многое объясняющее.
   - Видел, - ответил он тихо.
   Теперь обомлел Ерофеич.
   - Врешь!!! Ну-ну, это я сгоряча. Да кончай ты за ножичек хвататься, порежешься.
  
  Глава 26
  
  Кладбища полны незаменимых людей.
  Жорж Клемансо
  
   В калитку стукнули.
   - Еще один поклонник, - сказал Ерофеич. - Ей букетами поклонники закидают подоконники.
   - Кони, - послышалось из-за забора, - ты здесь?
   - А где ж ему еще быть спозаранку? - Поинтересовался ехидно Ерофеич. - Знамо дело, здесь, серенады петь пришел, а я ему на балалайке подыграю. Ты часом не с гитарой? Гитары нам только и не хватало.
   - Здесь, Толиусс, здесь, - откликнулся Конкордатс, - чего ты хотел?
   - Дело есть. Срочное!
   - Калитка отворилась и в нее вступил высокий и плотный Толиусс, чернобровый, чернобородый красавец.
   - Здравствуй, Ерофеич.
   - Привет, земеля, - откликнулся Ерофеич.
   - Ерофеич, ты мне тоже нужен.
   - Везунчик! Сразу двоих в одном месте нашел.
   - Слушай, Ерофеич, у тебя саперная лопатка есть?
   - Сапер я, что ли? Впрочем, одна совершенно непостижимым образом при мне случилась. Я же говорю - везунчик. - Он снял с пояса длинный узкий брезентовый чехол и протянул Толиуссу. - тебе надолго?
   - Навсегда. По ведомости выдашь?
   Ерофеич только рукой махнул.
   - Тебе верю на слово. Смотри не потеряй! Трофейная.
   - Кони, нам надо успеть до рассвета. Ерофеич, благодарствую, мы пошли.
   - Клад искать? Я в доле! Лопата-то моя.
   - Спасибо тебе, дружище, что увел от этого зануды, - сказал Конкордатс громко и отчетливо, когда калитка закрылась.
   - Пошли, пошли, светает! - Они свернули с мостовой на боковую тропинку, уходящую в густые заросли, заполонившие узкий проход меж двух заборов. Небо уже достаточно посерело и, кажется, снизилось. Конкордатс вновь ощутил его давящее присутствие.
   - Куда ты меня ведешь?
   - Человечка я тебе одного нашел. Интересного. Ты всех о прошлой жизни спрашиваешь, но никто тебе рассказать не может, а вот он сможет.
   - Спасибо, дружище! А почему ночью-то?
   - А днем он не разговорчивый...
   Тоулисс шел уверенно и быстро, сворачивая в развилках и придерживая ветви, чтобы они не стегнули Конкордатса. Видно было, что дорожка им нахожена. Потом пошел какой-то пустырь не пустырь - место заброшенное, дикое. Здесь Конкордатс ранее не бывал. Они остановились возле холмика, поросшего кустами и бурьяном.
   - Пришли. Слушай, Кони, ничему не удивляйся, оружие не оставляй и к словам не придирайся. В общем, веди себя, как говорится, благородно. Боже упаси тебя что-нибудь в его доме ругать! Постарайся его заинтересовать. Тогда он будет разговорчив. Учти, он упрям, сварлив и воинственен!
   - К Ерофеичу, что ли возвращаемся? - пошутил Конкордатс, хотя холмик этот не настраивал на шутливый лад.
   - Ерофеич по сравнению с ним ангел господен!
   - К кому же мы идем? Он что, там? - Конкордатс пнул пальцем в землю.
  Тоулисс кивнул подтверждающе и удивленно посмотрел на озадаченного Конкордатса, всегда решительного и невозмутимого. Где ему было понять причину охватившего друга волнения? Однако он понял, что необходимо объясниться.
   В двух словах: есть такие людишки... Как бы покороче... В общем, Сущие наши с их Сущими почти не общаются. А мой вот общается.
   - Свят, свят, свят, - пробормотал Конкордатс, - будь, что будет. Да и что в том особенного? Я ведь тоже скорей мертв, чем жив.
   Они поднялись на холмик. Толиусс наклонился и постучал черенком лопатки по чему-то деревянному, под чем была, как определилось по стуку, пустота. Внизу зашевелилось, заскрипело.
   - Кто ты и что тебе надо? - спросили из-под земли голосом глухим, низким и, как будто простуженным.
   - Приветствую тебя, могучий Троухалик! Это Тоулисс. Я тебе гостя привел, как договаривались.
   - Какого гостя? Ты лопату обещал, а не гостя. Вот это мне надо. А гостя к себе веди. Да я уже и поужинал.
   - Лопату я принес, - отвечал Тоулисс. - Хорошая лопата. Точно такая, как ты просил.
   - Принес? А что за человек с тобой?
   - Достойный человек, открывай!
   - Это он хороший, пока снаружи. А зайдет, может и не очень хорошим окажется. Как я его потом назад вытащу? Вы вон какие тяжелые. Ладно, если что я его здесь прикопаю, - сказал невидимый собеседник, немного подумав.
  -Это он шутит так, - прошептал Конкордатсу Тоулисс, - привыкай. И терпи друг, терпи. Не пожалеешь!
  - Если, кто на люке стоит - сойди! - гаркнул снизу Троухалик.
   - Открывай, никто не стоит.
   Вместо звуков, сопутствующих открыванию засова, который ожидал услышать Конкордатс, послышалось неясное бормотание, наподобие "эники-беники" и люк вдруг вспыхнул синим пламенем - Конкордатс отшатнулся в сторону, Тоулисс же, бывавший уже здесь, предусмотрительно отошел заранее на шаг и теперь наслаждался реакцией Конкордатса. Сгорело быстро и без остатка. Из отверстия высунулась круглая носатая голова в синем заостренном колпаке, тряхнула косматой бородой то на одного, то на другого и проговорила, обращаясь к Тоулиссу:
   - Лопату покажи!
   Тоулисс показал. Видно было, что Троухалику она понравилась.
   - Пошли. Только ты иди первым, а этот пусть за тобой. - Сказав это, голова исчезла в темноте.
   - Кто это? - спросил Конкордатс удивленно, хозяин совсем не был похож на мертвеца.
   - Гном, вроде бы. Или дворф. Да не важно, кто, главное - какой!
   В подземелье было мрачно, однако совсем не сыро: будто бы только что протопили. Потолки были под рост коротышки и пришлось сильно согнуться. "Потерпи, сказал Тоулисс, здесь недалеко". И действительно вскоре навстречу им вспыхнул свет. Они оказались в комнате - круглой, довольно пространной, со сводчатым потолком. Выпрямиться удалось, только став посредине.
   Хозяин оказался человечком совершенно мизерных размеров - Конкордатсу по пояс - шустрым, крупногловым, серолицым, одетым в странный шутовской наряд. Однако, несмотря на всю комичность, видом он был грозен. За поясом у него было несколько одинаковых тяжелых ножей с плоскими рукоятями - явно метательные. Из высокого сапога торчала рукоять кинжала.
   - Оружие сюда, - показал гном на пирамиду у входа.
   - Оно не снимается, - быстро ответил Тоулисс.
   - Ну, коли не снимается... - сказал гном с нескрываемым сожалением, и отведя длинный жадный взгляд от конкордатсовского меча, проговорил, - прошу, гости дорогие, располагаться. Я Троухалик Железный бок, боевой гном, ведущий первой штурмовой колонны рад приветствовать в своей обители двух славных рыцарей дружественного нам человеческого народа.
   Конкордатс в ответном приветствии тоже назвал себя, присовокупив к имени полный титул, отчего церемония знакомства приобрела еще большую значимость и солидность.
   - Знакомились уже, - ответил на призывный взгляд хозяина Тоулисс, и тот, не возразив, скользнув взглядом к лопате в аккуратном армейском чехле, нетерпеливо пожевал губами и проговорил довольно приветливо:
   - Ну, что ж садитесь, гости дорогие, будем беседу беседовать. Какие погоды стоят нынче наверху?
   - Прекрасные установились погоды, - отвечал Тоулисс, усаживаясь на низкий табурет.
   Конкордатс поискал глазами, и кроме небольшого стула ничего пригодного для сидения не обнаружил. Он примерился к нему взглядом и понял, что в него ему не вместиться.
   - Железный бок, - сказал Тоулисс недовольно, - ты бы предложил гостю сесть, как следует.
   - Да, да, да - словно спохватился хозяин и сделал несколько пасов в сторону стульчика, отчего он попеременно то одним боком, то другим стал расти, и вырос до приемлемых Конкордатсу размеров, однако не совсем выровнялся, так и оставшись одной стороной несколько выше другой. Гном пошептал что-то, пытаясь уровнять стороны, но у него не получилось, и он махнул рукой на него, причем жест этот выглядел как приглашающий.
   Уселись. Конкордатс огляделся. Землянка была довольно обжита и неплохо обставлена: та сторона, с которой громоздилась печь, напоминающая кузнечную (возле нее размещались большие меха) была из каменной породы - что-то напоминающее гранит, красиво блестящий зернами вкраплений. Далее после некоторого разрыва, оставленного, видимо, в целях противопожарной безопасности, стены прикрывали длинные циновки, сплетенные из прутьев. На них развешано было боевое снаряжение и оружие, главным образом боевые топоры различных форм и размеров, притом весьма удобные даже по виду, щиты, а также оружие дробящего типа: кистени, палицы, небольшие булавы. Были и ножи, большей частью метательные: тяжелые, безрукоятные. Несколько рогатых шлемов стояли на специальных подставках. Тоулисс, проследив взгляд Конкордатса, проговорил громко и несколько пафосно:
   - Сэр Троухалик происходит из древнего и воинственного рода боевых гномов. Его дед отличился в Битве Трех Башен у ворот Тор Алесси...
   Конкордатс при упоминании слова "род" сумел сдержать улыбку, но когда речь зашла о деде, расплылся. От гнома это не ускользнуло.
   - Что рассмешило тебя, чужестранец? Ты полагаешь, что маленький рост препятствует проявлению высокой доблести!?
   - Дорогой Троухалик, - вмешался Тоулисс, - мой друг улыбнулся потому, что решил, будто ты прибавил себе ради вящей знатности тех предков, которые придумал для тебя Сущий. Ведь, рассуждает он, откуда им быть, коли все мы здесь осуществлены по слову и не имеем родственников, кроме клонов.
   - Пусть же знает, что я здесь не осуществлен из ничего, а попал в эти пределы, прожив пред тем славную жизнь в окружении многочисленных родственников и друзей, разделяя с моим народом тяготы военных невзгод и радость трудовых свершений!
   Конкордатс встрепенулся: так вот зачем привел его сюда Тоулисс. Ах, молодчина!
   - У тебя была другая жизнь? - спросил он осторожно.
   - Ты так спросил, будто знаешь, что это такое! - Буркнул недовольно карлик.
   - Ты видел солнце?
   - На что оно мне? Но если ты хочешь узнать, было ли в моем мире солнце, то я отвечу тебе - да. А ты сам-то знаешь, что это такое, или говоришь с чужих слов?
   - Знаю! Тебя убили?
   - Убили? Почему убили? Меня не так-то просто убить! Я бывал во многих сражениях, и многократно был уязвлен мечом и копьем, но лишь дважды серьезно, поскольку отличался не только неудержимой отвагой и воинственностью, но и великим воинским умением.
   - Но как ты в таком случае оказался здесь?
   - Так было угодно Одину! Однажды я проснулся в этой норе... Совершенно один. В окружении людского племени.
   - Постой, значит, ты переместился сюда откуда-то, из каких-то краев живым и невредимым? Странно.
   - А как я оказался здесь? - Сказал задумчиво Тоулисс, - я ведь не помню ни жизни, ни смерти.
   Они помолчали, обдумывая услышанное.
   - Так ты тоже помнишь другой мир? - спросил Троухалик.
   - Да... Что-то здесь не вяжется. Я попал сюда после смерти, ты при жизни, а остальные? Они были созданы прямо здесь? Или ничего не помнят?
   - Вы, люди, только изображаете из себя умников, а на самом деле неразумны, как дети. Как вы не поймете, что здесь нет ни жизни, ни смерти, а есть лишь акт перенесения сути? Я мудрый Троухалик понял это после долгих сопоставлений и размышлений по их поводу. Вот ты, человек с длинным именем, - обратился он к Конкордатсу, - ты хорошо помнишь ту свою жизнь? Ты помнишь события ее как виденные тобой или как рассказанное кем-то?
   Вопрос был неожиданным и, в тоже время, очень естественным. Из тех, что давно крутились в голове Конкордатса, и которые он никак не мог сформулировать. А ведь прав этот карлик, прав. Все события в Сиите он вспоминает в лицах и образах, а то что было с ним в той жизни - в словах. Только во сне слова эти преобразуются в яркие цветные картины. Вся жизнь его будто рассказана кем-то. Есть имена, но нет лиц, есть названия, но нет предметов. Солнце... А какое оно, солнце? Видел ли он его или только совершенно точно, в отличие от Тоулисса, знает, что оно есть. Он попытался вспомнить солнце. И в голову пришло само собой: "Огромный багровый шар светила медленно спускался к горизонту. Конкордатс остановил коня, чтобы полюбоваться закатом. Тяжелые плотные тучи окрасились огнем..." "Конкордатс остановил коня". И правда, будто бы с чьих-то слов. Конкордатс огляделся. Факела бросали неверные трепещущие блики на стены, на оружие, на колбы в нише, на корешки тяжелых фолиантов в низком шкафчике у двери. Это были не слова. Он видел это.
   - Как я вижу, сделка состоялась, - сказал Троухалик, довольно потирая руки. Полученные от меня сведения оказались вам не лишними? Ну, а мне не лишне будет получить эту лопату.
   Тоулисс отдал ему чехол. Гном полюбовался на его камуфляжную окраску, расстегнул и застегнул несколько раз кнопку замка, и только после этого вынул "саперку". Она ему была как человеку обычная лопата. Может черенок чуть толще. Однако ладони у гнома были широкие, почти человечьи. Видно было, что он донельзя был доволен удачной сделкой.
   - Мне без лопаты никак нельзя! - Сказал он, глядя на гостей счастливыми глазами. - Хорошая лопата. И чехол. Хотя мы не договаривались на чехол. Но это удобно, когда чехол. Да еще такой красивый. За чехол я вам заплачу отдельно, - сказал он, и глаза его засверкали ехидной радостью. - Вы ведь люди, хоть и умные, а самое главное спросить не догадаетесь. - Он выдержал паузу и сказал торжественно, - так вот, мой Сущий...
  
   Глава 27
  
  Ссориться с равным рискованно, с высшим - безумно, с низшим - унизительно.
  Сенека
  
  - Мой Сущий не гном, а человек! - повторил Троухалик
  - Человек? - Конкордатс подался вперед. Этот гном не переставал его удивлять. Сущий - человек? Нет не тому он удивилcя, чем собирался поразить его воображение Троухалик. А тому, что Сущий ни некое высшее существо, как им представлялось, а человек. Еще одна его формулировка, превратившая ощущение в четкое представление. Именно человек.
   - А кто тогда я? - Спросил Конкордатс, глядя в глаза Троухалику.
   - Откуда мне знать, - отвечал тот, - это ты сам решай. Я вот гном и это совершенно точно. В том нет никаких сомнений.
   Тоулиссу их разговор, видно, наскучил. Он некоторое время еще посидел и, выбрав удобный момент, откланялся.
   - А я слыхал, - продолжал Конкордатс, когда друг его ушел, - что народ твой независимый и что гнома нельзя подчинить. А уж тем более людям он не станет починяться! - Ничего этого на самом деле он не слыхал и о гномах имел самое смутное представление, но чувствовал, что сказал верно.
   - Это так, - согласился Троухалик, - именно так. Однако некоторые из людей, овладев магией, становятся способны управлять гномом, подчинив его волю колдовству. Это именно тот случай. Мой сущий пользуется артефактом, чтобы вызывать меня и, подчиняясь магии, я вынужден служить ему. Как и ты.
   - А почему он не приходил к тебе туда, где ты жил до того, как осуществился здесь? - спросил Конкордатс. - Зачем тебя было переносить сюда? С тебя там, в кругу сородичей, пользы было бы больше.
   - С чего ты взял, что он перенес меня?
   - Не понимаю, - отвечал Конкордатс, - разве ты не здесь? Или, может быть, ты там, а здесь только твое... - он задумался, подыскивая слово, - отражение.
   - Именно так. Троухалик Железный Бок живет там, где и жил прежде. Но появился еще один Троухалик, который вынужден жить меж неповоротливых, праздных тугодумов. Но иногда обе сущности Троухалика соединяются, правда ненадолго...
   - Не понимаю, - сказал Конкордатс. - Ты можешь говорить вразумительно?
   - Чтобы говорить вразумительно, надо иметь собеседника, который бы разумел сказанное. - Дерзость этого недомерка переходила уже все границы. Он в открытую издевался.
   - Послушай, малыш, - не выдержал наконец Конкордатс: сущность Сущего еще до конца вытравила в нем сущность изначальную, дворянскую, - маленьких, конечно же, обижать не хорошо, но неразумных и дерзких малышей следует иногда шлепать.
   - Быть отшлепанным благородной рукой рыцаря большая честь, проговорил медленно Троухалик, выделяя интонацией слово "большая" и приподнялся.
   - Итак, благородный рыцарь, я готов к тому, чтобы получить от вас урок хороших манер. Но я ведь малыш невоспитанный и вам придется сначала меня скрутить.
   Второй раз за сегодня у Конкордатса складывалась странная, непутевая, унизительная для него ситуация, когда с одной стороны надо драться, а с другой - драться ну никак нельзя. И оба раза они сложились из-за его несдержанности. Но если в первой Ерофеич эту ситуацию все время держал в своих руках и, позабавившись, помог Конкордатсу соблюсти все приличия, сведя конфликт к пустяку, то этот карлик настроен был решительно. И Конкордатс не видел возможности избежать поединка. И победа, и поражение - впрочем, о поражении смешно было даже говорить, - стали бы для него одинаково позорны.
   - Но скрутить меня будет, господин рыцарь, не так просто, как вам воображается, - продолжал меж тем карлик. Он, явно красуясь, вытащил из-за пояса нож, подержал его на ладони и вдруг быстро и резко метнул в стену. Нож вонзился в самую середину тяжелого топорища одного из боевых топориков. Конкордатс оценил бросок - нож вошел в дерево достаточно глубоко.
   - Хороший бросок, - сказал Конкордатс. - Убедительный аргумент в пользу того, что это будет равный бой. Мне ничего не остается, как согласиться. Где и когда?
   - Здесь и сейчас! - ответил Троухалик и встал со стула.
   - В твоем доме? Это для меня невозможно.
   - Тебя смущает низкий потолок? - усмехнулся Троухалик. - У меня есть комната, где ты сможешь выпрямиться во весь рост и где хватит места для замаха твоего меча.
   - Я, как и ты, умею разить без замаха, - отвечал Конкордатс, - но не могу сражать в доме, хозяин которого принимал меня как гостя.
   - Незваный гость хуже ... званного, - ответил Троухалик с ехидной улыбкой. - Мы не будем драться в моем доме. Разве можно убивать гостя? Тут большие подземелья. Мы будем драться в том месте, на которое не распространяется обычай гостеприимства.
   - Ну что ж, веди, - сказал Конкордатс, вставая. Он окончательно убедился в том, что поединка не избежать: гном был настроен решительно. Похоже, им руководила не обида, а интерес. И здесь уж ничего нельзя было поделать...
  
   Глава 28
  
  Злиться во время поединка - тактически и стратегически глупо.
  Сунь-Цзы
  Китайский военный теоретик 6 в д.н.э.
  
   Действительно, место, куда они пришли, было довольно просторным. Гном зажег факелы, которые принес с собой, и укрепил их в расщепы.
   - Светло ли тебе, витязь? - поинтересовался он заботливо.
   - Тебя и при солнечном свете не очень-то увидишь, - зло пошутил Конкордатс.
   - Все ли хорошо? - продолжал гном, не обижаясь на его слова. И эта его уверенность озадачила Конкордатса.
   - Нет, не все, - отвечал он, - где пучок розг?
   На что он рассчитывает? - удивлялся Конкордатс. - Он думает сразить меня метальным ножом? Допустим, и попадет, однако, как можно уменьшить суть на расстоянии, без контакта? Или он умеет здесь убивать? Или именно здесь, в этом подземелье, получается убивать? Отчего бы и нет? Но карлик очень даже странный. И опять ему пришла в голову мысль, что не простой это гном. Не обычная сущность. Но он отогнал эту мысль, очень уж не вязалась с обликом его странного соперника. Этот карлик и вдруг "надзирающий", облаченный силой и правом? Да, и существуют ли они на самом эти невидимые координаторы? Скорее всего, это миф, выдумка. Во всяком случае, Конкордаст никогда не ощущал их присутствия. Пустые разговоры!
  Скорей всего, гном просто опытный боец: все-таки телесная мощь тоже играет не последнюю роль. Он снял плащ и бросил его в угол, посмотрев на Троухалика, демонстративно разглаживающего пояс, за которым было засунуто несколько ножей да серебристой цепочкой был прикреплен небольшой, в окованных серебром ножнах, кинжал. Хотел было отстегнул меч: что с него толку здесь? Соперник его, скорей всего, прорвется в ближний бой, а в ближнем бою соперника длинным мечом достать непросто. И поступил бы так, если бы Троухалик не съехидничал:
   - Не слишком ли ты легко вооружен, славный и отважный рыцарь? Может быть, сбегать за парой боевых топориков для тебя, чтобы ты уж наверняка мог сразить гнома?
   - Ищешь повод удрать? - спросил Конкордатс, но мечи снимать не стал. Из принципа. Кто бы думал, что принципиальность иной раз может принести пользу?
   Карлик поправил кинжал, но не вынул его, из чего Конкордатс заключил что он начнет с ножей. Так и вышло. Как только прозвучало троекратно
   - Начали?
   - Начали...
   - Начали!
   Троухалик с непостижимой быстротой принялся метать в него ножи. Сначала три, захватив их веером, - от них Конкордатс удачно увернулся - а потом еще два, выжидая момент. Один из ножей Конкордатс отбил кинжалом, другой попал-таки ему в руку. Резкая боль пронзила предплечье. У ножа, оказывается, был заряд, и достаточно большой. Конкордатс вырвал нож, и метнул его в гнома, но промахнулся. А гном вдруг нырнул в нишу и выскочил оттуда со щитом и тяжелым боевым топором. 'Хорош бы я был, если бы снял меч', - подумал Конкордатс. Троухалик, прикрываясь щитом, наскочил на Конкордатса, и тот понял, что бой будет серьезный - так умело и напористо тот действовал. Но гном был строевым бойцом, привыкшим сражаться в монолите тесного построения. Ему не хватало маневренности. Конкордатс довольно быстро приноровился к его немудреной тактике. Он отклонял его топор легкими скользящими ударами, подрезал суть на запястьях, иногда, если гном уж очень активно лез вперед и мешал ему двигаться, ударом ноги в щит, отбрасывал его в центр комнаты. Гном начал злиться и делать ошибки. Несколько раз он опасно открывался и будь этот поединок не здесь, в катакомбах Сиита, а где-нибудь... там, где жили они ранее, Конкордатсу уже надо было бы решать, выносить гнома на поверхность или оставить его тела здесь без погребения. Однако сутью Троухалик был богат. Удачные удары Конкордатса почти не убавляли его энергии. Он по-прежнему упрямо наседал, умело и опасно работая топором, но скорость уже была не та и пропускать удары он стал все чаще. Дело шло к финалу. Конкордатсу не хотелось доводить гнома до изнеможения, хотя его трюк с припрятанным щитом и топором был подленьким с точки зрения дуэльной этики. Но он не сердился на своего соперника, поскольку эта дуэль была изначально непропорциональна. "Ужалив" его еще пару раз, сказал насмешливо:
   - Ну вот и порка приближается! Дорогой Троухалик, я хотел бы посоветоваться. Как вы полагаете, правильней будет высечь вас здесь или перенести экзекуцию на поверхность, дабы наглядностью принести пользу юношеству, для коих профилактика...
   При этих словах Троухалик отчаянно контратаковал, и Конкордатс с трудом парировал его выпад. И все. После этого гном бросил оружие и в изнеможении опустился наземь.
   - Итак доблестный боевой гном, вы не ответили на мой вопрос... Кстати, чем вы предпочитаете быть высеченным? Розги, ремень, вожжи?
   - Я откуплюсь, - отвечал Троухалик тихим голосом.
   - Чем? - заинтересовался Конкордатс.
   - Информацией, конечно. Сдается мне, что только этого тебе не хватает, доблестный рыцарь.
   - Час назад ты не преминул бы добавить что-нибудь про умственную недостаточность... Но физические упражнения идут тебе на пользу. Итак, показывай товар.
   - Спрашивай, - отвечал Карлик, сверкнув взглядом, полным ехидства. Видно было, что поражение его высокомерия не убавило.
   - Зачем ты устроил ссору?
   - Хотел победить тебя.
   - А смысл?
   - Ха, у представителей нашего доблестного рода было много славных побед, и эта над великаном сумрачный страны, жители которой не видели солнце, была бы не самой пустячной. За это меня бы почитали, так же как и других славный моих сородичей, поразивших могущественных врагов: драконов, великанов и... разных там.
   - Похвалиться решил? - усмехнулся Конкордатс. И тут же воскликнул пораженно, - Но перед кем?
   Троухалик насладился произведенным впечатлением. Он хлопнул в ладоши и засмеялся довольным заливчивым смехом с едва заметной хрипотцой. А отсмеявшись спросил просто:
   - Хорошая информация? Стоит порки?
   - Ты умеешь возвращаться туда... Где светит солнце?
   - Да, но, конечно, не для того чтобы полюбоваться на этого желтого карлика.
  С карликом он замечательно подставился, но Конкордатс проявил милосердие и не воспользовался промахом гнома, для того, чтобы сострить по этому поводу. Вместо этого он спросил совсем по-дружески:
   - Как ты это делаешь, Троухалик? Ты мне расскажешь?
   - В обмен на то, что ты никому не расскажешь вот об этом, - и он обвел рукой место поединка.
   Они пожали друг другу руки. Гном оказался на самом деле не таким уж противным парнем.
  
   Глава 29
  
   "Смерти нет. Есть жизнь - одна, вечная; а внешних форм её много".
  К. Антарова
  
   - Ну рассказывай, - попросил Конкордатс.
   - Что рассказывать?! Нечего рассказывать. - По интонации трудно было понять говорит Троухалик серьезно или издевается. - Я знаю путь назад и время от времени наведываюсь туда. Иногда в ту жизнь, которую уже прожил, иногда в ту, которая продолжается.
   - Ты можешь говорить понятно? Лучше не серди меня! Выходит, у тебя там две жизни? Одна закончилась... Но ты не умер. Другая продолжается, но ты в ней не живешь. А звучит-то как: "Уйти ненадолго из жизни"! Это можно как-нибудь понять?
   - Я предполагал, что ты сообразительней, тем более, что у нас с тобой сходное прошлое...
   - Сходное, малыш. Да не во всем. Я умер и ушел из жизни... Сюда. А ты не умер, так почему ты здесь? И как ты возвращаешься туда, если жизнь кончилась? И почему у тебя там две жизни?..
   - Видишь ли, - гном поморщился, словно прерывая его рассуждения, - возвращаясь в первую жизнь, я вновь проживаю то, что было со мной. Нового там ничего нет и не будет, потому что эта жизнь уже завершена. Но я не умер, потому что, когда она закончилась, я остался жив. Обрати внимание, Конкордатс, окончание жизни и смерть в данном случае никак не связаны. Да и правильно ли будет сказать, что я остался жив, потому что не умер, в то время, как ты умер, но, тем не менее, жив и здоров?
   - Кончай тут софистику разводить! - Рассердился Конкордатс.
  - Ладно. Вот лицедеи на сцене, они с окончанием спектакля обязательно должны все умереть?
  - Причем тут это? Нет, конечно. Да, если и умрет кто по ходу действия, то в следующем представлении он снова будет жить.
  - Ну так это напоминает мне мою первую жизнь из названных.
  - Допустим. Но почему вторая твоя жизнь продолжается?
   - Потому что не закончена...
   Конкордатс быстро посмотрел на собеседника - ему показалось, что он ехидничает, но тот был совершенно серьезен. Видимо, он говорил искренне.
   - Почему же одна кончилась, а другая нет?
   - Видимо, Сущий (а кому, как не ему составлять эти пьесы?) пока не довел ее до конца. Этот твой вопрос не самый трудный. Куда сложней понять, почему у нас есть жизни, а у других нет. Чем мы от иных отличаемся... Или наши Сущие особые?
   - А может быть другие просто не могут вспомнить, что с ними было раньше?
   - Эта мысль мне нравится меньше, - сказал Троухалик на полном серьезе.
   - Но как ты попадаешь в эти свои... жизни?
   - Хитростью. Как может гном попасть туда, куда ему надо? Через подкоп. Есть ход, который ведет к домену... одного типа. Там они и хранятся.
   - С чего вдруг?
   - Этот тип - мой клон.
   - Ну да...
   - Да. Как ты думаешь, зачем нужны алтарные этажи?
   - Там Сущие встречаются друг с другом.
   - Ладно, об этом поговорим после, когда сам там побываешь хоть разок. Что ты слышал о модераторах?
   - О надзирающих? Только плохое. Одни ругают их за то, что они лезут не в свои дела, другие - за то, что они не появляются, когда в них есть необходимость.
   - Что ты знаешь о них еще?
   - Ты решил устроить экзаменацию?
   - Ну что ты! Я просто хочу узнать, с какого места мне тебе о них рассказывать. Зачем же повторять то, что ты уже знаешь?
   - Кое-кто называет их духами-упорядочивателями, которым предписано оберегать устои Сиита. В связи с этим они, вроде бы, наделены тайным знанием и правом применять его. Еще, они невидимы.
   - Невидимы или неопознаны? Впрочем, я думаю, тебе в них нет особой надобности? - хихикнул гном. - У тебя свой модератор? - И он указал на меч Конкордатса.
   - Да уж, - согласился тот, пожалуй, впервые за все время общения.
   - Но в некоторых делах даже тебе без них не обойтись. Если, например, нужно узнать, кто твой клон, или проникнуть на алтарный этаж и войти в Иное.
   - Иное?
   - Ну так называют другие проявления Сущего...
   - Ты нашел модератора?
   - Да.
   - И он открыл тебе сокрытое? - Конкордатс пришел в возбуждение, чувствуя, что только шаг отделяет его от великой тайны.
   - Пойдем, - сказал Троухалик, - я попробую помочь тебе. Но только...
   - Что ты хочешь?
   - Видишь ли, моя вторая жизнь только наполняется. Вписать в нее славный подвиг совсем не помешало бы!
   - Победа над Конкордатсом? Давай повторим? - И он положил ладонь на рукоять меча.
   - Ладно, я покажу тебе модератора, но ты договаривайся с ним сам,- ответил Троухалик недовольно.
   - Не волнуйся, - сказал Конкордатс, я разберусь.
   Троухалик махнул рукой и ехидно усмехнулся. Явно он чего-то не договаривал. Видимо, этот модератор опасный соперник. Минотавр здешних подземелий. Они шли некоторое время темным лабиринтом, и Конкордатс отчетливо понимал, что, если Троухалик улизнет, то он никогда не найдет дороги назад. Но тот и не думал удирать. Наконец яркий свет засиял вдали. Они подошли к его источнику и Конкордатс увидел, что сияет пролом в стене, которой заканчивается ход.
   - Это "взлом", - пояснил он.
   - Ты что ли пробивал?
   - Сущие... Нам не взломать.
   Они оказались в отделанном серой плиткой коридоре, прошли с пару десятков шагов и остановились перед дверью с небольшим пультом, на котором располагалось около десяток кнопок. Троухалик нажал красную, расположенную отдельно от всех. Смелей, Конкордатс, - сказал он. Здесь тебе будет применить все свое мужество и воинское умение. Это тебе не с бедным гномом сражаться. - И, проговорив это, отскочил в сторону.
   Дверь погудела и клацнула замком, словно прищелкнула невидимым языком. Конкордатс вынул меч, рывком распахнул ее, сделал стремительный шаг вперед и быстро огляделся. Комната была невелика. В центре ее стоял столик, за которым спиной к ним сидела девушка и увлеченно играла на компьютере. Никого, напоминающего модератора, в комнате не было.
  
   Глава 30
  
   Модератор всегда прав. Даже если он сам не уверен в своей правоте.
  Р. Намрак
  
   - Пита гоняешь? - спросил Троухалик. На экране, что был установлен на столе, суетился маленький пузатенький бородатый человечек. Он то исчезал за кустом, то вдруг выпрыгивал откуда-то, смешно размахивая ручонками и суча в воздухе куцыми ножками.
  - Ой, сказала девушка, глядя на них с удивлением. Рука, изготовленная для того, чтобы ударить по кнопке, застыла в воздухе.
  Троухалик, вдруг подскочил к столу, высоко подпрыгнул и во время прыжка тюкнул по этой самой кнопке, опережая девушку. Тотчас на экране возник здоровенный кулак, который стремительно выбросил вперед указательный палец и щелкнул мультяшного Пита в лоб. Тот перевернулся в воздухе, издав звонкое "б-р-н-н", смешно мотнул бороденкой, и шлепнулся за кусты. Но тут же возник вновь и снова начал прыгать и кривляться. Троухалик махнул на него рукой и отошел от стола. Видно было, что он уже бывал здесь не раз. Во всяком случае, вел гном себя совершенно свободно.
   - Светик, - сказал он, проворно влезая на высокий табурет и усаживаясь на нем по-хозяйски, - надо бы помочь этому благородному рыцарю.
   - Ну, что значит помочь? - Отвечала девушка неуверенно, - я и так слишком много тебе позволила.
   - Как мило, - не сдержал улыбку Конкордатс, обращаясь к хозяйке, - вы о чем? Что такое вы позволили гному, чего нельзя позволить рыцарю?
   Троухалик махнул рукой:
   - Зря расточаешь красноречие, они этого не понимают.
   - Кто они? - Конкордатс удивленно оглядел комнату.
   - Ну они, аборигены. Местные...
   - Чего не понимают?
   - Как забавно, - захохотал Троухалик, раскачиваясь на табурете, - ты еще не понимаешь того, что они не понимают этого!
   - Не свались - подсаживать не буду! - съязвил Конкордатс. Этот карапет, действительно был неглуп и осведомлен во многом, и, может быть, поэтому держался оскорбительно высокомерно.
   Конкордатс присел напротив девушки и заглянув ей в глаза, по-конкордатосвки нежно и располагающе.
   - Вам нужна помощь? - спросил он просто. - Он вас обижает? Больше он здесь не появится. Без меня, во всяком случае. Так, ведь, благородный гном? И опережая ответ, добавил, - об условиях мы договоримся.
   Троухалик молчал.
   - Условия могут быть разные, - вздохнул Конкордатс. - Тебя больше устраивают взаимовыгодные или выгодные только мне?
   - Уступаю, - тут же согласился гном и вновь задумался, видимо, о цене соглашения.
   - Может быть, у вас есть еще какие-то просьбы? - поинтересовался Конкордатс, беря девушку за руку.
   - Нет, - ответила она, - высвобождаясь, впрочем, не очень настойчиво.
   - Тогда помогите мне.
   - В чем? - отвечала она почти шепотом.
   Она была круглолицая, длинношеяя и чуть ушастенькая. Не то, чтобы красива, но очень мила. У Конкордатса там, где когда-то находилось сердце, потеплело. Сзади нахально хихикнул Троухалик. Вот черт нехороший!
   - Так в чем вам помочь? - Спросила девушка, нехотя высвобождая руку.
   - Мне нужно вернуться в ту жизнь. Прошлую.
   Она посмотрела на него вопросительно. Видно было, что не понимала, о чем речь.
   - Ему нужно найти клона и зайти в алтарный этаж, - вмешался в разговор Троухалик.
   - Но это запрещено...
   - Тебе что ли? - ворчливо переспросил гном, - Сущей твоей запрещено. А тебе кто может запретить?
   - Ах, милая барышня, - сказал Конкордатс, - от вашего согласия зависит будущее человека, который никогда никого не просил, а всегда брал то, что ему нужно сам или отказывался от этого, если обстоятельства были сильней его, - он вновь взял ее за руку. Девушка зарделась, потянула кисть, но не сильно, не с тем, чтобы освободиться, а чтобы только продемонстрировать желание это сделать. Конкордатс приблизился к ней настолько, что почувствовал запах ее волос. Она глянула испуганно и выжидательно. Но за спиной скрипнул табуретом Троухалик, видно, усаживаясь так, чтобы лучше было видно, и только тогда девушка отстранилась.
   - Какой у вас логин? - спросила она неровным голосом. В вопросе чувствовался личный интерес.
   - Что?
   - Как вас зовут?
   - Конкордатс.
   - Конкордатс!? - она посмотрела на него так, словно увидела впервые, говоря взглядом: "Вот ты какой оказывается!" Затем подошла к матовой серой стене, дотронулась до нее, что-то пошептала, и та вдруг вспыхнула и явила причудливые переплетения и непонятные письмена.
   - Ваш Сущий воплощается еще и в одном разделе, - после изучения этой кабалистики сказала девушка. И опять взглянула на Конкордатса с интересом.
   - В каком? - Конкордатс попытался выглядеть равнодушным.
  
  Глава 31
  
   Дежа вю - это когда на миг заглядываешь по ту сторону.
  Уолтер Бишоп
  
   Когда они выбрались из подземелья на холмик, который Конкордатс накануне принял за могильный, небо над Сиитом было уже совсем светлым. Троухалик стоял, заложив руки за спину, видно для того, чтобы Конкордатс не вздумал попрощаться рукопожатием. Действительно, комичная бы получилась картина.
   - А ты мне сначала не понравился, - сказал Конкордатс.
   - А ты мне понравился сразу, - отвечал очень серьезно Троухалик.
   - Я заметил, что ты был ко мне неравнодушен, - засмеялся Конкордатс в ответ.
   Троухалик на это ничего не сказал. Он задумчиво смотрел вдаль на Сиит.
   - Как все надоело, - сказал он вдруг c отчаяньем. - Ты хотя бы живешь среди себе подобных. А я ведь здесь не гном - карлик.
   - Что ты этим хочешь сказать?
   - Гном тот, у кого не только тело гнома, но и душа. А у меня душа человеческая, потому что мой Сущий - человек. Знаешь, каково это ощущать себя уродом? Откуда тебе это знать - красавчику и удальцу? Думаешь, что мне очень нравится сидеть в этой норе? А там, в тех жизнях, я гном. И телом, и душой. Потому я и нашел путь туда.
   - Что я могу сделать для тебя, Троухалик? Проси...
   - Ох, и опрометчив ты в обещаниях... - Ехидно заулыбался гном, взглянув на него с насмешливым превосходством (Конкордатсу эта перемена принесла душувное облегчение, словно на сердце полегчало... Там, где должно быть сердце). - А вдруг я попрошу невозможное?
   - Например, победу в поединке?
   - Победу нельзя получить в подарок. Да и попросить я могу только то, что принадлежит тебе и то, что ты в состоянии отдать, отделив от себя. Ты ведь не можешь подарить мне ни мощь, ни удачу, ни рост. Подари мне свой кинжал.
   - Бери... Только, разве у тебя мало оружия?
   Конкордатс отцепил ножны и протягивая их Троухалику. Тот принял подарок, примерил в руке - кинжал был ему словно небольшой меч.
   - А все-таки напрасно ты не захотел проникнуть к брату через погреба. Зря. Уже сейчас, возможно, был бы среди своих и наслаждался воспоминаниями.
   - Прийти тайком, словно вор, это не по мне, - повторил Конкордатс фразу, уже сказанную накануне. - Я приду к нему днем в открытую и все объясню.
   - И он сочтет тебя за сумасшедшего! Что ты сможешь ему объяснить? Да он не поймет ни слова. Какая такая прошлая жизнь? Они не понимают этого. Они всегда здесь. Он выгонит тебя, и тебе все равно придется лезть через катакомбы. А если даже и поверит - ты умеешь расположить к се6е - что с того? Чем он тебе поможет?
   - Может быть... Но я могу обратиться к тебе за помощью, если в том будет необходимость? - спросил Конкордатс.
   - Конечно, малыш. Я всегда рад тебе помочь. Ведь у меня пока нет кирки, тележки с колесом впереди, которая бы была мне по росту. Не забудь их захватить с собой, когда придет надобность обратиться ко мне. И я буду рад помочь.
   - Где же я это все возьму? - Усмехнулся Конкордатс, пропустив "малыша" мимо ушей.
   - Да там же, где и лопату...
   - Расскажи мне, что это такое, вернуться в жизнь...
   - Если в прожитую, то это... Это сплошное дежа вю. Понимаешь, о чем я?
   Конкордатс понял, и ему было приятно, что он понял. Хотя, казалось бы, откуда ему знать это слово? Гном вдруг стал словно выше ростом. Глаза у него загорелись, и он продолжил:
   - Там ты живешь с постоянным чувством волнующего узнавании. Что бы ты не делал, ты делаешь это в лад с происходящим, поскольку живешь словно по написанному... Правда, есть и неудобство... Ты говоришь и действуешь так, как предначертано и нет возможности отступить от установленного образца. Словно актер, играющий роль, то только в отличие от актера ты делаешь это неосознанно. Тебе это вряд ли придется по душе.
   - А если я поступлю иначе?
   - А откуда ты узнаешь, будет ли это "иначе" твое, или это "иначе" предусмотрено Сущим?
   - Я узнаю, - отвечал, помрачнев Конкордатс. - Я узнаю!
   Неужели, подумал он, я смогу исправить то, что невозможно исправить? И умереть, наконец, умереть со спокойной совестью. Может быть, меня и держат в этом чистилище для того, чтобы дать такую возможность. Может быть, после того, как я выполню это, мне будет дано успокоиться...
   - Ладно, сказал Конкордатс, - и, усмехнувшись, спрыгнул с холмика, так где склон был круче. Повернувшись к Троухалику, теперь они были лицом к лицу, протянул ему руку. Троухалик с секунду подумал - вот же мерзавец! - затем не спеша вынул руку из-за спины и протянул Конкордатсу.
   - Я знаю, - сказал он, - тебе повезет. У тебя счастливая планида!
  
  Глава 32
  
  В разлуке три четверти горя берёт себе остающийся, уходящий же уносит всего одну четверть.
  Ибн-Хазма
  
   Придя домой, Конкордатс завалился на топчан. Лежа ему лучше думалось. А обдумать предстояло было многое. Надо бы все разложить по полочкам. Этот клон. Кто он? Как выстроить с ним разговор, если вообще удастся заинтересовать его разговором? Конкордатс начал обдумывать варианты, и тут сон сморил его. Заснул и сразу увидел Алику, словно она там, во сне, ждала, когда он заснет. Какой грустный взгляд! Что-то томило ее. Вот о ком он не успел подумать, и только во сне понял это. Надо подойти... Она вскинула голову, в глазах сияние. Что она усмотрела в нем такого? И тут он понял, что смотрит она не на него - мимо. Обернулся в направление взгляда и увидел звезды! Ну да, она же никогда прежде не видела звезд. Одна из них (кажется, на нее и смотрела Алика) сияла особо ярким и теплым сиянием. 'Планида', - отчего-то догадался Конкордатс. Не о ней ли говорил Троухалик? Путеводная? Он сделал шаг к звезде, но внезапно остановился и обернулся к Алике. Та смотрела на него спокойно и даже немного отрешенно, словно предоставляя ему самому сделать выбор. В глазах ее блестели... звезды. Целая Вселенная.
   Конкордатс колебался. Он вновь обратился к Планиде, но к своему удивлению не нашел ее среди сияющей россыпи. Сначала его это не испугало: ну куда она может подеваться с безоблачного неба?! Присмотрелся внимательней: нет, не видно! Меж тем, некоторые из звезд, срываясь с небосвода, падали вниз, чертя собой золотые трассы. Тогда он забеспокоился, заволновался: а вдруг и она вот так, когда он обернулся к Алике? С этим беспокойством в душе и проснулся. Проснулся недовольным, с давящим ощущением неизбежности выбора, в условиях, когда неизвестно из чего выбирать.
   Посидев на ложе и окончательно придя в себя, решил идти к клону, не откладывая. Что ж тянуть? Конкордатс не представлял, как станет объясняться с ним, однако не сомневался, что получит то, за чем направляется. Не удастся по-хорошему, значит, придется брать силой. "Я иду за своим", - оправдывал он себя, хотя в глубине души не был уверен, что прав. Но это только укрепляла его решимость.
   Уйти тотчас не удалось. Едва успел искупаться в фонтане, что стало доброй традицией: без этого не начинался день, как на калитке пропели короткую песенку из трех нот - ее песенку - колокольчики. Во двор вошла стройная, упругая, легкая Алика.
   - Почему через калитку, почему не перелетела через ограду? - спросил он. Она засмеялась в ответ.
   - Ты купался? В фонтане? Тебе не холодно? - Спросила она, приглаживая его влажные волосы, и только после этого ответила. - Ну, вот еще! Парить над оградой - это не поэтично!
   Они расположились на втором уровне беседки за маленьким дощатым столиком, пили чай и болтали о всякой всячине. Слушала она здорово, и Конкордатса все время подмывало приврать, чтобы доставить ей еще большее удовольствие, но он сдерживался. Алика расспрашивала о Троухалике. Удивлялась тому, что никогда не слышала о нем. Видно было, что она уже начала переживать за гнома. Потом поговорили о модераторе. Она улыбнулась и сообщила, что не удивлена тому, что это не мужчина. И вдруг посерьезнела. И главная тема выплеснулась в разговор.
   - Что же дальше, Кони? - спросила она вдруг, - ты собираешься вернуться в прежнюю жизнь? Там тебе было лучше? - Она, наверное, хотела спросить: а как же я? Но промолчала. Впрочем, этот вопрос было не скрыть. Он отразился в ее взгляде. И Конкордатс с тоской отметил в нем ту же грусть, что и во взгляде Алики из сна. Теперь-то он понимал, почему она была печальна тогда.
   - Троухалик бегает туда-сюда, - сказал Конкордатс бодрым голосом, чтобы успокоить ее. - Потому и не успевает надоесть ни там, ни здесь.
   - Ты мне не надоел, - отвечала она слишком серьезно, и это начинало приводить его в уныние. - Ты не Троухалик. Я знаю, если ты уйдешь, то уйдешь навсегда...
   Он сам это чувствовал. А если то, что он делает, связано с его уходом отсюда, как быть с Аликой? Он хотел сказать ей, что многие проблемы, которые сегодня не дают покоя, мучают неизвестностью, завтра решаются сами собой и совершенно неожиданным образом. Но сказать так было бы жестоко. Что касается его, то он вдруг подумал, что грусть никогда не бывает безысходной или непреходящей. Потеря - это плата за приобретение... Но и об этом не следует говорить с женщиной. Ей ведь не объяснишь, что выбора нет. Что есть дорога, по которой он идет с самого начала, с первого дня здесь. Шаг за шагом. До этого она проходила по знакомой местности, и вокруг были родные лица, но вот уже виднеется околица. Что дальше? Остановиться? Но дорога, которую он выбрал, ведет его к цели. Сойти на обочину? Полежать на травке? Отдохнуть, подумать? Это можно. Однако если размышления затягиваются, то вдруг начинаешь путаться в смысле происходящего. На самом деле, ты идешь или лежишь? Ты уже пришел? Нет, конечно, поваляться приятно, кто спорит. Только...
   - Хочешь, я провожу тебя к брату - предложила вдруг Алика.
   - А почему бы и нет? - Конкордатс повеселел, потому что этими словами она признала обстоятельства, ведущие его, неоспоримыми, естественными и основополагающими, а, значит, не подлежащими обсуждению, как не подлежит обсуждению очередность времен суток. И ему стало легче оттого, что не придется искать объяснения мотивам: он и сам не мог ничего объяснить даже себе.
   - Допивай чай и пойдем... - весело скомандовал он. - Или ты полетишь?
   - Перестань дразниться, - попросила она.
   Он отловил ее руку, которая, поплескавшись в воздухе, как опадающий в безветрие лист, все-таки была поймана и прижата к губам.
   Они вышли за калитку и долго шли молча. Говорить не хотелось. Они прошли еще несколько улиц и остановились возле свежевыкрашенной в блеклый, скучный цвет дощатой калитки, на которую Конкордатс никогда не обращал внимания.
   - Ни пуха, - сказала Алика и добавила негромко, - возвращайся, ладно?
  
   Глава 33
  
  Все люди - братья, но не все братья - люди.
   Ежи Лещинский
  
   При всей схожести доменов Сиита - они словно были построены по одному плану все они разнились по цвету, материалу, и даже форме построек. Планировка главных усадеб была одинаковая в принципе: обязательные два этажа - второй алтарный", длинные коридоры с расположением комнат на одну сторону. Во дворе - дорожка к дому с непременной беседкой. Какие-то скульптурные украшения, соответствующие характеру и вкусам автора. Эти различия начинались с калитки. Да что там с калитки, разнились даже размерами и формой колокольчики у входа. Более того, даже поводки звонков были разными. Затейливо плетеные шнуры, тонкие кожаные ремешки, цепочки, веревочки разной длины и толщины, даже разноцветные ленточки - кажется, это все не повторилось нигде ни разу. Но все это обязательно было. Даже Ерофеич, повесивший у себя на калитке киянку, и объяснявший это тем, что стучать в дверь приличного домена деревянным молотком культурней, чем трезвонить на всю округу, будто бы извещая о пожаре, не сильно отошел от традиций, поскольку предоставлял посетителю удобный инструмент для привлечения внимания хозяина. Здесь же на двери ничего не было. Конкордатс поискал глазами и, не найдя, чем можно позвонить, толкнул скрипучую калитку.
   Странный это был двор. Необжитой, неустроенный. Будто и не было в домене постоянного обиталища. Будто было это жилье временное, случайное. Деревянная беседка, сколоченная из не очень тщательно обструганных досок и выкрашенная в неинтересный, блекло-зеленый цвет, стояла на полпути к дому, чуть в стороне от асфальтовой дорожки - серой, выбитой, с пологими впадинками, обозначенными засохшей грязью, видно оставшейся от дождевых луж. Дом - кирпичный, но почему-то крашенный - равнодушно смотрел на Конкордатса одинаковыми, высокими, забранными в шестисекционные рамы, окнами. Во всех них верхние правые секторы - форточки - были открыты наружу. Эта одинаковость и унылая строгость озадачили Конкордатса. Он с интересом всмотрелся в человека, сидящего в беседке: был тот в мягком байковым костюме - ношеном, бесформенном, невыразительного и скучного цвета, не имеющего названия, поскольку нигде, кроме этой беседки, цвет этот не встречается. Человек - худой, нездоровый сидел к Конкордатсу боком и что-то писал. Отсюда не было видно ни стола, ни бумаги, закрытых высоким, плотным ограждением.
   Когда Конкордатсу оставалось шагов десять, хозяин поднялся и, опираясь на трость, вышел ему навстречу. Они остановились друг против друга на некотором расстоянии.
    []
  Ни один, ни другой не стремились сойтись ближе. Конкордатс не хотел сближаться, чтобы не спровоцировать рукопожатия, незнакомец, возможно, потому, что ему было трудно ходить. По изучающему взгляду клона, по тому интересу, с каким тот смотрел, Конкордатс понял, что тот знает, кто перед ним. Помолчали еще некоторое время и, когда молчание начало слишком затягиваться, странный этот человек спросил, не заботясь о том, что вопрос может выглядеть неприлично:
   - Вас ноги не беспокоят?
   - Ноги? - удивился Конкордатс, - нет, не беспокоят. - И вдруг вспомнил, как упал во дворе у О*Ды. И неожиданно для себя добавил: "В последнее время".
   Собеседник понимающе кивнул.
   - Ну да, вы же не общаетесь!
   Конкордатс поначалу не уловил связи. Но вдруг понял, что клон говорит не об О*де - о Сущем!
   - Расположимся здесь, - сказал Клон, - кивая на беседку. - В доме... - он некоторое время подбирал слова, чтобы объяснить причину такого решения, но не подобрал, и закончил уклончиво, - в доме вам не понравится.
   Совсем наоборот, подумал Конкордатс с неотразившейся на лице усмешкой, однако, говорить ничего не стал а, кивнув, прошел за хозяином в беседку.
   Вблизи она была еще более неказиста, чем ему показалась поначалу. Хозяин накрыл листы бумаги тяжелой пепельницей, будто они могли разлететься, и жестом предложил садиться.
   - Мое имя Конкордатс, - представился Конкордатс, понимая, что знакомиться все равно надо, а, сидя, это будет делать неловко.
   - Я знаю, - отвечал хозяин, - усаживаясь на лавку и не называя себя. - Не желаете ли чего-нибудь выпить?
   - Пока нет, - отвечал Конкордатс, и это "пока", вырвавшееся неожиданно для него самого, было, если еще не отступлением от выбранной манеры поведения, то обозначением такой возможности.
   - Тогда, может быть, папиросу?
   - Увы, не курю... Но вы не представились, - напомнил Конкордатс таким тоном,
   будто сделал выговор.
   - Извините, я думал, в том нет необходимости... - отвечал мягко клон. - Я так полагал, что, коли уж зашли вы ко мне не случайно, то имя мое не составляет для вас тайны. Ошибся? - Он прикурил, затянулся глубоко и с удовольствием. И продолжил. - Впрочем, что в имени? Действительно, это не самое главное. Можете называть меня Константом. Итак, чего вы от нас хотите?
   От нас... Конкордатс насторожился. Почему он так сказал?
   - От вас?
   - Мы Констант Великий, император римский... Не обращайте внимания - это я так шучу. Итак, чем могу служить?..
   - Дело в том, что здесь, - Конкордатс кивнул в сторону унылого обиталища с рамами в крупную ячейку, - здесь мое прошлое. Я это недавно узнал. - Он специально говорил непонятно, чтобы установить, насколько осведомлен о нем его собеседник.
   Тот на его слова никак не отреагировал. То ли знал, зачем пожаловал визитер, то ли готов был ко всему. Конкордатс выждал еще секунду и продолжил:
   - И я хотел бы пройти туда...
   - В дом? - спросил Констант, и в голосе его было сомнение.
   - Сначала в дом.
   - А если я отвечу "нет"?
   - Мне очень жаль...
   - Но это мой дом. Моя крепость... Вы будете брать ее штурмом? Станете сражаться с инвалидом?
   - Но там хранится нечто, принадлежащее мне и для меня очень важное.
   - Не вам. Сущему.
   - Вот как? Но я полагаю, что своей жизнью могу распоряжаться так, как мне заблагорассудится.
   - И не только своей? И чужими тоже? Вы ведь так тоже полагаете?
   - Допустим, - сказал Конкордатс и тут же понял, что попался в логическую ловушку.
   - Однако Сущие решили иначе. Здесь ни вы, ни я не располагают, ни своей, ни чужой жизнью. Ваш меч здесь не разит плоть, не ранит и не убивает.
   Конкордатс не нашелся что ответить. Он подумал, что пора уходить, потому что добром здесь, видно, ничего не добиться. Прав был Троухалик - ночной набег, вот единственный путь к себе. Собеседник почувствовал его настроение, и когда Конкордатс готов был уже встать, чтобы раскланяться, сказал:
   - Не обижайтесь, я ведь не сказал "нет". Чужому я бы, конечно, не доверился так, как доверяются родному брату.
   Они переглянулись... И одновременно улыбнулись. Впрочем, нет - Констант чуть раньше... Так, словно выпустил давно готовую выпорхнуть улыбку, и Конкордатс в ответ не сдержался.
   - Я так понимаю, что время "пока" истекло? - спросил Констант и хитро подмигнул.
   - Наливайте, - ответил в тон ему Конкордатс. Тот вынул из-под стола кувшин и два глиняных стакана. Неужели ждал, или предусмотрительный?
   Констант перехватил его взгляд:
   - Когда под ногой не твердо, стараешься иметь все необходимое под рукой, - и вынул плошку с печеньем. Я думаю, этого хватит. Со свиданьицем!
   - За встречу, - отвечал Конкордатс.
   Они чокнулись и, словно знаменуя это, хлопнули окна в доме - ветром их что ли толкнуло? - яркий отблеск метнулся к столу, озарил его, заиграв отблесками на поверхности вина. Звякнул колоколец на входной калитке. Впрочем, мало ли бывает таких знаменательных совпадений? Ведь не зря говорят "мир померк в его глазах", если речь идет о горе, или "мир заиграл всеми красками", когда человек испытал радость. А здесь всего лишь отблеск света из оконного стекла.
   Вино было терпким, чуть кисловатым, хмельным.
   - Итак...
   - Можно Кони, - вставил Конкордатс.
   - Кони... Вы заметили...
   - Если Кони, тогда уж на "ты"...
   - Действительно, мы же братья, если хорошенько посчитаться родством. Ты заметил, что даже имена у нас схожи?
   - Даже? - засмеялся в ответ Конкордатс.
   - Меня бы тоже, наверное, если сокращенно и ласкательно, могли бы называть Кони. В детстве, например. Если бы у меня было детство.
   Конкордатс, неожиданно охмелевший от одного, пускай и объемистого стакана, засмеялся и затянул невесть откуда взявшийся куплет:
   - Как же коням быть? Хочут кони пить"! Констант понимающе кивнул и разлил по новой. Выпили.
   - Хорошо, что ты навестил меня, - сказал чуть погодя Констант. - Я ждал!
   - Ты знал обо мне?
   - И да, и нет...
   - Как это?
   - Сущий сказал. - Усмехнулся тот. - Шучу, шучу... После Озарений в нас ведь много остается от Сущего. А я научился разбирать его настроения очень точно. Проникся, так сказать. Знаешь, бывают такие переживания, что полностью овладевают человеком.
   - Человеком? Ты о Сущем? - Уточнил Конкордатс.
   - Ну да... А что тебя смущает?
   - Не знаю. Мне кажется, что нам просто легче их воспринимать людьми, вот мы по образу своему и подобию их так и изображаем.
   - Интересно! А кто же они? Духи Святые? - Констант посмотрел на него иронически.
   - Ну, наш святой вряд ли... Однако, обладай он телесной оболочкой, зачем бы ему было искать себе иную плоть? Зачем воплощаться?
   - А зачем ты всюду ищешь приключений? Зачем любезничаешь с дамами? В этой жизни... Ведь она так не похожа на прежнюю твою жизнь. Настолько не похожа, что ты должен был вообразить себя в местах, где плотским удовольствиям не место.
   Конкордатс вскинул голову...
   - Однако, братишка, ты слишком осведомлен для местного жителя. У тебя тоже есть прошлая жизнь?
   - У меня? - Констант вроде бы задумался. - Нет, просто я не сторонюсь Сущего, и он, сам того не желая, со мной откровенен. И твои обе жизни хорошо знаю. - Он прикрыл глаза, словно припоминая что-то, и вдруг продекламировал: "В центре конной группы, Конкордатс отчетливо видел его, восседал на могучем своем Дориале сэр Роэллан. Судьбе было угодно свести их на этом поле, чтобы на глазах всего воинства наконец решился вопрос, кто из них!"
   Конкордатс почувствовал, что ему становится жарко ... Поразительно было не то, что Констант точно воспроизвел кусочек его прошлого, поразительно было то, что он воспроизвел его "слово в слово". Будто читал по написанному. И вспыхнули в памяти слова Троухалика о том, что прошлая жизнь, словно не прожита, а прочитана. А раз прочитана, то и написано кем-то, - внезапно подумал он.
   - Ты поднимаешься в алтарный этаж? - спросил Конкордатс в волнении.
   - Иногда. Теперь ты веришь, что я знаю твою жизнь?
   - Ты пустишь меня туда?
   - Не сейчас... Надо подумать... Сейчас мы еще поговорим, выпьем и разойдемся. До того, как я дам окончательный ответ, я должен увидеться с Сущим.
   - Спросить разрешения? - Криво усмехнулся Конкордатс.
   - Почувствовать, надо ли это.
   - Твое "нет" меня не остановит!
   - Я знаю это. Но моей вины в том уже не будет.
   - Как интересно! Ты охраняешь дом своего Сущего, а я свой дом от Сущего. Но самое забавное, что Сущий-то этот один и тот же...
   - Мы разные...
   - Что? - Конкордатс не дослышал ответа. Что ж вино-то такое хмельное?
   - Мы разные, говорю!
   - Да, разные. Хотя и одной сути. Почему же?
   - Я думаю, это не от... нас зависит. От него.
   - Объясни!
   - Он нас для разного создавал... Или в разном настроении. Я ему нужен был для душевного общения, для себя... А ты для общения с другими. Этакий супермен. Но с человеческим лицом!
   - Но я его надежд не оправдал.
   - Он просто не предполагал, что ты получишься слишком характерный. Характерней его. А вообще, сдается мне, они не предполагают о нашем существовании... Или так - они нас не ощущают.
   - Как? Ты ведь только что сказал "создал", "я ему нужен".
   - Это другое. Они могут догадываться, воображать. Присниться, в конце концов мы им можем... Но оставим этот разговор, братишка, до следующего раза. Это все не так просто.
   - Но все-таки! Они находят нас, не путают. Озаряют...
   - Но никогда не обращаются к нам напрямую. Я думаю, мы для них что-то вроде маски. Вот и с тобой... Он хотел выглядеть сильным и независимым, и придумал для себя такой костюм. А костюм вдруг ожил. И стал Конкордатсом. Захотел Сущий его надеть, а костюмчик-то тю-тю, убежал.
   - Может и вернуться, но с условием, что не его наденут, а он заполнится содержимым...
   Констант вдруг взглянул на него остро и быстро, и Конкордатс по этому взгляду внезапно понял, что перед ним уже другой человек, что это не то анемичное создание, которое встречало его возле беседки. Когда он успел преобразиться? В какой момент? И вдруг вспомнилось, как вспыхнули стекла окон, блеснув отраженным светом. Как звякнул... несуществующий колокольчик. Стараясь не выдать волнения, Конкордатс, краем глаза фиксировал движения собеседника. Внешне он не изменился, нет. Пиджак, не важно на что он надет: на плечики или плечи - один и тот же пиджак. Только на вешалке - пиджак главный, на человеке - лишь часть внешности. Констант остался тем же Константом, но его уже не было. Его не чувствовалось, что-то другое таилось под его обликом. Но Конкордатс, как не вглядывался, видел только Константа, только пиджак. Не хватало силы зрения или смелости, чтобы увидеть лицо. Констант встал и протянул руку для прощания. Конкордатс пожал ее: она была горячей и плотной. Подчиняясь импульсу он стиснул ее... Несколько секунд они боролись напрягая ладони и Констант вдруг уступил, ослабил пожатие. В глазах его отразилось удивление...
   - Сегодня в полночь, - сказал Констант, глядя ему в глаза отвердевшим взглядом. - Ему это надо!
   Закрывая калитку, Конкордатс, бросил беглый взгляд на беседку - Констант сидел за столом, обхватив низко наклоненную голову руками.
  
   Глава 34
  
  Астрология - точная наука. Все сказанное в гороскопах обязательно сбывается. Только не известно когда, где и с кем.
  Стас Янковский
  
   - Здравствуй, Фолли! - Вот ты-то мне и нужна. - Конкордатс отпихнул ногой вылезший на проход табурет и прошел к столику у окна, где в грустном одиночестве устроилась с бокалом игристого вина симпатичная светловолосая девушка. Она, откликнувшись взглядом на имя, несколько мгновений смотрела на него, пытаясь выйти из задумчивости и словно не узнавая, а затем улыбнулась тихой, чуть смущенной улыбкой. Видно было, что шум, который произвел своим появлением Конкордатс, ее смутил, но в то же время ей приятно было, что этот уверенный, уже своим тоном и видом определяющий свое место в общественной иерархии человек, направляется именно к ней и именно ей первой адресовал свое приветствие.
   Конкордатс, разбрасывая на ходу рукопожатия и поклоны, пробился наконец через зал уже наполняющейся посетителями - в "У Вано" собирались ближе к замечательному джазовому оркестру. Добравшись, наконец, до нее, несколько секунд подержал в ладони протянутую для приветствия руку, но целовать не стал, а, бережно положив на столешницу, присел рядом.
   - И что говорят звезды? - спросил он чуть насмешливо.
   - Много интересного, - ответила она в тон ему, - а чтобы ты хотел узнать у них, дружище?
   "Дружище" прозвучало, хотя и несколько иронично, как и положено звучать ему из женских уст, но вместе с тем так же тепло и просто, как звучит оно, когда обращено к другу.
   - Много чего хотел бы! - он посмотрел на нее серьезно и печально. - Но прежде мне надо уточнить одну маленькую деталь у тебя.
   - Уточняй.
   Конкордатс склонился к Фолли и почти прошептал, придавая шепоту трагически-испуганную интонацию:
   - А есть ли они, эти звезды, на самом деле? Ты их видела?
   - Я? Нет! Но их видел один благородный рыцарь. И рассказывал мне об этом. А это означает, что они есть. Разве может благородный рыцарь обмануть доверившуюся ему женщину? - Она засмеялась одними глазами.
   - А как же, видел! - сказал Конкордатс, - а ты хочешь увидеть?
   - Что?! - бокал дрогнул в руке Фолли, и она в несколько движений, не попадая на кружок основания, поставила его на стол. Конкордатс, не замечая этого, сунул руку в карман и эффектным жестом вынул оттуда небольшую плоскую бутыль.
   - Вот, смотри, целых пять! - засмеялся он, но поймав ее взгляд, осекся. - Ты чего?! Фолли?
   - Зачем ты так шутишь?! Ты же знаешь... - она отвернулась от него и стала смотреть в распахнутое окно, за которым лениво покачивали ветвями деревья. Конкордатс никогда не мог понять, как это у них получается: ветра-то нет!
   - Фолли! - позвал Конкордатс виноватым голосом, - коньяка хочешь?
   - Нет! - ответила она, не отводя взгляда от окна.
   - Немножко! Капельку! - он изловчился и сумел заглянуть ей в глаза. - Одну звездочку.
   - Ну, если только звездочку, - вздохнула она, и, не выдержав его взгляда, улыбнулась.
   Конкордатс сходил за рюмочками и разлил. Они дзинкнули стеклом.
   - За звезды, Фолли! И за тех, кто верит в них, невзирая ни на что!
   Даже на них. Они есть, честное рыцарское! Я сам видел, правда, знаю о них меньше тебя. Давай еще по звездочке?
   - Это ты можешь выпить галактику, а мне хватит.
   Но Конкордатс уже налил. И они выпили еще по маленькой.
   - Ой, - сказала Фолли, - кажется, созвездия начинают разбегаться.
   - Тем более, надо поспешить! Еще по одной и никто, слушая тебя, не усомнится, что твоими устами говорят звезды!
   Но Фолли накрыла свою рюмочку ладошкой:
   - Ты что, собираешься меня опоить?
   - Что ты, - вздохнул он. - Нет. Не существует такого зелья. Ты неприступна. Я пришел посоветоваться. Знаешь, мне нужен совет... Но не просто совет. Мне нужен совет не от мира сего, - говоря это, он поднял руку и сунул пальцем в направлении потолка.
   - Тебе нужен совет "с потолка"? - засмеялась в ответ на его жест Фолли.
   - Почему "с потолка"? - Удивился Конкордатс. Но, взглянув вверх, засмеялся тоже. - Нет, свыше, куда более свыше! Раскинь свои звездные карты. Погадай мне на звездах о том, что будет и чем сердце успокоится. Расскажи мне про мою "планиду".
   Слова он говорил шутливые, но было видно, что ему не до шуток.
   - Ты хорошо сказал про звездные карты. А знаешь, - добавила она вдруг виновато, - я уже раскидывала их на тебя...
   - Что ты говоришь! - Конкордатс, кажется, не сумел скрыть своего волнения. - Ну и?
   - А, пустое.
   - Опять помру?
   - Кони, а ты разве умирал? Ты ведь жив. Может быть, смерти - нет. Ни здесь, ни где-либо еще.
   - Очень интересно, - отвечал ей Конкордатс. - А что же есть? Я вот точно помню, что умирал...
   - Ты этого не можешь помнить! Ты помнишь, что тебя убивали. Но что ты умер - нет. Ведь нет?
   - Нет. Но... - он был озадачен.
   - В какой-то момент срабатывает программа обновления данных, и происходит переход на другой уровень существования. Не обязательно высший, кстати, - грустно усмехнулась Фолли. - Но хватит лирических отступлений... Это всё твоя вторая "звездочка"... - Она немного помолчала, словно собираясь с мыслями, и продолжила.
   - Пути, прочерченные на твоей карте, Кони, удивили меня. Здесь, под небесами Сиита, у тебя ничего не складывается. Ничего. Вернее, все, что сейчас в развитии, исчезает одномоментно. Ты никак не можешь приноровиться к этому месту. А оно, в свою очередь, не может и не хочет дать тебе приспособиться: Уран в карте Сиита очень силён и подавляет твою Луну - символ души. Вдобавок Черная Луна здешнего неба противостоит твоему Солнцу... Долго, боюсь, ты не выдержишь: конкордатсы, насколько я понимаю, не гнутся под обстоятельства. И либо ты сломаешься, что вряд ли, либо найдешь выход. В буквальном смысле слова...
   - Откуда ты знаешь?
   - Ты что, не видел мой звездный театр?
   - В котором играют только звезды? Нет. Но много наслышан... Смотри, как интересно. Иманэ лепит картинки из огня и света, Ерофеич несет караульную службу по охране общественного порядка, Ниго составляет конспекты для Сущего, Волдик материализует слова в вербальные статуэтки, у ловцов время собирать камушки... - Он хотел сказать и про полеты Алики, но не стал - вдруг той будет неприятно? Может быть это тайна... - Только я ничем не занят. А у тебя вот звезды, домашние созвездия. Можно будет посмотреть?
   - Тебе можно.
   - Только мне?
   - Ей тоже. Только, чур, вести себя под звездами прилично!
   - Что ты имеешь в виду, Фолли!? - засмеялся Конкордатс.
   - А то, что и ты! Мои звезды не приложение к лирике, они и сами - воплощенная лирика. Мою Сущую, кстати, весьма вдохновляют. Но она, к сожалению, видит только то, что готова видеть. Мне кажется, она все же способна понять то же, что поняла я...
   Фолли задумчиво смотрела в окно, но вдруг повернулась к Конкордатсу. В глазах у нее плясали чертики.
   - Хочешь блиц, Кони? - Она взяла в руки коньячную бутылку, тронула пальцем крайнюю звездочку на этикетке и, комично подражая вещанию ярмарочной гадалки, произнесла с придыханием: "А ждет тебя яхонтовый, встреча нежданная, радостная..."
   - Алику в окне увидела? - засмеялся Конкордатс. - Так мы с ней договаривались. Но ты права: чем не звездочка?
  
  
   Глава 35
  
  В детстве всё было просто - ищешь в веточке сирени соцветие с пятью лепестками и загадываешь счастье.
  Белый Ник
  
   Их отношения с Аликой, поначалу развивавшиеся с захватывающей дыхание стремительностью, вдруг словно остановились в развитии. Блеск глаз, прерывистое дыхание в лицо, нежность рук, жадность губ - все это хорошо, это чудесно! Но дальше, дальше?! Словно стена встала на пути у Конкордатса. Стеклянная стена, сквозь которую он видел предмет своего обожания, но которая закрывала путь к нему. На самом деле, неожиданные преграды вдруг стали возникать на пути в тот момент, когда, казалось, осталось сделать последний шаг. Это и непонятное отстранение Алики тогда после полетов и, словно черт из табакерки неведомо откуда взявшийся Ерофеич. И вот, когда все, казалось бы, наконец, было решено - сегодня ночью! - опять неожиданная преграда. Это странное приглашение, отказаться от которого было нельзя - потому что оно открывало путь к тому, к чему он так стремился все это время. Но, соглашаясь на встречу, он тем самым лишал себя того, к чему также стремился не менее настойчиво. Нет, Алика не обидится, вернее, справится с обидой, поскольку предела ее самопожертвования, кажется, нет. Но, что она ощутит при этом? Конкордатс испытывал чувство неловкости, но делать было нечего. Надо будет пережить этот неприятный момент.
   Фолли вскоре ушла, сославшись на дела. Оставшись вдвоем, посидели немного, разговор покрутился вокруг незначащих тем, и Конкордатс перешел к рассказу о встрече с клоном. "У Вано" было хорошим местом для разговоров. Тут не случалось пьяных разборок и потасовок, во всяком случае, с тех пор, как Конкордатс стал захаживать сюда. Здесь внимание легко сосредотачивалось на беседе, поскольку, закусочная никогда не наполнялась до давящей тесноты, но и никогда не пустела до разреженности, создающей чувство тоскливой неустроенности. Так повелось, или, скорее, так получалось, что всегда почти все столики были заняты, но только почти. И Конкордатс хорошо знал, что здесь всегда можно было найти свободное место. Всегда! И не какое-нибудь, а то самое, которое они когда-то облюбовали с Аликой. Иногда его занимали, но всегда люди приятные, с которыми ему или ей было приятно коротать время, поджидая друг друга. Вот и теперь, начав разговор, они словно остались вдвоем. Она с интересом выслушала рассказ о визите к клону и совершенно спокойно согласилась: "Да, надо идти". И этим вдруг расстроила его. Казалось бы, все разрешилось самым лучшим образом... Однако, как легко она отказалась от свидания! Словно и не стремилось к тому, что должно было произойти. Словно, согласившись утром, просто уступила ему... А может и в самом деле так? Вспомнилось вдруг, как часто она вздыхала ему в лицо: "Ох, Кони, Кони, сколько в тебе мощи!" "Десять лошадиных сил", - отшучивался он, впрочем, отлично понимая, о чем она. Ну что же делать - не мастер он лирических отступлений! Он мастер атаки.
   В открытые окна с улицы протекли сиреневые сумерки. Вано, тяжелый, широкий, округлый с неизменным добродушным выражением лица, прошел вдоль стены, зажигая светильники. На эстрадке заканчивали разминаться музыканты. Звуки долетали до столика и будоражили память. Они взглянули друг на друга: "Помнишь?" Отчего-то стало очень грустно. Первый танец... Алика взяла его за руку. Танцевали молча. А когда стало невыносимо грустно, не дожидаясь, когда замолкнет музыка, вышли на улицу. Он проводил ее до калитки. Возможность выбора еще оставалась. Можно было бы и войти, но он знал себя и понимал, что в таком случае с клоном уму уже не увидеться. Из двух свиданий выбирают более значимое. Грустно, но это не свидание с Аликой. И то, что будет дальше - разведет их. Он чувствовал это, но поделать с собой ничего не мог. Но кое-что надеялся успеть сегодня для нее сделать. Решение пришло внезапно. Лирика - это нежные слова и цветы. По части нежных слов Конкордатс был не мастак. А цветы... Что ж... Цветы - это можно. И нужно. Ведь он так и не сказал ей тех слов, которые она ожидала от него услышать. Ни разу. Да - цветы. Он принесет их под покровом ночной тьмы... Чтобы не переться с ними на виду всего Сиита, словно влюбленный баран. Оно и ко времени будет... Сегодня, перед тем, как идти к клону, принести ей цветы и положить на подоконник. Тихо, не объявившись.
   Да, нужны цветы. Но где их взять? В Сиите многие выращивают цветы. Он перебрал в уме несколько имен. Нет, ни один вариант не подходил: или далеко, или пропажа будет слишком заметна, поскольку нарушит композицию. И вдруг его словно осенило: Ерофеич! У него, конечно, клумб не водилось - только грядки с огородиной, но кусты сирени в огороде росли: она ведь ухода не требует, а "плоды душевной радости" приносит. Сирень - то, что нужно: ярко, свежо, нарядно! И ущерб не так велик, чтобы из-за него поднимать скандал и начинать розыск злоумышленника. Да и, скорей всего, пропажа останется незамеченной.
  Ночная тьма уже сгустилась над Сиитом. Коротким путем он достиг дома Ерофеича. Перемахнул через ограду: просить об одолжении этого бурбона он не собирался. Да и вообще, Конкордатс не привык просить, а тем более объяснять причины своей просьбы. Тем более, что в данном случае был особый смак в том, чтобы ободрать Ерофеичеву сирень тайком! Оглянулся на дом: свет едва теплился в дальнем окне. Если и услышит - не успеет. Вот она и сирень: запах, густой и дурманный, опьянил Конкордатса. Он вынул кинжал и принялся срубать ветки, которые падали к ногам тяжелыми, беззвучными тенями.
   - Что ж ты делаешь, басурманин!? - Внезапно раздалось от дома.
   Конкордатс вполголоса выругался. На крыльце стоял Ерофеич. Беломорина, которую он потянул тотчас после этой реплики, ярко засветилась и даже пустила искру, обозначив его лицо снизу неестественно и резко. Конкордатс перестал рубить. Положение было наиглупейшее...
   - Да разве сирень режут!? - Продолжал неистовствовать Ерофеич. - Деревня! Ее же ломать надо. Она же густоту теряет, если ее резать! - Малиновый огонек папиросы качнулся и поплыл к Конкордатсу.
   - А это ты, Кони! - Голос заметно смягчился. - Ну, тебе простительно. Дворянам это знать не обязательно. Постой, а зачем тебе сирень? - Он затянулся еще раз, глубоко, словно для того, чтобы получше осветить Конкордатса папиросным светлячком. - Понятно зачем... Тогда тебе нужна не эта сирень, - сказал Ерофеич задумчиво. - Тебе белая нужна.
   И Конкордатс вдруг понял, что белая бы подошла лучше.
   - Вот куст.
   Издевается он что ли? Куст был едва покрыт листьями, а уж цветов на нем не было и подавно.
   - Надо подождать малость. Пойдем-ка в хату. Выпьем по маленькой, а она как раз поспеет. Пошли-пошли... Ты мой гость.
   После этого намека Конкордатс просто не мог отказаться. Они вошли в дом. В кухоньке, на маленьком крепко сколоченном столике, их уже поджидали два граненых стакана, нехитрая снедь - огурцы-помидоры, лук, нарубленная кусками ливерная колбаса. Ерофеич открыл висячий шкафчик и достал оттуда бутылку - чуть початую водочную поллитровку, заткнутую хлебным мякишем. Сначала налил немного в свой стакан, выплескивая хлебную крошку, потом полную Конкордатсу, а затем долил на столько же себе.
   - Мне разогреться, а тебе поостыть... - сказал он с такой интонацией, словно произнес тост, и, добавив, - будем, - опрокинул в себя, разом проглотив, водку. Конкордатс повторил все в точности. Хороший напиток, крепкий. Непривычно крепкий. А пошла ведь мягонько!
   - Закусывай, закусывай, - хлопотал Ерофеич.
   Комната чуть накренилась, и Конкордатс даже подался вперед, чтобы выправить кривизну. И, занимаясь выравниванием, не сразу сообразил, что был в его словах о белой сирени намек, что отлично знает, он для чего ему цветы. То есть не для кого, а для чего! И понял вдруг Конкордатс, что Ерофеич полностью посвящен в его дела... И словно подтверждая это, Ерофеич сказал:
   - Ты ведь цветы не просто так ломал? Ты ведь, на ночь глядя, в гости направляешься?.. Хочу я тебе, в этой связи напутствие сказать. Ну, давай еще по маленькой, чтоб доходчивей пошло. А то, небось, думаешь: Ерофеич - враг такой -личную жизнь рушит?! Пей, потом выскажешься!
  Выпили, закусили. Ерофеич продолжил.
   - Помнишь, как еще сам недавно пытался пряжку от шлема найти? Помнишь, как в шпорах спал? И вдруг на тебе - в другом костюме. А я вот все в этом тельнике. Ну, никак не снять. Постираться бы... В баньку бы сходить. Но - не положено. Здесь не положено. Никому! Только ты взял да разделся. Вот дела. Особый ты. Не наш. У здешних одежда - часть тела. Или сказать по-научному - составляющая имиджа. Образ един. Нет у нас ничего, кроме того, что можно увидеть вот так сходу. Как на картинке. Или вот статуэтка. - Ерофеич кивнул на фарфоровую барышню с цветочками, которая стояла рядом с бутылками на полке. - Можно намечтать, что там под платьем у дамы. А если не нарисовано, если не вылеплено, то нутро это не извлечь. Невозможно это...
   - Что ты говоришь такое!? - спросил Конкордатс пораженно, вспоминая вдруг слова Троухалика о том, что местные его эротической направленности шутки не понимают.
   А вот то и говорю. Так что зря, кавалер, настраиваешься. Цветочки отнеси, ручки поцелуй. Ну, можешь еще балладу какую спеть. Петь-то умеешь?
   Конкордатс машинально сказал "нет" и, не замечая, взял из рук Ерофеича стопку.
   - Куда? - встрепенулся Ерофеич! - тоста еще не было, а он пьет! Это только алкаши пьют, чтобы выпить, а нормальные мужики исключительно по поводу! Каждый глоток мотивирован, да так что сразу понятно - нельзя не выпить, иначе что-нибудь да не состоится, не заварится. А тут третий... Святое дело - за любовь ведь! Платоническую!
   - Как это? - спросил Конкордатс.
   - Скоро я у тебя буду про это расспрашивать! Ладно, счастливой она не бывает, пусть будет настоящей!
   И выпили они в третий раз. Конкордатс посидел немного, соображая над сказанным и прикидывая, как возразить, но не нашел, что сказать. Нечего было возразить. Опять за него сформулировали то, что ему приходило на ум в виде смутных неосознанных предположений. Ерофеич, выручил, освободил от необходимости путаться в словах: "Пойдем-ка, сирень уже распустилась, видно. Пора".
   Они вышли на крыльцо: белое облако светилось в фиолетовом мраке. Тонкий терпкий аромат ударил в ноздри, у Конкордатса перехватило дыхание. Он сделал шаг, другой...
   - Ломай, а не руби, - подсказал Ерофеич.
   - Да знаю, - отмахнулся от него Конкордатс, не в силах превозмочь очарования.
   - Сверху рви, - не унимался Ерофеич, - там пятилепестковых больше. Она любит их выбирать...
   - Да отвали ты, - тихонько огрызнулся Конкордатс. Он словно кошка вспрыгнул на высокий забор, зацепившись руками за кромку, легко вскочил наверх и оседлал его. Наклонил к себе верхушку и первым делом сунул в самую гущу нос, глубоко вдыхая влажную свежесть цветов.
   - Ну вот, - говорил Ерофеич, - оттесняя его к калитке, - а то фиолетовых нарвал. Голова! Ну что ты к забору-то тянешься, давай по-людски, через калитку, а то люди еще чего доброго решат, что ты, понимаешь, тишком нарвал, спер, стало быть!
   Конкордатс смутился.
   - Ерофеич, - начал он, - ты не сердись...
   - Не сердись! - вспылил Ерофеич, - не сердись! Как же не сердиться?! Совсем совесть потерял - начисто забыл отставника! Нет чтобы просто так зайти, выпить сто грамм, или спросить, может, что помочь по хозяйству. Нет, только когда потребность. Тогда прибегают: "Ах, Ерофеич, выручай, цветочков надо". И то хорошо, что ко мне обратился, а не к кому-нибудь! Потому что такой знатной сирени больше во всем Сиите не сыскать.
   Конкордатс ничего не ответил. Он протянул Ерофеичу руку и стиснул ладонь. И вдруг почувствовал, что рука Ерофеича, ранее твердая, как топорище, вдруг поддалась, и сам он исказился в лице. - Ну, ты даешь, паря! - сказал он, тряся пальцами в воздухе. - Здоров стал! Не с проста, это...
   - Почему он так сказал: 'не спроста'? Не просто сказал, со значением. - Подумал Конкордатс. - И тут же вспомнил другое рукопожатие, которым он обменялся утром с Сущим и понял, что теперь он другой, чужой для них. Отныне и навсегда.
  
   Глава 36
  
  Ни одна страсть в мире не может сравниться со страстным желанием править чужую рукопись.
  Герберт Уэллс
  
   Конкордатс толкнул калитку, но она не поддалась. Тогда он, сунув букет сзади за пояс, в один прыжок перескочил преграду. Тяжелые густые тени окутывали сад. Окна дома не светились. Он подошел к зданию и прислушался. Тихо. Вот окошко ее комнаты. Оно открыто, но за ним темно. Конкордатс постоял в нерешительности, негромко постучал по стеклу. Ему казалось, что он слышит сдержанное, порывистое дыхание. Но ему не ответили. Тогда он положил букет на подоконник и, помедлив немного, отошел. Пусть так. Пусть. Уже возле ограды оглянулся. Окошко словно ожило: оно слабо напиталось мерцающим свечением - будто отблеском свечи. На шторе он различил едва заметный зыбкий девичий силуэт. Огонек сделал широкое движение и затрепетав, застыл в неподвижности. Наверное, Алика поставила его на стол. Дрогнула штора. На душе у Конкордатса потеплело - она взяла цветы. Он вдруг решился. Вернуться! Немедленно. И повернул уже к дому, но в этот момент случилось озарение. Сущий был настороже! Он призвал его властно и решительно. Не в добрый час для себя он сделал это. Конкордатс воспротивился с упрямством, помноженным на озлобленность за то, что он остановил его в этот переломный момент. Они долго сражались. Иногда верх брал Сущий и тогда они проваливались в темноту за грань видимого Сиита - в мелькание надписей и курсоров. Иногда одолевал Конкордатс, и они оказывались в его доме: то в комнате с окном, то в беседке, то в саду у фонтана. Иной раз совсем непонятное и пугающее видение открывалось Конкордатсу, ему чудилось будто с неба, склонившись, смотрит на него человек с искаженным в упрямом напряжении лицом. Но Конкордатс был упрямей и энергичней. И Сущий отступил... Конкордатс, опустошенный, опустился на землю, мельком взглянул на окно, источающее приглушенный шторой свет, очерчивающий по контору кусты у дома, и вдруг понял, что больше не увидит Алику. Откуда пришло это понимание, он не знал, но понял это наверняка. И вздохнул, не удержавшись. Букет сирени белел на подоконнике. Наверное, этого и достаточно. Пусть ничего больше не будет... Важно, что это было. Кто-то, отделившись от качающихся в глубине сада теней, подошел к нему и встал рядом. Это был Констант. Он молча протянул руку. Конкордатс, словно бы не заметив этого дружеского проявления, резким, как удар хлыста, движением тела поднялся на ноги, едва коснувшись земли ладонями. Константин смущенно махнул не понадобившейся рукой, мол, оплошка вышла.
   - Идем? - спросил он, как ни в чем не бывало.
   И не дожидаясь ответа, а может быть, предвидя, что его не будет, уверенно, почти не хромая, пошел к калитке. Конкордатс двинулся за ним, ни разу больше не оглянувшись на окно.
   - Он приходит в полночь, - сказал Константин. - Всегда. Ты должен увидеть его.
   - Должен?
   - Не совсем правильно выразился... Он хочет увидеть тебя... Я это чувствую.
   - И?
   - Этого он знать не дал.
   - А мне он зачем?
   - Разве у тебя нет к нему вопросов?
   - Есть ли у него для меня ответы...
   - Думаю, есть. Ты для него важен. Важней меня, - добавил он с грустью.
   Они свернули с центральной улицы, скудно освещенной светом, падающих из окон, и пошли по темным переулкам, постоянно переговариваясь, чтобы хоть как-то ориентироваться кромешной тьме.
   Особняк Константа словно погрузился в забытье. Огни фонарей, светящие в пол накала, едва обозначали контуры аллеи, ведущей к главному входу. Они сразу же поднялись на второй этаж по выкрашенной блестящей синей краской бетонной лестнице. Краска была изрядно потерта, будто по лестнице этой прошла не одна сотня людей. Миновали длинный, скупо освещенный коридор.
  - Словно лазарет, - подумал Конкордатс.
   - Сюда, - Констант кивнул на изжелта-белую, замызганную возле ручки, дверь. Конкордатс недоуменно взглянул на него. Не ошибся ли? Больно уж неказисты были врата, ведущие в чертоги Сущего. Но тот стоял с выражением напряженной терпеливости на лице, словно раздосадован был медлительностью гостя, однако сдерживал себя, поскольку обстановка не позволяла ему отреагировать на медлительность эту явно.
   От двери веяло богодельней, сиртским домом, лечебным учреждением. Черт знает что, подумал Конкордатс и толкнул дверь. Помещение, в которое он вступил, было плохо и неровно освещено. Желто-серые, тусклые, с пресным казенным привкусом тени растекались по большой неуютной комнате. Здесь царил тот странный, установленный регламентом, неуютный порядок, который не нуждается в красоте, а продиктован целесообразностью. Так бывает там, где обитателям нет дела до обустройства быта или нет сил обустроить его. Странным было обиталище его Сущего. Вот тебе и алтарный этаж... Святая святых.
   Конкордатс прошел в центр помещения, нарочито громыхая сапогами, словно желая этим грохотом расплескать унылые сонные тени. И тени отступили, скапливаясь в углах. Он стоял посередине комнаты, словно актер в свете софитов. В глазах зарябило от избытка света, и он вдруг ощутил, что его рассматривают. Кто-то невидимый, тяжелый, непостижимый скрывался за пеленой света на расстоянии, чуть превышающем дистанцию выпада. Что-что, а боевую дистанцию Конкордатс чувствовал отлично... Независимо от того, видел ли противника. Рассматривающий его с безопасного расстояния был чем-то удручен. "Помнит копье", - вдруг подумал Конкордатс и быстро шагнул вперед, сокращая расстояние и пытаясь выйти из зоны слепящего сияния. На несколько мгновений увидел он ранее сокрытый мраком угол комнаты и угрюмого человека, глядящего на него невидящим взглядом. Странная сложная ассоциация сложилась у Конкордатса. Вдруг показалось ему, что это не явь, а полубред. И что не он его видит, а присутствует в воображении лежащего в полузабытье человека. И в этом бредовом тяжелом забытье человек вдруг протянул ему руку. И в руке у него был ключ. Тот самый, когда-то привиделся Конкордатсу в его сне. Он почти машинально взял этот ключ, и тот час померк свет, и комната вновь погрузилась во мрак. Лишь в центре ее сиротливый луч освещал столик и разбросанные на нем листы. Текст на лежащем сверху был жирно перечеркнут.
   Он успел прочесть: "Уже продвинулись в центре позиции вражеские латники, оттеснив пехотинцев ... Уже метнулся и пал штандарт ... А сигнала не было". Но в этот момент померк свет и Конкордатс, сжимая ключ в руке, наощупь вышел из комнаты. Констант ждал его в коридоре. Он впился глазами в ключ, желая что-то спросить, но промолчал.
   - Спасибо, Констант, - сказал тихо Конкордатс и быстрым шагом вышел из дома.
  
  Глава 37
  
  Все, что вызывает переход из небытия в бытие, - творчество.
  Платон
  
  Вот и пригодился этот грубо сколоченный стол, появившийся неожиданно в его жилище. Или не пригодился, а был предуготовлен? Пойми теперь. Доски его плохо пригнаны и образуют на стыках длинные, неровные уступы. Но Конкордатса это не раздражает. Он одинаково привычен и к аристократической роскоши, и к походной простоте. Так была устроена его жизнь, что ему попеременно приходилось терпеть и то, и другое. А сейчас тем более не до мелочей: слишком уж он увлечен своим занятием. Листок бумаги, чуть мятый, потасканный в карманах исписан неровными рядами букв. Эти строчки напоминают строй боевой колонны в конце сражения. Слова из первых рядов почти полностью вычеркнуты, будто выбиты. Уцелевшие перестроены-переписаны ниже, на новых позициях в ином порядке, пополнены из запаса и снова покромсаны. И перестроены снова. Но теперь в плотном цельном строю только бойцы, выдержавшие все испытания и те новые, что пришлись к месту.
   Конкордатс примостил листок на самой широкой из досок ступенчатой столешницы, но тот все равно не умещался, захватывая соседнюю, поэтому его приходится время от времени передвигать, чтобы дать разбег перу. Чернила - копоть, замешанная в воде там, где перо цеплялось за поднимающие бумагу волокна древесины, оставляло нечеткий, прерывающийся след. Если бы писать пришлось много, это было бы мучением. Но Конкордатс не столько пишет, сколько размышляет. Вернее, в тупой, как может показаться со стороны, сосредоточенности смотрит в одну точку, бормочет слова, а потом, словно очнувшись, спешит занести на бумагу, пришедшее в голову, чтобы через несколько минут зачеркнуть написанное и вновь застыть в творческом раздумье.
   Слабый огонек в оловянной, если судить по цвету, плошке, трепеща, стелется над поверхностью масла, судорожно цепляясь за кончик плавающего в нем фитиля. Ночь. Тишина. И только слышно, как поскрипывает перышко - именно перышко, настоящее, живое, совсем недавно выдернутое из хвоста райской птицы: горластой, драчливой и колченогой. Но как же ей еще называться, если не райской? Конкордатс за свое пребывание здесь уже испытал силу слова, испил сладостной отравы владения им, наблюдал, как овеществляется правильно и вовремя сказанное. Поэтому он выводит свои каракули, с замиранием в душе предвкушая, какое они будут иметь следствие.
   О, Конкордатс уже не тот новичок, который терялся перед проявлением сути и благоговел перед Сущим! Он Конкордатс! Вновь Конкордатс. Уверенный в себе, и на основании этой уверенности высокомерный, впрочем, лишь настолько, чтобы позволить себе в любой, даже самой невыгодной ситуации, оставаться спокойным и безразличным к обстоятельствам и мнениям. Он пополнил свою суть новым содержанием. Конечно, он не маг, не кудесник, однако уже кое-что смыслит: разбирается, к примеру, когда достаточно применить меч, а когда не обойтись без силы слова. Знать-то когда - он знает. Но вот как? Это пока вопрос...
   С мечом проще. Многолетняя выучка, врожденный талант рукопашника, природная задиристость, смешанная с приобретенной в изнурительных тренировках расчетливостью и чувством оружия, делают его опасным соперником. Но слово - это новое. Его силу он понял только здесь.
   Давно пора спать, а Конкордатс все колдует над листком. Пламечко светильника бьется, трепещет над маслянистой матово отсвечивающей гладью, зажигая в его зрачках беспокойные огоньки. Но вот, кажется, все. Перечитывает написанное, довольно потирает руки.
   Встает, снимает куртку и бросает ее на табурет, отчего испуганным мотыльком срывается с фитилька огонек. Куртка падает с тяжелым шлепком, к звуку которого примешивается твердый, короткий удар. Ключ! Совсем забыл. Вот теперь и проверить. Что ж откладывать? Конкордатс не ленив. Опыт воина научил его не откладывать никогда то, что можно сделать сейчас. Вновь надевает куртку, накидывает перевязь с мечом. Кто его знает, что ждет его за этой таинственной дверью? Лучше уж во всеоружии. Выходит в коридор и по пути вынимает из гнезда один из никогда не гаснущих факелов. Тихо. Звук шагов словно растворяется в темной. Пламя рвется вверх - ровное и спокойное. Конкордатс поднимается по лестнице, почему-то стараясь ступать неслышно, некоторое время стоит возле окованной железом двери, прислушиваясь, а затем с волнением вставляет ключ в замочную скважину. Стержень входит в личину легко, будто в родную, но тут радость сменяется разочарованием - ключ не проворачивается.
   - А, может быть, дело и не в ключе вовсе, может, в руке дело? - эта мысль будто приходит извне, словно кто-то громко подумал об этом рядом. Она словно принесена порывом сквозняка, вдруг резко ударившим в спину. Сущий! Пришел помешать! Рука рвется к эфесу, но что против Сущего меч? Эх, слово бы знать, слово! Противная горячая истома уже заполняет тело. Однако сила, парализующая его сегодня, избирательна. Сегодня Сущему весь он не нужен. Только рука, сжимающая ключ! Кисть словно каменеет и перестает слушаться, вернее, становится послушна чужой, не его, Конкордатса, воле. Хочет отобрать? Но зачем тогда давал? А далее происходит неожиданное. Как будто взрослый наложил сверху свою ладонь на руку ребенка и тем многократно укрепил ее. Ключ, уступая воле хозяина, послушно проворачивается. Замок нехотя лязгает, дверь медленно отворяется... Уходят истома и окаменелость: это Сущий убрался прочь, оставив его один на один с тайной.
   Конкордатс сделал шаг и оказался в короткой широкой рекреации, заканчивающейся стеной с проходом в форме высокой узкой арки. Пламя факела кусками вырывало из темноты предметы, расположенные ближе других, выступающие или более светлые части стен и потолка. Отраженным светом вспыхивали над аркой и по сторонам от нее письмена незнакомых очертаний. Из этих трепещущих отблесков вдруг сложился перед ним портрет человека, опирающегося на тяжелый двуручный меч. Лицо его в обрамлении металла мужественно и выразительно, взгляд - пылающ. Конкордатс невольно залюбовался статью рыцаря и благородством его позы. И что-то знакомое медленно проступило в его облике. Присмотревшись, он внезапно узнал себя. Если бы у него было сердце, оно затрепетало бы в этот момент в тревожном волнении. Но ничего в нем не дрогнуло. И ничто не помешало ему спокойно удивиться увиденному и прийти от увиденного в недоумение. Портрет усилил его желание пройти до конца. Это не его портрет. Вернее, он взрослей и опытней того, кто изображен на нем. Конкордатс нынешний - не тот сорвиголова и балбес, каким был в прошлой жизни, да и в самом начале этой. Он знает теперь не только цену слову, но и цену здравому размышлению. Несомненно, портрет - знак, теперь бы понять, какой!
   Конкордат вынул из ножен меч и, положив его на колени, опустился на каменную скамейку у входа. Глубоко задумался. Вот и подошел в своих исканиях он к тому порогу, который до него переступали лишь единицы. А тот, кому он противоборствовал, вдруг сам помог преодолеть черту, отделяющую простых от Сущих. Почему он это сделал? Если то, что можно постичь здесь, уравнивает простых с Сущими, то зачем Сущему его, Конкордатса, возвышение? А если эти знания только усилят зависимость? Здесь было, о чем подумать. Нет, не стоит торопиться и делать в азарте опрометчивых шагов. Но и отступать не следует. Кто знает, может быть во второй раз Сущий не направит его руку? Но чего, чего хочет от него Сущий?
   Нахальная, самоуверенная мысль, которую Конкордатс придавливал все это время внутри себя, меж тем освободилась от его опеки и закричала в голос: "Сущий уступил, поскольку не мог больше сопротивляться. Ты победитель! Ты не оставил ему выбора!" Конкордатс не сдержался и улыбнулся этой мысли, растянув рот до ушей. Но лавры примерял только секунду. Даже если это победа, то малая. Тактическая. Он вспомнил железную хватку Сущего в тот момент, когда заупрямился ключ, и вновь посерьезнел. Ему предлагают партнерство? Это ли не достойное завершение богоборчества - уравняться положением с Сущим? Но этого ли он сам добивается? Итак, следует понять, что надо ему, Конкордатсу, и что хочет Сущий. Сначала, что надо ему... А ему надо малое - переписать прошлую жизнь. Вернее, один только ее эпизод. Последний эпизод. И он уже переписал его. В кармане у него лежат сложенные вчетверо листки, на которых она переписана начисто.
  
  Глава 38
  
  Уже поздно возвращаться назад, чтобы всё правильно начать, но ещё не поздно устремиться вперёд, чтобы правильно закончить.
  Ошо
  
  
   Пора. Конкордатс встал и, держа оружие наготове, двинулся вдоль рекреации. Вот он какой "алтарный" этаж. Длинный, мрачноватый коридор. Вдоль стен ниши. В них матово поблескивают металлические - под золото и серебро - резные кубки. Много кубков. По стенам развешаны медали и яркие цветные оттиски на глянцевой бумаге. Почти на всех цифра "1". Много картин - с четкой передачей всех деталей. На них молодой мужчина, очень похожий на того, что был изображен на портрете у входа в рекреацию. А значит и на Конкордатса. Он изображен то верхом, берущим препятствия, то в белом облегающем костюме с тонким легким мечом в руке, а если во время боя, то в шлеме с округлым глухим забралом. На некоторых картинах он плывет, соревнуясь с соперниками, иногда бежит. Дверь в коридоре только одна. Над ней надпись. Но прочесть ее Конкордатс не в состоянии. Да и зачем читать? И так все ясно.
   Толкнув высокую резную дверь, он вошел и тот час зажмурился. Пронзительный свет ослепил его, не позволяя разглядеть помещение. Как бы он ни поворачивался - отовсюду било его по глазам яростное сияние. И в какой-то момент Конкордатс потерял ориентацию и представление, где находится. Ему показалось вдруг, что здесь вообще нет замкнутого пространства, как, впрочем, нет ничего, что доступно человеческому восприятию. Зачем Сущий заманил его сюда? Еще одна попытка сломить? А он на что надеялся? На диалог? С Сущим? Конкордатс рассвирепел и бросился в стену света. Словно не выдержав натяжения, лопнула сверкающая перед глазами пелена. Его швырнуло вперед, словно толкнуло в спину. На мгновенье Конкордатс потерял ощущение себя, а когда мир набрал краски, увидел вдруг перед собой всю свою жизнь. Ту прошлую. Увидел так, словно смотрел на огромную - во всю стену - карту, на которой обозначены были миниатюрками самые памятные, узловые ее эпизоды. Пробежал глазами картинки, и остановился на последней, изображавшей битву. Он словно знал, как следует поступить! Именно так - дотронуться пальцами до изображения. И тут же стремительный вихрь подхватил его, и он увидел, что сидит верхом, что облачен в доспи, а вокруг - тоже конно - его вассалы.
   Увидел все так, будто было это в памяти из только что прочитанного..."На расстоянии трех полетов стрелы растягивались, разворачивались полукругом темные шеренги пехоты. А прямо против них - прикрывая фланг копейщикам, на небольшой возвышенности стояла конница. Яркие плюмажи, выровненные плащами силуэты всадников, частокол пик. В центре воинства восседал на могучем своем Дориале сэр Роэллан". А ведь так и было, и текст об этом, был засунут за голенище ботфорта. Там же были втиснуты листки с перечеркнутым: "Судьбе было угодно свести их на этом поле, здесь, чтобы на глазах всего воинства, наконец, решился вопрос кто из них! Здесь боевым оружием будет поставленная точка в их давнем и нескончаемом споре. Ибо нет благородней повода для победы, чем война, и нет более достойного повода для славы, чем победа в бою".
   Но вместе с этими листками и лежал тот, на котором он написал сегодня, примостившись за столом с неровно пригнанными досками, несколько предложений. Написанных им как программа, которая должна была разрушить замысел Сущего, взявшего на себя смелость решать за Конкордатса. Да, судьба или сюжет, как еще иногда ее называют, задаются изначально. Однако действующее лицо и герой - понятия разные. И он не считает себя ниже Сущего, а потому будет по его. Вот как будет. "Но верен остался Конкордатс своему долгу, и не поддался он честолюбивым искушениям, но смерил порыв, в пылу схватки поставив общее выше личного".
   И пошло в сюжете по писанному им. И пережил он волнующее дежа вю, с замиранием сердца ожидая переломного момента, в который должен был поступить иначе, чем задумано было Сущим. С этого момента должен был измениться ход его жизни, с него начнется искупление его безрассудного проступка, равного предательству.
   Горяча была сеча, но Конкордатс бесстрастно взирал на нее. Он словно окаменел в седле. Прошел тот роковой момент, в который он в прошлой жизни, не дождавшись сигнала, бросился со своим отрядом в атаку, забыв о долге. К середине дня стало понятно, что противник одолевает и сейчас самое время ввести в бой резерв, но сигнала не было, и Конкордатс ждал. Вот уже сдвинулась в беспрестанной рубке вся конно-пешая масса к лесу, открывая отряд Конкордатса для флангового удара. А сигнала не было. А ведь был очень удобный момент, когда можно было бы, подстраховавшись арьергардом, ударить в тыл расстроенным рядам вражеской пехоты и смять ее в лихой атаке. И если все удастся... А как может не удастся, если случай помогает отважному? Но сигнала все не было!
  Герцог оказался неважным стратегом. Он не сумел правильно организовать битву, а возможно, и просто забыл о запасном отряде. Полки Его высочества были опрокинуты и отступали в беспорядке по всему полю сражения. Конкордатс привстал на стременах, чтобы увидеть сэра Роэллана: а вдруг судьба все-таки сведет их на поле боя? Хотя бы одна, пусть даже только личная победа. И он увидел его! Во главе одного из отрядов, заходящих им с фланга! Теперь уже он не был связан приказом, потому что ждать больше не было смысла. Издав яростный клич, Конкордатс скомандовал атаку. Шансов уцелеть почти не было. Но он видел перед собой сэра Роэллана и то, что сейчас они скрестят мечи, наполнило его свирепой силой. И победа в поединке будет его победой. Команда, повторенная боевым рожком, взметнула его бойцов. Их маленькое сражение было кровавым и беспощадным. Он бился в азарте и упоении, прорубаясь к сэру Роэллану через заслон телохранителей, так легко, словно через густой, вяжущий движение кустарник. Наконец они сошлись. Тотчас вокруг них образовалась пустое пространство. Они рубились отчаянно и азартно, пока сэр Роэллан не упал с коня. И вдруг все замерло. Конкордатс смотрел на могучее тело поверженного, которого с трудом подняли на руки вассалы, и думал: "Зачем?" Нет, все было правильно: и сэр Роэллан так же домогался жизни Конкордатса, как и он его! Но... Зачем? Почему они должны были сойтись в поединке и всеми силами пытаться сразить друг друга? Между ними не было ни родового, имущественного, ни амурного соперничества. Но они были слишком равны во всем, а чемпион должен быть один...
   Сэра Роэллана унесли и пространство вновь сомкнулось и все смешалось. Долгая бесконечная, выматывающая рубка на изнеможение, которая должна была закончиться смертью. Под ним убили лошадь. Перед тем, как упасть, она подалась в сторону и подставила Конкордатса спиной к врагам. В тот момент он бился сразу с двумя. Тяжелый удар палицы оглушил его. И мелькнули уже узкие клинки "стилетов милосердия", способных просочиться в щель меж пластинами брони или пройти сквозь колечко кольчуги. Но случилось нечто! Мир вокруг них начал стремительно разваливаться. Небо пошло трещинами и кусками стало обваливаться на землю. Трещины эти спускались вниз, ломая земную твердь. Конкордатса стиснуло среди обломков. В страшном напряжении он пытался выбраться из нагромождения глыб, но завалу, казалось, не будет конца. Огромная масса, проседая, давила и плющила его. Он задыхался, и последней его мыслью было осознание того, что Сущий в бессильной злобе разрушил его мир! Его Такое случалось и раньше, но с другими... Сущий в праве создавать и разрушать, и помешать ему в этом бессильны те, кто был создан по его слову! Конкордатс пал в темноту, вслед за превращающимися в пыль обломками уничтоженного Раздела. Раздела одного произведения, ключевую сцену которого он, главный герой, переписал вопреки воле автора.
  
   Глава 39
  
  Руины способствуют возрождению.
  Лиз Гилберт
  
   Конкордатс застонал и открыл глаза, медленно выплывая сознанием из придавивших его обломков. Постепенно пространство вокруг него начало светлеть, а предметы, наполняющие это пространство, обрастали плотью и названиями. Он не удивился тому, что нет в этом пространстве ни мечущихся лошадей, ни заваленного трупами луга. И сам лежал он не в траве, а на узкой твердой кровати. Над ним серел тусклый потолок, на серой же стене висел темный ящичек, в котором Конкордатс узнал репродуктор. И удивил его не сам этот, ни разу не виденный им репродуктор, а слово, которое он прежде не слышал, а теперь вот вспомнил. Именно вспомнил. Оно всплыло откуда-то из глубин сознания и тот час уверенно встало на свое место в чреде обыденных понятий. Словно в Конкордатсе прорастали чужое сознание и чужая память.
   Ноги! С ними было что-то не то. Он не чувствовал ног! Конкордатс приподнял голову, чтобы посмотреть на них. Они были покрыты одеялом и лежали так неуклюже, что выглядели неживыми. Попытался пошевелить пальцами. Не вышло. Тогда он попробовал сесть, и с большим трудом, подтягивая ноги руками, сумел опустить их с кровати. Они были худы и костисты. Он смотрел на них с брезгливостью. Это было не его тело. Изможденное, покрытое серой, вялой кожей. Но шрамы, оставшиеся от аварии были его. Аварии? Какой аварии? В голове творилось неладное. Словно столкнулись и перепутались мысли и воспоминания двух или даже трех разных людей. "Грохнул раздел". "Надо бы переточить мечи", "Что подумала она, увидев сирень?", "Неужели придется делать третью операцию?", "Сэр Роэллан сражен, но почему меня это не радует?", "Я вырвался из Преисподней! Но где я?".
   Из глубин подсознания всплыл чужой, и одновременно знакомый голос: "Вряд ли он будет ходить. Две сложнейшие операции и нулевой эффект. А терапия, как мы видим, бессильна".
   Это о нем... Не будет ходить? Почему? Ах да - авария. Постой, какая авария? Автомобильная... Он ничего не вспомнил, но подсознание на каждый его вопрос услужливо давало четкий ответ. Конкордатс пока довольствовался этим и не лез в глубины. Он вновь прислушался к ногам. Они были мертвы. Совсем мертвы. Черны и пусты. В них не было ни тепла, ни энергии. Он замер, прислушиваясь и пытаясь поймать в них хотя бы отголосок жизни. Он знал, что там должна теплиться жизнь. Он помнил силу и чуткость своих мышц. И сейчас возрождал эти ощущения, вызывая их, создавая заново. И, наконец, ощутил в самых кончиках пальцев чуть заметное биение тепла. Словно под снегом задышал горячий родничок. Так было однажды... Где было? На Камчатке. Камчатке? Он был на Камчатке... Но что он делал на Камчатке? Ах, да - сборы. Готовились к соревнованиям в Японии. Пятиборье. Сборная России. И он. Константин Кордатский. Постой, так кто же он все-таки? Не сейчас... Потом. Сейчас не упустить момент, не дать уйти ощущению, затаившемуся в памяти. Так вот, там, среди камней он нашел маленький пульсирующий источник. Он шел к нему босиком по снегу. Из озорства. Ступни окоченели почти до бесчувствия. Усевшись на валун, он отогревал их горячей струйкой, упруго упирающейся в пальцы. Так же, как сейчас.
  Конкордатс ощутил, что ноги медленно налились горячим. Потом вдруг, накопившись, тепло, словно расплавив ледяную преграду, прорвалось в живот, протекло в позвоночник. И Конкордатс почувствовал ноги. Они неприятно млели, переполнялись жгучим, раздражающим плоть содержанием. Он застонал, не имея сил терпеть скручивающую суставы судорогу.
  На соседней кровати зашевелился человек - отечный небритый старик. Конкордатс, чтобы как-то унять непереносимое ощущение жжения, неуклюже поднялся на ноги и тут же завалился на бок. Ноги не держали его. Он успел ухватиться за спинку кровати. Дед поднялся, и, глядя на него с испугом, нашаривал под кроватью тапки. Конкордатс выпрямился. Но сил стоять не было, ноги подгибались. И вдруг... В большом больничном окне он увидел, как из темно-свинцовой синевы лежащих на горизонте облаков выползла багровая тонкая дуга. Солнце!
  Конкордатс подался вперед и, отпустив спинку кровати, двинулся к окну шаркающей стариковской походкой. Когда доковылял до подоконника, диск выполз почти на треть, налился жаром, распустил вокруг себя красноватое сияние. Конкордатс оперся на подоконник и впился глазами в багровый краешек, словно тащил его взглядом из бурой тяжелой ваты. Он не видел, как открылась дверь, как показалось в проеме встревоженное женское лицо. Показалось и тут же исчезло. Зашевелился на третьей койке молодой парень, поднял голову, посмотрел на Конкордатса долгим заспанным взглядом. Потом спросил с удивлением:
  - Сам что ли дошел?
  - Сам... - Ответил ему старик. А переживал вчера... Чуть нотебук свой не расколошматил.
  Конкордатс не слушал. Он ждал освобождения солнца. Когда светило выползло из туч почти на половину, за дверью послышались быстрые уверенные шаги.
  - Замечательно, - произнес мужской голос, - вот видишь, Костя, терапия дала результат.
  Константин не удивился, что к нему обратились именно так. Это было правильно. Однако и имя Конкордатс еще не стало чужим. Тот, кого звали так, еще пребывал в нем сильной самостоятельной сущностью. И эта сущность жадно неотрывно притягивалась восходящим светилом.
  - Вадим Алексеевич, - проговорил он негромко, когда вы в последний раз видели восход солнца?
  - Да почти каждое дежурство вижу, - засмеялся тот, - правда, внимания не обращаю уже.
  - А я вот думал, что не увижу...- Неожиданно для себя сказал Константин.
  - Мы тоже этого боялись. После того, как ты наелся этой гадости.
  - Ну, не умер же, - ответил Костя, вдруг сообразив, о чем речь. - Травиться, оказывается, надо уметь.
  - И спасать тоже. - Проговорил доктор не без самодовольства. - Но теперь, надеюсь, за твою жизнь переживать не придется?
  - Теперь нет, - ответил он.
   - Давай-ка ляжем, - сказал Вадим Алексеевич. - Я тебе помогу.
  - Сам! - коротко ответил Константин. - Солнце взойдет и лягу. Надо, чтобы он его увидел.
  - Ты о чем? - Насторожился доктор.
  Костя не ответил. Он не стал отвлекаться, потому что хотел успеть показать растворяющемуся в нем Конкордатсу Солнце.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"