В субботу Клим проснулся с головной болью. Источник боли обнаружился сразу: с открытого из-за летней жары балкона плотно несло краской.
"Нитроэмаль для наружных работ", - стараясь не ворочать головой, понял Клим.
Злости ни на что уже не хватало. Утро. Суббота. А вместо свежего воздуха с балкона втекал едкий запах растворителя, кружа и так до тошноты кружащуюся и болящую тупой затылочной болью голову. Натянув спортивные разношенные штаны, в которых когда-то он собирался бегать по утрам, но так и не начал этим заниматься, Клим буквально выполз на балкон, придерживая одной рукой голову.
Справа красил железные балконные прутья деревянные перила и даже стену на балконе сосед Лёха, которого во дворе все звали просто Кентом. Не потому что он там какой-то особый кент, в смысле кореш, то есть свой пацан, в доску, а потому что в давнее время он "подломил" киоск, а взял только блок сигарет "Кент". И ушел домой. Ну, просто с похмелья закурить хотелось - а не было. Милиция пришла к нему в тот же день. Он даже одну пачку докурить не успел. Заставили возместить ущерб, да еще ментам поставить пришлось, а Лёха стал для всех Лёхой Кентом. Никогда и никто не замечал за ним интереса к ремонтным работам. А сегодня с самого утра перемазанный белой краской длинный и лысый Лёха тщательно закрашивал всё, до чего могли дотянуться его мосластые жилистые руки.
- Привет, сосед! - весело окликнул он Клима. - Ты что так поздно?
Клим хмуро смотрел на веселого Лёху, не понимая вопроса. Что значит - поздно? Для чего - поздно? Кому - поздно?
- Ты глянь, глянь, - махнул тот вокруг себя кистью, разбрасывая во все стороны капли краски. - Сила-то какая, а? Смотри, ведь почти весь дом!
Клим посмотрел налево. Там весело улыбалась Ирка-студентка в белой футболке и свернутой из газеты шляпе-треуголке. Она уже покрасила сам балкон и теперь тоже красила стену, куда могла дотянуться. Прямо перед Климом упала на перила и разбилась жирная белая капля. Его затошнило от густого химического запаха. Вверху красили. И внизу - он осторожно высунул голову - тоже. И дальше, и еще, и еще. Субботник, что ли? Чего это они?
- А чего это вы? - наконец произнес он возникший вопрос.
- ...А ты не в курсе? - удивился Лёха. - Так, может, тебе и не положено? Не, ну ты не подумай, я знаю, ты пацан правильный. Нормальный наш пацан, так ведь? Может, тебя просто дома не было?
- Да что случилось-то? - уже вскипел Клим. - Субботник, что ли? Чего вы все кинулись-то с утра пораньше?
- Климушка, ты не шуми, - прозвенела слева колокольчиком Ирка. - Ну, если тебе не положено, так и не крась. Чего шуметь-то? Кто тебя заставляет?
Никто его не заставлял, только вот после этих ее слов и Лёха и Ирка отвернулись от Клима, начав усиленно растирать краску по бетону.
Клим снова осторожно высунул голову и глянул вниз. Внизу в сквере стоял пузатый Петрович, и приставив ко лбу ладошку, прищурив глаза, рассматривал дом. Клим накинул джинсовую рубашку и не застегивая ее быстро спустился на первый этаж. Вышел из подъезда, оглянулся на дом: почти все жильцы стояли с кистями на балконах и усиленно развозили белый цвет по фасаду старого дома. Несколько балконов, не покрашенных с утра, выглядели грязными тусклыми пятнами на общем фоне.
- Петрович, а что, собственно, происходит? - обратился Клим к Петровичу, по хозяйски рассматривавшему панельный дом.
- В смысле? - задумчиво ответил Петрович. - В Гондурасе переговоры. В Африке опять голод. В Китае землетрясение. Тебе, парень, надо радио слушать, тогда тоже все знать будешь.
- Да я не об этом, Петрович! Чего вдруг все кинулись дом красить?
Петрович оторвался от рассматривания дома и посмотрел на молодого с укоризной:
- Так ты, это, ничего не знаешь, что ли?
- Да что случилось-то?
- ...Хотя, может, тебя просто дома не было? - почти повторил тот слова Лёхи Кента. - Ты же не виноват, да?
- В чем - не виноват?
- Ты вчера когда домой пришел?
- Ну, так пятница же, Петрович! Честная пятница!
- Ты. Когда. Домой. Пришел. А?
- Ну, в два часа. Я совершеннолетний, если что, - нахмурился Клим.
- А-а-а... Ну, тогда ты просто пропустил. А ящики наши всегда открытые стоят. Все понятно. Ты, парень, беги давай в магазин за краской и кистями, и крась балкон белым цветом.
- Блин, Петрович! Да что случилось-то?
- Ничего не случилось. Но наши все покрасили. Понял? Нет? Повторяю, читай по губам: НАШИ, - он выделил слово, дополнительно к голосу еще и расширив глаза, - понял? НАШИ - все покрасили. Ясно?
Клим замер. Разговоры о "наших" на работе ходили. Их обычно ругали за полный дебилизм. Но те "наши" были совсем молодые придурки. С флагами ходили, листовки клеили. А тут...
- А не наши? - спросил он осторожно.
- А не наши - не покрасили. Вон, смотри сам.
Клим повернулся и еще раз посмотрел на фасад своего дома. А ведь точно, почти все покрасили. И только несколько - раз, два, три... восемь балконов - остались не покрашенными.
- Петрович, так это как, значит? Значит, время такое пришло?
- Выходит, так, - кивнул Петрович. - Выходит, время. И вот так поглядишь - и все ясно. Любому ясно, даже в самом малом звании.
- Так я тогда, это...
- Беги, беги, пацан. Может, успеешь еще.
...
Вечером на скамейках в сквере мужики пили пиво, а одинокие девчонки - портвейн пополам с колой. Возле Петровича стояли ящики, и он щедрой рукой вытаскивал бутылки и раздавал лично в руки, глянув предварительно на дом за спиной. Получил бутылку и Клим. Сковырнул пробку, отпил половину и подошел снова послушать, что говорят старожилы.
- Так, Петрович, это как же? - угрюмо гудел Лёха Кент. - Ты что же, вот это все - сам, что ли?
- Скажи мне, Лёха, - округлыми движениями рук с бутылками в них Петрович сопровождал почти каждое слово. - Ты покупал сегодня это пиво?
- Нет.
- Но тебе все равно нравится его пить?
- Да.
- Так в чем твоя проблема, и о чем твой вопрос?
- Петрович, нас ведь никто проверять не приходил?
- И не придет никто. Вот я проверяю и я раздаю. Я вижу - Лёха Кент наш мужик. И я из этого ящика вынимаю и даю ему бутылку. Пей, Лёха. Ты - наш. И Клим - наш. Хоть и поздно встал, но успел он - вон его балкон, смотри. А кто не успел - тот, значит, бутылку не получит. Зачем мне поить тех, кто вовсе не наш?
Лёха поморгал молча. Логика в рассуждениях Петровича была. Действительно, зачем поить тех, кто не наш? Но все же...
- Петрович, так это ты придумал?
- А кому еще? Приходил вчера хозяин хозмага, плакался. Кризис, понимаешь, строители перестали закупаться. А он, хозяин, он - местный. Наш он, что тут ни говори. И вот смотри, что у нас получилось: хозмагу мы выручку дали - это раз.
Петрович загнул палец.
- Теперь, глянь на дом: дом освежили - это два.
Второй палец оказался прижат к мясистой ладони.
- Дальше, думай: мы же теперь знаем, кто наш, а кто - нет. И это - три. А четыре - это вот это пиво, и портвей, и водка, если нам этого не хватит. Хозяин поставил, как и договаривались. И что мы имеем? Смотри, смотри!
Петрович показал Лёхе четыре прижатых пальца и пятый, большой, отставленный вверх.